Попробуй-ка, отгони комара, если левой держишь уздечку, а правой копье! Копьем несподручно - тяжелое. Зловредное насекомое запросто уворачивается. А другим концом уздечки Векша угодил себе как раз по носу, к великому удовольствию соратников. Но не расстраиваться же! В конце концов, сам виноват. Скачи, и всего-то делов! Какой же комар за конем угонится!

Долгий день подходил к концу. Молодой князь Борис с войском возвращался из степи, где по поручению отца, светлого князя Владимира, учил уму-разуму коварных печенегов.

Показалась речушка, пора бы подумать и о лагере. Ближний боярин, что скакал чуть впереди, насупил брови:

Низкий песчаный берег - чем не место! Вот только не теперь. Всю обедню портит золотистая на вечерней заре дубрава на том берегу... будь ты хоть пяти сажен ростом, все одно никак не рассмотришь, что там творится под густыми кронами. А ведь вести из стольного града Киева черные, что твое воронье! Что де светлый князь Владимир Красно Солнышко преставился, а княжит ныне в Киеве князь Туровский Святополк. А коли так, то и ждать нечего, кроме беды... того и гляди, с высокого берега стрелой угостят!

Дубрава, обычно богатая птичьими трелями, безмолвствовала, еще более мотая натянутые до предела нервы. Даже плеск воды под копытами казался грохотом.

- Вон там, видишь? - обернулся боярин к отроку, - У обрыва вьется дымок. Это, скорее к добру, нежели к худу. Не родились еще лихие люди, что разведут костер так вот открыто, на виду у войска.

Конница легко взлетела на высокий обрывистый берег, и ближний боярин невольно перекрестился. Костерок-то оказался в добром десятке сажен от берега. Старый вояка хорошо знал себе цену - не мог он так ошибиться, не иначе колдовство черное деется!

А сидела у костерка дева красы невиданной в ослепительно белой сорочке.

Неспроста она тут сиднем сидит! Уж не нас ли дожидается? - глянув исподлобья на деваху, подумал боярин, но все же облегченно перевел дух, да занялся устройством лагеря, - Девка есть девка. Даже и лука доброго не видно!

Не обращая внимания на воинов, дева играла на дудке, в чем оказалась, без сомнения, великой мастерицей. А в ногах валялся тощий дорожный мешок.

Мало ли кого выгонит нынче из дому нужда-судьбина, да и сенокос позади! Но чтобы так вот, одна... и впрямь что-то небывалое!

Легкая как ветер мелодия вплеталась в шорох дубравы, нависающей теперь почти над головами. Девушка сидела спиной к лесу, и взгляд ее парил высоко в небесах...

Пока ставили шатры, дело нашлось всем. Векша, забивая колышки, невольно залюбовался красавицей. Ясное дело, что она достанется князю, но уж никак не мне! И, все же, это какое-то наваждение! Как будто, во всем свете больше и нет никого. Вот только мы двое! И костер. И весь мир кружится вокруг нас...

- Что, понравилась девка? - раздался за спиной негромкий голос ближнего боярина.

- Слов нет, дед Андрей!

Векша с сожалением отогнал чарующий образ и вернулся с небес на землю. Взгляд девы на мгновение задержался на пареньке и вновь вознесся к небесам.

- Как поставите этот шатер, обустраивайся в нем и ложись. Перед рассветом на стражу встанешь, - сказал ближний боярин, и растворился в сгущающихся сумерках.

***

У Бориса даже сердце защемило. А ну, как обидят девку воины! Хотя, по ней никак такого не скажешь! И на тех блудливых девиц, что во множестве вьются вокруг любого войска не похожа. Что-то здесь не так! Повинуясь скорее порыву, нежели здравому размышлению, князь спешился и направился к костру, захватив отчего-то из походного мешка гусли...

Пойти-то пошел, да далеко не ушел. Обступили князя воины.

- Пойди, княже, в Киев за стол отца своего. Смотри, вот, сколько у тебя воев!

Закручинился молодой князь. Негоже, дескать, поднимать руку на брата старшего, он же все равно, что отец! Да усмехнулся в усы седые ближний боярин. Невеселая вышла та улыбка. Словно мысли княжьи прочел. Может, хоть небеса подскажут, как отвести беду?

