Здесь же сроду его не бывает. На юге, на севере - да. Но не здесь. Местные "местные" воспринимают зимнюю "черноту" очень болезненно, и каждый год в декабре по новой начинается ажиотаж - ждать нам в этом году белого Рождества или - sameprocedureaseveryyear, та же фигня, что и каждый год? Это уже такая бородатая шутка в наших краях, что снег с большей вероятностью может выпасть не на Рождество, а на Пасху, что тоже уже бывало.
А ведь я родом из таких мест... Кустанайский район... Пятиречка... Пять рек там рядом, что ли? Не знаю... не помню... Давно это было, охрененно давно... неужели мне уже так много лет? Неужели это было в другой жизни, когда мы мчались с какими-то пацанами на санках с каких-то там снежных гор? И вокруг - ничего, только бело все, бело, так бело, что мы поздно замечаем приход темноты, а сами же только бесимся на - улице? Какая там еще улица... Село... поселок городского типа... Все вокруг от земли до небес белое... и небо тоже белое... Бац... кто-то лупанул в меня снежком... бац... я ему в ответ... бац... бац... бац... Домой придешь с красной рожей, весь мокрый, и в тепле после мороза болит все... руки ломом ломит, ноги... в башку дает аж... Отмокаешь, откисаешь... от тебя пар, как от закипающего чайника... Мать злится, мол, где был... а уроки... а ты и не слушаешь толком...
Снег в Бад Карлсхайме выпадал не чаще, чем здесь. И вот, когда я был уже в реаль, классе этак в седьмом, в ту зиму с какого-то перепугу выпал снег. А я, оказывается, так скучал по нему, что на радостях затащил в школу с перемены комок снега. И попал под статью. Срок: два часа каторжных работ, то бишь, дополнительных после уроков. И больше я не делал так. Да он и не выпадал больше.
Я стою на балконе на нашем восемнадцатом этаже, стою в одной рубашке и ловлю его почти губами... снег. Вокруг меня вьются снежинки. Снег. Он тает на мне, а я все стою, не могу уйти. Намело нормально уже, метет и дальше. Передо мной, подо мной - в это время года грязно-серый многоэтажный, многоуровневый город. Сейчас весь город оделся белым покрывалом, только мне оно почему-то больше напоминает саван.
Зима пришла недавно и застала меня врасплох. Из-за снега я сегодня оставил дома кросс и приехал на метро. Идти пешком одному не было желания. "Помогите сохранить функциональность этого лифта", - просит меня надпись в лифте из метро. "В случае поломки или повреждения звоните по такому-то телефону". Я, кажется, впервые в жизни на нем еду. Нет желания двигаться своими ногами.
Я заметил, что еще ни одну зиму в моей жизни ее не было рядом со мной. Заметил именно сегодня, когда выпал снег. И ее не было рядом.
Ее нет рядом уже давно. Сегодня... четвертый день, кажется. Поначалу меня просто ломило. Везде, не только там. Если я думал, что наши отношения построены на сексе, то ошибался. Хотя я и не думал так никогда. Просто, когда она была рядом, секс у нас был постоянно. Но ломить меня начало везде, говорю же. Ломит и теперь, но меньше. Привыкаешь к постоянной ломоте, иначе впору сдохнуть. Но теперь я еще и в оглушении, потому что, оказывается, такое... такая лажа может прийти так быстро. Кувалдой тебе по башке... А ты трещишь только... и охаешь под ее тяжестью.
Я говорю себе, что хреново, конечно, но как же так? А факт остается фактом. И я начинаю мысленно ругать ее. А потому что задолбала уже и потому что не знаю, сколько еще так можно.
АНДРЮШ, Я НЕ ПРИСПОСОБЛЕНА К ЭТОЙ ЖИЗНИ.
Сгинь, а? Мало ли что она там себе понасочиняла в... мозгу ее птичьем, думаю с внезапным остервенением.
Это случилось в первый адвент, выпавший на первое воскресенье в декабре. Их будет еще два, пока 24-го декабря, на четвертый адвент, не настанет Сочельник. А потом, 25-го - Рождество.
