Аннотация: По мотивам песен Булата Окуджавы и детских английских стихов в переводе С. Я. Маршака
Война победоносная
Король просил разбудить его на рассвете.
Но рассвет - понятие относительное.
И растяжимое.
Едва только в саду королевского замка затрещала всякая птичья мелочь, а небо не посветлело даже, а так, слегка потеряло черноту, Королева, кряхтя, осторожно сползла с королевского ложа. А попробуй сползти с него неосторожно - ноги сломаешь, и шею, и еще какую-нибудь часть хрупкого королевского организма. Это же не ложе, это городская площадь на ножках! И под балдахином!
Стараясь двигаться тихо и неслышно, но поминутно натыкаясь на мебель, Королева сновала по спальне, проверяя, все ли готово. Хорошо еще, что мебель в королевской спальне (табуреточки, пуфики, стульчики, столики, тумбочки) - под стать королевскому ложу, по размерам напоминала стадо пасущихся динозавров, а по удобству - россыпь валунов на языке ледника (об элегантности умолчим). Опрокинуть предмет меблировки в спальне, наткнувшись на него, мог, разве что Кинг-Конг, да и то вряд ли, но никак не тендитная Королева.
Когда небо стало светлым, а птичья мелочь замолчала - завтракать отправились, пернатые! - Королева вскарабкалась на кровать и толкнула Короля в бок.
-- Рассвет, Ваше Величество!
Их Величество пробормотал: "Да, дорогая?" и повернулся на другой бок.
Королева снова сползла на пол. Рассвет еще продолжается, так что Короля она разбудит чуть попозже. А пока ей нужно проверить при свете еще одну вещь: вчера за полночь шила при свечах.
Королева развернула мантию и на вытянутых руках поднесла к окну, придирчиво проверяя, не светится ли где?
Однако прорехи не светились, аккуратно заштопанные лилейной королевской ручкой. А вот горностай - да, горностай изрядно протрачен молью. И проплешины: живот у Короля круглый и упирается в стол, когда Король кушает или подписывает указы. Что делать? С горностаем нынче трудно, ни клочочка меха у Королевы не осталось, нечем подлатать изъяны. Королева взялась за маникюрные ножнички, выстригла проплешины, придав горностаевой оторочке затейливый фигурный изгиб.
Когда рассвет наступил уже окончательно: солнце встало, птичья мелочь, накушавшись, игриво почирикивала, перепархивая с ветки на ветку или с карниза на карниз, а на хозяйственном дворе переругивались скотник с молочницей, Королева снова вскарабкалась на кровать.
-- Ваше Величество! Рассвет уже наступил! Опоздаешь на войну!
Подействовало.
Пока Король умывался, причесывался и подравнивал бороду перед зеркальцем, Королева давала последние наставления:
-- Вот тут белье, пожалуйста, после бани не надевай грязное, надевай чистые кальсоны и рубаху. А если промочишь ноги, то обязательно переоденься в сухое: тут три пары нитяных и три пары шерстяных носков, должно хватить. А вот тут, к изнанке мантии я приколола две иголки с нитками, не уколись ненароком. Если что-то порвется, попроси Ефрейтора, он тебе зашьет, он умеет. Драного не носи - смеяться будут.
-- Кто? -- весело вскричал Король, лихо щелкая ножницами, -- кто посмеет? А кто посмеет, того я побе... Того мы победим! Мы всех победим! И ура!
-- Обязательно, -- сказала Королева. -- А тут сухари, в одном мешке ржаные, а в другом - белые, и вот еще, отдельный мешочек - тут сладкие сухарики, к чаю. И цибик чаю. А соль в тряпочке, поаккуратнее с нею, не рассыпь - сам знаешь, как сейчас с солью... Махорки пачку я тебе положила, и пожалуйста, не угощай куревом всех подряд, а то тебе самому не хватит. Завтракать будешь?
-- Зачем? На охоту ехать - собак не кормят, злее буду!
-- Ну, очень-то не злись, прошу тебя, а то увлечешься и забудешь, что тебя дома ждут... -- Королева утерла слезинку.
-- А ждать будут? -- спросил Король, отбрасывая ножницы и протягивая руки к Королеве.
-- Очень, -- всхлипнула Королева, прижимаясь к мужу. Но совладала с собой и сдержала слезы. -- Присядем на дорожку?
Присели, то есть вскарабкались на слоноподобные табуреты.
Королева вздохнула.
