Мертвые сраму не имут

Часть 14

ANSUZ (перевернутая)

Женщина напротив улыбнулась.

Она совсем как кукла

с оторванной головой.

Кровь мешали с соком и со льдом...

Город серым каменным зверем затаился с его приходом. Его зеленые глаза отражали, как начищенная малахитовая поверхность. Весь день он провел, бродя по городу, как могло показаться, бесцельно, а вечером зашел в один из сверкающих неоном баров. Неспеша выпив коктейль за стойкой, он вынул из внутреннего кармана фотографию и показал ее насупившемуся бармену.

- Не видели ли вы...

- А ты что, коп что ли будешь? - бармен, тучный мулат, небрежно отвернулся от него, протирая полотенцем и без того сверкающий бокал. Знавал он таких молодчиков - чрезмерно уверенный взгляд, острые цепкие глаза, повадки супермена. Такой субъект неизменно полагает, что каждый, будучи сражен его неотразимым обаянием, бросится помогать ему разыскивать беглых преступников или пропавших детей.

Мужчина сделал едва уловимое движение - и бармен захрипел, глядя на свою окровавленную руку, которую незнакомец держал, вдавливая в стол, покрытый осколками бокала. Когда стекло затрещало, впиваясь в ладонь, хрип бармена перешел в сдавленный крик. Сдавленный непосредственно столь враждебно настроенным незнакомцем, поскольку его свободная рука довольно сильно надавила на горло бедняги. Решив, что для первого раза, вероятно, хватит, он отпустил побагровевшего мулата и сел, поправляя галстук.

Н-да, этот гость оказался не так уж прост. Обидно, конечно, за каких-то десять фунтов он мог бы получить исчерпывающую информацию, и даже сверх того, но раз уж такое отношение...

- Ну так не припоминаете? - супермен пододвинул фото.

Бармен был весь внимание; он погрузился в изучение фотографии. Но несмотря на то, что через минуту уже покрылся испариной, вынужден был покачать головой, на всякий случай отодвигаясь к полкам со сверкающими в неоновых вспышках бутылками. Незнакомец понимающе кивнул и, извинившись за беспокойство, вышел.

В город он приехал с единственной целью - разыскать женщину, которая никак не выходила у него из головы. Ее след привел сюда. Они расстались при довольно странных обстоятельствах, и он с тех пор потерял покой. Была ли это любовь? Он уже не знал. Но все началось довольно банально, несколько лет назад.

...Мокрый снег лепил в окна. Дела шли неважно, и Джастин Шадоу, сидя в кожаном кресле своего офиса, проклинал день, когда решил оставить высокооплачиваемую работу юриста и, вдарившись в ностальгические воспоминания о юношеских годах, проведенных за изучением психологии, решил попробовать себя в роли психоаналитика. Шел второй месяц, а работы у него не прибавлялось. На прошлой неделе, правда, зашел один тип, который тут же начал ловить желтых черепашек и есть их. Потом он долго блевал под столом и плакал, что кто-то пытается отравить этих черепашек, чтобы убить его. Джастин сказал на это, что обследоваться у психоаналитика ему следовало в детстве и что сейчас уже явно поздно. Тот безгранично удивился, услышав о психоаналитике, и загадочным шепотом поведал, что табличка на двери гласит: "Зоомагазин".

Не считая этого ценного экземпляра, делать было совершенно нечего. Джастин решил отправиться домой, потому что еще один тоскливый вечер в этом проклятом кабинете он бы не выдержал. Кстати, он поймал себя на том, что по-прежнему пытается называть это офисом. Какая тоска...

Тут в дверь постучали. "Ну вот, досиделся до слуховых галлюцинаций", - подумал он и решил подождать пару минут, расслабиться. Стук повторился. Галлюцинации явно не догадывались о наличии на двери звонка. Тем не менее, Джастин встал и пошел открывать, горько сокрушаясь про себя, что вот так люди и сходят с ума от безделья.

На пороге стояла очаровательная хрупкая блондинка, которая, к тому же, застенчиво улыбалась. Шадоу решил, что если видения начали принимать такую соблазнительную форму, пора бы наладить свою личную жизнь, пока он, чего доброго, не превратился в сексуального маньяка, чего, согласно Фрейду, можно было ожидать. Девушка робко улыбнулась, глядя ему в глаза, и спросила:

- Мистер Шадоу?

Звук ее голоса вывел его из столбняка, в котором он, похоже, пребывал последние две минуты.

- Да, чем могу быть полезен?

- Мне нужна ваша помощь... я имею в виду как психоаналитика... Я не представилась. Меня зовут Лорэн де Флер.

Джастин, сделав над собой усилие, оторвал взгляд от белоснежных перчаток, которые она нервно сжимала в руках, и, натянуто улыбнувшись, пригласил ее войти. Она села на самый уголок дивана, и было видно, что чувствует она себя здесь крайне неуютно. Он, все так же искусственно улыбаясь во весь рот, про себя проклял того дизайнера, который делал этот кабинет, потому что вдруг увидел всю его обстановку ее глазами. Тем не менее, чуть помедлив, она начала свой рассказ.

- Видите ли, мистер Шадоу, проблемы, если быть точной, не у меня, а у моей лучшей подруги... Но я так переживаю за нее. В последнее время ей совсем плохо. Месяц назад она пыталась покончить с собой и с тех пор еще не оправилась. Мне кажется, это превратилось для нее в своеобразную навязчивую идею. У нее все чаще случаются беспричинные вспышки гнева. Я боюсь, что она причинит себе вред.

Пока она говорила, Джастин совершенно по-идиотски улыбался и кивал головой наподобие китайского болванчика.

- Мне страшно за нее. И, главное, я не могу понять, отчего это с ней происходит. Я не знаю, как помочь ей.

