Потихоньку проходит весна. В это время года в нашем городе уйма деревьев цветет розовым, а кое-где сногсшибательные городские виллы утопают в магнолиях, цветущих белым с "подсветкой". Только отцветают магнолии быстро.
А Оксанка больше всего сирень любит. Если честно, до нее я даже как-то внимания на все это не обращал, а теперь приходится, потому что, когда мы с ней гуляем, она неизменно поучает меня, что есть что и кидается нюхать всякую там цветущую всячину.
По выходным, если работать не приходиться, мы с ней сваливаем куда-нибудь на великах. Хоть на Нидду, туда всегда можно, хоть в Роттманн парк - поваляться на траве, поржать над тем, как люди пытаются ходить по канатам, натянутым между деревьев или погулять среди аскетически-разноцветных прелестей Японского садика; хоть в Центральный - понаблюдать над индийской диаспорой, играющей в крикет или тупо поиздеваться над тамошними утками, существами чрезвычайно нахальными. Эта пернатая, крякающая блатота крышует огромную лужайку, на которой по выходным играет в футбол либо просто тупо валяется на траве стадо горожан. А они стригут откаты в виде какой-либо жратвы по принципу "чем больше, тем лучше" - утки же, да еще здоровые какие-то, "очкастые", черноголовые. Мутные, скандальные личности. А мы с Оксанкой их строим, читаем друг другу Булгакова, а в перерывах кормим или поим друг друга чем-нибудь или долго и сочно целуемся, да так, что даже утки отваливают, понимая всю бесперспективность своих наездов.
А еще весна - это время наводить порядок. И делать ремонт в Эльзе, общаге для наркоманов. Я, блин, не шучу. Да, вот до чего доводит нормальных, здоровых и вполне состоявшихся людей комьюнити энгейджмент. Когда им на работе представили сей новейший их проект, Оксанка очертя голову ринулась участвовать, а мне заявила:
- А что, они - тоже люди. Им очень важно общаться не только друг с другом, но и с нормальными людьми. Они же друг с друга только нервничают, и темы для разговоров у них одни и те же.
Подавляю в себе желание осведомиться, какие темы она собирается предложить им взамен.
- А тут еще - ремонт сделать вместе. Совместный труд... Наверняка как нельзя больше способствует процессу реабилитации. Ну чего ты... - это я ржу и мотаю головой.
Я смирился и поэтому предпочитаю благоразумно молчать, нежели произносить вслух, что я на самом деле обо всем этом думаю. Пользуясь тем, что это - очередной совместный проект комьюнити энгейджмента наших с ней компаний, я иду с ней. Да-да, я. А что, хоть какое-никакое время вместе проведем. Плюс - под присмотром будет, а то - мало ли что.
К Эльзе, четырехэтажному, неимоверно растянутому в длину зданию примыкает внутренний забетонированный дворик, чья строгая правильность не обременена каким-либо наличием зелени. Машины здесь никто оставлять не собирается, уж какие там у кого машины, поэтому непонятно, зачем он вообще здесь нужен.
По соседству с Эльзой в обрамлении робиний, местных сводных сестренок акаций, ядовитых, как объясняла мне Оксанка, расположилась вилла "Бете", названная в честь физика Бете. Фешенебельный особняк в стиле модерн, с окнами нижних этажей за коваными решетками с витыми цветами. На Эльзенбергский проспект выходит гигантских размеров витражное окно от пола до высоченного потолка. В особняке находятся нотариальная контора и адвокатская канцелярия. Можно смело предположить, что клиенты их из таких кругов, что данная канцелярия скорее из разряда "бутик", как их называем мы. Думаю, они находят какую-то свою извращенную прелесть в наблюдении из своих неимоверных окошек за тем, как к их соседям, нет-нет, приезжает скорая. Однажды прямо на входе, да фактически на тротуаре перед Эльзой разруливалось какое-то дело, но разрулилось, по-моему, мирно. Полиции здесь фактически не бывает, вероятно, потому, что эльзинские реабилитирующиеся нарики - народ смирный.