Светское у нас государство, но почти все государственные праздники тут религиозные. А эти моменты впитываются тут с детства. Они повсеместны и изобилуют аттрибутами, такими, как адвентские венки. Каждое воскресенье те, кто понабожней и припас такой вот венок из еловых, сосновых, других веток или чего-нибудь более на современный манер, зажигают на нем одну толстенную свечу, потом еще одну, а всего их четыре. Все четыре будут гореть 24-го. Каждая свеча о том, что прошла еще одна неделя, что ОН скоро придет - а ничего иного, как "придет", слово "адвент" и не означает, вот все и ждут ЕГО прихода. Даже в офисе нашей англосаксонской компании тоже на многих этажах, там, где в секретариатах есть особо ярые блюстительницы, лежат такие красивые веночки и коптят потихоньку свечечки. От них становится как-то уютней при всей нашей белой стерильности.
Даже если ты, как я, как Оксанка, не набожный, венки эти - аттрибутика, создание определенного настроения. Вот она и приволокла как-то такой венок к себе, заявив, что будет чихать на правила пожарной безопасности и жечь на нем свечи. А ведь хатка у ее Зузи - это вам не то что супермодерновый, оснащенный по всем правилам офис Гринхиллз, и датчиков дыма у нее нет. Ну да она все равно редко теперь у себя бывала. Перестала там готовить, шутя, что Зузи, и без того "худючая, как велосипед", теперь и подавно осунется без ее стряпни.
Теперь мне сложно говорить, что тогда все было как-то не так. Силюсь вспомнить, была ли Оксанка странненькой до того первого адвента. А вообще - совместное наше время измеряется... измерялось в часах, в минутах, поэтому что я там мог подметить?
Признаюсь, я еще тогда не совсем отошел от ее откровений про этого... Стэна, хоть и заставлял себя забыть о нем. Кое-что долбило меня... продолжало долбить... Да... Она жила с ним, а со мной не хочет. А если опять заговорить с ней об этом? Или лучше дать ей время, как она просила? А ты вруби мозги, кретин. Ты "с ней" еще пока недолго, а прошлое у вас уже есть. Какое-никакое, а есть что вспомнить. Когда ты пускал все на самотек и давал ей время - что получалось? Правильно, ничего. Так что - в очередной раз - копай. Ведь для тебя же это все серьезно, а? Я люблю ее, говорил я себе уже тогда, куда ж серьезней-то. Тогда ты меня понял.
Вот только, думаю, хрен ее разберешь, чего ей надо... Когда впервые почувствовал, что люблю, мне же не кричать ей об этом захотелось, мне стало... боязно, что ли?
Черт, трахаться - это одно. Наш с ней секс - это... не поддается описанию... У меня ни с кем, ни с кем до нее так не было. И плевать, что у меня их было немного - у меня хватает мозгов честно признать себе, что любовник из меня - так, середнячковый... И не все ли равно, если мое тело заводило ее тело, если я способен был воспламенить ее, если был для нее желанным? Поэтому нам и было так хорошо вместе - мы хотели именно друг друга, с ума друг от друга сходили... Но до нее мне казалось, что вот есть секс, а есть чувства. А то, что это может быть единым целым, частичками мозаики, да такой, чтоб одного без другого и быть не могло - такое мне до нее и в голову не приходило.
И вот когда я понял, что люблю ее, я, как целка какая-то, вдруг почувствовал, что - уязвим, что ли? Да, уязвим по-настоящему. Будто если я скажу ей, она сделает мне больно, если не скажет ничего такого в ответ. А она наверняка еще, это я так торопился ответить сам себе, не разобралась в своих чувствах. Вон как мандражирует по поводу переезда ко мне. Или не мандраж это вовсе?
А тут еще этот чувак... Что это она о нем так вспоминала - мне показалось или... - с придыханием?
Ведь хорошо же все. Asis. Как есть. Ее слова. То есть, ей хорошо со мной, потому что я зашибись как трахаюсь? Нет, приятно, конечно, тем более, что ранее ни за кем такого восторга по этому поводу не наблюдалось. Но мне, я понимал, мало этого, и понимал все отчетливей.
Такая самогрызня случалась со мной нечасто, слишком уж хорошо было все помимо.
За недельку до адвента Оксанке пришлось уехать на пару дней в командировку. Недалеко - в Дюссельдорф, в какой-то физический датенраум по какому-то объекту, который собирался купить их клиент. Тогда еще встречалось такое веселье, чтобы не в виртуальной, а в реальной форме. Она ныла, что ей неохота, мне тоже было нерадостно от мысли о том, что ее не будет со мной... хоть ночь... одну только ночь... Но в то же время во мне уже начала зарождаться эта боязнь собственной уязвимости, а с ней - громче заявлять о себе инстинкт самосохранения.