- А что, князь, покажешь мне стольный град? - молвила вдруг дева красная сильным голосом, поднимаясь в полный рост.

И оказалась ничуть не ниже самых высоких мужей.

И зашумела легким ветерком золотистая дубрава.

И не смог отвести молодой князь взгляда от голубых ее глаз.

- Покажу, красавица...

***

Долго вглядывался Путьша из кустов с края дубравы, силясь понять, что же там, на берегу происходит. Вот напасть! Шло ведь как по маслу! Вои как нельзя вовремя пристали к молодому князю - веди, дескать, на Киев-град, и все тут! Вот бы ему и брякнуть: не пойду, мол, супротив старшого брата. Не могли они его не оставить! Пусть даже и с отроками. С теми уж как-нибудь разберемся! Но тут сам бес послал эту проклятущую девку!

Хотя, горе не беда. Лагерь-то в сторонке разбили. Дабы князю молодому не мешать, в случае чего. Коли девка сама в шатер пойти не пожелает. Ничего, Бог даст - поутру и сладим, а там поминай, как звали!

- А князь-то в Киев, никак, собрался! - проворчал Путьша в сердцах, разобрав, наконец, переговоры у костра. Что и немудрено. Что князь, что девка голосили - за версту слыхать.

- А стольный князь как же? - пробасили вдруг из-за спины.

- Вот, тож... - рассудительно ответил Путьша, запоздало оборачиваясь. Голос, вроде, показался незнакомым. Хотя, кому ж здесь еще быть, окромя своих...

И оторопел. В двух шагах на задних лапах стоял медведь в пару сажен ростом....

***

- Как звать-величать, красавица, да из чьих будешь? - вполголоса спросил ближний боярин, скорее, чтобы взглянуть, не выдаст ли чем себя.

Девка усмехнулась - собеседник толком не слушал, и тихо ответила:

- Я сама по себе. Вы, христиане, меня Параскевой Пятницей кличете...

Уж эти-то переговоры, Путьша по-всякому не расслышал. С остановившимися глазами пятился он, пока со всех ног не бросился наутек к лагерю.

Косолапый же, коротко, по-человечьи хмыкнул, да и завалился в соседние кусты...

***

Утро встретило подозрительной тишиной. Сердце ближнего боярина неприятно захолодило, стоило бросить взгляд на княжий шатер. А потом, через силу, и на давешнее кострище. Никого, конечно же, не было. Парень стражник стоял ни жив, ни мертв. Поначалу лопотал что-то уж совсем несусветное. С трудом удалось добиться от него вразумительного рассказа:

- Предрассветное небо, сплошь усыпанное звездами, постепенно светлело. Князь спал у костра, дева молча сидела рядом и глядела в огонь. Так продолжалось долго. На кого ж еще глазеть, как не на нее! Потом в дубраве заухал филин, - один из воинов, седой как лунь, аж присвистнул, - тут она встрепенулась и встала. А вокруг воины... не наши. Числом семь. Молча как тени. Как из травы выросли! Аж язык проглотил, не в силах отвести глаз от богини, - почему-то для себя он твердо решил так ее называть, - меня они скорее всего не видели я ж в тени стоял!

- И куда ж они, - подсказал вопрос ближний боярин, - воины-то?

- А? - Векша посмотрел на деда рассеянным взглядом, - делись... куда-то... а она разбудила князя, вдвоем затоптали костер и двинулись в путь... Боже! Какая ж она красивая!

Да, ну тебя, опять о своем! - вспылил дед, - отойди-ка. Небось, не все еще затоптал!

Князь и дивчина ушли на утренней заре. Прихватив только дорожные мешки. Особо не таясь, двинулись, и впрямь, в сторону Киева. Самолично облазил ближний боярин все вокруг кострища. Да, ползли к костерку лихие люди из дубравы. Ползли, да не доползли. Нет, боя не было. И князь ушел на своих ногах. Вместе с девкой. Шли не таясь. След оставили - за версту видать.

И так, и эдак расспрашивал дед Андрей сестриного внука, пока скакали в погоне, пытаясь взять в толк, как могли семеро лбов даже не попробовать сладить с девкой.

- Говорю же дед, какое там сладили - истаяли они как утренний туман! - вспылил, наконец, внук.