"Распространенный случай, - подумал он, - все свои проблемы и переживания легче перенести на кого-то другого, такой выдуманный образ ну, например, подруги. И рассказать легче не о себе, а о ком-то постороннем. Она при всей своей красоте неуверенна в себе, заметно неуравновешенна. Что ж, мысли о самоубийстве. Неплохое начало частной практики..."

В следующем кафе, в которое он зашел, было не так уж плохо, даже кормили довольно сносно. К тому же весьма тихо и приятно - можно расслабиться, чем он с удовольствием и занялся, заказав рюмку самого дорогого коньяка.

Поиски его, можно сказать, зашли в тупик. Он прочесал уже половину города, побывал во всех злачных местах, но следов нужного ему человека так и не нашел. Кто знает, может быть, она уже давно покинула город...

Он старался об этом не думать.

Блики света мерцали на дне бокала. Мысли лениво переворачивались в голове, отвергая один за другим пути решения вставшей перед ним проблемы.

Джастин решал, стоит ли вернуться обратно, или начать поиск сначала, с другой точки отсчета.

За дальним столиком раздался звон бьющейся посуды и словесная перепалка в повышенных тонах. Джастин поморщился, надеясь, что пирушка там не превратится в побоище. Но не тут-то было, стеклянный звон повторился; на сей раз, судя по звуку, разбили целый сервиз.

Он обернулся, чтобы бросить испепеляющий взгляд на людей, нарушающих общественный покой.

За столиком, спиной к нему, в напряженной позе сидела хрупкая девушка, ее длинные светлые волосы рассыпались по плечам, обтянутым черным шелком. Напротив, слегка склонившись к спутнице, расположился довольно интересный мужчина аристократической наружности. Несмотря на улыбку, играющую на красиво очерченных губах, глаза его оставались холодными, как лед.

Джастин было вернулся к своему ужину, но за тем столиком, судя по всему, начались разборки с подоспевшим официантом, что заставило его вновь взглянуть в сторону странной пары. Их присутствие вызывало у него какое-то смутное беспокойство. Тут блондинка полуобернулась, нервным жестом поправляя волосы... Джастин замер, неконтролируемая дрожь пробежала по всему телу.

Это была она.

I wanna be loved by you

( I wanna be loved by you (англ.) - Я хочу, чтобы ты меня любил (строчка из наивной песенки Мэрилин Монро))

Христианство дало Эроту* выпить яду:

он, положим, не умер от этого,

но выродился в порок.

Дэвидсон заехал за ней около шести. Рэнэ весело сбежала по ступенькам и, тряхнув белокурыми кудряшками, звонко чмокнула обалдевшего Джона в щеку.

- Ну, поехали, - радостно улыбнулась она.

Лицо Джона стало почти непроницаемым, но тем не менее он внимательно посмотрел на розовое шелковое платье Рэнэ. Со всеми кружевами и бантами она была похожа в нем на куклу.

- Поехали, - она нетерпеливо потянула его за рукав к автомобилю.

Он собрался с мыслями и открыл ей дверцу.

В его доме к их приезду уже был накрыт стол. Свечи искрились в хрустале, а гиацинты были нежнейшего перламутрово-розового цвета и распространяли по комнате резкий аромат. Дэвидсона понемногу начинало мутить.

Рэнэ кокетливо подперла щеку рукой. Розовый жемчуг на ее шее не мог поспорить своим изумительным оттенком разве что с ее кожей.

- Джон, - она посмотрела на него с невыразимой нежностью. - Я так счастлива с тобой. Я никого никогда так не любила. Я хочу сделать счастливым и тебя, - она смущенно опустила глаза и расправила розовую пену кружев на подоле. - Я подумала, Джон, что нам нужно пожениться. Я уже выбрала очаровательную маленькую церквушку, где будет проходить венчание. Там будут свечи и розы, много роз. Обязательно розовые, ведь ты так любишь этот цвет. Скажи, правда мне идет розовое?.. - она томно подняла глаза.

- Я не понимаю, к чему это все, - недоуменно сказал Дэвидсон, шаря глазами под столом, чтобы только не встречаться взглядом с девушкой. - Зачем весь этот маскарад? - кажется, он начал злиться.

- Ты самый прекрасный, добрый и замечательный человек из всех, кого я когда либо встречала. Джон, - ее щеки залил слабый румянец. - Не надо бы нам заниматься этим до свадьбы... Ты ведь понимаешь? - она улыбнулась. - Я уверена, что ты понимаешь, - она весело рассмеялась.

Джон был мрачен и почти не смотрел на нее. Надо было срочно исправлять такое положение вещей.

- Может быть, потанцуем? - она встала и, подойдя к нему, коснулась губами его щеки, причем лицо его передернулось, словно к нему прикоснулась холодная мокрая лягушка или еще что похуже. - Ты ведь любишь меня, правда? - проворковала она, словно ничего не замечая.

- Люблю? - Джон зло сверкнул глазами. - Конечно, - он встал и с силой вдавил кнопку магнитолы. Из динамиков тихо полилась мелодия NINE INCH NAILS*.

- Мы будем танцевать? - она захлопала в ладоши, отчего Дэвидсон опять поморщился. - Только давай что-нибудь очень медленное, романтичное.

- Как скажешь, дорогая, - сквозь зубы процедил он и резким движением сдернул скатерть со стола. Хрусталь и серебро сверкающим водопадом хлынули на ковер.

Рэнэ удивленно приоткрыла рот, но сделать ничего не успела. Он швырнул ее на стол и, прижимая к себе так, что она не могла пошевелиться, стал рвать на ней платье. Шелк затрещал под его яростным натиском. Кружева оказались у него в руках, когда он отпустил ее и шагнул к камину. Ткань с шипеньем превращалась в огонь.

