Ренцен Фло : другие произведения.

Глава 6. Мосты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
[]

ГЛАВА 6 Мосты

   - Привет хуго-боссам! - встречает меня ее голос.
   Он у нее вечно молодой, такой девичий, тоненький. Он звенит навстречу мне, словное пение птички из парка, что окружает нашу башенку напротив Театральной. Скоро, если мы с нашей крутизной будем продолжать в том же духе, его в простонародье будут называть Гринхиллз-парком. Я поворачиваю голову на входе и встречаюсь с ней взглядом.
   На вас когда-нибудь смотрели так? Смотрели девушки, красивые, желанные, обожаемые вами девушки? Так, как сейчас смотрит на меня она? Смотрели? На меня - никогда, блин. Никто. А она смотрит прямо в конопатую мою физиономию, смотрит удивленно, восхищенно, с легкой улыбочкой и неким оттенком гордости и, вот клянусь, возбуждения. И я вдруг чувствую, что настолько, насколько она - моя, настолько же я - ее, и меня бросает в дрожь от мысли, что возможно именно сейчас, увидев меня в этот солнечный полдень, здесь, у дверей нашего офиса она это почувствовала.
[]
   Она впервые смотрела на меня в моем рабочем одеянии, в которое я уже успел опять врасти - костюм, рубашка с запонками, галстук с булавкой, туфли, Тиссо. Неудобно, особенно туфли, но привыкаешь. И я вдруг впервые в жизни чувствую себя - да всем, е-мое, всем чувствую. Красивым, умным, преуспевающим, сексуальным мужиком, которого хочет она, а главное, центром ее Вселенной, осью вращения всех ее помыслов. На ней серенькая юбочка с шаловливой складкой спереди и шелковая блузка в бело-голубую полосочку, а на пиджачок она забила, потому что жарко. Она и сама-то как конфетка сейчас. И когда только мне дадут облизать эту долгожданную сладость.
   Вчера вечером, прежде чем она спровадила меня от дверей своей квартиры, прямым текстом так мне, что, мол, больше она со мной, пьяным, в одну кровать не ляжет, успела предложить мне программу на сегодня. В наше здание, на два нижних его этажа, с недавних пор переехало отделения музея современного искусства. И там устраивают обеденные экскурсии специально для таких, как мы, гавриков. Сейчас у них выставка минималистов - минимал арт. И не сходить ли нам туда, как вариант. Не получится снова - не проблема, расстраиваться не будем.
   Ага, не будем. Я ж извивался, как угорь - а они реально извиваются, гады, - только бы обеденный перерыв у меня сегодня был свободным, то есть, только бы он вообще был, и - вот оно, вознаграждение мне за мои изощрения. Ее одобрение моих "хуго-боссов".
   - А тебе нравится? - спрашиваю, хитро прищурившись.
   - Ни фига себе, разве такое может не нравиться.
   Она говорит со столь искренним, почти наивным восхищением, безыскусственно, неприкрыто. А у меня сейчас сердце выпрыгнет на хрен из груди.
   И тут я целую ее. Целую по-настоящему. Не могу больше удержаться, лишь из последних сил заставляя себя не доходить до языковой порнографии. По ее замешательству и робости понимаю, что рано, она не ожидала, не настроилась, ей неловко немного, но ничего не могу с собой поделать. Я помню, как было тогда. Прильнув к ней губами, уже от них не оторваться. Но и она отдается моему поцелую. Он становится неприличным, если учесть, что мы с ней целуемся на входе в мой офис. Мельком замечаю, что кое-кто из коллег тихонько проходит мимо, с ухмылочкой, оценивающе разглядывает нас, ее. Опять - флэш. Исчезли звуки, слышу лишь шелест листвы и ее дыхание. Где-то в закоулках моего сознания мелькает мысль: "А какого черта, я и так столько ждал. Годы..."
   Не удержался. Когда я наконец размыкаю наши губы, и мы заходим обратно внутрь, берем билеты, поднимаемся на первый этаж на выставку, я продолжаю держать ее за руку, не выпускаю уже из своей.
