Annotation

     Мне часто задают вопрос: «Как вы, человек техники, пишете книги? Как вам это удается при такой занятости на работе?», на что отвечаю: «Сам не знаю». Начало положили американцы в 1991 г. Сейчас, в период расцвета демократии и открытости, когда уже можно говорить, где работаешь и в какой области, один молодой американец Эрик Ларсен, узнав, что я работал по лунной программе, удивил: — А мы, американцы, совсем об этом не знаем. — Не может быть. Мы-то следим за вами, значит, и вы следите. — Может, и следят спецорганы. Но простому американцу это неизвестно. — А что, есть интерес? — Безусловно. Наверное для сравнения: вот мы какие, мы самые-самые. Не то, что Россия. Подумаешь, первыми запустили спутник и Гагарина. Об этом можно и забыть. Это дело политики. Вы хотели доказать, что ваш социалистический строй лучше нашего, капиталистического, а мы наоборот. По прошествии времени, когда и у нас всю экономику перевели на капиталистические рельсы, можно было сделать вывод, что здесь американцы оказались правы. Но не об этом хочется говорить на этих страницах. — И все-таки напиши об этом книгу, а я издам ее в Соединенных Штатах. У меня с детства особой любви к русскому языку не было. Написать письмо или отчет было пыткой. Обязательно сделаю ошибки, а потом краснею за них. Да и ошибки-то были примитивные, в основном от невнимательности. А ее русский язык не терпит. — И что, можно заработать? — Конечно. — И сколько? — Это зависит от тиража, от издания, от спроса. В те времена мы плохо представляли, как выглядит доллар. Только по карикатурам в газетах. Этакое колесо, перечеркнутое двумя палочками. — Можно попробовать. — Вот и договорились. Представил себе писателей, как они пишут. Какую усидчивость нужно иметь, чтобы каждый день сидеть за столом и перекладывать мысли на бумагу. Для себя сделал вывод, что это не для меня: при моем непоседливом характере написать книгу будет проблемой. Но данное обещание стало преследовать меня. Поделился с друзьями. «Попробуй», — советовали они. И начались будни. Можно назвать муки творчества, но это сильно сказано. Написать отчет по теме — это достаточно просто. Берешь и описываешь конструкцию, варианты, логику построения, основные принципы конструирования, функционирование систем, как обеспечивается дублирование жизненно важных элементов и достигается надежность работы. И все это будет понятно и интересно людям техники. А здесь другое. Нужно изложить свои мысли так, чтобы техника не давила, а сказанное было понятно всем. И главное, что я понял: всем интересна не просто техника, а обстановка, в которой она создается, складывающиеся при этом отношения людей. А что, попробую написать. Пусть хоть это будет памятью для тех, кто работал над этой темой. Так была написана первая книга, вернее, небольшая брошюра. И пусть в ней было много технических подробностей, но и собрана короткая история о полетах на Луну космических аппаратов и непилотируемых кораблей.

     Книга называлась «Воспоминание о лунном корабле». Кстати, в США она так и не была издана. Объяснений не дали. Начало было положено. Затем практически десятилетняя работа над темой «Энергия — Буран» стала для меня стимулом для написания новой книги. Назвал ее «Путь к Энергии». Хотел, чтобы огромный коллектив, который работал вместе со мной, открывая ее, вспоминал об этом, о друзьях, о радостях и печалях. Новое время породило новый проект. Вместе с американской фирмой «Боинг», норвежской фирмой «Кварнер», украинским предприятием КБ «Южное» и Южным машиностроительным заводом была создана международная компания «See Launch». Цель компании — получение чисто коммерческой прибыли от запусков в космос различных аппаратов, в основном, на геостационарную орбиту. Темпы работ ошеломляли: в мае 1995 года было подписано соглашение о создании компании, а в марте 1999 года уже первый пуск. В своей книге «Место старта — океан» пытался показать, что стоит за внешними событиями, при каких обстоятельствах создавалась компания, в каких муках рождался первый успех. Пришли другие времена. Космос вышел из поля политического зрения государства, потребовалось самим зарабатывать средства на развитие. Наша организация совместно с центром им. М.В. Хруничева и фирмой «Локхид» вошла в новую компанию по обеспечению запусков космических аппаратов коммерческого назначения на ракете-носителе «Протон». Захотелось рассказать и об этом периоде своей производственной деятельности. Так появилась книга «Целевая орбита». В ней есть и философские отступления, но я не хотел обидеть кого-нибудь. У каждого из нас есть собственная целевая орбита, и пусть каждый думает о своей цели в жизни, отношениях с друзьями, сослуживцами, соседями и всеми теми, кто его окружает. В последнее время меня одолели вопросами по поводу создания нового произведения. О чем оно будет? Долго собирался, и вот решил опять рассказать о космических делах.

     Что может сделать один человек? В Союзе нас учили, что в истории много значит личность, но главное — народ. Его сознание, воля могут перевернуть мир. А под народом мы понимаем в первую очередь рабочий класс, гегемон. Но все-таки один человек может многое.

     Во времена студенчества, при изучении марксистской философии, а конкретнее — роли личности в истории, на меня произвели очень сильное впечатление сила и воля одного человека, несколько поменявшее мое мировосприятие.

     Наш студенческий отряд был направлен в деревню Волжанка, что в Джалтырском районе Акмолинской области, в целинных степях Казахстана. Мог ли я подумать в то время, что впоследствии эти степи будут притягивать меня к себе всю сознательную жизнь.

     Освоение целины было делом почетным. По радио распевали молодежные песни типа «Едем мы, друзья, в дальние края...». Многие из нас представляли себе, что героизм — это личное участие в освоении бескрайних степей по зову партии и правительства.

     — Нас определили работать на копнителе — сообщил Игорь Левин с такой гордостью, что мне передался его восторг по поводу новой работы.

     — И как скоро? Уже неделю сидим и ничего не делаем. А ведь в комитете комсомола обещали напряженную работу.

     — Так ты и поверил. Там наобещают многое. Я на их обещания не клюю.

     — Но говорили, что за работу хорошо заплатят.

     —Вот за неделю мы и заработали. Некуда класть.

     —Так, когда нам на комбайны?

     —Не на комбайн, а на копнитель. Кстати, ты не знаешь, в чем разница?

     —Конечно, знаю. Раньше были уборочные комбайны, которые таскали трактора. Они молотили хлеб, а солому собирали в специальный бункер, который прицепляли к комбайну. Как только он наполнялся, солому сбрасывали на поле в виде копны, вроде малого стога. Сейчас комбайны самоходные. Они сами таскают копнители. Но уже появились такие, которые солому собирают внутри себя. Не знаю, есть ли они в колхозе.

     Блеснув своими знаниями перед Игорем, убедился, что он выслушал все с вниманием.

     Игорь жил в городе под Москвой и, конечно, не мог себе представить эту механику. Мне же, прожившему до окончания средней школы в селе, было все знакомо.

     Уборочная страда проходит быстро. Время подгоняет. Не уберешь хлеб — накроет его пушистый снег. Считай, зерно пропало. Сколько хлеба пропадет, а затраченный на него труд еще больше жалко.

     Рано утром, около шести часов, нас с Игорем ждала машина, чтобы отвезти в поле. Завораживающее зрелище — восходы в казахстанской степи. Яркость красок просто поражала. Свежий утренний ветерок быстро прогнал сонливость, да и грунтовая дорога отдавалась в кузове нашей машины постоянными толчками, что также придало нам бодрости.

     Хлебные поля казались бескрайними. Это можно сравнить только с океаном, в котором плывешь на небольшой лодочке, а вокруг ни суденышка, ни островка. Наша машина быстро бежала по пыльной дороге, окруженной желтыми посевами пшеницы.

     До места добрались быстро.

     —Что, мне на подмогу? — спросил пожилой, как нам показалось, мужчина.

     —Да, принимай, Федотыч, студентов.

     Бригадир представил нам двух стоящих у комбайна:

     —Это — Николай Федотович, или просто Федотыч. Это — Николай, его помощник. А это наши студенты из Москвы. Приехали поднимать целину.

     —Это хорошо, что помощники. Ты бы лучше, Николай, мне новый комбайн дал, а не эту рухлядь. Больше стоим, чем работаем. Запчастей нет, ремни летят, не успеваем менять.

     —Не ворчи, будут тебе запчасти. Ну, студенты, обед вам привезут, а вечером я заеду.

     На этом и расстались.

     Словоохотливый Федотыч стал нас расспрашивать.

     —Ну, как там Москва?

     —Да ничего, стоит.

     —Наверное, красивый город. Всю жизнь мечтал побывать. Говорят, в прошлом году в Москве был фестиваль. Вот зрелище!

     —Да, мы были участниками. Действительно, удивительное зрелище. Вы хоть нам покажите, что мы должны делать.

     —Да дело простое. Стоите по бокам копнителя и равномерно распределяете солому по бункеру. Как наполнится, нажимаете педаль и сбрасываете на поле. Постарайтесь, чтобы ряды были аккуратными.

     —Ну, что — поехали?!

     Поехали.

