Работается мне по-прежнему в приятной обстановке. Однако, появляются нюансы. Вот даю я в очередной раз отдохнуть глазам. Вон она, моя обиженная девочка. Плавает одна вдоль берега, взад-вперед, взад-вперед. Час так может плавать. Ближе к вечеру вода вроде как прогревается и ей приятней. Вот опять поднимаю на нее глаза, чтобы полюбоваться ее розоватой с золотом мордашкой, стиснутыми зубками - будто рекорд поставить пытается, кадр. Сегодня на ней полосатый купальничек, черно-белая полосочка, на бедрышках разрезики.
Тут вижу рядом с ней какого-то чувака. Ага. Тоже, типа, плавать умеет. Смотри-ка, не отстает, козлина. Кролем, кролем... Что, это мне немой укор, что подолгу одну оставляю? Вот тебе, зырь. Ну и что? Мало ли, кто там мимо проплывает, говорю себе недовольно, пытаясь вычислить по его физиономии и плечам, выглядывающим из воды, что из себя представляет.
А она? Она - черт ее знает, то ли улыбается, то ли даже смеется в ответ. Они - что, уже друг рядом с другом? Да ну, блин. Неудобно же плавать, когда кто-то отвлекает. Разговаривает. Дыхание, вон, сбивается. Бл...ть, быть не может. Выходит на берег, что ли? Рано еще выходить-то, не наплавалась же ни фига. И он идет. Высокий. В качалку ходит, видать. Загореть уже успел, молодец, бл...ть. Морды не разобрать особо. Оба идут. И куда это? Она идет к нашим лежакам, а он - за ней? Охренел? Там только два - что, на мое место ляжет? Мое место, на котором не лежу фактически. Вскакиваю с места. Она вроде стоит, он - тоже. Трындят. Он сто процентов наблюдал за ней, когда она загорала. Голая. Пытаясь вспомнить, видел ли в первый день среди восхищенных ее сиськами взглядов и его рожу, рву на пляж, вернее, иду прогулочным шагом, улыбаясь сквозь зубы, как дебил. Блин, я же не хренов Отелло. Так, веди себя спокойно и непринужденно. Что ты как лох, ей богу.
Она стоит ко мне спиной, и когда я подхожу к ним почти вплотную, до меня доносится, как она говорит ему:
- Это тот парк, что "Лоро парк"? Да, мы тоже хотели туда поехать, только... не выбрались пока...
- Привет, - прибиваюсь к ней радостно. Стараюсь не слишком вопросительно смотреть на чувака, мол, мне положить.
- Андрей, познакомься, это - Павел. Он из Москвы.
Представляюсь. Паша из Москвы жмет мне руку, а сам тоже рассматривает меня с долей любопытства. До меня внезапно доходит, что я, как дебил, стою одетый на пляже среди них, таких мокрых и искупавшихся. Не вписался в ландшафт. А, похеру. Что, урод, тяжело скрыть недоумение? А прикинь. Она здесь именно со мной, а не с тобой, хоть ты выше меня на полголовы, как минимум. Но я, в отличие от тебя, спортом реально занимаюсь, а не только в зале. Че, плавать можешь? Чувак, триатлон слабо? А уж то я-то... Это когда время есть, то есть.
- Не замерзла, малыш? - обнимаю Оксанку за мокренькую талию, ощупывая гусиную кожу, которой она покрылась, как и всегда после купания. Вообще-то она - чуть только на берег - сразу в полотенце лезет. - Постой-ка... - бережно укутываю ее, вернее, запаковываю, точно сверток. На ее губках появляется невольная улыбка, за которую хватаюсь: - Слышь, хорош на пляже торчать, пойдем лучше в сауне погреемся, а?
Благо у нас есть своя собственная. Она все же считает невежливым просто так бросать Пашу из Москвы и выражает надежду, что мы с ним еще увидимся.
- Сегодня вечером в баре - точно! - дарит он нам - или ей? - ослепительную лыбу. - Андрей, футбол смотришь?
А должен?
- Когда как, - отвечаю.
Да, сегодня же Россия с голландцами играет. Россиян в нашем ресоре почти нет из-за кризиса. А голландцев много.
- Приходите в бар, будем болеть вместе, - приглашает Паша из Москвы, и мы наконец прощаемся с ним.
