Сигарета чадит, как дымовая шашка, - я курю на лестничной клетке. В клетке. За дверью спит дочка, муж читает что-то научное. А я думаю о том, что эти мои покурилки - то же блядство, только более социально приемлемое, но, может быть, более опасное. Сейчас затушу бычок о грязный подоконник и вернусь в свое семейное благополучие - вот только еще одна затяжка...
Коктебель, 1
Папироса чадит, как дымовая шашка, но зато хоть немного скрадывает окружающее убожество: мы забрели в третьесортный кабак. Раздирая перепонки, грохочет пьяненький оркестрик, шайка существ отплясывает что-то на покрытом более чем подозрительными пятнами полу.
- Это невозможно, - стону я.
- Да ладно тебе, - сомнамбулически бормочет Инка, - отнесись к этому, как к фарсу. Смотри на все со стороны - так даже интереснее.
- Слушай, если я хочу фарса, я иду смотреть Феллини! А это не фарс. Это маразм!
Но я, однако, пытаюсь "смотреть со стороны". Вижу дым дешевых сигарет (без ментола), такой густой, что кажется - вот-вот из него полезут неуспокоенные души ерофеевских алкашей, бичей, застреленных честных пацанов и еще черт знает кого. Вижу много крепко выпитых харь обоего пола, двух проституток с местными мафиози, слышу чудовищные завывания оркестра. В сиреневый туман налакированная рыжая девица на негнущихся ногах в третий раз вальсирует через весь зал сделать "пи-пи". И в третий раз врезается в стоящий посреди зала столб, - девчонки ржут. Девица ласково ощупывает кавалера, но, решив, видимо, что фигура не та, продолжает победное шествие к выходу. Возвращается она всякий раз чуть более вертикально, чем выходила.
Инка, добрая душа, решив адаптировать меня к среде, шепчет:
- Смотри! Вон тот лысый из ансамбля похож на Марка - тот же тип.
(Марк - это мой муж, прекрасный человек и стоящий мужик, объект тайной Инкиной зависти).
Я взвизгиваю так, что оглядываются с соседних столиков:
- Что-о-о??! Ты что, совсем тут стукнулась?? У моего мужа интеллект в лице! А этот - полный дегенерат!!
Но зачем же так орать, немного погодя думаю я, и, решив быть объективной, примирительно добавляю:
- Впрочем, у этого тоже интеллект, только какой-то физиологический.
Отпиваю шампанского (может, повеселею), прикуриваю очередную сигарету (зачем разоряться на зажигалки, я могу их одну от другой зажигать) и заявляю:
- Вcё! Я сижу как все и не говорю больше ни одной гадости - балдейте!
Но тут происходит нечто неожиданное - лысый "тип моего мужа" начинает петь. Минуту вся наша девичья четверка сидит тихо. Затем я шевелюсь первая:
- Ин, я сошла с ума, или он и правда классно поет?
- Правда, - так же обалдело отвечает она, - хотя тут просто по определению никто хорошо петь не может... Дальнейшие наши критические изыски тонут в волшебном голосе, который летит над нами, и, кажется, вылетает из прокуренного кабака прямо в звездное южное небо. Он обволакивает, лишает воли, заставляет жить и умирать с ним и в нем. Он сильный, очень сильный, и одновременно мягкий, он жестокий и доверчивый, независимый и абсолютно беззащитный. Becь из противоречий, он удивительно гармоничен, и еще в нем есть что-то, неопределимое словами - завораживает сам тембр.
- В его голосе есть что-то мистическое, - говорит Инка, — и, пo-моему, он знает об этом. Знает о своей власти.
- Власти над кем, интересно? - уточняю я про себя. Судя по всему - над нами, потому что наша компания определенно впала в массовый психоз. Я смотрю на Инку и вижу точное свое отражение - карие глаза уплывают куда-то в бесконечность, она напоминает побежденного гладиатора, не имеющего сил оторвать глаз от победителя, которому с трибун дают знак пальцем вниз. Наши глаза встречаются, и мне становится не по себе - неужели я так влипла? Пытаясь стряхнуть наваждение, я нарочито бодро объявляю:
- Да, девчонки, такому мужику я отдалась бы за коробок спичек!
Они хихикают, кривовато, но с сочувствием.
- Heт, - уточняю через минуту, - можно и без коробка, тем более, у меня зажигалка!
- Тогда занимай очередь, - подозрительно елейным голосом советует Лена, - как раз и будешь четвертой.
- Это почему? - спрашиваю.
