Смотрю из окна, как Бахтыяров нечаянно лупит какого-то щегла мячом по башке. Потом хлопает его по плечу, извиняется, и они продолжают игру.
"Андрюш, привет. Скучаю по тебе. Чем занимаешься?" - а во вложении - фотка: красивенькое, грустное личико с округлившимися щечками.
"Привет, любимая. По мелочи там, в офисе."
Составляю образец протокола по консультации для одной сберегательной кассы - согласно новому закону они теперь консультацию будущих вкладчиков по протоколу обязаны проводить - и пытаюсь сообразить, на фига мне все это надо. Вернулся после обеда с клиентом в Суваде на Дюненвеге и соображается мне теперь туго.
"А хочу быть в тебе. Тоже по тебе скучаю."
Представляю, как заведется она сейчас. Вот прочитает "быть в тебе", и между ножек у нее все заноет. Будет ерзать на стульчике за рабочим столом, неповоротливо так ерзать, из-за пуза. Ей же сейчас только пальчиком щелкни. Может, даже издаст тихонький такой стон, сама с собой наедине - все равно никто не слышит. Пытаюсь вспомнить, в каких трусиках она пошла сегодня на работу. Теперь она беременные носит, но - черт, я даже от них завожусь. Погружаюсь в фантазии. Ухмыляюсь и решаю скоро свалить. Сегодня пятница, и "старики", бывает, не возвращаются после делового обеда, а Михаэля, как единственного, кто мог бы составить мне компанию в офисе, сегодня нет. Так что шансы мои неплохи.
Сложно представить, что за какие-то три месяца я из топ-юриста-карьериста превратился в пофигиста, безынициативного лентяя и косячника. В маленькой фирме никто за тобой с работой бегать не будет. Сам должен заботиться о своей занятости, само-мотивироваться, набивать клиентуру, становиться узнаваемым и запоминаемым и - писать часы. А меня не волнуют ни эта фирма, ни этот род занятий. И вообще - подобные трепыхания нагоняют на меня невыносимую скуку. Оксанка, похоже, разоблачила степень моего пофигизма неделе приблизительно на второй, но ничего не говорит, как всегда.
"До вечера."
"А почему только до вечера?:-("
"У меня еще беременная йога".
Тьфу ты, блин, забыл. Ладно, тогда посижу еще. Надо же дописать когда-нибудь этот проспект, хотя кто нынче на него поведется. А одному дома делать нечего.
"Хорошо вам позаниматься. Целую всю."
Это, кажется, факт, что, если из отпуска где-нибудь в южных широтах возвращаешься домой в зиму, на тебя нападает в лучшем случае хандра, а в худшем - болезнь какая-нибудь сваливается. А поскольку переболели мы с ней еще до Нового года, то нам только хандра и оставалась.
Сплин в моем случае показал себя почти месяц спустя, когда я погрузился в новую работу в хорновском травертиновом царстве. Сразу по возвращении из Бахи я накатал зашибательские резюме и мотивейшн и толкнул их на внутреннем карьерном сайте Блю Боут. Скинул имэйл Виланду, сделал, мол, на что получил лаконичный ответ мол, спасибо, жди теперь реакции. Видать, он как раз после Бахи проспался. Пожалуйста. Жду.
У Оксанки сплин проявился в реактивированных комплексах по поводу ее фигуры и того, как разительно она начала прибавлять в весе. А когда доктор Ланге, отбросив сдержанность, связанную с ее булимией, открытым текстом назначил ей пройти тест на гестоз и беременный диабет, она впала в депрессию, и однажды ночью я наехал на нее, потому что мне показалось, что я поймал ее в ванной на чем-то подозрительном. Она отрицала самым решительным образом, уверяя, что просто вышла в туалет.
Ни гестоз, ни диабет не подтвердились, и все-таки теперь мы с ней на пару контролируем ее питание, и она занимается всякой гимнастикой и йогой для беременных, вот как сегодня.