- Ну что, - целую ее, прижимаясь покрепче к ее мокрому купальнику, - пойдем?
- Что, закончил на сегодня? - насмешливо подначивает меня она, отстраняясь: - Футболку намочишь...
- Как тут не закончить, - я лаконичен. Собираю вещи и форменно тяну ее за собой. Слишком заострять внимание на Паше из Москвы не собираюсь. И не даю ей возможности начать рассказывать о нем. Он мне неинтересен. Все.
Нет, мне куда интересней заняться сейчас ей и ее смугленьким телом. Никогда не любил молочный шоколад, только горький. Нет, она конечно не такая черненькая, но все же...
- М-м-м, цыганочка моя, - одной рукой тащу вещи, другой прижимаю ее к себе, пока мы с ней топаем к нам, увязая в мелком песке.
А я целую ее в шейку, потом поднимаюсь к ушку, покусывая мочку. Посмеиваясь, нехотя так, она все пытается увернуться - да что такое, я не понял? Прижимаю ее к себе уже почти насильно. А ну, отставить бунт на корабле. Злюсь и веселюсь одновременно, а от этого стоит так, что хочется ее прямо здесь, на песочке отделать. Хорош чужим мужикам глазки строить. Пойдем трахаться, я сказал.
Пока она смывает с себя соль, включаю сауну. Разогревается быстро, и когда она заходит ко мне, голая, встречаю ее, чем только могу. А сейчас это нехило. Тоненькие струйки стекают по ее смуглой коже. Она подходит ко мне, но не садится рядом, только стоит передо мной. Не знаю, чего мне хотелось минуту, секунду назад - сейчас я тянусь к ней, целую, пожираю влажный ее рот.
Какая она загадочная, таинственная. И далекая. Словно наблюдает за мной со стороны, с какой-то другой планеты. Дает себя целовать. Ласкать себя дает. "Кто ты?" хочется спросить мне у нее и: "Где ты?" Мое тело уже давно хочет ее тело, а она словно сдерживает себя, сама ничего не делает. Она и за собой наблюдает, доходит вдруг до меня. А из меня рвет уже все наружу. Какая она близкая - и какая недосягаемая. Как хочется мне вырвать из нее стон, один лишь только стон. Такой, на какие она не скупится обычно, стоит мне только начать. А сейчас? Она лишь закрывает глаза, почти сидя на моем лице. Я отрываюсь в ней языком, я реально и круто впахиваю в ней. А она? Ни звука. Она словно поглощена разглядыванием себя в зеркале - но тут нет зеркал. Зеркало внутри нее. Вот бы и мне взглянуть сейчас в это зеркало.
Я мучительно хочу ее, а она не делает никаких движений, не приглашает меня в себя. Она лишь потребляет мои ласки и уже скоро кончит. Я не выдерживаю и сажаю ее на свой стонущий член, я не раздражен, не зол на нее, нет. Я... беспомощен. Она не зовет меня к себе, а просто позволяет мне сделать это. Да, я беспомощен. Он беспомощен. Он так отчаянно хотел почувствовать ее, что мне его почти жаль. Она не старается двигаться на нем, я все делаю сам, и постепенно мне становится жутко. Жутко от того, какая она отрешенная сейчас, ушедшая в себя, сконцентрированная на себе. Жутко от ее тела - самого сладкого, самого желанного, которое пронзаю собой, как бешеный. Такое далекое оно сейчас. Она позволяет мне любить свое тело, пользоваться им, но не дает проникнуть в душу. И она слишком поглощена собой, чтобы проникать в мою. Она тоже мною пользуется. Жутко от ее взгляда. Не помню его таким пустым. Ее словно нет со мной сейчас. И меня с ней нет. "С кем ты?" Я должен спросить у нее. Это не ревность, просто мне очень нужно знать, у кого искать ее. Будто я ее потерял.
- С кем ты? - я уже задыхаюсь.
Она кончает тихо, закрыв глаза, а я укладываю ее на деревянную лавочку. Приподняв ее бедра, поддерживаю ее под попку, проникаю в нее медленно и глубоко, гляжу на нее уже почти с мольбой. Прошу у нее взгляд. Но она закрыла глаза. Когда к ней приходит еще один оргазм, я тоже кончаю, так и не добившись, чтобы она посмотрела на меня. Она так и не пришла ко мне. Я в смятении, а она молча поднимается и, еще раз сполоснувшись, накидывает на себя что-то, затем выходит на террасу.
