(философские размышления об очевидности неочевидного).
Часть первая, предновогодняя,
оптимистичная.
О, сколько всего воспето человечеством! И любовь, и ненависть, и тру-долюбие, и леность, и изобретательность, и полный тупизм мысли! Воспеты беспощадные войны, смердящие кровавыми внутренностями, и рвущие рты воплями ужаса. Воспеты бандитизм и безмерный разбой. Правда, войны представляются, как стратегические изыскания великих военачальников, а бандитизм - как романтическое пиратство или робингудство. Но, тем не менее, всё это воспето с достаточным изыском и величайшим талантом, ведь занимались этим не просто историки, а гении человечества - вы все их прекрасно знаете, и нет нужды лишний раз вспоминать Пушкина и Байрона, Майн Рида и Льва Толстого.
Конечно, можно ещё и ещё прикасаться к беспроигрышным темам, изыскивая новые жилы в старых штольнях, но мне это почему-то претит, да и просто обидно - неужели же не осталось того, что можно воспеть с полным правом, нисколько не опасаясь вступить в проторенную колею?! А если всё же поискать, порыться в завалах абстракционизма и примитивизма? Пожалуйста, пожалуйста, не ухмыляйтесь саркастически, вчитываясь в мои заумные словечки, всё это мною пишется не ради идиотского выпендрёжа, а только красоты слога ради! Впрочем, если эта сторона литературы вас мало трогает, пропустите её, клянусь, вы ничего не потеряете!
Итак, где же та тема, воспеть которую никто пока не догадался?
Всё гениальное просто до идиотизма, как говаривали древние мудрецы, отрубая головы ближним в целях излечения их от облысения. Я не успел как следует погрузиться в длительные научные изыскания подходящей темы для воспевания, как она нашлась сама. Хотя, если быть абсолютно точным, темку эту мне подкинули. И сделал это не кто иной, как сам шеф.
-- Сегодня самый счастливый день в жизни нашей фирмы!- радостно сообщил он нам с Полковником.- Вы едете в чудеснейшее место на планете, где вас ждёт нетрудная работёнка, к тому же, очень денежная!
Он мог бы и не продолжать свой патетический монолог и не подмигивать нам весело и задорно. Всё и так было ясно, как теория Большого Взрыва в свете религиозной концепции - чудеснейшее место на планете абсолютно не сопоставимо с малыми трудностями и, тем более, с денежными потоками! И, чем больше радости и энергии исходило из уст шефа, тем меньше их втекало в нас, прожжённых романтиков, но, всё же, и прагматичных реалистов. Именно в этот момент я впервые и подумал о той теме, которую мне бы хотелось воспеть.
Что такое Безысходность? Только не торопитесь сразу выдавать пра-вильные, логически выверенные ответы. Уверяю вас, все они не будут не только точны, но даже и обоснованны! Вы мне не верите? Хорошо, я слушаю вас. Что-что вы говорите? Безысходность - это то, когда вам приходит конец? Господи, что вы несёте! Это же вовсе не Безысходность, а переход из одной жизни в другую, хотя и конец - это понятие не однородное. Для кого-то - это крышка, а для кого-то и самое главное на свете!
Но не стоит отвлекаться. Итак, я берусь доказать, что Безысходность - одно из самых прекрасных и плодовитых чувств человека!
Что позволяет совершать самые гениальные открытия? Что подвигает нас к самым неожиданным, но единственно верным решениям? Что за-ставляет находить пути там, где их нет и быть не может? Что помогает переоценить и понять самого себя в тот миг, когда белая старушенция стоит рядом, подправляя свой инструментик оселком нетерпения? Да конечно же, всё это - Безысходность!!! Только зайдя в тупик логики и бытия, погрузившись в зыбкие пески Безысходности, и напитавшись ими до краешков души, в нас может вспыхнуть огонёк прозрения! Ведь от отчаяния до пафоса всего полшажка.
Отчаявшийся учёный пробует то, чего не сделал бы, находясь в состоянии обычном, и совершает открытие! Заблудившийся в тайге, испробовав все привычные пути, совершает нечто алогичное и ненормальное и выходит из чащи! А сами вы никогда не приходили к тому, что жизнь ваша - полная ошибка, и впадали в оцепенение от осознания этого? Но потом, на пике ступора, вдруг рождались заново, с новой силой влюбляясь в себя, ставшего более мудрым и более привлекательным!? Нет-нет, не поверю, что в жизни вашей никогда не было отчаяния и Безысходности, которые вы выдержали с честью и стойкостью!!!
-- И где же это чудное местечко находится?- уныло вопросил я, и передо мной в туманном флёре начало вырисовываться нечто таинственное, но отнюдь не прекрасное.
-- Есть такой городок Вис,- шеф вытянул руку в сторону карты, висевшей на стене коридора нашего офиса.- Хотя, кажется, это не городок, а просто посёлок.
-- Или деревня,- уточнил Полковник голосом, в котором я почему-то не обнаружил военного задора.
-- Разве это главное?!- зато задор шефа не ослабевал.
-- А что главное?- попытался я направить луч прожектора ясности во флёр тумана.
-- Главное то, что там очень здорово!
-- Кому?- поёжился Полковник, словно его обнял кто-то невидимый, но очень холодный и липкий.
-- Всем, кто там находится!
Мне стало почему-то весело:
-- Вообще-то я не сомневаюсь, что там очень здорово!