Когда от ненавистного платья осталась одна зола, Джон почувствовал облегчение. Запустив руку в волосы, он постоял так еще несколько мгновений, затем повернулся к Рэнэ. Она уже оправилась от первого шока. Наклонилась к сумочке, должно быть, за платком, потому что глаза ее были полны слез. Она закрыла лицо руками и горько заплакала. Такие безутешные слезы могли растопить даже ледяное сердце. Губы Джона нервно дрогнули. Он подошел к девушке и грубо начал вытирать ей щеки.

Рэнэ убрала руку от лица. Подавив рыдания, она прошептала:

-Ты такой заботливый, Джон.

Он не успел ничего ответить, потому что через секунду уже корчился от боли на полу, прижимая руку к окровавленному плечу. Рэнэ бросила маленький нож на пол и защелкнула наручники на его запястьях, закрепив их за каминную решетку. Все это произошло за считанные секунды. В мгновение ока маленькая белокурая девочка исчезла, и перед Дэвидсоном оказалась разъяренная фурия с извивающимися змеями вместо волос.

- Ты испортил мне романтическое свидание, мать твою, сукин сын, подонок! Ты разорвал мое любимое платье, платье Адель, а за это, - она хищно улыбнулась, - за это тебе придется заплатить...

Наклонившись, она издевательски аккуратно и медленно начала расстегивать пуговицы на его рубашке.

Дэвидсон тяжело дышал, зрачки его расширились, и на лбу выступила испарина. Похоже, ему нравилась эта пытка. Он буквально пожирал Рэнэ глазами, но пошевелиться ему не давал тяжелый металл наручников, нагревшийся от его вскипающей крови. Внезапно Рэнэ оставила его, села на стул напротив, изящно закинула ногу на ногу и, равнодушно скользнув взглядом по своей жертве, поднесла к губам чашечку с чаем. Дэвидсон тихо стонал, закусив губу и царапая руки в кровь.

- Рэнэ, иди ко мне. Иди ко мне, принцесса. Делай со мной что-нибудь, сделай мне больно, иди ко мне...

Рэнэ помедлила минуту, встала, неспешно подошла к китайскому столику и налила себе еще чаю.

Созерцание изгибов ее тела, облаченного в тонкое кружево белья, повергло Дэвидсона в состояние, близкое к помешательству.

- Рэнэ!!. - заорал он.

Она даже не вздрогнула, затем обернулась и, опершись о стол одной рукой, издевательски спокойно произнесла:

- Дорогой, может быть чаю?

Джон застонал и закатил глаза. Рэнэ подошла к нему и, поставив ножку в белой туфельке ему на грудь, яростно надавила каблуком; шпилька впилась в тело в области сердца. Дэвидсон взвыл и замотал головой. Рэнэ убрала ногу и спокойно смотрела на ранку, из которой сочилась кровь. Немного придя в себя от боли, Джон приоткрыл глаза; все плыло перед ним как в тумане. Увидев возвышающуюся над ним Рэнэ и захлебнувшись от яростного желания наброситься на нее, он закричал, как обезумевший, и стал бешено вырываться из наручников, калеча запястья, разрывая кожу об острые края.

- Иди же ко мне! - рычал он.

Она едва заметно улыбнулась, подняла с пола ленту от платья, медленно приблизилась к Джону, села ему на живот и, нежно обмотав розовый шелк вокруг его шеи, с силой потянула за концы ленты. Из его горла вырвался нечленораздельный хрип...

Минута разливалась в вечность. Очертания мира размылись и постепенно потемнели.

Рэнэ с наигранным равнодушием наблюдала, как вены на шее набухали и проступали под кожей сплетением синих змей, лицо покрывалось зловещими багровыми пятнами, а дьявольские губы искривились в предсмертной судороге, не в силах произнести ничего более. Связанные ноги заскребли по полу.

Наконец, она очнулась, разжала пальцы и освободила горло Джона. Он закашлялся, судорожно глотая воздух. Рэнэ наотмашь ударила его по лицу; Джон снова закашлялся. Она провела ладонью по его губам, стерев алую пену, посмотрела на руку и размазала кровь по его груди. Дэвидсон тяжело дышал, стиснув зубы.

- Я хочу тебя, - прохрипел он.

Тогда она встала, подошла к столу, взяла свою чашку с не успевшим еще остыть чаем и, вернувшись к Джону, на мгновение застыла с ней в вытянутой руке.

- Ты сам этого хотел, - сказала она, улыбнувшись, и полила кипятком его обнаженные грудь и живот.

Когда сознание потихоньку вернулось, он поднял веки и увидел свою королеву все так же сидящей на стуле напротив него в мерцающем сумраке комнаты и мило улыбающейся. Джон с трудом сглотнул. Поразмыслив минуту, он, еле ворочая языком, произнес, почти не узнавая своего голоса:

- Дорогая, может быть, мы займемся безопасным для жизни сексом?

Рэнэ задумчиво обвела взглядом комнату.

- Ну что ж, давай попробуем. Это даже интересно, - она пожала плечиком. - Надо ведь как-то разнообразить свою жизнь.

Рэнэ отстегнула руки Дэвидсона от каминной решетки и приободряюще погладила его по щеке. По пути в спальню Джон тер свои затекшие запястья, плечо и ошпаренную грудь, стараясь делать это незаметно от Рэнэ.

Они опустились в прохладу шелковых простыней и обнялись, как молодожены. Рэнэ вздохнула:

- Чудесный вечер, Джон. Какая луна. Так романтично, что у меня наворачиваются слезы.

