Не могу сказать, что именно этот разговор с отцом оказался решающим. Там вроде еще мексиканская свадьба была эта гребаная и даже этот засранец Берке. И все-таки - нет, черствый я. Урод бесчувственный. Не люблю, чтоб на меня "влияли". Вернее, не ведусь на попытки повлиять. Замыкаюсь сразу. Так что, возможно, решение искать работу, какую бы то ни было, любую, лишь бы мало-мальски по специальности, я принял только после всего в совокупности.
Билет в Мексику - это удовольствие дорогое, но я же обещал. Хотя - смешно. Как будто своими деньгами распоряжаюсь, а не... ее, зарплатными. Ладно, мы выше этого, так говорю себе, заказывая эти самые билеты. Пусть будет бэбимун. Вернее, пусть пройдет поскорее.
Кучу бабла, которую отвалил за билеты, можно было бы потратить с куда большей пользой - на хорошую коляску, например. Но, сама не подозревая, она ловко вырулила еще ранее, прощебетав мне, что знакомые знакомых предлагают какую-то годовалую. Сейчас она стоит штуку, а значит, будь это новая модель, мы бы ее не купили. С колясками - с ними, оказывается, как с машинами. Так же часто выпускают новые модели, поэтому они также стремительно теряют в цене. А ты читаешь заключения тестирований по безопасности, маневренности да внедорожности. Но Оксанка настаивает, что брать у знакомых бэ-ушную, но крутую коляску - это в каком-то смысле даже хиппово.
До свадьбы осталось уже совсем недолго, и теперь мы с ней разучиваем этот идиотский танец. Хореография у нас авторская, Оксанкина, потому что оригинальный ритм песни скорее на расслабоне и напоминает рэгги. Но танцевать рэгги - это слишком просто, она не этого хотела. Обещала ведь мне, что жопой вертеть заставит.
Somos como mar y com arena... мы с тобой, как море и песок. Это она мне так объяснила, мол, об этом песня и как замечательно подходит, ведь свадьба будет на пляже.
- Да ты думаешь, там кто-нибудь шарит по-испански? - ною и тут. - Все отсюда выходцы, никто не оценит.
Я, вероятно, зря так говорю: готов поспорить, выходцы эти драпанули в Мексику тогда, накануне Дня Победы, и победы не их, а над ними. Так что скорее всего, живут они там уже давно, а на свадьбе будут их дети и дети детей, рожденные уже там.
Даже к нашей свадьбе мы так не готовились. Но я согласился, а значит, танцы эти неизбежны. И я просто даю использовать себя, как объект ее экзибиционизма, после каждой репетиции чувствуя себя безвольным и фактически изнасилованным.
Сегодня пятница, у нее на фирме какое-то мероприятие, которое она прогуливает, оставшись дома. Еще с утра с радостью сообщает мне, что в Бахе сейчас плюс двадцать семь. Теперь каждое утро погоду смотрит.
А я пользуюсь тем, что мороз чуть отпустил, температура ноль-плюс один и ухожу пробежаться. Мне надо размяться, стряхнуть с себя паутину этих танцулек и назойливую латиноамериканскую мелодию, в которой при всем отсутствии слуха начал запоминать какие-то звуки. Скорее бы уж оттанцевать, а то скоро во сне ее буду слышать, вскакивать посреди ночи.
Поначалу пробежка оказывается тяжкой, потому что сейчас все-таки холодно. Но под конец я уже просто ловлю кайф и, вернувшись, взбегаю к нам на четвертый этаж, презрительно пренебрегая лифтом.
- Нет, не приедем. Мы ж на свадьбу улетаем, - слышу ее голос, пока стаскиваю мембрановую куртку. Она говорит со своими, включив, как обычно, на громкую связь. - Я же рассказывала.
- Да нет, мы забыли совсем, - расстроенный голос тещи. Неудивительно, они постоянно все забывают.
- Так это... аж в Испанию? - вклинивается тесть.
- Росарито - это в Мексике.
- Боже! - теща восклицает в ужасе, будто и вправду первый раз обо всем этом слышит. - Оксана, так долго лететь! Как же ты выдержишь? А там как будете? Не заразишься ничем?
Смотрите-ка, мои аргументы.
- За билеты, наверно, цены не сложишь!
Они, естественно, не одобряют сорения деньгами, которые теперь в нашей молодой семье не я зарабатываю.