Король, едва сдерживая нетерпение, через три секунды вскочил.
-- Ну, с богом!
-- С богом, -- сказала Королева, сползая с табурета.
Поцеловались по-русски, троекратно приложившись. Королева перекрестила мужа, потом не выдержала, прижалась еще раз к его груди:
-- Возвращайся поскорее! С победой! И с пряниками!
Король чмокнул жену куда-то возле уха.
-- Пора, пора!
Средь двора королевского замка выстроились войска.
А по краям двора стояли женщины.
Король с Королевой остановились на крыльце.
-- Сми-ирна! -- скомандовал Ефрейтор.
-- Ур-ра! -- вскричал Король. -- Мои храбрые воины! Мы отправляемся на врага! Мы его разобьем или...
Тут надо было сказать "умрем" - во всяком случае, так было написано в бумажке, спрятанной в рукаве королевской мантии. Нет, он, конечно, выучил речь наизусть - вчера зубрил полдня, после обеда и после ужина; - но на всякий случай все-таки спрятал шпаргалку в рукав.
Так вот, в шпаргалке пурпурным по белому (короли всегда пишут пурпурными чернилами, это им по должности полагается) стояло: "...разобьем или умрем". Королева предлагала вариант: "ляжем костьми", но Королю не понравилось - слишком заумно. Король всегда избегал заумностей и слишком высокопарных слов. Поэтому даже заменил первоначальный вариант "...или погибнем", на "умрем".
Но солнышко так ярко сияло!
Птички почирикивали!
И мычание коровы, такое мирное, такое домашнее мычание доносилось со скотного двора - корову гнали на пастбище...
И солдаты, все такие знакомые, такие молодые, и так преданно смотрели на короля, и такими чистыми, сияющими глазами, что вспоминать о смерти совсем показалось Королю неуместно, не вовремя, да и вообще не нужно. Какая смерть! Смерти вообще, может быть, и нету вовсе!
Поэтому Король сказал:
-- ...или не разобьем. Победа или... -- тут опять было слово которое Король не хотел сегодня употреблять - а ну ее, нету ее, и точка. И Король продолжал от себя, импровизируя, и шпаргалку не вспоминая:
-- ...или не победа. Но мы все равно победим, потому что иначе просто быть того не может! Ура, за пряниками! В бой!
-- Ур-ра! -- рявкнули десять молодых глоток. Нет, одиннадцать - потому что Ефрейтор тоже кричал "ура".
На этом торжественная часть окончилась. Наступило время отправляться в путь.
-- А где моя лошадь? -- спросил Король, оглядываясь. Лошади нигде не было видно.
-- Королевский конь! -- вскричал Ефрейтор. -- Почему не привели королевского коня?
Двое солдат побежали на конюшню. Вернулись они, ведя вдвоем лошадь, впряженную в телегу, а за телегой бежал, спотыкаясь, Конюх.
-- Почему королевского коня в телегу запрягли? -- загремел Ефрейтор. -- Непорядок!
-- Так ведь сено возить надо! Пока вёдро! -- огрызнулся Конюх.
-- Ты разве не знаешь, что на сегодня назначена война? А ты со своим сеном! -- грозный Ефрейтор даже подбоченился. (Может быть, для того, чтобы ненароком не пустить кулаки в ход? Все-таки Конюх, хоть и виноватый - но все же наш, злость же нужно приберечь для Врага.) -- Распрягай!
-- А все-таки сено важнее войны, -- бурчал Конюх, выпутывая лошадь из постромков и затягивая подпругу под королевским седлом.
Ну, вот, наконец, и тронулись -- впереди Король, на лихом коне, за ним Ефрейтор, а дальше войско, по двое в ряд, бравые молодцы-солдатушки. И песню затянули: какой поход без песни?
Женщины потянулись за ними, совсем не радостные, а почему-то расстроенные, и некоторые даже утирали слезы белыми платочками, и теми же платочками махали вслед войску.
А Королева ушла с крыльца, Король заметил это и немножко огорчился. Хотя и пытался уход королевы оправдать рассудком: бедняжке горько расставаться с мужем, и не хочется омрачать его, мужа, отбытие своими слезами. Но сердцу, знаете ли, не прикажешь - сердце желало, чтобы королева была тут же, шла вместе с этими женщинами и махала мужу вслед. Платочком.
Королева же взбиралась в это время по огромным ступеням замковой башни - право слово, этот замок выстроили динозавры для мастодонтов! - и слишком злилась, чтобы плакать.
