- ...И тогда доблестный сэр Тристан учтиво вопросил: "Не будет ли любезен досточтимый сэр Великан обнажить свой меч, дабы скрестить его с моим во славу..."
Иеремия не удержался и зевнул.
Сьер Эсташ косо глянул на Иеремию, тронув свои тоненькие усики, и продолжал громко, с завыванием:
- "...во славу прекрасной дамы Изольды и Господа нашего..."
Иеремия зевнул еще раз, чуть не вывихнув челюсть.
- Ежели досточтимый Жеромо устал, то, возможно, он желает возлечь на ложе для предобеденного сна? - вкрадчиво спросил сьер Эсташ. Вкрадчивость несла в себе опасность.
- Э...нет, спасибо, - сказал Иеремия. Вроде бы правильно.
Но сьер Эсташ, конечно же, остался недоволен.
- Куда куртуазней было бы выразить благодарность за заботу более развернуто; не соблаговолит ли досточтимый Жеромо потрудиться?
- Ну... эта... весьма благодарен за заботу, - Иеремия по давней привычке, столь нелюбимой сьером Эсташем, полез почесать затылок, сглотнул и с облегчением выдохнул окончание фразы, - однако же не желаю.
Сьер Эсташ возвел глаза горе, поставив свои тонкие брови чуть ли не вертикально, вздохнул и сквозь зубы, с трудом сдерживая раздражение, произнес:
- "Забота, выказанная досточтимым сьером, согревает мне сердце, но с сожалением вынужден отказаться". Будьте любезны воспроизвести, и, уж будьте так любезны, без употребления слов "э", "ну", "эта" и "значит". И без жестов.
Иеремия послушно повторил фразу за сьером Эсташем, сбившись всего лишь в двух местах.
Сьер Эсташ скривился, хмыкнул, но кивнул.
- Кроме того, вы должны научиться изящно скрывать зевоту. В приличном обществе недопустимо зевать вот так, как вы только что это проделали, разевая... пасть. Давайте порепетируем.
Иеремия уже выучил слово "порепетируем" - то есть будем повторять снова и снова, пока не получится. Или пока не свалимся от усталости.
Зевать, конечно, сразу же расхотелось.
Но сьер Эсташ был настойчив, и через некоторое время Иеремия вполне успешно мог зевнуть с закрытым ртом, спрятать зевок в рукаве или скрыть кривой усмешкой.
Наконец сьер Эсташ морщась объявил:
- Достаточно. Теперь потренируем движения. Вы входите в комнату, где находятся дамы...
Воистину, Иеремия предпочел бы еще раз встретиться с драконом!..
Однако главная пытка была впереди.
Когда с Иеремии сошло семь потов: он входил, он кланялся воображаемым дамам, он присаживался на стул, а это, оказывается, очень тяжело - правильно сесть на стул! - сьер Эсташ потребовал, чтобы Иеремия повел занимательную беседу с этими самыми несуществующими дамами, оказывая им знаки внимания.
- Да не смогу я! - возопил Иеремия, чуть не плача. - Да и не станут дамы со мной разговаривать! Да и на что им мои эти... знаки внимательные!
Сьер Эсташ был неумолим.
- Не "на что", а "зачем", не "знаки внимательные", а "знаки внимания", то есть вы должны галантно и ненавязчиво ухаживать за оными дамами, не отдавая предпочтения ни одной. Ибо истинный рыцарь, будучи безусловно предан только лишь своей даме сердца...
- Но я же не рыцарь, я свинопас! - Иеремия зажмурился, чтобы удержать слезы. - Свинопасы не бывают рыцарями!
- Свинопасы также не убивают драконов. Его высочество сьер Дюк, коему мы с вами оба имеем счастие служить, желает, чтобы до наступления лета досточтимый Жеромо стал образцом рыцарственной куртуазности. Ежели досточтимый Жеромо не считает возможным пойти навстречу желаниям своего Герцога...
Иеремия вздрогнул.
- Нет, нет, возможным, - закричал испуганно Иеремия. - То есть, конечно, как захочет Герцог!
- В таком случае продолжим.
Однако продолжить им не удалось.
Его высочество потребовал к себе воспитателя вместе с воспитуемым.
"Сей момент", как сказал посланник Герцога.
Наивный Иеремия вскочил. За месяцы, проведенные им, Иеремией, в замке, он успел насмотреться на слуг, со всех ног бросающихся исполнять приказания господина, и наслушаться воплей этих самых слуг, секомых за нерасторопность (окна Иеремии выходили на задний двор).
Иеремию, правда, пока еще ни разу не секли.
Но и поручений никаких ему пока что не давали.
Однако сьер Эсташ поставил брови почти вертикально, как только он один умел, и изящным взмахом руки указал Иеремии на покинутый юношей стул.
- Передай его высочеству, что мы немедленно последуем за тобой, - сказал слуге сьер Эсташ тем холодно-пренебрежительным тоном, который приберегал для прислуги.
Как только дверь за посланцем затворилась, сьер Эсташ обернулся к Иеремии. Брови его, хоть это казалось невозможным, взлетели еще круче.
"Интересно, как он это делает", - подумал Иеремия.
- Досточтимый Жеромо, - прошипел сьер Эсташ, - неужели вам никогда не приходило в вашу тупую голову, что пожалованный вам его высочеством титул сквайра накладывает на вас определенные обязательства?
- Титул? - сьер Эсташ поверил недоумению, прозвучавшему в голосе Иеремии, потому что потрогал свои тоненькие усики и процедил сквозь зубы:
- Неужели вы думаете, что я бы именовал "досточтимым" тупого неотесанного мужлана, коим вы, без сомнения, являетесь, без законных на то оснований? Однако об этом после, вначале нам надо явиться к его высочеству. Томазо, одеваться!