     Комбайн двинулся, мы заскочили на площадки копнителя, и работа закипела. Два раза у нас получилось, как надо, а на третий солома не сбрасывалась. Игорь прыгнул в бункер, я нажал на педаль, и он с соломой оказался на поле. Следующая очередь была моя. Так мы прыгали часа три и, естественно, порядком устали. Ведь нужно было еще и догнать комбайн.

     Вдруг мы услышали какой-то удар, и комбайн встал.

     —Перекур с дремотой. Будем чинить.

     —Как долго?

     —Думаю, часа два.

     Расположились под копной. Мы разделись и стали загорать под осенними лучами солнца. Прошло два часа. Звука работающего мотора мы не слышим. Наконец, через три с половиной часа мы тронулись, но еще через полчаса опять остановка.

     Так за весь день мы поработали всего часа четыре-пять. Кстати, обед добросовестно привезли, и довольно хороший.

     На следующий день повторилась та же история. На третий тоже.

     —Ну, мы и влипли, — обмениваюсь впечатлениями с Игорем. — Наверное, ничего не заработаем.

     На четвертый день приехал бригадир Николай.

     Разговор с Федотычем проходил громко, со всеми особенностями русского языка. Николай уехал и через час привез двоих.

     —Все, Федотыч, достал ты меня. Я с тобой никакой план не выполню. Меняю я тебя. Сдавай комбайн Вильгельму и Косте. Прямо сейчас. А ты поедешь со мной.

     —Да что они смогут сделать на этом старье?

     —Посмотрим. Давай, Вильгельм, принимай. А вот тебе подмога студенческая.

     Немногословный Вильгельм обошел комбайн, что-то потрогал, что-то подтянул, что-то отрегулировал.

     —Вперед, — только и сказал.

     Мы — на копнитель. Поехали. Через полчаса встали. Спрыгнули с копнителя. Начали раздеваться. Ну думаем, опять часа на два-три. Но уже через пять минут комбайн тронулся, и пришлось его догонять. Постоянно прыгали в бункер и, видно, комбайнеру это не понравилось. Он остановился, подошел к копнителю.

     —Смотрю, вы ребята шустрые. Но зачем же себя изнурять? — Позвал Костю, дал ключи. — Отрегулируй.

     Какое же было наслаждение, когда бункер стал слушаться педали. Наш комбайн просто как озверевший несся вперед. Он молотил все 17 часов в сутки. Если и останавливался, то на две-три минуты. Вильгельм (по национальности немец) открывал свой чемоданчик, что-то менял, подтягивал и вперед. Куда делась старость комбайна.

     Вот тогда я и сделал для себя вывод, что такое личность, что такое профессионал, что такое ответственное отношение к делу, что такое характер. Если человек равнодушен к своей работе, если ему все «до фени», то от него не жди успехов.

     Ему нельзя поручить серьезного дела. И если еще он считает, что это не его работа, та, которую поручает руководитель, а другого, нужно делать соответствующий вывод — подведет.

     Только человек, который все считает своим: конструкцию, отдел, предприятие, завод, изделие, страну, может достичь успехов, может руководить коллективом, так как чувство ответственности за общественное у него превалирует над личным.

     У меня много именно таких знакомых. Про них можно точно сказать, что они тебя не подставят, не подведут в трудную минуту. У тебя самого появляется уверенность и покой. Такие люди и делают дело.

     Мы были свидетелями того, что может сделать один человек, как один человек может превратить сверхдержаву в отсталую страну. Но об этом напишут другие.

     Второй пуск со стартовой платформы ракеты «Зенит» прошел удачно, да и разгонный блок хорошо сработал. Как говорят, попали в «яблочко».

     Космический аппарат «Дирек-ТУ» был выведен на переходную орбиту с высокой точностью. Дальше он уже на собственном двигателе дотянет до геостационарной орбиты. Первый запуск с платформы был показательным. Ведь до того запускали макет космического аппарата. А этот, второй, — уже коммерческий. Наземные станции быстро вошли в связь с аппаратом, о чем нам тут же сообщили на сборочно-командное судно, часто называемое нами сокращенно СКС.

     Вот наш СКС, сделав свое дело и попрощавшись со стартовой платформой, набрал 17 узлов и пошел к пристани порта в Лонг-Бич. Платформа, не столь быстроходная, будет следовать за нами. Придет дня на три-четыре позже.

     После запуска напряжение сменяется всегда какой-то ленью, ничего не хочется, а покачивание корабля расслабляет еще больше.

     Мы с Анатолием Агарковым, старшим от КБ «Южное» в этой экспедиции, стояли на корме и следили за тем, как мощные двигатели, образуя пенный след, с огромной силой толкают наш корабль вперед. Анатолий был Главным конструктором ракеты «Зенит». Только он был назначен на эту должность не от момента создания, а значительно позже. Всегда, говоря о ракете «Зенит», тут же вспоминают Владимира Федоровича Уткина. Да, Владимир Федорович был генеральным конструктором КБ «Южное». Но в КБ были и другие темы.

     Ведь именно в этом КБ был создан ракетный щит нашей Родины, и здесь же создана межконтинентальная ракета «Сатана».

     Это действительно страшное оружие могло поразить целые области планеты. Недаром американцы при подписании договора ОСВ-2 обратили внимание на первоочередное уничтожение всех этих ракет. В КБ эту тему возглавлял свой Главный конструктор С.Н. Ус. Были и другие направления. Так что у Генерального голова болела за все. Вот он и организовал себе помощников — главных конструкторов по направлениям, возложив на них всю ответственность за создание изделий. Вначале главным конструктором был Владимир Команов, но после его перехода в компанию «See Launch» на его место и назначили Анатолия Агаркова.

     Наша беседа с Анатолием напомнила все еще свежие воспоминания о прошедшем пуске.

     —Все, можно недельку передохнуть, — как бы мотивируя прошедшее, сказал я, обращаясь к Анатолию.

     —Да, теперь можно и итоги подводить.

     —Сильно волновался?

     —Да не очень.

     —Я видел, каким ты был отрешенным, докладывая по телефону своему Генеральному.

     —Мы с ним договорились о звонке. Но что-то после работы я тебя не углядел.

     —Так я сразу пошел к телеметристам. Они раньше получают информацию. Хочется знать все с опережением. Пускто первый. Не дай бог — первый блин комом.

     —Я об этом не думал. Как одно мгновение пролетели первые десять минут работы ракеты «Зенит».

     Конечно, хорошо говорить, когда все окончилось благополучно. А волнений было много.

     Наступил уже вечер. Легкий бриз ласкал наши лица. Мощные волны, создаваемые нашим кораблем, величаво расходились в безбрежном пространстве. Отблески лучей заходившего солнца отражались в нем золотистым отливом.

     —Кстати, как прошел у вас запуск «Зенита» на юг? Много было нюансов?

     Как правило, ракеты с космодрома Байконур запускают на восток, стараясь увеличить энергетику, используя скорость вращения Земли. С учетом этого направления выбирают и указывают районы падения отработанных ступеней головных обтекателей. Перед каждым пуском получают разрешение и подтверждение местных властей о готовности районов падения. Это значит, что население оповещено, все необходимые меры безопасности приняты. Схема отработана. А вот пуски в южном направлении (а такая необходимость есть при выведении космических аппаратов на солнечно-синхронные орбиты) проходят над территорией иностранных государств. А там, конечно, нет наших пунктов слежения. А пускать в слепую — глупо.

     —Да, были. Ты же знаешь, что нужна информация о работе ракеты. Пришлось кое-что придумывать.

     —Что именно?

     —Мы договорились с Арабскими Эмиратами и привезли туда нашу наземную станцию для приема телеметрии.

     —И что? Получили?

     —Получили телеметрию, конечно, не так, как хотелось. Но информацию получили.

     —И во что это обошлось?

     —Да мелочь.

     —И все-таки?

     —Примерно в сотню тысяч долларов.

     —Немного.

     —Больше возни. Зато информацию получили.

     —Ты знаешь, а ведь это здорово. Нам бы иметь информацию о первом запуске нашего разгонного блока. Ведь у нас, как правило, первый запуск проходит вне зоны видимости российских пунктов. Раньше ставили плавучие наземные комплексы. Были специальные суда «Академик Королев», «Гагарин». Но их уже нет. Да и сегодня посылать небольшие суда тоже дорого. Вот и мучаемся до «прихода» блока в зоне видимости. Успокаиваемся, когда слышим: «Так, идем по целеуказаниям».

     —Вам можно только сочувствовать. Мы работаем всего десять минут, и эти минуты кажутся вечностью. Особенно хочется скорее знать, как закончила работу вторая ступень. Вот мы и поставили на Аравийский полуостров станцию. Правда, для вас она не подойдет по информативности и по дальности приема.

     —Так нам нужно сделать свою.

     Сделав такой вывод и отложив его в мозгу на дальнюю полочку, подумал, что техника не стоит на месте и, наверное, можно сделать современную станцию, и достаточно компактную, и с хорошей дальностью приема телеметрической информации.

     Разговор продолжался на отвлеченную тему. Но, вернувшись в каюту, позвонил на работу своему заместителю Константину Попову и сказал, что по возвращении нужно обсудить эту тему.

