Нас невозможно сбить с пути,

нам все равно куда идти.

Осколок третичной эпохи

Ух, до чего же бывают иногда докучные типы! Как таких носит Земля?

Для начала представлюсь. Филлис Дакота, можно просто Фил. Я индеец по происхождению и очень этим горжусь. У меня собственное дело - небольшой магазинчик, где можно приобрести товары преимущественно для одиноких мужчин и женщин, как это предполагалось вначале. Уж никак не моя вина, что эти изделия пользуются большим успехом у всяких извращенцев.

Так вот, под самое закрытие магазина, когда я уже считал выручку, прямо передо мной возник этот манерный тип. Такие редко располагают к себе людей, и мне он сразу не понравился. Что-то в глазах его говорило о том, с чем мне предстоит столкнуться, вздумай он сделать у меня покупку.

Тип был одет довольно сносно - клетчатый костюмчик на заказ, в нагрудном кармашке платочек, дорогие лакированные ботинки, в которые он, наверное, смотрится, когда причесывается. На вид ему вряд ли перевалило за полтинник, а шевелюра тем не менее совершенно седая.

Огляделся он по сторонам - и вдруг вижу, сует мне какой-то конверт. Неужели не нашел бумажник под цвет ботинок? Хотя у богатых свои причуды.

Так же молча беру конверт и неспеша разворачиваю, поглядывая на этого подозрительного сэра. Сэр же в это время нетерпеливо притопывает ногой и постукивает наманикюренными ногтями, к которым кое-где прилипла разноцветная краска (художник, что ли?), выражая свое неодобрение моей неспешной манере.

Из конверта я все так же неспеша достаю свернутый пополам лист дорогой бумаги, от которого разит знакомым одеколоном. Где же я такое нюхал?..

А, ну как же! Есть у меня один постоянный покупатель - довольно приличный с виду джентльмен, можно сказать, стопроцентный аристократ. Хотя я уверен, что на сто процентов никто свят быть не может, за каждым можно найти какой никакой грешок. Этот парень, по имени Джон Дэвидсон, пытается, по-моему, даже себе доказать, что он полностью нормален. Да я в этом с ним согласен, если не считать того, что он занимается любовью со своей машиной. Да и не с одной - у такого богача их, судя по всему, несколько, целый гарем. Он их облизывает, как леденцы, буквально носит на руках и, думаю, очень жалеет, что нельзя уложить с собой в постель. Но себя он, очевидно, любит чуть ли не больше машин. А в остальном - хм? Что я о нем могу сказать? Элегантен и идеален до безобразия.

Так вот, разворачиваю значит, записку - там аккуратным почерком со сдержанными завитушками изображено:

"Дорогой Фил! Посылаю к тебе моего друга, Джонни Скаванджера, с поручением купить модель Љ 35-AIT. Просьба обслужить его по первому классу.

Всегда твой,

Д. Дэвидсон."

Я рассмеялся. Ну и шутник этот Джон Дэвидсон. Скорее всего, седой тип и не подозревает, что такое модель Љ 35-AIT. Я поднял глаза - нет, судя по всему, они не гомики, как я мог такое предположить! Дружок его - самец что надо, чего не скажешь, однако, о Дэвидсоне, ибо сдается мне, он подкрашивает губы...

- Ну так что? Продадите вы мне эту самую штуку? - нетерпеливо спросил строгий посетитель. В голосе, однако, не слышалось особого раздражения, и я решил потянуть еще немного.

Я смерил его оценивающим взглядом и прищелкнул языком. Этот самый Скаванджер вздохнул и сказал следующее:

- На вашем месте, молодой человек, я не стал бы тянуть резину... - он на миг осекся, оглядывая многочисленные полки с резиновыми изделиями, понимая, что невольно скаламбурил, а потом, кашлянув в кулак, невозмутимо продолжил: - Чем скорее вы меня обслужите, тем скорее сможете закрыть свою лавочку и пойти домой или в какой-нибудь бар, что в вашем возрасте более приемлемо, нежели первое.

Я поначалу опешил - и он еще намеревается меня поучать? Да за все мои тридцать лет даже мамаша не вздумала диктовать мне, куда ходить, а куда не ходить после работы!

Всем сердцем одобряя благородное стремление моего аристократичного друга Джона и всецело поддерживая его в этом славном начинании, я решил помочь ему слегка проучить этого зазнавшегося индюка, ибо, конечно же, именно таково было стремление Дэвидсона, приславшего записку.

Я указал на шкафчик, стоящий посередине магазина и объяснил, на какой полке следует искать. Скаванджер слегка поморщился, видя, какой нерадивый продавец ему попался, и, по всей видимости, собирался прочитать мне еще одну мораль, но я предупредил это его благородное желание тем, что выставил из-под кассы табличку "У НАС САМООБСЛУЖИВАНИЕ" прямо перед его носом. Я все рассчитал правильно: с прописными истинами седовласый джентльмен спорить не стал и отправился к заветному шкафу.

Конечно же, как я и думал, вместо того, чтобы аккуратно достать один пакет из серии AIT, он настежь распахнул дверцу - и пакеты посыпались на него градом. Поскольку все они были незапечатаны, содержимое многих вывалилось на ковер. По магазину разнеслось громкое шипение, будто здесь внезапно материализовался целый выводок змей.

Я стоял у кассы и спокойно наблюдал, как у ног растерявшегося Скаванджера надуваются воздухом полдюжины моделей Љ 35 - резиновых кукол для одиноких утех закоренелого холостяка.

Особенно забавным было его лицо в первые секунды этого конфуза. Ему еще повезло, что дело случилось под вечер и покупателей в магазине уже не было.

Растерянно-озадаченное выражение продержалось несколько мгновений на его холеной физиономии, но я успел этим насладиться в полной мере.

- Так это и есть модель Љ 35 AIT? - спросил он с наигранным равнодушием, поддевая ногой пышную блондинку с розовыми губами.

- Именно, - согласился я. - И вон та брюнеточка тоже, и та, что лежит чуть левее и строит вам глазки...

- Ну, Джон, я тебе этого так не оставлю! - проговорил Скаванджер сквозь зубы, и я уж думал, что он сейчас плюнет на все и лишит меня своего приятного общества, но оказалось, что я недостаточно хорошо разобрался в этом человеке за те несколько минут, что он здесь провел.

- Они все стуят одинаково? - вдруг спросил он.

- Совершенно верно, - согласился я и назвал цену.

Скаванджер присвистнул. Затем стал вглядываться в лица валяющихся на ковре дам. Вот уж никогда не понимал, что тут выбирать - все они, одинаково открыв пошлые рты, глупо таращатся на тебя пустыми глазами; правда, встречаются мордашки и посимпатичнее. Но каждый раз при взгляде на такую хочется вовсе не невинных удовольствий, и возникает просто непреодолимое желание сказать: "Закрой рот, дура!" - и дать ей хорошего пинка.