Томазо, как на свой иноземный манер называл его сьер Эсташ, или Фома, как на самом деле его звали, был превейшей головной болью Иеремии.
Старший сын тетки Христофоры, взятый из деревни в замок в услужение и приставленный к Иеремии - только к нему одному! - превратил существование юноши в череду мучений.
Ну, мокрицы в постели и блохи в одежде - это, в конце концов, не так уж и страшно, неприятно только. К тому же сьер Эсташ обучал Иеремию изящно почесываться заостренной палочкой, если того вдруг в обществе укусит какое-нибудь насекомое.
Куда неприятнее были моча в пиве, а в жарком - "какашки", как сказал бы Иеремия прежде, или "экскременты", как куртуазно называл это сьер Эсташ.
Однако же Иеремии не привыкать ложиться спать голодным, а завтракал он вместе с оруженосцами Герцога и его рыцарей, после утренней разминки, где на стол подавал не Фома, а худосочные замковые служанки. С оруженосцами он разминался потому, что марешалю, сьеру Гуго, поручено было обучить Иеремию владеть мечом и кинжалом. Сьер Гуго весьма и весьма удивлялся сноровке, даже и мастерству бывшего свинопаса, и долго допытывался, у кого он, Иеремия, брал уроки. Потом допытываться перестал, а теперь даже иногда велел Иеремии показать сквайрам, как выполняется тот или иной прием.
Моча в пиве и экскременты в жарком появлялись до тех пор, пока не пришла пора Иеремии учиться вести себя за столом.
В тот день сьер Эсташ разделил с Иеремией обед.
Фому выпороли и пригрозили изгнать из замка с позором, если такое еще раз повторится. Фома был не дурак, и теперь только монотонно бурчал с утра до ночи, что-де вот, должен он, Фома, служить и угождать - и кому? Тупому недоумку, ублюдку, подкидышу безродному, без отца-матери, а почему? Если бы его, Фому, мужики выбрали - он бы тоже дракона убил, велико ли искусство: волшебным мечом махать! И тогда не Иеремию - а его, Фому, Герцог бы к себе приблизил, и сразу же сделал бы рыцарем; только Иеремия бы ему, Фоме, не служил, никак нет, досточтимые сьеры! Иеремия бы свиней пас, как и прежде, и в хлеву бы жил, где только ему и место! Вот так!
В числе необходимых для "образца рыцарственной куртуазности" качеств значилось также умение обращаться с прислугой, и сьер Эсташ часто сердился и выговаривал Иеремии за его неспособность взять с Фомой верный тон холодного пренебрежения. Ну да сьер Эсташ всегда на что-нибудь сердился и за что-нибудь выговаривал.
Сьер Эсташ и уроки куртуазности были второй головной болью Иеремии, не меньшей, пожалуй, чем Фома.
И воины и оруженосцы косились на Иеремию, потому что щенок, молоко на губах не обсохло, а уж успел совершить подвиг, в сквайры, понимаете ли, из свинопасов; а как марешаль стал его в пример ставить, то и вовсе плевали в его, Иеремии, сторону. Но хоть не трогали.
Что по этому поводу думали рыцари, Иеремия не знал, потому что с рыцарями пока что не общался - кроме сьера Гуго. Но тот со всеми держался одинаково сурово.
А прислуга в замке Иеремии боялась: и лица его ужасного, обезображенного шрамами, но пуще сплетни, что-де знается Иеремия с нечистой силой, потому и смог дракона победить.
После того, как молоденькая судомойка, в сумерках столкнувшаяся с Иеремией в темном переходе, забилась в буйном припадке, и ее до утра не могли успокоить, велено было Иеремии носить маску, снимая лишь на ночь, в своих покоях простую холстинную, а на людях - из бархата, в цвет одежде.
У Иеремии было теперь целых три платья: повседневное, нарядное и для особо торжественных случаев, и все разноцветные!
Для нынешнего случая сьер Эсташ выбрал нарядное.
Когда Иеремия переоделся, сьер Эсташ приказал Фоме привести придворного цирюльника. Иеремии, конечно, пока еще бритье не требовалось, но цирюльник подвил концы его отросших уже почти до плеч волос, причесал, сбрызнул духами.
И только тогда, оглядев Иеремию со всех сторон, сьер Эсташ скривился, но кивнул: можно показаться Герцогу.
- Видите ли, досточтимый Жеромо, - говорил сьер Эсташ, когда они наконец отправились переходами, коридорами и залами замка на половину Герцога ("сей момент" затянулся на добрый час), - ваше звание обязывает держать себя с достоинством. Вы никогда не подниметесь ни на йоту выше в глазах прислуги, если сами будете вести себя, подобно слуге. Вы теперь дворянин, хоть и безземельный, вассал Герцога, и обязаны спешить на его зов, но спешить медленно! С достоинством! И уж конечно не в таком затрапезном виде, в каком вы сегодня чуть было это не проделали! Ибо это было бы проявлением неуважения не только к себе, но и к вашему сеньору. Куртуазное поведение означает...
Иеремия слушал своего наставника с тоской.
Он уже довольно давно догадался, в чем заключается суть куртуазности - наворотить как можно больше слов, чтобы сказать как можно меньше.
Никогда, никогда ему, Иеремии, не удастся не то, чтобы достичь - хотя бы приблизиться к такому совершенству, как сьер Эсташ!
Он, Иеремия, не оправдает надежды своего - как его назвал сьер Эсташ? ах, да, сеньора!
