Мертвые сраму не имут

Часть 15

KENAZ

Жук ел траву; его склевала птица;

хорек пил мозг из птичьей головы.

И страхом перекошенные лица

смотрели молча из лесной травы...

Доктор Фредерик Ф.Лестер. Файл 399

"Кент Нэйлс - психология защиты"

...

Предрасположенность к неврозу создается в детстве при слишком большой опеке или заброшенности. Это приводит к отрицательной самооценке, чувству беспомощности и созданию образа враждебной социальной среды. В результате неуверенности в себе КН сформировал управляемый, замкнутый и необщительный образ жизни...

Находясь под влиянием этой ситуации, он избирательно слеп ко всему положительному в мире, в своем существовании. Среди стандартных компонентов здесь присутствуют мучительные ощущения метафизического одиночества, безнадежность, экзистенциальное отчаяние и вина.

Он не признает социальную реальность окончательным критерием, погружаясь вместо этого в мир своих фантазий, компенсирующих чувство беспомощности и отчаяния, возникшее из-за неудач в реальном мире. В ответ на непереносимые внутренние страдания создается "поддельная" психологическая система защиты, предлагающая как выход алкоголь, наркотики...

Как высококвалифицированный специалист, я готов взять на себя ответственность за свои действия. Я вполне уверен в своем методе. Еще каких-нибудь три-четыре года назад всемирная психиатрия была взбудоражена самой возможностью рассматривать мир как реальность, далеко выходящую за общепринятые рамки ньютоно-картезианской* картины мира. С тех пор наука сделала огромный шаг вперед. Довольно стройные идеи прошлых лет получили не только лицензированное право на существование, но и возможность дальнейшего совершенствования. И способ излечения (хотя об этом говорить еще рано) представляется мне следующим.

Во-первых, те явления, которые у нас рассматриваются как симптомы шизофрении, истерии или эпилепсии, у многих высокоразвитых в ментальном отношении культур считаются исцеляющими и трансформирующими техниками, на развитие которых они затратили много времени и усилий. То, что в психиатрии считается симптомами душевной болезни, можно рассматривать как проявление "информационного шума" на границе взаимодействия нашей биологической природы и обширного поля бессознательного, выходящего за рамки пространства, времени и линейной причинности.

В содержании этой "неявной реальности" входят, кроме всего прочего, элементы коллективного бессознательного, исторических событий, архетипических и мифологических явлений, динамики прошлых воплощений.

В любом случае архетипические явления стоят над материальной реальностью и ей предшествуют, а не являются ее производными.

...

Падшие боги

Вместо того, чтобы уничтожить его личность,

им удалось лишь научить его ненавидеть себя самого.

Он мог спать только на правом боку - так ему не снились кошмары. Родители редко заходили в комнату Кента, чтобы пожелать спокойной ночи, но он перестал обращать на это внимание, с каждым годом все больше и больше отдаляясь от них и стараясь по возможности избегать с ними встречи.

За завтраком, правда, вся семья собиралась вместе за столом. Отец, по своему обыкновению, читал газету, а мать следила за каждым движением сына, но замечаний не делала. Завтрак проходил в полном молчании, после чего мальчик вставал, брал из угла закинутый туда вечером рюкзак с конспектами и убегал в школу. Иногда он туда просто не доходил. Любимым его местом был овраг на территории церковного кладбища. Он сидел там часами и думал.

Человек, родившийся под именем Кент Нэйлс, вполне мог оказаться Антихристом. Мальчик доставал из кармана куртки два зеркальца из старых материных пудрениц и с отчаянно бьющимся сердцем подолгу рассматривал отражение своего затылка, выискивая между волос зловещие три шестерки.

А потом плакал, уткнувшись лицом в душистый ковер из мертвых осенних листьев. Он был очень одинок.

В школе его тоже не любили. Девчонки не хотели сидеть с ним за партой, приятели частенько подставляли его, хотя гадости они творили вместе, учителя никогда не ставили ему хороших отметок, даже если он отвечал правильно. Молоденькая географичка вообще не смотрела ему в глаза - боялась его мрачного взгляда.

В один пасмурный осенний день, промокнув до нитки под холодным дождем, с тяжелым сердцем Кент брел домой, пиная сбитыми ботинками булыжник и не думая ни о чем - мысли причиняли ему боль. Дождь, струйками стекавший по его лицу, смешивался по пути со слезами, но Кент не знал, что плачет.

- Молодой человек! - раздался вдруг голос откуда-то сбоку.

Кент остановился и медленно поднял голову. Рядом с ним, оказывается, шел мужчина лет тридцати, одетый в черную сутану. Мальчик узнал его - это был местный священник, он не раз видел его около церкви.

- Нам, кажется, по дороге, могу ли я предложить вам разделить со мной пространство под зонтиком?

Кент тяжело вздохнул и кивнул - они как раз шли по открытому мосту, где от дождя не скрывали даже голые ветви деревьев. Когда мост кончился, они свернули на мощеную тропку между двумя разбегающимися в стороны аллеями. Дорожка вела к церкви.

- Ты англиканец, сын мой?

Кент пожал плечами.

- А в церковь по воскресеньям твоя семья ходит?

- У меня нет семьи, - сквозь зубы процедил мальчик и вывернулся из-под руки священника, которую тот положил ему на плечо.

- Это неправда, - спокойно сказал тот. - Ты хорошо одет...

- Я ворую!

- Не наговаривай на себя, это грех.

- Значит, я грешник, и гореть мне в аду! - огрызнулся опять Кент. - Что вам от меня надо?

Они почти подошли к церкви, и мальчик обхватил себя руками, почувствовав внутренний холод и сотрясаясь от дрожи, идущей из мозга костей.

- Я не смогу войти, - тихо сказал он.

- Почему? - священник присел, причем полы его сутаны погрузились в лужу, но он не обратил на это внимания.

Кент исподлобья взглянул в его прозрачные серые глаза, но человек в черном не отвел взгляда, как это обычно случалось со всеми остальными. Мальчик почувствовал какую-то смутную надежду и немного расслабился.

- Почему ты не сможешь войти? - повторил тот свой вопрос.

Кент нахмурился и, резко высвободив рукав куртки из рук священника, взбежал по лестнице наверх, толкнул тяжелую створку двери и решительно шагнул за порог.

Никогда до этого он не был в церкви. И теперь стоял, переводя дух и прислушиваясь к своим ощущениям. Никаких страшных изменений он не почувствовал. Сзади его слегка подтолкнул священник. Стряхнув зонтик, он прикрыл за собой дверь.

Глаза привыкли к полумраку, царящему в храме божьем, и Кент смог оглядеться. Церковь была довольно просторной для такого маленького городка. За уходящими вглубь рядами темно-вишневых лакированных скамей сверкало позолотой и багровым бархатом богатое убранство алтаря.

- Проходи. Тебя, похоже, придется выжать, вон сколько воды натекло.

Они прошли зал насквозь и, войдя в маленькую дверь позади алтаря, оказались в небольшом низеньком коридорчике, ведущем в жилое помещение.

Священника звали отец Стефан, и он убедительно говорил о том, что час Антихриста еще не пробил, а потом они вместе искали отметину у Кента на голове. И не нашли, потому что ее там не было.

Частенько потом мальчик заходил к священнику, и они вместе читали Святое Писание. Он даже стал реже прогуливать школу; а однажды помыл на кухне пол, отчего мать разразилась истерикой и отец долго ее отпаивал валерьянкой, меняя мокрые полотенца у нее на голове.

Но как бы он ни старался быть лучше, всегда натыкался на стену непонимания. Дома стало еще хуже: мать придиралась по всякому поводу, а отец заставлял почувствовать себя виноватым за малейший проступок.

Как же они оба орали, брызгая слюной, и топали ногами, когда сын привел с улицы собаку. Правда, она была только что с помойки, с ободранным боком и скатавшейся шерстью, накакала на ковер в прихожей и укусила отца за ногу, когда он пытался отнять у нее свой новый ботинок.

Кент был выставлен на улицу вместе с дрожащим голодным псом - они даже не покормили его! - и целый час проплакал на крыльце, обнявшись со своим другом по несчастью. Родители нашли его только вечером на веранде, где он, свернувшись калачиком под скамейкой, спал на грязном полу.

Они не били его, они никогда не применяли силу, они вообще почти не прикасались к нему. Но, как известно, слова ранят куда как больнее. А отсутствие слов - и того хуже.

Так и в школе. Чем больше он старался, тем больше получал незаслуженных упреков. Но, крепко сжав зубы и самоотверженно жертвуя своим самолюбием, он пытался доказать всем, что вовсе не так плох, как кажется на первый взгляд. Но, видимо, это никого не интересовало.

И можно представить, каким ударом для Кента было решение школьного педсовета о переводе его в специальную школу для слаборазвитых и социально опасных детей. И сообщили они ему об этом перед всем классом, солнечным осенним утром, в день его одиннадцатилетия.

- Давно пора, - хихикнула девочка, которая ему нравилась.

Он, стоя, молча принял оба приговора, затем сложил тетрадки в рюкзак и под общее молчание вышел из класса.

Он долго бежал, стараясь не думать, но мысли наваливались ему на спину и хотели свалить с ног. Свинцовая тяжесть падала с неба и давила на плечи, сжимала голову, выдавливая из нее слезы, которые никак не хотели выходить наружу, а решили взорвать его изнутри.

В это утро в церкви никого не было, даже преподобный Стефан куда-то запропастился. Но если бы там кто-то и был, Кент этого не заметил бы. Он пробежал ряды скамеек и, споткнувшись о выступающую доску в полу, бухнулся на колени.

С высоты своего креста на него взирал Иисус. Его руки были проткнуты гвоздями, но он не ощущал боли; его голову сдавливал терновый венец, но он не чувствовал шипов; его глаза были открыты, но он не видел ничего.

Эй, Бог, почему ты делаешь это со мною? Разве я не соответствую тому, чем я должен был быть? Я думаю, ты задолжал мне огромное извинение. Я же создан по образу и подобию твоему, так почему же я тону в этой враждебности?

Или все это - ужасная ложь?!.

Эй, Бог, я действительно не знаю, что ты имеешь в виду. Похоже, что спасение приходит только в наших мечтах. Я чувствую, как моя ненависть возрастает до предела. Неужели же этот мир действительно так ужасен, как выглядит?

Некуда мне скрыться, я в полном одиночестве в этом мире, за который тебе должно быть стыдно.

Эй, Бог, я верил тем обещаниям, твоим обещаниям и лжи. Скольких ты предал... Ты забираешь все. Моя голова заполнена болезнью, моя кожа умоляет тебя, пожалуйста. Я стою перед тобой на коленях, я так хочу верить! Я отдаю тебе все, все самое дорогое. Так не забирай у меня веру, мне нужно за что-то держаться.

Эй, Бог, я действительно не знаю, кто я в этом мире дерьма!