Джон промолчал. Он поймал себя на том, что не знает, как быть дальше. Его совершенно не возбуждала мысль заняться сексом в полной темноте, накрывшись одеялом, в позе, одобренной Папой Римским в XIII веке.

- Дорогой, отчего ты так холоден? Обними меня крепче. Неужели мое тело не вызывает в тебе страстного желания? - щебетала Рэнэ.

Джону слышлась в ее голосе с трудом прикрываемая ирония, и он краснел от стыда и злости, с облегчением осознавая, что в темноте этого не видно. Вздохнув, он чмокнул ее в нос. Затем, закрыв глаза, он представил себя маньяком-убийцей, который охотится за маленькими девочками. И сейчас в его лапах очередная невинная жертва, напуганная и истерзанная, умоляющая о пощаде и в крике срывающая себе связки. Что-то внизу живота слабо шевельнулось. Ему стало немного легче, и он снова машинально чмокнул Рэнэ в нос.

Она хихикнула и спрятала лицо у него на груди.

"Как все хорошо начиналось, и как погано закончилось", - с досадой подумал он и постарался скорее уснуть.

Наконец, настало утро. Рэнэ приоткрыла глаза. Некоторое время она лежала не двигаясь, потом осторожно оглянулась на спящего Дэвидсона и, стараясь не разбудить его, соскользнула с постели.

Завернувшись в пеньюар и задумчиво кусая губы, Рэнэ стояла посреди комнаты и смотрела на своего истерзанного белого демона, раскинувшего руки на черных простынях. Улыбнувшись несколько злорадно, она тихонько стянула с пуфика его шелковую пижаму, быстро облачилась в нее и, прихватив с трюмо ключи от "ягуара", неслышно выскользнула из дома.

Джон поморщился от неприятного назойливого звука. Потерев саднящую шею, он открыл глаза. Телефон звонил с неприличной настойчивостью. Дэвидсон нехотя поднял трубку и, с трудом откашлявшись, произнес:

- Алло?

- Мистер Дэвидсон?

- Да, это я.

- Очень приятно. Добрый день...

Джон раздраженно нахмурился - ему совершенно не хотелось сейчас с кем-либо общаться, тем более с незнакомым человеком, а тот, как назло, еще вздумал соблюсти все приличия и произнести все вежливые фразы, которые только могли прийти в голову.

- Разрешите представиться, - тем временем продолжал голос в трубке, - лейтенант Дауни, старший участковый полицейского участка вашего района.

Дэвидсон нахмурился, пытаясь сообразить, к чему все это.

- Чем обязан?

- Вчера вечером к нам поступил сигнал от ваших соседей о том, что в вашем доме были слышны крики и признаки борьбы. У вас все в порядке?

- Что? - не понял спросонья Джон.

- Я говорю, были слышны крики и звон посуды. С вами все в порядке? - бодрым голосом повторил лейтенант.

- А, да, со мной все в порядке, спасибо... - он машинально провел рукой по все еще ноющей шее.

- Ну вот и хорошо.

- Подождите, - спохватился Джон. - А почему вы звоните только сегодня?

- Видите ли, мистер Дэвидсон, сигнал поступил уже очень поздно, и мне было неловко вас беспокоить...

- Благодарю за заботу, лейтенант Дауни, - перебил его Джон. - Я непременно упомяну вас в своем завещании, - Дэвидсон бросил трубку и, встав с постели, вышел на балкон.

Ярко светившее солнце слишком контрастировало с его мрачным настроением. Он вернулся в комнату, задернул шторы и направился в ванную залечивать последствия романтической ночи. Дэвидсон придирчиво осмотрел себя в зеркале. Да, постаралась она на совесть: от груди к животу спускалось красное пятно ожога, на шее был отчетливо виден синий след от ленты, который, наверное, не скоро пройдет, на плече - корочка запекшейся крови вокруг неглубокой раны от пореза. Джон скривил своему отражению кислую гримасу и, открыв зеркальную полочку сбоку над раковиной, достал антисептик и мазь. Морщась от боли, он поклялся себе в ближайшее время научиться высвобождаться из наручников, как Гудини*.

Проделав все необходимые процедуры, Джон решил, что легкий коктейль очень пойдет ему на пользу. Открыв бар, он долго разглядывал бутылки, потом налил себе джина, размешал в нем изрядную порцию кокаина и залпом осушил бокал.

Через несколько минут по всему телу разлилось блаженное спокойствие и даже некоторое благодушие. Он улыбнулся, закрыл глаза и поудобнее устроился в кресле. Перед его внутренним взором снова замелькали ноги Рэнэ, а затем и она вся, отчего шея, плечо, грудь и низ живота жутко заныли. Он открыл глаза и твердо решил пока об этом больше не думать.

Раздался мелодичный звонок в дверь. Джону почудилось, что это Рэнэ, и он ринулся открывать. На пороге стоял посыльный, мальчик лет семнадцати, в униформе и с большой коробкой в руках. Увидев Дэвидсона, он отчего-то покраснел, закусил губу и уставился в пол.

- Да? - спросил Джон.

- М-мистер, это... это для вас! - мальчуган быстро поставил коробку на порог и ринулся наутек, не дожидаясь чаевых.

Джон удивился, поднял с пола красиво упакованную коробку с большим синим бантом и тут только заметил, что совершенно не одет. То есть абсолютно. Вспомнив выражение лица мальчишки, Дэвидсон громко расхохотался и принялся разворачивать посылку. Утирая одной рукой слезы, выступившие от смеха, другой он поднял крышку и узрел нечто совершенно непонятное - коробка была доверху наполнена какими-то длинными лоскутками темной материи. Джон вытянул один из них и повертел перед глазами. Веселье его сменилось смутной тревогой. Он порылся в обрезках ткани и нашел записку. На маленькой белоснежной карточке изящными завитушками было начертано:

"Спасибо за прекрасную ночь."