   Минимал арт - провокация, местами граничащая с откровенным глюком - меня наверняка бы развеселила, будь я в нормальном состоянии. Геометрические фигуры из металла, подвешенные на ниточках под потолком, длинная деревянная лестница-тимберлайн на полу, железные плиты-арматура для фундамента, тупо проложенные дорожкой через три комнаты. И тэ-дэ. Но коронный экспонат - изготовленные одной мексиканской женщиной-скульптором скамьи из бетонного раствора, замешанного на воде, в которой обмывали безымянных трупов в центральном городском морге города Мехико - это чтоб и содрогнуться, и поржать, и головой покачать.
   Но... мне не до этого сейчас. Я - в состоянии, абсолютно обдолбанном ею. Такое уже бывало в прошлом. Сколько раз - огонь, пожиравший меня вхолостую. Я глушил ее, глушил свою вспыхнувшую к ней страсть, глушил не раз. Мне некуда было ее девать, я был вынужден терпеть ее один на один с собой, грызть зубами землю, царапать стены и задыхаться, пока страсть не затухнет сама, не истощится. Но теперь это сильнее, во сто крат сильнее. И теперь будет не так. Терпеть не буду, тушить ничего не собираюсь и ждать буду недолго.
   Она не высвобождает свою руку из моей, держится с какой-то робкой покорностью, а меня это как заводит - не передать словами. Искоса поглядываю на нее с нежностью и собственнической гордостью. Пусть для нее - фальстарт, но все же дело сделано, обратной дороги не ищи. Попалась теперь. Птичка. Ты - моя. Усекла? Но она и не думает бунтовать. Пока. Хотя мне хочется беспрестанно целовать ее, что-то нас сдерживает. Ее робость и мое спокойствие, пришедшее ко мне, потому что временно снял напряжение. Выставку обсуждаем сдержанно.
   - Смешно, конечно, - говорю, - но зато...
   - Приятно было вырваться, да? Окунуться во что-то, совсем непохожее на нашу работу? - заканчивает она мою мысль, с надеждой глядя мне в глаза.
   - Приятно, - подтверждаю я с ласковой улыбкой, нежно глядя ей в глаза. Потом обнимаемся, нам обоим пора, она уже хочет идти.
   - Погоди, у меня... там... - останавливаю ее.
   - А, забыл что-то? - она рада задержаться.
   - Да, - привлекаю ее к себе и легонько целую в губы, слегка касаясь их.
   Она смущается от неожиданности. От ее смущения я на грани эрекции. А если бы она еще покраснела... Уф-ф-ф, спокойно. Ничего, скоро, скоро... Терпи, казак, атаманом будешь. Атаманом не будешь - казаком останешься. Так она говорила? Казаки - это у них там где-то, на Дону? Там, откуда она родом?
   - Будешь ждать меня сегодня вечером? Зайду к тебе и пойдем гулять, - говоря это, слегка провожу большим пальцем по контурам ее лица, ее губам. Вот оно, сладенькое мое. Родимое пятнышко на ее нижней губе. Хватит, нечего опять держать ее в офисе. Пусть лучше едет домой. Пусть расфуфырится или нет, мне все равно. Пусть ждет меня.
   - Буду, - обещает тихонько.
   - Хорошо, - почти шепчу я. - До вечера. Не удерживаюсь и целую ее нижнюю губку. Так, трогаю слегка губами.
   - Это чего? - шепчет она.
   - Так. Хотел попробовать на вкус твою родинку.
   - И как? - улыбается она. Несмело, по-детски.
   - Сладенькая.
   Тут уж она не удерживается и краснеет, потупив глаза, а я спасаюсь бегством.
   ***
   Ее губы, ее лицо, она не дают мне покоя. Ни о чем больше думать я не в состоянии. Работу, которую делать за меня никто не будет, я делаю на автопилоте, а сам продолжаю напряженно думать. Сегодня. Это должно произойти сегодня, иначе я просто взорвусь. Как бы это устроить? Что, просто так завалиться к ней домой и... завалить?
   Господи, какой же я кретин. Да нет, просто я невменяемый от нее. Придурок. Гребаный доктор. Вон, дружбан твой университетов не кончал, а лекции читает по этому самому. К братцу твоему младшему бабы так и льнут, потому что он, на хрен, артист, музыкант, красавчик и умеет с ними... А ты... Красиво соблазнить девушку - и то не можешь. Тем более, она сама хочет. А она хочет?..