- Ну как... Галька - первая, она его еще раньше приметила, я - вторая, у меня живот болит, Инка... Инка тоже хочет! А у тебя большое чувство - оно выдержит!
Куда девалась моя хандра, мы хохочем, как сумасшедшие, а рыжая девица, в очередном раз обнявшаяся со столбом, кажется мне почти родной.
Когда смех начинает затихать, Инна, посерьезнев, замечает:
- Это бесполезно, Анют, ты его не раскрутишь. Смотри, как он зажат, - он не подпустит никого на близкое расстояние. А телок ему и так, похоже, хватает.
Я понимаю, что блудная Инночка примеряет на себя, исходя из немалого жизненного опыта и врожденной психологичности.
- Согласна, все так, и все же... Все же не знаю как, но сегодня ночью он будет мой! - заявляет моим голосом какая-то сумасшедшая. Инка, обалдев от такой наглости, смотрит на меня с видом, говорящим:
- От тебя, конечно, всего можно ожидать, но в данном случае - задача для двоих, а что касается него - шансов нет.
Я и сама с трудом представляю, куда это меня понесло, и умолкаю. К тому же я плохо понимаю, что я имела ввиду под словами "будет моим". Но у меня откуда-то возникает странное ощущение, что я имею власть над этим человеком, и могу ее использовать... Ага, мания величия на фоне комплекса неполноценности, - успокаиваю я себя. А тем временем осторожно разглядываю лысого, пытаясь понять, как за столь заурядной внешностью может скрываться такая глубина и сила чувства? И удивительная, какая-то животная эмоциональная честность. Больше всего, пожалуй, он похож на неандертальца. Впрочем, при ближайшем рассмотрении его внешность перестает казаться такой уж заурядной. Невысокий, жесткий, как монгольская тетива или теннисный мячик. Густые темные волосы вокруг вполне приличной лысины, порядком крючковатый "индейский" нос, рот коварного алкоголика, желто-карие, какие-то "рысьи" глаза - умеет смотреть без взгляда - тоже мне, чеширский кот наоборот! Ногой отбивает ритм - что-то хулиганское в этом движении! И ни одной юбки не пропустит - интересно, он и на нас так зыркал, когда мы входили?
- Короче, я пошла ссать (вот так изъясняются нынче интеллигентные столичные дамы!), кто со мной?
Инка присоединяется, и мы отчаливаем. Лысый маячит у входа: у ансамбля перекур.
Нет, у меня никогда не разовьется такой прыти! Я вижу, как Инка, порхнув мимо меня, сообщает лысому:
- А вы знаете, у вас очень красивый голос, и вы прекрасно поете, правда!
"Ах ты, с... Кавалерист-девица!!" - думаю я.
Однако вижу хитрую рожу лысого и слышу шипение в ответ:
- У-ти пуси!
Инка удаляется с нокаутом, утешая себя мыслью, что это нокдаун.
- Нет, Анют, это безнадежно, - в конце концов горестно пыхтит она. - "У-ти пуси" - это конец!
- Хорошо хоть не пистолет, - механически бормочу я.
Я не разубеждаю ее - сейчас каждая за себя...
Кабак пустеет, музыканты собирают шмотки. Кто-то из них прибредает к нам в надежде прикадриться. Видя, что мы не против, постепенно вокруг нас собирается вся компания. Мы сидим, как кошки у большого блюдца. Ага, вот и он! Присаживается за наш столик, что-то плетет Галке, подмигивает Инке, свободной рукой пытаясь невзначай ухватить плечико Лены... Что ж, это сразу было ясно! И вдруг - быстро смотрит мне в глаза - так что никто, кроме нас, не видит. А в глазах у него...
Я вжимаюсь в угол.
- Мы сейчас отнесем инструменты и вернемся, - говорят ребята и уходят. Он исчезает, как привидение.
- Пора сматывать, - говорю я, - обойдемся без продолжения.
- Да ладно тебе, все равно спать неохота... - Черт, эти бестолочи не понимают! - К тому же ты сама что-то там про коробок спичек свистела...
- Уже раздумала.
- Тем более, нам больше достанется, - смеется Лена. - Так что не ломай кайф.
Оркестранты возвращаются - его нет. Может, оно и к лучшему, думаю я, - все когда-то кончается.
И вдруг - я уже забыла это чувство - когда на душе тепло-тепло, а в голове пусто-пусто... Явился!
Пытаюсь бороться: Анюта, тебе скоро 30, у тебя муж, ребенок, ты пьяна, в конце концов - окстись!