- Да, уж, истаяли. До самой дубравы трава изломана.

- Виноват я, дед. Голову сечь мою нерадивую. За то, что не зашумел! - хрипло подытожил Векша.

- Погодь, прыткий какой, это тебе не дрова рубить! И не потому, что внук ты мне. Ежели они всемером так испужались, что до самой дубравы чесали в беспамятстве... ты своим шумом, пожалуй, больше навредил бы. Неровен час, в себя бы пришли, окаянные. Так что, не горюй. Но сам - казнись. Это правильно. Ты упустил, с тебя и спрос.

Ближний боярин пришпорил коня и ускакал вперед.

***

Когда незадолго до рассвета Святополковы подсылы ужами ползли по сырой траве, подбираясь к спящему у костра князю, да оставалось сажени от силы полторы, и взяли сладкую парочку мало не в круг... встала она молча в полный рост.

Поднялись и они на ватных ногах. То ли так оно и было, то ли у страха глаза велики, а только показалась дивчина молодцам Святополковым добрых трех саженей ростом. А глазищи...

Не чуя под собой ног, добежали до коней, и тем же вечером в Киеве предстали пред светлые очи князя Святополка. Хотя, типун мне на язык поганый. Какие уж тут светлые, бес его побери!

Долго дивился князь сбивчивым их речам. То, что добрые вояки девки поутру испугались, дело нехитрое, чего не бывает на белом свете! Но, вот, долететь из тех мест, про которые они сказывают за один световой день до Киева можно, если только у тебя крылья!

Те твердо стояли на своем, божась, что так оно все и было, как они толкуют.

В конце концов, - рассудил князь, - отчего ж и не подождать, коль так обернулось. Похоже, Борис решился-таки помериться силами за отцовский трон.

***

Ветер свистел в ушах, комья земли летели из-под копыт. Стрелой летела конница по степи. К вечеру за лесом, что начинался дубравой, показалось ближайшее село. Солнце как раз освещало последними лучами пяток домов вокруг холма.

Уже издали слышалось - в селе царит неурочное веселье. В центре на большом пне бренчали гусли, дудело несколько дудок, да лихо отплясывал развеселый люд.

Наскоро остановив разгоряченного коня, ближний боярин спешился на околице, и решительно вошел в круг. Только тут мало не сплюнув с досады. На гуслях оказался столетний дед.

Гусляр разыгрался не на шутку, и насилу остановился. Отдал инструмент соседней девке, и молодцевато поднялся на ноги.

- С добром пришли, аль с худом, гости дорогие? - пророкотал густым басом.

Сразу видать, не только гусли пришлось подержать его рукам на своем веку. Уважительно глянув на собеседника снизу вверх, а тот оказался на добрую голову повыше, да и в плечах всяко пошире, боярин спросил:

- А что, отец, не объявлялся ли у вас намедни пришлый парень с гуслями, да с девкой?

- Появлялись, как не появляться, - ответил тот, чуть помедлив, не сводя с собеседника острых серых глаз из-под густых седых бровей, - да ведаешь ли ты и сам-то, о ком толкуешь? - как раз днесь пополудни: вышли в круг, и давай играть! И до того затейливо, ноги сами в пляс пускались.

- Ну, и где ж они теперь?

- А как пришли, так и ушли, мил человек! - махнул дед в сторону стольного града Киева.

- Давно ли?

- Да уж, с полдня. Далече, стало быть. Не для вас, конных, знамо дело!

И, видя, что интерес собеседника исчерпан, вернулся на свой пень, принимая у девки гусли...

- Как звать-величать девку-то? - тихо спросил седой как лунь воин, - уж не обессудь, боярин. Грешным делом, подслушал давеча краем уха ваш разговор.

- Видишь, какое дело? - смутился тот в ответ, - Не помню я толком! То ли Прасковьей...

- Да, нет, боярин! - почесал собеседник затылок, - похитрее она завернула. Праскевой, что ль? Что за имя такое! Да еще словечко добавила. Его-то я и не расслышал.

- Знаком, что ль?

- Был бы знаком, давно бы сказал! Смекаю вот я, не угодил ли князь в беду? Уж, не колдунья ли девка? А то, как же это выходит: мы скачем, скачем, вона, сколь отмахали, а все без толку...