***
На выходных она тащит меня с собой в униклинику, в которой мы собрались рожать, на курсы по подготовке к родам. Курсы специальные - для мамаш и папаш и поэтому на выходных, чтоб даже самые супер-занятые могли ими насладиться.
Я предвкушал уже. "Большую книгу о беременности" прочел два раза от корки до корки. Она не дочитала и до половины - зачем, если я читал?
Чем ближе срок, тем сильнее у нее мандраж и тем меньше ей, кажется, вообще хочется рожать и хочется... всего этого.
А по мне, так скорей бы уже. Я в курсе, что это не мне мучиться, но ей же потом будет легче, когда освободится от всего. Да, родится сына, и позабудется сразу ее депресняк, и начнется один сплошной, нескончаемый праздник. Вот и жду его, праздника.
- Ребенок точно знает, когда ему рождаться, а когда - нет, - поет нам тетка-акушерка, которая проводит с нами подготовительные курсы. - К примеру, была у меня одна пациентка, муж - гражданский летчик. Все ничего, но вот незадолго до срока отправляют его в рейс куда-то на край света. Она ждет, ждет, у нее уже срок, а отец задерживается на день, на два... Потом он прилетает наконец - тут только и роды.
Согласен, драматично, но само по себе еще ничего не доказывает. Наверное, любимая ее история, и рассказывает она ее на каждом курсе. Уверен, особенно легчает будущим мамочкам-женам гражданских летчиков. Только дети их будущие об этом не знают, у них свои планы.
Потом мы, мужики, то есть, сидя каждый на своем семейном мате, массируем каждый свою жену-подругу в тех местах, которые показывают нам. А нам долго и нудно втирают, почему не стоит торопиться гнать в клинику, чуть только пойдут схватки, а нужно ехать, только если каждые пять-десять минут. С сожалением узнаю, что делать массаж промежности нам на нашем месяце еще рано, но радостно-многообещаґюще киваю Оксанке: жди, мол, наступит время и до этого доберемся.
Местные акушерки настроены против перидуральной анестезии и кесарева, если при соответствующем состоянии роженицы этого как-то можно избежать. Наша книжка тоже настроена подобным образом и Оксанка вместе с ней, хоть и не читала ее толком. Она вбила себе в голову, что надо стремиться к естественным родам во что бы то ни стало, мол, воздействие анестезических вмешательств на ребенка не исследовано до конца, но однозначно - ничего хорошего в них быть не может. И вообще - сама должна справиться.
Нам восторженно рассказывают о том, что решение медперсонала униклиники, ставить ПДА или нет, не обсуждаются. Мол, это ж только лучше, если все естественным путем. А то недавно приехала одна мамочка к ним рожать и с порога кричит: "Ставьте!!!!!!" - а ей поздно уже, ребенок вот-вот родится.
- Так что, не ставите, если поздно? - смеется одна из будущих мамаш, а другая рядом с ней белеет на глазах.
- Только если роженица - адвокат, - рубит акушерка. - Или жена адвоката. Есть тут у нас адвокаты?
Это ж надо. Скромно молчу, не высовываюсь. Оксанка кусает губы, подавляя усмешку, а я продолжаю усердно массировать. Насчет ПДА им виднее, я в курсе. Но буду держать под контролем, когда придет время.
В обед мы идем на речку. Здесь совсем недалеко до Кранахского мостика.
День сегодня пасмурный. То ли поэтому, то ли Виланд соврал, и им реально некуда девать бабло, даром, что кризис - у Блю Боут на той стороне уже в обед горит подсветка и окутывает нас мягким синим светом, совсем, как два с половиной года назад. Над Блю Боут, как предметом моих поползновений, особо не задумываюсь. Кажется, в их Employee Referral Program я попал в ящичек под названием "игнор". Ну и ладно.
Пробуем целоваться на мостике, но быстро бросаем это гиблое дело - холодина на нем сейчас, февраль, как-никак. У нас тут тоже крещенские морозы бывают.
- Чего смеешься? - бормочет она мне прямо в губы, кутаясь в мои объятья, как в одеяло.