Но колокольчик в душе продолжает играть свою сумасшедшую мелодию, и ему, похоже, наплевать, на каком ухе у меня тюбетейка.
- Да черт с тобой, делай что хочешь, клейся к кому хочешь, - только побудь еще здесь, - мысленно обращаюсь к лысому.
Но траектория его шляний по кабаку напоминает след рыси, выслеживающей жертву, постепенно сужая круг... Да, а кто в роли жертвы? Игра захватывает меня сильнее, чем хотелось бы, и я делаю неискреннюю попытку спастись - отхожу от девчонок на безопасное расстояние и наблюдаю. Лысый подходит к ним и, низко наклонившись, что-то говорит. Я уже ничего не хочу - пусть он выберет Инку, или, на худой конец, Ленку - лишь бы меня не трогал. Я откровенно боюсь. Я чувствую, как сердце бешено отсчитывает последние мгновения свободы...
Лысый выпрямляется и направляется ко мне.
- Привет. Меня зовут Саша.
- Я уже знаю, - отвечаю я, и это правда. Единственное, что я услышала за последние пять минут - его имя. Все остальное пролетело мимо моих ушей, оставив их девственно чистыми.
- А меня зовут Аня.
- Я так понял, ты у девочек за главную?
- Ты что, сдурел? Прости, пожалуйста. С чего ты взял?
- Так...
- Нeт, y нac дeмoкpaтия...
- Ну что, пойдем на море? - предлагает Саша всей компании, и мы трогаемся.
- Между прочим, я тебя сразу заметил! - гордо сообщает мне он. - Еще когда вы в первый раз зашли. Ведь вы два раза заходили, верно?
- Ну... - трюк его довольно дешевый, но я терплю.
- А потом все время следил за твоей реакцией - это было классно!..
- Да ладно врать! - не выдерживаю я. - За чем ты следил, так это за голыми ляжками заходящих девиц. И не будем говорить, за чем еще. Ты на нас и внимания своего драгоценного не обратил - это я за тобой следила...
- Это тебе так казалось. Например, я видел, что в начале ты была грустная. А потом - не сразу - тебе, кажется, стало нравиться. И от тебя такая сила пошла - я даже не знаю, как сказать... Но это - знаешь как действует!
- Когда это ты ухитрился все заметить! - я удивлена.
- А у меня третий глаз!
- Где?
- Вот здесь! - он тычет себя пальцем в лоб и посмеивается.
- Ага, понятно, экстрасенс. То-то говорят, что у тебя голос мистический.
- Какой??
- Не бойся, это не ругательство, - я веселюсь от души.
Оказывается, мы уже идем под руку, я и не заметила, когда он успел. И хотя обычно меня шокирует даже мужское рукопожатие, его прикосновение мне приятно. Мы еще не доверяем друг другу. Мне кажется, что я сплю, но мой "компьютер" бдит: я наступаю. Похоже, его смущают прямые комплименты - отлично, проверим, что за этим стоит: кокетство или неуверенность в себе. Слишком уж умно он кокет-ничает, чтобы поверить... Ага, нашла слабое место - ну так получай еще ложечку меду... Есть!
- Сдаюсь! - Саша шутливо поднимает руки вверх и таращит глаза. Похоже на то. Но сам он так не думает - и не надо. Он еще не понял, куда попал - ну и оставим его в неведении, чтобы не спугнуть раньше времени. А пока проверим поводок...
Я залезаю на какую-то хреновину - подальше от матушки земли и ее соблазнов. Ну-ка, испугайся за меня! Номер проходит - он настойчиво предлагает мне не глупить и спуститься. И опять эти рысьи круги...
Я спускаюсь.
Все расходятся, мы остаемся на берегу и целуемся. Он хочет дождаться рассвета. Он и сам из этой стихии - восход солнца, дикое и детское начало в человеке, рождение жизни. Но об этом я подумаю потом, а сейчас мы целуемся, он нюхает мои волосы, куртку и говорит: наволочка пахла снегом! От тебя пахнет чистым и хорошим домом, уютным и спокойным. А я совсем не подарок, и что ты во мне нашла. А я говорю, что никто не подарок, просто ты мне очень нравишься, и я не хочу ни о чем думать кроме того, что мне с тобой хорошо сейчас. Я влюбилась, как подросток, как дура!