Однажды Интегративное общество помощи наркоманам рассовало всем "соседям" Эльзы листовки с приглашением на гриль на эльзинском бетонном дворе. Мол, нам исполнилось десять лет, приходите, отметим. Надеемся на хорошую погоду. Да, уж. Хорошо, Оксанка не видела, не то непременно ломанулась бы туда. Интересно, думаю с тайной усмешкой, а много ли адвокатиков из бутика вылезли из своих робиний и заявились тогда на тот званый ужин.
Эльза - почти рядом с нашей квартирой. В этот солнечный весенний день мы сразу из дома подключаемся к группе других благотворящих додиков. Это юристы, подвалившие из наших офисов и уже инструктируемые Клаудией, нашим координатором по комьюнити энгейджменту и еще одной телкой от бергов. Им помогает какой-то высокий, худой чувак-то-ли-панк-то-ли-сатанист лет тридцати или моложе, в черных, узких, продранных джинсах с дырами вместо "коленей" и длинном черном плаще, кожаном или "под кожу", с крашеным ирокезом, длинной серьгой в ухе и боевой раскраской на физиономии - глаза его подведены черным. Живость движений и относительная его расторопность выдают в нем не обитателя, а кого-то вроде завхоза Эльзы. После узнаю, что он из "выпускников", каких здесь обычно не бывает. Не бывает, вернее, не должно быть и того, что он в силу своей полученной также неслыханнейшим образом квалификации по совместительству выполняет тут еще и обязанности системного админа.
В толпе тихонечко стоят и местные "аборигены" - обитатели Эльзы, которых лишь их изношенные лица, больные глаза да ослабленно-расслабленный, грустно-пофигистический вид выдают как таковых. А так они одеты почти, как и все мы остальные, облачившиеся сегодня в самый худший, подлый свой кэжуэл, работенка-то предстоит в прямом смысле грязноватая. В основном это - взрослые мужики лет за тридцать. Взгляд у них лишен беспокойства. Они - "субсти", субституируемые, ходят на фергабе, то бишь, разрешенную законом раздачу метадона, бупренорфина и тому подобной байды. По статистике ни наша федеральная земля, ни наш город их количеством по стране особо не выделяются. И по-моему, им в жизни повезло уже больше, чем тем чувакам, которые среди бела дня, прямо в подземке под Европой, полулежа на своих спальниках, колют себе дозу.
С Оксанкой, уверяющей меня, что даже эти последние - безобидные, как-то вышел скандал. Часиков в одиннадцать вечера, когда их особенно много там кучкуется, она вздумала возвращаться домой на метро, потому что что-то было с ее великом. А у меня не получилось довезти ее до дома. "Я думал, ты на такси приедешь!" - возмущался я после. "У нас фирма не оплачивает, если из-за переработок возвращаешься на такси" - оправдывается она. У нас оплачивает. "Хрен с ним! Я об этом позабочусь". "А как я, по-твоему, раньше добиралась, можно узнать?" "Так, мозги не крути! Специально буду совать тебе каждый день по десятке в карман - и не дай бог, вечером поздно заявишься, а она еще будет там! Берегись!"
В конце концов она сказала, что будет записывать такси на проект, из-за которого ей придется оставаться, а я, тем не менее, потихоньку начал снабжать ее бумажными, обнаруживаемыми ей с негодованием.
Сейчас эльзинцы наряду с нами покорно проходят короткий инструктаж, потом мы все вместе идем получать материалы - малярные валики и ведра с побелкой - и топаем белить их коридоры.
Разумеется, я стараюсь не терять из глаз Оксанку. Нет, они тут ребята и правда смирные, но это я так, по привычке. Больше угораю с нее, как она орудует валиком, словно заправский маляр. После побелки потолков мордашка ее кое-где в белых точечках, а на что похож я, и подавно не знаю.
