Maria Callas - Carmen / Habanera (G. Bizet, Chuy Ayala Remix)
Arctic Monkeys - Electricity
Imagine Dragons - Born to be yours
Oasis - Whatever
Lana Del Rey - Young and Beautiful
One Republic - I lived
Трам... парам... парам... вопилки... трам... парам... парам... в затылке... тра-та-там-та-там...
- "...и в голове не укладывается, как организации подобного уровня в столь жестко регулируемой сфере деятельности удавалось годами, да что там, десятилетиями придерживаться столь сомнительной практики в квартальной отчетности..." Андрюх, фигасе... Что, второй Энрон?
Если я чешу в затылке - не беда
В голове моей опилки, да-да-да...
- Ну, не настолько. Но вообще - хреновато.
- "И все это при том, что по сведениям "Файнэншл Таймс" кадровый состав Блю Боут Инвестмент не столь давно пополнился яркими, высококвалифицированными сотрудниками, которым удалось продвинуть не только в структуре организации, но и в сознании руководящего состава инновационные технологии по усовершенствованию учрежденной комплайенс-модели..." Ишь ты...
- Вот суки... - (это я - вполголоса, чтоб сын что попало не хватал, рано ему еще). - Так, - набираю номерок. - Нездорово... - здороваюсь с замом приветственным наездом: - Че скучный такой?
- Да Унион, с-суки.
- Тю ты, блин, футбол. Газет, значит, не читал? Хочешь сказать, у моей жены ньюзтиккер поставлен, а у тебя нет? - возникаю шутливо.
Не знаю, сколько мы с ним будем делать вид, будто бы новость о скандале "страшно" огорошила нас и "застала врасплох". На самом деле я, он, пацаны - мы еще с месяц назад этого ждали.
- Да ладно, расслабься, - тянет он. - Ниче нам с тобой не будет. В ББ только ленивый не знает, что мы предупреждали.
- Ага. И не только в ББ. Ты мне скажи, какая сволочь постоянно сливает налево инфу про наши, итит их мать, модели еще до финального их утверждения?
- Да мало ли.
- За "яркого" и "высококвалифицированного" отдельное спасибо.
- Пожалуйста. Но я не в курсе, кто.
- Ладно, дознаюсь. Бывай. И - слышь, хорош на тотализаторах ставить. Сопли суши.
- Тебе - того же, - прощается он.
Хар-ра-шо живет на свете Вин-ни-Пу-у-ух
- Вин-ни-Пу-у-ух! - восторженно радуются на стульчике с набитым ротиком. Она тоже подпевает.
Оттого поет он эти песни вслу-у-ух
- М-м-м, омлет... О, эт чего? - "Омлет" оказывается с начинкой из морской капусты и овощей.
- Окономияки.
- Какие еще яки?
- Лепешка по-японски. Тебе же собирались показать лучший японский ресторан в городе. Я готовлю не хуже.
И неважно, чем он занят, если он худеть не станет
- М-м-м... - улыбаюсь, - ...глупая, - целую ее с набитым ртом. - И ревнивая, - целую еще раз, легонько потрепывая попку.
А сам смеюсь беззвучно.
Ревнивая. В сезон ревности Оксанка обычно сшибает мне крышу умопомрачительными минетами, а потом усиленно трахает в позе наездницы. Сейчас тоже так. То есть, когда получается - мы ж родители, блин. Теперь - по сыниному графику, выдавцами и никаких тебе стонов.