Потом мы идем по парку, и я хочу его так, что он мог бы получить меня в любой момент, но вместо этого дурачится, целуется, и говорит идиотские фразы, коверкая английский. А я смеюсь и мне все нравится - и только что взошедшее солнце, и море, и парк, и все его выходки.
- Ты придешь сегодня вечером? - спрашивает он в который раз. И в его настойчивости настоящая нежность, и желание, и что-то еще... Позже я пойму, что он - убегает, идя навстречу. Делает то, что от него ждут - остроумная защита.
- Не знаю. Приду. А может, нет. - Я чувствую, что определенность ему противопоказана, по крайней мере - пока. Он провожает меня до калитки, и мы расходимся.
И тут я начинаю чувствовать себя последней... как бы это поделикатнее выразиться? Утро вносит свои коррективы. Я плохо понимаю, как распределить в своей душе любовь к мужу с этим умопомрачением, и в результате решаю завтра никуда не ходить. Хорошего понемногу! Хорошо еще чести не потеряла - сдуру-то! "Жена Цезаря..." - ха! И как бы я смотрела Марку в глаза? Странно, что Сашка не настаивал - не вяжется с его имиджем... И почему он ко мне прицепился - Инка красивей... Пошло все к черту - я засыпаю рядом с дочкой, чувствуя теплое дыхание ее курносого носика.
ВТОРАЯ НОЧЬ.
- Ну что, трахнулись? - похоже, это единственное, что всех интересует.
- Нет. - Всеобщее разочарование. Каждая что-то тихо прикидывает в уме.
- В кабак пойдем?
- Вы идите, а с меня довольно. Да и петь он сегодня не будет.
- Это он тебе сказал?
- Нет, я и так знаю.
Он не поет - ни сегодня, ни завтра. А я... иду в кабак.
Первый Сашкин вопрос:
- Ну как, девчонки на тебя не сердятся?
- За что?
- Ну... - он в замешательстве.
Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду. У него выяснилось патологическое чувство вины. Временами, кроме слова "извини" из него по часу ничего не вытянешь. В таких случаях я предлагаю ему сразу извиниться нужное количество раз (10-15) и считать инцидент исчерпанным. Действует. А если ему дать волю - он так и будет бегать от меня к девчонкам и обратно, ублажая того, кто, по его мнению, чувствует себя покинутым.
Я смеюсь: они не обижаются, не переживай. Он слегка расслабляется - смешной!
Сашка кончает работу около трех ночи и мы идем в другой кабак. Впрочем, это скорее тихое и темное кафе под открытым небом. Да уж, ночь нежна, г-н Фицджералд! Пахнет морем, а звезды только что не падают нам на головы. Сашка берет коньяк, я, как обычно - пиво. Я начинаю привыкать к тому, что мы всегда что-нибудь пьем. Между делом Сашка успевает выведать мои анкетные данные - возраст, образование, семейное положение. Я же ничего о нем не знаю, кроме того, что на прямые вопросы он либо не отвечает, либо нагло врет, даже не пытаясь это скрывать! Шерлок Холмс во мне отмечает его руки - мышцы развиты, как у человека физического труда. Господи, надеюсь, он не грузчик! Впрочем, не похож, разве что пьет в тех же количествах...
- Нет, ты только представь, - вдруг с непонятной горячностью говорит он, - если нас с тобой сейчас заснять на пленку, а потом показать знакомым? Твои ведь не поверят, а мои... вообще не поверят!..
- И что же ты во мне такого нашла... - затем повторяет он уже однажды прозвучавший припев.
- Во-первых, моих знакомых уже ничем не удивишь, во-вторых, что тут, собственно, такого невероятного? И я ведь тоже могу спросить, что ты во мне нашел?
Слова даются ему явно с трудом - видно, что он не привык говорить о себе с женщинами, да еще на такие темы. Да уж, не столичная штучка...
- Понимаешь, иногда меня принимают не за того, кто я на самом деле. И тогда, чтобы не разочаровывать, мне приходится этому соответствовать. Это не всегда легко. Понимаешь? - он безнадежно смотрит на меня.
- Нет. О тебе обычно думают лучше или хуже?
- Когда как. Чаще - лучше. А я чувствую себя обманщиком. Ладно, хватит, за что будем пить...
- Слушай, а может, ты слишком многого от себя хочешь? И какое тебе дело, кто что думает? Почему бы не решить, что ты и так достаточно хорош, какой есть?
Тут из его глаз брызжет такая тоска, что мне становится неуютно. Он отворачивается. Я глажу его по руке и мы, не сговариваясь, переходим на более теплый и безопасный язык поцелуев. Хотя тоже - как сказать!