- Заверните вот эту, - Скаванджер присмотрел-таки себе подругу жизни (или он припас ее для Джона?)

Когда он расплачивался, меня так и распирало от любопытства заглянуть к нему в бумажник. Но, кажется, и сам он боялся туда смотреть, будто ожидал, что при одном лишь взгляде деньги исчезнут. Он так скрупулезно отсчитывал бумажки и мусолил каждую в пальцах, проверяя, не приклеилась ли к ней другая, что меня самого просто заворожил этот процесс, хоть деньги надо мной не имеют власти - по крайней мере, не такую, как над Скаванджером.

Тут его внимание привлекло что-то под потолком. Я проследил его взгляд и заметил, что забыл выключить маленький телевизор, висящий напротив прилавка - полезная штука, когда магазин пуст и нечем заняться.

- Будьте так любезны, сделайте погромче, - вежливо попросил он. - Или самообслуживание распространяется вплоть до потолка, и мне придется искать пульт самому, а возможно, и залезть на табуретку, чтобы повернуть рычажок?

Я внимательно выслушал его, и только потом достал из-под прилавка пульт. Так и быть, кнопочки нажму сам.

- "...Около нескольких десятилетий назад закончилась Эпоха Рыб, - вещала милая дама из отдела новостей. - Земля входит в Эпоху Водолея. Смена эпох происходит через каждые 2 165 лет по календарю Майя* и сопровождается глобальными катаклизмами в природе и, зачастую, насильными переменами в жизни человечества..."

- Вы увлекаетесь астрологией? - насмешливо спросил я, на что Скаванджер, не отрывая взгляд от дикторши, так на меня зашипел, что я на время был лишен дара речи и просто тупо уставился в телевизор, пытаясь осмыслить, что же в этом типе кажется мне странным.

- "Время, в которое мы живем, - продолжала девушка с экрана, - изобилует опасностями, резкими изменениями ориентиров в социальном, политическом, моральном и сексуальном поведении. Стоит всерьез призадуматься, не подтверждает ли резкий рост преступности в последние годы эту теорию о смене эпох. Не эти ли изменения древние считали концом света? Этими и многими другими вопросами задаются сейчас ученые многих областей. Астрологи и педагоги, физики-ядерщики и деятели культуры, психоаналитики и полицейские из отделов по борьбе с преступностью ищут ответ на вопрос, почему в последние годы в мире творится нечто невообразимое. Возможно, это связано с ускорением жизни, технического прогресса и, как следствие, регресса человеческого фактора. Но если напряжение в ближайшее время не спадет, тенденции к чему не ожидается, катастрофа разразится с невероятной силой. Синоптики обещают бурный разгул стихий; физики рассчитали взрыв мощной сверхновой, отголосок которого уже находится на пути к нам; статистика потрясает ростом нераскрытых преступлений..."

Старикан стоял, буквально разинув рот, и мне показалось, что у него сейчас начнет капать слюна.

- Ну хватит, мне домой пора! - сказал я, выключая телевизор.

- Да-да, конечно, вы имеете полное право на заслуженный отдых, - как-то потерянно пробормотал он, чего, признаюсь, я ожидал меньше всего. Я-то думал, что этот зануда примется за свои нравственные поучения, которые мне порядком надоели, но он просто подхватил пакет, низко опустил голову и в таком согбенном состоянии поплелся к выходу.

Да, он в чем-то прав, новости в наше время смотреть действительно не стоит.

Этюд в желтых тонах

Грязный стол, на нем пожелтевшие газеты и ноты. На окне паутина из трещин. Пыльный солнечный луч прыгает по ним. Нет сил встать и достать банку со вчерашним пивом. Депрессия вязкая и чуть сладковатая, как кусок янтаря. Воздух по-городскому серый и теплый. Что я делаю здесь? Почему уехала из дома на холме? Это произошло не из-за Л.Р., просто я всегда от чего-то убегала. И он говорил мне: "Рэнэ, от себя никуда не убежать!" Надеюсь, он не станет меня искать. Или мне хочется этого?

Мы слишком долго были вместе. Нам нравилось испытывать это - пронзительная высота пульсирует в висках, у него были красивые руки, особенно в наручниках. Когда я встретила его впервые, мир не существовал для меня, все сузилось до рубиновых капель в храме стекла. Сначала это рай, потом ад, а потом пустота и безразличие. Он помог мне, а я, к своему удивлению, не влюбилась в него. Надо отметить, он был очень красив, было в нем что-то нереальное. Иногда он вел себя странно, и мне казалось, что нас разделяет нечто большее, чем все то, что может разделять двух людей. Возможно, я преувеличиваю.

Он старался быть со мной очень нежным; тогда я и не догадывалась, каких усилий ему это стоило, меня это просто раздражало. Я уже привыкла видеть только фальшь. Однажды произошел очень смешной случай. Мы сидели у него, и он болтал всякую ерунду. На столе стояла вазочка с печеньем, и от всего этого веяло такой домашней плесенью и уютом, что я не выдержала - встала и приставила холодное лезвие к его горлу. Он не испугался, увидев нож, а только удивился. Я тогда и не представляла, насколько он опасен. Мой поступок был глуп - он бы убил меня, если бы хоть на секунду испугался. Но его это только развеселило. Потом я поняла, почему.

Он, действительно, дорожил мной и не хотел напугать и оттолкнуть; это стоило ему немалых усилий. Поэтому, когда он увидел нож в моих руках, это многое решило. Он научил меня многому. Боль и страх - это слишком мало. Жизнь и смерть - вот то, чему он учил меня. Нужно всегда быть "на волосок". Когда стоишь на карнизе и никто не знает, что будет дальше, даже ты. Это как русская рулетка... Боль большей частью примитивна; чтобы просто бить кого-то и получать от этого удовольствие, нужно быть большим извращенцем. Страх - то, с чем можно играть.

Но, похоже, я слишком увлеклась воспоминаниями, того и гляди сделаю вывод, что надо вернуться к Л.Р. Я бы никогда не уехала, если бы любила его. Но я не чувствую его боль как свою; иногда мне кажется, что я его вообще не чувствую. И поэтому я здесь, в этой маленькой комнатушке в центре города. Не знаю, чем буду заниматься.

В прошлом был период, когда я занималась скульптурой, но потом познакомилась с одним человеком, который научил меня чувствовать свои произведения иначе. То, что ты испытываешь, когда держишь кусок глины в руке, сложно передать. Чем-то это похоже на религию, на языческую религию. Ты почти всемогущ. Скульптура сохраняет энергию, и это чувствуется; движение, даже застывшее, должно воплощать силу. Тот человек, о котором я говорила, был художником. Он рисовал мелом на асфальте. Создавал шедевры, влюблялся в них, а потом смотрел, как под потоками дождя они превращаются в мутную воду; а затем он создавал новые творения и снова следил за их гибелью. Я испытала подобное, когда впервые разбила свою скульптуру вдребезги.