-- Ну, вот и хорошо. Теперь самое главное. Вы едете не просто так, поработать, вы должны совершить то, что никто никогда совершить не мог!
-- А мы, конечно, сможем,- кивнул Полковник так интенсивно, что я интуитивно дёрнулся, чтобы подхватить его голову, которая, как мне показалось, должна была отвалиться.
Но ничего страшного не произошло, и голова осталась на месте, уготованном ей природой, правда, в ней наверняка произошли глобальные перемены. И Полковник не замедлил это подтвердить:
-- А может, не нужно нам и пытаться совершать то, что всё равно никто совершить не в силах?
Я одобрительно посмотрел на отставного командира и энергично закивал:
-- Точно. А почему бы и другим не проявить себя? Чего это мы вечно влезаем в такие узкие места, где закон трения ощущается особенно неприятно и неароматно?
-- Да вам с таким настроем не изыскателями быть, а банщиками!- отмахнулся шеф.- Только они трения не боятся!
Мы с Полковником переглянулись, пожали плечами и дружно выдохнули:
-- Да ладно, поедем мы в этот Вис.
-- И не нужно мне делать одолжений. Вы должны не просто ехать, а лететь, исполненные энергии и решимости!
И мы полетели.
Правда, наш боевой газончик вряд ли походил на летательное средство, как ни пытался ас-водитель Серёга это осуществить, но мчал он всё же прилично.
Нас было двое, потому как не гоже Полковнику трястись в простых ав-томобилях две тыщи вёрст, даже если едешь совершать безумно героические подвиги. Честно говоря, на то и существуют эти самые полковники и прочие генералы, чтобы выдумывать для добропорядочных подчинённых и подвиги, и другие безрассудства, но тут уж вышло иначе. Полковник сам пал жертвой приказа, вернее, стал орудием для его исполнения.
Итак, мы с Серёгой ехали влажными декабрьскими российскими дорогами, пока ещё исполненные романтизма и позабывшие на время о великой Безысходности. В нас бушевали девятые и десятые валы энергетических штормов, и настрой душ и тел был гармоничен и звучен. Нам казалось легко преодолимым всё, за что бы мы ни взялись, всё, за что бы нам ни приказали ухватиться! И в тот момент это было именно так. Но всё меняется со временем и километрами пути, и тогда неожиданно возбуждающие округлости приятных приключений превращаются в примитивные, неподмытые органы, куда попадать мы никогда не хотим, но, тем не менее, оказываемся там с лёгкостью и непринуждённостью!
В далёком и прекрасном посёлке Урдома, что мёртвой хваткой уцепился за краешек Архангельской области, не желая перекочёвывать в славную республику Коми, родились многие достойные люди. О них можно было бы говорить много и восхищённо, но для этого, пожалуй, мы выберем время другое. Но об одном человеке не сказать просто невозможно. Назвали его Константином, то ли в честь византийского императора, то ли в честь знаменитого черноморского рыбака, намертво сражённого амурным гарпуном небезызвестной Сонечки. И был этот Костя исполнителен и спокоен до педантичности. Именно поэтому его и избрали для проторения нашего пути. И он начал его проторять!
Честно говоря, я не могу подробно рассказать детально обо всех усилиях и ухищрениях Константина в отыскании пути истинного, то бишь, дороги в Вис славный. Достоверно известно лишь то, что путь им был добросовестно проторён. А дальше случилось так, как и должно было случиться.
В Ухту мы влетели, полные усталости и надежды на скорый отдых в нормальных домашних условиях, ведь в Висе (мы знали это!) нас ждал целый дом, тёплый и уютный, да ещё с натопленной на славу банькой (это, правда, нам только грезилось).
-- Где же, где наш Иван Сусанин?- радостно вопросил я шефа по телефону, наивно ожидая услышать точный и близкий адресок первопроходимца.
-- Всё в порядке,- жизнерадостно ответствовала телефонная трубка,- он уже в Висе.
-- Это хорошо,- согласился я, но тревожный звоночек противно дзинькнул во мне, причём, не в голове, как положено по всем правилам психологии и психиатрии, а где-то на донышке желудка, который был основательно загружен недавним обильным пищеприёмом.- Это очень хорошо, но как он объяснит нам дорогу к месту дислокации, ведь связи там, как известно, нет и не предвидится?
-- А очень просто,- я ещё ни разу не слышал голос шефа в унылом тем-бре,- завтра к вечеру он приедет в Ухту и всё вам расскажет!
-- Завтра? И что нам тут делать до этого самого завтра?- Колокольчик затрезвонил уныло и монотонно, противно подбивая уютно устроившуюся пищу на некие необдуманные действия.
-- За счёт фирмы? Солидно и с размахом?- попытался я упереться в гордость шефа к своему детищу.
-- За свой счёт. В зависимости от толщины кошельков и развращённости аппетитов!- Шефу сегодня явно было безразлично гордое имя фирмы и наши интимные нужды.
-- Спасибо на добром слове!- поблагодарил я заботливого руководителя, и мы с Серёгой посмотрели друг на друга вопросительно, хотя все вопросы уже отпали сами собой - чем сутки наслаждаться сомнительными достопримечательностями славного городка, лучше попытаться отыскать дорогу самим.
-- Ну не может же быть, чтобы никто не знал путь в этот дебильный Вис!- Мой напарник был ещё очень юн, поэтому он и высказался так оп-тимистично.