Так он стоял и молился, и слезы все-таки нашли выход наружу и все текли и текли, и вместе с ними выходила из сердца боль, оставляя там пустоту. Пустоту, которую ему предстояло заполнить отчуждением еще большим, ненавистью ко всему окружающему еще более сильной, тоской еще более голодной, чем раньше.

И что из того, что никто перед ним не извинился, когда в этом интернате для недоумков выяснилось, что он им не подходит, поскольку у Кента Нэйлса коэффициент интеллектуального развития намного превышает норму и в этом отношении он способен тягаться с выпускниками колледжей.

Лично же для Кента это ничего не значило и никак не повлияло на его судьбу, разве что тройки ему ставить перестали, мать начала бояться его, а отец стал недоверчиво коситься на сына, когда тот в очередной раз приходил в домашнюю библиотеку и брал что-нибудь из Плутарха*.

Mare Tenebrarum

(Mare Tenebrarum (лат) - Море Мрака)

Кент шел куда глаза глядят, просто чтобы идти. Как давно он не видел этого всего! Едва выпавший колючий снег сверкал на асфальте, как блестки слюды на черном сланце, и он поддевал падающие искорки ботинками. И не думал ни о чем; в голове не рождалось ничего. Ничто не тревожило ночную тишину; даже легкий холодный ветерок был неслышим, он медленно завивал из снежинок карликовые смерчи под ногами. На улице не было никого; бульвар, по которому он шел, был пустынен.

Не было ничего; даже времени - и того не существовало. И никто не шел сзади. Никто. Не шел. Следом. Даже тот хренов невропатолог. Кент подумал о нем отстраненно. Никакой агрессии не всколыхнулось внутри души при воспоминании. Ему было спокойно. Никак.

Вдруг Кент остановился. Что заставило его поступить так? Он поежился, прячась глубже в воротник черного кожаного плаща, и посмотрел наверх. Голые ветви деревьев едва шевелились над аллеей, и там все было в порядке и не было ничего.

Он мельком огляделся по сторонам - тихо, пусто, никого. И тогда Кент посмотрел вниз.

Он стоял на краю пропасти. Под его ногами едва припорошенный асфальт обрывался в ничто, черное и прозрачное. Чуть далее, метрах в десяти впереди, бульвар опять существовал. Кто-то вырвал кусок тротуара из под его ног. Легкий ветерок, налетевший сзади и на миг закрывший ему глаза волосами, швырнул несколько снежинок в эту пропасть - они, медленно кружась, падали, падали, пока не канули в ничто, не растворились в непроглядной тьме.

Неизвестно, сколько он стоял так и вглядывался в этот мрак внизу, ведь времени не существовало. И по-прежнему не думал ни о чем; он сам будто растаял в этой пустоте.

Вдруг что-то теплое коснулось его щеки, но это не был ветер, это было чье-то присутствие. Он обернулся. Сзади стояла маленькая девушка. Из-под рыжих волос двумя черными омутами снизу вверх смотрели глаза. На ней было длинное мягкое пальто и небрежно обмотанный вокруг шеи шарф.

- Разрешите пройти, - тихо сказала она.

Кент вздрогнул и сделал шаг в сторону, уступая ей дорогу в Ничто. Но не мог оторваться от ее глаз. Было такое ощущение, что взгляды их, встретившись, срослись длинным черным туннелем, по которому поплыла странная, почти физически ощутимая энергия.

Девушка отвернулась первая и шагнула прямо в разверзшуюся под ногами пропасть. Но не исчезла - она просто пошла.

Кент стоял и долго смотрел ей вслед, потом развернулся и направился домой.

Доктор Фредерик Ф.Лестер. Файл 400

"Кент Нэйлс - агрессия, депрессия, суицид"

...

Как следствие травмы рождения, особенно в последней стадии, у КН присутствуют элементы агрессии, извращенной сексуальности и садомазохизма, склонности к самодеструкции.

Агрессивность, как известно, бывает 2-ух типов - оборонительная, доброкачественная, замешанная на инстинкте выживания, и злобная разрушительность плюс садистская жестокость.

Но детские переживания, например эмоциональная депривация*, отвержение со стороны родителей, грубое телесное надругательство - не являются первичными источниками злостной агрессии. Они только добавляются к уже существующему бездонному запасу агрессивности перинатальной* - полученной еще до появления на свет.

Агрессия, обращенная внутрь и направленная на самого индивида - это депрессия. Убийство отличается от самоубийства только направленностью деструктивных импульсов.

Возможно, в данном случае самоувечье обусловлено не наличием специфических ощущений в бессознательном, а как раз их отсутствием. Стараясь преодолеть этим физическую или эмоциональную анестезию, чтобы испытать хоть какие-то чувства, отсутствие которых означает не потерю чувствительности, а столкновение конфликтующих сил, которые взаимно нейтрализуются, КН ранит и режет себя.

Что интересно в данном случае. Формы депрессии КН тесно связаны со стадией зажатости плода в родовом канале, его склонность к насильственному кровавому самоубийству - с возбужденной формой депрессии и также относится к травме рождения (у его матери были многочисленные разрывы и, как следствие, кровотечения при родах). Основным стремлением здесь будет интенсификация напряжения и страдания, доведение их до кульминационной точки и затем освобождение путем взрывного разряжения разрушительных импульсов и в окружении крови.

Механизм насильственного самоубийства требует относительно ясной памяти о внезапном переходе от борьбы в родовом канале к взрывному освобождению из него. Если этот переход смазан тяжелой анестезией, индивид будет на почти клеточном уровне запрограммирован искать выход из тяжелых стрессов в наркотическом состоянии и наркотической смерти. (В данном случае анестезия была достаточно легкой, чем и объясняется нежелание пациента зависеть от наркотиков.)

Наркомания - смягченный аналог суицидальных тенденций. Наркотики подавляют различные болезненные эмоции и ощущения, приводят индивида в состояние диффузного сознания и безразличия к настоящим и будущим проблемам. Но этого для КН было недостаточно. Он проходит тот же незавершенный сценарий, что и при рождении: мать под легкой анестезией, тяжелые роды в крови, борьба, смерть.

Среди суицидных фантазий и действий могут присутствовать следующие их категории: смерть под колесами поезда, в турбине гидроэлектрических агрегатов или в суицидных дорожных происшествиях; перерезание горла, выстрел в голову, закалывание себя ножом; прыжок из окна, с башни или обрыва и т.д.

Обычно человек, замышляющий какую-то определенную форму самоубийства, уже знаком с телесными ощущениями и эмоциями, которые будут вызваны ее конкретным воплощением. Те, кого привлекают поезда, уже страдают от сильного чувства разорванности - нетрудно проследить эти ощущения назад, до перинатальных переживаний. Те, кто имеет тенденцию резать и колоть себя, жалуются на невыносимую боль в тех частях тела, которые они собираются повредить. Стоит ли говорить про удушение.

Психопатологические проблемы эффективно искореняются не через облегчение или подавление эмоциональных переживаний и психосоматических симптомов, а через их временное усиление, полное переживание и осознание, что поможет пациенту вернуться в вытесненное сознанием событие и частично или полностью избавить его от ряда эмоциональных и психосоматических проблем.

Учитывая природу травмы рождения, можно заключить, что вербальная* терапия малоэффективна и должна уступить место непосредственному переживанию процесса рождения в ходе сеансов смерти-возрождения. Пациент должен снова прожить исходную ситуацию во всей ее полноте и с полной сознательной интуицией.

Любое эмоциональное расстройство можно свести к минимуму, предоставив пациенту переживания настолько сильные, насколько сильны уже присутствующие невротические ощущения, или даже превосходящие их по насыщенности.

В идеале не нужно ничего, кроме поддержания определенной системы холотропного дыхания и полного раскрытия всему, что бы ни происходило. Для параноидально настроенного пациента это равносильно предложению прокатиться в ад.

В любом случае, пациенту понадобится помощь специалиста, так как самостоятельное путешествие в глубины бессознательного - невероятно рискованное предприятие. И весьма велика вероятность того, что индивид не справится с потоком хлынувшей информации, будет не в состоянии осмыслить и интерпретировать ее. Что грозит лишь пропастью хаоса.

...

Кент выключил компьютер.

С тех пор, как был установлен чип, он получил доступ ко всем файлам доктора Лестера. Поначалу его очень заинтересовали некоторые закодированные в секретных папках документы, в которых были подробно описаны довольно странные эмпирические изыски - судя по всему, это светило науки в свободное от работы время баловался запрещенными исследованиями.

Также он узнал во всех подробностях, чту доктор собирается предпринимать в отношении него. Но это его нимало не беспокоило; по большому счету, ему было просто наплевать. И подопытной крысой он себя не чувствовал - на смену мимолетному раздражению пришла сначала полная апатия, а потом, как-то постепенно, странная, доселе неизведанная легкость. Будто с плеч упала неимоверно тяжелая ноша. Кент внезапно осознал, что кошмары отступают. При помощи ли методов Лестера или без оной, но они покидали его, медленно, но верно.

Пленник прошлого

Джастин сидел в своей светло-серой "тойоте" и дрожал от холода, печка не работала, а погода даже для поздней осени была слишком уж отвратительной. Подумать только, каких-то полмесяца назад стояла неимоверная жара, асфальт почти плавился. Что творится с этим миром?.. Бумажный стаканчик с кофе обжигал руки так, что его невозможно было держать, а тем более пить. Джастин выбирал между возможностью получить ожог и пролить кофе. Первое он после минутного колебания отверг и поставил стаканчик на приборную панель. День был ветреный и серый, с неба вместо дождя сыпались какие-то колючие иголки.

Выбивая зубами дробь, он в который раз проклинал свою тягу к перемене профессии. Сидел бы сейчас в теплом офисе, как в старые добрые времена, и выслушивал подсознательный бред каких-нибудь подростков пубертатного периода. Так нет же, опять потянуло на приключения. Дело в том, что второй его страстью была юриспруденция, коей он и обучался в свое время в колледже. Ни прокурором, ни адвокатом он так и не стал, не хватило терпения, а вот частный сыск - это самое то, что надо. Джастин просто терпеть не мог от кого-то зависеть. Приехав в этот город, он сразу же зарегистрировал сыскное агентство и открыл контору, где работал пока только один человек - он сам.

Вот уже вторую неделю он сотрудничал с полицией. В настоящее время они искали психопата, выслеживающего старушек. Описания его были во всех участках города. Молодой человек с довольно странными сексуальными предпочтениями запугивал пожилых леди, заводил их подальше от людных мест, заставлял раздеться и рисовал с натуры.

Одна из ниточек вела в художественную академию, вторая - в психиатрическую клинику.

Пять лет назад Джастин Шадоу сам занимался психологией, он принимал участие в кое-каких исследованиях; возглавлял эту научную работу светило мировой психиатрии, уже тогда знаменитый нейрохирург Фредерик Ф.Лестер. Воспоминания о сути проводимых исследований были весьма сбивчивы, так как Шадоу в то время был еще зеленым практикантом; и вот что забавно, профессионалом он так и не стал. Через пару лет он бросил психиатрию, чтобы впоследствии лишь один раз вернуться на эту стезю в качестве частного психоаналитика, и обратился к юриспруденции. И тогда доктор Лестер объявился в его жизни второй раз. У него были какие-то неприятности с законом в связи с запрещенными исследованиями, которыми он занимался. Джастин тогда помог ему выпутаться, и Лестер исчез из его поля зрения.

