Аннотация: 1602 год. Странствующие ронин и монах-отшельник остановились на привал (серия ВПК)
Привал на Сикоку
Солнце мигнуло усталым глазком и скрылось за горной грядой. Потемнело, будто разом погасили все светильники в саду, с той лишь разницей, что вместо сада вокруг простирался заросший жесткой травой склон с гнутыми деревцами и пучками кустарника. Теперь уже было не разглядеть красоты сбегающих к далекой речке склонов и тенистых ущелий. Остались только очертания, нагромождение рубленных профилей утопающих в сумерках гор Исидзути, Ниномори, Цуруги.
Оглядываясь кругом, Такедзо шумно вздохнул. На вершину холма он взбежал одним махом, чтобы застать последний солнечный луч, и не совсем еще отдышался. Яркий алый осколок полыхнул напоследок, тронув внутри струну, сбежав муражками по спине. Такедзо снова глубоко вздохнул.
Порывы ветра шевелили траву и листья кустарника, оживляя пустынную вершину. Внизу, в наползающих сумерках, тонул еловый бор. Там в неприметной ложбине скрывался лагерь, что разбили они с Фугаем. Фугай дожидался его в лесу, а он бросил охапку дров и забрался невесть куда, на гребень.
Постояв еще немного, Такедзо с некоторым сожалением двинулся вниз. В горах темнело быстро, а спускаться в темноте было небезопасно. Точно в ответ на его тревогу, едва загородился от закатного неба, мгла надвинулась, оставив вокруг лишь призрачные силуэты, порывы ветры и траву, клубящуюся, закипающую точно суп в котле. Юноша сделал несколько осторожных шагов, обходя кусты.
Глаза впрочем быстро привыкали к темноте. Он разглядел склон, лощину, деревья. Несколько шагов и Такедзо ускорился, переходя на полубег. Ловко перескочил через кочку, через куст.
Откуда ни возмись, перед Такедзо выскочило костлявое дерево и он, еле успев увернуться, покатился по земле. Толстое походное кимоно, порядком потрепанное, защитило его от жесткой травы и веток, да и упал он привычно, кувырком, чтобы не напороться на заткнутый за пояс меч. Чертыхнувшись, Такедзо поднялся на ноги и потрогал царапину на щеке. Потом двинулся дальше, внимательно вглядываясь в темноту.
Вот уже несколько месяцев молодой ронин Такедзо путешествовал с Фугаем Екуном, буддийским монахом-отшельником. Несмотря на солидную, чуть не в два раза разницу в возрасте, между Фугаем и Такедзо не было отношений учителя и ученика или даже старшего и младшего. Такедзо не считал Фугая наставником. Он вообще не верил в учителей, считая, что научиться чему-либо можно только самому.
История Фугая, рассказанная им самим, не была особенно примечательной. Странствующий дзен-буддийский монах, один из многих. Выросший в деревне Хигисе, он с юных лет заинтересовался учением дзен и последовал за известной школой Сото. Несколько лет Фугай постигал истины буддизма при храме Сорин-дзи, в провинции Кодзукэ, пока не отправился в бессрочное паломничество, взяв обет посетить все буддийский храмы и святыни. В нем и повстречал Такедзо.
Почему Такедзо странствовал с Фугаем? Он не особенно задумывался над этим. Фугай не ограничивал его, не настаивал, ни к чему не понуждал. Монах не возражал, если по пути между пагодами, они сворачивали в поселения, где Такедзо имел возможность бросить вызов какой-нибудь школе боевого искусства или же просто странствующему воину сюгиося. Так и путешествовали они, перебиваясь случайными заработками. Среднего роста, коренастый Фугай нараспев читал буддийские сутры и пересказывал легенды за подаяния, долговязый, худой Такедзо сражался деревянным мечом с любым, кто пожелает. Иногда застревали в одном месте на несколько дней - Фугай оставался на многодневный молебен в храме или уединялся на аскезу. В таком случае Такедзо оказывался предоставлен сам себе, бродил по округе, однако неизменно дожидался спутника и они продолжали путь.
Последние недели Фугай с Такедзо обходили район Нанкайдо, на острове Сикоку. Фугай исполнял свой обет, вступал в диалоги с опытными толкователями дзен при святилищах, а Такедзо неторопливо шел следом, совершенствуя путь меча. Многие храмы воспитывали монахов-воинов сохэев, которые были не прочь померяться мастерством.
В Нанкайдо было относительно спокойно. Битва Восточной и Западной армий при Сэкигахара нарушила державшееся в стране равновесие - менялись вассалы, перекраивались наделы. Ставленники победившей стороны пытались наводить на Сикоку порядок, однако не слишком рьяно, дел хватало на большой земле. Пару раз Фугая и Такедзо останавливали и допрашивали, однако вольготнее времени для скитаний придумать было нельзя. Особенно для Такедзо, сражавщегося в Сэкигахара за Западную, проигравшую сторону.
Хворост лежал там, где Такедзо его оставил, у самой кромки леса. Такедзо кое-как собрал охапку и, растопырившись в разные стороны ветками, точно паук, направился в темноту.
Путь ему указывал пляшущий меж деревьями глазок костра. Мгла сгустилась в ложбине, как осадок на дне миски с супом и совсем не хотелось думать о звуках, раздающихся тут и там, и уж тем более оглядываться.