Джон еще раз посмотрел на аккуратную полоску темно-синей ткани, и тут его осенило.

- Моя пижама... - простонал он. В глазах потемнело от гнева.

Дэвидсон мчался к дому Рэнэ, стараясь не думать о том, что он с ней сделает.

Бросив машину в неположенном месте, он стремительно взлетел по ступенькам и чуть не оторвал звонок. Дверь медленно отворилась. В проеме нарисовался сумрачный тип в одних кожаных штанах, с длинными, закрывающими лицо волосами. Джон, не обратив на него никакого внимания, вломился в холл и, выкрикивая ее имя, начал обыскивать комнаты.

Рэнэ сидела в глубоком кресле в углу гостиной, невозмутимо перелистывая альбом. Увидев ее, Дэвидсон на мгновение застыл, яростно сжимая кулаки. Рэнэ одарила его милой улыбкой.

- А, это ты, дорогой, - нежно молвила она.

Звук ее голоса вывел Джона из столбняка. Он подлетел к Рэнэ, схватил ее за локоть и швырнул на пол.

В этот момент на него сзади со всего размаха навалился кто-то невообразимо тяжелый. Джон старался вырваться из железных объятий, но это ему никак не удавалось; тогда он что есть сил пнул нападавшего ногой. Хватка ослабела, а в следующий миг Дэвидсон уже лежал на полу, распростертый словно лягушка под скальпелем биолога-анатома. На его груди пудовой гирей стояла нога в тяжеленном армейском ботинке. Джон, поняв всю тщетность попыток высвободиться, расслабился и снизу вверх взглянул на победителя.

Парень грозно хмурил брови; в его глазах, поблескивавших из-под черных волос, плясали бешеные огни, а рот кривился в жестокой усмешке. Джон вспомнил, что уже видел его однажды, когда привез Рэнэ домой как-то под утро.

- Знакомься, Джон, - неожиданно зазвучал голос Рэнэ, прервав обмен испепеляющими взглядами двух мужчин. - Это мой брат Кент, моя защита и опора.

Джон оценивающе смерил взглядом его обнаженный торс и вдруг улыбнулся, решив сменить тактику.

- Хочешь заработать?

Кент откинул волосы с лица.

- Предлагаю тебе стать моделью для моих фотографий, - Джон заглянул в глаза недвижно стоящему над ним парню. Тот убрал ногу с его груди и, не говоря ни слова, ушел вглубь дома.

Жестокость и любовь смешались в упоении

Не могу долететь до земли. Не могу упасть и разбиться, выплеснуть накопленную энергию. Стон раздирает грудь, словно кто-то ковыряет гвоздем в сердце.

Дэвидсон внимательно смотрит на меня. Голова горит, во рту пересохло. Впиваюсь ногтями ему в плечи.

- Я вижу по твоим глазам, что мне не хватает жестокости. Это так, Амбер?

Из груди моей вырывается чужой зловещий смех.

- Я могу быть жестким, очень жестким.

Ненавижу ее чувственный рот, эти полузакрытые глаза, запрокинутую назад голову, блаженство на ее лице...

- Тебе нравится боль?

Не мои руки бегут по ее телу, не мои губы обжигают ее кожу, не меня видит она, приоткрыв глаза...

- Я могу связать тебя, изрезать тебя.

Ненавижу его за то, что он держал ее в своих объятиях, приводил ее в экстаз!..

- Но будет жаль, если ты привыкнешь. Это опасно.

Ненавижу! И хочу... До безумства, до самоувечья, до насилия...

Он откидывается на подушки, долго не мигая смотрит в темный потолок.

Что, Джон, я напоминаю тебе труп? Ты больше не хочешь меня?

Пальцы судорожно сжимаются и разжимаются в отчаянном желании впиться в его шею. Я с трудом сдерживаю своих чертей. Меня изнутри уже сотрясает желание выцарапать его глаза, разодрать холеную кожу, искусать его руки в кровь, чтобы они никогда больше...

Из моей груди вырывается хриплый вздох еле сдерживаемой ярости. Дэвидсон вскакивает, как ужаленный, сдергивает покрывало. Больно заламывает мне руки за спину и, склоняясь к самому уху, прерывисто шепчет:

- Ну что, так слаще?

Давай, Джон, покажи, что ты обычно делаешь с ней... Как ты трахаешь ее, упиваешься ее телом...

Пытаюсь вырваться. Это еще больше заводит его, он ударяет меня по лицу.

Ее ты тоже бьешь? Сволочь!.. Ты бьешь ее... Снова... снова...

Извернувшись, впиваюсь зубами ему в шею. Взвыв от боли, дергает меня за волосы.

Какая она на вкус? Что ты читаешь в ее взгляде? Ненависть, страсть? Что ты чувствуешь, когда ее ногти впиваются в твою кожу?

Что-то сверкнуло у самых глаз. Острие уперлось в шею. Представляю вкус крови во рту. Но он отводит нож и вставляет мне широкое лезвие поперек между зубами. Стискиваю ледяной металл и прыгаю в водоворот. Меня кружит, кружит, засасывает вниз, на дно... Земля! Стремительно несется ко мне, я падаю. Удар! Лежу на асфальте. Кровь промочила одежду, испачкала волосы, расползлась вокруг темными змейками. Люди. Много людей. Склонились надо мной. Все охают и ахают, кто-то закрывает рот рукой. Что это вы? Мне так хорошо, такое блаженство. Уйдите, пожалуйста. Почему вы плачете? Кто разбился? Вы ошибаетесь, со мной все в порядке. Я не чувствую никакой боли. Сейчас я встану и пойду домой.