   "Андрюш, а какие у нас конкретно планы? Может, когда будешь готов, просто сообщишь мне, я куда-нибудь подскочу?"
   Вот на хрена, а? Никуда не надо подскакивать. Я просто хочу остаться с тобой наедине и заняться с тобой любовью. Я хочу тебя. Я хочу испытать с тобой то самое фантастическое наслаждение, которое ты, знаю, способна мне подарить, и подарить это наслаждение тебе. И больше никаких планов у меня нет. Разве этого мало?
   Так, подожди или она ненавязчиво намекает тебе, что ей хочется прежде пойти куда-нибудь, там - туда-сюда?
   "Солнышко, не надо, я зайду за тобой. Пойдем поужинаем сегодня?"
   "Может, не надо, вдруг опять так поздно вырвешься? Давай лучше пойдем на речку, там на этой неделе как раз праздник фонариков."
   Да, тоже романтично. Мог бы и сам догадаться, придурок. Она же сколько раз говорила, что любит речку, а ты так и не гулял там с ней ни разу.
   "Замечательно, пойдем. Целую, скучаю по тебе."
   К счастью, у меня в офисе лежат кое-какие шмотки, потому что только дебилы или те, кто боится не пройти фейс на какую-нибудь жестко вычурную вечеринку тусуются после работы в костюмах и галстуках. Так что быстро ныряю в джинсы и "поло". Черт, уже половина одиннадцатого. Я раньше и не задумывался, насколько хреново так много работать.
   "Оксан, буду у тебя через четверть часа."
   "Тогда подходи сразу к Кранахскому мостику, может еще успеем посмотреть фейерверк."
   От музея изобразительных искусств на южной стороне, в котором выставлена куча экспонатов, в том числе и обоих этих Кранахов, этот узенький пешеходный мостик перекинут через реку крутой, невероятно высокой дугой. Полая, стальная конструкция мостика асфальтирована, а когда ходишь по нему, порой чувствуешь, как под тобой что-то импозантно покачивается. На другом берегу мостик упирается в страшненькую бетонную серость тауэра Блю Боут Инвестмент. Но когда на город опускается ночь, то уродливости этой башни больше не видно, зато издалека, с любого моста, коих у нас только в центральной части набережной девять, с башни над городом сияет ярко-голубым светом гигантская латинская "B", да и все здание подсвечивается таким же цветом.
   И вот когда я наконец поднимаюсь на этот самый мостик, над городом бродит странное сумеречное марево. Посмотришь на запад, в сторону Блю Боут - там солнце уже зашло, а в глазах этот нежный, полюбившийся мне, синенький свет. Но с востока, куда и смотрит большинство народа, собравшегося на мосту, еще светло и горизонт весь в желто-розовом. Интересно, что над рекой или на возвышении, в полях так бывает, тогда как в городе уже давно сумерки и светло лишь от электрического освещения. Набережные на левом и правом берегах все в фонариках, но смотреть на них интересней там, где уже стемнело. А с этой стороны они просто мерцают бледными пятнышками и лишь в надвигающихся сумерках становятся ярче.
   Не сказать, чтобы прямо так много людей там собралось. Рабочий день все-таки и вокруг нас в основном туристы да студенты, а все прагматики усердно вкалывают на своих местах. Не будь ее, я бы сейчас тоже там был.
   А она - да вот она. Вот ее беленькая фигурка, маячащая передо мной на фоне темнеющего неба. Она стоит ко мне спиной в белом летнем платье с цветами. Плечики, руки, грудь ее открыты, ножки в летних босоножечках. Кажется, я когда-то уже видел на ней это платье. Легкая полупрозрачная ткань местами облегает ее стройную фигуру, волнительно подчеркивая манящие выпуклости, местами с ней играет ветерок, и она трепещет легкими складками, лаская ножки. Вчера она уже гораздо меньше хромала, почти незаметно. К счастью, ножка ее зажила почти. И как здорово, что и сегодня она без каблуков.