Сейчас обстоятельства вынуждали прибегнуть к его помощи. Два дня назад Шадоу связался с доктором Лестером, и они встретились в вестибюле Центра нейрохирургии. Он вовсе не изменился, только светло-голубые глаза стали как будто еще более прозрачными и цепкими. Джастин рассказал ему о своей проблеме, о том, что дело уперлось в нежелание работников загородной психиатрической клиники сотрудничать, и Лестер обещал что-нибудь раскопать по этому вопросу. В свою очередь он озадачил Джастина просьбой пошпионить за одним его пациентом по имени Кент Нэйлс. В обязанность Джастина входило отслеживать, куда ходит Нэйлс, с кем общается, и вести подробные записи.

Именно этим сейчас, проклиная свою работу, и занимался Шадоу. Вместо того, чтобы ловить специализирующегося по старушкам маньяка, дело с которым зашло в тупик, он сидел в холодной машине и ждал, пока парень выйдет из дома. Вначале он подумал, что следить за ним будет несложно, так как Кент Нэйлс слеп. Но это заблуждение длилось недолго: тот почти каждый день уходил из дома и шлялся по городу, нимало не смущаясь своей слепотой. Лестер на это сказал, что пациент его слеп избирательно, и передвигаться может совершенно свободно.

Джастин подключился к телефонному блоку и спокойно мог прослушивать все разговоры Нэйлса. До некоторых пор ему не везло, так как почти никто не звонил ни в квартиру, ни из нее, зато пару дней назад ему удалось узнать, что Кент знаком с неким Джоном Дэвидсоном, а спустя час после этого он воочию увидел этого самого Дэвидсона. Им оказался тот же самый джентльмен, которого он не так давно видел в кафе с ней. Уже одно это обстоятельство придало ему сил продолжать заниматься этим отвратительным скучным делом.

Сейчас Джастин уже третий час сидел напротив дома Кента и раздумывал, чем отчистить пятнышко с платья сидящей на соседнем сидении большой белокурой куклы, до удивительного похожей на нее. Тут на улице показался Кент, только шел он почему-то не из дома, а наоборот, по направлению к дому. Джастин потер лоб, пытаясь припомнить, в какой момент он выпустил его из виду. "Теряю хватку", - подумал он, доставая бинокль. Кент на этот раз был не один, рядом шла девушка во всем черном и с черной же сумочкой. Они о чем-то беседовали. Джастин приложил бинокль к глазам и навел резкость. Тут налетел порыв ветра и растрепал ей волосы; девушка сняла шляпку, чтобы поправить прическу, и бледный осенний свет упал на ее лицо.

Это снова была она! Джастин резко всем телом подался вперед и в ту же секунду опрокинул на себя остатки еще не успевшего остыть кофе. Когда он перестал чертыхаться и поднял голову, улица была пуста.

Бесполезный Странник собирается в путь

Существует то, с чего все началось. Мысль. Только она и еще я. Больше нет ничего.

Нет правды - это известно всем. Правда, как выяснилось, бывает разная, а это абсурд; значит, ее просто нет. Истина? Она никому не нужна, всем удобнее довольствоваться сомнительной правдой.

Нет любви. Существует привязанность, страсть. Любовь платоническая возникает лишь при определенных химических реакциях в организме, как и две предыдущие, и спустя какое-то время благополучно рассасывается и превращается в ничто.

Нет смысла. Просто нет.

Нет дружбы - просто увлечения и интересы на какое-то время совпадают или идут параллельно.

Нет никого, кто бы тебя понял. Если ты радуешься, что нашел собрата по разуму, который слушает ту же музыку, что и ты, читает те же книги и смотрит те же фильмы, которые нравятся тебе, - остынь и приглядись к нему хорошенько. Скорее всего, он слышит и видит во всем этом то, что отвечает егу душевным переживаниям, а вовсе не твоим. Нет никого, кому бы ты был нужен со всеми потрохами.

Есть только ты сам. Либо смирись с этим и живи, осознавая полностью свое душевное одиночество, либо не живи - никому от этого особо хуже не станет, даже если ты и был хорошим человеком в общепринятом смысле. Просто изобразят даже и перед самими собой горечь утраты, пожалеют себя, оставшихся доживать свои жизни без твоего приятного общества. И забудут, и будут дальше. А что им еще останется делать?

Нет ничего, кроме меня самого.

Нет. Абсолютно. Пусто.

Декорации сменяются в этой пустоте, но тебя это уже не задевает, ты знаешь, что это всего лишь мыльные пузыри, гонимые ветром, - на поверхности каждого ежесекундно сменяется череда узоров. Но одни лопнут, их место займут другие, большие и маленькие, близкие к тебе или не очень. И есть ли смысл барахтаться в этой пене, когда ты сам точно такой же пузырь, такой же пустой внутри. Только уже без иллюзий, без картинок на поверхности, уже без картинок...

Ничто не имеет смысла.

Ничто не имеет значения.

Вся жизнь - игра.

Просто шутка природы.

А ведь что-то когда-то было. Когда - уже не помню, да так ли это важно?

Теперь и навсегда у меня есть только время. Как его, оказывается, мало, чтобы успеть подумать, чтобы вписаться своими мыслями в одну всего лишь жизнь.

Существование набирает обороты. Я не помню, куда деваются дни. Что? Сегодня пятница? Но вчера же был вторник! Куда подевались два дня? И так все быстрей и быстрей. Темп жизни ускоряется, но я за бортом, я канул в Лету*. Лишь кто-то машет мне рукой с того берега, что еще более неподвижен, чем я. Я знаю, кто это, но доберусь ли я до него?.. до нее.

Прошлое в будущем

Джессика отдавала себе отчет в своем безумии. Она знала, откуда берется агрессия, и не могла с ней бороться, это было бы абсурдно - вдумайтесь в словосочетание "бороться с агрессией". Да и зачем? Это был единственный способ остаться на плаву в этом мире, хоть она и не чувствовала больше себя его частью, уже давно, с тех пор, как умерла Тэсс.

Ей доставляло удовольствие играть с огнем; она сознательно шла на провокацию, раскручивая выбранного ею человека, доводя его до границ и переводя через черту осторожности, запретов и самоконтроля. А там уже было видно, на что способен сорвавшийся с тормозов экземпляр и созрел ли он для ада.

Так что это было? Месть миру за смерть сестры? Просто ненависть к людям, потенциально способным убить маленькую невинную девочку? Она не задавалась такими вопросами - она просто брела средь пустоты, переворачивая пустые страницы.

Временами наступало затишье и все шло нормально.

Она работала на автомойке, обслуживающей дорогие машины, развлекая вынужденных бездействовать клиентов; любила ползать по прохладному капоту с бутафорской мочалкой в руке, кожа приятно скользила по металлическому панцирю в мыльной пене. Она хорошо двигалась, ей даже несколько раз предлагали работу в известном стриптиз-клубе, но Джесс отказалась - это было вовсе не по ней, она предпочитала оставаться в тени.

Ей нравилось возбуждать в мужчинах желание, одновременно не оставляя им никаких шансов. Она сама вызывалась на неприятности.

Местным секьюрити нелегко приходилось с этой рисковой девчонкой, ни в грош не ставящей ни мораль, ни осторожность - ей будто нравилось ходить по краю пропасти.

Так случилось и сегодня. Какими глазами она взглянула на охранника Дэнни, когда он попытался оградить ее от слишком откровенного флирта известного в определенных кругах жиголо; как же у Джессики изменился взгляд, когда он встал между ней и окном автомобиля, за которым светилась жемчужно-бриллиантовая улыбка, предназначавшаяся девушке.

- Что ты, детка, я же все-таки выполняю свою работу, - сказал ей Дэн, настойчиво оттаскивая ее за руку.

- А я - не успеваю жить, - это было сказано спокойно, но таким тоном, что он растерялся. Она выдернула свою руку из его лапищи и нарочито развязной походкой пошла вглубь автомойки, скрывшись за резиновой лапшой занавеса водяной кабины.

- Что за бестия! - радостно воскликнул сидящий в машине лощеный тип. - Нелегко вам с ними, да? - он засмеялся, прищелкнув языком, совершенно не обижаясь на охранника, который его полностью игнорировал.

Дэн ничего не ответил и отошел к своему напарнику - могучего сложения негру, молча наблюдавшему всю сцену со стороны. Они переглянулись, не говоря ни слова.

Через пять минут Джессика вышла уже одетая в джинсы и короткую коричневую кожанку, помахала ручкой обоим своим ненужным защитникам и пошла по обочине дороги с явным намерением тормознуть машину.

- Боюсь я за нее, кругом полно маньяков, - вздохнул Дэнни.

- Мне кажется, она знает, что делает, - неожиданно сказал обычно молчаливый Бэтч. - И кажется мне, она не очень-то рискует.

Дэн с удивлением посмотрел на Бэтча, потом вздохнул и привалился к стене рядом, наблюдая за остальными цыпочками, вальяжно ползающими по скользким машинам клиентов. Ни одна из них не могла тягаться с Джессикой. Это были абсолютно пустые сексуальные куклы, с которыми вовсе не о чем было говорить; да с такими вобщем-то и не говорят вовсе, а молча делают свое дело, главное, чтобы она сама при этом не болтала всякие глупости. Джессика же поражала своей загадочностью. Она была похожа на ребенка, на маленькую девочку с невинными, широко распахнутыми доверчивыми глазами. Было непонятно, что она делает в таком неподобающем месте, но это было ее личное дело, в конце концов. И ей здесь нравилось, она любила заигрывать с клиентами. Несмотря на свой небольшой рост и не столь пышные, как у остальных местных девушек, формы, она пользовалась гораздо большим успехом. И на работу эту ее взяли сразу, без всяких экзаменов. Было в ней нечто эдакое; она способна была воспламениться, как фитиль, и через пару минут окатить ледяной волной, ошарашив до такой степени, что клиенты не замечали, как переплачивали вдвое.

Джессика шла по краю шоссе без всякой цели и наслаждалась бессмысленным ощущением вылетающих на полной скорости из-за спины машин. Несмотря на приближающуюся зиму, солнце нежно гладило щеки, бензиновый ветер ерошил ее короткие волосы; она улыбалась визгу шин, когда лихие водилы норовили напугать ее близостью бамперов проносящейся смерти. Сегодня она была лишь тенью страха.

- Эй, телка, давно машина в задницу не заезжала? - прогоготали какие-то типы в открытом "мустанге".

В наушниках на полную громкость грохотал "индастриал", напрочь вышибая все мысли из головы, вколачивая гвозди в мозг, который устал думать и воспринимать окружающий мир во всей его неприглядной серости и мути.