Но я-то, старый, истасканный бездорожьем и безженщиньем романтик-реалист, не мог не представлять всех возможных и, тем более, невозмож-ных последствий, поэтому отвечать не стал, а лишь согласно кивнул. К тому же, что может быть прекраснее, чем неизведанность пути предстоящего, грозящего, ко всему, восторгом гибельных катастроф и наслаждением безысходного отчаяния?!
-- Вот здесь мы позапрошлым летом пытались пробиться в этот пресловутый Вис,- указал я отворот с главной дороги.
...Если вы подумали, что я вот так вот, опрометчиво и самонадеянно, подобно неким всезнающим советчикам, скормившим не один пуд соли своим попутчикам по жизни, подал эту идею, то зря вы это подумали. Всё здесь было гораздо проще - нас давила Безысходность! Мы уже достаточно поколесили по главным и второстепенным местным дорогам, но ни одна, даже суперсомнительная личность, не смогла нам подсказать и примерного направления призрачного финиша нашего.
-- А может, и нет вовсе этого Виса?- подал Серёга оригинальную идею, которая, впрочем, во мне давно уже свила тёпленькое гнёздышко.
Но прагматичное мышление моё, имеющееся во мне хоть и в количестве мизерном, но всё же достаточном для некого анализа, выдавило слова противоположного содержания:
-- Да нет, вероятно, он всё-таки есть. Ведь если нет его, то нет и Кости, и нашей фирмы, и самого шефа. Первое и второе, конечно же, вполне допустимо, но вот в третьем даже сомневаться нельзя - это аксиома!
-- Вот и хрен-то!- почесал Серёга выстриженный под ноль затылок, и я не понял, к чему он адресовал свою знаменитую фразу...
Итак, около полуночи, когда все нормальные граждане жарко общаются со своими любимыми или просто оказавшимися под бочком человеками, мы свернули с главной дороги налево. Ещё раз повторю, нами двигала лишь Безысходность, ставшая в тот момент нашей тусклой путеводной звёздочкой.
Всего лишь через пару километров сквозь чёрную, густую сутолоку чахлых елей нам весело и тепло подмигнули несколько светлячков. Машина наша бодро рявкнула и сама собой свернула к ним. А через минуту, облаянные несколькими псами, явно соскучившимися по живым людям, мы уже получали ценные указания от бодрого сторожа, охранявшего некую автобазу:
-- Да правильно вы едете! Точно, есть там Вис! Да я сам сколько раз ездил! В этом году? Да и в этом тоже! Давайте, ребята, смело, тут всего и езды-то чуть!
Господи, да куда же ты подевалась, госпожа Безысходность?! Ведь всё так просто и здорово - вот дорога, а там, за леском, и находится славный Вис! Просто искать нужно уметь, ну и, конечно, должно немного повезти!
Нога Серёги резко даванула педаль акселератора, и газончик издал победный рык.
-- Эх, сейчас приедем, супца горячего наверну! А если Костик его не сварил, то башку ему оторву!
Я посмотрел на напарника, но его весёлый настрой в меня почему-то вливался очень медленно и имел горьковатый привкус.
-- Эй, есть кто живой?- бросил я вопрос сквозь щёлку приоткрытой двери балка, но ответа не дождался. Тогда я решительно вошёл внутрь и открыл рот, дабы извиниться за ночное вторжение. Но это оказалось излишним - помещение было так же пусто, как южное побережье Карского моря в мёртвый сезон.
-- Странно, а где же все?- вопросил я тишину и пустоту, но они мне, естественно, ничего не ответили.
И во втором, и в третьем балках было то же самое - в них горел свет, тепло приятно обдавало промороженную физию, но люди в них отсутствовали. Или случилось какое-то интересное событие мирового значения, высосавшее всех пылесосом любопытства, или на местные земли заползла чума бубонная, нагло терзавшая старушку Европу в средние века.
-- Да нет, просто всех очень напугало наше появление!- выдвинул гипотезу более реальную Серёга.- Видать, Костик, этот первопроходец долбанный, напустил слухов изуверских!
-- Нет,- не согласился я,- Костик - парень добрый и независтливый, он на такое не способен.
-- Способен! Ещё как способен! Знаю я его, тихаря урдомского!
Я лишь пожал плечами, не собираясь спорить, мне сейчас это было не так интересно. А вот факт отсутствия населения в городке геофизиков настораживал.
И всё же одного человека мы обнаружили. В крайнем балке тихо скрипнула дверь, и прохрипел простуженный или пропитой голос:
-- Чего ищете, мужики?
Мы обернулись на звук и увидели всклокоченное существо в трусах и тельняшке. Существо высовывалось из приоткрытой двери, смотрело на нас и, одновременно, делало нехорошее писучее дело.
-- Здорово, хозяин!- бросил я всклокоченному.- Скажи-ка, где мы?
Тот явно не удивился ни ночным гостям, ни их дебильноватому вопросу.
-- Это Керки.
-- А где Вис?- задал я ещё один вопрос и, даже не услышав ответа, понял его содержание:
-- Это кто такой?
-- Посёлок такой есть где-то тут,- пояснил я, но сразу же оговорился,- хотя, хрен его знает, может, и нет его вовсе!
Существо закончило свой туалет и мотнуло головой:
-- Не знаю я никаких висов.
Благодарить мы его не стали.