- Нет, вы знаете, было недорого. Они нас еще давно пригласили. Мы билеты брали заранее.
Типа, когда я еще работал и все было хорошо. Я, конечно, ценю ее готовность выгородить тот факт, что нам эта поездка сейчас без надобности, потому что я... не работаю, блин. Но почему-то вместо того, чтобы пройти к ней и поцеловать, как задумывал, я конспираторски замираю в прихожей в одном кроссе, который не успел стянуть.
- Что это? - спрашивает Оксанка, когда на том конце слышен шум стройки.
Видимо, теще нужно успокоиться, и она меняет тему:
- Это на соседнем участке. Им бетон привезли. Уже фундамент заливают.
- Вы уже знаете, что у вас за соседи?
- Местные какие-то. Молодые, - тещин голос опять звучит недовольно.
- Они недорого купили. И недавно совсем - тесть снова подает голос. - Фирма быстро делает.
В голосе тестя слышна уже неподдельная грусть. Похоже, зря теща тему меняла. Сейчас опять начнется о том, как они мечтали, чтобы мы построились рядом с их домом, жили бы рядом и тэ-дэ.
Даже если бы я имел хоть малейшую возможность получить кредит - с какого перепугу нам там строиться. Откуда такие мечты. Пожизненно мечтами тесть живет, думаю, нет, чтоб глаза раскрыть пошире, на жизнь трезво взглянуть.
- А ты сегодня чего дома? Не заболела случайно? - спрашивает теща, понимая, что тему стройки тоже надо сменить.
- У нас мероприятие, а я не пошла. Делаю хоум офис.
- Это чего? А, работа на дому... - тянет теща расстроенно. - А вообще - много работаешь? Допоздна?
- Нормально, - теперь и Оксанка вздыхает. - По законодательству беременным вообще нельзя оставаться на работе позднее восьми часов.
- Это к ряду? - не понимает тесть.
Он редко вникает в подробности ее работы. Да мой отец всегда так же к моей работе относился.
- Это в смысле до двадцати-ноль-ноль.
- Ох, господи, да что это за работа такая, - причитает теща. - Как тебя Андрей отпускает! И часто ты так остаешься?
- Да нет.
Глубокомысленное молчание, потом протяжный вздох тестя и произнесенное им с горечью:
- Я не ожидал, что моя дочь будет кормить семью.
Надо мне? Надо мне говорить, что сейчас во мне происходит?
Мало того, что распластался по стенке, как ЧМО, как бомж последний, как иждивенец, будто это и не мой дом совсем. Только б не обнаружить свое присутствие. Только б она не узнала, что я все слышал. Только б не узнали они. Мало этого.
Мало того, что уже разговоры их наводящие про ее работу, про то, что она, беременная, вкалывает за двоих - это больно и меня напрягает тоже. Что я не раз думал, мол, вот не стоит ей так допоздна засиживаться. А она засиживается, потому что порой не находит мужества уйти раньше. Потому что боится, что ее тоже выкинут на улицу под каким-нибудь подставным предлогом, даром, что законодательство беременных защищает - для "больших" трудовые законы не писаны. Потому что авансом боится за возвращение из декрета. Потому что всего боится, больше всего того, что ее потеря работы оставит нас без средств к существованию. Типа, наши средства к существованию - это ее головная боль теперь. И мне больно за то, что она, беременная, взвалила на себя, свои сутулые плечи и это бремя тоже. Бремя материальной ответственности за нашу семью. Мало этого?
Мало. Это ведь только один гвоздь. Один штырь, который тесть и теща вколачивают в меня сейчас. А есть еще и другой. Я облажался. Я облажался так, как только мог облажаться мужик, ответственный за семью: я снял с себя ответственность и спихнул на нее. На беременную жену. Я расстроил родителей - ее, своих. И я не обнаруживаю попыток что-либо исправить.
Вместо этого я даю себя уболтать на увеселительную прогулку на море, будто это море мне по колено. Будто есть повод веселиться. А сам покуда спортивным бегом занимаюсь вместо того, чтобы сломя голову носиться по городу в поисках работы. Сеть ковырять до полного ее обвала. Говорить с кем-то. Делать что-то. Только попусту на жопе не сидеть.