   Прежде чем я успеваю подойти к ней и обнять сзади, она оборачивается ко мне и улыбается, словно заметила уже издалека и ждала.
   - Привет, - выдыхаю, глядя ей в глаза, чувствую, как у меня учащается дыхание.
   Я хочу прикоснуться к ней, поцеловать ее сейчас же, но она как-то не сечет и поспешно поворачивается ко мне спиной со словами:
   - Привет! Как классно, что успел вовремя, сейчас начнется...
   И мне остается только обхватить ее сзади и прижаться к ее спине, прижать к себе, положив ей на плечо подбородрок. Видимо, фейерверк начнется ровно в одиннадцать. Мало где еще так любят точность, как здесь. Поэтому с минуту мы просто стоим с ней так и молчим. Обняв ее, я чувствую, что она замерзла в своем летнем платьице. Здесь, на мосту и днем такой ветер, а вечером холодает быстро, ведь уже конец августа. И я с радостью, с наслаждением стараюсь согреть ее своим телом. Чувствую гулкое "тук-тук" своего собственного сердца, ощущаю, как и у нее учащается дыхание - она дрожит? От холода или от меня? В своих сандаликах она еще ниже и от того еще больше кажется мне маленькой птичкой, согреваемой мной. Мостик под нами ходит ходуном, но я подозреваю, что на сей раз виной тому не его конструкция.
   Мы молча наблюдаем раскинувшуюся перед нами панораму реки, катеров, лодок, проплывающих внизу, набережных в фонариках. А вообще, не знаю, как она, но я не вижу ничего этого. У меня перед глазами какие-то большие, нежные пятна света. Они голубые, розовые, желтые. Там тоже есть река, узенькая речушка, Лан, а мы с ней стоим на мостике. Холодно, и я хочу согреть ее, но не решаюсь. Это было давно, может, лет десять тому назад.
   Время вокруг нас остановилось, я вижу все эти мгновения уже в какой-то дымке, видимо, и она это почувствовала, и она - там же. Без слов она оборачивается ко мне, может хотела что-то сказать?
   Это уже не важно. Обернувшись, она сначала утыкается лицом в мою грудь, затем поднимает на меня глаза, а я легонько поворачиваю ее полностью, прижимаю ее к себе. Приподнимаю ее за подбордок, как в классической голливудской сцене. Тянусь к ее губам... и целую их. Припадаю к ним губами. Глаза наши закрываются сразу же, мы оба начинаем дрожать, задыхаться, как в лихорадке. Мои губы сливаются с ее губами, я проникаю к ней в рот, немного приоткрыв его, подчиняя себе. А она впускает меня в себя с тихоньким стоном, и мы встречаемся там, в ней, сплетаемся с ней языками, ласкаем ими друг друга и стонем едва слышно. Оба.
   Это невероятно просто... Это не поддается описанию... Что я, черт меня возьми, вообще знал, что я помнил о ней... Все, все было не то, не так... А это... Этого, так не было никогда... Да это кайф... Оксанка... Ведь это словами не описать... Она такая фантастически сладкая, теплая, нежная сейчас в моих объятиях... Моя девочка... Что это вдруг случилось вокруг нас, вокруг меня... Что это вдруг с миром... Какие-то вспышки вдалеке... Похоже на фейерверк... Нет, не то, это не из-за него совсем... Мир преобразился вокруг, видимо... Что это с ним стало... А, понял... Дошло, наконец ... Ведь это тебя мне не хватало... Оксанка... А теперь ты со мной, и поэтому все вдруг такое, как мне всегда хотелось. Мои руки блуждают по ней, чтобы сквозь тоненькое платье еще лучше нащупать ее тело, а ей чертовски нравится, как я ее трогаю, она поддается моим прикосновениям и с наслаждением выгибается под ними.
   И я все целую ее, еще и еще, мне ее мало, и чем больше я ее пробую, тем больше мне ее хочется и тем меньше я ей насыщаюсь. Целуя, глажу ее волосы, слегка надавливая, глажу ее личико. Обцеловываю его все, целую закрытые ее глазки, всю ее мордашку, протянутую навстречу мне, словно ясному солнышку.