Воистину, лучше бы ему, Иеремии, не убивать того дракона!
Жил бы себе спокойно в деревне, пусть и в холоде, и в грязи, пас бы себе свинок, жажду утолял бы водой, а голод - хлебом, и луком, и объедками, на какие так щедра бывала иногда тетка Христофора, и никто бы его не трогал!..
Тут Иеремия вспомнил гусятницу Лизу и колченогого Якоба, сожранных драконом, и устыдился. Нет, так тоже нехорошо - думать только о себе; дракона нужно было убить, и, коль выпал этот удел Иеремии, то такая уж у него, Иеремии, судьба, и ничего тут не поделаешь. Однако уж лучше бы ему не оправиться от ран, спокойно бы помереть; был бы он, Иеремия, сейчас в раю - во всяком случае, патер так обещал...
Но раз уж он, Иеремия, выжил - чудом выжил, а от логова дракона до деревни как добрался, и как через речку переправился, даже и не помнил: матушка Магдалена нашла его, израненного и в беспамятстве, на берегу, и не на том, а на этом; так вот, раз выжил - значит, надо терпеть и исполнять. То, что судьбой положено. Раз уж такая у него, у Иеремии, невезучая судьба...
А сьер Эсташ говорил теперь о другом:
- ...И вы не должны даже и рта открывать, если Герцог к вам прямо не обратится, либо кто-то из его рыцарей. Молодому сквайру приличествует скромность и сдержанность. Ну, вот мы и пришли.
Сьер Эсташ еще раз придирчиво оглядел Иеремию с головы до ног, поправил растрепавшийся локон и сказал кому-то, кого Иеремия не видел (от напавшей на него робости):
- Доложи его высочеству, что здесь сьер Эсташ с досточтимым Жеромо...
Его высочество был не один.
Придворный медикус накладывал повязку на открывшуюся по случаю дурной погоды рану на бедре Герцога.
Кастелян замка (новый, потому что старого Герцог по возвращении велел заковать и бросить в темницу), как видно, получил только что распоряжения: он пятился, кланяясь, и чуть не сбил с ног сьера Эсташа.
- А! - сказал Герцог. - Ты мне нужен, сьер Эсташ.
Медикус, на мгновение оторвавшийся от своего занятия, кивнул, приветствуя прибывших; Герцог же зашипел и выругался.
- Больно же! - воскликнул он жалобно, когда длинный поток ругательств прекратился. Иеремия покосился на своего наставника: сьер Эсташ утверждал, что сквернословить не куртуазно. Но сьер Эсташ был невозмутим. "Должно быть, это сквайрам и рыцарям нельзя ругаться, а герцогам можно", - подумал Иеремия.
- Это хорошо, что больно, месьер, - хмуро заметил медикус. - Я начал бы беспокоиться, если бы... Сейчас будет еще больней...
Герцог взревел, ужасными словами поминая Господа, и мать Его, и всех Святых угодников. Вертевшийся тут же ученик медикуса застыл с тазиком в руках, слушая с упоением.
- Ты мне нужен, сьер Эсташ, вернее, твой воспитанник, - повторил Герцог, когда медикус, наконец, закончил перевязку и стал мыть руки в тазу. - Подойди ближе, как там тебя? Иеремия!
Иеремия сделал два шага вперед и поклонился - так, как учил его сьер Эсташ, но не очень ловко взмахнув рукой.
- Вижу, верхний слой грязи сьер Эсташ с тебя уже соскреб, - довольно добродушно заметил Герцог, но тут обнаружил замешкавшегося медикуса и взревел:
- Вон! - медикус заторопился, вдогонку ему полетела кочерга, от которой медикус, к счастью, увернулся.
- Не попал, - с огорчением произнес Герцог, заерзал, поудобнее устраивая на подушках больную ногу. - Ну да ладно. Итак, верхний слой ты соскреб, но еще скрести и скрести, так ведь?
- Да будет мне дозволено заметить, мой сьер Дюк, что я вовсе не уверен в возможности соскрести грязь, как вы изволили очень точно и образно выразиться, полностью, - вкрадчиво сказал сьер Эсташ, склоняя голову набок и трогая свои тоненькие усики. - Очень, я бы сказал, неблагодарный материал...
- Ерунда! - сказал Герцог. - Гуго его хвалит, говорит, парень будто родился с мечом в руке. Он думает, это свидетельствует о хорошем происхождении. Может, парнишка и впрямь мой бастард? Хотя я не помню ни одной такой... рыженькой, - Герцог прищурился, должно быть, припоминая, потом вздохнул: - Посмотрим, конечно, как он покажет себя в выездке и на копьях, но это будет не раньше, чем стает снег и подсохнет земля... Эй, Иеремия, ты когда-нибудь садился в седло?
Иеремия задумался, как будет покуртуазнее ответить, ничего не придумал, и потому просто сказал, что нет, никогда. Сьер Эсташ, конечно же, поморщился.
- Когда-нибудь придется начинать, если только доживешь! - Герцог расхохотался, ему вторил сьер Эсташ, деликатно хихикая. Иеремия криво улыбнулся - соль шутки до него не дошла.
- А нынче я хочу выпустить тебя в общество, - продолжал Герцог, отсмеявшись. - Как он за столом, Эсташ?
- О, сьер Дюк! - брови сьера Эсташа встали вертикально. - Он не чавкает и не облизывает пальцы, и вполне приемлемо утирает губы краешком скатерти; однако же досточтимый Жеромо не в состоянии вести застольную беседу, к тому же...