Да, ревнивая. Проверка чувств? С возрастом напрягает. Сколько ж можно их проверять? До последнего вздоха. Когда она успокоится? Да никогда. Бесполезно клясться ей, что никогда-никогда не смотрю по сторонам, потому что... блин... да смотрю, конечно... Сказать по секрету... раньше тоже смотрел. А что? Какой нормальный мужик не смотрит? Какая разница, это ж все так. Просмотр. Лучше разогреешься - кайфовее выпускать пар - с ней и только с ней, само собой. Да и как будто она не смотрит. А сама-то даже не рассказывает мне, коза. И какая разница, ведь и она свой пар будет выпускать только на меня? Бесполезно объяснять ей, что все равно я "уже не столь привлекателен" - я ж, блин, и не был никогда. Бесполезно даже заикаться, чтоб не волновалась - никому я, мол, на фиг не нужен. Да ты говори ей, говори, пока не отвалится язык - не поможет все равно. Все равно дождями ее тайных слез, косым огнем ее взглядом и шквалом "сопроводиловки" прольются-снизойдут на нас, на меня ее сезоны... муссоны...
А сезон ревности у Оксанки разыгрался благодаря Мидори Тсунематсу-Канненбеккер, вернее, Харуке, ее племяннице. Мидори впарила мне ее, Харуку, и я пристроил ее на шесть месяцев интерном в ББ, в Эйжа-Пасифик Маркетс.
И вот недавно притащил Оксанку на корпоратив. Она долго вздыхала перед зеркалом, что бы, мол, надеть. "Только не это, в горошек" - молился я мысленно. "Ты ж его беременная таскала". Но вслух подавать голос не решился. Наконец, к моей радости Оксанка втиснулась в коротенькое кружевное темно-синее. То самое. "Что так смотришь? Я в нем, как колбаса?" "Нет, зашибись. Красавица."
О, да, его... только что мне теперь делать... Думал, завалю ее на глазах у сыны, посидеть с которым по такому случаю приехала теща.
А когда на корпоративе она, втиснувшаяся, увидела в моем радиусе Харуку, молодую и худосочную, ее радостное, светящееся личико мигом преобразилось, вернее, видоизменилось и облачилось в железобетонную маску.
Нет, я угорал с нее, конечно. Угорал над тем, с какой отчаянной виртуозностью она вела ненавистный ей обычно смолл-ток со всеми, даже с Харукой, а сама весь вечер не смотрела на меня. Ни взгляда в мою сторону. Ни слова, обращенного ко мне. И мне даже казалось, что слышу, как стучит ее сердечко, а сам предвкушал предстоящую экзекуцию в виде убойного траха - я под ней и меня имеют, как тряпочку.
Но потом, когда она трясущимися руками поднесла к ротику фингерфудик, чтобы вместе со слезками проглотить его, я решил, что хорош ее мучить, да и я не дотерплю уже. Затащил ее в свой кабинет под предлогом показать какое-то растение, которое она хотела забрать оттуда к нам домой на попечительство. Когда она начала его разглядывать, стоя ко мне попкой, грубо подлез к ней под платье и разорвал на ней трусы - она ужаснулась только. А я уже вдавил ее мордахой в кресло для посетителей и: - Знаешь, что мне в тебе нравится?.. - ввалился сзади в сочное, мокрое у нее между ножек, возбудившееся от непродолжительной борьбы, которой не было. Вместо этого она только слабо вскрикнула. - Так знаешь, что мне в тебе нравится? - хрипло задыхался я. - Ты разная. С тобой нескучно. Неординарно, - говоря это, трахал ее жестко под ее приглушенные, рыдающие стоны. - Казалось бы - вот есть у тебя муж... Я... Любит тебя... Любит, точно говорю... Знаешь же... Детей тебе делает... одного пока, но еще не вечер. Вон, цветы дарит тебе... - это я себя приучил, напоминание себе поставил, чтоб регулярно, но по рэндомным дням.
Я долбился в нее все жестче, и она кончила, лишь креслу поведав о своем экстазе или возмущении. - В любви тебе признается... Трахает тебя... каждую ночь... Иногда - всю ночь напролет... до утра почти. Но несмотря на все это... вот конкретно сейчас... что ты хочешь мне сказать? Что он... что я... изменяю тебе с какой-то левой японкой? Стажеркой, с которой не пересекаюсь даже? И где, по-твоему, я с ней этим занимаюсь? Прямо здесь... в кресле... Или здесь... - развернул ее и швырнул попой на письменный стол, где снова впихнулся в нее. - ...или у нее в кьюбе... в гроссраумбюро... у всех на виду... или она делает мне минет в туалете... а я кайфую и представляю тебя... Всегда представляю тебя...