И я не хотел показывать ей, что буду волком выть без нее. Сказал, что это даже хорошо, потому что тогда смогу усиленно тренироваться, готовиться к каким-нибудь соревнованиям, на которые хотел записаться весной. Это, кстати, только кажется, что времени еще куча. А ведь мне форму надо восстанавливать
У меня в последние вечера было больше времени, и я вообще-то собирался целиком посвятить их ей. Своей девушке. Ну в кино вместе сходить - на что она там хотела? Да - зацените мою готовность к самопожертвованию - на Орден Феникса. Как раз сейчас выходит. Она же вдобавок ко всему еще и Поттера любит. Говорила мне, что в свое время готовиться к сессиям ей всерьез мешало прочтение всех семи томов по ночам. На английском, само собой. Полиглотик мой.
Но мой полиглотик откомандирован в закрытое помещение где-то в каком-то офисе в городе с самой большой японской общиной в нашей стране... или чем он там еще знаменит... Эх-х-х... Приговорен к тому, чтобы дня три, как минимум, торчать в нем с утра и до вечера, лапая не мой возбужденный... не только его, но и другие части моего тела, а папки с доками, шепча в диктофон не бесстыдства в мой адрес, а всякие там разные данные о всяких там разных объектах... Поэтому я выбираю триатлон и не парюсь. Отстой.
Поздними вечерами мы с ней общались кое-как, но должен ли я уточнять, что выл по ней. Старался после работы тренироваться как можно дольше и жестче, заваливался домой полумертвый от усталости и мышечной боли после вчерашнего в напрасной надежде, что перед сном у меня не встанет. И... ждал ее возвращения... Вот он, адвент мой...
Первый адвент. Она вернулась накануне, в пятницу. Мы очень бурно, долго, нежно страстно любили друг друга, и она тоже повторяла мне, что скучала. А мне все было мало, я требовал, чтобы она говорила мне это еще и еще. И целовал ее во время этого, мешая говорить. И трахал, не мешая.
Не помню, чтобы я когда-нибудь до того так с ней буйствовал. Ласкал ее до исступления, бросая в дрожь все ее сладкое тело, любил ее еще и еще, и она кончала еще и еще, а я сдерживался. До потемнения в глазах. И будто недостаточно было, что тело ее, ее оргазмы, все эти звуки, сшибающие мне крышу и издаваемые ею, меня держали на грани помутнения рассудка - я держался, как заправский сексуальный бог. Но когда она принималась лепетать абсолютно обезумевшим, ослабевшим таким голоском, умоляя меня, пытая меня: - Ну иди ко мне, милый... Я так хочу тебя... Я так хочу почувствовать, как ты кончаешь во мне... Иди сюда, я не могу без тебя... о-о-о, милый... сладкий... хороший мой...- и сжиматься при этом посильнее, сжимать меня собой... это... от этого можно и кони двинуть, вот что...
И терпеть эту сладкую муку, эту пытку ее было выше моих сил... Один раз она особенно сладко стонала мне все это, а потом во время оргазма ее крики превратились в нечто, похожее на рыдания... Тогда-то я и не выдержал, и хоть почти не кричу во время секса - тогда я выплеснулся в нее с криком, дрожа, как она. А потом бухнулся на нее, и она гладила меня, мою мокрую спину, а я все дрожал... Наши крики превратились в смех, радостный такой, веселый... Мы вымокли оба, нас трясло, пока мы лежали друг на друге, а мы угорали, смеялись друг над другом:
- Вот это да...
Да, тогда, пока я лежал на ней, мокрый, и терся о нее, мокрую, смеялся так радостно, тогда-то, в ту секунду мне и захотелось сказать ей: "Я люблю тебя". Потому что я ведь люблю ее. Но чем дольше я это ощущал, чувствовал любовь, тем ранимей казался себе с этим своим чувством. Тем ревностней переживал о том, какое же чувство у нее и есть ли оно у нее вообще ко мне. И тогда я ничего ей не сказал.
Первый адвент. Я проснулся поздно, потому что всю ночь напролет мы трахались. Вместо нее, теплой, мягкой и томной у себя под боком разочарованно почувствовал пустоту, но учуял и аромат чего-то печеного из кухни. Тоже неплохо.
Наблюдаю за ней, как она вытаскивает из духовки огромный пирог, обсыпанный поверху штройзелями - крошкой из песочного теста, как пекут его здесь. Мотя тоже его печет, пекла всегда. Только называет его по-нашему, "цукеркуха", сахарный пирог.Так принято на устарелом языке, законсервированном среди наших на территории бывшего Советского Союза и подчастую не понимаемом ныне местными, настолько он устарел и в произношении, и в лексиконе.