- Не чавкает, и ладно, - сказал Герцог. - Тут ко двору явились дамы, мечтают увидеть победителя дракона. Графиня де Бир, видишь ли, не та особа, которой я могу отказать. Я ей денег должен, - и Герцог снова захохотал, как будто мысль о долгах была ему исключительно приятна.
...Месьера Леонарда, графиня де Бир, была совсем не похожа на даму, какими их представлял себе Иеремия.
Месьера Леонарда оказалась невысокой и тучной. Фигура ее напоминала мячик, какими забавлялись деревенские дети в летние дни.
Даже под слоем пудры ее лицо было красным. Она тяжело дышала, разевая рот, словно вытащенная на песок рыба.
- Лестницы в вашем замке, кузен мой Леопольд, слишком круты для меня, - пропыхтела графиня, усаживаясь. - И слишком узки для моей задницы - в двух местах я чуть было не застряла. Спасибо, девочки меня протолкнули. Почему вы не построите для жилья что-нибудь пристойное, к примеру, шато - как сейчас модно, с башенками - в долине или хотя бы виллу? Я понимаю, соображения обороны; но нападают на вас не каждую же неделю и даже не каждый год, а по лестницам карабкаться приходится не по одному разу в день...
Графиня перевела дух, расправляя юбки, и открыла уже было рот, чтобы продолжить, но Герцог прервал ее:
- Пустое, месьер! Строительного камня у вас в избытке, да и пейзан хватает, чтобы возвести стены и накрыть крышей, а отделку поручите своим подданным эльфам и гномам. В конце концов, они живут на вашей земле и должны за это чем-то расплачиваться...
- К сожалению, месьера, они считают что это я живу на их земле. Все не так просто, как вам кажется.
- Ну, хорошо, а добыча, взятая вами в Святой земле? Вы быстро вернулись, мы не ждали вас так скоро. Должно быть, привезли полные сундуки золота и камней, и не удивлюсь, если и тканей и ковров; кстати, кузен мой Леопольд, я бы не отказалась от сарацинских шелков в погашение части долга, и от одного-другого ковра. Я думаю обновить обстановку в своих покоях, да и девицы мои на выданье; о, я и позабыла вас с ними познакомить! - графиня обернулась к дамам своей свиты, собравшимся стайкой в отдалении, позвала:
- Девочки! - от стайки отделились две девушки, обе низенькие и полненькие, одна в голубом, другая в зеленом платье.
- Вот, месьер, позвольте вам представить, моя дочь Анжелетта... моя племянница Лауретта... Девочки, это ваш сеньор и кузен, Леопольд, герцог Эльфенвальда и Гномландии, граф Оркмарк. Ваша покойная бабушка доводилась сводной сестрой покойной герцога матушке, а ваша прабабушка...
Девицы благовоспитанно присели. Герцог, не вставая с кресла, дважды наклонил голову:
- Месьерина Анжелетта... Месьерина Лауретта... Весьма рад... Надеюсь, пребывание в моем замке будет для вас приятным... Извините, что не встаю - рана...
- О, мой бог! Вы ранены! - всплеснула руками графиня, подскочив в кресле. - Проклятые нехристи! А я вас мучаю своей болтовней!
- Нехристи тут не причем, графиня, и до Святой земли я - увы! - не добрался. Бес попутал неподалеку от Неаполя ввязаться в поединок с одним французишкой. Я его спешил, конечно, но он задел мне бедро. Скверная рана, месьера, весьма скверная, пришлось возвращаться. Так что ни сарацинских тканей, ни ковров, ни невольников, ни золота с драгоценностями. К моему сожалению.
Графиня открыла рот, потом закрыла, надув губы, помолчала, и снова затараторила:
- Ну, не беда, ваши земли обильны и плодородны, я приму в уплату долга пшеницу и что у вас там еще есть? Сено, ячмень... Пусть этим займется мой секретарь с вашим сенешалем, посчитают, оценят; я вполне доверяю вам, кузен Леопольд...
- Увы, месьера, я вынужден вас разочаровать, но пока что вернуть вам долг я не могу - год выдался неурожайным. К тому же дракон нанес жестокий урон моим стадам и посевам, и даже сожрал несколько человек...
При этих словах глаза молодых девиц, оставшихся стоять возле кресла графини, заблестели, а дамы из свиты зашушукались. И сама графиня оживилась:
- Ах, да, дракон! И драконоборец! Вы знаете, кузен, в Париже - мы ведь к вам проездом из Парижа, - только и говорят, что об этом юноше. Правда ли, что он прекрасен, как Антиной? И что он эльфийский принц? И что...
- Иеремия, - сказал Герцог, - поклонись-ка дамам!
Иеремия отошел от кресла Герцога, за которым прятался в тщетной надежде, что его не заметят, поклонился, прижав правую руку к груди. Поклон вышел неуклюжим, и левая рука почему-то очень мешала.
Графиня слегка взвизгнула:
- О, мой бог! - сложила ладошки домиком и неодобрительно посмотрела на Иеремию.
- Я думала, это ваш палач, месьер. А если он не палач, то почему он в маске?
- Дракон ему попался огнедышащий, месьера, - с чувством произнес Герцог. - Лицо его обезображено страшными шрамами. Женщины пугаются, одну девку пришлось даже из замка отослать, мучилась кошмарами и кричала по ночам, никому спать не давала...
- Нет, но он не эльф, он слишком широк в кости, - перебила Герцога графиня, продолжая рассматривать Иеремию. - И слишком неуклюж к тому же. И эта маска...
- Ах, тетя, но маска - это так таинственно, так увлекательно! - пропищала одна из толстушек, та, что в зеленом.