Отчего-то мне кажется, что я не нужен ей там. Что она просто стоит и смотрит на вечернее море и полностью поглощена его созерцанием. Поэтому я не иду за ней. Я словно не решаюсь к ней приблизиться. Словно на это мне нужно ее разрешение или я могу поставить себя в неловкое положение, если все же сделаю это без спроса. Тихонько, чтобы не обращать на себя ее внимания - да как будто она вообще будет смотреть на меня - ложусь на кровать и в прострации силюсь разобрать в сумерках, какого цвета тут потолок.
Вообще-то, мне несвойственно впадать в какие-то настроения, поддаваться чувствам без имеющейся на то объективной причины. И сейчас никакой причины нет. Откуда тогда это чувство одиночества? Заброшенности? И... зависимости? Да, я завишу от нее, завишу, как никогда. А ведь как испугался тогда, в Тайфуне. Слово себе дал, что не позволю себе так опуститься. Не позволю ей настолько завладеть мной. Но отчего это мне и сейчас хочется крикнуть ей... да... то самое... Чтоб не бросала... Да ведь она и не думала... Да ведь и я не думал... Да ведь ничего... Ведь надумано это... В этот раз - реально ничего... Нет, что-то все-таки было... К ней кто-то клеился, а она... не сильно отталкивала, вроде? Нет, я же сам все видел... Не было ничего... Или... или было, когда я не видел?
Я, кажется, засыпаю. До меня, кажется, доносится ее вопрос, да, она спрашивает что-то. Я не слышу уже.
Шум. Какой-то рев вдалеке. Море? Буря? Нет... Рев из десятков тысяч глоток... А, футбол... Мы на стадионе Дека Инвестментс Арены... У нас... Значит, играет Унион, и мы все-таки попали на матч... Футбол... Причем тут вообще футбол? Глюк какой-то... А ну, сгинь... Покажи мне лучше Тур-де-Франс... Или ультрамарафон на Гавайях. Давай... Вот, кажется... Или нет... Пустынный ландшафт - о, похоже на Канары. Тенерифе? Нет. Да он и исчез уже. Теперь совсем ничего нет.
Какая-то белая пустота, а в ней - дорога... Тишина. Я еду по этой дороге. Еду на велосипеде, еду, еду... Это приятно и никуда не хочется сворачивать. Я и не собираюсь сворачивать. Я привык ехать. Я еду уже давно, всю жизнь. Много лет. Или дней. Или мгновений. Я не ощущаю времени. Интересно, так себя чувствуешь, когда обдолбан?
Напряжение. Не знаю, откуда вдруг взялось. Словно где-то в определенном месте сосредоточилась энергия, и я попал вдруг в это место. Сгусток энергии. Он существует сам по себе, ему, грубо говоря, нет до меня дела. Но я слишком слаб, чтобы проехать мимо, не подпав под его влияние... давление... притяжение... что-то... И я подпадаю под него. Я еще не понимаю, какие это влечет за собой последствия. Слишком медленно соображаю. Где-то во Вселенной уже давно взорвалась звезда, а у меня на моей планете спустя миллионы лет еще видно свет. Это раньше я думал, что принимаю решения и, руководствуясь ими, живу. Нет. Я слаб и просто не могу устоять перед этой силой... энергией. А ей все равно. Она даже не замечает меня. Да и неважно. Неважно, что побуждает меня к следующему шагу. Потому что ему, этому все равно. Это толкает меня. Это делает так, чтобы я свернул.
И я сворачиваю. Я съезжаю с дороги в пустоту. Как только я съезжаю, в ней, в пустоте молниеносно появляется еще одна дорога. Нарисовывается, формируется из ниоткуда. Теперь я еду по ней. Все происходит автоматически. Я кручу педали, раз за разом, круг за кругом, вращение за вращением. Я попал в новый автоматизм на этой дороге. Я думаю, что теперь уже нельзя остановиться, повернуть вспять. Еще один поворот колеса, еще один. Я думаю, что это теперь мой путь и следую по нему.