Даю ей время благополучно поставить пирог на подставочку на столе, которую она как-то приперла ко мне - у меня такого сроду не водилось. Хорошо вообще, что во встроенной кухне, арендуемой мной вместе с квартирой, духовка есть, благо, теперь она эксплуатирует ее постоянно. Потом обхватываю ее полностью, нежно зажимаю в своих объятиях. Она в какой-то моей футболке с рукавами, потому что в постели я приучил ее спать голышом, а ходить так по квартире ей теперь холодно, она ж мерзлячка, а сейчас "зима". Сквозь футболку она теплая-теплая, и даже мои ладони заводятся, угадывая под футболкой волнующе-упругую мягкость ее нежной кожи, согреваются ее теплом, струящимся в них сквозь трикотажную ткань.
- Привет, малыш, - целую ее нежно в губы, потом переключаюсь на шейку.
- Привет, Карлсон, - ее стандартный ответ. Карлсона я в детстве любил.
- Опять раненько встала, кухарочка моя, - целую ее дальше, и меня распирает от предвкушения - лакомства, конечно, но прежде обязательно надо позавтракать ей. Хоть ее и бесит, когда я так говорю.
Бросаю, однако, восхищенные взгляды и на стол, на что она говорит с шутливой категоричностью:
- Можешь не раскатывать губу, это - не нам.
- Как это? А кому? - напускаю на себя огорченное удивление.
- Бомжам.
- Чего? - я не знаю, плакать мне или смеяться, ибо в ее случае равнозначно вероятны как вариант шутки, так и вариант серьеза.
- Сегодня наш - и ваш, кстати, тоже - комьюнити энгейджмент устраивает мероприятие в одной церкви на Зюдзайте - будем угощать бомжей и малоимущих рождественским обедом.
- Хорошо еще, что не ужином. Окса-а-ан, и на фига тебе это надо? Лучше б для меня испекла.
Она знает мое отношение к комьюнити энгейджменту, благотворительной заразе, пришедшей к нам из Штатов и устраиваемой нашими фирмами для показухи. Вот, мол, смотрите вы все, кто воет, сколько бабла зашибают "большие" и интересы каких козлов они представляют. Смотрите, какие мы на самом деле хорошие и охренеть, какие благотворительные. Нет, я кривить душой не буду. Адвокаты же дьявола, вот кто мы такие на самом деле. А играть роль матушки Терезы ради позитивного пи-ара - это лицемерие.
Сколько раз говорил ей, но у нее на этот счет свое мнение:
"А мне все равно, на кого мы работаем. Я хочу помогать людям, но не знаю, как, а тут за меня уже все организовано, просто надо участвовать - и все". Тоже мне, активная нашлась.
Высвобождается теперь из моих лап:
- А то я мало для тебя пеку. И вообще - готовлю.
- Могла бы еще больше, - не унимаюсь я.
- А то у меня других дел нет, - вдруг озлобляется она.
У нее в голосе уже такие раздраженные нотки, которых не слышал за все время, как мы с ней встречаемся. Я понимаю, что ее просто бесит мое отношение к этому вопросу, но она так быстро заводится по столь пустяковому поводу и говорит так зло и раздраженно. А меня начинает злить ситуация, огорчает ее резкость и еще - неприятно, оказывается, если любимая девушка, пусть даже сгоряча, говорит тебе, что ее напрягает тебя кормить.
Пытаюсь не заострять внимание:
- И что изменится в жизни этих бомжей, если они поедят твоего пирога. Оксан, ну ты же взрослый человек.
- Проведут приятный вечер. Хоть какая-то радость в жизни. Поедят того, чего не едят вообще-то никогда. Мы им еще подарки на Рождество приготовили...
- Охренеть, ну это же маразм какой-то. На хрена им эти подарки. Вы их накормите, напоите, подарите им подарки, а потом выгоните их обратно на холод.
- Это лучше, чем ничего не делать. С нормальными людьми пообщаются...
- Ты еще общаться с ними собралась! Блин, Оксанка, ты меня удивляешь.
- Да что ты так взъелся на меня?! - она уже кричит.
Ни фига себе, это что - ссора? Наша первая ссора? Из-за чего? Из-за ничего.
- А потому что... А потому что я не понимаю, зачем ты тратишь на это свое время. Могла бы уделить его мне, - бурчу я в ответ, хоть меня и подмывает тоже заорать на нее. Ненавижу крики. И ругань. И злюсь на нее за то, что она меня на это провоцирует.