Она содрогнулась. Да, я был груб и жёсток с ней тогда. Да, я терзал свою жену, не потрудившись даже разуверить ее в ее сомнениях. Возможно, именно от этого она страдала? Нет, тогда мне отчего-то показалось, что она возбуждалась от смачной "чудовищности" моих слов или от жесткой моей любви, или от всего вместе взятого.
- Ты думаешь, что меня заводят не только эти маленькие сиськи... - я пролез рукой под платье, которое и так задрал выше ушей, сорвал с нее лифчик, а потом начал остервенело кусать их под ее плачущие стоны, - но и чьи-то еще?.. Ты с какого-то решила, что меня на японок тянет?.. Поэтому и пристроил эту сюда... к себе... для разогрева?.. А то мне ж потом еще дома... каждую ночь дома... отрабатывать... жену-нимфоманку ублажать... да так, чтоб ее аж разорвало всю на хрен... наизнанку ее выворачивать... чтоб имплодировала... а то она у меня отрывная... вполсилы не любит...
- А-а-а... - когда она кончила еще раз подо мной, из глаз ее хлестали слезы.
А я, душа ее поцелуем: - Вот тебе... на тебе... на еще... - тоже кончил. Прямо в нее, с наслаждением, встряхиваясь. Все тогда в нее вылил, что накопилось во мне. Почувствовал, как ее парализовало оторопью: не предохранялись.
- Все, - со стола я резко рванул ее к себе. - Хорош. Домой поехали.
- З-за...чем?
- Догоняться. Поехали давай. Наказывать меня будешь. Сверху трахать.
- Мама дома.
- Ниче. Что-нибудь придумаю. Я ж типа изобретательный у тебя.
И мы поехали, прошмыгнув задами, не попрощавшись даже, чтобы никто не обратил внимание на ее помятый и измазанный вид. Я всю дорогу подкалывал ее, мол, как не стыдно - впервые у мужа на работе, а на кого похожа. Без трусов и лифчика, в порванных чулках. В ответ мне лишь воинственно сверкали глазками. Затем дома я получил заслуженное наказание.
Было это так:
Теща с сыном спали в гостиной на диване, а мы тихонько просочились мимо них в спальню. По дороге я все продолжал посмеиваться, намереваясь продолжить давешнюю веселуху, до того перла из меня буйная, кайфующая радость в предвкушении предстоящих безобразий. Сына спал через стенку под боком у бабули, поэтому вполне можно было рассчитывать, что безобразия будут беспрерывными. Главное - не шуметь, но это мы можем.
Итак, закрыв дверь, я, веселющий, обернулся к ней, раскинул руки и... невольно тормознул. Задержал дыхание и залюбовался ею.
На меня смотрели желто-зеленые глаза кошки. Смотрели хищно, расчетливо, будто прикидывая, какой кусок меня отхватить первым. Мне до боли захотелось услышать, каким голосом будет говорить... рычать со мной эта кошка, подойдет ли он к ее глазам и взгляду в них. Я сделал неопределенное движение, не понимая отчетливо, куда, в какую сторону двигаюсь. Желто-зеленая хищница передо мной не простила мне этого движения, приняв его за попытку бежать:
- Стой-й-й... - вот оно. Глухое, угрожающее ворчание. - Ку-да пошел-л-л... - она принялась поглаживать мои штаны в области ширинки, и ее последнее слово утонуло в гулком рокоте. Да, подходит. Низко, хриповато и беспощадно. Она не отпустит меня.
Да я ж и не хотел, чтобы отпускала.