-- Куда теперь?- Серёга явно устал от бесплодных двухчасовых поисков неуловимого чудеснейшего на планете места.
-- Поедем на вокзал,- махнул я рукой в сторону железной дороги.
Очень долго я сквозь плотно запертую дверь доказывал дежурной, что я не бандит и не чеченский террорист. Потом, когда она всё же поверила и открыла, я так же долго пытался её уверить, что из Керок есть дорога на Вис. Но она, местная жительница, досконально знавшая все существующие дороги и тропы, никак не хотела с этим согласиться. В конце концов, она плюнула:
-- Хорошо, хорошо, есть дорога, но я не знаю, где она проложена, найдёте её - езжайте себе на здоровье!- И дверь снова намертво закупорилась.
Я тоже устал от этого диалога, да и от всего происходящего с нами в последние часы:
-- Всё, Серёга, ищем место потише и ложимся спать! Пропади он пропадом, этот Вис вместе с его тёплым домом и трудолюбивым Костиком!
Но даже на бумаге не всегда всё просто получается, а, тем более, в жизни нашей кочевой!
Серёга долго пытался завести печку, но она, издевательски жужжа, вы-плёвывала лишь холодные струи воздуха, нагло считая себя продвинутым кондиционером. А морозец явно крепчал, давно нырнув за десяточку.
Последнее тепло из наших тел улетучивалось вместе с оптимизмом и бодростью, и наглой гостьей в них вторгалась госпожа Безысходность! Она быстро и прочно обосновалась в наших телах и душах, почти парализуя волю. Но всё же, именно это и не позволило нам сдаться - мы решили пойти поперёк судьбы!
У перекрёстка лесных дорог мы почему-то остановились. Вот тоже во-просец. Почему? Ведь точно же знали, куда нужно ехать: по старому следу, той колеёю, что притащились сюда.
-- Интересно,- подумал я вслух,- а если поехать направо? Ведь там, дальше, тоже был отворот, скорее всего, он и выходит сюда.
-- Точно,- поддержал меня Серёга,- мы тут выскочим на ту же дорогу, вот же след свежий, а просто так никто не поедет!
И, вопреки всем вместе взятым здравым смыслам и логическим осто-рожностям, мы повернули направо.
Первые сомнения зародились в моей дебильной голове, когда ожидае-мый нами перекрёсток не появился даже через десять километров, хотя, по всем расчётам, до него не было и пяти. Но и теперь мы ещё были подогреты неестественной самоуверенностью, и нога водилы лихо давила упругую педаль акселератора. А машине нашей было абсолютно по барабану, куда ехать - двигатель её солидно урчал, а колёса смачно наматывали километры снежной трассы, становившейся всё менее заманчивой, но зато всё более живописной.
Путь наш проходил по какому-то профилю, много лет назад добросовестно прорубленному сейсмиками. Мощные лампы фар бесцеремонно высвечивали заснеженные ели и сосны, плотными тёмно-зелёными стенами обступившие почти идеальную прямую трассы. А над нами, в небе, становящемся всё более чистым и ясным, самоцветной россыпью переливались далёкие солнца неизведанных миров. И я, глядя на чудный силуэт Ориона и восхищаясь мерцающими огнями Персея и Кассиопеи, привычно задумался о бездонных космических далях, о невероятных, непредсказуемых мирах...
-- Долго едем!- прервало мои думы восклицание Серёги.
Я посмотрел на него, и мне стало ясно, что эти два безобидных слова были лишь кратким окончанием длинного и не вполне удобопроизносимого монолога. Даже не переспрашивая водителя, я довольно детально представил всё, что он сказал мне.
-- Сколько мы проехали?
-- Да почти полсотни вёрст! Это не та дорога!
-- Да, я тоже догадался. И что же будем делать? Есть два пути: ехать прямо, пока куда-нибудь всё же не попадём, или разворачиваться и пилить назад.
Мы задумались, и я вдруг ясно увидел госпожу Безысходность, нагло висевшую перед лобовым стеклом в морозном воздухе. Наконец-то я рассмотрел её. Это была самая прекрасная девушка из всех, виденных мною за всю мою долгую и непредсказуемую жизнь! Огненные косы её густых волос языками пламени колыхались в невидимом и неосязаемом ветру, а огромные зелёные глазищи ослепляли изумрудными сполохами! И теперь во мне не посмела даже шевельнуться змейка отчаяния - как же была очаровательна Безысходность!
Но, увы, я не успел вдоволь насладиться этим сказочным видением.
-- Кто-то едет!- ткнул рукой Серёга в стекло и весь подался вперёд.
Я смахнул с себя остатки фантастических видений и вернулся в мир ре-альный. И в самом деле, Серёге не пригрезилось, нам навстречу кто-то ехал.
-- И ты хочешь сказать, что это дорога?- посмотрел я на своего водителя, явно сомневаясь в его умственной цельности.
-- А что же это? Вот же след! Тут "Урал" проехал недавно!
-- Да. Это след. Но разве след - это уже дорога?
Серёга вернул мне мои сомнения в ясности ума:
-- Если кто-то проехал, значит, это дорога! Да и тот мужик сказал, что дорога идёт через лес. А это разве не лес?!