Вот наконец и место. Такедзо шумно выпростался из темноты с грудой валежника и вывалил его у огня. Потом деловито отряхнулся, вынул из-за пояса меч и уселся. Пригладил сальные, всклокоченные волосы, перевязанные на затылке бечевкой.
Над устроенным, огороженным костром пыхтел невысокий, крепкий монах. Фугай и глазом не повел, когда Такедзо появился из тьмы. Он возился с шарообразными шматками риса, подогревая их над костром. Крестьяне называли их тондзики. Рис был проросший, серо-корчневый, однако и такое богатство перепадало на долю путешественников нечасто.
Бритоголовый Фугай одевался на манер всякого странствующего монаха - просторный халат самуэ, длинный чуть не до стоп и плотный, в котором можно было и спать, нижнее кимоно и соломенные сандалии варадзи. В дождливую погоду Фугай обыкновенно носил на голове глубокую соломенную шляпу такухацугаса, и даже приучил к этой привычке Такедзо, и теперь соломенные полусферы лежали в стороне, вместе с остальными их куцыми пожитками.
Для удобства кухарских манипуляций, Фугай освободил руки и откинул халат с плеч. Буддийский балахон, подвязанный поясом, болтался у него по бокам расхлыстанной юбкой. Бонза странствовал не первый год, и халат его бывал потрепан, имел кучу заплат и еще больше карманов со всякой всячиной. Паломник со стажем, Фугай имел при себе все, что требовалось в долгом пути по безлюдным горам и лесам: теплое одеяло фукусу, котомки и коробчонки со скарбом: для провианта и подаяний, для свитков буддийских гимнов и еще для бумаги и туши.
Несмотря на аскетичный путь "внутренней пустоты", персоной Фугай был добродушной и любил поболтать. Настоящая кладезь древних притч и легенд, бонза на все имел мнение, которым часто делился вне зависимости от интереса слушателя. За советы и излишнее любопытство, Фугаю нередко попадало в странствиях, однако он не обижался, не настаивал, воспринимая жизнь, как погоду, в ее переменчивой простоте. Вольнолюбивому и упрямому Такедзо не пришлось даже приноравливаться к повадкам монаха, он чувствовал себя с ним легко и свободно.
- Долго же ты ходил за дровами. Мне пришлось самому собирать поблизости, иначе не видать бы нам ужина.
- Извини. Я собрал и свалил в кучу, а потом захотел забраться на холм, поймать заходящее солнце.
Фугай неопределенно покачал головой, хозяйничая над костром.
Стало совсем темно и только треск костра, шум ветра над кронами, да еще шуршание одежд Фугая нарушали тишину. Такедзо отмечал впрочем и шорохи лесной жизни. Местные рассказывали про волков и лис, живущих в этих лесах. Такедзо не был суеверным, но все-таки глухая темнота действовала на него удручающе. Стволы сосен, сучковатые и голые снизу, пропадали темной вышине, будто толстые, корявые ноги лесных чудищ тэнгу со свисающими еловыми ветками вместо крыльев. Он придвинулся поближе к костру.
Фугай искоса глянул на Такедзо, потом ловко подхватил палочками хаси горячий рисовый шарик и бросил на припасенную деревянную дощечку. Протянул Такедзо.
- Так ты говорил, мать рассказывала тебе сказки про ночных чудовищ, что подстерегают неосторожного путника.
Такедзо послушно подхватил дощечку. Фугай перекинул ему еще один шарик. Мать Такедзо, Йосико, и вправду рассказывала много сказок. Воспоминания о ней были размыты, он больше помнил ощущения: тишину, нарушаемую изредка треском половиц, сдвинутые створки фусума, через которые пробивается мягкий, призрачный свет луны, точно заглядывает небесный мудрец Цукиеми, и ласковый шепот матери. У него не получалось привязать эти обрывки к определенному возрасту. Когда начал он осознавать возраст, в семье его все поменялось. Это понимание неизменно выталкивало его из эйфории детских воспоминаний.
Такедзо принялся сосредоточенно забрасывать в рот рисовую развалину.
- Не думаю, что этот лес опасен, - миролюбиво продолжал Фугай, усаживаясь и приступая к трапезе. - Так, разве что пара проказничающих лис-оборотней кицунэ, или енотов-тануки.
Монах громко зачавкал.
- Ну конечно не станем забывать духов деревьев кодама. Я слышу наше эхо - это они балуются. Да вот еще, если присмотреться, эти бугристые стволы и ветки напоминают конечности паучьего племени цутигомо или самой госпожи дзерогомо, соблазнительной женщины-паука. Говорят, она особенно падка на молодых людей, вроде тебя. Не она ли тебя оцарапала?
От внимательного Фугая не укрылась царапина Такедзо. Тот усмехнулся и пощупал ссадину на щеке. Чуть беспокоит, но ничего страшного. Царапина напомнила ему другую, полученную при забавных обстоятельствах. Дело было к югу от Хакаты, на Кюсю, и царапнула его Умеко, любопытная, юркая девчонка. Или она тогда уже сменила имя на взрослое, пройдя обряд совершеннолетия? Настроение его улучшилось.