     —Хорошо, я подготовлюсь к встрече, озадачу наших радистов и телеметристов, — ответил Константин.

     Через несколько дней мы прибыли в Лонг-Бич — место постоянного нахождения нашей компании «See Launch».

     Плавание на таком замечательном судне, как СКС, где тебя потчуют всяческими яствами, как на убой, где тебе стирают и гладят белье, где до блеска вылизывают твою каюту, где гостеприимный боцман постоянно обновляет содержимое твоего мини-бара, в том числе и горячительным напитками, подошло к концу. Несмотря на все эти прелести, тоска по дому, по родным и сослуживцам, по простой отварной картошке, обыкновенной селедке и соленому огурцу просто раздирает тебя. Думается это, наверное, и есть ностальгия. Может быть...

     Обратный полет после удачного запуска казался не таким уж обременительным, ходя он длился одиннадцать часов. Правда, с вылетом нас примерно часа на два задержали. Через огромные окна, если их так можно назвать, мы, наблюдали, как люди в спецодежде открыли люки и копались в левом двигателе. Что-то у них не получалось. Самолет Боинг-767 — двухмоторный. Некоторые из пассажиров нервно посматривали на то, как чинят двигатель, и что-то бормотали, думая, долетим ли. Наша делегация на все происходящее смотрела спокойно. Мы понимали, что с дефектом двигателя в полет не выпустят.

     И вот наконец объявили посадку. Прощай, Америка!

     Мысль о необходимости измерительного пункта для приема информации от нашего разгонника во время первого включения не покидала меня и в Москве.

     Пуски ракеты «Протон» с разгонным блоком ДМ шли один за другим, и каждый раз екало сердце, когда ожидал слова «Идем по целеуказаниям».

     Поехал в Российское космическое агентство: было много текущих вопросов. Зашел к своему другу заместителю генерального директора Борису Дмитриевичу Остроумову. Нас с ним связывал не один год и даже не десятилетие сотрудничества и дружбы. В своей книге «Путь к «Энергии» посвятил ему отдельную небольшую главу.

     Удивительный человек, он умел предвидеть и анализировать события далеко вперед. Старался не просто руководить своим направлением в РКА — направлением пилотируемых программ и средств выведения, которое было основным, — а умело советовал своим подчиненным, как вести себя в той или иной ситуации, подсказывал директорам заводов и руководителям предприятий, куда направить свое внимание. Своими вопросами он давал людям как бы самим созреть до нужного решения. Его отличало и то, что он никогда не выпячивал свое я. Это, наверно, свойственно только очень умным людям. Он точно соответствовал своей фамилии — Остроумов. У таких людей при мягкости характера есть и свои огрехи. Вот за не очень благодатные привычки ему и пришлось уйти преждевременно на пенсию.

     —Привет морским волкам!

     —Так уж и волкам.

     —Хорошо сработали.

     —Да, все довольны. Особенно американцы, ведь их космический аппарат вывели с ювелирной точностью. Практически без погрешностей.

     —Поздравляю!

     —А ты говорил, что нужно утопить этот «Морской старт».

     —Да я и сейчас говорю. Он очень для нас, для России, вредный.

     —Как это вредный? Сами же заказов не даете, а заводы должны работать, люди — получать зарплату.

     —Все, конечно, так, но проект вредный.

     —Это почему? Что мы сохранили кооперацию? Сосенский завод был уже на грани. Воронеж и Красноярск сохранились только благодаря коммерческим заказам. Иначе давно бы уже обанкротились.

     —Ты подумай, что завтра будет. Американцы вас бросят, и что?

     —Думаю, что наша страна оправится от перестройки, пойдут заказы. Нельзя же сидеть и смотреть в рот западным странам. Важно сохранить производство, не потерять наши ракетные блоки. А надобность в них у Министерства есть.

     —Скоро и в РКА появятся заказы. Вы справитесь?

     —Конечно. Были бы заказы.

     Разговор о тематике «Морского старта» был не первым. Обычно такие беседы превращались в споры, и споры до обид. Я чувствовал, что в словах Бориса кроется тревога не за сегодняшний, а за завтрашний день. Но до конца его понять не мог.

     —Нужно создавать новое поколение ракет, а вы топчетесь на месте.

     —Вот здесь я могу не согласиться. Ты помнишь, как просил денег у вас в РКА на изготовление только двух баков под ракету «Энергия-М»? Что ты мне ответил? «Вы — акционерное предприятие, а я — государство, мне нужно поддержать испытательные предприятия и предприятия, которые занимаются космодромом — стартами, техничками». Поддержали. Новой ракеты нет, а эти предприятия влачат жалкое существование.

     —Да не было средств на ракету. Я же объяснял тебе не раз.

     —В том-то и дело. Давай лучше посоветуемся с тобой по одному делу. Думаю оно будет очень важным и для государства, и для Российского космического агентства, и для военных.

     Детально рассказал о задумке создать мобильный измерительный пункт. Борис Остроумов быстро ухватил суть вопроса.

     —Вот это здорово. Давай раскручивай. Поддержу. Правда, на этот год финансы распределены. Надо подумать, как помочь. Знаешь, пойдем со мной. К Борису Финогенову он меня пригласил, хотел познакомить с интересным человеком. Думаю, тебе будет полезно.

     Мы перешли в соседнее здание. Поднялись в управление В.И. Козлова. В кабинете сидело несколько хорошо знакомых мне людей, все — бывшие служащие военно-космических сил.

     —Привет, Борис. Мы тебя ждем. О, с тобой и старый знакомый, — приветствовал нас Финогенов. — Хотел представить вам нового руководителя, молодого и энергичного первого заместителя Леонида Ивановича Гусева — Урличича Юрия Матэвича.

     Мы пожали друг другу руки. Юрий выглядел лет на тридцать-тридцать пять. Очень опрятный, со спокойной доброй улыбкой на лице. Весь его вид как бы говорил: извините, но так получилось.

     —Мы на него надеемся. Ведь пройдет год, другой, и Гусеву стукнет восемьдесят. Пора выдвигать молодых.

     —Да, РНИИ КП — очень известная фирма. Ведь ее начальник, М.С. Рязанский, был одним из знаменитой шестерки главных конструкторов, во главе которой был С.П. Королев. Ответственность большая.

     —Справитесь? — это уже Остроумов обратился к Урличичу.

     —Постараюсь. Будем учиться.

     —А ты бывал у нас в РКК «Энергия»? — Я вступил в разговор.

     —Не приходилось.

     —Так приглашаю. Думаю, будет полезно посмотреть, как зарождался космос у нас в стране.

     —С удовольствием. Когда?

     Ого, думаю, сразу конкретно. Мне это понравилось. Понравилось и то, что молодой руководитель дал тем самым понять, что чтит нашу космическую историю и для него это приглашение было значимым. Вот так простое, казалось бы, слово «когда» поставило все на свои места.

     С интересом смотрел на молодого руководителя. Держался он скромно, в беседу старших по возрасту как бы не вмешивался и не перебивал говорящих.

     —Нужно бы отметить это, — не помню, кто внес это предложение к радости всех присутствующих. Как и положено в таких случаях, дружно подняли бокалы. К моему удивлению, в стакане у Юры оказалась вода.

     —Бросил, — сказал он просто. Уговаривать не стали, но про себя это отметили.

     —Есть хорошая поговорка, — Борис Остроумов взял на себя роль тамады. — Не пьет — значит или хворый или, я извиняюсь, подлюга.

     Все засмеялись.

     —Но это шутка. Это вообще к тебе не относится, — Остроумов посмотрел на Урличича.

     —Нет, почему же, так и есть, — рассмеялся Юрий.

     Мы не поняли, что он имел в виду.

     —Есть одна идея. Тебе, молодому руководителю, она будет интересна. Предлагаю создать мобильный измерительный пункт приема информации с космических аппаратов. Думаю, что техника и электроника шагнули далеко вперед. Может, это получится. Нам он ох как нужен. Покрути у себя в институте. Ведь ваш институт один создал не один десяток радийных систем, и бортовых и наземных. РНИИ КП — Российский научно-исследовательский институт космического приборостроения — как звучит!

     —Хорошо, подумаем.

     —Интересная задачка, — подхватил Остроумов. — Если получится, то придется пересматривать весь наземный контур управления.

     Вернувшись на фирму, позвал своих радистов и телеметристов. Пришли В. Панарин, В. Вишнеков, И. Броцкий.

     —Вот такая возникла проблема: как создать передвижной наземный измерительный пункт? Ну, скажем, на двух небольших грузовичках типа «Газель». Нужно, чтобы обе машины входили в грузовой отсек самолета «Ил-76». Возможно ли это? Меня познакомили с молодым руководителем РНИИ КП, он обещал подумать над этим. Но мы и сами должны проработать этот вопрос и сделать выбор на конкурсной основе. Нужно поставить такую задачу перед нашими соседями: НПО измерительной техники, РНИИ КП и Ижевским радиозаводом. Задача понятна?

     —Понятна.