- Зато посмотрите, какие у него волосы - чистое золото! - воскликнула другая, в голубом.
Графиня повернулась в кресле, посмотрела на дочь и племянницу, а потом снова уставилась на Иеремию. Иеремия от этого взгляда даже вспотел, и маска прилипла ко лбу.
- Подумаешь, волосы! У эльфов, насколько мне известно, не бывает волос такого оттенка. У них волосы белые, цвета... цвета рыбьего брюха. Скажи мне, юноша, как твое имя?
Иеремия позабыл о какой бы то ни было куртуазности - не до изысканных манер сейчас, лишь бы не заикаться! - и ответил коротко:
- Иеремия, месьера.
- И все?! - удивилась графиня. - А кто же твои родители?
- Я не знаю, месьера. То есть никто не знает.
- Но кто-то ведь тебя вырастил?
- Тетка Христофора, она молочница.
- И чему же учила тебя эта... Христофора? Манерам, игре на музыкальных инструментах, или, может быть, наставляла в рыцарских доблестях? Чем ты занимался под руководством своей воспитательницы?
Сбоку, с той стороны, где стояло кресло Герцога, раздалось сдавленное хрюканье. Иеремия осторожно скосил глаза. Герцог, откровенно забавляясь, пытался не расхохотаться во всю глотку.
А Иеремии было не до смеха. Сьер Эсташ строго-настрого запретил новоиспеченному сквайру даже заикаться о том, чем он занимался в деревне, утверждая, что о таком неблагородном занятии, как надзор за свиньями, при дамах упоминать недопустимо ни в коем случае. В то же время Иеремия твердо усвоил, что врать нельзя, тем более дамам.
Иеремия поискал глазами сьера Эсташа. Наставник, кривясь, взирал на Иеремию, и брови его взлетели так высоко, что выше уже и некуда.
Иеремии страстно захотелось почесать затылок - вроде бы при этом мысли быстрее приходили на ум. Но он сдержался.
И сказал:
- Я помогал ей по хозяйству.
- То есть убирал за коровами? - уточнила месьера Леонарда, а Иеремия, даже подумать не успев, что нужно бы промолчать, позабыв все уроки сьера Эсташа, поправил даму:
- Нет, месьера, за свиньями.
Герцог расхохотался.
- Св... - месьера Леонарда запнулась на слове, а потом всплеснула пухлыми ручками.
- Кузен мой Леопольд! - вскричала она, - о чем вы думали! Без роду, без племени, неотесанный деревенский парень! Почему вы не оставили его в его свинарнике? Зачем вы взяли его в замок? Почему бы не наградить его как-нибудь иначе? Подарить ему домик, к примеру, и корову, или свинью, и пару арпанов земли? В нем же ни капли благородной крови, я уверена!
- Позвольте возразить, месьера, - сказал вдруг сьер Гуго, марешаль Герцога, взиравший на эту сцену с молчаливым осуждением. - Посмотрите на парня, когда у него в руке меч, и тогда уже говорите. Я еще не встречал человека, у которого бы так ловко получалось, причем с первого раза.
Графиня надулась, откинувшись на спинку кресла.
Ее дочь с племянницей, посматривая на Иеремию блестящими глазками, шушукались и пересмеивались.
- Мы продолжим нашу беседу за обедом, месьера, - сказал Герцог. Он уже не смеялся, но улыбался и вытирал слезы в уголках глаз. - Вы уж меня простите, но я не могу проводить вас к столу, и прошу вас оказать честь моему марешалю. Сьер Гуго, будь любезен!
Сьер Гуго помог месьере Леонарде выбраться из кресла, другие рыцари подошли к дамам из свиты графини, а сьер Эсташ, как успел заметить Иеремия, подхватил под ручку пухленькую Анжелетту.
Комната наполнилась сдержанным гулом голосов, шуршанием платьев; дамы и кавалеры вереницей направились к дверям: графиня со сьером Гуго, сьер Эсташ с месьериной Анжелеттой, английский рыцарь сэр Арчибальд с месьериной Лауреттой, потом другие дамы из свиты графини, каждая при рыцаре, а за ними рыцари, которым дам не досталось.
Иеремия осторожно отступил к стене, надеясь, что про него забудут.
- Подойди-ка сюда, парень, - сказал Герцог, которому принесли толстую палку и помогали встать двое слуг. - Я буду опираться на твою руку. Принес же черт эту мою родственницу, вот же докука какая! Но ты молодец, отлично справился, она и думать о долгах забыла. И повеселил меня очень! Жаль, что за обедом я не могу тебя усадить рядом с ней, оскорбится, пожалуй. Но ничего, будешь составлять компанию ее дочке и племяннице, девчонки тобой, кажется, увлеклись. Леонарда вся извертится от беспокойства, - Герцог снова засмеялся, но уже не так весело. - Но ты еще и прислушивайся, а если услышишь, что она опять заговорила про деньги, сделай что-нибудь, дочку за ручку возьми, или племяннице на ушко что-нибудь шепни, или глупость какую ляпни, чтобы графиня услышала...
Иеремия вздрогнул.
- Я не смогу, месьер!
- Что, дамы пострашнее дракона будут? - хмыкнул Герцог. - Ничего, не велика наука, поднатореешь понемногу. Эсташ же учил тебя?
Герцог тяжело опирался на Иеремию - был он хоть и ниже юноши ростом, но все же высок и грузен. Иеремия старался не упасть, не дать упасть Герцогу - на узкой лестнице, где двоим в ряд не поместиться, это оказалось весьма трудно, - и коротко отвечал на вопросы Герцога.