   - Оксанка, - повторяю с тихим, радостным смехом, - Оксанка, Оксанка... - словно не могу поверить, что вот оно, наконец-то... Она тоже тихонько посмеивается, не открывая глаз.
   - Сладкая ты какая... Сладкая... М-м-м... Моя конфеточка... А ну - не ржать. Ах ты, безобразница, - легонько шлепаю ее по шаловливым губкам, что кривятся в ухмылке... - Хулиганка... - чередую свои слова с поцелуями... - Вот хулиганка... Но вкусная какая... М-м-м... Съем сейчас... - набрасываюсь на ее ротик с еще большим рвением, словно пытаясь проглотить. - Так, сил моих больше нет, сколько ж можно это терпеть... Ты сама виновата, что такая вкусная... Сладкая... Сахарок мой... - шепчу жарко ей на ухо, чувствуя, как ее бросает в дрожь от моих слов. Я хочу ее... Хочу до безобразия. Целую, провожу пальцами по ее губкам и личику, шепчу: - Пошли ко мне.
   Да, коряво, грубовато возможно, сходу так... Но не могу же больше...
   Она что-то отвечает, глядя мне в глаза с неизмеримой нежностью, что льется из ее мечтательных, полузакрытых глазок. Не сразу я соображаю, что ее ярко-розовые губки, слегка припухшие от моих поцелуев, только что прошептали мне: - Не могу...
   То есть, как - не могу?
   - Мне нужно еще сегодня вечером, сейчас ехать к родителям. Им завтра утром в аэропорт. В наш аэропорт. Что-то срочное. А машина - на ремонте.
   - Ай-яй-яй, - произношу я укоризненно, тяжело дыша, опять целуя ее. - Ай-яй-яй. И не сказала ж ничего, поросенок.
   - Я бы уже давно уехала, но...- нежно смотрит мне в глаза. - ...мне очень хотелось встретиться с тобой сегодня. Очень.
   Вот это да. Об-лом. А как же секс, горячий, влажный, страстный, безудержный секс до самого утра, хочу сказать ей я. Вместо этого говорю:
   - Тогда я поеду с тобой.
   - Но мы же ночью только будем там, а привезем их вообще под утро... Я-то на завтра отгул взяла...
   - Бесстыдница... - сейчас растерзаю своим языком ее ротик. - Безобразница... - ритмично толкаю в нее язык, имитируя половой акт. - Сначала разогреет, раскалит до ядерного взрыва, а потом - подыхай... - уже не стесняясь совершенно людей, что стоят вокруг нас - а им и пофигу всем - тянусь пониже, чтобы стиснуть ее попку, но она извивается. - Ах, чертовка... Плохая девчонка... Нехорошая девчонка... Накажу тебя, знаешь, как... И никуда ты у меня не поедешь сама, поняла. Я их сам повезу.
   - Они тебя почти не знают...
   - Знают.
   И я им понравился, забыла? И вообще - мои решения не обсуждаются. О демократии напрочь забудь теперь. А за тобой - должок.

***

   Наши поцелуи на мосту настолько взбеленили меня, что я сначала даже не спросил, все ли у ее родителей в порядке или, может быть, что-то стряслось. Если у нас вдруг экстренно, в течении 24 часов порываются лететь в Россию, то причины, как правило, наихудшие.
   Мать в таком духе летала в Казахстан хоронить бабушку Надю, то есть, нашу с Тохой прабабушку, а отец в Хабаровск - младшего брата, нашего дядьку, дядю Ваню. Как военный Восточного военного округа, он стал невыездным еще, когда вся наша семья двадцать лет назад перебралась сюда. А он остался. Он служил в ракетных, дослужившись до майора. А с год тому назад скоропостижно скончался от инсульта. И не передать, как сломило тогда отца известие о его смерти, как добили его те похороны. Он вернулся с Дальнего Востока надорванным, угрюмым и снова начал курить. А в последний раз курил еще до того, как родился я. Ни фадер, ни мотя хоронить дядю Ваню с ним в Хабаровск не полетели, сказав, что живыми им после этого уже не вернуться. Дядьке не исполнилость и пятидесяти, и смерть его всех нас хорошо долбанула по башке, хоть Тоха и не знал его, а я помнил плохо. А подавленный горем вид отца на протяжение месяцев, когда бы ни приезжал я к ним, ходячей панихидой напоминал мне о дядьке.