     —Тогда прошу подготовить письма в эти организации с исходными данными на разработку и просить провести оценку наших предложений в течении месяца. Потом давайте посетим эти организации, посмотрим, как они живут, и послушаем, что у них получилось.

     Письма были разосланы. С руководителями договорились. Дело осталось за малым — достать деньги на разработку и создание. А это в наших условиях уже проблема. Нужна была еще и безусловная необходимость или потребность в таком средстве.

     Тут как нельзя кстати развернулись работы над проектом «Интеграл».

     Европейское космическое агентство разрабатывало научный спутник для изучения Вселенной, который предполагалось вывести на высокоэллиптическую орбиту. Масса спутника была внушительной. На науку всегда не хватает денег, и не только у нас. Вот и обратилась Европа с предложением запустить этот спутник под названием «Интеграл» на российской ракете «Протон» с нашим разгонным блоком. Благо, что наши услуги по выведению КА были дешевле западных. Долго выбиралась траектория выведения. Ограничений, как всегда, было много: и по закрутке космического аппарата, и по тепловому режиму, и по точности выведения, и по информации по трассе, и еще много другого. Наконец нашли способ выведения на требуемую орбиту. Но особенность была в том, что разгонный импульс необходимо было давать не в точке апогея или перигея, а в промежуточной, и лишь один, а не два, как в классических схемах. Иными словами, за одно включение нужно было выработать весь запас топлива в разгонном блоке. При этом место включения приходилось на юго-западную часть Атлантического океана, если смотреть по проекции траектории на Землю (мы называем это след на Земле). Что есть примерно около территории Чили и Аргентины. Конечно же, наземных пунктов слежения у России там нет. Да и у Европейского агентства тоже.

     По поводу установки мобильного пункта в Южной Америке мы обратились к руководителю программы от ЕКА Клаузену. Нам очень хотелось увидеть так называемый моторный участок, то есть начало и конец работы маршевого двигателя. Ведь основные неприятности, как правило, происходят в момент включения двигателя. Яркими примерами этому была последняя авария с блоком. Разработчики космического аппарата имели свой интерес. Им хотелось четко зафиксировать момент отделения аппарата от разгонного блока и начало его работы. Но, безусловно, главным был вопрос: кто платит за разработку?

     —Все хорошо, но в бюджете по теме таких средств не предусмотрено, — заявил Клаузен.

     —Но не можем же мы работать вслепую, — возразил ему.

     —Да, это плохо, — согласился он. — Но денег нет. Я не могу увеличить ассигнования на проект. Не получу разрешения от руководства ЕКА.

     —Но и они должны понимать. У нас был случай с «Марсом-96». Мы ждали приема телеметрических данных с отметкой траектории на наших наземных пунктах, а потом поймали один только кадр с аварийной траектории. Тогда аварийная комиссия так и не смогла выяснить истинную причину аварии. Это значит, мы не смогли внести нужные коррективы в разгонный блок или учесть погрешности работы системы управления, которая была установлена на аппарате.

     —Мы следили за этим. Очень жаль, что так произошло. Попробую убедить руководство, но шансов мало.

     —Мы тоже посмотрим, где взять средства. Главное, мы одинаково понимаем, что необходима информация с этого участка.

     На том и разошлись.

     Идея создания мобильного измерительного пункта постепенно захватила наших инженеров. Послали предложения в Ижевск, нашим соседям в НПО измерительной техники, конечно, в РНИИ КП, и еще в одно небольшое предприятие НИИ КП.

     Выбор организации-исполнителя — дело очень ответственное. Объехали эти предприятия. Желание работать у всех было, нужно было самим убедиться в их возможностях.

     В итоге выбрали РНИИ КП. За это решение говорило много факторов. Это и опытные кадры, и хорошо оснащенный завод, и, безусловно, традиционные производственные связи. На одном предприятии нам предложили так называемую отверточную технологию: разработать документацию, а производство передать одному из заводов. На другом предприятии показали свое производство, но оно походило скорее на лабораторное единичное изготовление. На третьем руководство считало, что сделать можно, но цены были заоблачные.

     Так и остановился наш выбор на РНИИ КП. Да и молодой руководитель Ю. Урличич проникся этой идеей. Теперь, как говорят, дело осталось за «малым» — достать деньги.

     Пришлось внимательно пересмотреть все финансирование, которое было выделено на эту тематику. Пришлось, как говорится, затянуть ремень потуже. Обратились к нашим тематическим отделениям с просьбой уменьшить свой аппетит. Очень помог наш начальник планового управления Б. Косенко. Он быстро понял, что мобильный телеметрический пункт нужен не только нашему центру, возглавляющему работы с ракетами и разгонными блоками, но может очень скоро пригодиться тем, кто занимается пилотируемой программой, да и для спутниковой тематики такой наземный пункт будет не лишним. Состояние наших наземных пунктов, которые эксплуатируются более сорока лет, мягко говоря, не совсем хорошее. За последние десятилетия на ремонт и дефектацию средств не отпускалось, да и для обеспечивающего персонала условия были не самыми удачными. Наземные пункты эксплуатировались военными, а мизерная зарплата и материально-техническое обеспечение оставляли желать лучшего. Включение в управление существующих наземных пунктов контроля и управления требовало немалых средств. Кроме того, созданные в конце 50—60-х годов измерительные пункты требовали огромного штата обслуживания. Около них были построены мини-города с вытекающими отсюда социальными проблемами. А здесь ставилась задача создания мобильного пункта, который будет обеспечивать всего-то человек восемьдесят.

     Было над чем задуматься. Экономия средств была настолько очевидной, что это стало ясно даже чиновникам из Российского авиационно-космического агентства.

     Был заключен договор. Загрузка предприятий позволила быстро развернуть работы. В РНИИ КП произошли изменения. Разделили должности Генерального конструктора и Генерального директора. Генеральным конструктором остался Леонид Иванович Гусев, а Генеральным директором стал Юрий Матэвич Урличич. Его назначению предшествовала конкурсная комиссия, через которую он прошел просто блестяще. Молодой руководитель довольно быстро раскрутил разработку документации и производство. Нужно было не только изготовить экспериментальную аппаратуру, но и создать достаточно эффективную антенну, габариты которой позволяли уместить ее на автомобиле.

     Параллельно наши работники выбирали транспортные средства. Конечно, можно было установить оборудование на обычные российские автомобили, но опасения, что отечественные нормы на выхлопные выбросы могут превышать установленные на Западе, в конечном итоге заставили искать аналогичные средства за рубежом. Подключили «Автопром». Он не только обеспечил поставки автомобилей, но и по нашей документации доработал их под установку оборудования.

     Конечно, с намеченными сроками ввода опоздали. Основная задача — успеть к запуску «Интеграла».

     Успели и не только, даже провели пробные включения. Связь установили с Международной космической станцией. Был налажен прием информации хорошего качества. Очень приятно, когда все задуманное исполняется. Большое спасибо коллегам из РНИИ КП, особенно Ю.М. Урличичу. Теперь нужно решить вопрос транспортировки двух автомобилей в далекую Аргентину. На последней защите проекта, когда были определены и решены практически все технические, организационные и юридические вопросы, я снова заявил:

     —Мы не сможем разрешить этот запуск без мобильного пункта. Нам хватит одного «Марса».

     —Что Вы предлагаете? — спросил Клаузен.

     —Мобильный пункт мы сделали за свой счет, так помогите нам, хотя бы пройти формальности с отправкой. У нас нет никаких связей с Аргентиной.

     —Это мы поможем. У нас там есть зацепка.

     —Вот и хорошо. Было бы еще лучше, если бы вы нашли средства на транспортировку.

     —Сколько надо?

     —Нужно прикинуть, что дешевле — самолетом или морем.

     —Нам думается, что морем — попутным грузом будет дешевле. А вы смотрите.

     Этот разговор происходил в Бельгии, в штаб-квартире Европейского агентства. По случаю успешного завершения нашей встречи в честь российской делегации, в которую входили представители Росавиакосмоса, Центра им. М.В. Хруничева и РКК «Энергия», дали обед.

     В начале обеда Клаузен вышел из зала и минут через сорок вернулся.

     —Вам подарок на прощание. Расходы и формальности по отправке МИПа в Чили берем на себя.

     За столом царило очень веселое настроение.

     Бельгия очень интересная страна. Был там впервые. Запомнились ярко-зеленые луга и упитанные, я бы сказал, величавые коровы, ветряки, перекачивающие воду в каналах. Прекрасный курорт Нордвайк с огромным песочным пляжем и, конечно, необыкновенный Антверпен с улицей «красных фонарей», секс-музеями и магазинами. Все, что казалось нам необычным, там было в порядке вещей.

     Финансовые вопросы транспортировки решили, теперь остались вопросы страховые. Они тоже стали камнем преткновения.

     Обратились в Росавиакосмос. И началось! Пойди к одному, другому, напиши о том или о сем. Не выдержал. Обратился к своему старому другу Володе Нестерову — начальнику управления в Росавиакосмосе. Управление занималось средствами выведения, а проще — производством и эксплуатацией ракет. Этому управлению было поручено курировать проект «Интеграл», и несмотря на то, что измерительными пунктами занималось другое управление, к чести Володи, он не ушел в сторону.