Я все еще вижу первую дорогу. Расстаться с ней не так просто, оказывается. Сначала она совсем рядом. Она проходит вдоль моей новой дороги. Второй дороги. Я лишь изредка поглядываю на первую дорогу. Мне кажется, что она всегда будет рядом, и это чувство успокаивает и придает уверенности. Мне не надо будет с ней расставаться. Она - мой ориентир. На нее я равняюсь и прихожу к выводу, что моя новая дорога ведет меня правильно. Первая дорога будет со мной всегда, и, если что-то не заладится на новой дороге, я просто вернусь обратно.
Но потом расстояние между дорогами увеличивается. Первая дорога уходит все дальше в сторону. Теперь я почти беспрерывно смотрю на нее. Во мне что-то надламывается. Умом я понимаю, что первая дорога вскоре совсем уйдет, скроется от моего взгляда, и я не смогу больше смотреть на нее. Но во мне живет еще надежда. Надежда приковывает мой взгляд к первой дороге. Я уже неприкрыто и неподдельно тоскую по ней, а она уходит от меня, уходит все дальше и дальше. Наконец лента ее скрывается за белым горизонтом, где нет ничего.
Я еду теперь по новой дороге и вокруг меня нет ничего. И я понимаю теперь, что такое была та сила, что заставила меня свернуть. Это был толчок, меня столкнуло на обочину, в кювет. Пока рядом была первая дорога, я ехал по обочине и смотрел на нее. Но теперь той дороги нет, а есть только обочина. Теперь обочина стала моей дорогой.
Когда я просыпаюсь, уже совсем темно, а дверь на террасу открыта. Ее нет. Шумит море. Я даже никуда не иду, чтобы проверить. Я чувствую: Оксаны нет здесь. Снаружи раздается гул. Да, точно футбол.
Одеваюсь и иду в бар. Тут паблик вьюинг и все в кричаще-оранжевом. Не сразу нахожу ее там, на этом поле ноготков - она почему-то тоже одета в оранжевое платье. Да, это она, сидит за стойкой, пьет пиво и досматривает матч. Рядом с ней Паша из Москвы. Уже дополнительное время. Только что Аршавин своим третьим отправил Нидерланды в небытие. На видео-стене показывают трибуны, усеянные сникшими "ноготками". Многие плачут. Мрачная атмосфера и в баре. И здесь тоже кругом сникшие ноготки, а россиян совсем нет, кажется.
Пробираюсь к ней. Она еще не заметила меня, зато я ее заметил. Она, естественно, рада до одного места - на международных турнирах она всегда болеет за Россию. Какая победа. Про этот матч скажут, что россияне уверенно в нем доминировали.
Кажется, она и Паша из Москвы единственные, кого в баре ноготков это радует. Они оба не проявляют свою радость слишком бурно, мало ли, что. Зато чокаются пивом в бутылках. Им хватает и того, что их двое. Кругом - ни одной понимающей рожи. Да нет, отчего же. Его рожа вполне понимающая. Счастливая даже. Они понимают друг друга. Если бы она не пришла смотреть с ним матч, Паша из Москвы смотрел бы его в ноготковом одиночестве. Если бы она не пошла смотреть, а осталась бы со своим спящим молодым человеком, то прозевала бы триумф любимой сборной. Ей пришлось бы довольствоваться тем, что она, например, гладила бы во сне мои волосы или просто сторожила бы мой сон. А ну как какая-нибудь наглая цикада залезла бы в постель и посягнула бы на Андрюшеньку. Она сидела бы наедине со мной, спящим. И без вариантов, потому что устал я, видно, сильно, спал крепко и долго.
Да, радость, а мне же сон снился. О чем? Знаешь, ни о чем. Там было про дорогу что-то и про велик. Я уже забыл. Но мне, кажется, надо опять взяться за себя. Сон был об этом. Да, вот приедем - возьмусь. Ведь мы теперь опять сможем вместе ездить на работу. Прикинь - ты и я. Теперь сможем. И бегать опять вместе будем. Хочешь, в спортзал запишемся? На пару. Что, думаешь, не будет времени ходить? Нет, что ты. Ты же меня знаешь. Для меня главное - дисциплина. Знаешь ведь? Знаешь? Оксан?..
Не понял, что мне снилось и зачем, но сон этот успокоил меня. Придал уверенности. Я словно ожил, когда проснулся, и больше не чувствовал себя зависимым и слабым. Если что-то и было, то я все забыл.