- Вот, и я тоже думаю, - усмехнулся в ответ боярин, - и голова у ней великовата, и ручищи до колена. Э, нет, брат, старики мы уж с тобой! А девок привечать - дело молодое. Пусть уж тут князь сам разбирается!

- Как же так, дед! - прошептал Векша, оставленный стеречь коней, - народ же радуется, а вы - колдунья! Вы ее, как словите, неужто казнить будете?

- Сперва догони! Вон, сколь скачем, а все никак! - в сердцах ответил дед, стоящий, оказывается, рядом, - Да, и потом, а князь-то на что! Неужто подружку казнить позволит?

Войско Борисово вскочило на коней и унеслось в ночь. В сторону Киева.

Догнать конному пешего - невелик труд. Да вот, только, пеших давно бы нагнали. Не иначе, есть у девки сообщник с добрыми конями. А как в деревню заходить, он в лесу схоронился. Быть по-иному не может!

***

Только теперь, выйдя от князя, Путьша со товарищи начали потихоньку приходить в себя. Эта проклятущая головастая девка с ручищами до колен нагнала, конечно, страху там, на реке, и оттого вояки не находили себе места. Горе-злочастие полыхало в груди и его не зальешь иначе, как в корчме...

- Ты понимаешь, друг, - начал Путьша в который раз рассказывать все ту же историю, - ползем мы к костру-то, травища по колено, близко уже, и тут она встает. Вот те крест! Трех саженей росту. А ручищи...

- Погоди-ка, приятель, ты ври, да знай меру. Сам же только что толковал, как она договорилась с князем Борисом. Что же он-то не струхнул!

- Так, ему, князьку-то молодому, знамо, что надобно было!

- А вы что ж терялись?

- Ты тоже сравнил! Что мы, а что князь! Да и не была она такой о ту пору!

- Что же, за ночь, выходит подросла? Ты, вот, скажи-ка мне, дружище еще раз, о чем таком они с Борисом договорились?

Голос прозвучал нетерпеливо, и оттого сделался смутно знакомым. Путьша с трудом поднял хмельные глаза, и мигом протрезвел. Напротив сидел сам князь Святополк.

- А, и то, правда, они ж ведь, вроде, вдвоем в Киев идтить сговаривались...

Разговор, вроде, наладился, и с души как камень свалился. Путьша с надеждой взглянул на сузившиеся вдруг глаза князя и похолодел. И, под оглушительный грохот сердца, услышал, как князь, выдержав паузу, подытожил:

- Сговаривались вдвоем в Киев, это хорошо. А теперь, убирайтесь-ка отсюда все подобру-поздорову. И чтобы ног больше ваших здесь не было...

***

И опять скачка. И опять село. И опять пляшут.

- Дык, как же не плясать-то, мил человек! Ноги сами так и выплясывают коленца. Такие скоморохи явились, ажно душа поет! Какие такие скоморохи? Да парень с девкой. Али девка с парнем. Так оно лучше будет. Как-никак, она всяко постарше! Когда ушли? Да вот, с полдня, или, может, чуток поменьше.

Вот они, какие дела, выходит, брат! Дожили. Князь скоморох...

***

На коротком отдыхе лунной ночью на берегу мелкой лесной реки Векша неожиданно заговорил:

- А Она, поди, сидит сейчас на берегу вот такой же речушки. Ноги в воду опустила...

- И на дудке играет, - решил в шутку подыграть рябой парень, немногим старше него.

- Играет, - легко согласился Векша, - что-то тихое и печальное...

- А князь как же? - спросил кто-то из ветеранов.

- А князь рядом лежит. На берегу. И смотрит на воду...

***

И еще привиделось Векше, что стоят, де князь с девкой на перекрестке дорог и тихо о чем-то говорят. Но отсюда, - сказывает Векша, - не слыхать. И стоит с ними третьим огромный, двух саженей ростом медведь. И, поговорив, вроде бы, отправились князь с девкой в сторону стольного града Киева. А медведь, как стоял на задних лапах, так и двинулся своей дорогой. К ближайшему лесу.

Слушали парня воины, да посмеивались. Уж в такие россказни совсем невозможно поверить! А и на том спасибо. Послушали посмеялись, и на душе полегчало.