И через несколько минут Ефрейтор толкнул Короля, слегка надувшегося -- "ну, и поплакала бы, чего тут такого, а она взяла и убежала!" -- в его королевский бок:
-- Ваше Величество! Оглянись-ка!
Король оглянулся.
-- Да не туда глядишь! Вон, на башню гляди!
Король посмотрел на башню. Из самой верхней бойницы замковой башни высовывалась лилейная королевина ручка с белым платочком, а платочек этот был размером с добрую простыню. Это чтобы ему, Королю, было далеко ее видно, подумал Король, приосанился, даже гикнул:
-- Га-га! -- и тоже подхватил песню, и вместе с солдатами запел:
-- Мыла Марусенька белыя но-оги...
Ать-два!
И вот они возвратились.
С победой.
Победа незримо веяла над войском.
Войско торжественно шествовало.
Впереди вСйска, конечно же, Король.
На лихом коне.
А следом толстый интендант, пыхтя, тащил трофей - мешок пряников, сладких и печатных.
Ур-ра!
А дальше шел Ефрейтор и вел пленную.
То есть это раньше она была пленная, а теперь Ефрейтор на ней женился, и стала она Ефрейторшей.
А дальше шли солдаты.
Королева, нетерпеливая, счастливая, сбежала с крыльца.
Она хотела побыстрее кинуться к мужу на грудь, а пока Король слезал с лошади, обнимала лихого коня за шею.
Но подошел Конюх, вежливо отодвинул Королеву и принялся расседлывать коня.
-- Вот, -- сказал Король, -- теперь можешь возить сено, сколько твоей душе угодно.
Король был доволен и весел: мы победили, и враг бежит, бежит... Убежал уже. И пряников целый мешок захватили, а мешок пряников - это вам не шутка! Это вам не какой-нибудь десяток, или даже два десятка - это мешок! Ура!
Только что-то не слышны приветственные крики.
И Конюх бурчит, что возил бы он сено, да нечего возить, сгнило сено, пока воевали.
И Королева, обняв мужа, и поцеловав, и промочив его мантию на груди счастливыми и светлыми слезами, почему-то стала что-то считать, старательно загибая пальцы и шевеля при этом губами.
-- Ты чего, Ваше Величество? Не рада, что ли?
-- Рада-то я рада, да вот смотрю, куда твое войско подевалось? Было десять?
-- Десять.
-- А стало пять?
-- Пять. Так ведь война, матушка Королева, а на войне всегда потери. Пятьдесят процентов живой силы - это еще ничего, это по-божески. Зато в технике потерь нет. И трофей! И пленная! То есть бывшая пленная, а теперь Ефрейтора жена...
-- Это какая такая Ефрейтора жена? -- спросила стоявшая тут же, рядом Ефрейторша - не бывшая пленная, а та, которая оставалась дома. -- А я вот сейчас покажу ему жену! То есть я ему сейчас двух жен покажу! Трех! Он у меня сейчас гарем получит! -- и, выломав из окружавшего королевский замок забора жердину, кинулась на Ефрейтора. Ефрейтор спрятался за жену - за новую жену, разумеется. И ей, новой жене, тоже досталось жердиной.
Так что триумфа не получилось.
Победа пореяла-пореяла, потом плюнула и отправилась искать других победителей, иные триумфы, более торжественные и патетичные.
А Король, и Королева, и войско остались в замке.
Пряники поделили на всех - и на тех, кто воевал, и на тех, кто ждал.
Каждому досталось по два пряника и еще по четвертушке.
-- Вот видишь, -- сказал Король, -- а если бы все вернулись из военной схватки, то четвертушки бы не досталось.
-- Пряников всегда не хватает на всех, -- сказала Королева грустно. -- Это такое общее свойство пряников - не хватать на всех.
...А потом пришла зима.
И Королю перестали подавать сливки и масло к чаю.
Король, конечно, этим обстоятельством весьма был возмущен.
А придворная Молочница объяснила Королю, что сливки и масло можно получить из молока, когда молоко жирное. А для этого корову надо хорошо кормить. Сеном, например, и сочными кормами. А когда корова кушает одну сухую солому, то ни сливок, ни масла не получишь.
А потом корова откинула копыта (говорить "сдохла" было никак нельзя, потому что Король специальным указом воспретил употребление слова "смерть" и всех его синонимов, и приходилось обходиться эвфемизмами).