Возможно, она заметила меня еще раньше, но не сейчас подает вида. Не старается изобразить вообще ничего. Когда я подхожу уже вплотную, она просто поворачивается ко мне. Радость на ее лице не исчезает при виде меня, отмечаю про себя. Да, при виде меня лицо ее не меняется. С мягкой улыбкой даю понять ей, что рад за нее. Сажусь рядом, обнимая ее за плечи.
- Здорово, - Паша из Москвы также обнаруживает свое присутствие. А оно меня больше и не бесит, и я спокойно жму его руку. - Жаль, такой матч прозевал.
Вежливо улыбаюсь, пожимаю плечами, мол, что поделать. Кажется, мое спокойствие удивляет Оксанку. Ага, прошиб ее наконец. Хоть чем-то. К моей уверенности примешивается мстительная радость - думала, ты одна можешь меня так игнорить? Использовать меня? Так, а ну - цыц, говорю себе, спокойно. Будь мужиком и не позволяй ей... Ничего не позволяй... Ничего... Рулить твоими чувствами не позволяй. Делать из тебя тряпку не позволяй. Продолжай, где начал.
- Оксана так болела активно.
Да, воображаю. Жаль все же, что я не видел.
- Она всегда болеет за Россию, - подтверждаю с улыбкой.
- Вот только одета непатриотично, - смеется он, обращаясь к ней.
- Ну и что, - она тоже смеется. - Я - фанат под прикрытием.
Да, видимо, нашли они общий язык.
- Мы ж сами не из России, - продолжаю улыбаться я.
А он удивлен. Ошеломлен, я бы сказал. Она не рассказывала? Наверное, некогда было, футбол же. Разочарован, по ходу. Смотри только не расплачься, советую ему мысленно. И на что, собственно, надеялся. Что, в Москве все такие самонадеянные? Или окрылило, что она примчалась к тебе, стоило тебе позвать ее смотреть футбол?
Я тоже приобщился к их пиву и тихонько посасываю его. Я на расслабоне, а он, наоборот, залпом допивает свое. Рассматриваю его с ленивым любопытством:
- Паш, а ты чем занимаешься?
- Паша тоже занимается недвижимостью, - вклинивается Оксанка.
- В смысле - тоже? А, ну да, - до меня будто только доходит, что моя девушка тоже что-то из себя изображает на этом поприще. Она едва и только мне одному заметно сжимает губки и напускает на личико еле уловимую обиженную полуулыбку. Думаю, Паша не просек все равно. - Серьезно?
- Да, у меня своя фирма. Кручусь. Правда сейчас не знаю, что будет. Никто не знает.
- Понятно, - говорю с равнодушной улыбкой. Не думаю, чтобы она рассказывала ему обо мне и поэтому поясняю, чтобы не осталось вакуума: - А я - юрист. Адвокат, специализируюсь в основном в области финансового права.
- Да, Оксана говорила. Вы - эмигранты?
- Этнические. Переселенцы из России и Казахастана.
Блин, если полностью выключить эмоции и мозг, это даже может показаться занятным, беседа эта. Светский треп на курорте.
- Ребята, а давайте посидим вместе... - предлагает он.
Мы берем себе на троих бутылку вискаря и устраиваемся в самом симпатичном уголке бара, том, откуда открывается наиболее красивый вид на бухту и порт Лос Кристианос, сияющие вечерними огнями. Сразу после матча группа ноготков свалила, освободив это место. Другие остались зализывать раны после вылета Нидерландов из четверти финала, вернее, топить их в ведрах Хайнекена.
- За нашу победу, - поднимает Паша из Москвы свою чарку, а мы чокаемся с ним, Оксанка - потому что разделяет выраженную им надежду, я - просто так.
Потому что мне пофигу, кто победит в футболе. Потому что мне пофигу, кто вообще где победит. Это все номинально. Я-то знаю, что в этом мире рулит и как далеки мы от того, чтобы хоть как-нибудь на это повлиять. Ну, большинство из нас. А еще мне почти пофигу, что моя девушка вышмыгнула из комнаты, пока я спал и, как последняя... дернула на свиданку с этим московским магнатом недвижимости для о-о-очень бедных. Как будто так и надо. Интересно, а что он подумал о ней? Что думает сейчас? Да вообще-то, мне и на это наплевать.