     —Ведь это очень здорово, если заработает МИП.

     —Конечно. Он уже создан, нужно дополнительно проверить.

     —Вы же провели проверку с Международной станцией.

     —Да, но с территории предприятия. Нужна комплексная проверка, в том числе и спутниковой связи.

     —А что нужно от нас?

     —Насколько понял, нужна гарантия, что мы страховку берем на себя.

     —Какую страховку?

     —Мало ли что случится во время транспортирования или в Аргентине. Кто-то обязан отвечать.

     —Что, Росавиакосмос должен страховать вам МИП?

     —Нет, конечно. Но нужно гарантийное письмо, что мы не будем предъявлять претензии ЕКА.

     —И кто должен подписать?

     —Это на уровне заместителя министра.

     —Ты знаешь, мне идея очень по душе. Ты даже не представляешь, сколько мы платим при запусках за использование наземных пунктов управления. Генеральный директор, думаю, одобрит такой проект. Я помогу.

     Вот так после подписания Володей соответствующего письма просто решился, казалось, неразрешимый вопрос. И опять вопрос: почему столько было волокиты? Казалось, все уже ясно, а уж с экономической точки зрения просто великолепно. Но тут же понимаю, что переходим кому-то дорожку. И ясно кому. Ведь существующие наземные пункты — это целая отрасль, это люди, которых курируют десятки чиновников, а наш МИП может обслуживать десяток человек. Кто же хочет остаться без работы? Вот отсюда и проволочки.

     Запуск «Интеграла» был назначен на 17 октября 2002 года. Жесткий срок установили европейцы. Подготовка шла по графику. К нашему разгонному блоку претензий не было.

     Перед пуском «Протона» на космодром съехалось все руководство и Росавиакосмоса, и ЕКА. Я уже писал о последних минутах перед стартом. Волнений много, от них никуда не денешься. Привыкнуть невозможно.

     «Протон» отработал штатно. Примерно через час должен включиться маршевый двигатель разгонного блока. В это время блок будет пролетать над Аргентиной. Там уже «развернут» мобильный пункт, связь проверена.

     Мчусь к себе на площадку № 254. С нетерпением жду начала работы. Неожиданно в комнату управления входит Юрий Коптев.

     —Ну, как?

     —Ждем.

     —Сколько еще до сеанса?

     —Минут десять.

     —Очень интересно.

     На мониторах застыла картинка с пневмогидравлической схемой блока. В центре, в небольшом красном прямоугольнике, мигает надпись: «Нет ТМИ». То есть нет телеметрии. Минуты до вхождения в зону кажутся часами. Тишина в зале управления, и вот экран ожил. Побежали цифры давления, температуры. Вздох облегчения. Тишина. Информация пошла. Вот сработали СОЗы — двигатели, создающие осевую перегрузку перед включением маршевого двигателя. «Есть включение маршевого двигателя», — это голос оператора комментирует происходящее на экране.

     Стабильная картинка экрана несколько успокаивает. Нужно ждать примерно десять минут. А они тянутся и тянутся. Все! Погасло красное пятно в камере сгорания на схеме. Это означает, что блок выполнил свою работу. Теперь нужно только отделить от него космический аппарат.

     —Есть отделение аппарата.

     Аплодисменты, все поздравляют друг друга.

     —Просто здорово, — комментирует Юрий Коптев. — Расскажи подробнее. И если есть материалы по МИПу, то дай.

     Рассказали о мобильном пункте, нашлись и рекламные материалы.

     —Обязательно будем использовать. Кому принадлежит?

     —Принадлежит РКК «Энергия», но всю радиотехническую часть делал РНИИ КП. Они молодцы. Особенно молодой руководитель — Урличич.

     —С молодыми всегда легче.

     —И то правда.

     —Будем тиражировать. Поставлю такую задачу. Сможем прилично сэкономить при запусках. Поздравляю.

     Руководство уехало.

     Наша группа по традиции сфотографировалась на память в этот день — день рождения первого мобильного измерительного пункта.

      P.S.

     В Москву МИП вернулся из Аргентины целым и невредимым.

     Нас долго приучали к материализму. Мы долго ощущали только тот мир, который можно увидеть, потрогать, почувствовать на запах и вкус. А вот духовность полностью отвергали. В жизни часто мы сами не понимаем, что происходит, как объяснить то или иное явление. И если это явление не укладывается в наши привычные представления, то мы причисляем его к чему-то сверхъестественному. А может, существует другой мир? Мир духовный, который мы не видим, не понимаем? Ведь издревле известны явления, непонятные простому человеку. Сегодня наука шагнула далеко. Космос, атом, подводные глубины уже достаточно освоены. Человек, открыв много законов, которые преподнесла нам природа, до сих пор не познал себя. Мы принимаем за аксиому гравитацию, магнитные поля и многое другое. На этой основе строим свои теории, подтверждаем их опытами. Даже определили скорость света. И все же порой мы не можем понять отдельные явления. Атеисты ищут простые объяснения, а верующие уповают на Бога: ведь это Всевышний решает судьбы людей. Он может покарать и защитить. Он вселит в вас спокойствие или тревогу. Он пошлет благодать на землю или, наоборот, невзгоды.

     Чем больше взрослеешь, тем больше и больше становится в этом мире непонятного. Написал «в этом мире» и задумался. Получается, что есть другой мир? Мир бесконечный и вечный.

     Мы не понимаем, почему к одному человеку нас тянет, а к другому нет. Да, тянет, и тянет так, что готовы ехать, мчаться за тридевять земель, лишь бы увидеть его, прикоснуться, убедится, что он существует, что с ним все в порядке, и его нежный взгляд, и улыбка бывают вам огромной наградой. На нас сразу нисходит успокоительная благодать, и мы испытываем блаженство. А если... Но оставим это.

     Мы привыкли к радостям и горю, ощущаем сытость и голод, боимся как холода, так и жары, но это не сказывается на нашем духовном состоянии. Оно как-то само по себе.

     При любом движении образуется какое-то поле. Знаем магнитное, гравитационное, световое поле, а почему не может быть духовного? Ведь в жилах наших течет кровь. Значит, есть и поле, и оно взаимодействует с чем-то неведомым для нас. Это как другое измерение. Благодаря полю человек существует как бы вне себя. Может, поэтому меняется его настроение.

     Конечно, это очень серьезная тема, и мне кажется, что наше духовенство знает о ней намного лучше и больше, чем мы, материалисты. Но вопросы себе мы задаем и чем старше, тем чаще.

     Вернемся к нашему мышлению. Когда учился в институте, нам преподавали философию, да не простую, а марксизма. До сих пор помню, как перед одной из лекций по этому предмету на пыльной доске в аудитории кто-то красивым почерком вывел: «Мутериализм». Преподаватель был с юмором. Лекции он читал блестяще. Войдя в аудиторию, взглянул на доску и сказал: «А что? Может быть». Его встретили овациями. На одном семинаре какой-то студент оговорился: «Бытие определяет сознание». Наш преподаватель не мог пройти мимо этого.

     —И что? Если вас, молодой человек, посадить в пещеру и кормить сырым мясом и так в течение многих лет, вы станете высокообразованным человеком?

     Студент задумался.

     —Нет, не стану.

     —Так что же? Ваше сознание будет таким, как заложено в генах, и только?

     —Наверное, — растерянно проговорит студент.

     — И вы выйдите и сможете жить в обществе как равноправный человек? Нет, уважаемый. Запомните, что только общественное бытие определяет общественное сознание.

     На всю жизнь запомнил этот постулат. Не раз убеждался в его неоспоримости. В начале встреч с американскими коллегами одно и то же каждый из нас понимали по-своему. Уж слишком разное у нас воспитание. И только перестройка способствовала совпадению наших понятий.

     А как поменялось наше мышление за эти годы? Кто бы мог подумать, что личное станет превалировать над общественным. И если раньше, при советском строе, все стремились работать на свое предприятие, на свою страну, то теперь возобладали личные интересы руководителей. Мне довелось присутствовать на совещаниях, которые проводил Дмитрий Федорович Устинов, член Политбюро ЦК КПСС. Какой гигант! Его поистине государственное мышление просто поражало нас, молодых инженеров. Все его указания были направлены только на укрепление мощи государства. Казалось, всем присутствующим на совещании передалось это чувство ответственности за свою Родину, государство, за свой народ. А совещание было посвящено созданию советской многоразовой космической системы «Буран» — альтернативы американскому Шатлу.

     Часто приходилось общаться с нашим Генеральным конструктором академиком Валентином Петровичем Глушко. И опять — его мышление мало чем отличалось от мышления члена Политбюро. Столь же емкое, четкое, государственного масштаба. Он весь был в работе, и ни у кого из нас не возникало ощущения, что им движут личные мотивы обогащения. И это относилось к руководителям любого ранга. А если ктото позволял себе отрезать кусок государственного пирога для «сэбе», партком быстро ставил его на место.