Вот уж с этим я не мог не согласиться. Вокруг нас действительно топорщились голые берёзы, припорошенные изморозью, и брюнетистые ели, узкие и малорослые. И вот, между этих неказистых деревьев, змеилась колея, оставленная каким-то отмороженным водилой. След петлял, словно похмельный заяц убегал от пьяной в пух лисицы. Я хотел, было, привести ещё несколько разумных доводов в пользу своей версии о том, что дороги таковыми быть не могут, но Серёга решительно свернул с отвратительной грунтовки, и колёса нашего полувездехода принялись осторожно ощупывать то, что было названо громким словом дорога!
Автослалом, конечно, штука привлекательная, но лишь в том случае, если скорости можно держать на максимуме, а организм полон сил и энергии. Увы, ни того, ни другого у нас не было и в помине. Стрелка спидометра присосалась к цифре 10, словно сын-тунеядец к горе-родителям, и крепко заснула. А силы наши иссякли уже давно, ещё на том лесном профиле, который мы попытались измерить любопытству в угоду.
За бортом же нашего газончика занималось новое утро. Оно было солнечно и прекрасно, и лес расцветал. И, хотя у него в палитре было всего две краски, но и они делали своё дело сказочно!
Но очень скоро я понял, что сказка только начинается! Солнышко ещё добавило гигаватт своего свечения, и я увидел, что мы едем вовсе не через лес. Вокруг встали, как великаны, резные гранитные башни замков, на которых развевались разноцветные стяги. Откуда-то появились живописные рыцари, безалаберно сновавшие на мощных конягах прямо перед бампером нашего автомобиля. Милые и упитанные девушки пробегали с букетами цветов, а ветер играл с полами их шёлковых платьев. Я недоумённо перевёл взгляд на Серёгу и, обалдевая, понял, что и он видит, если не то же самое, что я, то нечто очень похожее! И ещё я понял одну вещь, но она-то меня и успокоила - это всё глюки. Глюки от переутомления. И мне стало спокойно и абсолютно по фигу, когда мы ненароком давили очередного рыцаря или толстенькую красотку.
Неожиданно автомобиль резко встал, и я услышал глухой стук. Стук исходил слева, оттуда, где находился Серёга. Я медленно повернул голову и увидел что напарник мой, упёршись лбом в руль, спит сном праведника. Я улыбнулся, и голова моя тоже стала клониться долу, но я так и не услышал звука соприкосновения её с капотом, потому что заснул на лету.
Дни кое-как выстроились в тощенькую шеренгу и, под руководством мудрого Полковника, неторопливо пошагали к цели, не ведомой никому, и, прежде всего, не ведомой нам самим.
Рано утром, без четверти шесть, сопящую тишину спящего дома разрывал тоскливый и нудный клич Тарзана. Это срабатывал будильник в мобильнике нашего главнокомандующего. Я вскакивал, каждый раз думая, что кого-то терзают демоны, и он, отбиваясь от них, тщетно взывает о помощи. Через минуту, вспомнив все реалии окружающего мира, и сбросив остатки сна, я тащился на кухню и ставил чайник на газовую розочку, жизнерадостно сиявшую в выстывшем помещении. Когда чайник подходил к точке закипания, с обязательным пожеланием доброго утра выплывал и сам Полковник. Впрочем, мы его теперь называли несколько иначе - Хэрр Оберст. Вернее, это так звучало по-немецки, а мы, как люди истинно русские, произносили данное выражение более мягко и нежно - Хер Оберст! Полковник, услышав это в первый раз, попытался, было, оказать сопротивление:
-- Да вы совсем обалдели!
Но этим самым он только укрепил нас в правильности действий, и отныне почти все его звали именно так!
Итак, Хер Оберст, или, как называл его Серёга, Хер Робертс, усажи-вался на скрипучий стул, видавший ещё зады сидельцев годов сороковых прошлого века, и закуривал первую утреннюю сигарету:
-- Эх, хороший будет денёк сегодня!- мечтательно заявлял он, выкачивая никотин из цигарки за две затяжки и закуривая сигарету вторую.
-- Чего ж в нём хорошего?- удивлялся я.- На улице декабрь, а с неба дождь льёт!
-- Север!- многозначительно кивая, поднимал указательный палец над головой Хер Оберст и закуривал третью сигарету.
Я недоумевающе жал плечами:
-- В том-то и дело, что не юг!
А пальцы главнокомандующего разминали уже сигарету четвёртую:
-- Ну так, с природой не поспоришь! Могло быть и хуже!
-- Что же ещё может быть хуже?- вяло спрашивал я, наблюдая за сигаретой пятой, неспешно отправляющейся к небритым полковничьим губам.
-- Ну так, хуже всегда быть может!
Да, с этим нельзя не согласиться, хуже может быть всегда, даже когда стоишь на эшафоте с петлёй на шее - а вдруг, верёвка оборвётся, и благородное повешение заменят на смерть в объятиях нелюбимой женщины! Кошмар!!!
Наконец-то, после пятой сигареты, дело доходило и до кофе, а потом и до побудки самого младшего топика - бывшего юнкера. Так раньше называли военных курсантов, людей, как правило, с белой косточкой в основании. Он, как человек некурящий, и, к тому же, бывший военный, успевал и позавтракать и умыться за доли секунд, поэтому его сборы на работу всегда носили внешние признаки подъёма по тревоге.
И вот, сборы закончены, и две наши автомашины стартуют к месту полевых работ, или, как оно на самом деле, к месту изуверских мучений и самых неприятных открытий!