Что да, учил, и даже тренировал, но в роли дамы обычно выступал сам наставник; и что с дамами Иеремии прежде общаться не приходилось, даже и вообще с женщинами, прежде знаком был Иеремия только с теткой Христофорой, и со старой колдуньей матушкой Магдаленой, и еще с девчонкой-гусятницей.
Но что зато сьер Эсташ много читал Иеремии, и про дам, и про рыцарей, и что Иеремия себе приблизительно представляет, как надо с дамами разговаривать, конечно же, не так, как он разговаривал с графиней, но он, Иеремия, не уверен, что с месьеринами у него, Иеремии, получится намного лучше...
- Выбрось из головы, - посоветовал Герцог. - Нынче чем неотесанней ты будешь выглядеть, тем лучше. А там - там посмотрим. Эсташ из тебя дамского угодника, как видно, сделать собирается. Книжки они, видишь ли, читают!
Иеремия подумал, что, наверное, не надо было обо всем этом рассказывать, получилось, что он как бы наябедничал на своего воспитателя, но так уж вышло, не врать же своему Герцогу!..
Однако они уже добрались до зала, где был накрыт стол.
Иеремия помог Герцогу подойти к креслу во главе стола: по правую руку от Герцога, как почетная гостья, разместилась месьера Леонарда, а по левую - ее дочка; сьер Эсташ устроился между месьериной Анжелеттой и племянницей графини.
Герцог уселся и сказал:
- Эсташ, уступи-ка нынче место нашему драконоборцу. Девчонкам, думаю, будет интереснее поболтать с молодым человеком, чем с таким старым мудрецом, как ты.
- Но, месьер! - сьер Эсташ был настолько возмущен, что позволил себе перечить самому Герцогу. - Место сквайра пока что ниже солонки; я понимаю, что его подвиг заслужил...
- Вот-вот, заслужил. Так что давай, перебирайся - там вон сьер Годефрей подвинется...
И Иеремии пришлось занять место за верхним столом, в непосредственной близости от Герцога, и к тому же имея двух юных благородных девиц по бокам.
А юные благородные девицы с двух сторон накинулись на бедного Иеремию, словно осы на сладкий пирог.
- Ах, сьер Иеремия, расскажите, а какой он, дракон?
- Ах, сьер Иеремия, а правда, что вам король эльфов вручил меч?
- А королева эльфов, она красивая?
- А как вы его победили, вы ему голову отрубили, да?
- А какого цвета кровь дракона, правда, что она черная?
- Ах, сьер Иеремия, а правда, что та девушка, которую унес дракон, была ваша возлюбленная?
- А она была красивая?
- Ах, сьер Иеремия, а скажите, вам было очень страшно?
Иеремия не успевал поворачивать голову, отвечая, что дракон зеленый, а кровь его и правда черная, и что ни короля, ни королеву эльфов он не видел, только одну эльфийку, и что меч дала ему Гнома, а девушка была простой гусятницей, и никак не могла быть его, Иеремии возлюбленной, потому что ей едва ли десять лет исполнилось, и что про бой он рассказать ничего не может, просто не помнит, а в конце - да, голову дракону он отрубил, и ему было очень страшно.
И что он пока что еще не рыцарь, и потому обращения "сьер" не заслуживает.
Девицы хихикали, поблескивали темными глазками, засыпали Иеремию вопросами, не забывая при этом и об обеде. Иеремии тоже удалось съесть немного мяса и кусок пирога.
Постепенно любопытство девушек стало иссякать, вопросы сыпались уже не так часто, и Иеремия смог прислушаться к разговору Герцога с графиней.
Герцог объяснял своей кузине, почему он взял Иеремию в замок, а не наградил его как-нибудь иначе:
- Вы вообще представляете себе, месьера, что такое настоящий гномий меч? И какая это редкость? За те семь поколений, что наша семья живет в этом замке, было создано всего лишь четыре меча: наш родовой Фиделиус, для первого Эльфенвальда, потом Кристалл Генриха Одноглазого, безымянный меч сьера Овайна, ныне для нас потерянный, ибо сьер Овайн вместе со своим мечом сгинул в орочьих подземельях во времена моего деда, и меч вот этого мальчика. Когда я увидел этот меч в темной комнатушке местного старосты, между поставцами с дешевым стеклом и прочими побрякушками, на колоде для рубки мяса - это было ужасное, жалкое зрелище! Благородное оружие, совершенное, прекрасное - в этих убогих условиях! Божья кровь, да я просто не имел права оставить его там!
- Ну хорошо, забрали бы меч, зачем мальчишку было тащить в замок? Заплатили бы ему, что полагается... - кисло промолвила графиня.
- Гномий меч, месьера, создается для определенного человека, и, пока этот человек жив, не будет служить никому. И, кстати, в случае смерти владельца отомстит убийце. Да что там убийце - он будет мстить всем подряд! Даже если смерть была ненасильственной. Может быть, вы помните, как погиб наш с вами прадед? Его отец не успел совершить ритуал передачи меча, потому что умер внезапно, и меч в руках прадеда словно бы ожил, выпустил прадеду кишки, да еще порубил на куски троих рыцарей и с десяток слуг, пока его смогли утихомирить!
Графиня пожала плечами:
- Но вы могли заставить паренька совершить - как вы это назвали? Ритуал передачи меча вам, и...
- Никогда! - рявкнул Герцог. - Этим я бы оскорбил свой собственный меч! А гномьи мечи оскорбления не прощают, о чем вам должно быть известно, ведь именно от этого умер Генрих Одноглазый, предок вашего покойного супруга. К тому же этот мальчик убил дракона. Мне пригодится такой боец, месьера Леонарда! Очень, очень пригодится!
