Аннотация: Концерт для скрипки с оркестром ми-минор.
- Мама, тебя вызывают к директору, - сказала двенадцатилетняя Оленька, снимая полусапожки в передней съёмной квартиры.
На улице подморозило, сапожки совсем не испачкались, и от них не осталось влажных следов на ворсе полосатого коврика.
- Что-то случилось? - вкрадчиво спросила мама. - Ты что-то натворила, Оленька?
- Нет. Всё хорошо, - быстро сказала Оленька. - Я не знаю.
Мама помыла сапожки и поставила сушиться у батареи. Войлочные стельки внутри были сухие и тёплые, и она не стала их вынимать.
Оленька Федорина училась не в обычной школе, как простые дети, а в музыкальном лицее для особо одарённых. Здесь взращивались юные дарования со всех уголков Российской Федерации.
Мама Оленьки, Лариса Аркадьевна, приметила ещё в младенчестве, что Оленька не такая, как все: девочка рано научилась читать и очень хорошо рисовала и играла в шахматы.
Но когда четырёхлетняя Оленька начала играть на скрипке - в области ей не было равных.
Мама показала дочку лучшим специалистам - и её направили в столичный музыкальный лицей.
Лариса Аркадьевна не играла на музыкальных инструментах, и, размышляя о внезапно открывшемся таланте дочери, решила, что музыкальную одарённость Оленька унаследовала от прабабки по материнской линии, которая была еврейкой и по семейной легенде пела в церковном хоре.
Мама Лариса была готова на любые лишения ради своего необычного чада.
В столичном музыкальном лицее Оленьке выдали дорогую скрипку, сделанную настоящим мастером, и пообещали хорошую стипендию.
Снять квартиру в Москве было не по карману. Лариса несколько раз в неделю возила Оленьку в Москву, а вечером они возвращались домой на электричке. Дорога занимала три с половиной часа. Оленька в электричке ложилась на сиденье и спала, а иногда они делали устные уроки: занимались английским или повторяли географию, читали что-то из программы, обсуждали круговорот воды в природе и влияние парникового эффекта на планетные катаклизмы.
Ещё они успевали "ходить на шахматы" и ездить на турниры в разные уголки Родины. Оленька в поезде радовалась, если в купе дяди играли, и тут же предлагала партию. Мама следила за ситуацией и томилась от нетерпения в ожидании предсказуемого эффекта. Дяди похмыкивали, и соглашались, чтобы не обидеть крошку. И только ближе к концу партии ошарашено восклицали:
- Да ты, видно, мастер!
Оленька ловко передвигала фигуры маленькими пальчиками - обыграть дядечек ей ничего не стоило.
Во время турниров Лариса уходила из зала, чтобы не тревожить Оленьку. Она внушала Оленьке, что победа - не главное:
- Представь, что ты просто играешь для собственного удовольствия - только и всего.
Из года в год программа в школе становилась всё сложнее.
Пришлось, как говорится, затянуть ремень, чтобы снять комнату в Москве, и каждый день водить девочку на уроки. Лариса зарегистрировалась на бирже. Её профессия не очень пользовалась спросом. Да она и не могла работать по специальности и тратить восемь часов в день, как положено: как же тогда Оленька!? Каждый месяц Ларисе выплачивали пособие, а потом предложили работу: ранним утром, пока Оленька спала, мама подметала аллеи в парке, а во время уроков мыла пол в нескольких офисах и в аптеке. Ещё она вязала на заказ свитера по новой технологии без швов - это можно было делать в любое время дня и ночи, даже дожидаясь Оленьку в вестибюле лицея.
В парке воздух был необычайно свеж и ещё влажен после ночной прохлады, пели просыпающиеся птицы, носились по веткам и выскакивали на чисто выметенный асфальт серовато-бурые белки, и только иногда идиллию нарушали пасущиеся в кустах "трясуны".
У Ларисы от работы в парке порозовело лицо, и стала бархатистей кожа. Она полюбила подметать. В каждой работе есть свои плюсы.
- Меня тоже к директору вызывают, - сказала Оленька за ужином, ловя вилкой скользкие макароны.
- Может, позвонить Наталье Альбертовне? - спросила Лариса и невзначай подложила Оленьке вторую котлету.