   Но нет, к счастью, у Оксанкиных лишь какие-то неувязки с квартирой. Захватив кое-какие мелочные вещи, я сурово приказываю ей улечься на заднем сиденье моей машины и спать, а сам везу ее к ним, потягивая из термоса кофеек, который сам же себе приготовил. Она кофе не пьет и никакой в помине кофеварки у себя не держит, равно как и ее Зузи.
   Паркуюсь у их крыльца, под карпортом, который дядя Витя сам накрыл в прошлом году и о котором давно мечтал. Они ждали ее, не ложились спать, и дядя Витя специально загнал их машину в гараж, чтобы доче парковаться было удобней. Поэтому он в недоумении, завидев перед своим гаражом вместо ее зелененькой ящерицы незнакомую бэху цвета "графит".
   - За-я-а-а, - тереблю я ее легонько, трогаю губами ее губки. - Оксан? Приехали...
   Когда я почти насильно усадил ее назад, она повторяла, что все равно не уснет, в машине никогда на спит, равно как и в поезде, самолете, пароходе, дирижабле, авианосце - в отличие от меня, она на нем в натуре уже бывала - и проч.
   Поэтому, когда она, сонненькая, продирает глазки, лупая ими, точно обдолбанный совенок, я не могу удержаться и щелкаю ее легонько пальцем по щеке, затем спрашиваю недоуменно:
   - Слышь, ты не знаешь, кто это храпел на заднем сиденье, а? Я не оглох тут чуть, еле доехал...
   - Я не храплю! - протестует она.
   - А это мы еще увидим. Потом.
   И вот я везу в аэропорт ее родителей. Они немного удивились мне, нам, но не особенно. А мы, вернее, я, постарались представить им все в максимально обыденном свете, мол, что может быть более нормальным: если надо везти куда-то далеко в ночь Оксанкиных родителей, то повезу их... я.
   По пути в аэропорт ее отец разговаривает по большей части со мной, так как теперь в их компании появился мужик, то есть, взрослый человек, а я тихонько над этим угораю. Я заметил, что, несмотря на их особую связь друг с другом, Оксанка для дяди Вити является своего рода птенчиком, маленькой девочкой, воспринимаемой не шибко всерьез. А теперь в ее жизни появился мужчина, то есть, я, и, наверное, это-то и дополнило, завершило, "повзрослило" ее в его глазах. Старомодные они у нее, конечно. Знали бы, что я с их дочерью задумал, хе-хе. Хотя, уверен, теперь мне официально можно.
   А она - пыхтит, сопит, но, вот голову даю на отсечение, если ей что-то не нравилось в семейных порядках, отношении отца - раньше на горло брала, права качала. Почему и называл ее "непокорная дочь", как пить дать. А теперь повзрослела, поумнела и... забила. А тем и лучше.
   Когда мы сажаем их с тетей Алей на самолет, они довольно тепло прощаются со мной, и я форменно чувствую, что у них словно отлегло от сердца благодаря этой уверенности, что она теперь не одна, и я присмотрю за ней там, в этом страшном, огромном большом городе. А почему, собственно, и нет? Я ж с радостью.
   - Давай я немножко поведу? - предлагает она, когда мы возвращаемся к машине. - А ты поспи. Я выспалась.
   Ехать в город из аэропорта недолго, но вырубаюсь я четко и мгновенно. Открыв глаза на парковке у стены зоопарка под кронами деревьев, темными в неушедшей еще ночи, вижу ее очень усталое лицо, губки, шепчущие мне что-то. Я машинально притягиваю ее к себе, и, хоть и нереально хочу спать, целую ее долго и смачно.
   - Что, теперь можно к тебе? - шепчу ей.
   Она уже растаяла, она мягкая-мягкая, теплая и... кажется, возбужденная. Она согласна на все, я это вижу. Это смотрит на меня из ее бездонных глаз, я чувствую это в ней, оно вливается в меня. Но... черт, как же устали мы оба.