Месьера Леонарда снова пожала плечами, покопалась в блюде с жареными перепелками, выбрала птичку пожирнее, поднесла ко рту.
- Вам виднее, кузен, - сказала она, обгладывая тоненькие косточки. - Но вводить его в приличное общество! Делать его рыцарем! Я понимаю, если бы он оказался эльфийским принцем, или хотя бы полукровкой...Не понимаю!.. Однако мы с вами, увлекшись этой темой, позабыли о наших делах. Раз у вас недостаток пшеницы или там других плодов Цереры, вы могли бы рассчитаться со мной железом и даже рудой - шахты, я надеюсь, от неурожая и от нападения дракона не пострадали?
Герцог прокашлялся.
Иеремия, вспомнив повеления сеньора, судорожно соображал, что ему делать - племянница графини как раз отвернулась к английскому рыцарю, наконец привлекшему ее внимание какой-то шуткой, а месьерина Анжелетта пила из своего кубка, не хватать же ее за руку и не целовать же ее сейчас! Но Герцог смотрел в его сторону уже свирепо, и Иеремия склонился к уху Анжелетты, как будто что-то ей нашептывая.
Графиня, посматривавшая в их сторону, от такой наглости подскочила на месте и открыла было рот, но в этот момент стены замка содрогнулись, и вместо гневного окрика графиня издала совершенно некуртуазный взвизг.
Анжелетта тоже взвизгнула, поперхнувшись вином.
- Не волнуйтесь, месьера, месьерина! - сказал Герцог. - Где-то в горах землетрясение, но в моем замке вам ничто не грозит. Замок был построен волшебником и заговорен от разрушений, кои могут быть нанесены стихиями...
Замок содрогнулся еще раз, стол сдвинулся, кубки и кувшины попадали, разливая вино на скатерть, а с потолка вниз упала огромная балка, раздавив блюдо с жареной говядиной.
Дамы завизжали, вскакивая, некоторые рыцари тоже поднялись со своих мест, а слуги - те бросились к дверям с воплями, роняя блюда и подносы.
Иеремия отодвинулся от стола подальше - одежда его была новой, надетой в первый раз, и ему не хотелось испачкать ее вином или жирным соусом.
Проталкиваясь сквозь толпящихся слуг, в зал вбежал стражник.
- Ну, и зачем кричать? - проревел Герцог в ответ. - Мост поднять, ворота запереть, лучников на стены - ты что не знаешь, что делать? Гуго! Божья кровь и Святые угодники! Что за люди у тебя, поднимают панику, пугают дам? Успокойтесь, месьера, вы в безопасности...
- Месьер, - сказал сьер Гуго тихо, появившись откуда-то из-за кресла Герцога, - к сожалению, великан уже во дворе замка. Лучники на стенах, но стрелы не могут пробить великанью шкуру. Я попросил бы месьеру графиню и ее дам проследовать в донжон.
Графиня кивнула и выбралась из-за стола.
- Думаю, кузен Леопольд, это разумное предложение. Я совершенно уверена, что нам под защитой столь блистательных рыцарей ничего не грозит, но вряд ли мне с девочками стоит путаться у вас под ногами, тем более здесь беспорядок. Да не оставит удача ваши мечи, милейшие сьеры! - графиня улыбнулась и проследовала к лестнице. Дамы, расточая рыцарям улыбки, а кое-кто и шарфы, последовали за ней.
- Сто чертей в глотку тому французишке! - Герцог был в ярости. - Из-за этой проклятой раны я не могу сражаться!
Сьер Гуго склонился к Герцогу и тихо сказал:
- Если бы не эта рана, в замке сейчас не было бы ни вас, месьер, ни прочих рыцарей. Так что нам остается благодарить судьбу и того француза...
Еще один удар потряс стены замка.
Иеремия не стал ждать, пока о нем вспомнят, и пробрался к выходу. Ему хотелось посмотреть на великана.
Главная дверь, тяжелая, окованная железом, была на запоре, и двое воинов подтаскивали к ней дубовый стол. Дверь подрагивала в такт гулким ударам - великан, как видно, колотил в нее, силясь прорваться внутрь замка.
Иеремия направился к боковому выходу, что вел в конюшни.
Узкий проход был заполнен воинами и оруженосцами, вытягивающими шеи в надежде что-нибудь рассмотреть - там, впереди. Иеремия попробовал протолкаться, но ему, конечно, это не позволили, демонстративно отворачиваясь от него или специально расставляя локти, чтобы загородить дорогу.
Мимо Иеремии, слегка оттолкнув его к стене, прошел сэр Арчибальд, уже в доспехах, но с непокрытой головой. За ним шел сьер Гуго, следом оруженосец сэра Арчибальда тащил шлем своего рыцаря, увенчанный нарядным плюмажем из белых перьев. Перья плюмажа были перевиты зеленым шелковым шарфом.
- Я не думаю, что это хорошая мысль, сэр Арчибальд, - услышал Иеремия слова сьера Гуго. - Он увертлив, как форель в горном ручье; так рисковать конем...
Сэр Арчибальд собирался атаковать великана верхом, хотя на тесном пространстве двора негде было разогнаться или развернуться.
Иеремия вспомнил, что во двор замка можно попасть еще и с кухни, и побежал туда.
Здесь любопытных было куда меньше - кое-кто из слуг, несколько воинов, замковый капеллан.
Впрочем, когда Иеремия пригляделся - в полуподвальном помещении кухни было уже темно, а факелы чадили и давали мало света - он обнаружил, что люди здесь заняты делом.