- Да вот подумал: а круто все-таки, что у сыны днюха будет в мае, а не в феврале.
Она тоже улыбается: - Да, здорово, - и в синем блю-боутовском ореоле на хмуром фоне реки ее личико вспыхивает мечтательной лампочкой.
- А еще радуюсь, - продолжаю я. - Все-таки, не все тебя в этом твоем состоянии напрягает. Представляешь, как будем втроем, а?
- Абсолютно не представляю. Мне вообще иногда кажется, что все это - сон. А что там, во мне - новый человек, наш ребенок, я еще не поняла как-то.
- Странная, - беру ее лицо в руки и долго целую, ощущая потребность поднять ее на руки и положить куда-нибудь, где можно будет потом ее раздеть и заняться с ней любовью. Но сейчас негде.
- Я вот тут сейчас подумала: а ведь всего два в половиной года назад мы с тобой тут стояли и целовались... И представить не могли, что будет.
- Ага. Я тоже об этом подумал.
Ее умиляет, что у нас с ней одни и те же мысли, и она нежненько трется о мое лицо:
- А тебе не кажется, что это было из другого кино? И мы были другими?
- Конечно. Ты была вдвое меньше. Прости, - но она весело смеется, и я нежно прижимаю ее к себе: - Я хотел сказать: меньше на одного человека.
- А когда у нас будет сынок, все и подавно изменится. Что останется тогда от нас?
- Думаю, нас меньше не станет. Станет больше.
- Глубокомысленное рассуждение.
- А я тебе серьезно говорю. Ты про чувства? Они будут развиваться, думаю. Мы же развиваемся. Про наши характеры? Они - тоже.
- Да уж. Я и так уже пытаюсь вспомнить, какой была до того, как мы с тобой встречаться начали, - смеется она. - Не выходит.
- Я тоже изменился. Все мы меняемся. И меняем друг друга.
- Неужели я изменила доктора Андреаса Эккштайна? Во дела.
- А тебя это так возбуждает? М-м-м? - делаю вид, что хочу залезть к ней под просторное кашемировое пальтишко цвета "камель". - Вечно вы, женщины... власти вам над нами не хватает, что ли...
- Вовсе нет. Но интересно, что ты признал этот факт.
- Ну, признал. А ты не обольщайся, - щелкаю ее по носу, обнимаю: - И хорош жить завтрашним днем. Ориентируйся на то, что все меняется, принимай это. Включай в свою жизнь. Приспосабливайся, детка, - наставительно запечатлеваю на ее сморщившемся было носу звонкий поцелуй.
- Андрюх, спасибо тебе... - выдает она внезапно, - ...что ты меня так морально направляешь. Именно морально направляешь, мозги-то у меня есть вообще-то, но... меня ж перемыкает... если что вдруг...
- Да зна-а-аю, - смеюсь. - Всегда пожалуйста.
- Да, если б не ты... Это благодаря тебе я хоть как-то развиваюсь. Тебе, возможно, не видно прогресса, но... я пытаюсь.
- Рад стараться.
- Да. Я иногда думаю, что ты с меня ничего не поимел, я имею в виду, я ничего не дала тебе, никак твою жизнь не обогатила. Ты понимаешь, о чем я? Ты не узнал благодаря мне ничего нового.
- Ни фига себе - не узнал, ни фига себе - не обогатила. А вот это? - нежно треплю ее пальтишко в районе животика. - М-м-м, и не только это, - треплю в районе попки и других районах.
- Да я ж не об этом, Андрюх, ты же знаешь. Нет, я не настолько умна или сильна, чтобы как-то стимулировать развитие твоего характера или помочь тебе... узнать что-то новое.
- А музыка твоя как же? Ну, там, стихи твои? Книжки?
Она вздыхает, качает головой с грустной улыбкой. Пожизненное самопоедание. И все-таки, в глазах ее я читаю тоску и отчаянную надежду на то, что она сейчас ошибается, и что я возражу ей сейчас.