- Ты будешь вспоминать меня в Москве? Осенью, когда будешь скучать и болтать с подругой?
- Я тебя умоляю! Осенью я в депрессии!
- Ну хорошо, зимой, когда станет холодно и выпадет снег?
Я начинаю понимать, что для него это почему-то важно, и перестаю ехидничать.
- Можешь не сомневаться. Честно говоря, я предпочла бы без этого обойтись, но, боюсь, не выйдет!
- А ты с мужем хорошо живешь?
- В общем, да.
- Слушай, я хочу, чтобы у тебя все в жизни было хорошо, и в семье - чтобы ты была счастлива.
Причем он, по-видимому, совершенно не видит противоречия между этими двумя стремлениями: запечатлеть себя в моей душе и желать мне, параллельно, семейного благополучия...
Сашка обнимает меня. Я наслаждаюсь близостью его тела - сильного, гибкого и нежного. В нем нет ничего от насильника - он идеально, без напряжения владеет собой - как и поет - целиком отдаваясь мелодии, но не растворяясь в ней. Он явно "ведет", оставляя мне при этом восхитительное ощущение власти и свободы. Мой хронический "динамизм" нашел, наконец-то благодарного клиента - кажется, Сашке доставляет своеобразное удовольствие постоянно исследовать пределы своих возможностей. Он послушно тормозится на любом этапе - и у него даже дыхание не сбивается! Как я ни стараюсь, не могу спровоцировать ни малейшего намека на раздражение - а уж стараюсь я прилежно! Марик меня еще часа два назад бы кокнул, думаю я, невольно восхищаясь Сашкиной выдержкой. Ну сколько можно проверять его мужское терпение?
Я решаюсь на мелкую провокацию:
- Через пару дней приедет мой муж. Интересно, ты так и будешь меня терпеть, если мне ничего другого не захочется?
- Это можешь не сомневаться, - мягко говорит он.
- В чем именно?
- Что захочется! - надо видеть эту дьявольскую рожу, которая мгновенно превращается в ангельскую: - Извини, я пошутил.
Ничего себе, шуточки. Я чувствую, что начинаю побаиваться его. Или - себя?
Сашка опять о чем-то думает.
- Господи, ты же совсем не знаешь жизни, - наконец, выдыхает он мне в ухо. - Ну почему ты мне так веришь?
- Дело же не в знании. Я тебя чувствую. Я чувствую, что с тобой я в полной безопасности.
Я мысленно возвращаюсь на пару часов назад. Пузатый щенок в меру сил и способностей побирается по столикам кабака. Нажравшись так, что шатается, он плюхается под нашу скамейку и мирно засыпает. Толстый животик торчит бочонком, все четыре лапки простодушно вытянуты. Время от времени кто-нибудь из завсегдатаев подходит взглянуть на него или погладить и, умиротворенный, возвращается к своим.
В перерыве между работой подходит и Сашка.
- Смотри, как он лежит, - говорю я, - так беззащитно... (я не могу сразу подобрать нужное слово - чем этот щен так располагает себе?)
Сашка бросает на него быстрый взгляд.
- Доверчиво, - говорит он, и его глаза теплеют. Впрочем, лишь на секунду...
ТРЕТЬЯ НОЧЬ
Сашка завтра уезжает - сообщает мне Борода из ансамбля. Сам бля... Сашка подтверждает. Почему? "Так надо". (И весь сказ - у него всегда так). Вся компания отмечает это знаменательное событие. Сашка в который раз предлагает мне присоединиться. Его предполагаемый близкий отъезд заставляет меня смотреть на вещи проще - и я снисхожу. Охотно прощая Сашке тщеславный блеск в глазах (такая краля - и моя!). Сегодня я не испытываю к ним брезгливости. А они, с Сашкиной легкой руки приняв меня за свою, держатся легко и просто. Я потихоньку их рассматриваю. За нелепой внешностью и бесконечным выпендрежем Вадима угадывается закомплексованный и зацикленный на себе мальчишка, уже свыкшийся с хроническим пренебрежением прекрасного пола. Оказывается, в "той" жизни он - учитель, и, судя по тому, как он рассказывает о школе, я чувствую, что дети - единственные существа, которые отвечают ему чем-то вроде взаимности. Борода - простой и добрый мужик - подбивает Вадима рассказать, как тот, пытаясь проводить со школьного вечера ученицу, вдруг обнаружил, что это - директриса. Все ржут.