За работой мы разговариваем понемножку со своими напарниками, со всеми наравне. Говорим в основном о работе, которую как раз делаем. Понемногу я различаю по видухе, живости разговора и резвости движений, кто из эльзинцев находится примерно на какой стадии реабилитации. Без субституции не обходится никто из них. Большинство - местные, но не все. Скорее всего, те, кому на вид за тридцать - бывшие героинщики. Сейчас это, блин, немодно, нынче хавают синтетику, от которой, как я узнаю, "вставляет быстрее".
Когда мы с одним чуваком из них продвигаемся мимо одной из дверей, он показывает нам скрытую за ней довольно просторную комнату, забитую всевозможными вещами. Стены и поток ее очень искусно разрисованы либо масляной краской, либо акрилом - не знаю, да и не спрашиваю. Тематика, насколько я успеваю заметить, религиозная, какие-то там мадонны, голубочки и святые духи, но выглядит вполне круто. Я впечатлен, что и говорю ему сдержанно. Он так же сдержанно и скромно благодарит за похвалу. Имени его я не запоминаю, вернее, не помню, чтобы он мне его называл. Как-то прозевали мы познакомиться друг с другом. Он маленького роста, смугл и похож на итальянца.
Наконец мы добеливаем весь длиннющий, сволочь, коридор. Напарник тыкает пальцем в последнюю дверь:
- Тот чувак, что жил здесь, пропал месяц назад.
- В полицию заявляли?
- Заявляли.
- И чего?
Вместо ответа он пожимает плечами.
Признаться, я немного задолбался, но мы и заканчиваем работу еще до обеда и присаживаемся у них на этажной кухне. Те из них, что поживее и порезвее, спокойно и ненавязчиво рассказывают нам об их жизни в общаге и вообще. Я по привычке сажаю Оксанку к себе на колени. Наши с ней и без того уже убитые джинсы и футболки теперь еще замазаны белым, ботинки - тоже. Она собирала волосы в узел, который я теперь раскручиваю. Мне нравится, когда ее волосы распущены.
Мы с ней особо не сюсюкаем и больше молчим. Когда же перебрасываемся парой слов на русском, я замечаю, что один чувак в длинной, черной вязаной шапке, из-под которой свисают длинные темные волосы, оглядывается на нас. Внешне он мало отличается от остальных эльзинцев.
Потом мы все вместе плетемся в какую-то очень раздолбанную кафешку, мимо которой я раньше просто проскакивал. В ней наши организации угощают эльзинцев.
Тот чувак берет себе чай и садится рядом с нами.
- Русак? - без вступления спрашивает он меня по-русски.
Я киваю. Потом зачем-то протягиваю ему руку: - Андрей.
- Бенба, - жмет ее он.
- Че? - непроизвольно переспрашиваю я. Но прежде чем я успеваю максимально вежливо произнести: "Прости, ты не мог бы еще раз повторить, как тебя зовут, а то я не расслышал", он уточняет:
- Можно просто Бен. Или Узбек.
- А... Так ты че - из Узбекистана сам?
- Ну да.
- Это - Оксана, - и он жмет и Оксанкину руку, а она сдержанно улыбается. Скромно молчит, не встревает в разговор.
- Давно тут живешь? - спрашиваю его просто. Никогда не видел его на улице. Или внимания не обращал просто.
- Два года. До этого сам.
"Торчал", значит. Я не спрашиваю, с каких пор и под чем.
А его и не надо спрашивать, он сам уточняет. Кажется, поговорить хочет: - Эт в смысле - на герыче сидел. Ну там еще сел. Слыхал, наверное, про мак и все такое?
Наверное, по моей роже за километр видно, что я сроду не бывал в "теме" и вообще смахиваю на местного, лишь отдаленно знающего, где на карте мира искать Узбекистан. Беззлобно принимаю его пояснения и только киваю утвердительно.
- Начинал-то с "ханки", - не прошу уточнить, что это. - Классе в третьем еще. Внутривенно. У друга братан на игле сидел, вот мне там один раз и предложили попробовать. Не понравилось - пи...дец. А потом ниче. Сам покупал разбадяженное. Всякое. Герыч у нас раньше дешевый же был. Кое-кто сами варили, бадяжили. У нас тогда многие висели. В транспортном училище, куда я поступил, больше половины. Как центр такой местный был. Делать больше особо нех...й было.