И я возражаю:
- Окса-а-анка... Ты дополняешь меня. Делаешь мою жизнь яркой, красочной. Живой. Обогащаешь меня. Во многом, Оксанка, во многом. Вот хотя бы эмоционально. Ты посмотри - с тех пор, как ты со мной, благодаря тому, что ты вообще есть, я понял, что могу любить. Какие чувства испытываю... и испытывал... Не будь тебя, не было бы их, этих чувств.
До сумерек далеко еще, но неонки светят всё ярче. Блю-боутовская подсветка сияет теперь по полной, а мы с ней любим синий. Мало у нас теперь синего, это сейчас единственный источник, зато какой.
- Это ж как будто бы... жить в серости, - продолжаю, - жить себе, жить. И вдруг - толчок какой-то, вспышка и - бах. Радуга. Солнце, - она уже смеется над моими словами, но в душе кайфует от них, я в этом уверен. - Вот ты что для меня. Да, изменила ты меня, поросенок ты маленький.
Она даже не пытается скрывать насмешливого недоверия. Думает, прикалываюсь.
- А еще про секс, - продолжаю. - Мне необязательно говорить, но, может, ты сомневаешься, кто ж тебя знает. Так что - нет... Это не только секс, ну и вообще - секс - это не главное. Но... Оксанка... - реально не выдерживаю уже, качаю головой, - посмотри на нас... посмотри, какой он у нас... Разве можно представить нас... без него? И именно поэтому он у нас такой. Ты можешь найти слова?
- Нет, не могу, кажется, - лепечет она. Не смеется уже. Проняло.
- Ну, тогда я подавно не могу. Мы без него не... непредставляемы. Мы - единое целое и все, что между нами, это все, в совокупности - единое целое. Поэтому рассматривать какие-то отдельные части, фрагменты... можно... сравнивать, что там важней, тоже можно, но - по мне, так не разберешь все равно. Да и зачем? Не лучше ли жить и радоваться счастью? Нашему счастью? Ты - мое счастье, - говорю ей с улыбкой, зная, что ей до чертиков приятно слушать. - Вы - мое счастье. Да. А перемены - от них никуда не денешься. Надо меняться вместе с ними, жить вместе с ними. Вживлять их в себя, не утрачивая собственного "я".
- Может быть, в этом смысл жизни?
- Ну, может, в этом, может, не в этом. Но перемены приходят, не спрашивая, как неопровержимый факт. И никуда от них не деться. Приспосабливаться надо.
Тут Оксанка легонечко дергается на месте и поглаживает животик - сыне, мол, все хорошо. А я, уже привыкший к подобным ее телодвижениям, подключаюсь к этой ласке и, склонившись, спрашиваю: - Проснулся, сынок?
- Родители достали занудными разговорами, - улыбается она.
- Да, как это мы до смысла жизни добрались? - а потом опять наклоняюсь к животику и говорю так, чтоб он слышал: - Вот он, смысл.
- Да. Я вот думаю - а если запорешь?
- В смысле?
- В смысле - это ведь твой ребенок, ответственность какая.
- Нас же как-то вырастили. Справимся.
"Некоторые люди не знают, зачем заводят детей". Да, как-то так. Но - нет, это к нам не относится. Мы любим друг друга, вот и хотели детей, семью хотели.
- Знаешь, а еще я боюсь...
- Чего?
Держу ее руки в своих. Они у нее вечно мерзнут, хотя теперь ей, беременной, гораздо теплее, чем обычно бывало зимой.
- Что не смогу держать себя в руках. Когда будет больно.
- Ну, учат же, как правильно... ну, там... дышать и все такое. Говорят же, тогда легче проходит.
- Все равно. Я ж слабак.
- Ничего. Не держи. Кто тебе что скажет.
Она прищуривает на меня один глаз, качает головой, не верит.
Смеюсь: - Чего, думаешь, я буду напрягать? Я ж наоборот ради твоей поддержки там буду. Ну, хочешь, не буду?
- Нет, что ты, - пугается она. - Тогда еще хуже.
- Вот и я думаю.