- Ты чего... - усмехнулся я, пытаясь обратить ее подъезд в шутку. Но нет, она не шутила. Резко, ловко, по-кошачьи, но так, как это сделала бы крупная кошка, какая-нибудь пантера, она хватнула меня за ремень. Притянула к себе и, улыбаясь одними губами, впилась зубами в мои губы, терзала их медленно, с резким, сочным наслаждением, разрывающим мясо. Рука ее быстро пробралась ко мне в штаны, после траха в кабинете застегнутые как попало, и нащупала в них мой член, окаменевший от веселого, взбудораженного ужаса.
- Я тебе покажу... - она не угрожала, а ставила в известность. - Я тебя научу.
- Чему? - осведомился я, беспрепятственно пролезая рукой к ней между ног и не встречая на своем пути более никаких левых заморочек вроде трусиков, благополучно порванных мной на ней ранее. Вместо этого меня ожидала там она, жадная, влажная и распухшая от того, что только что было, и от того, что еще должно было быть.
- Я тебя научу, - продолжала она свое ознакомление меня с программой, пока ее рука теребила мой член, а кошка в ее глазах прожигала во мне дыру, ни на миг не оставляя своего беспощадного сканирования. - Научу тебя не расстраивать жену. Не заставлять ее волноваться о том, что ты другую е...ал.
- Не е...ал, - возразил я мнимо спокойно, лениво почти, пытаясь достать в ней до дна своей рукой, не доставая до него. - Услышь уже, ты, стерва, - глянул ей испытующе в желто-зеленую зенитку, прикидывая, в какую секунду из нее в меня ударит залп. - Ревнивая стерва. Не хватило тебе е..ли раком на моем столе, - решился открыто спровоцировать Хиросиму. - Еще хочешь?.. Еще хочешь пояснений? Еще в тебя вдолбить?.. - я сделал вид, что пытаюсь рвануть ее к себе, нагнуть ее голову вниз, к нему, но тут почувствовал, как мне с глухим рыком вонзили в оголенную задницу острые ногти... когти...
- Заткнись, - когти впивались все глубже, и хоть нет у меня глаз на заднице - я форменно видел капли крови на себе, брызнувшие из-под них, когда это взбесившееся кошачье создание потянуло свою лапу вверх по мне, силясь отодрать от меня ошметки кожи подобно домашней кошке, рвущей в клочья обои. - Заткнись и разруливай, - грубее, повелительнее, жестче. - Ублажай жену, скотина. Задабривай. Вот так, стоя, - она кивнула утвердительно, мол, годится, когда я, вытащив из нее руку, приподнял ее, сжав ее попу, и насадил на себя. Не двигаясь в ней, я донес ее до стены, сидящую на нем, прижал к стене, но эта задержка вызвала в ней злое нетерпение - не дождавшись, когда я наконец начну ее трахать, она злобно шлепнула меня по заднице, поглубже впихнув в себя и приказала: - Че за хрень. Давай, делай.
И я делал. Я делал ее, а она - меня. Я трахал ее так грубо, как того хотелось ей, под ее глухие, ворчащие стоны, штырясь от ее благодарных укусов, ее поощрительных щипков и утвердительных царапаний, подтверждавших мне, что двигался я в правильном направлении. Меня перло от ее взрывавшихся глаз, взрывавших меня. - Да-а-а... гадкий... сладкий мой Андрюшка-а-а... - она с низким хрипом кончала, пока брал ее стоя, потом я свалил нас с ней на супружеское, мать его, ложе, бесновато, со шлепаньем то впрыгивая в нее, то выпрыгивая. Я купался в собственной теплой крови, которую она пускала мне, ласково терзая мою задницу, спину и шею, уже без того истерзанных дикой ее любовью. - Хрена я отдам тебя кому-то... - поясняла она мне. Учила.
- Хрена я от тебя денусь к кому-то... любимая моя... сучка... соси давай... рот твой хочу...
- Здесь не ты командуешь, - она все же схватила меня ртом, сдавив мне с хрустом запястья, чтобы не рыпался. Но я вырвал их из ее когтей и начал еще жестче насаживать ее рот на себя.