Нас уже поджидает древний, покрытый налётом десятилетий, приключений и ржавчины ГТТ. В этот раз за рычагами его не наш добродушный, всёзнающий и всёмогущий Баланюк, а некто Витёк. Он явно спутал своё призвание и ошибочно попал на эту чудо-машину. И это не просто предположения и догадки, это суровая действительность. Нам стало это ясно, когда, попросив вездеходчика провезти нас по слабо заросшему профилю, мы услышали вежливый ответ:
-- Да вы что, охренели?! Там же берёзки растут, они мне все фары повышибают! А вот ещё такой случай был: напоролись как-то на ёлочку, так она чуть девчонке грудь не проткнула!
Мы не стали уточнять, какую именно грудь и какой девчонке чуть не проткнула ёлочка, да и вообще, откуда в тяжёлом вездеходе в глухой, полумёртвой тайге взялась эта самая девчонка. Одно стало ясно - Витёк не вездеходчик! Да наш славный Баланюк, не задумываясь ни на секунду, промял бы широкую просеку в густых секвойных зарослях, и ни одна заклёпочка его вездехода даже не поцарапалась бы!
Глядя на спокойную физиономию Витька, напомнившую мне морду предпенсионной черепахи в пятничный вечер, я подумал, а что, если его напоить, вдруг, он станет более темпераментен? И я даже высказал эту мысль вслух, но Шомес, этот горячий комяк, который всегда действует на порядок быстрее, нежели думает, лишь презрительно скривился:
-- Да он тогда вообще заснёт под мерный рокот своего тупого агрегата!
В конце дня, когда и ноги наши, и руки, и всё остальное не хотело ничего, кроме покоя, до наших ушей донеслась знакомая, басовито-рычащая, полязгивающая песенка. Но что-то было не так. Да и вообще, не должен ГТТ приползти сюда, ведь для этого нужно было продраться по заросшему профилю! И всё-таки это был он! Дверца лихо откинулась, и из чрева древней машины высунулась довольная рожа:
-- Здорово, топы!
Если сказать честно, я не сразу понял, что этот весёлый субъект в лихо сбитой на правое ухо пижонской шапочке, и есть тот самый меланхолич-но-пассивный Витёк. В углу лихо скошенного рта его висел обмусоленный погасший окурок:
-- Прикурить дадите?
-- Так ты же не куришь?- удивился, было, я, но тут же осознал, что Витёк не только закурил, но он ещё и пьян изрядно.
Вездеходчик махнул рукой и чуть не свалился в мокрый снег. Что означал этот жест, мы так и не поняли, но, в принципе, его можно было истолковывать как угодно, все жизненные ситуации, невероятные и обыденные, легко могли уложиться в него!
Вездеход, словно лось в период исканий любовного удовлетворения, не видел перед собой ничего. Он с рёвом наскакивал на толстенные берёзы и ели и, поднатужась, с хрустом валил их наземь, как садист маньяк свои невинные и беззащитные жертвы. А Витёк, нацепив на физию злую ухмылку, что-то бормотал, явно получая наслаждение от такой экстремальной езды.
Я похлопал Полковника, сидевшего впереди меня, по широкому плечу:
-- Вот она где, польза от русской водки!
Хер Оберст меня скорее всего не расслышал, но смысл слов моих до него дошёл правильно. Он довольно заулыбался, кивая головой, и глянул на Витька, который с остервенением дёргал рычаги вездехода, будто поставил перед собою цель вырвать их из недр силового агрегата!
Наконец-то, свершилось! Произошло то, чего так боялись, но и всё же, ожидали! К нам приехал сам Фёдорыч! И мы сразу же начали осознавать своё истинное предназначение и место в жизни!
-- Какого хрена вы не на работе?!- кустистые рыжие брови опытного полевика попытались упорхнуть с недовольного лица.- Уже день на исходе, а вы всё болтаетесь без дел!
-- Ну, вообще-то, мы тебя встречали,- почесал нос Полковник и выдернул из пачки сигарету.
-- К тому же, времени только без четверти восемь,- прибавил я, глянув на часы,- и до исхода дня есть ещё время.
Фёдорыч гневно оглядел всех нас, выстроившихся вокруг него непра-вильным каре, и безнадёжно бросил:
-- Ладно, поехали, жрать охота!
-- Вообще-то мы на работу собрались,- Полковник засмолил очередную сигарету и неожиданно чихнул так резко и громко, что Фёдорыч даже подпрыгнул:
-- Совсем обалдел тут! Чего расчихался?!
-- Действительно,- сурово посмотрел я на Хера Оберста,- какого... ты тут чихаешь? Да ещё без приказа!
За весь последующий день, вернее, за время, прошедшее с окончания работы и до отбоя, мы узнали о себе столько нового, что лишь удивлялись, почему это мы до сих пор живы, здоровы и работаем, вместо того, чтобы давно сдохнуть, стать инвалидами и быть с позором изгнанными не только из нашей любимой фирмы, но и с планеты Земля!
Во-первых, нам снова было предъявлено негодующие обвинение в том, что мы спим до полудня. Все слова, объясняющие, что лишь сегодня мы задержались до половины восьмого, да и то, чтобы встретить его же самого, Фёдорыч даже не слушал:
-- Ну что вы мне втираете, я же сам видел, когда вы на работу едете!
Здесь уже не выдержали нервы нашего юного исполнителя. Саня рванул ворот футболки и выпалил:
-- Да мы вообще ездим на трассу только через два дня на третий, а встаём в десять!