Пока эти ленивые мысли плывут в моем мозгу, колыхаясь на вискарных волнах, Паша из Москвы распаляется перед нами про кризис, про то, какие тяжелые времена грядут, да уже, блин, нагрянули. Бедняга. Так Канары для него - эконом-вариант? Да я-то и сам толком не знаю, почему выбрал их. Из-за климата, вообще-то, из-за погоды - где еще найдешь такое осенью, да еще чтоб далеко не лететь.
А ему интересно, мол, как Европа со "всем этим" справляется. По-разному, говорим ему мы. Но в общем и целом похожим образом - банкротства, сокращения, увольнения. У нас, например, в первую очередь страдает автопром. Но и банки - тоже. Но государство намерено их спасать. Учреждается специальный государственный стабилизационный фонд, объясняю я, по поддержке системно значимых финансовых организаций. А законопроект правительству помог разработать Гринхиллз. Вольфинг. Я. Про последние пунктики молчу в тряпочку. Так что, Паша, пока ты тут подъезжаешь, блин, подплываешь к моей телочке, изображая кроль, я, бля-а-а, я даже уже не крут, нет... Я в темпе этого самого кроля творю невероятные, мать вашу, вещи. И никому ни слова.
И я по привычке, деликатно так ставлю на мьют по поводу Гринхиллз и их, нашего участия в создании законопроекта. Мало нам гребаной паблисити о том, что, мол, сканда-а-а-ал. Англосаксонская - вспомнили, гады, когда керосином завоняло, раньше им это не мешало - большая юридическая фирма, самая крупная в стране, написала закон по поддержке банков, а сама же представляет интересы этих банков. А как же законодательная власть. А на что она вообще. До чего докатилась страна-а-а.
Нет, я не афиширую, боже меня упаси. Конфиденциальность - наша визитная карточка. Извечное гоустрайтерство - наше профессиональное кредо. Но от этого так... вставляет, словами не передать. И как еще передать тебе, Паш, как передать, чтоб и ты, бл...ть, понял, как... да... как встает почти от того, когда читаешь в новостях, что на твоих мозгах выезжает не только самая элитная верхушка бизнеса, но даже в отдельных случаях, как сейчас, когда все катится в задницу - гребаные законодательные структуры? Что они даже шагу боятся ступить без тебя, слово проронить боятся? Но сдавать квартиры в Москве - это тоже, Паш, круть. Молодцяга.
Да я пьян, по ходу. Нет, меня не понесло, я только сижу и посасываю - какой уже по счету? - вискарь. Или что это сейчас у меня в руках. В глазах все пляшет от фонариков, которыми увешан потолок в баре, от бурных жестов, которыми Паша из Москвы сопровождает свои байки про то, что и раньше-то было трудно делать бизнес, что подъезжали к нему не раз, похищали и, ах ты ж, боже мой, даже пытали.
На пляже очень свежо, прошел дождик. Бар гудит, футбольные слезы высохли давно. А к заумным разговорам о том, что судья - тупой козел по-любому, мы все равно не прислушиваемся, потому что ведутся они на ноготковом языке, из которого только мы с Оксанкой в силу его похожести понимаем отдельные фразы.
Я прижимаю к себе ее, полусонную. Она все больше и больше отодвигала себя на второй план, превратившись в милое приложение ко мне, а я смотрю на Пашу из Москвы горящими от чего-то глазами, когда он продолжает рассказывать про тех самых крышующих, что вывезли его тогда за город, чтобы выбить информацию, которой у него не было. Когда же до них дошло, что ее у него не было, то вернули его на место и без вопросов заплатили неустойку, о которой он их не просил.
И мне неинтересно абсолютно. Я давно уже засунул руку Оксанке в трусы и двигаю в ней, уже мокрой и сочной, а она делает вид, будто ничего не происходит. Мы прижаты животами к столику, и Паше из Москвы условно не видно. Кажется, он забил на нее, он ушел в переживания драматических нюансов своего бизнеса. Кроме того, мы все уже готовы. А я готовее, спорим. "Трахнуть хочу тя" - даже не шепчу - говорю ей на ухо. "Если щас же отсюда не свалим, я тя прям здесь... на столике... и пусть все смотрят". А у нее глазки окосели окончательно. Она слабо и нежно улыбается, словно я сейчас сказал нечто романтическое о том, как красиво наблюдать за дождевыми капельками, падающими в море.