     Сегодня другие времена. «Берите на местах сколько хотите власти и все, что за этим следует». Этот лозунг, открыто и громогласно произнесенный государственным деятелем, в один миг расстроил экономику страны, но самое страшное, дал толчок к коренному изменению мышления людей. Появилась новая плеяда руководителей, которые во всем видят только личный материальный интерес. В печати только и слышишь о новых миллионерах и даже о миллиардерах. Неважно, что «рухнули» заводы, фабрики, предприятия, миллионы людей обнищали. Они-то — богатые, независимые, уважаемые и почитаемые люди. Личный интерес пронизал все сверху донизу. Мы попали во власть денег.

     А духовность? Ее можно показывать по телевидению, стоять со свечкой в церкви и меценатствовать в искусстве. И ты смотришь на это и только удивляешься.

     Куда же мы катимся? Осталась одна надежда на вселенский разум, на справедливость Всевышнего.

     Техническое совещание, посвященное запуску космических аппаратов «Глонасс», началось ровно в 17 часов по местному времени. Пуск ракеты «Протон» с разгонным блоком ДМ был серийным. Специалисты нашего предприятия и Центра им. Хруничева выполняли только техническое сопровождение, тогда как за испытания и подготовку ракеты и разгонника отвечали военные специалисты 2-го центра космодрома Байконур.

     Накануне, примерно после двух с половиной часов лета, наш самолет приземлился на аэродроме «Юбилейный», там, где в 1988 году корабль «Буран» совершил первую и последнюю посадку. Как правило, за день до вывоза ракеты космического назначения проходит заседание Государственной комиссии. Именно она разбирается с состоянием подготовки ракеты и всего наземного комплекса и дает «добро» на вывоз ракеты на старт. Техническое совещание — как Госкомиссия, только все доклады делают военные. Наши специалисты, прибывшие на космодром, как правило, проверяют полетное задание, участвуют в пристыковках коммуникаций к разгонному блоку, контролируют связные коммуникации, ведут обработку телеметрической информации, проводят анализ параметров всех систем блока при контрольном наборе стартовой готовности. В общем, помогая военным специалистам, выполняют инженерный контроль практически каждой операции. Слишком велика цена за промахи, которые могут возникнуть.

     В этот раз совещание было не совсем обычным. Примерно месяц назад, а именно 26 ноября 2002 года, при запуске космического аппарата «Астра-1К» не произошло второго включения разгонного блока. В результате аппарат не вышел на рабочую орбиту. Конечно, все сидящие в зале ждали сообщения о случившемся, хотели знать причины.

     Совещание проводил командир космодрома Байконур генерал-лейтенант Л.Т. Баранов. Первым выступил заместитель начальника центра по испытаниям А.П. Зориков. Он четко, по-военному, рассказал о проведенных испытаниях ракеты и разгонного блока и предложил утвердить представленный график работ. Затем был доклад о готовности космических аппаратов и дополнительный доклад заместителя технического руководителя испытаний блока. Далее Л.Т. Баранов объявил:

     —Теперь хочу предоставить слово заместителю генерального конструктора РКК «Энергия» Вячеславу Михайловичу Филину. Он доложит о результатах работы аварийной комиссии.

     Я был готов к выступлению, но все равно предоставление слова было неожиданным. Несколько шагов до небольшой трибуны показались нескончаемой дорогой. Вот и трибуна. С чего начать? В голове крутились несобранные мысли. Посмотрел на притихший зал. Что-то внутри защемило. Я понимал, что представляю собой именно ту фигуру, по вине которой и произошло печальное событие. Нет, было не огорчение во взглядах многих коллег, а скорее безразличие и даже отрешенность. Ведь все напряжение подготовки, труд сотен людей здесь, в степных условиях Казахстана, был перечеркнут за доли секунды. И каждый смотрел на выступающего с немым вопросом: «Ну, что же вы подвели?»

     —Вы знаете, беда всегда приходит неожиданно, — начал свой рассказ — это, как и смерть близкого человека, всегда не вовремя. Наш блок сработал не совсем здорово. Сразу скажу, что вины испытателей космодрома нет. И первое включение блока об этом говорит. Так что можно только поблагодарить всех присутствующих за качественную подготовку блока здесь, на Байконуре. Ракета «Протон» точно вывела нас в заданный район на орбите. Первое включение нашего разгонника прошло штатно, без каких-либо отклонений. Это показала телеметрия. Это как раз и свидетельствует о том, что подготовка блока на космодроме была качественной.

     Остановился. Посмотрел на присутствующих. «Говори, говори, нам от этого не легче». Во взглядах характерный вопрос: «А что дальше? Застрахованы ли мы на следующий пуск?» Что ответить на это? Ведь хорошо известно, что надежности, равной единице, не бывает. Американский конгресс принял надежность твердотопливных ускорителей равной единице, а «Челленджер» внес свои поправки. Нелегко отвечать на немой вопрос присутствующих.

     — К сожалению, в технике надежности, равной единице, не бывает. Космический бизнес рискованный. В этот раз не повезло нам. Главное, чтобы авария по этой причине не повторилась. Вы, наверное, знаете, что создана межведомственная аварийная комиссия во главе с академиком Анатолием Сазоновичем Коротеевым. Был проведен детальный анализ телеметрической информации. Анализ показал, что в самом начале второго включения прогорел двигатель. Причина — аномальный процесс в момент воспламенения в газогенераторе. Аномалия вызвана либо избытком поданного горючего, либо нехваткой окислителя.

     Хочу напомнить, что из 246 пусков только 4 аварии были по вине двигателя разгонного блока. Все аварии не похожи одна на другую. Отсюда можно сделать вывод о высокой полетной надежности двигателя. Причина аварии связана не с конструктивным исполнением двигателя, а с отклонениями в технологии изготовления или некачественными компонентами. Безусловно, двигатель разгонного блока, на сегодня один из самых высокоэффективных по энергетике, имеет очень высокий удельный импульс. Он работает по замкнутой схеме. Это значит, что весь окислитель, жидкий кислород приходит в газогенератор, а затем в турбину и камеру сгорания. А если в газогенераторе будет повышен объем горючего, то в результате нарушения стехиометрии температура резко возрастает. Это может быть и при недостатке окислителя. Анализ показал, что недостатка окислителя не было. А вот откуда появился излишек горючего, нужно было определить.

     Есть несколько версий, именно версий, так как нам не суждено увидеть аварийную материальную часть. Либо не успели испариться остатки горючего после первого включения, либо их влили дополнительно в момент второго включения.

     Компонент мы проверили. Он качественный. Как наиболее вероятную причину комиссия определила засорение блока жиклеров в линии подачи пускового горючего в камеру сгорания. Есть подозрение на впускной клапан газогенератора. Но вот причину загрязнения установить не удалось. Дефект признан единичным. Напрашивается естественный вопрос: как сделать, чтобы не повторить случившегося? Предложен комплекс мероприятий, который должен локализовать подобную ситуацию. Но основное заключается в том, что введена дополнительная проверка расхода горючего через жиклеры, которой раньше не было.

     Зал слушал с огромным вниманием. Некоторые кивали головами в знак согласия с моими рассуждениями, некоторые слушали, пытаясь не упустить логику рассуждений. Одно можно было констатировать: равнодушных не было, в зале стояла такая тишина, что, как говорят, полет мухи кажется громом.

     —Все мероприятия, что рекомендовала комиссия, сегодня реализованы на блоке, который должен лететь. Генеральный конструктор дал заключение о допуске блока к пуску. Вот все, что могу сказать о результатах работы комиссии.

     —Вопросы есть? — обратился командир космодрома к присутствующим. — Вопросов нет. Перейдем дальше к повестке дня.

     Последовали обычные доклады о готовности старта, обслуживающих систем, служб космодрома, бытовых служб метеообеспечения. Доклады военных как всегда четкие и короткие. Все готовы.

     А сомнения лезут и лезут в голову. «А если мы чего-то недопоняли? А если повторится? А если ...?» И если не выкинешь из головы эти мысли. Настроения никакого. А как смотреть потом этим людям в глаза. Ведь я их обнадежил, заверил. А вдруг все напрасно. Ведь тысячи элементов блока, хоть и хорошо отработанных, могут дать сбой. И снова, и снова «гоняешь» себя по системам блока и задаешь один и тот же вопрос: «Все ли проверено? Не остались ли неучтенными замечания, которые бывают при испытаниях?»

     — Мы заслушали всех. Ни у кого нет вопросов по поводу того, что мешает вывозу? — Л.Т. Баранов осмотрел зал. — Нет. Тогда принимаем решение о вывозе ракеты космического назначения на старт. Это будет 101-й запуск этой модификации.

     Он зачитал решение. Вопросов не было. Утром, как обычно в 6 часов 30 минут по местному времени, состав с ракетой на установщике двинулся на стартовую позицию. Первый день очень напряженный. После установки ракеты и пристыковки всех наземных коммуникаций начинается комплексная проверка разгонного блока — так называемый режим «Контрольный набор стартовой готовности» (мы сокращенно его величали КНСГ). Прошел режим без замечаний. У ракетчиков есть примета, что если подготовка ракеты проходит тяжело: приходится устранять причины многих замечаний, плохая погода и т.д., то полет обязательно будет нормальным. Когда нет замечаний, жди сюрпризов. Пишу эти строки перед пусковой комиссией. Завтра в 4 часа утра будет окончательно принято решение о пуске, а на 12 часов 37 минут намечен старт ракеты. Как он пройдет? Лучше об этом не думать.