***

- Ну, и что скажешь, Кузьма? - обратился Святополк к соседу боярину, когда Путьша с дружками, как ошпаренные выскочили из корчмы, - может, девка - Ярославов подсыл? И вместо одного войска придется иметь дело с двумя?

- Непохоже на Ярослава. Он бы, пожалуй, сам явился, или кого другого прислал, но уж никак не девку! Больше похоже, что она сама по себе.

- Колдунья, что ль? Когда они собираются до Киева дойти пешим-то ходом!

- Не обязательно пешим, князь. А ну, как у нее в ближайшем леске была спрятана пара коней!

- В ближайшем леске как раз прятались мои люди. Но, в общем, ты прав. Лес большой. Что посоветуешь, боярин?

- Я посоветую, княже, - ответил тот, не спеша отхлебнув браги, - готовиться к битве. Но не забывать, что князь Борис может явиться в Киев и вот так, просто, один с девкой.

- В таком случае мы уж как-нибудь с ним сладим...

- Не говори гоп, князь, целее будешь! - проворчал в ответ боярин.

Приходился он князю заместо отца родного, и говорить подобное грозному повелителю было для него в порядке вещей.

И послал князь Святополк людей проверить: правду ли говорят, что скачет в Киев Борисово войско? И вернулись люди с грозными вестями. Скачут, да так, будто у них крылья за спиной.

И послал князь Святополк других людей. Прознать, действительно ли князь Борис идет в Киев. И сам ли идет или с войском? Но не нашли люди Святополковы молодого князя. Ни с войском, ни самого по себе.

И встревожился князь киевский Святополк, и стал войско сбирать. Чтобы оборонить трон отцовский.

***

Впервые за эту солнечную неделю собрался мелкий дождик. Скакали, на сей раз кромкой леса, ложбиной между холмами. Далеко впереди показался овраг. Ближний боярин впереди задумался. Главное, яснее ясного - путь-дороженька лежит в сторону Киева. Ну, а там, дальше, поди-ка, не проскочи - сто верст, да все лесом! А в какое село ни войди, и на тебе, они только что были...

Как будто сила какая-то вела их точно по следу, не давая ни приблизиться толком, ни сбиться с пути.

Хотя, что там голову ломать. Ведомо, какая сила! Вон, как Векша мощно скачет! И, главное, не скажешь, чтобы именно он определял направление. Кто б его, мальца слушать стал! А вот ведь... передается, видать...

Боярин привычно скосил глаза направо и чуть назад, где обычно скакал внук, но вспомнил, что отослал парня в середину колонны - передохнуть, и тяжко вздохнул.

- Дед, дед Андрей! - послышался взволнованный голос приближающегося внука.

Боярин встрепенулся, овраг как раз приблизился вплотную, и выхватил саблю. Навстречу из оврага неслись конные. Среди туч выглянуло солнце. Засверкали клинки. Встретили налет вдвоем, но бойцы уже подлетали, и противник, вильнув хвостом, скрылся обратно в овраг.

Боярин остановил своих, - нечего преследовать. Не до того сейчас. Киев рядом, чего еще ждать!

- Ты чего хотел? - обернулся он к Векше.

- Так, я ж и кричу, диду, не нравится мне этот овражек!

И все дружно захохотали...

***

Так и скакали. Чем дальше, тем ближе. А все никак не ухватишь! Пока с вершины холма, не увидели на следующем крепостные стены стольного града.

Солнце привычно клонилось к закату. День завтрашний выдался воскресный. Дорогу, тянущуюся широкой просекой на вершину холма к городским воротам совершенно запрудили многочисленные подводы. Люди казались такими маленькими, что даже мышь смотрелась перед ними как медведь перед шавкой. Сумерки только еще начинали сгущаться, когда боярин, Векша и все, кто был впереди, без сомнений рассмотрели Их.

Там было довольно многолюдно, особенно не побегаешь. Все в основном стояли у своих подвод. Даже отсюда было заметно: девка, не замечая никого вокруг, тихонько играет на дудке, а князь подыгрывает ей на гуслях.