   Она вводит меня за руку в Вэ-Гэ, мы с ней по очереди из последних сил моемся перед сном, раздеваемся, не включая света, и в ее спальне валимся на постель в полном изнеможении. Мне остается спать часа три-четыре, благо, в офис я могу завалиться и в пол десятого. В каком-то полусонном, полукоматозном состоянии целуемся под тоненьким пододеяльником, летом служащим ей одеялом, и засыпаем.

***

   Утром меня будит самый сладкий, самый желанный на свете будильник - ее губы. Я в тумане из легкой слабости, но некоторые части моего тела очень даже бодренькие. А она поднялась раньше моего и теперь целует меня, и ее поцелуи сопровождаются этим нежным, сладостным: "Андрюш... Андрюша... Вставай..."
   Есть. Готово.
   - А ну, иди сюда, - тяну ее к себе, на себя.
   Она в какой-то длинной маечке, которую я, целуя ее, пытаюсь задрать. Мое елозенье, когда прижимаю ее к себе, к тем самым бодреньким частям моего надбитого недосыпом тела не приводит к цели - она отрывается от меня и восклицает:
   - Уже почти девять! Тебе пора!
   - Успеем... по-быстренькому...- бормочу я, ловлю ее, но она не ловится. И не принимает мое бормотание всерьез. А зря.
   - Ты еще не позавтракал!
   - Да ла-а-а-дно, там что-нибудь перехвачу.
   Тут мой нос говорит мне, что моя девочка приготовила мне завтрак и, судя по запахам, суперкрутой какой-то, и если я его проигнорирую ради того, чтобы вот так вот, экспромтом ее завалить, она из двух возможных состояний английской королевы выберет то, которое будет "not amused". Не в восторге. Так что, хочешь-не хочешь, встаю, одеваюсь и иду завтракать.
   Не могу сказать, что возвожу еду в статус культа, но тут просто все одно к одному, как говорится: и она, сидящая в своей маечке у меня на коленках на ее вэ-гэшной кухне, и утреннее солнце в ее взлохмаченных волосах, и ее утренние поцелуи, и позажимать ее немного в кровати успел, и омлет с беконом и воздушными оладьями в кленовом сиропе или - на выбор - с каким-нибудь домашним вареньем приготовления ее мамы и горячим чаем - таким меня попросту не кормят да и не кормили, сколько себя помню. И вот я, плющась от блаженства, поглощая все это великолепие, восхищенно и благодарно тиская ее с набитым ртом, думаю, что ради этого стоило пожертвовать несколькими часами сна, да вообще не спать, на хрен, никогда больше не спать, только бы видеть, ощущать ее вот так, как сейчас.
   Как и однажды, она проявляет какую-то суетливую заботливость, и до меня вдруг доходит, что это она впервые так кормит меня завтраком. Что это - первое наше с ней утро, ну, не считая того, другого, тогда...
   - Чего, вкусно?.. - смеется она моему чавканью.
   - Феноменально, - подверждаю и, не стесняясь, запихиваю в рот оладик, облизывая пальцы.
   - Только не смей теперь меня ими лапать, - грозит она. - А ты что больше любишь на завтрак - яичницу, омлет или болтушку, ну, как здесь больше едят, RЭhrei?..
   - Все люблю, главное, чтобы с тобой на десерт. А то это все классно, но десерта все же не хватает, - вздыхаю сокрушенно.
   - Вот скотина ты неблагодарная! Тут, понимаешь, специально ради тебя встали пораньше, только бы Андрюшенька фигней на завтрак не питался......или совсем без завтрака не остался... - она увиливает от моих настойчивых приставаний, попыток помацать и чмокнуть ее еще куда-нибудь -
   - Слушай, прям в рифму... - бессовестно восхищаюсь я. - Поэтесса ты моя... Когда напишешь для меня стихотворение?..
   - Так, это уже ни в какие ворота... - она смеется. - А ну, отпусти... Щекотно же, ну...
   Так мы еще какое-то время сладко дразнимся, а мне кажется, что это - самое счастливое утро в моей жизни. Потом она выпинывает меня, гоня на работу:
   - Лучше постарайся сегодня не так долго зависать, как всю неделю, - тут спохватывается: - Хотя я знаю, конечно, что иногда это неизбежно. Буду ждать тебя.