- Давай, учи... - задыхался я, пока там, внизу задыхалась она. - Учи меня... Научи меня... Научи, как сильно ты любишь меня...
- Сильно... Загрызть готова... - раздалось ее глухое ворчание со мной во рту.
- Кто те даст...
- Сама возьму... иди ко мне...
- Нет...
- Кончай, кому сказала... - она сильнее сдавила его губами, всасывая меня в свой жадный, голодный рот. Она перекрывала мне все краны, чтобы вылился я к ней только из одного.
- Не-е-ет, сказал! - я с силой выпихнулся из ее рта и шлепнул на себя, а он одним прыжком скакнул к ней в ненасытное место между ее ног. - Нет, лучше я тебе щас ребенка сделаю...
- Ты девочку хоте-е-ел... - простонала она, пытаясь прыгать на мне, но уже больше впадая в привычное для нее состояние необъятного, пьяного кайфа, неизменного во время секса со мной. А в таком состоянии эту дикую наездницу обычно объезжает уже тот, на ком она сидит, я, то есть. - Девочки так не де-е-елаются... - настаивала она со стоном. - Гру-у-убо для девочки...
- А ты кого хотела?.. Че хотела?.. - спросил я зачарованно, влюбленно, насаживая ее на себя и заставляя не отводить от меня одурелых, помутневших кошачьих глаз, которые прямо сейчас, на моих глазах из дикой, рвущей, яростной хищницы превращали ее в мягкого котенка.
- А мне похеру... Лишь бы твое... От тебя... - стонала она мучительно-тихо и у нее на... личике - да, теперь это была уже не страшно-прекрасная зверино-кошачья морда, а личико - в сладкой муке проявилась слеза. А меня эта ее слеза, как обычно, долбанула гораздо сильнее, а мягкая податливость, последовавшая сейчас же вслед за слезой, молниеносно заставила слушаться ее гораздо более охотно, чем только что, когда она учила меня, пытаясь мной командовать. - О-о-о, да-а-а... любимый мой... иди ко мне... - просила она с тихим плачем. - И никогда... никогда не делай так, чтобы мне захотелось уйти...
- Ты че... какой уйти... - это тревожно, жалобно выдавилось само собой из меня, прежде чем я успел подумать.
Я уже брал ее нежно, уложив на спинку, терся лицом о ее лицо, дыша своим открытым ртом ей в рот, пока мои руки гладили ее, словно котеночка, а наши губы так, без языка, танцевали друг с другом пьяный танец. - Вот тебе девочка... - стонал я в нее, кончая. - Вот тебе... Лови...
- Да-а-а... Господи, да-а-а...
- Люблю...
- Боже мой, да-а-а...
- Еще детей от тебя хочу... еще детей рожай мне...
И под конец я почти рыдал с ней в унисон, так перелились в меня ее экстазы. Старею.
А, да. На следующий день все же не обошлось без хохм. Квартира у нас маленькая, а теще, когда выбирается к нам, после их габаритов сложно к такому привыкнуть. Поэтому откуда ей было знать, что я услышу из прихожей, где разувался после утреннего похода "за булочками", как она в подавленном отчаянии "вполголоса" вопрошала мою жену:
- Заинька! Андрей тебя что... БЬЕТ?!!
Вероятно, теща увидела синяк где-нибудь у Оксанки на руке или - да мало ли, в каких местах я там с ней отрывался накануне. Да в самом деле, не на жопе же. Отжигали мы ночью в рамках, не переходя на крик или громкий стон, так что словесного содержания нашей "битвы" теща, судя по всему, не услышала. М-да. Видела б она мою задницу. И спину. И шею тоже - там вообще палево, всем видно, а про губы вообще молчу. Она просто тогда, тем утром меня еще не видела, заметить не успела.
В ответ послышались Оксанкины пояснения, перемежавшиеся хихиканьем, и вскоре тещино укоризненное:
- Оксана!!! Ну вы как дети малые...