На лавках и просто на полу лежали раненые, две женщины сновали между ними с кружкой и кувшином.
За дальним от Иеремии столом чем-то занимался замковый медикус, его ученик стоял тут же. Парень кусал губы и вид у него был такой, будто его вот-вот вырвет.
Воины время от времени взбегали по ступенькам к выходу во двор, и тут же возвращались обратно; но вот они выскочили наружу и вернулись уже через несколько минут с ношей. Это был один из герцогских лучников, которого Иеремия знал в лицо.
Воины уложили лучника на свободное место возле стены, медикус, закончив свое дело, отошел от стола и подошел к ним. Он вытирал руки о фартук, повязанный поверх его мантии. Фартук был в темных пятнах.
- Тут я ничего не могу сделать, - буркнул медикус. - Отец Феофил!
Капеллан, семеня короткими своими ножками, подбежал к лучнику и опустился на колени.
Ученик медикуса позвал:
- Доктор! Доктор, скорее!
Медикус вернулся к столу, от которого давеча отошел, и крикнул капеллану:
- Отец Феофил, закончите там, поспешите сюда!..
Иеремия перекрестился.
Воины притащили еще одно раненого, тот глухо стонал, лицо его было залито кровью.
Иеремия поднялся по ступенькам и выглянул наружу.
Солнце уже почти скрылось за замковой стеной, но двор был пока что освещен, и Иеремия прекрасно разглядел великана.
Не только дамы в жизни оказались не такими, как в книжках, читанных Иеремии куртуазным сьером Эсташем, великаны тоже. Каким бы учтивым ни был сэр Тристан, вряд ли мог сей доблестный рыцарь предложить такой вот твари вытащить меч, чтобы сразиться в честь дамы. И меча у такой вот твари не было и быть не могло.
Врали, врали книжки!
Это было существо где-то в два человеческих роста, косматое и вонючее - даже здесь, в отдалении, Иеремия чувствовал зловоние.
Оружием великану служила огромная дубина, пожалуй, целое дерево, вырванное с корнем. Корни обломились, ветки тоже, оставив острые обломки сучьев. Дубиной этой великан мог сшибить со стены лучника, потерявшего бдительность, что он и проделал сейчас на глазах Иеремии.
Лучник упал на покрасневший от крови снег, великан быстро и неожиданно легко для такой туши подбежал к нему и наступил на грудь несчастного ногой. Раздался противный звук, вроде громкого чмоканья, кровь брызнула из раздавленной грудной клетки. Иеремию затошнило, но он заставил себя смотреть.
Чудовище развернулось и ударило дубиной в дверь. Из бойницы надвратной башенки вылетела стрела, ударилась о спину великана и упала на землю. Ущерба стрела не причинила.
Великан не носил одежды, да и не нужна ему была одежда: бочкообразный его торс, длинные руки и толстые ноги покрывала густая шерсть, в которой кое-где запутались стрелы. На груди шерсть росла не так густо, и просвечивали сквозь эту шерсть соски, по три в ряд на каждой стороне груди. Соски были набухшие.
- Самка, - сказал кто-то сзади, Иеремия обернулся и чуть не ударился подбородком о нос сьера Гуго.
- Поднимись-ка во двор, - скомандовал марешаль, - встанем у стены, там мы никому не помешаем, а она нас не достанет...
- Самка, и потеряла детенышей, видишь, ее груди полны молока. Озверела, теперь ее можно только убить, прогнать не получится... Великаны вообще-то мирные твари, не нападают, питаются травой и хвоей, и живут высоко в горах, но Перегринус предупреждал...
- Кто это - Перегринус? - спросил Иеремия.
- Волшебник, который выстроил этот замок. Он говорил, что в морозные суровые зимы - такие, как нынешняя - великаны могут спуститься в долину. Понять только не могу, как она через стену перебралась... А, вот и наш безумец!
Двери конюшни распахнулись и оттуда вылетел на закованном в железо коне рыцарь, шлем которого украшал плюмаж из белых перьев, перевитый зеленым шелком.
Сэр Арчибальд.
Великанша проворно отскочила в сторону, швырнув дубину в ноги коню. Конь споткнулся и упал с громким ржанием, англичанина придавил мощный лошадиный круп. Великанша подобрала свою дубину, подскочила к рыцарю, размахнулась и ударила наотмашь. Шлем с плюмажем слетел с головы сэра Арчибальда, а великанша двинула его пяткой в ухо и вернулась к своему прежнему занятию - лупить дубиной в двери.
- Упокой, Господи, его душу, доблестный был рыцарь, - скороговоркой проговорил сьер Гуго, быстро перекрестившись. Иеремия последовал его примеру.
- Великана убить очень нелегко, стрелой - только если попадешь в глаз или в подмышку, - продолжал сьер Гуго. - Сам видишь, как это тяжело.
Маленькие великаньи глазки глубоко сидели в глазницах, и защищали их нависающие надбровные дуги. Если бы еще великанша хоть на несколько мгновений оставалась в покое! А руки она почти не поднимала, так что подмышки ее не были видны.
- И измором не возьмешь; если великан впал в бешенство, он не нуждается ни в пище, ни в питье, ни во сне - волшебная тварь. Обычное железо ее не берет, стрелы ее шкуру не пробивают. И ни копьем, ни мечом ее не достанешь; рыцарь в полном вооружении, может сбить ее с ног ее копьем на полном скаку, и, если поторопится, ударить в глаз кинжалом. Но это трудно. И места для того, чтобы разогнаться, здесь нет. На стенах кипятят масло, но ты же видишь, она близко не подходит, а ребят она и так достает - руки у нее длинные, да еще эта дубина...