- Как хочешь, - пожала плечами Оленька.
О Наталье Альбертовне, классном руководителе, дочь всегда говорила с вдохновением и восторгом. Наталья Альбертовна не играла на музыкальных инструментах - она преподавала химию и биологию.
Сотовый Натальи Альбертовны оказался вне зоны доступа. "Перезвоню позже", - подумала Лариса, опустила посуду в пенистую воду и принялась тереть тарелки и чашки щёткой на длинной пластиковой ручке.
Жизнь лицея была настолько же интересна, насколько утомительна. И дело было не в большом объёме знаний, которые следовало впитать, и не в перегрузке домашними заданиями (здесь дисциплины из обычной школьной программы стояли на заднем плане, всем заправляла музыка). Усталость накапливалась из-за постоянных внутренних интриг и сплетен, героями которых становились не только взрослые, но и дети.
В прошлом месяце Марк Захарович Петер уволился по собственному желанию, потому что Розанова из седьмого класса написала докладную, что педагог не так смотрел на неё на занятиях, а однажды даже тронул за руку в области смычка и задержал в своей.
И Оленька занималась у Марка Захаровича, но ничего подобного на уроках с ней не случалось.
Марка Захаровича было жаль. Но ничего не поделаешь.
Оленька училась хорошо, старалась. Год назад её отобрали для поездки в США. Лариса тоже получила визу. Разве могла она оставить Оленьку одну в незнакомом городе с незнакомыми людьми! Оленька девочка домашняя, мало ли, что может случиться. В гостях Оленька робела: садилась на диванчик и сидела, сцепив руки на коленях, даже если гости танцевали, дурачились или вообще удалялись в другую комнату или на балкон.
Американская принимающая сторона поселила маму с Оленькой в коттедже, хозяева которого уехали в путешествие на всё лето. В холодильнике лежали свежие продукты, в комнатах валялись игрушки и детские вещи. Фотографий нигде не было, а жаль. Хорошие, видно, люди.
Оленька давала концерты.
Лариса замирала в кресле на первом ряду, боясь шелохнуться или кашлянуть: дочка в золотисто-шоколадном концертном платье, с подколотыми у макушки волосами, ступая игриво с каблучка, уверенно выходила на сцену. И поднимала смычок как волшебную палочку. Взрослый оркестр играл Мендельсона. Она вступала вдруг - пронзительно и нежно. И так пробирала до самых потаённых струн души, что Лариса не могла поверить в своё счастье: играет её дочь! Хоть и знала мама, откуда берётся грусть и пронзительность. Это был их с Оленькой секрет, один на двоих: только они вдвоём знали, что это плачет маленький белый котёнок под дождём и жалобно просит: "Возьмите меня, мне грустно, одиноко и холодно на улице - возьмите, я такой хороший!" Вот что играла Оленька для мировой публики, которая совсем не подозревала о бездомном беспризорнике.
После концертов они выходили втроём с высоко поднятой головой: Лариса Аркадьевна, Оленька и скрипка. И толпа, поджидающая артистов у выхода, снова кричала "браво!" и "брависсимо!".
"Это моя заслуга, - думала Лариса. - Я смогла!"
- Алло? Добрый вечер! Вас беспокоит Яна Игоревна. Лариса Аркадьевна? Завтра срочно зайдите к директору.
Лариса узнала голос завуча.
- Что-то случилось? - спросила Лариса.
- На вас написали докладную.
"Хоть какая-то ясность. Хорошо, что Оленька ни при чём", - вздохнула с облегчением Лариса.
В лицее докладные считались делом естественным, и писали их по любому поводу. Это было важной частью интриг, которые обычно затевали мамаши, чтобы вытеснить соперников с конкурсов или сорвать кому-то значимые для музыкальной карьеры поездки. Лариса старалась ни с кем не связываться и держаться "моя хата с краю", если это напрямую не касалось дочки и не требовалось девочку защищать от нападок истеричных мамаш, способных врать что угодно во благо собственных вундеркиндов. При этом Лариса предпочитала говорить правду в глаза, а не строчить докладные.