     Свободный день перед стартом кажется всегда длинным. В декабре на космодроме от погоды можно всего ожидать. Так и теперь. Накануне прошел дождь, да, именно дождь. Его капли, долетев до мерзлой земли, застывали ледяной корочкой. Но хуже всего с дорогой, которая оказалась покрытой льдом. Впору надевать коньки. Мелкая снежная пороша только ухудшила сцепление нашей «Волги» с дорогой. Все равно решил поехать в город, где должна состояться беседа со студентами филиала МАИ. По дороге пришлось вытаскивать из кювета занесенные туда машины. Город уже жил предновогодними проблемами. «Поле чудес» работало в полную силу. В основном покупали елочные игрушки.

     Беседа прошла в конференц-зале. Слушали с интересом, но в голове крутились одни и те же мысли. Все ли сделано? Все ли проверено? Теперь на меня ответственность ложилась и перед этими ребятами. Неужели и от них придется отводить взгляд. Опять сомнения. Но что делать? Уже поздно во что-либо вмешиваться, уже все решено. Только блок знает, как он завтра сработает. Начинаю себя успокаивать. Есть хорошая присказка: если сможешь помочь или поправить, то делай это и не волнуйся, а если нет — то тоже не волнуйся. Ведь волнением делу не поможешь. Все, конечно, так. Но внутренняя напряженность не проходит. Видно, что-то действует на тебя помимо твоей воли. Терпение, терпение и еще раз терпение. Стараюсь успокоить себя: то, что могли, сделали, а остальное — судьба. Вот только как смотреть потом людям в глаза, как избавиться от чувства вины перед ними?

     Вернувшись на родную площадку, узнаю, что заместитель Генерального директора Росавиакосмоса А.Н. Кузнецов назначил совещание на площадке № 95 в 19 часов. Вопрос на месте. Вспомнил, как накануне А. Кузнецов сказал:

     —Нужно собраться и поговорить о прошлой аварии. Может, что нужно сделать на заправочной станции. Я приглашу ФКЦ, Степанова и всех заинтересованных, пока все здесь.

     Может быть, по этому поводу совещание? Если так, то в срочности его проведения нет необходимости. Ведь уже в два часа ночи нужно выезжать на комиссию, которая должна принять решение о заправке ракеты. Стало как-то не по себе. Чего пороть горячку? Ну, раз обещал участвовать, нужно ехать.

     Дорога — сплошной лед. Надо ехать минимум час, а то и больше. Выехали. Но беда не приходит одна: как раз в низине поломалась наша «Волга». Связи никакой. Пока чинили, прошло немало времени. Ехать было поздно. Повернули домой на свою площадку.

     Тут началось. Одни звонки:

     —Звонили, где ты? Я сказал, в степи, — это Валерий Мащенко, уже уставший от надоедливых телефонов встретил меня у входа. — Вас к телефону, Подолинский.

     —Слушаю, Алексей.

     —Звонил Толяренко, просил найти тебя и передать, чтобы ты позвонил Кузнецову.

     —Куда?

     —На площадку № 95.

     —А конкретнее?

     —Не знаю, но просили, чтобы ты позвонил.

     —Хорошо.

     Про себя думаю: неудачное время для совещания выбрал руководитель Росавиакосмоса, что за срочность. Наверное, хотел совместить с заседанием Государственной комиссии о запуске ракеты «Протон-М» с разгонным блоком «Бриз-М», которое было назначено на 18 часов по местному времени. Вижу, как к коттеджу подъехала машина командира космодрома Л.Т. Баранова.

     —Решил заехать к тебе.

     —А что, комиссия закончила работу?

     —Да. Все прошло спокойно.

     —А что Кузнецов? Какое-то совещание назначил? Тебя не пригласил?

     —Нет. Они с Бирюковым, Степановым, Кушниром ушли в кабинет Додина.

     —Насколько я знаю, хотели провести совещание о заправочной станции. Тебя не пригласили?

     —Нет.

     —А я не смог доехать.

     —Ничего страшного. Еще одно совещание накануне запуска. Трепать нервы у нас умеют.

     —Пойду, позвоню.

     Набрал номер мобильного телефона Кузнецова:

     —Ты где?

     —На двойке.

     —Когда приедешь? Тебя здесь все ждут. На чем? Нет транспорта? Возьми «дежурку».

     —Она уехала. Повезла нашего военпреда.

     —Хорошо, я сейчас сам приеду.

     На том все и кончилось.

     —Ты знаешь, что сказал мне Кузнецов? Он сказал: «Если бы я был на твоем месте, я бы эту машину не запускал. Слишком большой риск после аварии». На что я ему ответил: «Поэтому ты и не начальник космодрома».

     Это командир рассказал о беседе после комиссии.

     —Успокойся, Михалыч, завтра серьезная работа. Мало ли какие решения придется принимать. Во время подготовки всякое бывает. Ракета-то на старте. Пошли, попьем чайку.

     Не успели зайти в столовую, опять звонок.

     —Позвоните Семенову.

     Про себя думаю: ведь уже поздно. Потом вспоминаю, что разница 2 часа. Генеральный был на работе. В Москве было примерно 20.00. Я набрал номер.

     —Что там у тебя с Кузнецовым? Он звонил мне по поводу какого-то совещания, на котором ты не появился.

     —Да проблемы были с транспортом. Но уже все в порядке, он сам сейчас приедет.

     —Ну, хорошо. Как твои дела?

     —Пока все нормально. Все проверки показали, что системы блока в норме.

     —Ни пуха.

     —К черту.

     На этом разговор закончился. Опять звонок. На этот раз звонил сам Кузнецов.

     —Знаешь, уже поздно. Я не приеду. Давай завтра после комиссии побеседуем.

     —Хорошо.

     До выезда оставалось часа три. Сон не шел. В голове крутилось одно: как блок? Не подведет ли?

     В два часа ночи собралась комиссия. Туда же приехали Кузнецов и Недайвода. Они разместились в президиуме.

     Генерал Л.Т. Баранов открыл совещание. Обычные доклады о готовности ракеты, разгонного блока, космических аппаратов, старта, боевых расчетов, службы тыла, связи, баллистики, служб вооружения и управления, горводоканала, энергетики полей падения.

     Все готово.

     —Предлагаю проект решения, — генерал огласил проект проведения пуска. — Членов комиссии прошу расписаться. Все свободны.

     Прошли в небольшую комнату председателя Госкомиссии. На время пуска здесь размещается командный пункт, в

     Время старта

     43

     который поступают доклады расчетов о выполненных операциях. Четкая деловая атмосфера. Как говорят, чисто военная.

     —До старта 8 часов, — это голос громкой связи начал отсчет предполетного времени.

     —Давай присядем на диван, — предложил Кузнецов. — Почему не приехал?

     —Машина сломалась.

     —А позвонить?

     —Связи не было. Вы ведь обещали мобильную организовать.

     —Весь вопрос в деньгах. Ты обещал 80 тысяч долларов.

     —Это не ко мне, а к президенту РКК, ведь он распоряжается финансами. А в чем срочность такого совещания?

     —Мог бы предупредить, что не можешь приехать. Тебя ждали, — не отвечая на вопрос, бросил обвинение Кузнецов. — Вот у меня заключение о запуске. Здесь сказано, что оно справедливо после выполнения ряда мероприятий.

     —Конечно. Мы их все выполнили, закрыли актами и сдали секретарю Госкомиссии. Если интересно, могу взять и показать.

     —Покажи.

     Посмотрев акты, Кузнецов сказал:

     —Мы поставим вопрос на коллегии. Почему вы скрыли, что при пуске «Астры-1К» вы подсунули доработанный блок и не сказали Госкомиссии.

     —Мы доложили, что все замечания учтены в установленном порядке. При изготовлении блока всегда есть замечания и отступления. Меняем или прибор, или клапаны. Известна процедура, как это делать. Так мы и действовали.

     —А отсутствие инспекторских групп?

     —А это — вопрос к Генеральному. Если скажет, пусть наблюдают. Только не понимаю, какую ответственность они несут?

     Спор об инспекторских группах был не в первый раз. Созданные на космодроме структуры из бывших военных нужно было чем-то занять. Вот и придумывали такие группы. Хотя ответственность была четко определена документами, кроме головной боли, эти группы ничего не приносили. Любое, даже незначительное замечание раздувалось до неимоверных размеров. А помочь решить его эти группы не могли, да и не умели.

     —Есть положение об инспекторских группах.

     —Повторяю. Это вопрос Генерального. Так что за вопрос совещания такой срочный, что нужно звонить моему Генеральному?

     —Ты расскажи все-таки, почему в прошлый раз двигатель не запустился при втором включении.

     —Так без схем трудно. Постараюсь на словах.