Она шла и чувствовала, как что-то шевелится в глубине ее души, некий монстр, который еще не пробудился; его тяжелое дыхание сотрясает стены склепа, громыхают тяжелые цепи, когда он ворочается с боку на бок. Нечто неживое, тупое, электронное квази-нечто, могучее и дикое.

За спиной бибикнула очередная машина. Темно-синий "астон-мартин" кабрио, снизив скорость, слегка проехал вперед и остановился на обочине, перегородив ей дорогу. Из шикарной тачки вылез, стараясь не запылить ботинок, элегантный джентльмен с обворожительно ледяным взглядом. Он распахнул и другую дверцу, делая приглашающий жест.

Она знала, кто он. Монстр на время затих в своей темнице.

- Привет, Джеймс Бонд*! - она подошла и опустилась на переднее сиденье.

- Напротив, - усмехнулся уголками губ мужчина, поправляя театральным жестом галстук, - меня зовут Дэвидсон. Джон Дэвидсон, - уточнил он по всем правилам сериала об агенте 007, глядя сверху вниз на девушку, после чего захлопнул дверцу с ее стороны, обошел машину и сел за руль. Кабриолет плавно тронулся с места.

Она знала, что все, что делает, - непонятно что, словно в безумной горячке смеялась без смеха и не понимала, на что она этой жизни, что ждет от нее тот, за плечом. И могла лишь молчать, когда все вызывает внутри отвращенье.

- Как поживаешь, Джесс? - с теплотой в голосе спросил Джон, сверля девушку глазами.

- Не пытайся охмурить, - она сняла наушники и заставила себя мило ему улыбнуться. - На меня не действуют извращенные чары.

- Знаю, - вздохнул он. - Поэтому и уважаю, - его брови при этих словах на секунду взметнулись вверх, будто он сам удивился вылетевшей фразе, после чего ухмыльнулся себе же весьма паскудно.

- Все те же обезьяньи ужимки, - покачала головой Джесс. - И носки, надо думать, под цвет глаз? - она резко нагнулась, задирая брючину на ноге Дэвидсона. Он, само собой, этого не ожидал, поэтому инстинктивно дернулся, нажав ногой на тормоз. Машину занесло. Кто-то просигналил сбоку.

- Твою мать! - выругался сквозь зубы Дэвидсон, сознавая, что чуть не зацепил бампером этот корявый джип, но тут же прикусил язык и слегка побледнел, поймав себя на такой непростительной несдержанности.

Джессика как-то недобро рассмеялась, явно издеваясь.

- Посмейся, посмейся, - кивнул он, - недолго тебе осталось.

- Правда?! - она резко к нему повернулась, от чего он слегка вздрогнул, но удержал себя в руках, то есть, другими словами, удержал в руках руль.

- Джесс! - грозно прикрикнул он. - Не нервируй меня, когда я веду машину!

- Хорошо, я как море во время отлива, - она отвернулась, глядя вдаль. После короткой паузы, дав ему время почувствовать себя виноватым (что ему, конечно же, было совсем не свойственно), она добавила: - Может, я уйду? - и, открыв дверцу, собралась спрыгнуть на полном ходу.

Дэвидсон, зная, что от этой девчонки можно ожидать чего угодно, крепко схватил ее за плечо и вернул в исходное положение, потом дотянулся до дверцы и захлопнул ее.

- О, да! Покажи мне мое место! - с деланным восхищением сказала Джессика, потирая руку, на которой от такого крепкого пожатия непременно должны были появиться синяки.

- Уф! - вздохнул он - Мы не виделись два года, и тебе совершенно наплевать, зачем я тебя нашел?

- Я ночью больше не вижу снов, в которых приходит Другая и утешает. Так зачем ты вновь меня нашел?

Джон на миг опешил, а потом расслабился - ну да, она по-прежнему не в себе, как он мог забыть. Такое не лечится.

- Я соскучился по своему хобби. Мне необходимо расслабиться, не то я наворочу гору неприятностей, - он думал о чем-то своем, слегка нахмурив брови. - Да и тебе бы не мешало сменить обстановку.

Она засмеялась странным звенящим смехом и сказала:

- Настроение убийства... Я настраиваюсь. На размышление о сути больше нет места, здесь внутренний цикл - роковой. Это - как бойня, оденем маски, красные кровью, сверкая от лоска.

Дэвидсон поежился.

Слежка

Сегодня Филлис встал раньше, чем обычно - ночь выдалась на редкость бессонная и тревожная. Ополоснув лицо водой и перепутав зубную пасту с кремом для бритья, он плюнул на гигиену, схватил подвернувшуюся под руку рубашку не первой свежести и, надев ее вместо промокшей за ночь от пота майки, выбежал из дома. Только в гараже он вспомнил, что забыл ключи от "доджа" на прикроватной тумбочке, но решил за ними не возвращаться, поскольку над дверью у него висел пучок магической травы, под которым не следовало проходить без особой нужды. Тем более до его магазинчика было рукой подать - всего-то три квартала. Пока Фил пешком добирался до секс-шопа, в мозгах его значительно прояснилось по сравнению с утренним беспорядком, и в голове созрел конкретный план действий.

На днях он нанял парнишку-продавца. Тот оказался довольно смышлен, все премудрости торгового дела схватывал на лету. Увидев, что хозяин входит в магазин, парень расстарался еще больше, засыпав клиента советами по использованию увлажняющей мази. Клиент краснел и бледнел, пока Дакота не прекратил это безобразие, подойдя к стойке.

- Как я погляжу, ты удосужился прочитать все рекламные буклеты к товарам, - кивнул он на стопку разноцветной бумаги за кассой.

- Ну да, я ведь правильно поступил.

- Только не жди за это моментальной прибавки к жалованью, - усмехнулся Фил, присаживаясь задницей на стойку. И решил сразу перейти к делу: - Ты уже неделю работаешь у меня и хорошо знаком со всеми нюансами. Сможешь заменить меня полностью на несколько дней, начиная с сегодняшнего?

- О, да! - парень, судя по всему, обрадовался такой великолепной возможности проявить себя.

- Если зайдут полицейские, покажи им свои документы и бумагу о найме. Все оформлено по закону, тебе больше двадцати одного, у них не должно возникнуть повода придраться.

- Не волнуйся, Фил, все будет в порядке! - белозубо улыбнулся паренек.

Филлис перегнулся через стойку, выдвинул верхний ящик, достал оттуда черную резинку и собрал свои волосы в хвост.

- Отлично, раз ты такой смышленый. Я позвоню. Насчет сигнализации помнишь?

- Само собой, цифры из новой песни R.S., - он подмигнул хозяину. Тот хлопнул его по плечу и, довольный тем, что пристроил лавочку на время своего отсутствия, направился к выходу.

Где живет та рыжая девчонка, Филлис уже выяснил. Спустя несколько дней после того случая в подворотне он случайно заметил ее из окна, и словно внутренний голос подсказал ему следовать за ней. Плюнув на выручку, он быстренько запер деньги в кассе, выпроводил двух зевак и закрыл магазин. Девчонка только-только скрылась за поворотом. Ему не терпелось узнать, какая связь между тем убийством, невольным свидетелем которого он стал, и его подсознательными страхами. Что же пытается донести до него Дух?

Пешком он дошел до дешевых кварталов и по памяти отыскал мрачный высокий дом из темного кирпича с каменными фигурами на стенах. Как и в первый раз, когда он выследил девчонку, его слегка передернуло от невыразимого чувства, будто кто-то приложил к спине холодную ладонь. Что-то во всем этом было не так. Он задрал голову и посмотрел наверх, где на крыше, укутавшись в черные каменные одеяния, стояли существа, не принадлежащие нашему миру и взирающие на него с высоты своего положения. Может, это именно они навевали необъяснимый ужас.

Девчонку звали Джессика Ленаж, судя по надписи на почтовом ящике; жила она здесь с отцом, матерью и братом Тэрри, которых Филлис еще не видел; да, по правде говоря, он не очень-то стремился с ними познакомиться. Семья занимала первый этаж и полуподвальное помещение, так что подсматривать за ними в окна труда не составило.

Но, к сожалению, ничего интересного в квартире не происходило: отец, пузатый небритый тип в грязной нижней майке и потасканных брюках, сидел перед телевизором с банкой пива в руке, изредка отлучаясь в туалет и к холодильнику; мать, тривиальная вобла в бигудях и заляпанном переднике, возилась на кухне; братец, судя по всему, почивал с прошлого вечера в подвальной комнате на истертом диване - Филу были видны только его ноги в старых кроссовках. Джессика же сначала битый час разглядывала какие-то фотографии, потом еще час сидела в кресле, уставившись в пустоту, практически без движения, так что Дакота даже на миг усомнился, не отдала ли она коньки, а потом, перехватив что-то на кухне и не обратив никакого внимания на мать, ворчащую у нее за спиной, пошла ко входной двери. Тягостная вахта кончилась. С облегчением вздохнув, Фил отошел за угол дома.

Девчонка вышла и, не глядя по сторонам, быстрым шагом направилась в сторону автобусной остановки. Народу в такое время в наземном транспорте было довольно мало, и Филлис, войдя вслед за ней в автобус, постарался затеряться между двумя необхватными пожилыми леди, базарящими на весь салон о росте цен на недвижимость.

Автобус завез их в еще большую глушь. Полузаброшенные дома и свалки перемежались здесь ярко исписанными, словно нарочно раскрашенными для какого-то страшного карнавала стенами, за которыми на специальных игровых площадках вопили дети. Фил готов был поспорить, что кроме все того же мусора и самодельных качелей там не на чем было остановиться детскому взгляду; он сам вырос на подобной свалке, только безумно далеко отсюда, на другом материке. Пока Дакота просматривал всплывающие в памяти картинки своего детства, он чуть было не потерял из виду Джессику, которая нырнула в арку. Чуть не сбив с ног пожилую тетку с магазинной тележкой, он бросился вслед за девчонкой и успел заметить, как Джессика, войдя во двор какого-то дома, спустилась в подвал.

Подойдя поближе, Фил присвистнул: дверь была сделана из толстого листового железа. Это что, какой-то подпольный клуб? Или нелегальная квартира для торговли наркотой? Как бы то ни было, ему предстояло это выяснить.

С этой стороны окон в подвале не было - сплошная стена, зато с фасада над землей выступали примерно на десять дюймов грязные стекла, наполовину к тому же скрытые кустарником. Фасад дома выходил на проезжую дорогу, отделенную от него полосой деревьев и узеньким тротуаром. На счастье, машины здесь замечены почти не были, люди с этой стороны практически не появлялись, да и за кустами трудно было заметить, что кто-то прилип к окнам подвального помещения.

Подышав на стекло и протерев его рукавом, Филлис с замиранием сердца заглянул в освещенный подвал.

Сначала он отказался верить в то, что увидели его глаза, но постепенно придя в себя, Дакота выдохнул задержанный в легких воздух, отвалился от окна и ошарашенно помотал головой.