Так сказать, что я сейчас чувствую? А вот что: злость. Все это меня бесит так, что я готов их всех прибить... нах...й вслух послать. Они полоскают ей мозги, пытаясь настроить против меня, ее мужа, отца ее ребенка. Она доверяет мне и никогда ни о чем не спрашивает. Она верит, что я сам знаю, как лучше и сам справлюсь. А они... Во мне кипит, бурлит все, рвется наружу, пока я, затаив дыхание, жду, что скажет она, и злюсь. Жду малейшего ее косяка, чтоб хоть как-нибудь вздохнула, хоть как-то показала, что недовольна мной. Чтобы дала мне наконец долгожданный повод для взрыва, дала мне разрядить свою злость.
Его нет. Нет повода.
- Кормить семью не зазорно никому, - говорит она спокойно. Держится. - Я рада, что моей зарплаты хватает. И машина на ходу. А квартирой Андрей нас обеспечил. Мало у кого из знакомых есть свое жилье, тем более в этом городе.
Давай, девочка. Женушка.
И она дает:
- Мало ли что - работу потерял. Сейчас кризис. Многие теряют. А он успел уже нормально попахать. Ему можно отдохнуть немного. Найдет. Он хороший специалист.
- Может ему квалификацию поменять? - горестно спрашивает теща. - Ну... переучиться там...
А она, моя умничка, вместо того, чтоб взорваться и сказать им, мол, некуда уже переучиваться, на кого ему учиться, это другим у него учиться надо, говорит спокойно:
- Нет, это не нужно. У него есть все, что требуется. Он найдет, не переживайте. Все будет хорошо.
- Да откуда ты знаешь... Слишком там у вас конкуренция большая, устроиться тяжело... - галдят они, не слушая ее. - Пусть бы поискал чего попроще... В другом месте... И ты бы - тоже... А квартиру вашу сдавать можно, всё - деньги...
Она наверно еще долго с ними говорит, приводя в ответ их доводам свои. Спокойно, терпеливо. Делая вид, что слушает. Давая им договорить.
Не знаю. Не слышу. Мне хочется реветь, выть. Мне не дали выхода для взрыва, поэтому мне душно, меня распирает, и я вышатываюсь из дома выпустить пар.
Не знаю только, куда конкретно его выпускать. Шарюсь по Эльзенбергскому парку, как неприкаянный. Может, нажраться пойти куда-нибудь? Тогда точно - привет стереотипам. Алкаш безработный. Или может... Да нет, за кокаином на Жанку мне сейчас вообще не хочется. Если водяра или, там, пиво - дело ужасающе недорогое, то первый - совсем другая ценовая категория. Да и... не в тему как-то. Хрен его знает, как это настроение описать, когда мне надо было, только сейчас не оно это, однозначно.
Юлю тут по скользким дорожкам в своих мокрющих беговых шмотках, пропотевший и замерзший. Вроде злость отпускает постепенно. Но все равно хочется идти куда-то и делать что-то, и я иду. Дохожу до высокой каменной стены Японского сада, переходящего в голую и облезлую по случаю зимы оранжерею, перехожу оттуда к одному из съемных четырехэтажных домов старого образца, давлю на звонок, относящийся, вероятно, к окошку, завешенному белыми волнистыми гардинами.
С чуваком, который открывает мне дверь, я расплачиваюсь в подвале и вот уже качу через куцую оранжерею, мимо Японского сада, Виллы и прудика напротив - По льду не ходить. Опасно для жизни - коляску цвета морской волны. Год назад, чуть больше, я на этом самом месте бесился из-за страстей с Оксанкой. С той Оксанкой. А теперь... Всего год назад моему полету на фирме, казалось, не было удержу, а меня убивали, ушатывали те неувязки, невзгоды в личной жизни, хоть я и отказывался самому себе в том признаваться.
А сейчас пытаюсь припомнить, что чувствовал тогда - и не могу. И понять мне себя, того, прежнего уже не дано, наверное. Постепенно ощущаю, что устал после бега. Или просто устал, хотя ничем сегодня больше не занимался.
Мыслей в башке у меня нет, зато через некоторое время я чувствую, как на меня наползает удовлетворение и размеренное спокойствие. И я даже могу сказать, в какой части тела оно зарождается, откуда распространяется по всему телу: из рук, держащихся за пустую коляску. Будто я - дед и мне ролятор нужен - на ногах держаться. А со стороны - так суперзанятой папаша-спортсмен-любитель, который прямо сразу после офиса и пробежки ломанулся ребенка забирать от няньки. Или из яслей. Интересно, а во сколько ясли закрываются. Со временем придется узнать. Если работу найду.