Совершенный наркотик

Сеанс 1

Я загнала ее в погреб и замуровала. Намертво.

Днем она сидит тихо. Сумерки придают ей силу. И злость. Она начинает дико биться, вышибать крышку. Сквозь щели видно бушующее внутри пламя.

Я боюсь ее. Мне страшно, что когда-нибудь она вырвется наружу. Тогда она возьмет власть надо мной.

Ее может успокоить на время только кровь. Я добровольно пускаю себе кровь, пью ее. Она успокаивается и ждет до следующей ночи. Она дикая и жестокая. Ей нравится убивать. Ее имя - моя агрессия.

Рамона: Что ты ощущала в тот момент?

Амбер: Упоение. От насилия.

Рамона: Она не сопротивлялась?

Амбер: Она была связана. Я могла сделать с ней все что угодно, все.

Рамона: Она знала это?

Амбер: Она доверяла мне. И когда я взяла в руки нож, она не испугалась.

Рамона: Ты ведь могла убить ее.

Амбер: Нет, я слишком хорошо контролирую себя. Я всегда смогу остановиться.

Рамона: Ты уверена?

(Пауза)

Амбер: Не знаю.

Сеанс 2

Рамона: В прошлый раз мы говорили с тобой о насилии. Скажи, ведь ты не получила полного удовлетворения в тот раз, о котором ты мне рассказывала?

Амбер: Напротив, это был полный кайф. В голове. Взрыв в мозгу, оглушающий тысячью вспышек, до темноты в глазах.

Рамона: Но тебе приходилось контролировать себя, чтобы не изувечить партнершу. Ты не могла расслабиться полностью.

Амбер: Конечно.

Рамона: Это значит, что получить экстаз ты сможешь только когда кто-то будет делать с тобой то же самое.

Амбер: Нет.

Рамона: Отчего же?

Амбер: Мне нравится насилие над другими.

Рамона: Хорошо, тогда дай волю фантазии. Представь, что ты идешь до конца и убиваешь ее.

Амбер: Ее я не смогла бы убить, я испытывала к ней привязанность.

Рамона: В таком случае пусть это будет незнакомый человек.

Амбер: Нет, это неинтересно.

Рамона: Почему?

Амбер: Потому что к незнакомому человеку я равнодушна.

Рамона: Тогда чего ты хочешь?

(Пауза)

Амбер: У нее на шее остался след от ножа. Она верила мне и знала, что я не надавлю на лезвие слишком сильно. И это ее спасло. Потому что если бы я увидела испуг в ее глазах, то не колеблясь воткнула бы нож ей в живот.

(Пауза)

Рамона: Но ведь это только твои фантазии. А ты попробуй это - отпустить тормоза.

Амбер: Попробовать?

Рамона: Конечно! Выпусти свою агрессию наружу. Получи несравнимое удовольствие. Никакой наркотик не даст тебе такого ощущения, потому что не даст "чистого", не заглушенного химией состояния. За порцию собственной агрессии не нужно платить, она не заставит тебя воровать, уродовать вены заразными иглами, она всегда с тобой, всегда в твоей крови. Почувствуй это.

Я говорю себе: ужасно хочется кого-нибудь зарезать! Иногда это острое желание не покидает неделями.

И тут же одна мерзкая положительная тварь - ее зовут Одри - начинает читать мне нравоучения: "Как ты можешь?! Это не хорошо. Это страшно и бесчеловечно". Гадина! Я убью тебя!!!

Эта положительная сволочь плетется за мной с незапамятных времен, когда она еще обладала большой властью надо мной. Ах, как ей не хочется сдавать бастионы!

Проходит время. Она говорит мне: "Разрушь, уничтожь, испепели. Это так здорово! Давай, ты получишь кайф, ты, наконец, освободишь себя!" Я отвечаю: "Как ты можешь?! Это ужасно, страшно, отвратительно!" Зажимаю уши, чтобы не слышать ее уговоров. Но Одри знает слабые места, она великий манипулятор. Попробуй ей сопротивляться. Тогда она будет неделями, месяцами неотступно ходить и дышать тебе в спину. Ни один твой шаг не обойдется без ее комментария. "Вернись и обойди эту лужу слева, а иначе!.." Я прекрасно знаю, что будет иначе. Я возвращаюсь и обходу эту лужу слева.

Разглядывание собственного нутра в черном зрачке луны

Я шла по обочине пустынной ночной дороги, мысленно отсчитывая черные лужи и наступая в них грубыми ботинками. Купила я их совершенно неожиданно для себя в модном магазинчике. Увидела и поняла - это и есть воплощение моей агрессии. Спецназовская мечта с тяжелой подошвой, стальными крючками и тугой шнуровкой. Видели бы меня сейчас мои бывшие одноклассники, ни за что бы не поверили, что это я, тихая и скромная девочка Амбер Вуд.

В душном грозовом воздухе неожиданно образовался вяжущий звук, который становился все назойливей и громче, он приближался помимо моей воли откуда-то сзади, вызывая раздражение, но я не оборачивалась. Мотоцикл резко затормозил рядом, почти коснувшись моей руки точащими во все стороны зеркалами. Я с трудом сдержалась, чтобы не обернуться и не сказать пару ласковых этому кретину. Но мой дохленький инстинкт самосохранения все же заставил меня невозмутимо идти дальше, не обращая внимания на сигналы. Так мы шли минуты две. Мотоцикл, тихо урча мотором, ненавязчиво следовал за мной чуть позади. Наконец я решила, что с этим нужно что-то делать; мой номер с изображением глухонемой не прошел. Вздохнув и мысленно сгруппировавшись, я медленно обернулась и пристально посмотрела на шлем наездника. Сквозь бликующее стекло мало что можно было разглядеть. Еще больше нахмурив брови, я сжала в кармане плеер и тут заметила волнистые светлые волосы, стянутые в хвост и закрывающие полспины. "Девушка?" - решила я и невольно улыбнулась. Сердце мое сразу смягчилось, и я сказала ей: "Привет!", поймав себя на игривой интонации.