- Н-да, подвальная ты моя... эка странность!.. - с этими словами он, перебравшись к соседнему окошку, снова приник лицом к запыленному стеклу. И тут же, словно узрев нечто совершенно невообразимое, нечленораздельно крякнул и привалился тут же рядом к стене, переводя дух. - Срань господня! - вполголоса выругался он. - Он-то что здесь делает?!

Увидеть своего старого знакомого, который не раз приобретал в его магазинчике эротические прибамбасы определенного уклона, изысканного утонченного джентльмена, разъезжающего на дорогих машинах и всегда одетого с иголочки, - увидеть его в этом подвале посреди немыслимой человеческой свалки в совершенно потрясающе оборудованной фотостудии с фотоаппаратом в руках в качестве фотографа, снимающего какую-то порнуху, - это совершенно не укладывалось ни в какие рамки.

Но гибкий ум Филлиса Дакоты тут же смирился с такой несуразностью: в конце концов, у каждого свои заскоки. Он усмехнулся и довольно хлопнул себя по коленке: конечно же, этого можно было ожидать, тем более от такого зацикленного типа как Джон Дэвидсон.

Молот и наковальня

Дэвидсон увлекался фотографией. Он снимал садо-мазохистские сцены и продавал их в специализирующиеся на этом журналы. Джессике он платил от души, поскольку его самого деньги в этом случае не особо интересовали - он занимался этим больше для собственного удовольствия.

Она должна была отчетливо запомнить первый свой визит сюда. Тоже была осень, и она, наверняка, очень нуждалась в деньгах - ведь братец ее, Тэрри, законченный наркоман, но, как ни странно, она любила его, это было видно по глазам. К родителям, судя по всему, она не испытывала никаких чувств, они очень отдалились в последние годы, после смерти ее сестры. Да-да, Дэвидсон навел кое-какие справки, ведь нужно же ему было знать, кому он доверяет такую щекотливую тайну своей жизни. Джон даже нашел для него хорошую наркологическую клинику и не совсем равнодушного врача.

Он сразу выделил ее среди прочих девушек на автомойке. Изящная, почти мальчишеская фигурка, чуть угловатые, но в то же время не лишенные грациозности движения, быстрый настороженный взгляд распахнутых глаз. Ее окружал ореол сексуальности, все присутствующие мужчины не могли не зацепиться хоть раз взглядом за этого эльфа.

Нет, она вовсе не была в его вкусе, как сексуальная партнерша она его не интересовала; она не привлекала его также и в другом плане - агрессии по отношению к ней он не чувствовал. Но, как бы то ни было, она его заинтриговала. Джон сразу попытался проникнуть в нее, как в загадочную стереокартинку, которую пока не разглядишь под особым углом, не поймешь, что же там изображено. Была в ней какая-то тайна, живая энергия, кипящая глубоко внутри, прячущаяся за непробиваемой стеной наивных глаз. В этом она чем-то была родственна ему, но ее огонь чаще находил выход на поверхность.

Оставалось только заинтересовать ее своей персоной. Раза три или четыре за неделю он заехал на автомойку и демонстрировал свой интерес к Джессике, одновременно пытаясь сбить с толку охранников. Дэвидсон до кончиков ногтей выглядел аристократом, он был небрежен, остроумен и циничен. В глазах его не читалось снобистской скуки, хоть снобом он, возможно, в какой-то степени являлся. Его обожали женщины, а он, оставаясь галантным, будто насмехался над ними - так холодны при этом были его глаза. Но на это она не клюнула - и тогда ему не оставалось ничего иного, как просто и без обиняков объяснить цель своих домогательств.

Они обменялись несколькими ни на что не обязывающими фразами, а на следующий день он заехал за ней и, можно сказать, похитил: охрана не ожидала, а Джессика не сопротивлялась. Ей, наверное, было интересно, что за всем этим последует.

В машине он предложил ей работу моделью для его фотографий. Чтобы она не решила, что это порнуха, Джон продемонстрировал ей несколько самых безобидных своих снимков.

Он завез ее в жуткое место и наблюдал за реакцией девушки, но ему было невдомек, какие места она иногда сама выбирала для своих прогулок. Оставив машину в глухой подворотне, где вокруг не было ни души, он повел ее в какой-то подвал.

- Надеюсь, ты не боишься? - с издевкой спросил он, спускаясь позади нее по сбитым ступенькам в узком пространстве между каменными стенами. Джессика только мрачно взглянула на него, и Джон убедился, что сделал правильный выбор. Она не испытывала страха, скорее, любопытсьво.

Она даже не удивилась, когда за невзрачной металлической дверью (кстати, довольно прочно укрепленной) глазам предстала почти фешенебельная двухкомнатная квартира, правда, без окон - дневной свет проникал лишь сквозь узкие щели под потолком. Здесь был камин, ковры на полу и на стенах, со вкусом подобранная мебель, даже ванная комната. А за третьей дверью пряталась сама фотостудия.

Дэвидсон вошел первым, включил освещение и отошел в сторону, как бы предоставляя гостье в полной мере насладиться представшим взору зрелищем.

Там было где развернуться самой извращенной фантазии - почти половину съемочной площадки занимали орудия пытки, начиная с темных времен инквизиции и заканчивая самыми современными.

Джессика, тут же забыв о существовании Дэвидсона, полностью погрузилась в созерцание и детальное изучение страшных приспособлений. Она с благоговейным трепетом прикоснулась к антикварной гильотине, зазубренной и местами поржавевшей, провела пальцами по веревкам на дыбе, покрутила ржавое колесо аппарата с торчащими отовсюду шипами, посидела на электрическом стуле, перебрала всевозможные пыточные инструменты ручной ковки. Дух старины и насильственной смерти исходил от всех этих предметов.

Джон с удивлением следил за девушкой. В голове его рождались самые разнообразные фантазии, которые можно было с ее помощью воплотить в реальность. Никогда еще он не встречал человека, способного понять и оценить по достоинству все собранные здесь вещи. Джон чувствовал, что она знает, какой смысл несет эта обстановка, что она заглядывала в ту пропасть безумия, из которой никто не возвращается прежним.

Со временем Дэвидсон убедился, что девушка вполне надежна; и он не скрывал от нее своих слабостей. Джессике понравилось позировать с разными интересными приспособлениями и зловещего вида предметами. Она словно чувствовала себя в своей тарелке в пыточном кресле или под ножом гильотины. Он решил ее как-то раз проверить: закрепив все ремни на почерневшей с веками растяжной машине, повернул колесо чуть больше обычного. Девушка издала слабый стон. Но в глазах ее не было страха.

- Может, тебе еще и нравится это? - спросил он, усмехаясь.

- Полезно для тоски, - губы ее побледнели, как у мертвеца.

Джон крутанул еще.

- Как одиноко умирать без уверенности, что ты, по крайней мере, частица жизни, - прошептала она, задыхаясь от боли.

Джон заглянул в ее глаза, но там была такая черная ночь, что ему пришлось отвернуться. Он освободил ее.

Вопреки ожиданиям, ходить она к нему не перестала. И даже как будто сама напрашивалась на крутое обращение.

- Иначе все это будет ложью, - сказала она как-то.

В следующий раз на него опять что-то нашло, и он подвел слабый ток к электрическому стулу.

Ее слегка тряхнуло. Придя в себя, она рассмеялась. Но его не это потрясло. В глазах ее он прочел такую дикую печаль, что на миг душу обдало холодом. И слова, сказанные почти шепотом:

- Ты мне не доверяешь?

Неудивительно, что после этого он принял ее в свое сердце и стал доверять почти как самому себе.

День за днем
Уровень I

ДЭВИДСОН

Я не ошибся! Не ошибся дважды. Первый раз - когда нашел Джессику в качестве модели для моих работ. Во второй раз - когда привел Кента. Какая неистовая, едва контролируемая агрессия таится в глубинах души этого молчаливого и на вид тихого парня.

Когда он первый раз вошел в студию, то сначала превратился в соляной столб прямо на пороге. То ли обстановка так на него подействовала, то ли моя рыжая куколка в черной коже. Как же они уставились друг на друга! И только раза с третьего услышали, что я их окликаю. Я уж подумал было, что просчитался в выборе партнера для нее, так он поначалу был скован и угрюм. Но минут через двадцать дело пошло на лад, когда он понял, чего я от него хочу.

Иногда, о Господи, я завидую ему. Завидую, что не могу оказаться на месте этого парня, иметь возможность отдаться на волю чувств, не изображая из себя холодный бесчувственный чурбан, чтобы прослыть светским львом. Он ведь может убить в любой момент! Он же еле сдерживает себя! Хотел бы я позволить себе так же терять контроль. Боже, как я ему завидую!

ДЖЕСС

Не молчи! Что в тебе за ночь? Выплесни свои кошмары! Я хочу слышать боль! Я хочу превратить ее в звук, я хочу видеть ее цвет и яркое свечение. Прекрасно, это так прекрасно - твое тело скользит по моей коже...

В твоих глазах - черный смерч, затягивающий все глубже и глубже. Я тону в них и горю. Ты пьешь мой огонь и купаешься в нем, обжигаясь и наслаждаясь. Твои губы шепчут на моих. О, такое горячее это молчание, что дрожит во мне.

Я - твой проводник по миру боли и страха, следуй за мной, не видя впереди просвета.

КЕНТ

Ты даешь причину ждать следующий день. Ты даешь мне контроль. Я отдаю тебе чистоту. Это компромисс; и я не глуп, чтобы понять, что это ложь, ложь, ложь! Все сводится к одному. Твой поцелуй, твоя пощечина, твое напряжение. Это пробирается мне под кожу, внутрь, взятое в степени моего греха. Ты даешь мне гнев, ты даешь мне беспокойство; выполни приговор. Я получаю то, чего заслуживаю. Я - только изображение, которое будет стерто, будет унижено. Я нужен тебе? Твоя потребность будет удовлетворена. И если я не могу ничего получить взамен, то просто дай мне попробовать.

ДЖЕСС

Дано ли тебе понять меня? Слышишь ли ты? Это бьется мое сердце. Видишь ли ты? Это мои руки сжимают металл; как они двигаются! В моих венах кипит кровь, моя плоть просит ощущений. Из каждого мгновения я пытаюсь выжать все соки. Я смотрю на мир - и поедаю его глазами. Я двигаюсь - и наслаждаюсь каждым жестом, тем, что могу чувствовать и мыслить. Я возьму от жизни все, что она сможет предложить.

Так отдайся мне целиком, ты ничего не потеряешь. Я выпью тебя, я проникну в тебя взглядом насквозь, я разорву твою плоть, я размельчу тебя в пыль и пропущу сквозь пальцы.

Ветер в моих волосах, снег на моих ресницах, тяжесть земли на моих ботинках - я чувствую все это, я погружаюсь в это, я живу!

КЕНТ

Все стало еще хуже, несмотря на то, что я все попробовал. Что из того, что я нашел способ откинуть это прочь? Что из того, что ты касаешься кончиками пальцев? Ведь сон выливается подобно огню из твоих губ.