Что до Л.Р., то мы с ним не были любовниками в общепринятом понятии этого слова. Мы были с ним любовниками так, как понимал это он. Что-то вроде "совместного экстаза во время убийства".

Есть люди, которые не могут сопротивляться страстному желанию влезть в клетку дикого зверя и при этом быть покалеченными. Они влезают туда даже без револьвера или хлыста. Страх делает их бесстрашными...

Окончательно проснувшись, я вспомнила, что обещала составить компанию Амбер при походе в ресторан с какими-то ее знакомыми. Эта мысль повергла меня в глубокую депрессию - видеть мне сегодня никого не хотелось. Я медленно начала перебирать вещи и придумывать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы никуда не идти. Но в голову, как назло, ничего не пришло. Достав черное вечернее платье, я бросила его на кровать и занялась поиском своих черных туфель, точнее сказать, одной из них, поскольку вторая преспокойно стояла посреди комнаты. Через двадцать минут бесплодных поисков я все-таки решила никуда не идти. При попытке нанести косметику помада сломалась у меня в руке, оставив кривой след скорее на щеке, чем на губах. Я споткнулась обо что-то и пролила на себя полфлакона духов. Учитывая, что я совершенно не собиралась ими душиться, а предмет, о который я споткнулась, оказался второй туфлей, я едва не разревелась, но, представив как потечет тушь, воздержалась от столь экстренной меры.

Я уселась на стул и в приступе отчаяния уставилась на полупустой флакон, который голубым осколком мерцал у меня в руке. Ангел из голубого стекла, сверкающие грани... Холодно...

...Он пил тень луны, и шаги его отдавались звуком саксофона. В мире все было покрыто перламутром, и жизнь его была как черно-белая фотография. Руины старого заснеженного города. Пустые улицы, темные тени. Он сидел на ступеньках безжизненного мрамора, подняв высокий черный воротник. Его голоса, такие разные, мечутся среди стен, словно эхо, глаза искрятся синим льдом. Воздух ужасающе холоден, но почему-то пахнет нарциссами. Он достает спички и пытается зажечь их одну за другой, но они гаснут. Снег такой белый, какими бывают лишь осколки фарфора. Бледно-голубой воздух заливает все, постепенно из него вырисовывается резкая, черная, как будто изломанная фигура. Холодные пальцы дотрагиваются до еще не застывшей воды. Что случилось с этим местом? Меня так долго не было здесь.

Города рождаются, живут и умирают, Лорэн, это естественно. Этот город умер, пока тебя здесь не было.

Какой-то резкий звук заставил меня очнуться. Я слишком сильно сдавила флакон, и он треснул. Стряхнув сверкающие голубые осколки, я попыталась сосредоточиться на повторном эксперименте с макияжем. Мне надо хорошо выглядеть сегодня вечером.

Две стороны монеты

Обожаю, когда заходят девушки. Особенно такие. И особенно когда они покупают нечто подобное. Блондинка, судя по всему, натуральная, однако всегда есть способ проверить.

Долго стояла перед монитором, где крутился один из фильмов садо-мазохистского направления "Fuck me hard" "Fuck me hard" (англ.) - "Трахни меня грубо", предоставляя мне возможность полюбоваться стройной фигуркой, нервными движениями тоненьких пальчиков, теребящих воротник жакета, под которым было надето маленькое платьице из черного шелка. Губы девушки слегка подрагивали на самых интересных моментах. Мне не нужно было смотреть на экран - я и так весь фильм знал наизусть, поэтому я вдоволь насладился созерцанием этого хрупкого создания.

Отвлечь ее от монитора мне удалось при помощи наручников - я просто снял их с витрины. Девушка услышала любимый звук и обернулась. Щеки ее залил слабый, но заметный румянец.

Она подошла ко мне и оперлась локотком о стойку, кивнув на наручники:

- Сколько?

Да и голос был довольно приятный, ласкающий слух. Уж не заигрывает ли она со мной, подумалось мне грешным делом, и я улыбнулся:

- Для вас - совершенно бесплатно.

Она улыбнулась в ответ, но я отдернул руку с наручниками, добавив:

- Но с одни условием.

- С каким же это? - девушка заинтересовалась.

- Во-первых, вы назовете свое имя, а во-вторых, я приглашаю вас на ужин.

- И только-то? - брови ее вздернулись. - Я-то думала, такой самец, как ты, решится на нечто гораздо большее.

О-го! Да она знает толк в таких вещах!

Она назвалась Рэнэ, и мы договорились поужинать у меня дома, благо живу я совсем рядом. Наручники я пока оставил у себя.

- Только подумай хорошенько, - предупредила она, - действительно ли ты этого хочешь, красавчик?

Я обещал подумать и, поцеловав ее в щечку, что, надеюсь, не было расценено как наглость с моей стороны, пошел считать выручку.

Закрыл лавочку, проверил сигнализацию, и понеслась моя индейская задница навстречу приключениям.

Рэнэ уже ждала меня на улице. По дороге мы купили бутылочку виски, а у девушки с собой оказалось несколько "косяков"*. Она сказала, что торопится на свидание и времени у нее всего пара часов. Маловато, конечно, но я и не такие вещи проворачивал за пару часов.

Когда мы хорошенько подзаправились, я слегка погремел наручниками, в знак того, что пора бы приступить и к главному блюду. Блондинка резко посерьезнела, одним движением плеч скинула с себя жакет, а я развалился на кровати, предоставив ей полную свободу действий. Свет она выключать не стала, показав, что не из скромненьких. Конечно же, я ожидал, что она выкинет нечто эдакое, и совсем не удивился, когда малышка взяла с тумбочки наручники и прицепила обе мои руки к изголовью кровати.

Я пытался говорить ей что-то подстегивающее, но, кажется, она была и без этого на взводе.

Сделав пару глубоких затяжек, она бросилась на меня, как тигрица, и буквально с мясом содрала всю мою одежду. До сих пор не зажили те глубокие царапины от ее острых коготков.

- Игра, действительно, начинает меня заводить, - сказал я ей тогда. - Только хотелось бы утром проснуться живым и, желательно, одним куском.

- Дорогой, ты сам этого хотел, - зашипела она, и я даже слегка испугался - уж очень кровожадно подрагивали ее губы, а минутой позже лихорадочный блеск ее глаз поверг меня в бездну панического страха за свою жизнь.

Больно упираясь коленками мне в живот, она вонзила ногти в мою грудь, будто хотела выдрать сердце.