Смолкает. Мы его особо не пинаем расспросами, и он вскоре сам рассказывает дальше:
- Ну, умерли многие. Но кое-кто теперь трезвый по десять лет уже, больше, семью завели, детей. Живут вроде.
- А сюда - как? - решаюсь я задать вопрос. - Как аусзидлер? Переселенец?
- Да, мы с мамой в конце девяностых сюда перебрались. С отцом они давно разбежались. Так он мне даже согласие на выезд давать не хотел. Хотя непонятно, за каким хером. Отказался же давно от меня. Мама надеялась, что тут проще мне сойти будет. Специально хотела, чтобы нас из первого распределительного лагеря в жопу какую-нибудь направили. Но тут везде найти можно. Качеством даже получше, чем там. Не такое разбадяженное. Ну, потом и она похоронила. А я живу пока, - он усмехается, и я вдруг замечаю, как дрожат и чешутся его руки.
- Как в Эльзу попал?
- Сам принял решение.
Мы общаемся на русском, а значит, откололись от общей массы, которая трындит на отвлеченные темы. А нам с Оксанкой - она скромно молчит и смотрит на него спокойно, - тут открывают банально-обыденные истины одной из историй наркозависимости. Я же знаю ее, как облупленную. Знаю, что то, чем он нам с ней сейчас по ушам ездит, ее реально долбит и долбить будет еще некоторое время. А ведь он еще и не начинал никакие там подробности вываливать. Да ей и так харэ. А как ты хотела. Жизни захотелось посмотреть, как она есть? Потусить с бедненькими наркоманчиками? Вот и слушай теперь.
- А теперь? - спрашиваю я Бена. - На метадоне? Или чем другом?
- Типа. И другом. Сегодня фергабе пропустил. Зря.
Утверждаюсь на счет едва уловимого, но все же уловленного мною в нем беспокойства.
- Некоторые в друккраум ходят, - поясняет он. - Слыхал про комнаты для уколов? Под присмотром. Но я решение принял - с эйча слезть. И слез вот.
Что ему сказать? Молодец? Так держать? Тупо как-то. Одобрительно киваю, вернее, киваем на пару с Оксанкой. Изредка поглядываю на нее. Что? Это тебе не Нирвану слушать, а? И не "перцев", хоть я и сам люблю. Это не игра в наркоту и рок-н-ролл. Это жизнь, детка.
- А вообще чем занят?
- Так, - пожимает он плечами. - Утром встаю, прусь к фрау доктор Кевес...
- Врач твоя? По субституции?
- Ага. Неподалеку тут. Хоп - выпиваю стаканчик на глазах у ассистенточки - и хоп. Это у нас в Узбекистане так говорили, - поясняет. - ХОП - "хорошо", "о"кей", в смысле. Ну или "х...й от меня получишь" - хохочет коротко, сухонько.
- Ясно. А потом?
- Потом? Вот он - новый день. Посмотрим, что принесет.
Философ, блин.
- Надолго хватает?
- На сутки. Доза стабильная. Вначале пристраиваешься, врач с тобой вместе смотрит. Сколько тебе надо, столько и получаешь. Бесплатно.
- Ну так и что тебе потом обычно день приносит?
- Да по-разному. Времени теперь до хера. В плане, раньше режим был: достать бабки, достать эйч, завись, ломоть, бабки, эйч... Больше времени ни на что и не было. А теперь - ну, одной проблемой меньше, типа... Но другие остались...
- Бен, а вот ты сейчас... ну... у тебя сейчас ломка, типа? - тут же соображаю, что дебил. На фиг ковырять еще, вопросы задавать, если человеку плохо?
- Типа. Это тоже зависимость. Очень жесткая, просто видуха у нее другая. Но ее в рамках держать же можно. Нет, пока фрау доктор Кевес лицензии не лишат, у меня все будет клево. Если можно сказать, что это клево.
- Так на метадоне не клево?