Я не ждал от жизни ничего, а она дала мне тебя. Боль, причиняемая тобой, - наслаждение. Холод металла заставляет вздрагивать - да, ты меня пугаешь. Я не знаю, что ты имеешь в виду, когда бесчувственное лезвие погружается в мою кожу, и это заводит. Я не могу больше, возьми меня, избавь меня от мук, вонзи нож в мое сердце, оно так устало!

Если ты позовешь, я войду. Если ты попросишь, я отдам тебе все. Вытряси мою голову, выпусти мою кровь. Я оправдан, я очищен, я освящен внутри тебя.

В то время, когда ты ведешь меня через все круги ада, я все еще мечтаю о губах, которые никогда не должен был целовать; но ты знаешь точно, чему я не могу сопротивляться. И это слишком много, я умру. Но я хочу еще, и еще, и еще...

Я просто пойман в твое заклятье. Ты превращаешь меня в кого-то другого.

Каждый день я надеюсь, что это закончится. Но если бы я мог, я бы сделал все это снова.

Такой медленный, как проклятье лезвий, бег...

Возможно, мое царствование наконец-то пришло.

ДЭВИДСОН

Какой великолепный ракурс! Джесс, потерпи еще немного, я остановлю его, если что, даю тебе слово. О, эти трясущиеся руки на ее горле, побелевшие суставы пальцев, прикушенная губа, из которой - отлично! - течет кровь, темные спутавшиеся волосы, спадающие на бледное лицо, расширенные зрачки... Мне по воздуху передается его возбуждение; словно разряды электричества исходят от него. Давай, Кент, давай, отлично! Ты хочешь убить ее, дай себе волю! Но он не слышит меня - что происходит с ним? Он, кажется, все это затеял всерьез. Боже, этот парень по-настоящему ненормален...

КЕНТ

Моя маленькая девочка.

Я все еще помню вкус ее слез. Эхо ее голоса словно звон в моих ушах. Мои любимые мечты все еще прибивает к берегу. С трудом пробираюсь сквозь свою голову; я больше не хочу бездействовать.

Давай, скажи мне! Сделай так, чтобы все ушло!

Да, ты делаешь так, что все уходит.

Я уже чувствую это рядом, но начинаю пугать себя...

Я просто хочу чего-то... Чего-то, чего у меня никогда не будет.

Ты навсегда останешься той, которая показала мне, как. Когда я не мог делать вещи, которые могу делать теперь. Это постепенно забирает меня по частям.

Серым было бы сердце, если бы оно у меня было. Я хочу чего-то, чего никогда не будет...

В этом месте это выглядит как похожее то же самое, хотя все это выглядит по-другому. Я знаю, что все осталось по-прежнему, но всюду, куда бы я ни посмотрел, ты - все, что я вижу.

Просто как чертово напоминание того, кем я привык быть и не буду больше. Как я хочу, я хочу чего-то. Но этого не будет никогда.

ДЖЕСС

Ангел тьмы покрывает нас своими крыльями, мы движемся и кровоточим под ними, нам трудно дышать, и мы питаемся друг другом. И время замедляет свой ход, словно для того, чтобы показать нам. Что? И люди превращаются в прозрачные тени, нам уже нет дела до них. Есть только мы и эти вспышки - словно разряды молний, запечатлевают на нас свои ослепляющие поцелуи. Лишь наши тени следуют за нами неотрывно, они - как напоминание прошлых жизней и смертей. В конце желания все умирает без крика.

Не останавливайся и не смотри назад.

ДЭВИДСОН

Что с ними? Она еле жива, но не сопротивляется, он может продолжить еще немного, я остановлю, Джессика знает, она верит мне. Но он убрал руки, его трясет, взгляд дико блуждает по комнате.

Что с тобой, Кент, почему ты останавливаешься, когда начинается самое интересное? Ну вот, сеанс прерван, теперь он успокаивает Джессику, шепчет ей что-то на ухо и гладит по голове, а она сидит и покорно это все принимает. Поверить не могу! Кент вскакивает и убегает, хлопнув дверью. Теперь будет пугать ночной город ревом мотора своего "Харлея", или что там у него.

Джессика, ты в порядке? Он не причинил тебе вреда? Нет? Ну что ж, я рад.

Ну что я могу еще сказать ей? Она тоже собирает вещички и уходит, оставляя меня наедине с яростью, которая сотрясает меня изнутри.

...Нет, Кент, я не буду останавливать тебя. Я пожертвую даже моей лучшей, единственной моделью. Я выплесну свои чувства, свою ярость через тебя, через твои руки, через твои безумные глаза и сжатые губы, сквозь скрипящие от напряжения внутренней борьбы зубы, сквозь крик, который ты не в силах сдержать. Давай, Кент, освободись от этого давления изнутри, выплесни это наружу...

Самое грустное в том, что мне не составляет труда справляться с этим в себе - ведь внутри меня встроен морозильник самой последней модели. Все по высшему классу, все, как всегда, супер.

Тропой бледнолицего

Далеко за полдень его разбудил легкий стук по стеклу. Приподнявшись на локтях и протерев глаза, Филлис не без удивления уставился в окно. С той стороны на него смотрели два маленьких черных глаза невзрачной пичужки. Она будто разглядывала его, склоняя голову то на один бок, то на другой. Это был знак. Затем сильный порыв ветра сдул ее с наружного подоконника. Деревья зашумели, переговариваясь на своем странном языке; они приветствовали непогоду, они ждали урагана, чтобы быть выдранными из земли и улететь вместе с ним. Ветер словно проникал сквозь стекла - шторы развевались даже с закрытыми окнами. И половицы скрипели... от сырости, наверное. И этот звук - это ветка бьется о стену дома, только и всего.

Надвигалось что-то ужасное. Очень уж резко изменилась погода. Фил Дакота привык к смерчам за время, проведенное в Америке, но чтобы такое - и здесь!.. Что-то не так с этим миром, мать его!

"Готов ли я? Все ли я сделал?" - в который раз задал он себе вопрос. Нет, он даже и не начинал; жизнь не удалась, поэтому терять было абсолютно нечего. И не нужно отсрочки, он уйдет просто тем, кто есть сейчас. Может, когда-нибудь потом повезет.

Преодолев скованность в мышцах, Фил встал с кровати и полез в стенной шкаф. У него было одно незавершенное дельце, и он хотел провернуть его до того, как мгла накроет все творения рук человеческих. Он извлек на свет старое индейское одеяло. Приложил его к лицу, вдыхая забытый запах прерий, костра, сухих трав. В голове зазвучали индейские обрядовые барабаны. Расстелив одеяло на полу, он вынул из шкафа же довольно объемный сундук и с благоговением поднял крышку. Сверху, на покрывале, защищающем все содержимое от пыли, лежала фотография в рамке. Дакота взял ее в руки и протер запылившееся стекло подолом майки. На переднем плане перед блестящей, только что отполированной машиной стояли двое: мальчик и пожилой мужчина, оба индейцы. Филлис прикрыл глаза, погружаясь в воспоминание.

Это был день, когда отец забирал его, десятилетнего мальчишку, с собой в Старый Свет. Отец перед отъездом сфотографировал Фила с его дедом - тот не пожелал оставить родину предков и остался доживать отпущенное ему время в гордом одиночестве: ведь бабушки у Фила не было, она умерла за четыре года до его рождения, так и не дождавшись внуков.

Филлиса качнуло, и он открыл глаза. Отложив снимок в сторону, он откинул покрывало и вынул из сундука коробку, в которой покоился яркий головной убор из орлиных перьев - он сам когда-то смастерил его под руководством деда. За головным убором последовал расшитый бисером пояс, обрядовое копье, мокасины отца, связка магических перьев, набор минеральных красок и прочие индейские причиндалы.

Отобрав все нужное, Дакота сложил это в одеяло и сделал из него сверток. Задвинув полупустой сундук обратно в шкаф, он сел на пол и, вертя в руках выпавшее бело-черное перо, задумался. Чего делать вовсе бы не следовало, потому как никакой бабушки у Фила не было!..

Откуда тогда эти ложные воспоминания, такие реальные?! Почему она все время снится ему и предостерегает?! Он вскочил и забегал по дому, чувствуя, как разум покидает его. Барабаны в голове сменялись то шаманскими песнопениями деда, то колыбельной бабушки - и вновь звучали барабаны.

Внезапно Филлис Дакота остановился посреди комнаты. Он теперь знал, что нужно делать. Но прежде... Прежде надо было тщательно все проверить и убедиться, правильно ли он поступает.

У него был выбор. Либо отправиться в лес, слиться с природой, погружаясь в Безмолвие, почувствовать, как энергия перетекает внутри и за пределами всего сущего, соединиться воедино с Великим Ничто, познать истину с помощью Силы, которая и укажет путь. Либо взять в руки фотоаппарат, чудо современной техники, и отправиться по следам Джона Дэвидсона и узнать о нем как можно больше, ведь недаром странная девчонка вывела именно на него. Что-то за всем этим скрывается. И Фил решил выяснить это во что бы то ни стало. И ошибся он всего один раз: именно тогда, когда принял решение пойти по прямой накатанной дороге западного человека, а не по заросшей, невидимой глазу тропинке индейских предков. Эта ошибка оказалась роковой и повернула Колесо его личной Истории.

Закинув аппаратуру в "додж", Фил открыл гараж и вывел машину. Тут его взгляд обратился к дому, и в голову пришло, что надо бы отломить ветку, стучащую по ночам в чердачное окно. Он полез на дерево, не сняв даже свои остроносые сапоги из буйволовой кожи. Ноги его несколько раз соскальзывали по коре, но он упорно лез наверх, тем более что было невысоко. Передохнул только добравшись до своей цели. Отломить ветку не составило труда. На миг показалось, что поступает он неправильно, что дерево, дающее ему свою тень и убаюкивающее шелестом листвы, может обидеться на него, но он отбросил в сторону это чувство и, сделав то, ради чего лез, спустился обратно.

Спрыгнув на землю, отряхнул джинсы и замшевую куртку, пригладил растрепавшиеся волосы и, сев в джип, вырулил на проезжую дорогу.

Откуда у него была уверенность, что именно сегодня состоится очередной фотосеанс в подвальной студии этого извращенца, он не знал, но с детства привык доверять интуиции. И она не подвела и на этот раз.

Оставив машину в более менее безопасной подворотне, начиненной сплетничающими домохозяйками, выгуливающими собак и детей, он пешком направился в сторону дома, куда его вывела в первый раз Джессика Ленаж. Фотоаппарат болтался сбоку, оттопыривая полу куртки, и мешал быстрой ходьбе.

Вопреки ожиданиям, подобраться вплотную к дому не представлялось возможным, так как там вертелся какой-то тип. И что интересно, вертелся он именно там, где не следовало бы, то есть у самых окон подвальной студии. Фил плюнул от досады, но присмотревшись повнимательнее, определил своим наметанным глазом, что человек этот здесь оказался не случайно, а, как и он сам, вполне целенаправленно что-то вынюхивает. Да, этот Дэвидсон, судя по всему, на сей раз прокололся; предусмотрев, казалось, все, что можно, он упустил из виду, что кому-то может прийти в голову просто забраться в местные кусты потрахаться или справить нужду, а любопытство человеческое, как известно, не имеет границ.