Поравнявшись с Хогвартс, вижу Бахтыярова. Узнаю издалека его худую, долговязую фигуру да шапку, нахлобученную на длинные патлы. Он играет с пацанами в баскетбол за сеткой, оцепляющей школьный хогвартсовский двор. Гляди-ка, а я думал, он и подпрыгнуть-то не в состоянии - нет, вон как распрыгался.
Невольно останавливаюсь, наблюдаю за ним некоторое время. Все такой же худой, как сопля. Лицо его плохо видно издалека, да и вряд ли чего нового на нем увидишь. И все же, что-то в нем изменилось. Раньше от алканов по ту сторону прудика, на которой "Кормить (уток) воспрещается", его отличали, разве что, его черные с ног до головы шмотки. А теперь... Он на работе, понимаю внезапно, и работает он добросовестно. С удовольствием. Вот хохмы.
Не подхожу к нему, просто смотрю еще некоторое время, как он занимается делом. Пацанам, наверно, уже по домам пора. Это ему торопиться некуда, вот и гоняет их. Или они сами не хотят уходить, остались поиграть после уроков. Орет им что-то. Вряд ли узнал меня такого, с коляской. Вряд ли видел вообще - не до меня ему, занят сейчас. Если б не герыч, думаю, он возможно баскетболистом стал бы, хотя кто его знает, как у них там, в Узбекистане, с баскетболом.
Размышляя о том, какая все-таки жизнь неожиданная и уму непостижимая штука, неспешно качу дальше сынино будущее средство передвижения. Вдруг из болезненно-холодной рыхлости парка на меня черным знамением с коляской той же модели, что у меня, только черного цвета и этого года, новенькой, надвигается... чувак-панк. Его появление в таком контексте неожиданно само по себе, но я тут же невольно думаю, что именно с него все началось. Потом запрещаю себе винить посторонних людей в принятых мной решениях, тем более, что они об этих решениях даже не подозревают, а я сам о них типа не жалею. Мне так и хочется спросить его, как там сейчас Рэббит. Хотя если их сисадмин отхватил такую коляску с премиальных, значит, не зря я его шефу тогда мозги вправлял и дела их неплохи. Рядом с ним, в черном и пирсингах - его девушка-подруга-или-жена, усталое, задолбавшееся ее лицо замазано белым. А его распирает гордость, это видно за три версты. Видать, освободился пораньше после работы и спал-видел, чтобы вот так вот теперь тут со своим отпрыском прогуливаться. Поравнявшись со мной, он смотрит на меня, как на единомышленника, и говорит со степенной улыбкой: "Guten Tag, добрый день", - на что я вежливо отвечаю так же.
Все это хорошо, думаю, все замечательно. В судьбу я не верю, в ее знаки - тоже, вот хоть ты меня режь. Сегодня мне показали двух чуваков, чьи судьбы, как ни крути, я устроил. А ведь сроду не был альтруистом, вот что забавно. Только почему сам теперь фигней страдаю - непонятно. Это, наверно, взаимосвязано - от себя по куску отрезал и им приложил.
Я, кажется, уже высох, но не согрелся. Если опять заболею, то по отношению к Оксанке это будет уже несправедливо. Сколько ж можно ей со мной нянчиться. Хотя, тогда, может, накроется Мексика.
- Где брали? - чувак в таких же кроссовках, как у меня, только более убитых, тяжело вздыхая, опускается рядом со мной на лавку.
- Жена на Рождество подарила, - отвечаю, не удивляясь его вопросу.
- Вещь, правда?
- Согласен.
- Вот мои уже не первой свежести, а я с ними все расстаться не могу. А моя спортом не интересуется, - снова вздыхает он. - Я даже вынужден всегда на работе душ принимать, чтобы не напоминать ей о том, что опять тратил время на бег. Совсем замучила, мол, я и так много работаю. Вы?
- У меня... мне... да нет, моя - нормально, - отвечаю.
А он откидывается назад, закрывает глаза и нервно барабанит пальцами по скамейке.
- Сделка накрылась? - спрашиваю вдруг, не задумываясь.
- Ага, - он - не открывая глаз.
- Большая?
- Не очень. Просто с лета над ней работал.
- Так вы где-то здесь работаете? - я признал в нем "своего", что здесь, по соседству, мягко говоря, неожиданно.