- Не-а. Мутно. Туманно. Все пох...й. Заторможенно как-то. Не хочется ниче. Не знаю, если б дозу снизить, то, может, получше было б. На гере совсем не так было. То вверх, то вниз, даже торчалось всегда по-разному.
- Так это разве не опасно сейчас? В смысле, ты разве не можешь? Ну... - по ходу, ему положить, мои вопросы его не долбят. Ломка у него чисто физическая.
- Опять сесть на геру? Я не знаю, как у других, но на герыч меня больше не тянет. Организм на метадоне его не принимает жестко уже. Метадон действует совсем по-другому, в башке - тоже.
- Значит, совсем не тянет?
- Ну как сказать... Чего-то не хватает.
Что там Оксанка говорила про беседы на отвлеченные, отвлекающие темы? Не совсем его исповедь тянет на это. Но если ему охота об этом своем поговорить - в конце концов, за этим же мы сюда сегодня приперлись. Но теперь он смолкает.
Ну да, теперь, понятно вообще-то. Смуглокожий, с длинноватым носом, глаза явно восточные - среднеазиатские, значит? Да, наверное. Не знаю. Узбекистан - Средняя Азия же? Одет в серо-черное, шапку свою по ходу не снимает ни при каких обстоятельствах.
- А вы, ребята, откуда сами?
- Из России, - говорит Оксанка.
- Из Казахстана, - говорю я.
В общих чертах рассказываем ему о себе, не заостряя внимания на работе, как будто нам должно быть перед ним за нее стыдно. Он особо и не расспрашивает, то ли понимая, что все это все равно не из его пьесы, то ли ему пофигу.
- Я уже который раз участвую в ваших мероприятиях, - разглагольствует один чувак из местных эльзинцев. - То, что вы делаете - это супер для нас, правда, - не знаю, это он про побелку, общение или бесплатную колу. Или про все вместе взятое. - Только почаще можно бы.
Я слышу, как то ли Клаудия, то ли берговская телка высказывают вслух мысль, что теперь - наш черед пригласить их на "экскурсию" в наши офисы. Кофейком угостить или, там, водой да орешками из автомата на двадцать седьмом. Вот только на хрена им все это - не понимаю.
Бену эти радужные прожекты явно по боку, он к ним не прислушивается, видать, пропущенная фергабе долбит его уже по-серьезному. Не знаю, почему он еще не свалил. Наконец, неофициальная часть праздника заканчивается, и мы разбредаемся.
- Бывай, - прощаемся мы с ним. Он салютует и бредет куда-то в сторону, противоположную Эльзе. К врачу, наверное.
Сегодня нам с ней не надо уже в больше офис, это мы так решаем. Дома переодеваемся, стаскиваем с себя заделанные побелкой вещи - с ними уже ничего не сделаешь. Зато спецовка будет на следующий раз... Потом она кормит меня обедом. Особо не разговаривает, под впечатлением до сих пор.
Поехали на трамвайчике покатаемся, - предлагает тихонько.
Этот "трамвайчик" отличается от нормальных здешних трамваев не только ярко-красным цветом - он еще и экскурсионный. На нем катаются только туристы или любители побухать, потому что пока едешь, тебя в нем поят всякой местной всячиной, под которую ты грызешь всякую соленую всячину, которая ниче так идет, даже если ты ее не любишь.
Когда мы забираемся в него, начинается дождь - как же это невыразимо приятно сидеть под крышей, да еще пить, пока за окном - да хоть что хочешь. Тут очень тесно, а места между сиденьями и столиками очень мало. Поэтому мне не удается водрузить Оксанку к себе на колени, как я это делаю, когда мы где-либо сидим. Зато теперь, когда она сидит напротив, я могу всматриваться в ее задумчивое лицо, пока мимо него мелькают залитые дождем достопримечательности нашего города, которые мы либо давно уже засмотрели до дыр, либо в упор не замечаем, потому что живем здесь. Мы киряем и молчим.
- Ну чего? - со смехом легонечко пинаю ее под столом ногой, пока мы медленно огибаем Музейную площадь.