- Эй, полегче! - крикнул тогда я, а она укусила меня за подбородок, и пребольно.

- Да ты, оказывается, слабак! - тяжело дыша, воскликнула она. - Как насчет того, чтобы поиграть по моим правилам? - и она, раскурив почти погасший косяк, поднесла его к моим глазам, медленно водя им из стороны в сторону.

Я счел за лучшее промолчать - тогда эта бестия, возможно, успокоится, и мы сможем заняться безопасным для жизни сексом. Хотя, надо сказать, вся эта история завела меня довольно сильно.

Не знаю, что ее остановило, но ослепить меня она не решилась, хоть и была довольно близка от своей цели - я видел, как трясутся от возбуждения ее руки.

По-моему, я тогда застонал. Она не выдержала и больно вдавила мне окурок туда, где кожа была довольно тонкой - между шеей и ключицей. Очень жаль, но мне пришлось потерять сознание.

Когда я очнулся, ее, понятное дело, и след простыл. О веселом времяпрепровождении напоминала только пустая бутылка "Jack Daniels", красные полосы засохшей крови на груди и вопящая о помощи шея.

Но самое главное - я по-прежнему был пристегнут к кровати наручниками. Оставалось надеяться, что квартирная хозяйка сейчас дома и не оглохла ненароком на оба уха.

Дневник Скаванджера

8.00 АМ - Подъем.

8.30 АМ - Завтрак.

1.30 РМ - Встреча с Саджаей. Не забыть узнать насчет чипэнддэйловского столика.

2.30 РМ - Зайти в Галерею посмотреть на работы этого выскочки Л.Дж.Коуэна*.

5.45 РМ - Обед с Дэвидсоном и Амбер. Постараться дать понять Дэвидсону, что я возмущен его шуткой.

10.00 РМ - Принять снотворное.

Dolce far niente
Dolce far niente (итал.) - Приятная праздность

Дэвидсон проснулся в прекрасном расположении духа. Его просто распирало от нездорового веселья. Вскочив с кровати и вовсю распахнув окно, Джон прыгнул на подоконник и приятным баритоном пропел:

- Volare*, о-о!..

Намарафеченные старушки, выгуливавшие поутру своих намарафеченных собачек, с недоумением глянули на своего обычно такого идеального соседа. Дэвидсон, заметив, что внимание публики завоевано, с удовольствием продолжил:

- Cantare, o-o-o-o!!! - не зная дальше текста в оригинале, Джон продолжил петь на тарабарском, с удовлетворением отмечая про себя, что его новая шелковая пижама изумительного сапфирового цвета потрясающе идет к густым светлым волосам, похожим, по его собственному определению, на сияние бескрайнего пшеничного поля в лунную ночь. Шавки, не выдержав такого безобразия, визгливо залаяли на Дэвидсона, который, в свою очередь, чуть было не ответил им тем же, но, поразмыслив секунду, решил пощадить нервы старушек. Он привык к своим милым соседкам, а если они сейчас все разом отправятся на тот свет, еще не известно, какая сволочь поселится рядом. Вообще-то, Джона не очень волновало, кто будет его соседом, но эти пожилые леди души в нем не чаяли и даже иногда приглашали на чай.

Дэвидсон спрыгнул с подоконника и направился в ванную, прихватив по дороге халат. В принципе, он ему был не нужен, в доме было тепло, но халат очень подходил под новую пижаму, а пижама подходила к волосам. Нет, Дэвидсон не был самовлюбленным идиотом. Просто он развивал "теорию разумного эгоизма". Кто же тебя полюбит, если ты сам себя не полюбишь? А потом, кто этим утром мог сказать Джону, насколько к лицу ему сапфировый цвет? И как он хорош вообще, безо всякой пижамы?

Бережно водя зубной щеткой по новенькой эмали, которую он недавно напылил на все зубы по самой современной технологии, Дэвидсон смотрел на себя в зеркало и мысленно отвешивал комплименты. В свои тридцать восемь он выглядел как юноша - безупречная кожа, чудесные волосы и поджарая фигура. Закончив с туалетом, Джон еще раз взглянул в зеркало и, решив что сегодня он бледноват, достал из маленького ящичка тени для век и еле заметно подвел глаза. Делал он это часто и столь искусно, что совершенно невозможно было догадаться. А глаза того стоили. Оттенок их менялся в зависимости от выражения; иногда собеседнику становилось нехорошо от этого калейдоскопа в глазах Дэвидсона, тогда как лицо его в целом изображало чисто английскую маску спокойствия и легкого высокомерия.

Полностью довольный собой, Джон облачился в светлый серо-голубой костюм, который прекрасно смотрелся с серебристым "порше", и, напевая "Volare" теперь уже про себя, направился в гараж.

У Дэвидсона была одна большая слабость - он ужасно любил автомобили. Роскошные, сверкающие, огромные, как пароходы. Темно-синие, черные, серебристые, на все случаи жизни. Даже костюмы Дэвидсона всегда гармонировали с цветом машины. Хотя, вернее было бы сказать, что машины и костюмы подходили под цвет глаз Дэвидсона, поскольку себя он любил больше всего. Однако, у этой большой слабости была одна маленькая тайна, запертая в отдельном гараже, ключ от которого хранился в его сейфе в единственном экземпляре.

Этой маленькой тайной был голубой "ягуар".

Дэвидсон говорил себе, что это пушло, просто предел безвкусицы, но ничего не мог с собой поделать. Иногда, когда ему становилось совсем невмоготу, он дожидался сумерек, одевался в черное с ног до головы и незаметно прокрадывался к дальнему гаражу. Трясущимися от возбуждения руками Джон осторожно отпирал замок, стараясь не греметь, проскальзывал вовнутрь, плотно запирал за собою дверь, включал фонарик и с замиранием сердца смотрел на свое сокровище, боясь даже дотрагиваться до сверкающей голубизны.

Роскошный спортивный кабриолет, выполненный по специальному заказу, шестьдесят седьмого года выпуска. Круглые фары, спицевые серебряные колеса, поршневые гайки с восьмидюймовыми выступающими отростками, способными "вскрыть" соседние машины, словно консервный нож. Руль цельного грецкого ореха, коричневый кожаный салон, покрывала из норковых шкурок на заднем сидении. Первая в истории машина с гидроусилителем, которая обгоняет "феррари" и по проходности соперничает с "лэнд ровер диллинджер". Как гласит рецензия, машина сия - для пижонов, мотов, профессиональных карточных игроков и жиголо.