Уж и не знаю, насколько подробно моя жена посвятила свою мать в детали наших игрищ.
И тогда я: - Здрассте! Пошли завтракать! Я булочки принес. Свеженькие, - с облегчением подал голос из прихожки, потому что шифроваться уже отпала надобность, а малой: - Папа! ПАПА!!! - М-м-м... сына, здоров... дай пять... - приковылял ко мне, радостно пришлепывая по полу босыми ножками.
Вот - вспомнил, пока жевал ее японский омлет.
Сына радуется на стульчике, дрыгая ручками. Открывает-таки ротик, в который она сразу засовывает что-то в ложечке, похожее на кашу с молоком.
- Пшенная, - поясняет. - Так-так, глупая, ревнивая... Как живешь вообще со мной?
- Живу как-то. Ты ж еще и прикольная. Стонала как этой ночью... - шепчу уже потише.
- Ниче не стонала, - протестует она так же тихонько. Потом (опасливо): - А че, слышно было?
- Мне - было. Он слышал.
- Чего лыбишься?
- Просто радуюсь, что моей девочке после больше не больно, - нежно поглаживаю ее.
- Не больно. Совсем-совсем не больно, - она игриво потягивается. - Оказывается, я ничего не знала о сексе... Надо было раньше рожать.
- Бесстыжая... Это я ничего не знал о твоих оргазмах. И хочунчиках. И как напористо ты домогаться можешь... Одежду с мужа срывать... А муж спать хотел, между прочим... А ты начхала и села на него... И - как мочалку его... Ух, хулиганка...
- Бедный, домогались его... А ты этой ночью... Андрюх, ты в курсе, что даже в начале нашего знакомства таким нежным не был?
- Да-да, было дело, припоминаю, - выдаю небрежно, - аж поплавилась там вся... Теперь точно девочка получится.
Тогда-то, после корпоратива и решили второго завести. Вернее, я решил. А мои решения - они ж не обсуждаются. Получилось ли той бешеной кошачьей ночью? Непонятно пока. Но мы с ней усердны очень.
И я вычитал, что для того, чтобы получилась девочка, нужно делать все очень медленно, с чувством. Девочки - это тонкая работа.
Она смотрит на меня с нескрываемой нежностью, но и с нескрываемой насмешкой, размешивая в вазочке крем из авокадо, сует в рот малому, пока он не успел увидеть цвет и решительно отказаться. Пробует сама и, тихонько кивая, ставит на стол, а я хватаю ее за руку и целую.
- Давай-давай, думай, - она норовит увернуться. - Что там у вас?
- Да ничего. Утрясется.
Она улыбается лукаво. Мне - с притворным вздохом:
- Эх, Андрюха, Андрюха...
- Да ладно, подумаешь. Всего лишь работа.
- Значит, не так страшно все?
- Да нет, конечно. Вон... в кругосветное уйдем.
- Эй, меня, между прочим, так просто с работы не отпустят, как некоторых. Я - ценный кадр.
- Да, знаю, знаю. Ты - кадр, - целую ее в затылок. - Такой специалист у меня, я б на их месте держал тебя руками и ногами.
- Ой. Это ты обо мне сейчас? Неужели научился уважать мою работу?
- Твою работу, свою работу. Насколько вообще можно уважать работу.
- Отчего же - труд облагораживает.
- Это, зайка, смотря, какой труд. Наш с тобой так точно нет.
- Андрюх, да ты у меня нытик, оказывается, а. Тогда поменяй ситуацию, все в твоих руках.
- Да, поменять... Как там у тебя слепой сказал... побачимо?
- Побачимо. А у меня на работе рыдали, между прочим, если хочешь знать, пока я была в декрете. И содрогаются от мысли о том, что где ребенок номер один, там и ребенок номер два не за горами.
- Во-во, не за горами. Пусть содрогаются. Недолго осталось содрогаться.
![[]](/img/f/flo_rencen/glava20iposlednyayabegczast2/20190826_095712_improved_slate_mini.jpg)