После приобретения грубых ботинок я поняла, что еще одной бессознательной мечтой всей моей жизни был мотоцикл. В детстве я много раз смотрела один и тот же фильм из-за единственной сцены: по огромному старинному городу с невероятной скоростью несется блестящий черный мотоцикл, презирая все правила уличного движения, подсекая машины, перепрыгивая клумбы, распугивая людей на широкой лестнице, ведущей в собор... Наконец этот монстр с визгом тормозит у дверей современного здания, водитель снимает шлем и... умопомрачительная женщина встряхивает копной длинных черных волос и, совершенно игнорируя реакцию окружающих, гордо удаляется, зажав под мышкой зеркальный шлем, похожий на голову инопланетянина.

И вот моя мечта передо мной. Я широко улыбаюсь и наблюдаю, как она медленно высвобождает голову, убирает с лица волосы и поднимает на меня свои, наверное голубые, глаза.

Ночная темнота заставляла напрягать зрение. Мне хотелось убедиться, что глаза у нее действительно голубые. И в этом я не ошиблась.

- А ты смелая, - молвил низкий голос, - бродить ночью одной да еще в таком районе, - он окинул меня оценивающим взглядом, - и в таком платье. Даже слепой возбудится, не то что маньяк. Тут их полно, кстати. Так что садись, отвезу тебя домой, - парень махнул рукой.

Я ошеломленно смотрела на мужественное лицо передо мной. Эдакий скандинавский мифический герой. Сделав шаг в сторону, я решила ничего не отвечать и опять прикинуться глухонемой, но парень, почувствовав, что я вот-вот кинусь наутек, резким движением схватил меня за локоть.

- Глупенькая, я ж тебе помочь хочу!

Вместо ответа моя свободная рука размахнулась и съездила по его физиономии снизу вверх, больно пройдясь по носу. Герой схватился за лицо и взвыл. Я не упустила момент и ударила его кулаком в солнечное сплетение. Он согнулся и затих. Врезав ребром ладони по шее, я сделала шаг в сторону, а он упал вместе с мотоциклом. Издав победный вопль, я решила испытать обнову и со всей силы пнула блондина новеньким ботинком куда-то меж ног, с чувством выругавшись.

В пылу боя я не заметила приближающихся огней. К моему счастью, это оказалась патрульная машина. Двое полицейских выскочили из нее, держась за кобуру, один из них присел за дверцу автомобиля и взял нас на прицел. В этот момент я почувствовала, что моя радость от их появления отчего-то уменьшилась.

Я закричала и замахала руками. Все так же держась за кобуру, полицейский подошел к нам и внимательно посмотрел на скрюченного парня, придавленного мотоциклом.

- Ну, вы даете, мисс... - он обернулся к своему напарнику: - Стив, иди сюда, помоги мне.

Стив вылез из-за дверцы, спрятал пушку и осторожно, бочком подошел к нам. Парень уже оклемался, встал на ноги, которые его плохо держали, и глупо моргал глазами, пытаясь прогнать искры. Полицейские взяли его под руки и повели к машине. По дороге они поинтересовались, не успел ли этот хулиган причинить мне вред.

- Не успел, - коротко ответила я.

Они отвезли нас в участок, составили протокол о нападении и велели подписать. Я не хотела никаких бумаг, но они сказали, что так надо. "Ну, конечно, вам ведь за задержание бабки полагаются, - подумала я. - Вот только всю грязную работу я выполнила". Парень сначала молчал, а потом, поняв, что ему сейчас что-нибудь пришьют, начал возмущаться и громко говорить, что это я его избила, совершенно ни за что, с головой у меня не в порядке, а он хотел помочь, довезти меня домой. Участковый посмотрел на него как на полного придурка, а другой врезал ему по шее.

Злорадство в моей душе на миг смешалось с жалостью, и я стала убеждать полицейских отпустить его; быть может, он действительно хотел мне помочь, а я испугалась его внушительного вида и неадекватно отреагировала. Поубеждав их минут двадцать очаровательной улыбкой, я добилась своего, и непонимающе покачивая головами, они выпустили нас из участка, любезно предложив подвезти меня до дому. Я сослалась на то, что уже ходят первые автобусы, и, поблагодарив, выбежала из здания.

Мой новый знакомый к этому времени уже успел отковылять на приличное расстояние; мотоцикл его временно конфисковала полиция, поскольку у него не оказалось при себе никакого водительского удостоверения. Я направилась за ним, не осознавая толком зачем. Он свернул за угол серого здания, каких полно на восточной окраине, и я пустилась за ним бегом.

Услышав топот моих тяжелых ботинок, он обернулся и остановился.

- У тебя действительно не все дома. Нельзя же так с людьми! - потирая шею, буркнул он.

- А откуда мне было знать, что ты человек! Там было темно. И куча маньяков вокруг.

- Слушай, вали отсюда...

- Что?!

- Иди, иди отсюда, что ты привязалась ко мне, - устало сказал он и отвернулся.

Не успев подумать, что делаю, я вытянула из кармана расческу со стальным наконечником и ткнула несчастного в бедро. Он закричал и дернулся, расческа осталась у него в ноге, брызнула кровь. Выдернув из плеера шнур с маленькими наушниками, я мгновенно обмотала его вокруг шеи парня и затянула узлом...

Невозможно описать то ощущение кайфа, которое я испытывала, все крепче затягивая шнур и слушая хрип осевшей на землю жертвы. Это такое удовольствие... сродни экстазу... насилие... власть... Заменитель секса. Я четко поняла это теперь.