Иногда в его крови играло хорошее виски, и тогда он отваживался включить в гараже полный свет. Но видение голубой мечты становилось таким реальным, что грозило исчезнуть в любой момент. Джон мгновенно выключал свет и долго сидел в углу с одним фонариком, погрузившись в приятные мечты о том дне, когда он сделает пластическую операцию, поменяет имя, изменит голос и сможет, наконец, смело сесть за руль небесно-голубого "ягуара", лихо рассекая туманы предместий и радостно вопя на крутых разворотах. И никто, никто не сможет сказать ему, Дэвидсону, что голубой "ягуар" - это верх пошлости, потому что это будет уже не он, а совсем другой человек.

Так сладко мечтал Дэвидсон, сидя в темном углу и блаженно улыбаясь, отчего, правда, могли образоваться морщинки вокруг глаз. Но мечтам этим не суждено было сбыться никогда, потому что себя Джон любил больше всего.

Обед с лобстером

У меня часто бывают приступы необъяснимого страха. Просыпаясь среди ночи от нахлынувшего ужаса, я сжимаю в руке кинжал, который всегда лежит в изголовье кровати, и, затаив дыхание, долго прислушиваюсь к тишине. Отдавая себе отчет в безосновательности своих страхов, я, тем не менее, начинаю бояться чего-то бестелесного и невидимого.

Еще чаще бывает, что я вообще не могу уснуть до утра и сижу на кровати, поджав ноги и крепко сжимая в руках все тот же кинжал. Каждая тень, каждый шорох заставляют сердце подскакивать к горлу. Дыхание замирает от ужаса. Кровь громко стучит в висках, мешая услышать опасность.

"Все в порядке, Амбер, ты дома одна, - говорю я себе. - Успокойся, ты же не хочешь попасть в психушку".

Через несколько часов таких мучений я обычно не выдерживаю, срываюсь с кровати, бегу к бару и делаю пару больших глотков чего-нибудь крепкого. Жар разливается под кожей, начинает кружиться голова, чувство страха немного затихает и, чуть осмелевшая от алкоголя, я разжимаю побелевшие пальцы и мучительно засыпаю, уже больше не в состоянии бороться со свинцовой тяжестью, давящей на веки.

В одну из таких ночей я проснулась от тихих шагов за окном. Уставившись широко открытыми глазами в темноту и ухватившись за нож, я напряженно вслушивалась в тишину, пытаясь уловить, откуда доносятся шаги. Где-то еле слышно заурчал мотор, а потом все стихло. Еще немного подрожав под одеялом, я залезла в бар. Алкоголь утопил страхи, и я провалилась в сон, словно в темный туман, вязкий и тяжелый, и барахталась в нем весь остаток ночи.

Едва проснувшись на следующий день, я набросила шелковое кимоно и вышла на крыльцо. Легкий ветерок старательно принялся за мою голову, и через несколько минут мне стало гораздо лучше. Солнце уже почти стояло в зените и было тепло. В это субботнее утро меня некому было растолкать вовремя, потому что Мартин отсутствовал уже неделю.

Прикрыв рукой глаза от солнца, я взглянула на стоявший под развесистым платаном свой старый кабриолет, облепленный сорванными грозой листьями.

Ужасно захотелось есть и, уже повернувшись, чтобы идти обратно в дом, я вдруг заметила на полу у самого порога голубой конверт и желтую орхидею. Ночные шаги вновь зашуршали в ушах, и на миг в глазах потемнело. Помедлив, я подняла конверт и распечатала его дрожащими пальцами. Внутри оказалась тисненая белоснежная карточка.

"Дорогая Амбер, разреши пригласить тебя в ресторан. Я буду с другом, поэтому лучше, чтобы нас в итоге было четверо.

Буду рад видеть тебя сегодня в пять вечера у твоего подъезда.

С уважением,

Д-Д."

Первой моей реакцией было "вот нахал!" И все это, можно сказать, после мимолетного знакомства! Та романтическая встреча оставила после себя смешанные чувства Я вспомнила его остроумие, обаяние, живую мимику и жестокие губы... Но, безусловно, Дэвидсон мне нравился. Он являл собой восхитительную смесь аристократизма, снобизма и убийственного очарования. Так это он бродил ночью по моему саду словно вор или маньяк?!

Несмотря на это, я ни минуты не сомневалась, что отвечу на его приглашение. В последние два года, с тех пор как мои родители уехали работать в Сингапур, мне было довольно одиноко. Потом, правда, появился Мартин, но это произошло скорее против моей воли. Мы никогда не были близки. Мартин смотрит на меня с благоговением, для меня же он просто вроде квартиранта. Когда он в доме, мне немного спокойнее. К тому же он шикарно готовит, помогает убирать комнаты и мыть машину. Когда мне не до него, Мартин сидит где-нибудь с книгой, напялив наушники и подергивая ногой в такт музыке. С ним удобно, как с кошкой, только и всего. Так что в данном случае мне оправдываться перед собой незачем.

Ну так вот, немного почертыхавшись, я стала думать над вечерним нарядом и вспоминать, как пользоваться рыбной вилкой. Задрав ноги на стол и потягивая сок, я погрузилась в размышления и мысленно репетировала, как буду вести себя перед этим павлином.

После долгих мучений я решила не играть никакую роль, а быть самой собой, какая есть. Просто затаиться и понаблюдать за ним. В последнее время такая манера общения спасала меня от лишней боли и разочарований.

Ровно в пять к моему дому подкатил пунктуальный Дэвидсон. Я увидела его в окно и пришла в ужас, потому что встретить Джона только с одним накрашенным глазом было совершенно невозможно. Что делать? Схватив полотенце и приложив его к "голому" глазу, я побежала открывать.

- Какого черта ты залезал ночью в мой сад?! - вместо приветствия выпалила я. Он обнажил в улыбке свои великолепные зубы и, проигнорировав мою реплику, с наигранной заботливостью поинтересовался:

- Что случилось? С тобой все в порядке?

Да, вид действительно идиотский - пол-лица замотано огромным махровым полотенцем.

- Да, ерунда! В глаз что-то попало.

- Давай я посмотрю.

- Нет! - я отскочила от него как ошпаренная и загородилась рукой.

- Что ты так испугалась? Я не собираюсь ковырять у тебя в глазу ножом, - пошутил Джон.

- Нет, спасибо! Я справлюсь сама, - и, оставив гостя, убежала к себе наверх.

От волнения я никак не могла напялить на себя платье. Оно надевалось то наизнанку, то задом наперед, да к тому же еще было красного цвета. Ненавижу красный цвет! Но, говорят, мне идет.