Зря он это сказал! Фёдорыч, конечно, юмор понимает, но лишь в тех случаях, когда это ему ничем не грозит!
-- А я и не сомневаюсь!- обрадованно заулыбался он,- и не удивляюсь!
Далее, сунув нос в каждую из трёх наших кастрюль, и ничего в них не обнаружив, лицо Фёдорыча расплылось в довольной ухмылке:
-- И ничего не варите, жрёте одни бичи!
-- Какие, на хрен, бичи!?- вскочил Серёга, и стул хлипко пискнув, перевернулся, падая, спинкой ударив его по пальцам ноги.- Какие бичи?! Я такие супы готовлю и блинчики!
-- Знаю, знаю,- выпустил струю едкого дыма Фёдорыч,- а на десерт бичи жрёте!
Вот странно, подумалось мне, ведь у нас почти все курящие, но только дым сигарет Фёдорыча душит и выбивает слёзы из глаз! И, главное, со-вершенно не важно, что именно он курит, дым любой сигареты, прошед-ший через его лёгкие, становится удушающим и слезоточивым газом!..
Третье, и главное обвинение, предъявленное нам инспектором, заключалось в том, что мы неправильно работаем:
-- Я не знаю, что вы делаете, но вы это делаете не так!
Тут уж восстали все, и офицеры, и рядовые!
Я нацепил на свою, и так не божественную, физию зверскую улыбочку:
-- А как же, блин, ты это понял, если не знаешь, как мы работаем?
-- Да очень просто! Вы делаете по километру-полтора, а должны делать по три-четыре!
-- Да ты идиот старый!- взвопил Шомес.- Иди, возьми пилу и пропили хоть сто метров, я гляну на твою рожу!
-- Вот не надо, не надо мне это говорить! Я десять лет пахал на такой работе! Да я со своей печорской бригадой по пять километров легко пробегал!
-- Ага, по тундре,- лениво зевнул Полковник,- шёл бы ты, Фёдорыч... спать! Вставать нам завтра в шесть, нужно отдохнуть.
-- Как в шесть!?- взвился инспектор проверки правильности геодезиче-ских работ в условиях полной бездарности исполнителей.- Как в шесть?! Да вы должны в шесть быть уже на трассе!
-- Ну, и какого хрена нам там делать?- Полковник был невозмутим, как памятник Екатерине Великой при восстании большевиков.- Чего нам делать на трассе в шесть, если светает только в половине девятого?!
-- Вы должны там сидеть и ждать рассвета! Как только освещение позволит, вы должны уже стоять у прибора!
-- Ладно, не булькай логикой,- пробубнил я,- сами разберёмся, кто кому и сколько должен...
Я не спал часов с четырёх. Нет, меня не терзала совесть от ужасных злодеяний, в изобилии совершённых мною за свою долгую и весёлую жизнь. И не мучился я сочными грёзами о пленительных соблазнительницах, что вполне естественно для длительного периода безженщинья. Нет, всё было более реально, банально и бестолково. Мерное шарканье резиновых подошв тапочек Фёдорыча и его постоянное, гневное бубнение, вкупе с отвратительным запахом табачного перегара, делало сон таким же невозможным, как сохранение полного спокойствия вокруг обнажённых красоток нудистского пляжа! Я крутился и ворочался в спальнике, как медведь в берлоге на исходе зимы - и спать уже не хочется, и вставать рано.
А все спокойно дрыхли! Что ж, либо у них совесть девственно чиста, либо слух реагирует только на звуки определённых частот, шум ночной жизнедеятельности Фёдорыча к которым не относится! Тогда я стал мысленно придумывать пытки и казни для невольного (или вольного?) терзателя своего. Когда я несколько раз четвертовал его, утопил в болотах Амазонки и сжёг на пламени вулкана Кракатау, душа моя сделалась лёгкой, и свободно уплыла в мир эфемерных существ и отношений. Но как же всё быстро и коварно закончилось! Да что там, закончилось, просто обломалось!!!
-- Эй, орлы, подъём!- высокий, но зычный голос разорвал тонкое полотно сновидений и грёз.- Проснись, п...а, нас обокрали!- тут же добавилось коронное выражение Фёдорыча, из чего я, мгновенно проснувшийся, сделал заключение, что настроение у него прекраснейшее.
Я поднёс часы к глазам и глянул на стрелки: одна из них стояла верти-кально, символизируя мужчину дееспособного, а вторая полчаса не до-ползла до той отметки, что намекает о полной потере интереса к мужчи-нам даже пожилых особей женского пола!
Рот мой раскрылся, чтобы отблагодарить Фёдорыча в незамысловатых выражениях за преждевременное пробуждение, но из соседней комнаты донёсся голос более значимый, полковничий:
-- Слушай, Фёдорыч, если ты сейчас же не заткнёшься, я встану и тебя успокою!
Ха! Да разве же можно такими примитивно-ласковыми словами надавить на величайшего возмутитель спокойствия!
-- Давайте, давайте, вставайте! Я уже завтрак приготовил три раза!
Но в этот раз волшебное слово завтрак ни на кого не возымело своего магического действия.
Все поплотнее закутались в мешки, пряча уши и глаза от реальности, но Фёдорыч был неутомим в своём желании изломать и извратить наше привычное существование:
-- Подъём, подъём! Константин, тебя там машина ждёт!