Поговорим о любви

Амбер: Так жжет внутри, так мучительно ноет. Вот здесь, в груди, я ощущаю это совершенно отчетливо. Сжимается от боли, а потом резко расширяется, не давая вздохнуть.

(Пауза)

Я тогда училась в восьмом классе и была влюблена, очень. Потом я говорила, что эта история была чистейшей глупостью. А сейчас задумалась - может, вовсе и не глупостью? Мне было хорошо просто от того, что он есть на свете. Пусть даже не со мной. Я не ревновала его к другой. "Я ведь люблю его. Пусть будет счастлив!" Подруги назвали меня дурой. Я любила его не за что-то, а вопреки. И была благодарна даже самым малым знакам внимания. Меня прозвали блаженной.

Это было тогда. А сейчас мне приходится бороться с ревностью, удушающей и скребущей изнутри острыми когтями. Я всегда считала, что ревность унизительна для обоих. Любовь - это забота. Забота о том, чтобы твоему любимому было хорошо. Я стараюсь изо всех сил, но так трудно подавлять эмоции внутри себя.

Рамона: А зачем их подавлять?! Не выношу морализаторства! Ты живой человек, а не робот.

Амбер: Да, но я читала книгу, там говорилось, что мы - это не наши эмоции и не наш ум, потому что ум является всего лишь набором заученных правил "Что есть этот мир и как нам его воспринимать". Мы - это нечто другое. Поняв это, мы должны занять позицию как бы стороннего наблюдателя, управляющего эмоциями и мыслями словно кнопками. Тогда мы станем совершенными людьми.

Рамона: Вернее сказать - совершенными машинами. А ты не задумывалась, зачем автор так стремится к этой идее тотального самоконтроля?

Амбер: Быть может, чтобы избежать боли?

Рамона: Вот именно - боли. Поэтому он так судорожно пытается защититься, оградить себя всеми силами, чтобы избежать повторения боли. А чтобы не чувствовать эту свою трусость, он выдает свои действия за благородное стремление стать совершенным. И чего он добивается?

Амбер: По-моему, застраховав себя от боли, он заодно застраховал себя и ото всех других переживаний. Проще говоря - от жизни.

Рамона: Значит, ты не хочешь быть такой?

Амбер: Конечно нет! Тогда я буду напоминать человека, трясущегося в общественном транспорте в час пик: ему приходиться идти, ехать, толкаться, потому что этого не избежать, но он совершенно ни на что не реагирует, он говорит себе, что эту неизбежность просто нужно переждать. Так если жизнь неотвратима, то почему бы не попытаться получить от нее хотя бы какие-то волнующие эмоции?

Рамона: Вот ты сама и ответила на свой вопрос, что делать с эмоциями. Любимый человек пошел в театр не с тобой. Больно, обидно...

Амбер: Да, но ведь любимому человеку было хорошо, пусть не со мной.

Рамона: Но как плохо было тебе! Больно и обидно.

Амбер: Но они нравятся друг другу. Я ведь не эгоистка.

Рамона: Это точно. Ты мазохистка. Тебя оставили сидеть одну в пустой темной комнате. И что ты делала?

Амбер: Пялилась на кактус и слушала, как капает вода в кране.

Рамона: А потом тебя мучили кошмары, через месяц ты не выдержала и начала принимать таблетки. От этого у тебя стала ухудшаться память, ослабилось внимание, появилась апатия...

Амбер: Агрессия тоже.

Рамона: Правильно, агрессия, направленная внутрь себя. И что ты сделала в конце концов?

Амбер: Порезала себя ножом.

Рамона: Зачем?

Амбер: Не знаю. Чтобы чувствовать физическую боль, а не душевную.

Рамона: Правильно, интуитивно ты знала, что нужно сделать, чтобы заглушить душевные муки. Или может ты собиралась совершить самоубийство?

Амбер: Нет.

Рамона: А почему бы не положить конец всем мучениям?

Амбер: Ты считаешь, им можно положить конец?

Рамона: Конечно.

Амбер: И что же это за способ?

Рамона: Смерть.

Амбер: Это не конец пути, лишь смена реальности.

Рамона: Для кого?

Амбер: Как для кого? Для меня.

Рамона: Разве я говорю о тебе?..

На грани

Я убью Дэвидсона!!! Я убью его!!!

Рэнэ, она только о нем и говорит!.. А ведь сначала он ей даже не очень понравился. Она начала избегать меня. Отказывается от встречи, а сама бежит на встречу с ним!

Как больно... Кто бы знал, как это больно!..

Я давала себе клятву никогда не влюбляться.

НИКОГДА НЕ ВЛЮБЛЯТЬСЯ!

Боль, сумасшествие, ревность, невыносимое страдание - это все, что приносит мне любовь. Я хотела защитить себя от этого, я хотела избежать этого всеми силами, удрать, уплыть, провалиться сквозь землю - лишь бы спастись от этой чумы. Это как лесной пожар - огненная стена неумолимо движется на тебя, и нет сил бежать, ноги подкашиваются, ты бессилен перед этой мощью, ты падаешь на колени и отдаешься во власть стихии.

Любить - это ужасно.

Она подкараулила меня, как воришка за углом, надела маску невинности и прокралась в душу, а когда маска упала с лица, это оказалась ТЫ, Рэнэ!..

За что мне такая пытка? В ночном бреду я вижу твое лицо, ты сама идешь ко мне, протягиваешь руки и целуешь до умопомрачения. Днем я бегу от тебя, ищу мужчин, чтобы забыть тебя. Но когда глаза заволакивает горячий туман и руки сплетаются в дикой судороге, мои губы стонут твое имя...