Когда я спускалась по лестнице, ноги заплелись и я чуть не свалилась кубарем. Представляю, как бы Дэвидсон собирал с ковра мои ребра! Потом аккуратно сложил бы их в ошметки красного платья, завязал и... Интересно, куда бы он их дел? Пока я об этом думала, Джон церемонно подвел меня к шикарному "ягуару", приветливо поблескивающему черными боками и серебряными спицевыми колесами, но дверцу открывать не спешил. У меня возникло чувство, что он вот-вот скажет: "Познакомься, Амбер, это мой автомобиль". Эта фраза, казалось, уже готова была и в самом деле сорваться с его губ, но я опередила его:

- О, какая машина! - голос мой прозвучал чересчур восхищенно. - Такие не часто встретишь. Коллекционная штучка какого-нибудь пижона или жиголо. Смотри, какие круглые фары. Она сделана году в семидесятом, - заключила я, гордясь своими познаниями и в этой области.

- В шестьдесят восьмом, - поправил меня Дэвидсон. - Это моя машина, - он галантно распахнул передо мной дверцу. Он все-таки сказал это!

Я опустилась на пушистое покрывало и, вся внутренне сжавшись, почему-то представила, что он наблюдал за моими окнами в подзорную трубу. От этого предположения меня просто передернуло, но в следующую секунду я уже со смехом думала, как, интересно, выглядит со стороны девушка, сидящая на кровати с бутылкой виски и ножом в руках.

Всю дорогу мы говорили о погоде, искусстве, бразильском карнавале, антикварных столиках в стиле "буль"* и преимуществах лыжных курортов Швейцарии. Он с энтузиазмом рассказывал и с таким же энтузиазмом хохотал.

Мы заехали за Рэнэ ровно на полчаса позже срока.

- Рэнэ, прости, это я виновата! Ничего не могу с собой поделать. Наверное, в ад я и то опоздаю!

Рэнэ хищно сверкнула глазами:

- Не волнуйся, Амбер, без тебя не начнут.

Дэвидсон явно оценил этот мрачный юмор, потому как очень резво подскочил к Рэнэ, галантно поцеловал ей руку и открыл дверцу кабриолета.

- Да, Рэнэ, это и есть Джон Дэвидсон. А это - Рэнэ, - спохватилась я.

Джон снисходительно улыбнулся, а Рэнэ, похоже, съела на завтрак ежа.

- Я догадалась, Амбер, спасибо.

Я чувствовала себя полной идиоткой, а от красного цвета моего платья становилось еще хуже. Ехали мы молча, Джон включил радио и напевал себе под нос что-то вроде "воларе-кантаре".

Вечер был сказочный: солнце залило все вокруг розовым светом, каштаны цвели как сумасшедшие и нагревшиеся на солнце цветы источали дурманящий аромат.

Я любовалась на черные жемчужины, прильнувшие к шее Рэнэ. "Жемчуг любит тепло кожи и свою хозяйку. Если его не носить, он умирает", - вспомнила я бабушкины слова.

- Я хотела бы стать одной из этих жемчужин, - вырвалось у меня вслух.

У причала нас ждали Скаванджер и огромный корабль-ресторан, похожий на плавучий ледяной дворец. Он был весь из стекла, а у самой кромки воды его опоясывала цепь мощных фар, точно как у летающей тарелки. Внутри было просторно, интерьер выдержан в классическом стиле, мебель черного дерева, красный шелк, витые подсвечники.

Все было прекрасно - река, корабль, закатное небо, живая музыка, чудесные вина. Прекрасно до тех пор, пока Дэвидсон радостно не объявил:

- Сейчас принесут лобстера!

"Боже! Я не умею его есть!" - стрельнуло у меня в мозгу. В ужасе посмотрев на Рэнэ, я прочитала в ее глазах ту же самую мысль. От этого стало немного легче, и я натянуто улыбнулась Джону. Втайне я надеялась, что Рэнэ попросит взамен что-нибудь другое, например, лягушачьи лапки.

- Послушай, Джон, я бы не отказалась от лягушачьих лапок взамен лобстера.

- О, конечно, Рэнэ! Лягушки тоже обязательно будут! - воодушевленно воскликнул Дэвидсон.

Итак, чему быть, того не миновать - лобстера все же принесли. Он манерно разлегся на блюде и нагло пялился на нас с Рэнэ. Скаванджер молчал и плотно сжал губы, чтобы слюни не капали на шикарный галстук. Я сидела словно каменная, боясь пошевелиться и сделать что-нибудь не так. Рэнэ тоже не двигалась. Дэвидсон был занят разговором с официантом и не видел нашей неадекватной реакции. Наконец, Скаванджер не выдержал, схватился за специальные щипцы и первым принялся за лобстера.

- Джон, я не умею есть лобстера. Эти ужасные щипцы... - пролепетала я заплетающимся языком.

- Прекрасно! Я тоже ненавижу эти щипцы! Предлагаю есть старым испытанным способом, - Джон демонстративно подтянул рукава и, мечтательно вздохнув в предвкушении блюда, схватился за лобстера обеими руками.

Скаванджер, увидев такое безобразие, чуть не поперхнулся, отбросил прибор и закашлялся, закрываясь салфеткой.

- Джон, как ты можешь! Это же неэстетично! - брезгливо морщась и возмущенно взмахнув руками воскликнул он.

Дэвидсон, видя такую острую реакцию своего старого друга, с еще большим усердием принялся грызть оторванную клешню, желая подразнить этого зануду. Мы с Рэнэ так громко расхохотались, что на нас обернулись все сидящие за соседними столиками.

Весь вечер Джон шутил и был убийственно обаятелен, в то время как Скаванджер продолжал дуться на него то ли из-за лобстера, то ли еще из-за чего, что очень веселило Дэвидсона.

Перед десертом мы с Рэнэ удалились попудрить нос. Стоя в дамской комнате у зеркала, мы обменивались впечатлениями. Когда я поделилась с Рэнэ, что Джон ничего не хочет от меня в смысле интима, глаза ее жалостливо заблестели:

- Бедненький... - задумчиво сказала она и, не слушая меня дальше, двинулась к выходу.

Вот уж не ожидала от нее такой сентиментальности. Я пожала плечами и, взглянув в зеркало, улыбнулась отражению.

Вечер сказочно завершился клубникой со сливками и роскошным шампанским. Когда мы собрались уходить, я поняла, что без посторонней помощи идти, как полагается истинной леди, не могу. Поэтому я уцепилась за того, кто оказался ближе. Ближе всех оказался Скаванджер. Я уже приготовилась выслушать его нравоучения и заранее скукожилась. Но их не последовало, моя опора пребывала в глубокой задумчивости. Взгляд у Скаванджера был настолько нехарактерно для него отрешенный, что я опасалась, как бы он не уронил меня с мостика, ведущего с корабля на берег.

- Спасибо милым дамам за прекрасный вечер! - театрально расшаркался перед нами Дэвидсон.

Он усадил Рэнэ в свою машину и помахал нам рукой на прощание. Так, значит меня домой повезет Скаванджер, ну и ладно. Я устало плюхнулась на заднее сидение.