Он говорит, что завтра ему лететь домой. Нет, я не радуюсь, я понял, что мне пофигу. Лети. Не лети. Мне фиолетово. Чувак, я тебя не боюсь. И вообще никого. Я не знаю, что это было со мной сегодня днем, но понял, что это осталось теперь далеко за горами... за вулканом Тейде... еще дальше... где-нибудь по соседству на Фуэртевентуре... или на Ланцароте... где так же неимоверно скучно, как и здесь.
Мы провожаем его, а потом плетемся к себе. Все мысли и переживания этого бесконечного дня запутались в моей башке в какой-то плотный клубок, и я даже не пытаюсь начинать его распутывать. Я мертвецки пьян и вместо каких-либо слов я молниеносно, чуть только закрывается дверь, валю Оксанку лицом на кровать, задираю ее оранжевое платье и въезжаю в нее сзади... или сверху... это как посмотреть. Кажется, в итоге хорошо нам обоим. Я не помню.
Что это так режет глаза. А... Это предпоследний день нашего пребывания здесь. Предпоследний день нашего первого совместного отпуска. Вчерашний дождик прошел прочти незамеченным, утром следы его на песке из Сахары нужно уже искать. Как уже совсем скоро нужно будет искать и следы нашего отпуска.
А как он прошел, наш отпуск? Об этом мы с Оксанкой почти не разговаривали. Мы вообще мало с ней разговаривали из-за... А похрену. А сегодня я не собирался ни работать, ни говорить что-то, ни, не дай боже, ехать куда-то. Проснувшись, как мне кажется, рано утром, я понимаю, почему. Мне очень-очень хреново, как пацану, который не знает еще своего лимита и просто тупо нажрался прошлой ночью. Кажется, Оксанка выпила гораздо меньше, потому что уже успела сходить искупаться и даже позавтракать. Благодаря этому, у нее хорошее настроение.
- Привет, Андрюш. Живой? - она легонечко целует меня в губы, и должен сказать, поцелуй ее немного отвлекает меня от сумрачных дум о том, как хреново много пить.
Но сил на то, чтобы преобразить поцелуй во что-то большее у меня пока нет.
- Привет. Че, совсем никакой вчера был? - спрашиваю. У меня хватает изворотливости включить определенную виноватость.
- Ну, не то, чтобы совсем никакой, - она с улыбкой проводит по тому месту, где под простыней находится нечто сейчас очень грустное. - Но долго не мучился. Да и я тоже спать хотела.
- М-м-м, - меня опять клонит в сон. А что, прикорнуть на пару часиков под шум волн...
- Эй, а я-то думала, ты выспался... - смеется она.
- А сколько сейчас?
- Половина одиннадцатого. Через полчаса наш катер.
- Окса-а-ан??? - какой еще, на хрен, катер. Я ж не доползу до него, боже упаси еще на него садиться.
- Мы и так почти нигде не были, - говорит она бодреньким таким голосом. Даже находит в себе смелость немножко мне попенять, но по-доброму. Обычно все в себе держала, только мордаху свою недовольную выставляла мне напоказ. - Вот я и подумала - а поехали на китов посмотрим в открытом море.
Мое очень серое, должно быть, лицо, принимает великомученическое выражение, а она говорит мягко и покорно:
- Да нет, ты смотри, если тебе совсем никак, то я одна поеду. А ты отдохни, - она гладит меня по волосам, а мне вдруг кажется, что ей безразлично, поеду я с ней или нет. - Зачем себя мучить. Я не обижусь.
Ну нет, разве так можно... Кем же я буду после этого... А она еще словно подливает масла в огонь, мне с грустненькой такой улыбкой:
- Просто мне хотелось в завершение отпуска что-нибудь такое замутить... Вместе. Не, я правда не обижусь, поеду сама.
Так, ну что тут скажешь, хоть от одной мысли о морской качке меня всего выворачивает наизнанку. Так что я целую ее и говорю, что она это здорово придумала. Затем довольно храбро встаю и одеваюсь, соображая, как бы не размазаться по полу тут же, возле кровати. Скоро, наверно, буду жалеть, что не сделал этого сейчас.
Прогулочным шагом проходим около двухсот метров по набережной. Пока неплохо. Морской воздух прекрасно освежает, говорю себе и храбрюсь. Затем нас подбирает то, на чем мы должны будем провести - сколько ты говоришь, радость?