Единственное, что в последнее время раздражало Ларису - возникшая близость между классной руководительницей и Оленькой: Оленька на переменах и в свободные минутки летела стрелой в кабинет Натальи Альбертовны, где они вдвоём чаёвничали в лаборантской и секретничали неизвестно о чём. Оленька частенько делала подарки Наталье Альбертовне: приносила цветы и мягкие игрушки.
Мама говорила Оленьке, что этого делать не надо, что одноклассники могут заподозрить её в наушничестве. Но Оленька ничего и слышать не хотела, нервничала, когда мама заводила разговор на эту тему - и мама замолкала, потому что с юными дарованиями нужно быть очень тактичными и чуткими, чтобы не ранить им душу, в которой обитает талант.
Так из-за чего же там сыр-бор на этот раз?
Лариса заходила в лицей две недели назад - в кабинет к медицинскому работнику на втором этаже.
Медсестра позвонила Ларисе в среду: "У вашей Оленьки случился обморок". У неё такое бывало в критические дни.
- Она любит пофантазировать? - спросила медсестра, поправляя очки.
- Талант ничто без воображения, - сказала Лариса Аркадьевна медсестре, которая ничего не понимала в процессе творчества.
- Вам нужно показать девочку психиатру, - сказала медсестра. - Эти обмороки...
Лариса прошла по коридорам лицея и нашла Оленьку в актовом зале, напротив медицинского кабинета. Шла репетиция оркестра. Оленька в концертном платье сидела на скамейке, положив голову на плечо Алёше Винглинскому. Алёша робко замер, боясь пошевельнуться.
"Как голубки", - усмехнувшись, подумала Лариса. - "Может, ей новые сапоги купить?"
Оленька никогда ничего не просила у мамы даже в раннем детстве, и если Лариса спрашивала у малышки, что ей купить, Оленька отвечала, что ничего не надо, потому что она попросит у Деда Мороза - и он ей и так всё принесёт, задаром.
Некоторые девочки в Оленькином классе курили, собирались вечером у станции метро и отправлялись вместе куда-нибудь. Лариса не знала, что бы она сказала Оленьке, если бы та предпочла отправиться гулять с ними, вместо того, чтобы сидеть за уроками или готовиться к конкурсу, но как ответственная мать, предупредила заранее: "Если станешь курить - убью!".
Лариса сделает всё, что велела медсестра: она покажет ребёнка психиатру и пройдёт все необходимые обследования, включая магнитно-резонансную томографию. Ей скажут, что всё у девочки в порядке, что это переходный возраст.
"То платье, в котором Оленька играла Мендельсона, уже мало ей - нужно купить новое", - подумает Лариса. - "Видно коленки".
Концертное платье подарил Оленьке дедушка - папа Ларисы, когда они с Оленькой летом гостили у родных на Чёрном море.
В детстве Лариса жила не с родителями, а у бабушки в провинции, потому что папа с мамой вечно разъезжали по гарнизонам - им не хотелось, чтобы девочка часто меняла школы. Младший брат родился в Берлине, ему повезло - родители не оставили его бабушке, а возили с собой до самого выхода папы на офицерскую пенсию.
Лариса жила без родителей с семилетнего возраста. Бабушка была доброй, но все Ларисины таланты остались зарытыми в землю: бабушка ограничила внучку школьным фото кружком. Зато теперь, когда они приезжали в Новороссийск, Ларисе Аркадьевне было чем гордиться: её звёздочкой - Оленькой!
***
Лариса вошла в кабинет директора. В кабинете уже сидели медсестра, завуч Яна Игоревна, классная руководительница Наталья Альбертовна и мама Алёши Винглинского.
Директор зачитал вслух докладную. Из докладной следовало, что ученицу музыкального лицея Федорину Ольгу регулярно избивает мать, Лариса Аркадьевна Федорина, и в среду на теле девочки был обнаружен синяк в области паха и царапины на спине.
Лариса не поверила своим ушам! Наверное, они сошли с ума. Магнитные бури?
Оленька стояла в коридоре за дверью.
- Войди! - пригласила секретарша.
Оленька вошла и встала перед директором, опустив в пол глаза и вытянув по бокам длинные руки.
- Мама тебя бьет? - участливо спросила завуч.