- А ты сам, что - не хочешь?
- Не знаю. Не горю желанием.
- Эх ты! - смеется укоризненно. Потом ежится и говорит: - А вообще, я понятия не имею, что меня там ждет.
- Оксан, что бы тебя там ни ждало - все будет хорошо. Отвечаю.
- Ни за что ты не отвечаешь, - улыбается она. - Но приятно, что пытаешься взять на себя ответственность.
А я целую ее теплые губы, шепчу в них, что "все будет хорошо... точно... стопудово", и мы идем долавливать кайф от получения информации о родах. О том, когда выделяется простагландин, а когда окситоцин. О том, как это бывает у других.
***
- Не утомилась, рыбка моя, м-м-м? - улучаю моментик, когда она доплывает до края бассейна и передыхает после получасовых дорожек брассом - с подныриванием на выдох, выныриванием на вдох, как положено. Целую ее в мокрые губки, из которых она под водой выпускала пузырящиеся траншейки.
Вместе с ней теперь сюда хожу. Тут каждый из нас свое тренирует, то есть, я - просто так. Конкретных планов, связанных с плаванием, у меня на данный момент нет. Хотел в этом году опять на Пфаффингер, а там плавать не надо. Может успею, если сына не решит раньше срока родиться.
- Да нет. Можно еще, - она в трансе. Нашла свой темп, вот и мочила без передыху. Знаю я, как это происходит. И девочка моя... мамочка наша в это втянулась. Ей двигаться в воде невероятно легко, совсем не так, как пеше. А сыне вообще кайф - он как в подлодке там.
- "Можно еще", - передразниваю ее, смеясь, затем произношу в резолютивной форме, положив под водой руку ей на животик: - Хорош, пошли. А то тебе есть уже охота.
- Ла-а-адно, - и мы вылезаем из воды, каждый - своим путем.
У меня в бассейне теперь еще один свой, персональный вид спорта: угорать над неизменной реакцией других посетителей, когда Оксанка-крутая-пловчиха-держите-меня-а-то-щас- Атлантик-переплыву в своей резиновой шапке и очках вылезает из бассейна, и вместе с ней на всеобщее обозрение выныривает ее аквариум-пузень. А когда он под водой и не понять, что она не одна там плавает.
Усаживаю ее ужинать одну, потому что у самого еще планы, и она вздыхает, жуя, однако, с наслаждением:
- Ну, чего там у тебя? - смеюсь. - Тяжело было?
- Не-а. Просто в душевой одна спросила, мол, двойню, что ли жду. Чего живот такой большой. И недавно на эскалаторе в метро одна бабулька - тоже.
- Сколько раз говорил - не фиг разговаривать с посторонними. И на метро ездить.
- Я серьезно.
- Я тоже. Расслабься.
И внушаю ей еще, как могу, что все зашибись. Что это ведь здорово - у сыны такая крутая квартира там, у нее внутри, а у нее все со здоровьем супер. Или почти супер. Но мы ж стараемся, следим. И еще про то, как нам будет весело втроем.
- Вот родим тебе такого крикуна...
Люблю так говорить, будто рожать нам с ней на пару.
- Заиньку...
-...и он войдет в нашу жизнь, Оксан. И это будет часть нашей жизни. И от этого не деться уже никуда.
- И зачем ты сейчас мне это говоришь? - она вдруг ощетинивается. - От этого не деться было уже тогда, в начале. Когда узнала. Я и не собираюсь деваться.
- Тогда, значит, ты готова? - спрашиваю спокойно.
- Как можно быть готовой заранее - все равно будет не так, как думаешь в начале.
- Почему же. Вот сейчас на курсы ходим.
- Да разве они подготовят... - она возбуждается, а я договариваю за нее:
- Короче, ты не готова.
Припер ее к стенке. Если правда - она ж не будет увиливать. Хоть и рада бы замалчивать, но - поздно. Так что пытается оправдываться:
![[]](/img/f/flo_rencen/glava17nezavisat/20190816_140416_improved.jpg)