Солист так таращится на меня, что я начинаю опасаться, как бы он меня не придушил, не знаю уж за что. Но вдруг его лицо озаряется фантастической улыбкой - у него удивительно выразительные глаза, шкодливые, как у котенка. Уже порядочно "вмазанный", он исполняет эротический танец в обнимку с пресловутым столбом. Кокетливо приподнимая широкую штанину шорт, он стреляет глазками, изображая не то гомика, не то девицу. Получается до того комично, что ребята не выдерживают и хохочут. Только Славик сидит серьезный, стараясь не уронить свое "командирское" достоинство. Тем более, что он при жене - положение обязывает. Все вместе они больше похожи на семью, чем на компанию. Мне хорошо с ними, но жалко их почему-то чуть ли не до слез.
Разливают вторую, с момента моего появления, бутылку какой-то гадости местного производства. А начали они уже два часа назад, насколько я понимаю. Все уже хороши, только Сашку ничто не берет. Он постоянно шляется к бару, где нагружается чем-то явно более крепким. Я пытаюсь понудить: "Слушай, тебе себя не жалко - ну как можно столько пить?"
- А кто пьет? Я? Да ты что, я совсем не пью сегодня, правда! - он смотрит на меня честными глазами.
- Патологический лжец, - констатирую я.
- Сейчас посмотрю, что там ребята делают, и вернусь, хорошо? - он опять сматывается к бару. Я не выдерживаю и бегу шпионить - опять водку глушит, паразит! А, собственно, почему это должно меня волновать? Черт, веду себя как жена алкоголика - я возвращаюсь на место. Сама-то я лишь делаю вид, что пью. Моя смертельная доза - 100 грамм, и, зная это, я ограничиваюсь пивом.
Сашка возвращается и пристраивается сзади меня на табуретку. Он хохмит, строит рожи, но я чувствую, что он всем существом хватается за меня, как утопающий за соломинку. Желание накатывает волнами... Пожалуй, не только желание, что-то еще... Время от времени его рука сжимает мою, словно спрашивая: ты со мной? С тобой, с тобой, - я глажу его пальцы, и хватка слабеет. Он зарывается лицом в мои волосы в молчаливом отчаянии. Как будто отдает мне свою боль, и желание, и одиночество. Я не понимаю, что с ним, и осторожно кошусь на его лицо, абсолютно непроницаемое. Улыбается, что-то отвечает Вадиму. А пальцы опять до боли сжимают мое запястье - у меня кружится голова, я чувствую его дыхание в своих волосах, и мы сливаемся в каком-то сумасшедшем вихре. И опять он замирает на секунду, закрыв глаза и прижавшись ко мне лбом. Я забываю дышать, и вдруг вижу следы своих ногтей на его руке - оказывается, мы сцепились, как два тарантула!
Тут, на мое счастье, кто-то его отвлекает, и я ускользаю к девчонкам, освободившись, наконец, от его разрушительной власти.
В голове у меня явный непорядок, и почему-то приходит на ум, как, приревновав его к очередной голодной бабе, я пошутила:
- Знаешь, по-моему, тебя надо просто пристрелить - столько проблем отпадет сразу у бедного женского пола!
- Между прочим, я бы не возражал, - серьезно и просто ответил он. - Правда. Может, так во всех отношениях было бы лучше.
Я начинаю понимать, что он не шутил.
Мы идем к морю. По сценарию нам надлежит, наконец, сегодня трахнуться, но, кажется, даже ему не до этого. Во мне тоже проснулся зверь, и последние два часа я доводила его, как могла, уверенная в своей безнаказанности. Сашка идет окунуться, я же дрожу в куртке на берегу. Тут еще какие-то типы околачиваются... Мы сматываемся. Перед входом в наше заведение я замечаю, что его футболка надета наизнанку.
- Ты что, хочешь всем продемонстрировать, что имел... меня? - смеюсь я.
- Да ведь ты сама мне ее надевала!
И правда. Я так боялась, что он полезет в драку, что уже ничего не соображала. Он постоянно нарывается, мотивируя это тем, что должен меня защищать. Я сильно подозреваю, что ему доставило бы удовольствие быть избитым у меня на глазах, не знаю уж, зачем. Но меня такая перспектива не прельщает!
Все оставшееся до утра время Сашка пьет. Единственный заметный результат - некоторое сужение словарного запаса, до одной-двух фраз, повторяемых, однако, с завидной настойчивостью.