- Спокойной ночи, Джон! - помахал в ответ Скаванджер. - Да, забыл тебе сказать, дружище! Твоя машина... Этот цвет совершенно не идет к твоему галстуку. Что-то у тебя с колористикой не в порядке.

Тот не успел ничего ответить - автомобиль Скаванджера рванул с места, как ракета. Но я точно знала, что сегодня ночью Дэвидсон спокойно спать не будет.

Побочное действие алкоголя

Холодно. Сидя на открытой веранде в плетеном кресле-качалке, закутанная в большой плед, я бессмысленно смотрела в пространство и покачивалась. Отсюда открывался замечательный вид на сад, старый и заросший. В сгущающихся сумерках постепенно растворялись очертания деревьев; они, словно живые, тянули ко мне свои ветви. Я боялась сделать какое-нибудь резкое движение, чтобы не разрушить все еще витающее в воздухе очарование так прекрасно начавшегося дня. Улыбка Дэвидсона и глаза Рэнэ являлись по очереди пред моим внутренним взором. Но душу согревал только "Johnny Walker" в своем неизменном красном сюртуке. Пожалуй, он мой самый близкий друг, единственный, кто не покинул меня этим вечером. Задумчиво посмотрев на полупустую бутылку, я подмигнула человечку на этикетке. Он куда-то очень спешил и даже придерживал черный цилиндр рукой, чтобы не сдуло.

Как хорошо сидеть вот так, ничего не делать и ни о чем не думать. Улыбнувшись, я повертела в руке длинный зубчатый нож, которым чистила апельсин, слизнула с него сок и завороженно посмотрела на лезвие, матовое от моего дыхания. Тишина, алкоголь в крови и это гипнотизирующее свечение... Я совсем расслабилась, закрыла глаза и размякла.

Вдруг - удар! Я вылетела из кресла, больно стукнулась локтем, плед накрыл меня. Еще удар! Кто-то обмотал мне голову, не давая дышать. Пытаюсь закричать, но не могу. Оцепенела от ужаса. Удар! В живот. Еще удар! Вкус крови во рту. Соленая... Наконец этот кто-то срывает с меня плед. Воздух! Темнота. Никого. Кажется, меня оставили в покое. Глотаю кровь, пытаюсь встать. Стены, где они? Мне нужно опереться. Как болит... Я почти встала. Я жива. Как темно... Ничего не вижу. Нет сил двигаться... Где-то был плед. Я полежу немного, а потом наступит утро, может быть... А может быть и нет.

- Эй, ты что! Ведь простудишься! Здесь так холодно!

Я судорожно дернулась и открыла глаза, тут же ослепнув от яркого света - и снова зажмурилась. Боже, я действительно провалялась здесь до утра! Чьи-то руки подняли меня с кресла.

Пока Мартин нес меня в гостиную, виски жутко пульсировали и в кружившейся голове билась только одна мысль: надо меньше пить!

Он опустил меня на диван, укутал в свой огромный свитер и пошел варить кофе. Я сидела по-турецки, качалась из стороны в сторону и ни-че-го не соображала. В глазах мелькали обрывки воспоминаний: деревья, плед, человечек в красном сюртуке, соленый привкус крови, слезы, все болит... Не понимаю почему, но я хочу все это вернуть, мне нужно увидеть своего ночного гостя. Мартина убить мало! Какого дьявола его принесло именно сегодня?!

- К черту тебя, к черту!

По-моему, у меня началась истерика.

Вошел Мартин с чашкой дымящегося черного кофе и протянул ее мне. Усевшись прямо на пол у дивана, он смотрел на меня как-то по-детски. От злости хотелось выплеснуть кипяток прямо ему в лицо. Секунду поразмыслив, я решила, что тогда придется возиться с его ожогами, и стала угрюмо отхлебывать горячую черноту. Меня не радовала даже любимая чашка с Винни-Пухом*.

- Ты обещала мне завязать с транквилизаторами, - укоризненно глядя, сказал Мартин.

"Ничего я тебе не обещала", - подумала я про себя и, стараясь не глядеть на него, медленно пила кофе и вспоминала маленькую девочку, которую видела вчера в парке. Она сидела посреди цветочной клумбы и укачивала что-то непонятное. Я подошла ближе - это был мертвый ворон. Девочка то складывала, то расправляла ему крылья, а потом стала напевать что-то вроде: "Вот зажгу я восемь свеч, ты в постельку можешь лечь...", дальше я не запомнила. Мне стало неуютно. Поежившись, я спросила:

- Отчего умер ворон?

- Его убили, - ответила девочка.

- Кто же его убил?

- Л.Р. - ответила она и заговорщицки прижала палец к губам.

Мне почему-то не захотелось продолжать беседу, и я ушла, оставив эту странную парочку в одиночестве. Издалека я обернулась: море белых тюльпанов, а среди них - девочка в розовом платье держит на руках большую черную птицу.

Кофе в чашке закончился. Мне стало немного лучше и, благодарно потрепав шевелюру Мартина, я пошла к себе.

Листая свои школьные дневники, которые до сих по хранила, я не могла отделаться от ощущения, что писал их кто-то другой. Настолько не мои были в них мысли и чувства, стремления и желания. Как меняются люди. И обычно не в лучшую сторону. За что я не люблю детей, так это за то, что потом из них вырастают монстры. А пока эти чудовища носят миленькие беленькие крылышки, как у ангелов. Прекрасный маскарад!

Подойдя к окну, я выглянула в заросший сад. Вдали над деревьями сказочные светло-розовые облака медленно закрывали солнце. "Навсегда", - подумала я и грустно поплелась вниз.

Уже на лестнице почуяв соблазнительные ароматы, я ускорила шаг. Мартин чудодействовал на кухне. Смакуя его кулинарное творение, я говорила себе: "Посмотри на него хорошенько. Ну где ты найдешь другого такого? Он боготворит тебя, исполняет любые твои желания, буквально сдувает пылинки. Почему бы тебе не подарить ему хоть немного своей любви?" И тут же сама себе отвечала: "Ну смотрю я на него. Весь такой правильный, хороший. Сначала школа-колледж-институт, потом очки-галстук-дипломат, потом дом-машина-круглый счет, а потом его черви съедят, как и всех. Только, думаю, есть они его будут безо всякого удовольствия, потому как пресный он очень".

Я уставилась на кровавый бифштекс на своей тарелке и представила, что это Мартин. Только вот какая его часть?

- Откуда у тебя эти синяки на шее? Да и на руках тоже? - спросил Мартин.

Я равнодушно посмотрела на руки. Действительно, синяки.

- Не знаю, у меня слабые сосуды.

- Но не могли же они появиться сами собой! - не унимался мой дорогой.

- Кто их знает, пришли и остались, - я бессмысленно смотрела на столовый нож.

- Кто же их привел? - решил подыграть мне Мартин.