- Да. Вон там, - он кивает на ту сторону улицы, где, словно на фотке под треснувшим стеклом рядом с Эльзой расположился бутик под иссушенными, костляво-голыми ветками робиний.
- Хорн? - не верю. - А ваша канцелярия каким правом занимается?
- Экономическим, всех видов, - он все же открывает глаза. - Будем знакомы - Михаэль Петерзен, - представляется и протягивает руку. - А вы тоже адвокат?
- Да, - пожимаю ее и представляюсь сам. - Вы - нотариус? - пытаюсь вспомнить его знакомое, вероятно, с какого-нибудь сайнинга, лицо.
- Заместитель. Жду официального назначения. А мы не встречались?
- Возможно, - называю пару проектов, но он машет головой: - Но вы же из "больших"?
- Уже нет.
- Ушли эссошиэтом?
- Принсипалом.
- Так откуда?
- Гринхиллз.
- Интересно.
- Да, возможно.
Не нахожусь, что бы еще такого ответить и поднимаюсь с лавочки, обнаруживая желание попрощаться и идти дальше, но он поспешно вскакивает:
- Пошли? - кивает мне на виллу Бете. - Поговорим.
- Да... как-то... - бросаю взгляд на свой прикид и коляску, но он только машет рукой: - Ничего, я не лучше. Ресепшн все равно разбежался по случаю пятницы, так что ваш вид никого не шокирует.
- Я вам не подойду, - улыбаюсь ему.
А вы не подойдете мне. Вспомнил, как мы с Оксанкой рассматривали фотки с их сайта и угорали с их офиса, мозолящего глаза травертином и чудесами из гипсового стукко. На фоне этого музейного великолепия немногочисленные компаньоны, годящиеся мне в дедушки, смотрелись пацанами.
- Посмотрим, - улыбается он мне в ответ, обходя тетку с собакой громадных размеров, которая, однако, дает дорогу моей коляске. - Степень есть?
- Есть. А "без" не берете?
- Нет. Специальность?
- Финансовое и банковское. Но в лобби не хочу, простите за наглость.
- Да пожалуйста. Это, конечно, предрассудки все, но не хотите - как хотите. У нас скучать в любом случае не будете.
"У меня что, такой скучающий вид только что был?" - думаю, следуя за ним в небольшое фойе и пытаясь вычислить, сколькими сортами мрамора оно отделано. Вилла "Бете" изнутри оказывается даже веселее, чем снаружи.
Коляску оставляю под травертиновой лестницей, ведущей наверх и, вспомнив фотку с их сайта с квадратной "ракушкой" из кованых перил, в сердце которой тоненьким паучком виднелась люстра, задираю голову вверх, на высоту четырех этажей старого образца - вон он, паучок. Да, "большие" не только обитают в коробках, но и отделка у них внутри современная. А этот бутик не только в историческое здание залез - тут реально все, как в музее.
- Вы не думайте, что мы такие затхлые. У нас вполне современный стиль работы, - успокаивает меня Михаэль, а я решаю, что вопрос, давно ли у них упразднили печатные машинки, покажется ему неуместным.
Фотки не врут, и его кабинет встречает меня мраморными панелями и барельефами, но оснастка рабочего стола вполне напоминает мою бывшую, гриновскую.
- Чего вам предложить? - он порывается продемонстрировать содержимое мини-бара.
Но я отказываюсь:
- Воды. Без газа. Вредно после бега.
- И то верно, - соглашается он. - Так как? Давно ушли из Гринхиллз?
- В ноябре.
Само собой, любой бы спросил, но мне льстит, что он автоматом решает, будто мне самому там надоело.
- А сейчас?
Пожимаю плечами.
- Понятно, - кивает он. - Отдыхаете от былого ненормированного?
- Занимаюсь научной работой и "про боно", - отвечаю с иронической уклончивостью. А он, вероятно думает, что хорошо же меня там отымели, раз я так отдыхаю.
Я спрашиваю:
- Так какое портфолио у вас среди финансовых клиентов?
- Со стороны должников. Но корпоративных. Уверен, вы и такое составляли.
Киваю.
- Еще кризис генерирует для нас проекты в другой сфере деятельности...
- ...праве банктротства?
- Именно. У одного из наших компаньонов богатый опыт в проведении процессов, как управляющего процессом банкротства.
![[]](/img/f/flo_rencen/glava14birzhatrudaczast2/20190813_120733_slightly_improved_mini.jpg)