- Ма-аленькая, - тянет он, - вредная! - И тому подобное... Однако, когда шутки собутыльников становятся слишком натуралистическими, Сашку это заметно коробит. Вот уж не думала! Сам он не только остается предельно деликатным, но и тот блатной налет, которым он отличался стрезва, исчезает без остатка. Единственная вольность, которую он себе позволяет:
- Интересно, - вдруг ни с того, ни с сего спрашивает он, - как тебя муж любит?
Я собираюсь рассердиться, но вижу его глаза - и молчу. Оказывается, наличие мужа имеет для него большее значение, чем он хочет показать. Да уж, с ним не соскучишься - кажется, он еще и порядочный... Ужас, везет мне на идиотов! - думаю я и расслабляюсь.
В 12 дня я добредаю до постели, а Сашка, как я выясняю, в 4 часа на пляже, все это время продолжает пить уже там. Я чувствую себя естествоиспытателем: сколько человек может пить и не спать? И оставаться вменяемым? В заключение, после 28 часов непрерывной попойки, Сашка не может устоять, чтобы не продемонстрировать мне свои способности - он нехотя прыгает метров с 4, спиной, и с каким-то немыслимым переворотом. Причем на довольно мелком месте... И выныривает! Я удивлена. А он с независимым видом чапает на берег. Какой-то бугай пытается со мной нагло заигрывать. Сашка, таинственным образом оказавшийся рядом (как всегда, стоит кому-то ко мне приблизиться или хотя бы направиться в мою сторону), отрешенно говорит бугаю: "Минуточку!" - и тот исчезает. Гипноз, думаю я, но уже не удивляюсь. А удивляет меня кое-что на обратном пути. Борода идет, как слепой с картины Брейгеля, опираясь на Сашкино плечо, чтобы не штормило. "Я бы и сам на кого оперся", - горестно бормочет Сашка, но мужественно терпит свою нелегкую долю. Тут до меня, наконец, доходит, чего стоит этому упрямцу держаться вертикально. Интересно, как он умудрился прыгнуть - самоубийца хренов...
ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ
- Что мне делать - жалуюсь я Инке. - Я хочу Сашку и хочу Марка!
- Подумаешь, - успокаивает она меня, - я тоже хочу Сашку и хочу Марка, только у меня положение еще хуже...
Сашка не уехал. Почему - не говорит. И спрашивать бесполезно. Он явно в разобранном виде. И не мудрено - с такого-то бодуна! Да и спал часа четыре. Что-то назревает...
- Это у меня только с виду все в порядке, - вдруг сообщает он, - а на самом деле...
Но я чувствую, что он еще не вполне готов сообщать мне, что там "на самом деле", потому помалкиваю. Кажется, он сам не знает, чего хочет, и мечется, как тигр в клетке.
- Сегодня я в отпуске до шести утра, меня не трогать, - сообщает он часа в три. Я уже думаю, не уйти ли мне. - Подожди, вместе пойдем, - говорит он.
- Ты сегодня грустный. Пить меньше надо.
- Просто я пытаюсь быть самим собой, - выдает он сакраментальную фразу.
- Ну и как?
Молчит. Хреново.
Сегодня он не изображает дамского угодника.
- Ань, тебя муж любит?
- Да.
- А ты его?
- Знаешь, для меня даже дело не в любви, хотя и это присутствует. Просто я знаю, что у меня никогда не будет такого родного и близкого человека, как он. Браки ведь, как известно, совершаются на небесах... По-моему, наш как раз такой.
- Ты что это, серьезно?
- В каком-то смысле - да.
- Вот, это хорошо, что ты понимаешь. А моя жена не понимает.
Он говорит, словно не надеясь на ответ, но я понимаю, что мы подошли к чему-то важному, - может быть, самому важному для него.
- А в чем выражается, что она не понимает? - осторожно спрашиваю я.
- Да во всем... Мы ведь уже год живем отдельно. А малой между нами, как между двух огней.
- А по чьей инициативе?..
- По ее. Женщина захотела самостоятельности.
Я вижу, ему одинаково трудно говорить об этом, и молчать. Все таки он выбирает - говорить.
- А долго вы жили?
- 15 лет, сыну 14. (Ни фига! Не ожидала).
- Ну и как было?
- Да хорошо! Совсем другие отношения были. А последнее время все наперекосяк. А я никак свой дом забыть не могу.
- А почему она ушла?
- Не знаю. - Знакомое выражение лица. Я уже знаю - по этому вопросу прояснения не добьешься, можно и не пытаться. Ладно, подойдем с другой стороны.