Но тот малый, что прилаживается там капитально, явно не пописать сюда забрел. Филлис подкрался поближе, по-индейски тихо пробравшись сквозь заросли, и затаился в нескольких метрах от вынюхивающего что-то джентльмена в строгом черном костюме фэ-бэ-эровца. Забавно, но тип этот тоже был с камерой. Прилипнув объективом к стеклу, он щелкал без передышки, умудряясь курить при этом сигарету за сигаретой и туша окурки о стену рядом с окном.

Стараясь дышать незаметно, Филлис зачем-то сделал пару снимков этого субъекта и для большей безопасности выполз из кустов, решив переждать, пока эта ищейка покинет свой наблюдательный пост.

Когда сеанс, по всей видимости, подошел к концу, непонятный тип отлепился от окон, отряхнул костюмчик и поспешил, вероятно, туда, где оставил свою машину.

Филлис пошел в противоположную сторону. Выехав на дорогу, он свернул за ближайший угол и принялся терпеливо ждать. Из подворотни показался сначала мотоцикл дружка Джессики - сам парень сидел за рулем, сзади к нему прильнула Джессика; оба были без шлемов, что смотрелось довольно странно на безрассудных улицах города. Спустя несколько минут оттуда же плавно вынырнул черный "ягуар" Дэвидсона. Но Фил не торопился жать на педаль газа: картина еще не была завершена. Он сидел и в такт внутренним барабанам похлопывал рукой по рулю. Ожидания его опять не обманули: будто крадучись, почти вслед за "ягуаром" на дорогу выползла бледно-серая "тойота".

- Никто и не сомневался, - вслух сказал Дакота, проследовав за обеими машинами.

Мотоцикл быстро оторвался и скрылся во тьме опустившегося вечера. Конечно же, незнакомцу нужны были не они. Проэскортировав Дэвидсона до самого дома, "тойота" проехала дальше, Филлис даже проводил ее пару кварталов, чтобы убедиться, что тип этот не собирается зависнуть здесь до утра, что намеревался проделать он сам.

Вернувшись к дому, Фил оставил машину на противоположной стороне улицы и отправился на экскурсию. Никакой живности с большими зубами, охраняющей дом, он не учуял. Обойдя викторианскую постройку кругом и сосчитав вероятное количество комнат, он начал прикидывать в уме способы проникновения внутрь. Оказалось, что это не представляет труда для такого ушлого парня как он. Пока он лазил по окружающим здание кустам, в доме погас свет. И буквально в ту же минуту хлопнула входная дверь. Индеец, находящийся совсем рядом с парадным крыльцом, растянулся на земле, сливаясь с листвой. По ступенькам легко сбежал Джон Дэвидсон, одетый в темное длинное пальто. Открыв гараж с помощью дистанционного управления, он вывел оттуда другую машину, серебристого оттенка, но тоже "ягуар", закрыл гараж, затем вернулся к дому, огляделся на всякий случай и, открыв слева от крыльца незаметную панель, нажал несколько кнопок в определенной последовательности. Затем поставил панель на место, натянул черные перчатки и, сев в машину, вырулил на дорогу.

Куда он направился в такое позднее время суток, Филлиса мало интересовало. Он запомнил пятизначный код сигнализации. И мало того, заметил на пульте лейбл той же фирмы, что устанавливала сигнализацию в его секс-шопе. Он знал, как открыть замок. Совпадение было настолько явным, что он счел это более чем благоприятным знаком - это было просто приглашение. И Фил не преминул им воспользоваться. Набрав все цифры в обратной последовательности и нажав кнопку со значком ключа, он и не ожидал услышать ничего иного кроме знакомого попискивания, означающего, что сигнал отключен и путь свободен.

Входную дверь взламывать он не стал. Зайдя за дом, Дакота нашел узкое окно на уровне головы - по всей видимости, окно ванной. Не составило никакого труда подцепить перочинным ножом язычок защелки. Подтянувшись на руках, Фил пролез внутрь и, перевернувшись через голову, приземлился по ту сторону, мягко и почти беззвучно, словно кошка. Хотя дом все равно стоял пустой, осторожность еще никому не мешала. К тому же он никогда не пропускал случая насладиться своей природной ловкостью.

Глаза быстро привыкли к темноте, тем более свет фонарей проникал сквозь шторы, освещая великолепную обстановку дома. Он не знал, что искал, но позволил своему внутреннему чутью вести себя.

Первая же дверь, в которую он толкнулся, открывала взору обширную библиотеку - множество упирающихся в потолок стеллажей, до отказа набитых книгами. Подойдя к столу, он полистал раскрытый на середине фолиант в потрепанном кожаном переплете. Немецкий готический шрифт, надо же! Взглянул на обложку. "Святая Инквизиция" - гласила полустершаяся позолоченная надпись под неверным светом раскачивающихся от ветра фонарей за окном. Издание 1438 года. Труд какого-то епископа с труднопроизносимым немецким именем.

- Однако!.. - пробормотал Фил.

Оставив "Инквизицию" в покое, он пробежал взглядом по полкам. Некоторые из них были до отказа набиты антикварными изданиями с совершенно нечитаемыми надписями на корешках; на других полках стояли труды более современных авторов, преимущественно философов и психологов: Шопенгауэр*, Фрейд, Юнг, еще едва известный Бенедикт, Гроф, Лестер и, конечно, Асмадеус, столь громко давший о себе знать миру каких-нибудь пять лет назад - он участвовал в нашумевшем процессе над докторами-извергами в Калифорнии. Филлис невольно поежился, вспомнив мелькавшие тогда во всех газетах мало приятные яркие фотографии изувеченных, но все еще живых людей со страшными безумными взглядами, в которых можно было прочесть все ужасы преисподней, через которые им пришлось пройти. Глубокомысленных исследований этого самого Асмадеуса, подробно смаковавшего в каждой своей книге произошедшее тогда и явно находящегося на стороне докторов, у Дэвидсона была, по всей видимости, полная подборка. У Филлиса тоже валялась пара-тройка его книг, поэтому он приблизительно знал, о чем там речь.

Понимающе покачав головой, он покинул библиотеку и, поочередно открывая двери, вскоре дошел до рабочего кабинета, прихватив по дороге начатую бутылку "Jack Daniels". Тут-то опять пригодился ему многофункциональный перочинный нож. Вскрыв верхний ящик стола, он буквально сразу же наткнулся на толстую тетрадь, исписанную аккуратным, слегка угловатым почерком. Фил понял, что держит в руках дневник. Оставив дальнейшие поиски, он засунул тетрадь за ремень джинсов сзади, аккуратно захлопнул стол, поставил виски на место, предварительно сделав пару больших глотков, и выбрался наружу через то же окно в ванной комнате, не забыв стереть следы на светлом мраморном полу. Захлопнув окно и убедившись, что защелка встала на место, он подошел к подъезду и включил сигнализацию. Проделав все это с невозмутимым спокойствием, спустился с крыльца, перешел, оглянувшись по сторонам, на другую сторону улицы, где оставил джип, и с чувством выполненного долга сел за руль.

Тут Фил мог позволить себе дать волю любопытству и, вынув тетрадь, открыл ее на первой попавшейся странице. Предвкушая нечто интересненькое, он погрузился в чтение.

"...Это было уже здесь. Мы познакомились в кафе на улице. Мне понравились ее глаза - невероятно печальные, янтарного цвета. Мы встречались две недели почти каждый день. Я был идеален - цветы, рестораны, машины, подарки. Она уже хотела представить меня своим родителям, но я предложил сперва поехать ко мне в поместье на уик-энд.

Я сам приготовил ужин. Гусиная печень с брусникой - мой коронный номер. Много свечей, много роскошного вина, свежие цветы и шкура медведя перед камином.

Она была так неприлично счастлива, что я поморщился, но все же пересилил себя и, вручив ей кольцо с довольно большим бриллиантом чистейшей воды, предложил стать моей женой. Она зарыдала и даже не могла ответить. Я поднес к ее губам бокал с вином и заставил сделать несколько глотков. Она немного успокоилась и начала говорить, что еще никогда не была так счастлива, что я первый мужчина в ее жизни и какая это удача, что мы встретились. Она восхваляла мои достоинства, строила планы на будущее, и я ей помогал. Мы смеялись, дурачились, кормили друг друга фруктами, я продолжал поить ее вином. Спустя некоторое время ее реакции стали заторможенными, речь несколько замедленной, она вздыхала и удивлялась, отчего вдруг такая слабость во всем теле. Я гладил ее волосы и молча улыбался. Расстегнув одежду, я положил ее на медвежью шкуру у камина и целовал так нежно, как только мог. Она слабо отнекивалась и смеялась.

- Джон, давай отложим на потом.

Я провел рукой по ее губам:

- "Потом" не будет...

Она улыбнулась, закрыла глаза и блаженно вздохнула:

- Куда же оно денется? Всегда есть что-то впереди.

Ласки мои становились все настойчивей, я стянул с нее оставшуюся одежду и обнял так крепко, что она вскрикнула.

- Тебе понравилось вино?

- Да, очень...

- Сделай еще глоток.

- Нет, спасибо, мне хватит.

Я обхватил ее голову и почти насильно заставил выпить еще немного.

- Джон, у меня будет болеть голова.

- Может быть, но не от вина.

- От чего же?

- Проблемы есть везде.

- Ты говоришь загадками.

- Давай займемся любовью.

- Джон, я засыпаю, позже...

- Это твоя последняя возможность.

Она удивленно распахнула глаза.

- Что ты имеешь в виду?

Я невольно улыбнулся, что она, конечно, приняла за проявление нежности.

- Ты мечтаешь выйти замуж, создать семью, завести детей, свой дом. Ты прекрасно распланировала все на много лет вперед. Ты полна надежд, влюблена...

- Джон...

- Ты веришь мне?

- Да.

- Так вот. Ничего этого не будет. Никогда. Так давай займемся любовью.

- Дорогой, я не понимаю...

- Все просто. Эти полчаса - последний твой шанс. Ты станешь женщиной и унесешь с собой приятные воспоминания.

Огромные глаза заблестели, переполненные слезами, она качала головой и слабо упиралась мне в грудь, желая оттолкнуть.

- Ну же, милая...

- Ты сводишь меня с ума. Я боюсь тебя...

- Не бойся, мы видимся в последний раз.

Она зарыдала в голос. И вдруг больно саданула острыми коготками. Я взвыл и ударил ее по лицу. Она собрала последние силы и отчаянно брыкалась, пытаясь вырваться. Я связал ей руки кожаным ремнем и ударил еще раз. Она обмякла и затихла.

- Принцесса, веди себя прилично. Зачем же портить нашу последнюю встречу?