- Нет, - сказала Оленька и закусила губу. - Можно мне пойти на математику?
- Иди, - сказал директор.
Оленька вышла, и слышно было её поспешные удаляющиеся шаги в тишине коридора.
Лариса была ошарашена.
Сначала ей стало смешно, настолько это было нелепо.
Потом она возмутилась до глубины души, что её пригласили по такому идиотскому анонимному доносу.
- Чушь какая-то!
Тут заговорила медсестра и подтвердила, что Оленька ей тоже жаловалась.
Подтвердила и мать Алёши Винглинского, с которым Оленьке предстояло ехать на конкурс через месяц: Алёша рассказывал маме, что Оленька плакала в раздевалке.
Подтвердила и Наталья Альбертовна:
- Я сама видела синяк и царапины на теле девочки: Оленька жаловалась на маму, у неё неблагополучная семья. Девочка голодает и падает в обмороки.
Как выяснилось, час назад Наталья Альбертовна уже звонила папе по межгороду, чтобы навести справки и узнать о психическом здоровье матери.
- ...синяки? - настойчиво повторил директор.
"Синяки...какие синяки?" - подумала Лариса и сказала:
- Не прикасаюсь к ребёнку и пальцем! В ванной комнате Оленька закрывается, я никогда к ней не вхожу и не вижу её голой. Где синяки? В паху? Может быть, ударилась?
"Может быть, её избил кто?" - встревожилась Лариса. "Она такая робкая, вдруг побоялась мне рассказать?"
- Вы знаете, чем грозит рукоприкладство, Лариса Аркадьевна? - с угрозой спросила завуч. - Вас могут судить и лишить родительских прав! Вас могут привлечь по уголовной статье! Осознаёте?
- А почему вы не отправили ребёнка на судебно-медицинскую экспертизу?! - разозлившись, парировала Лариса, решив, что это козни Алёшкиной мамашки.
- Теперь вы не поедите на конкурс с нами, - подтверждая её догадки, сказала госпожа Винглинская. - Если только через мой труп. Я-то думала, вы приличная женщина и добросовестная мать!
***
Лариса Аркадьевна шла по Тверской.
Предательство? Её предало самое любимое живое существо на свете, ради которого она бы и жизни не пожалела: под танк легла бы!
Стоит ли жить? Ради чего.
А, может, это не предательство? Может быть, дочку заставили? Запугали? Шантажируют?
Мысли путались, цеплялись одна за другую и выстраивались в хаотичные цепочки.
Она думала, что угробила свои лучшие годы на дочь. А могла бы за это время заняться бизнесом или сделать карьеру. Была бы уже начальником патентного отдела!
Поезд ушёл. Время не вернёшь. Растила, растила - думала, что Оленька станет ей такой же опорой, какой всю жизнь была ей она... будут они разъезжать по гастролям, объездят весь мир: увидят Австрию, Швецию, Рим... Лариса будет сидеть в первом ряду - и в газетах и глянцевых журналах на первых странницах будет её фото рядом с дочерью - мировой звездой Ольгой Федориной... а в старости будет её доченька с ложки кормить на солнечной веранде в Палермо...
Да уж...и стакан воды не подаст умирающей.
Или они всё врут? Сговорились?
Зачем Оленька наговорила про неё такое? "Неблагополучная семья"! Дочь вовсе не безотцовщина. Да, папа Оленьки, Евгений Константинович Федорин, уже на пенсии и круглый год живёт на даче. Лариса родила Оленьку поздно, ей очень хотелось дочку. Да, этот брак был задуман по сути лишь для этого, никто никого не обманывал. И любовь её всецело принадлежала только Оленьке.
"А эта Наталья Альбертовна, - с горечью подумала Лариса, - Не оттуда ли верёвочка вьётся?"
***
Снег опять растаял, и в окна хлестал дождь, барабаня по карнизу. Белизна газонов под окном превратилась в грязь.
- Мама, теперь я буду жить в интернате? - спросила тихо Оленька, вернувшись одна из школы.
- С чего ты взяла? - сказала сухо Лариса. - И врала зачем? Я тебя не узнаю.