- Может, у нее кто-то есть?
- Говорит, что нет.
Чувствую, что и сюда лучше не соваться. Попытаемся немного ослабить напряжение.
- Слушай, а как ты все это время? В смысле женщин?
- Да нет у меня никого.
- А... насчет секса?
Пауза.
- А вот этого я тебе не скажу.
Некоторое время идем молча.
- Впрочем, могу только сказать, что серьезные отношения у меня складываются с трудом, а если мне хочется просто разрядиться - сама видела, в кабаке - такой откровенный съем идет... Кажется, я ответил на твой вопрос? - он только что не отдувается после такого признания.
А я удивляюсь этой неожиданной застенчивости, и в то же время меня восхищает, как точно и честно он формулирует. Кажется, можно вернуться к нашим баранам. Мне хочется подтвердить свою догадку.
- Ты ее любишь?
Сашка не пытается делать вид, что не понял.
- Не знаю уже... - он отворачивается.
- Понятно.
Мне и правда теперь многое понятно. И моя роль в том числе. "Девочка-спасение-от-одиночества". Но у него сегодня такие глаза, что мне становится наплевать - я согласна и на эту роль. Впрочем, кажется, общение со мной, вместо сладкого полузабытья, оказало на него обратный эффект - разбередило раны. Он подтверждает мою мысль.
- Черт, зря я все это затеял. Лучше б я с кем-нибудь другим связался, с Инкой, например...
Кажется, мне надо обидеться. Но мне его так жалко, до идиотизма, что я забываю даже о ревности.
- Ну так в чем же дело? Ты ей очень нравишься, я тебе говорила. Я не обижусь, не переживай. Тем более, у меня муж, а она свободна. Попробовать стоит.
Он минуту молчит, отвернувшись.
- Поздно. Я уже не смогу.
Я обнимаю его и глажу, как ребенка. Кажется, я еще ни разу в жизни не видела человека в таком отчаянии.
- Как ты думаешь, у меня еще что-нибудь будет в жизни? - спрашивает он. Его небрежный тон уже никого не обманывает.
Мне очень хочется его утешить, но одного желания мало. При всей своей простоте он музыкально чувствует малейшую фальшь. И досадливо морщится в таких случаях. Я стараюсь действовать предельно осторожно:
- Не знаю. По-моему, ты с трудом переключаешься.
Я делаю паузу и кошусь на него. Его молчание означает - продолжай.
- Я так поняла, что ты включаешься редко, но метко. По принципу - все или ничего. И эти твои шляния по бабам не меняют дела. Несмотря на все свои похождения, по-настоящему ты можешь любить только одну женщину. И когда этого не имеешь - мир рушится.
Я говорю медленно, стараясь "не терять" его.
- И партнера, наверное, ищешь такого же. А это редкость - чтобы так совпало. Но в принципе, это вполне реально. Просто сейчас дело осложняется еще и тем, что ты от прошлого не остыл. Может быть, тебе надо какое-то время подождать, успокоиться?
Кажется, я выбрала оптимальный вариант. Ему приятно, что я его понимаю. А я надеюсь, что, незаметно для себя, он переносит центр тяжести с поисков решения на анализ ситуации.
Но я чувствую, что он ждет от меня другого - ответа на вопрос. И знаю также, что такого ответа ему сейчас никто не в силах дать.
Я заражаюсь его отчаянием и теряю хладнокровие:
- Жаль, что я не могу ничего спрогнозировать. Для этого надо быть профессионалом.
- В чем? - Сашка настораживается.
- Межличностные конфликты, проблемы отношений...
Идиотка! Забыла, с кем говорю. Хорошо, если он отличит психиатра от шизофреника... Сашка выдает всю мимическую гамму и замыкается в себе.
Я пытаюсь его чем-то отвлечь, и, когда чувствую, что он немного остыл, говорю:
- Жаль, что именно с тобой такое случилось. Чувства, отношения - твое слабое место. Если бы что другое - ты бы выдержал, а тут просто неудачно совпало.
Уф, кажется, попала. Теперь он, по крайней мере, избавлен от необходимости казаться сильным...
Сашка закрывает лицо руками и сидит неподвижно. Я чувствую его плечом. Я рада, что он меня не стесняется. Море плещется совсем рядом, теплый ветерок хулиганит у меня в волосах. Но я не слышу Сашкиного дыхания...
Домой мы идем молча. Я уже так привыкла ходить обнявшись, что чувствую его без слов. Кажется, сегодня мы подружились, - думаю я.