- А что - у меня не может быть каких-то своих интересов?
Может. Да ты у нас вообще птица вольная. Вон, захотела отдохнуть от меня - чеши в свое личное пространство.
У меня хватает мозгов не произнести этого вслух.
Некоторое время мы угрюмо молчим. Она что-то ковыряет у плиты, я делаю вид, что сижу в смартфоне. Она явно обижена и даже не думает предпринимать никаких шагов мне навстречу. Да, вот, наверное, вкушу сейчас это ее "не люблю мириться первая"... Не выдерживаю, подхожу к ней и хмуро обнимаю:
- Ну не дуйся... Просто, блин, воскресенье, а мы и так мало друг друга видим...
- Так это же ненадолго... - вроде оттаивает она. - На пару часов всего. А... у тебя были какие-то планы?
Да никаких. Никаких планов. Просто с тобой побыть.
- В кино хотел с тобой сходить. На сеанс пораньше, чтоб потом дома еще был приятный вечер, - говорю ей.
- Да? А на какой фильм?
- Да блин, Орден Феникса твой. Вот пойду сам теперь.
Она слабо улыбается. Потом смеется.
- Че ржешь?
- Не-е-ет, оставлять тебя один на один с Лордом Волдемортом, так, безо всяких объяснений всего, что было в первый четырех сериях - это будет жестоко...
Когда она собирается-таки в эту свою церковь, я отошел настолько, что даже подвожу ее туда, чтобы ей не переть пирог самой, и мы договариваемся, что она оттуда поедет прямо в кино, где и буду ее ждать. Решаю скоротать время ожидания очередной тренировкой. После этого мне прямо хорошо, я вполне весел и доволен, каким и жду ее.
Она не подъезжает. И не отвечает на мои звонки, сообщения. Недоступна. И в кино мы не идем, разумеется. Как и полагается в таких случаях, погода на улице превращается в дрянь, и я возвращаюсь домой, К СЕБЕдомой замерзший, вымокший и злой, как черт, хотя идти до меня пешком минут десять. Естественно, у нее давно есть ключи от моей квартиры. Но у меня в квартире ее нет.
Я не нахожу себе места, потом иду к ней. И застаю ее там, уставшую, ковыряющуюся в своей комнате под звуки какого-то музыкального грузилова, чей надрывно-депресняковый фон и живущая своей слишком уж грустной жизнью гитара меня напрягают. Меня раздражает музыка вообще, как таковая, поэтому делаю потише. Вырубить совсем не рискую.
Я реально зол на нее, хотя началось сегодня все с пустяка. А может, нет?
- Блин, Оксанка, чего телефон не брала? - наезжаю на нее.
- Да он сел. А ты чего так злишься?
Изо всех сил сдерживаясь, пытаюсь помягче объяснить ей всю тупость и ненужность ситуации. Из сказанного мной она экстрагирует тот факт, что мне пришлось идти за ней сюда и меня, якобы, только это долбит.
- Нет, не только! - уточняю я. - Я ж не знал, где ты есть. Думал, не случилось ли чего.
- Да ладно, типа я сама не в силах как-нибудь за собой уследить, - она уже огрызается. - Подумаешь, в кои-то веки зашла к себе домой...
К себе домой... А у меня - это не "дома"... Так ты - отдохнуть от меня, да?..
Я чувствую, что вот-вот взорвусь, что все это - отстой. Из последних сих держу себя в руках, пытаясь успокоиться. Стараюсь отойти и не говорить пока ничего, чтобы не нагрубить. Она же, зараза, обидчивая, я же знаю.
Видимо, молчание это идет нам обоим на пользу. Она даже первая его нарушает, предлагая мне чаю, на который соглашаюсь, хоть меня и коробит от этого ее предложения - правильно, я же тут у нее в гостях, а не у себя.
Пока она возится с ним на кухне, уныло смотрю из окна на холодный, холоднючий декабрьский дождь, который успел ощутить на своей шкуре. Она даже не спросила, долго ли я ждал ее, не промок ли. Угнала туда, к этим своим бомжам.
Понимаю, что не могу так больше, вернее, не хочу. Хочу не ругаться с ней из-за всякой ерунды, а просто жить с ней и... И ПОТОМ ПОСМОТРИМ, говорю себе уже в который раз.
Когда мы пьем чай в ее комнате, я заставляю себя успокоиться полностью, по крайней мере, внешне. Слишком важно то, что я сейчас задумал и слишком плохо будет, если его испортить.