   - Куда сегодня хочешь?
   - С ума сошел? Тебе отдохнуть надо. Выспаться по-человечески. Я сейчас приберу здесь немного и завалюсь спать.
   - На кладбище отдохну.
   - Я туда точно не хочу.
   - Я тоже. Только, понимаешь, жить начал... - ее трогает эта глупая в своей пошлости фраза, а я решаю не дать ей опомниться: - ...а в благодарность за самый вкусный в моей жизни завтрак я просто обязан придумать и для тебя что-нибудь приятное. И, кажется, я уже придумал...
   - И что же?
   - Это сюрприз, подожди до вечера.
   - Так нечестно! Что мне нужно будет туда надеть, скажи хотя бы?
   - Ничего.
   - Так, нетушки, тогда не пойду.
   - В смысле, ничего особенного. Что захочешь. Чем проще и неформальней, тем лучше.
   - М-да, тоже мне. Чисто мужской ответ. Тут и в оперу так ходят...
   - Э-э-э, нет, детка, туда не пойдем пока, я еще не дорос. Нет, проще гораздо. Потерпи, вечером узнаешь, - урезониваю ее щелчком по ее любопытному носику. - Пока, радость, до вечера.
   - До вечера, - она обвивает руками мою шею, а я очень нежно ее целую, и еще, и еще, в то время, как она вытесняет меня из двери.
  
   Андрюхин словарик к Главе 6 Мосты
  
   Бергхаузен Клее
   вымышленное название юридической топ-фирмы, место работы Оксаны
   бизнес-кэжуэл
   business casual, понятие в дресс-коде, согласно которому выбирается неделовая форма одежды, в которой, однако, не допускается излишней фривольности; в частности, данная форма одежды предусматривается для деловых встреч, проходящих в менее формальной обстановке, здесь: просто сочетание слов "business" и "casual", подразумевающая общение как в деловой, так и неформальной обстановке
   бизнес-лук
   деловой стиль одежды
   Виттенбергер Верфт
   вымышленное название площади в городе - месте проживания Андрея
   Вэ-Гэ
   WG, сообщество жильцов, арендующих одну квартиру, при этом договор об аренде может напрямую заключаться с владельцем одним из жильцов, который затем сдает одну из арендуемых им комнат под субаренду, как в данном случае Зузи сдает одну комнату Оксане
   Гринхиллз
   вымышленное название крупнейшей юридической топ-фирмы, места работы Андрея
   Канненбеккер
   фамилия партнера в фирме Гринхиллз, начальника и тутора Андрея
   кросс-байк, кросс
   вид велосипеда
   партнер
   здесь: компаньон, совладелец и старшее или руководящее должностное лицо крупной юридической фирмы
   принсипал
   здесь: продвинувшийся по должности специалист в компании
   проджект, прожект
   проект
   Ротентор
   "Красные ворота", вымышленное название города - места жительства родителей Оксаны
   Стар Лекс
   "звездное право", вымышленное название специализированного юридического журнала
   сумма кум лауде
   с высшей похвалой, с отличием, высший предикат, присваиваемый научным работам
   Тиссо
   эксклюзивная швейцарская марки часов Tissot, по-русски: Тиссо
   Тропикарий
   вымышленное название парка, а котором помимо местных растений существуют павильоны с тропическими деревьями и растениями
   тутор
   здесь: начальник, являющийся непосредственно ответственным за профессиональное развитие и карьерное продвижение подчиненного
   Фау-Гэ-Ха
   Административный Судебный Двор, вторая инстанция в административной юстиции некоторых федеральных земельных
   фрау
   здесь: госпожа (современное вежливое обращение к женщине любого возраста и семейного положения)
   хоум офис
   работа на дому
   Хуго Босс
   дизайнер эксклюзивной мужской одежды, в том числе деловой
   Эльзенбергер Анлаге или Эльзенбергский парк
   вымышленное название парка неподалеку от дома Андрея
   Scar tissue
   "компресс для ран", песня американской рок-группы Red Hot Chili Peppers
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"