- Два часа, включая туда-обратно, - радостно сообщает мне Оксанка.
Ее загоревшее личико сияет такой радостью и предвкушением, морской ветерок так озорно лохматит ее золотистые, выгоревшие на солнце волосы, а в позеленевших карих глазках так красиво отражается такой же светло-зеленый Атлантик, что я в очередной раз беру себя в руки.
- Как с погодой повезло, - говорит она. - Какое спокойное сегодня море.
С погодой? Да она тут всегда такая. Вчерашние капельки - не в счет. А эта посудина, на которой мы сейчас стоим, кажется мне совсем крошечной и ходит под нами ходуном. Два часа... Блин, хватит по самое не хочу. А я уже не хочу. Но что поделаешь - надо. Надо доставить радость моей девушке. И вообще, может я вовсе и не страдаю морской болезнью.
Страдаю. Очень скоро выясняю это. Я - хроник, если можно так выразиться. Е-мое, хреново-то как... Куда бы деться... Куда бы деть себя... В гробу видал я это гребаное море... И китов... Да их и так не видать нигде... Только один раз к нам подплывыает какой-то любопытный дельфин, которого мне хочется чем-нибудь стукнуть. Оксанка в начале еще пытается восторгаться морем, солнцем, воздухом, но я никак не участвую в беседе, стараясь просто и тупо сделать так, чтобы меня не стошнило прямо на палубе. Оксанке тоже скоро становится нехорошо, как и многим пассажирам. Мне же просто хочется прыгнуть за борт.
- Бля, Оксанка, какого хрена мы тут делаем, - стону я наконец, не в силах сдержать уже этот риторический вопрос... - Это же жесть просто.
Говорят, когда качает, надо смотреть на воду. От этого вроде становится немного легче, но я считаю минуты до нашего возвращения и чуть ли не бегом бегу на берег.
- Вот это завершение отпуска, - качаю головой, когда мы с ней немного приходим в себя.
Она смотрит на меня с грустным упреком: - Мне тоже было плохо... Я же не знала, что так будет.
- Да уж. Хотели быть вместе - вот и получили, - почти смеюсь я. - Коллективную тошниловку, - нахожу в себе силы прикалываться.
- Ну знаешь что, - говорит она внезапно резко. - Если ты знал, что тебя укачает, мог бы что-нибудь другое придумать. Если тебе вообще было важно провести время со мной.
Да, давай. Это просто супер. И это именно то, чего нам не хватало в этом отпуске, отстойном, будем говорить начистоту. Нам не хватало ссоры. Тебе, по крайней мере.
- Да его можно было как угодно провести, только не так, - раздражаюсь. - А по поводу морской болезни - откуда ж я знал, что вечером придется бухать с этим... твоим...
- Слушай, хватит гнать. Я тебя пить не заставляла. А если ты насчет вчерашнего - лучше не зли меня, а...
Охренела? Это я ее злю? Это я, может, шляюсь один, где попало?
Но она продолжает:
- Подумаешь, не могла я, что ли, пойти посмотреть футбол? Я же тебя с собой звала. Но тебе так хотелось поспать, что ты даже не ответил ничего.
- И ты потому рванула к этому...
- Ни к кому я не рвала. Просто футбол посмотреть пошла, блин, слушай уже, когда тебе говорят.
Ну, бл...ть, конечно. Правильно. Я же не разделяю ее интересов. Не хочу быть с ней. А кто вчера был со мной, как бревно?
- У тебя с утра до вечера тут была своя программа, - гонит она дальше свою пургу. - Вообще не знаю, зачем мы сюда приехали. Но не для того, чтобы вместе побыть, это точно.
- Да знаю я, знаю, допер. Сволочь я, работал много. Тебе времени не уделял. Бл...ть, новенькое мне что-нибудь скажи. Запарили наезды эти твои. Нахрена общаться, если кроме стеба ничего от тебя не слышишь.
- От меня?
- От тебя. Сейчас и так хреново, а ты еще на мозги капаешь.
- Да? Не капать больше? В покое тебя оставить?
- Оставь! Бля, сил нет больше, - мелодраматично берусь за виски, в которых у меня абсолютно не болит. Но паршиво мне все равно. - Так, знаешь, что? Я прогуляться пойду.
![[]](/img/f/flo_rencen/glava11vidsostoronyafrikiczast2/20190521_201408_improved.jpg)