Спокойный Костик неспешно, но твёрдо проронил:
-- А монтировка моя тебя не ждёт?..
Да что там говорить, вы же всё равно не поверите, что мы мирно доспали запланированный час, а Фёдорыч благодушно отстал от нас!
А северная зима совершенно распоясалась! Дошло до того, что серое небо проливало потоки горьких слёз, словно раздосадованное нашим присутствием, и эти потоки превращали снег, и так ноздреватый и сырой, в нечто, совершенно не пригодное для ходьбы.
-- Да какой это, на хрен, север!- в который раз бросал ненавидящий взгляд на живописные просторы Серёга.- У нас в Балашове и то холоднее!
-- А что, может, к вам махнём?- вяло предлагал я, но лишь для того, чтобы хоть что-то сказать.
Настроение было настолько мерзким, что даже известие о скорой и жестокой собственной казни вряд ли его могло ухудшить!
Мы шли к месту работ от машины, которую вынуждены были бросать там, где дорога кончалась, вернее, это была не дорога и даже не направление, а просто полоска безлесного пространства, по которой наш газончик пробирался с глухим воем, словно сетуя на идиотов, ведущих его этим маршрутом! И, в зависимости от того, на каком профиле мы работали, нам нужно было преодолеть от двух до четырёх километров.
Мишка, шедший сзади всех, тяжело плюхнулся в мокрый снег, настолько пропитанный водой, что, скорее всего, падал он в воду, приправленную снежным крошевом. Я даже не стал оборачиваться, потому что любое резкое движение грозило мне тем же, к тому же, всё, что случилось, я уже слышал. Бодрые, получленораздельные слова Мишки, метко характеризующие не только погодные условия и местный рельеф, но и жизнь страны с её непредсказуемыми правителями и их ближайшими родственниками, ясно долетели до моих ушей. Они были сказаны так красочно, что мне захотелось их запомнить дословно, и я всё же рискнул обернуться. Зря, ведь знал же, что иду по подводному катку.
-- Ну, Мишель, зараза, из-за тебя ведь грохнулся!- невольно вырвалось у меня, когда я, торопливо поднимаясь на ноги, начал чувствовать, как противный холод талой воды охлаждает мою перегретую задницу.
Мишка только пожал плечами и невозмутимо бросил:
-- Понятное дело.- И, закинув на плечо канистру с бензином, тяжело пошагал дальше.
Серёга где-то вдалеке пытался догнать Гешу. Его фигура темнела на светло-серой простыне таящего снега, то и дело прыгая из стороны в сторону - это он пытался сохранить равновесие. Но Гешу догнать мог бы только один человек - сам Геша! Его манера ходьбы всех нас восхищала. Он шёл легко и ходко даже там, где всем нам приходилось ползти, перемежая покрякиванья и оханья словами русскими, жаргонными и просто нечленораздельными! Кстати, вот темка! Почему слова называют нечленораздельными? При чём тут члены и их разделение?!
Сегодня мы шли на самый дальний профиль, и это почему-то не прибавляло оптимизма. Да ещё противный мелкий дождик пакостил по-крупному, превращая почти невесомые зимние наряды наши в неподъёмные космические скафандры. Эх, кто б ещё невесомостью поделился!
На исходе четвёртого километра, когда впередиидущие уже пропали из поля зрения, а сзадиползущий Мишель совсем потерялся, ко мне явилась гостья. Да, это была она, моя прелестная госпожа Безысходность! Раскинув огненные космы, она сверкнула слепящей зеленью глаз и впервые заговорила со мною:
-- Остановись, присядь, отдохни! Ты же устал, совсем выбился из сил! Я тебя утешу, убаюкаю, и тебе станет тепло и спокойно!
Я и правда остановился, уставясь на прекраснейшую соблазнительницу. И было же абсолютно ясно, что нету её, что всё это видение, но, чёрт побери, как же видение это было чарующе! Я снял ящик с тахеометром, поставил его на мокрый снег и уселся на пластиковую поверхность, исходящую нежным парком - это тепло моей спины испарялось на прохладном воздухе. Но тут же я вскочил, словно в гладком пластике оказался засушенный побег кактуса. Как же я мог сидеть, если рядом стоит прелестная дама!
А она ласково улыбнулась и что-то негромко, но удивительно мелодично запела. И пение это успокоило бешеный скач моего сердца и уняло дрожь в ногах, вызванные трудной дорогой. Стало спокойно, легко, а веки, отяжелев, прикрылись сами собой. Ещё минута, и я бы окунулся в полное блаженство. Но всё разрушилось по-садистски просто.
-- Сергей, ты чего тут разглядываешь?- разорвал нирвану моего состояния прокуренный Мишкин голос.
Я резко распахнул глаза и понял, что имел в виду рабочий: я стоял с протянутыми к пышной ёлочке руками, словно собираясь обнять её, а выражение моей дебильной рожи и представлять не было нужды - оно чётко отразилось в Мишкиных глазищах.
-- Да ничего я не разглядываю. Это гимнастика йогов для восстановления сил.
-- Покажешь?- мгновенно поверил Мишель в мои бредни, и я понял, что он и сам шагает из последних сил.
-- Конечно. Потом, как-нибудь. Ты покурить не хочешь?
Но зря я это спросил - сигарета уже появилась на своём привычном месте, а пальцы заядлого курильщика крутили колёсико зажигалки!