"Или, может, совсем не знаю", - с горечью подумала Лариса, глядя на вытянувшуюся худую девочку-подростка с широко расставленными большими серовато-зелёными глазами, что придавало её лицу какое-то инопланетное выражение.
В интернате при лицее жили иногородние. Ходили слухи, что там покуривают травку.
- А Наталья Альбертовна сказала, что я могу жить в интернате, - сказала Оленька, поглядывая искоса на мать. Она и не думала оправдываться.
- Можешь, - сказала Лариса. - Ты можешь жить в интернате, только сначала тебя отправят на психиатрическую комиссию и признают не совсем нормальной. Потом разрешат тебе не посещать все уроки. Потом скажут, что тебя напрягает музыка. Потом ты пойдешь в ПТУ и станешь швеёй-мотористкой. Ты этого хочешь?
- Нет, - сказала Оленька. - Я смогу больше заниматься музыкой в интернате. Мне обещали. У меня не будет слишком много времени уходить на дорогу. Ведь мы с тобой добираемся с пересадками почти полтора часа. Я устаю.
"Почему? Ну почему?" - подумала Лариса. Тоска заполнила душу. Она вспомнила мелодию Мендельсона и того белого несчастного котёнка, которого представляла Оленька, когда водила по струнам смычком. "Да это же я! Смотри!" - отчаянно подумала Лариса, а вслух сказала:
- Ты на самом деле этого хочешь?
- Да, да! - закивала головой Оленька.
- Может быть, сначала попробуешь дня на два? - сказала Лариса, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не расплакаться, в надежде, что Оленька откажется.
- Хорошо, давай так, - сказала Оленька. - Понедельник и вторник.
***
- Теперь ты веришь? - спросила Оленька Алёшу на перемене в пятницу.
- Да, - сказал Алёша.
- А сначала не поверил? - спросила Оленька. - Я же показала тебе синяк и царапины.
- Думал, ты не сможешь...до конца, - сказал Алёша.
- Поедешь в Питер?
- Да. Жалко, что без тебя.
- Это того стоит, - сказала Оленька и облизнула треснувшую губу. - Не переживай. Зато мы будем вместе целых два дня в неделю. Даже ночью.
- А как ты...ну царапины и синяк?
- Да, ничего особенного. Можно, я не буду тебе рассказывать? - сказала Оленька.
***
Наталья Альбертовна набирала номер сотового младшей сестры - Софочки. Сейчас она сообщит ей приятную новость: Софочка может рассчитывать на трудоустройство в столице. Зарплата психолога здесь не то, что в её мухосранске, а после случая с Федориной директора обязательно заставят ввести в штат психолога!
***
Они вышли из метро на Проспекте Мира.
- Зайдём? - спросила Лариса.
Оленька не возражала. Новые сапожки немного жали - и хотелось присесть.
Служили Всенощную. Лариса Аркадьевна купила свечи. Здесь было дёшево, продавали даже маленькие по рублю.
В церкви за колонной стоял гроб с покойником. Оленька прошла рядом и бросила взгляд. Не старая женщина.
Пел клирос чистыми девичьими голосами.
Лариса подумала, что хорошо бы Оленька тоже пела в церковном хоре. Жалко, не дадут репетиции.
У Оленьки кружилась голова от дымного ладана. В голову ей лезли всякие мысли. Она вдруг подумала, покосившись на гроб, что как хорошо бы было, если бы мама умерла. Тогда бы Оленьку в лицее снова все жалели, все сочувствовали...Потом она вспомнила, что Нинка Розанова говорила, что если поставить свечку вверх ногами в церкви и проговорить три раза имя - человек обязательно умрёт.
Оленька представила, как стоит у гроба в чёрном маленьком платье и заплакала...
Когда целовались с Алёшей в каморке за актовым залом, репетировал школьный оркестр. От мороженого губы у Алёшки были холодные как сосульки...
Это ничего, что Розанова поехала в Питер с Алёшей. Это ничего.
Лариса смотрела на дочку, на текущие ручьём по бледным щекам покаянные слёзы и думала, что говорить ничего не надо. И протянула одноразовый носовой платок.
![[]](/img/f/firsanowa_m_d/mendelxsonibelyjkotenok/mendelxson.jpg)