- Солнышко, не сердись на меня, - прошу ее смиренно, отхлебывая из своей чашки. По-моему, если девушка накосячит с чем-нибудь, то такое начало - наивернейший способ заставить ее признать это и извиниться самой.
С ней этот номер проходит:
- А ты - на меня...
Вот же маятник мой. Двинешь ей навстречу, и она к тебе - тут как тут. Но не дай бог хоть на миллиметр назад от нее - она тогда во-о-о-он куда драпанет, ищи ее потом свищи. Синус мой с косинусом.
Сажаю ее к себе на коленки, обнимаю, прижимаю к себе ее голову.
- Оксан... Я знаю, я обещал не доставать тебя пока, но... ну переезжай ко мне, Оксан... Ну чего канителить так... ну... неужели тебе со мной так плохо...
Она прячется, уходит в себя, забилась куда-то в мою грудь, а я еще некоторое время прошу, умоляю ее, но уже мысленно.
- Нет, Андрюш, конечно, нет... не плохо... просто... я боюсь...
- Чего? - поднимаю к себе ее личико. - Чего, глупенькая?
- Что тебе будет плохо со мной...
Я успел уже порядком поломать голову над этой возникшей ниоткуда дилеммой. Но ответ ее застает меня врасплох, настолько я его не ожидал. Смотрю на нее с недоумением, пытаясь понять, что это она еще там себе напридумывала в своей непостижимой моему уму голове.
А она словно собирается с мыслями, с силами:
- АНДРЮШ, Я НЕ ПРИСПОСОБЛЕНА ДЛЯ ЭТОЙ ЖИЗНИ.
- То есть? Для жизни со мной?
- Нет, вообще - для всей этой жизни. Для нашей жизни. Для жизни.
У меня начинают кипеть мозги. Она только начала мучить меня своими тягомотными размышлениями и еще не начала ничего объяснять, а мне уже муторно и тяжело, словно я пытаюсь вытолкать из какого-то глубокого кювета застрявшую в нем тачку. Тяжелую, сука, неповоротливую такую колымагу. И не понимаю ничего, ясное дело.
- Понимаешь... в этой жизни меня много чего раздражает... по поводу и без повода... Мне так легко впасть в недовольство... вспылить... взорваться... впасть в депрессию... И может, ты и не замечал, но я постоянно переживаю над чем-то...
Да нет, почти не замечал. Сегодня - это первый настоящий косяк был. А в основном ты больше голиком у нас... у меня по квартире бегала и напевала что-нибудь - если это у тебя такие переживания... Заставляю себя помолчать еще немножко и слушать.
- Вот как тебе вообще со мной?
- Очень хорошо, Оксан, - отвечаю ей сразу же, чтоб у нее не возникло ни малейшего сомнения. - Я же говорил, офигительно просто.
- Я не только о постели.
- Да я тоже - не только.
- И не только о еде.
- Блин, - не выдерживаю все-таки, - да какая же ты... При чем здесь это? А что, ты у меня только для того, чтобы готовить мне и трахаться? Оксан, ты и правда так считаешь?
Она мнется. У нее серьезно такая самооценка? Это ж смехотворно. Не знаю, что и сказать на это.
- А для чего еще? - она не подкалывает, просто смотрит умоляюще мне в глаза, типа, правда не догоняет, знать хочет, а у меня сейчас на хрен поедет крыша. Еще немного, и я начну орать на нее, до того этот ее вопрос напоминает мне тот далекий наш с ней телефонный разговор. Для чего я тебе? Черт, да ведь с тех пор столько, мать его, было... Ведь по-другому же совсем все сейчас...
- Да для всего... что там бывает между двумя людьми, которые... - ЛЮБЯТ... не-е-е-ет, подожди, дай разобраться, дай вылезти отсюда... - НРАВЯТСЯ друг другу И ЖИВУТ ВМЕСТЕ!!!
- Это тебе видней, потому что я толком ни с кем вместе не жила и не знаю, - говорит она спокойно, только мне неспокойно. И не надо теперь про Анушку опять, сколько ж можно ее мусолить. А то я ведь тоже так могу...
- Как это - не жила?
- Там было по-другому... Там я заведомо знала, что это ни к чему не приведет...
- А теперь?
- А теперь наши с тобой отношения для меня наоборот слишком важны...
![[]](/img/f/flo_rencen/glava10sneg/20190327_234516_improved_mini.jpg)
![[]](/img/f/flo_rencen/glava10sneg/justsnow_20190116_125332.jpg)