- Я не видела, он накрыл меня пледом.

- Кто "он"?

- Ну, он...

Мартин потряс меня за плечо:

- Ты что, опять наглоталась какой-нибудь дряни?

Я отрицательно помотала головой.

- Слушай, тебе надо к психоаналитику. Не обижайся, но это действительно так. Хочешь, пойдем вместе?

Глаза у него были влажные и печальные, как у коровы.

Я тут же представила себе Мартина на сеансе у психоаналитика: "Доктор, у меня проблемы. Я слишком хороший, у меня куча положительностей. Они мучают меня днем и ночью. Я больше не могу так, доктор! Избавьте меня от них!"

Мне стало ужасно смешно, и я расхохоталась.

Night flights
Night Flights (англ.) - Ночные полеты

Проводив Рэнэ до дома и оставив машину на парковке в нескольких кварталах от центра, Дэвидсон решил пройтись.

Он любил бродить по темным улицам. Опасность его не пугала. Он сам был способен напугать ее. Ночью открывалась вся подноготная города, такого аристократичного и чопорного при свете дня. С наступлением темноты высокомерные горожане расстегивают все пуговицы своих строгих пиджаков и позволяют себе снять маску, которую носят днем. Те же, кто не носит пиджаков, - боятся дневного света и отсиживаются в своих затхлых норах, задыхаясь от ожидания ночи.

Джон шел по переулку, избегая света редких фонарей. Это был район подвальных баров, сомнительных прохожих и магазинчиков со специфическим ассортиментом. В одной из витрин два манекена, облаченные в садомазохистские ремни, очень неестественно изображали сцену насилия. "Какая дешевка", - подумал Джон и, презрительно хмыкнув, прошел мимо. У следующей двери стоял чернявый тип, который, завидев Дэвидсона, сделал деловое лицо и очень вежливо обратился к такому элегантному джентльмену:

- Сэр, не желаете ли милую девушку? У нас есть очень изысканная особа, специально для вас. Хотите - одну, а хотите - двух.

- Я бы предпочел половину, - Джон пристально посмотрел ему в глаза.

- Как половину? - опешил тип.

Дэвидсон вплотную приблизился к парню и, все так же пристально глядя в глаза, положил руку ему на плечо.

- Ну, знаете, это особое удовольствие. Называется "отрежь ей голову и оттрахай в трахею".

Чернявый вытаращил глаза и судорожно глотнул воздух.

- Хочешь попробовать? - вкрадчивым голосом спросил Дэвидсон, запрокинув голову назад и соблазнительно приоткрыв рот, как девушка с обложки журнала "Playboy".

Парень съежился и не смел шевельнуться. Кто мог ожидать такое от этого с виду вполне нормального джентльмена?

- Ну же?

Зазывала ничего не ответил - его хватил столбняк, и только нервно подергивалось лицо.

- Ты слабак, - разочарованно сказал Дэвидсон и сделал шаг назад. - Трахать девочек по пьянке - это все, на что ты способен. Очень банально.

Джон засунул руку в карман пиджака, и через секунду перед глазами парня блеснуло широкое лезвие. Тот вжался в стену.

- Посмотри на свое лицо.

В металле отражалась пара вытаращенных глаз.

- Тупая свинья, ты умрешь, - Джон улыбнулся. - Умрешь от скуки.

Он защелкнул лезвие, засунул нож обратно и, повернувшись, неспеша пошел прочь.

Джон бродил по улицам и всматривался в лица. Пестрая публика ночного мира всегда тянула и привлекала его. Он искал типажи для своего любимого развлечения - Дэвидсон был страстным фотографом. Но никто, почти никто, не знал об этом. Только его модели и редактор журнала, которому он продавал свои шедевры.

Вот там, у стены, стоит мулатка. Сразу видно, что ее кровь - это настоящая адская смесь. Экзотическое лицо, далекое от идеальной красоты. Но именно это и привлекало его.

Пока Джон издали рассматривал ее, из бара выполз длинноволосый парень в синих джинсах и мятой майке, показавшийся знакомым. Он вразвалку подошел к негритянке и схватил ее за задницу. Она заулыбалась. На его руке Джон сразу заметил дорогие часы, очень дорогие. Точно такие, как у него самого. Дэвидсон оскорбленно хмыкнул и отвернулся. "Дешевая подделка и дешевая баба", - презрительно сощурив глаза, подумал он и пошел дальше.

Одна из витрин была особенно ярко освещена. Это невольно привлекло внимание Дэвидсона, и он решил зайти. Неоновая надпись над входом гласила "VIDE-O!". Магазинчик был небольшой, вдоль всех стен почти до самого потолка располагались стелажи с бесчисленным количеством видеокассет. Под самым потолком по всему периметру зала стояли телевизоры, вплотную друг к другу, штук десять. На всех экранах голые леди и джентльмены развлекались по полной программе. Причем звук был также включен на полную громкость у всех десяти. Видеокассет было так много, а обложки такие яркие, что рябило в глазах. Все строго классифицировано, на каждой полке табличка: "мягкое порно", "садомазохизм", "гомики", "лесбиянки", "некрофилия"*, "зооэрастия"*... Вобщем, на любой вкус и цвет. Над кассой висел огромный цветной плакат с надписью "Новинка сезона! Особое удовольствие! Беременные телки! Только у нас!" Дэвидсона чуть не стошнило. Он схватился за горло и сдавленным голосом прохрипел стоявшему за кассой абсолютно лысому парню в ярко-сиреневых колготках:

- Меня интересуют жесткие игры. Вы понимаете? Изощренные инструменты и много крови.

- Пытки что ли?

Дэвидсон взбесился от такой тупости и схватил парня за кольцо в носу:

- Нет, дружок! Пикник с семьей на берегу озера!

Педик ухватился за свой нос, пытаясь спасти его от этого сумасшедшего.

- Хорошо-хорошо, я вас понял, отпустите пожалуйста... - прогундосил он.

Джон убрал руку и закатил глаза. Парень попятился к стелажам, боясь поворачиваться к Дэвидсону спиной, и не глядя набрал с полки штук двадцать кассет.

- Вот, пожалуйста, все что вам угодно, - он положил кассеты перед Джоном и сделал пару шагов в сторону.

- Надеюсь, это не бутафория? - раздраженно спросил Дэвидсон.

- Что вы имеете в виду? - парень зашел за кассу.

- Если здесь кетчуп вместо крови и муляжи вместо трупов, я вернусь и сделаю из тебя шнурки, - глаза Дэвидсона потемнели, зрачки сузились, и парень наделал лужу, испортив такие изумительные колготки. Человек он был пуганый и нервный.

Дэвидсон швырнул на кассу купюру и, захватив несколько кассет, вышел из магазина, напоследок пнув ногой резиновую бабу у двери.