И они таким образом мало помалу продвигаются вперед. И, вот уж это точно углядели все, вместе с ними по дороге катится какая-то волна праздника. Всяк, кого они миновали, начинал приплясывать...

Мдаа... идти до ворот-то им оставалось всего ничего, а тут по ложбинке - лес густой. Как ни спеши, а ночью далеко не ускачешь. На опушке спешились. Пока устраивали лагерь, стемнело. Невдалеке в лесу поблескивал костерок. Отобрав с десяток самых лихих рубак, ближний боярин решил подойти. Взглянуть, кто это тут ночь коротает...

Костерок оказался разложен на небольшой полянке. Языки пламени среди огромных еловых лап, слепили, и собеседника удалось рассмотреть не сразу.

- Куда путь держите люди добрые? - прозвучал густой бас, едва подсели к костру.

- Скоморохов ищем, парня с девкой, не проходили мимо?

- Может, и проходили. Беспокоитесь о князе?

- Как не беспокоиться, - не смутясь продолжил ближний боярин, - девка-то, никак, колдунья! Коли не спасем сейчас, беды не миновать!

Над головами поскрипывали ели-великаны. Трещало пламя. Только теперь ближний боярин рассмотрел, наконец, что разговаривает с огромным бурым медведем. Косолапый как ни в чем не бывало, обжаривал на вертеле тушку какого-то мелкого зверька.

Хороши б мы сейчас были, не брякни внучок накануне про ту свою фантазию, - устало подумал боярин.

- Да и есть от чего беспокоиться! - продолжил он вслух, - давеча с холма увидели их, наконец. Как раз к городским воротам подходили.

Вкусно запахло жареным мясом. Медведь взял вертел двумя лапами.

- Это плохо, - проворчал он, с видимым удовольствием принимаясь за трапезу, - у Святополковых подсылов там, на реке, не сладилось. Она помешала, а в Киеве уж как-нибудь... ты садись, дружище, в ногах правды нет, - сказал косолапый, видя, что собеседник вскочил, - никак, стемнело уж. Ворота закрылись. Выходит, что им, что вам снаружи ночь коротать.

- Ты-то почем знаешь! - усмехнулся боярин, однако, сел обратно.

- Да уж знаю. Ты, вот, скажи мне, мил человек, для чего в Киев путь держите? Там, на реке не защитили, а уж в стольном-то граде... что вы там? Зачем вы там? Вы ничего не сможете ни добавить, ни убавить!

- Там не защитили, и это плохо. А уж тут-то по любому должны быть рядом.

- И ее не испугаетесь?

- Это дело княжье, с кем знаться, - твердо ответил боярин, - а наше - волю княжью соблюсти.

- Ну, а коли так, то пошли, - медведь поднялся на задние лапы, да разворошил костерок палкой.

- Это не помешает? А то, боюсь, нас неправильно поймут, - заметил седой как лунь воин, разматывая с пояса крепкую веревку.

- Можешь не беспокоиться, приятель, - чисто по человечески хмыкнул медведь и подставил шею, - только вы, это, лошадок да копья оставьте где-нибудь здесь.

- Как же так! - изумился воин, - Я ж без коня да копья, как голый!

А вот так, - усмехнулся ближний боярин, - мишка-то дело говорит. С ножами пойдем. Нечего светиться раньше времени!

Среди еловых крон забрезжил рассвет.

***

Хмурый спустился Святополк на площадь из палат княжьих. И солнце, рассиявшееся с утра после недели ненастья ему не указ. И народ, пляшущий на площади так некстати. Скоморохи, видишь ли, наведались! А ну, как нагрянет Борисова конница! А по всему выходило, когда ж ей и нагрянуть, ежели не сегодня. А ведь и нагрянет. Шкурой чуял Святополк, не может не нагрянуть!

Рынок сегодня оказался необычно многолюден. Дудели в десять дудок, играли в десять гуслей, и всяк плясал, у кого нашлось две ноги. От мала до велика. А тон задавали парень с гуслями да девка в самом центре.

Присмотрелся Святополк к тому гусляру, и нахмурился пуще прежнего. Уж больно много справных мужиков плясало вокруг. Даже медведь, которого привели, видать, на потеху честному люду, выплясывал коленца.

Да и кликнул дружинников, что, стыдобища-то какая! - тоже приплясывали на посту.