- Думаю, - произносит она, потягивая свое. - Как так... как человек...
- Как человек мог дойти до такого? - уточняю я ее вопрос.
- Ну да... Ну без отца...
- Ну без отца, - подверждаю я.
- Так мой дедушка тоже без отца рос, - продолжает она свои рассуждения. - И...
Историю дедушки Альберта я знаю, но она слишком уж из другого времени и другой пьесы.
- Ну Узбекистан, да еще девяностые - вокруг тебя все - либо то, либо это...
Мне надоел этот ее длительный загруз, так что я решаю подвести черту и вот так вот, одним махом перезагрузить ее сознание. Все-таки, может, удастся получить удовольствие от оставшегося дня.
Поэтому я говорю:
- А что такое мы тобой? Как стали теми, кем стали? Оксан, вот подумай сама, как происходит становление личности человека?
- Ну семья... воспитание... друзья... - начинает она.
- Нет, нет, я не об этом, Оксан. Ты мне про то, мол, кто виноват. Нет. Я в плане: как мы оказываемся там, где оказываемся?
- Стечение обстоятельств...
- Нет! Обстоятельства стекаются сами по себе. Это мы сами решаем, оказаться ли нам в том или ином месте в то или иное время при тех или иных обстоятельствах. Ты. Я. Каждый из нас - это ни что иное, как совокупность решений, больших и маленьких, которые мы принимаем каждый день.
- Но мы не всегда в состоянии принять их сами... - начинает она.
- Всегда, - возражаю. - Вот оцениваем ситуацию мы порой неверно, да и последствия нам не всегда ясны - факт.
Она задумывается, но, по-моему, мысль моя ей нравится.
- А еще... - у меня вдруг возникает еще одна мысль, и я высказываю и ее, - вот бывает же так: ты что-то делаешь, не задумываясь, за этим - дальше, дальше, уже как автоматом идет, ты не думаешь абсолютно, а потом очнешься - опа... Цепная реакция. А потому что действие за действием, звено на звено нанизывается. Просто иногда бывает так, что еще можно остановиться...
- Звеньев не хватать больше?
- Ага, - смеюсь, - а иногда - нет. Да мы и в это не врубаемся, что остановиться надо, оно само идет как-то одно за другим. И тут тоже неважно, что послужило причиной... Кто виноват... Нет, неважно, кто или что тебя туда затянуло, на стезю эту...
- Ого, - смеется. - Слова-то какие...
- Малыш, ты думаешь, я совсем тупой у тебя? - толкаю ее в бочок, пытаясь ущипнуть, - А? Кроме юры вообще ниче не знаю?
- Ладно, - она уворачивается - но "стезя"-то у тебя откуда?
- Из Достоевского твоего.
- А-а-а, ну так я прям горжусь...
- То-то. Так вот, в итоге неважно, как ты попал в дерьмо - тебя за уши в него никто не тянул. Попадал ты сам, и сидишь тоже сам. И выбираться самому. А цепная реакция - ну, хреново, но на нее валить тоже не надо. Это мультипликатор только, но не причина.
- Мультикаузальность?
- Multikausalität? А по-русски тоже так будет?
- Без понятия, автоматически перевела просто. Значит, возвращаясь к Бену, окажись на его месте ты... или я... тогда...
- Слушай, да какая уже сейчас разница, - отмахиваюсь. - Вот любишь ты прошлое мусолить.
- Почему - мусолить? Понять просто надо. Извлечь урок.
- Да ему уже поздно извлекать, Оксан. В его случае цепную реакцию уже не остановить было. А потому что в его случае реальный выбор был только перед первой дозой, если я правильно во всю эту хрень въехал. А потом - пипец... Ты пойми, чувак сменил одну зависимость на другую, с которой, я так понимаю, уже по гроб жизни не спрыгнуть. А понять ему надо только, что теперь с этим делать. Нет, ему бы о настоящем подумать. И тебе, кстати, тоже.
![[]](/img/f/flo_rencen/glava3vesnaelzy/20190515_091620.jpg)