Тело содрогалось от беззвучных рыданий, силы покинули ее, и только приоткрытые глаза с невыразимой тоской смотрели в пустоту. Я развязал ей руки и ласкал со всей нежностью, на которую только способен, все-таки я первый мужчина в ее жизни.

Блики огня из камина отражались в ее зрачках, волосы красиво разметались в стороны, нежная белая шея, теплый аромат кожи, красноватые следы на запястьях... Ты прекрасна. Спи спокойно. Я запомню этот вечер навсегда.

Пульс перестал прощупываться, но тело было теплое.

Я много раз кончил в нее, долго лежал рядом, потом завернул ее в шкуру и вынес из комнаты."

- Значит, поместье, - тихо сказал себе Филлис, засовывая дневник тайных похождений в бардачок "доджа". - Значит, там твое змеиное гнездышко, романтик хренов. Вот ты и попался, Джон, вот и попался...

День за днем

УровеньII

ДЖЕСС

Я приспособилась, взамен я пью вашу боль и питаюсь вашими мучениями, иначе как бы я могла жить здесь, когда все покинули меня? В кругу безумцев я тихо плачу.

А Кент... Что нужно тебе? Мое страдание - даром, забери, тебе мало своего, бери все, что есть у меня, пусть тебе станет легче. Даже если ты убьешь меня, растяни удовольствие.

Это и есть любовь? В его взгляде - вся глубина тьмы Вселенной. Когда я на грани смерти в его руках, я тону в этих глазах.

Возможно, это я умерла, там, в сарае, увидев последним твое склоненное лицо.

Возьми же меня, Кент, я - ничто, я пустота, я хочу слиться с тем ужасом внутри тебя, хочу быть поглощенной им, чтобы чувствовать... Хочу успокоиться в этом мраке, прозвенев струной своей смерти.

ДЭВИДСОН

В руке Кента - нож. Опасное орудие для такого неуравновешенного парня.

Как он смотрит на лезвие! Блики будто гипнотизируют его. Джессика взглянула на меня и как-то странно улыбнулась; меня поневоле передернуло, но я сосредотачиваюсь на Кенте. Она не сможет остановить нас.

Моя ошибка в том, что я не разогрел его предварительно: они даже не прикоснулись друг к другу до этого. Непростительно с моей стороны. Хотя, я думаю, мне не придется пожалеть о дальнейшем.

Кент, будто полностью забыв о нас, пялится на нож, как завороженный; неужели оценил мое приобретение - из лучшей светлой стали, им можно даже без труда разрезать кость, ну, правда, не очень толстую. Я недавно купил его в военном магазине; он словно ждал меня там, красуясь на красном бархате витрины. Кент провел пальцем по острому лезвию - по руке потекла кровь. Мой NICON работает без передышки, я только и успеваю менять пленку. Он разрезал себе сначала ладонь, потом довольно глубоко руку от плеча до локтя, наслаждаясь болью. Мы не останавливаем его: я - потому что снимаю, Джессика - потому что не только прикована к креслу цепью, но и ошарашена не на шутку поведением своего любовничка, который оказался мазохистом не только в платоническом смысле, но и в физическом, о чем мне давно следовало бы догадаться по многочисленным следам порезов на его теле.

Взгляд у него поистине стал нездешним; он словно в каком-то забытьи, кривя губы от боли, медленно водит лезвием по своей коже, одновременно размазывая кровь; он будто наслаждается, омываясь ею, будто очищается от чего-то; я знаком с подобными обрядами, хотя не уверен, что он о них хотя бы слышал.

КЕНТ

Я пьян. И именно сейчас я так влюблен в тебя. И не хочу думать о том, что мы должны или не должны делать. Покажи мне небеса, и солнце, и луну, и звезды, в то время как дьявол хочет меня отыметь.

Нет ничего похожего на чувство чего-то нового. Возможно, я все порчу. И ломаю кайф тебе.

Это - тот момент, когда я действительно чувствую себя живым. Я клянусь, я просто нашел все, что мне нужно. Пот в твоих глазах, кровь в твоих венах слушают меня. И я хочу пить это и плавать в этом, пока не утону. Моя нравственность не выдерживает натиска, она начинает кровоточить.

Если бы я был в два раза лучше, чем тот, кем я мог бы стать, я бы все равно был только половиной того, что тебе нужно.

Ты ведешь меня, а я следую. Я сделаю все, о чем ты попросишь. Но я требую от тебя обряда посвящения - разъедини плоть и кость и оставь меня здесь пригвожденным. Я получаю все, чего хочу, когда получаю часть тебя. Обещания вырезаются кровью на теле, глубже, чем море...

Я умру за свои грехи с повязкой на глазах - и это все.

ДЭВИДСОН

Его дыхание вдруг стало таким хриплым и частым, что я встревожился. В следующий момент Кент приложил острие ножа к груди в области сердца, а глаза слепо смотрели в одну точку, сквозь Джессику.

- Кент, нет!!! - это выкрикнула она. Я опомнился, подскочил к нему и выбил нож. Тот со всей силы шмякнулся об каменную стену, и лезвие его отломилось от ручки. Черт!..

Парень взглянул на меня так, будто я толкнул его в пропасть - я уже не раз видел подобный взгляд, но в этот раз... Ноги его вдруг подогнулись, и он рухнул на пол без сознания. Джессика каким-то образом выпуталась из цепей и устремилась к нему.

Мне понадобилась порция спиртного, чтобы несколько прийти в себя, и я, подобрав нож, удалился, оставив их на некоторое время друг с другом. Подумать только, сломали мне такую великолепную игрушку; где я еще такой найду?

Когда я вернулся с бутылкой виски, к которой не мешало бы приложиться всем по очереди, то застал такую сцену: мои голубки самозабвенно занимались любовью на полу, все обмазавшись кровью. Джессика, кажется, тоже порезала себя - и теперь их кровь смешивалась, пенясь от охватившей их горячки. Как трогательно! Они не замечали меня, а я пристроился в уголке и сделал пару-тройку замечательных кадров, а потом просто наслаждался этой странной страстью двух безумцев на каменном полу моей камеры пыток.

ДЖЕСС

Существуешь ли ты, или это только воображение? Твое лицо, оно такое теплое; мягкие губы; веки подрагивают под моими пальцами; нахмуренный лоб тут же разглаживается, почувствовав прикосновение моей ладони. Я здесь, я рядом. Но есть ли ты?..

Твой стон, твое дыхание, мурашки на твоей коже - все это я могу придумать, я придумывала это много раз. Ты молчишь. Скажи что-нибудь, развей мою неуверенность в том, что все это на самом деле, дай мне понять, что ты есть, что ты живой и реальный. Я хочу проснуться, я хочу чувствовать тебя так сильно, насколько это возможно, сделай мне больно, разбуди меня!

Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я люблю жить, но не дано мне насладиться чувством существования в полной мере. Неужели сон будет вечным?

Каждый раз ты уходишь, я остаюсь. А был ли ты? Смятое одеяло, влажный след на простынях... Был ли ты? В следующий раз - капли крови на подушке - я поцарапала тебя, чтобы осталось хоть что-то реальное. Но был ли ты?

Целуй меня, ласкай меня, бей меня, насилуй меня; я хочу чувствовать, я хочу быть уверенной, что все это происходит со мной, что все это на самом деле.

Говори что-нибудь, чтобы я знала, что это не только мое воображение, не только мои мысли. Вытащи меня из этого болота - из моего сознания.

Так хочу, чтобы ты был.

Их было много, очень много. Разные. Страстные и неумелые, нежные и грубые, скучные и просто извращенцы. Она находила подход к каждому, и от каждого получала причитающееся удовольствие.

Самым интересным было только начало. Игра. Флирт. Когда человек ожидает от тебя очередного шага, и ты делаешь его, только в другом направлении. А затем снова и снова. И вот он дрожит от нетерпения, готов кинуться на тебя, как разъяренный зверь, и ты подпускаешь его настолько, чтобы он поверил, что достиг цели. И тут же отталкиваешь. Сдаться - это проще простого. Сдавшись, ты получаешь всегда одно и то же: после непродолжительных ласк он взбирается на тебя и, пыхтя и потея, делает свое дело, уткнув лицо в подушку за твоим плечом. А потом отворачивается и засыпает.

Такие крутые, самоуверенные, корчащие из себя романтиков или суперменов, - все они однообразны. Кто-то нравился больше, кто-то - меньше. Но никого она не могла полюбить.

Какая надежда может быть у нас, когда все окутано мраком? Я думаю, что здесь молчать убийственно, - и я убиваю себя. Ты видишь меня бледной тенью, пристально смотрящей в твои такие нежные глаза. Я могла бы разбить их, но я не хочу. Хочу любить тебя. Способна ли я? И почему тебя? Был вечер и снег - ты помнишь? - и я захотела погрузиться в это чувство. Я хочу не только чувствовать твой жар на своей коже, не только испытывать наслаждение, боль, страх, жажду твоих прикосновений, мне этого недостаточно, я хочу всего тебя - и больше, больше того, что ты можешь дать мне. Хочу проникнуть в твой мозг, просочиться в тебя сквозь твои поры, слиться с тобой всеми соками организма, проникнуть взглядом сквозь твои глаза. Хочу чувствовать!

Доктор Фредерик Ф.Лестер. Файл 401

...

Инстинкт смерти действует в организме с самого начала, постепенно превращая его в неорганическую систему. Эту разрушительную силу можно отвести частично от цели саморазрушения и направить против других организмов. Следовательно, нет функциональной разницы в том, направлен ли инстинкт смерти против объектов внешнего мира или против самого организма, пока он может достигать своей цели, то есть уничтожать.

Не уверен, что мне удастся перекроить сознание КН в соответствии с этой моделью, но я попытаюсь, хотя слишком уж велик у него инстинкт саморазрушения. Главное - докопаться до причин такой нелюбви к себе и выявить ту всепоглощающую вину, которую он, по всей видимости, испытывает.

Ключ к более глубокому пониманию сексуальных отклонений и психопатологии секса в том, что на перинатальном уровне бессознательного сексуальность сочетается со смертельной угрозой, опасностью, кровью, агрессией, побуждениями к самоуничтожению, физической болью и духовным началом.

В свете моих исследований сознания в некоторых предельных случаях преступной сексуальной патологии - например, изнасилований, садистских убийств или некрофилии - ясно видно их перинатальное происхождение.

Еще более очевидно влияние стадии освобождения из родового канала в случаях садистских убийств, которые по характеру очень близки к изнасилованиям. Кроме одновременного высвобождения сексуальных и агрессивных импульсов в этих действиях присутствуют элементы смерти, увечья, расчленения тела и скатологическое удовольствие от крови; все это не что иное, как обобщенная характеристика повторного проживания последних стадий рождения.

Деструктивная энергия направлена как внутрь, так и вовне; стихийные саморазрушительные импульсы и агрессия, направленная против других лиц и объектов, в этих условиях могут существовать вместе или чередоваться в довольно быстрой последовательности. Если этим вулканическим силам будет позволено проявить себя и прорвать защитные барьеры индивида, самоубийство и убийство станут одинаково возможными исходами.

...