- А приведите-ка мне того гусляра, добры молодцы! - угрожающе прошипел князь, тоже с трудом отгоняя улыбку.

- Да, пойдет ли? - с сомнением отозвался боярин Кузьма, единственный, кто не улыбался в тот день в стольном граде Киеве, - это же, никак, сам светлый князь Борис! А вы что встали, - рявкнул он внезапно на четверых стражников, - приведите-ка сюда того гусляра. Посмотрим, какой такой он Борис!

Двинулись. Весь честной люд плясал вокруг, не обращая на грозную стражу никакого внимания. Чем ближе подходили к гусляру, тем плотнее становилось человеческое море. Наконец, случилось настоящее препятствие. Прямо на пути, как на грех, оказался косолапый, что отплясывал под присмотром деда с внуком.

Удержат ли вдвоем-то? Что ему эта веревка на шее! Хотя, если получше затянуть... медведь, он хоть и зверь, да не дурак! Свою выгоду чует!

- Эй, вы, мужичье! Давай, отводи! - зычно крикнул начальник стражи.

Те виновато развели руками. Отвели бы, дескать, да только не теперь. Медведь лихо отплясывал на задних лапах, и был явно перевозбужден, как раз задерет!

- Тогда давай веревку, сами отведем!

Мужики пожали плечами, отдали конец веревки и отошли в сторону.

- Навались! - потянули вчетвером, пробуя затянуть потуже петлю. Не получилось. Веревку с той стороны кто-то крепко держал. И последнее, что они успели заметить, прежде чем, обезумев, броситься бежать, куда глаза глядят - злополучную веревку человеческими руками держал сам медведь...

Деталей князю и боярину с того места, где они стояли, было, конечно, не разглядеть, но и так все было ясно.

- Нет, не пойдет, - констатировал боярин очевидное, смотри, там же вся его дружина. И взгляни на своих вояк. Считай, град Киев в его руках!

- Что ж посоветуешь, друже, коль так все обернулось?

- А ноги уносить, князь, пока целы! Живы будем, не помрем!

И они ускакали, как волки в сгущающуюся тьму...

***

И послал князь Борис гонцов ко всем братьям, исключая Святополка окаянного с приглашением на княжеский совет. Чтобы сообща решить, кому княжить стольным градом Киевом.

Но дорога Борисова вовсе, оказывается, не кончалась в Киеве. Она простиралась дальше. Далеко за пределы нашего разумения. И собрались они с молодой женой в путь через четыре зимы, когда объявились в Киеве первые из приглашенных. Единоутробный брат Глеб, да старший Ярослав. И надумал Глеб, чье посольство прибыло неделей раньше, идти с ними.

Так и застал их входящий Ярослав. С котомками за плечами. Как и четыре года назад.

- Дождались? - молвил Ярослав, едва войдя в палату, да завидев такую картину.

- Ухожу я, Ярослав, уж не обессудь. Так что, выходит, отныне тебе княжить в Киеве, - ответил Борис.

Но Ярослав, прозванный позднее в народе Мудрым, смотрел не на него.

- Но твоего имени история не сохранит, уж не обессудь, госпожа! - обратился он к молодой Борисовой жене.

Но и княгиня молодая смотрела в другую сторону. Что ей, девке неразумной, дела княжьи!

- Мы не прощаемся, Векша! - молвила она, и вслед за спутниками вышла из палаты.

- Задал бы я вот тебе сейчас трепку, - насупился боярин Андрей, - не будь ты на страже!

Векша стоял молча. А тут, вроде, и сказать-то нечего.

- Интересно, - добавил дед в сердцах, - второй раз... князь... уходит с этой девкой... и опять ты на страже... как и четыре года назад...

- Но ты же не ушел с нею, ни тогда, ни теперь, - заинтересовался князь Ярослав, - почему?

- Не ушел и тогда и теперь потому, как на страже, князь! - помолчав, тихо, но твердо ответил стражник.

- Вот то-то и оно! - подтвердил Ярослав свою мысль, - И это все меняет. Извечная коллизия между духовной традицией и нравственным законом... зря беспокоишься, дед. Покудова я княжу, такие головы мы не сечем.

И Ярослав прошел вглубь палаты навстречу боярам.