     Как мог подробно изложил суть вопроса. Выслушав все, Кузнецов сказал:

     —Все-таки мы поставим вопрос на коллегии об аварии и на севере, и при пуске «Астры-1К». Будем готовиться.

     Так и не понял, почему вечером был поднят такой ажиотаж. Ясно было только одно: не к лицу руководителю такого ранга устраивать нервотрепку людям, которые настроились на очень серьезную и ответственную работу. Так и до греха не долго. Кстати, это не первый случай, который замечен за этим руководителем.

     Кузнецов и Недайвода уехали. В комнате наступила тишина. Только из репродуктора доносились четкие доклады о штатном процессе подготовки.

     Вот пошла заправка и блока. Спустился в пультовую. Андрей Сорокоумов доложил, что все идет нормально. До старта осталось пять часов. Уж очень томительно тянется это время. В комнате слышны разговоры ни о чем: о погоде, о политике, анекдоты. О работе говорить не принято. Неожиданное сообщение по телефону принял заместитель командира В.Р. Томчук: самолет с заместителем командующего генерал-лейтенантом О.Г. Громовым совершил вынужденную посадку.

     После удачной работы на космодроме Плесецк О.Г. Громов летел на Байконур. И вот на 15-й минуте полета на высоте 900 метров на одном из двигателей начался помпаж. С ужасом представил себе эту картину.

     Двигателистам хорошо известно это явление. Двигатель идет в разнос, лопатки компрессоров и турбины веером разлетаются в разные стороны. Экипаж и пассажиры родились в «рубашках». Хорошо, что не были разрушены органы управления и топливные баки. Экипаж проявил просто героизм. Его профессиональные навыки и умные действия позволили самолету на одном двигателе вернуться на взлетную полосу. В таких случаях говорят: повезло. Мы обсудили эту ситуацию.

     —Не хотел бы я быть на борту такого самолета, — сказал командир. — Ведь предупреждал, что аэродром на Байконуре закрыт из-за гололеда. Как чувствовал! Гарантии на самолет не раз продлевались, в том числе и на двигатель. Но кому теперь докажешь? Сейчас стало просто: плати деньги, получи разрешение на продление сроков эксплуатации. Вот что получилось. Теперь потеря самолета. Где гарантии?! Хорошо, что все живы.

     Баранов сидел задумчивый: противоречивые чувства одолевали его. Накануне пуска такое ЧП.

     —Провести набор готовности разгонного блока, — голос репродуктора передал команду третьего.

     До старта осталось чуть больше часа. Это последняя операция с блоком на земле. Дальше он сам.

     —Провести набор готовности ракеты-носителя.

     Все, можно ехать на смотровую.

     Осталось только наблюдать за происходящим.

     По традиции командир зашел в пультовую ракеты, пожелал хорошей работы. Вышли. От яркого дневного солнца глаза заслезились. Время — 12 часов местного времени. Сажусь в автомашину к командиру.

     —Поехали на НП, — говорит, как бы приказывая командир.

     Неожиданная остановка. Спустило колесо. Нехорошее

     предзнаменование.

     —Будем надеяться, что это последняя неприятность, — ответил командир.

     На наблюдательном пункте довольно много машин. Погода не баловала. Не такой уж сильный мороз, но сильный ветер превращал его в лютый холод.

     В комнате при НП все лица — знакомые и у всех немой вопрос: «Как ты сработаешь?» А может быть, мне это уже кажется.

     Неожиданно в комнату вошел Генеральный конструктор КБ «Салют» А. Недайвода.

     —Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть. Ты обычно в бункере.

     —Хочу посмотреть, как летает разгонный блок, — не без сарказма ответил он мне.

     —Посмотри.

     Поднялись на смотровую площадку. Яркая вспышка и клубы желтоватого дыма под ракетой говорили, что полет начался. Вот громкий хлопок дошел и до нас. Ракета уверенно набирала высоту.

     —Двадцать секунд — полет нормальный.

     —Пятьдесят секунд — полет нормальный.

     —Семьдесят секунд — тангаж, рысканье в норме.

     —Сто двадцать секунд — есть запуск двигателей второй ступени.

     —Сто семьдесят секунд — есть сброс головного обтекателя.

     —Двести восемьдесят секунд — полет нормальный.

     —Триста двадцать секунд — есть запуск двигателей третьей ступени.

     —Теперь долетит, — говорю Игорю Додину, директору завода ракетно-космической техники Центра им. М.В. Хруничева.

     —Должна, — отвечает, а сам с напряжением слушает репортаж.

     —Есть отделение головного блока.

     —Все, теперь мы. — Резко поворачиваюсь и иду к своей машине.

     —Я приеду к тебе, — слышу вдогонку голос командира. Чувствуется, что он довольно сильно переживает за нас. Сразу из машины связываюсь с комнатой управления на площадке № 254.

     —Навигационная задача решена, средний переходник сброшен.

     Немного успокаиваюсь. Блок заработал. Доложил дежурному по предприятию о штатной работе ракеты и о исходном состоянии блока. Точно знаю, с каким нетерпением ждет информацию наш Генеральный.

     —Он просил тебя позвонить на мобильник.

     —Хорошо.

     По дороге дозвониться было невозможно. Дорога заняла минут сорок. До прихода в зону приема осталось минут пятнадцать. Напряжение достигает пика.

     И вот сообщение из Москвы. Они первые по приему телеметрии с блока.

     —Идем по целеуказаниям.

     Немного отпускает. Если есть прием по целеуказаниям, значит, антенны захватили блок в расчетной точке, значит, первое включение прошло штатно. Если бы не было приема, пришлось бы блок искать на другой орбите.

     —Ну, как? — Это уже подъехал командир космодрома.

     —Пока в порядке.

     —Когда следующее включение?

     —Примерно через два часа. Подождем.

     Несмотря на бессонную ночь, никто не покинул комнату управления. Подъехали генерал В. Ремишевский и А. Кузнецов. Они уже знали о первом включении. А вот второе!? Мы в прошлый раз на нем и споткнулись.

     В моем кабинете Кузнецов опять стал расспрашивать об аварии. Не выдержал. Позвал Сорокоумова.

     —Расскажи... — сам ушел в зал управления.

     Генерал В. Ремишевский с интересом наблюдал за работой операторов.

     —Все думаю, как в центре управления РБ организовать такое же рабочее место, как у вас.

     —Мы готовы помочь. По крайней мере все программное обеспечение можем подарить.

     —Да мы и заплатим. Подумаю, как сделать.

     Приближалось время второго включения. Сначала работают двигатели малой тяги, прижимая топливо к заборникам, а затем очередь за маршевым двигателем. Именно в этот момент в прошлый раз и произошла авария.

     На экране видно, как зажглись огни малых двигателей. До начала работы основного двигателя еще пять минут. Ох уж эти минуты!

     И вот на экране красное пятно под двигателем. Значит, он заработал. Красное пятно светится успокаивающе.

     Двигатель отработал штатно. Еще несколько минут и космические аппараты отделяются. А их вывели сразу три.

     Громкие аплодисменты, радостные лица, и все кинулись к телефонам. Вот уж действительно, «у победы много отцов». О том, как проходил запуск, дольше всех докладывал Генеральному директору Ю. Коптеву А. Кузнецов.

     —Ну что, пойдемте ко мне на обед, — предложил командиру и гостям.

     —Я не смогу. Поздравляю. — Командир стал прощаться. На нервной почве на лице генерала появились аллергические пятна. — Поеду в штаб. Нужно успокоиться. Завтра у меня очередной вывоз «Протона-М» на старт.

     За столом нас поздравляли и Ремишевский, и Кузнецов. Но главная награда для нас была работа блока.

     Доложил Генеральному, поздравил его с хорошей работой. Чувствовалось, как он ждал этого сообщения. Пожелал нам успехов на следующих стартах.

     Все, летим домой. И в который раз себя спрашиваю: «Что же ты так нервничал?» На это нет ответа.

     Казалось, как мало нужно чернил, чтобы поставить подпись. Одну не заметишь вообще, а другая перерастет в невидимую преграду. И никто не решится ее зачеркнуть. Так уж повелось, что подпись подчиненного — это одно, а начальника — это другое. Трудно проигнорировать подпись начальника, а уж подпись президента страны — кто решится? Вот чиновники и начинают подстраиваться под подпись. Придумывают новую логику в ее защиту и доказывают сами себе, что это не ошибка, а весьма дальновидная политика. И хотя по прошествии времени ситуация меняется, подпись продолжает работать. И какое нужно иметь мужество, чтобы прийти к президенту и сказать, что подпись себя изжила, что твой предшественник, мягко говоря, ошибся или его ввели в заблуждение. Ну, кто смелый? Таких нет. Вот и наше предприятие оказалось под прессом одной подписи президента под указом о том, что нужно разрабатывать носитель тяжелого класса.

     Обстановка в космическом секторе изменилась, а подпись действует. А на ее основании на выполнение этой программы направляются и средства, и ресурсы.

     Уже некому задать вопрос: «А для каких целей или задач делаете этот проект?» Ответа нет. Если раньше потребности страны были понятны, а необходимость их удовлетворения не вызывала сомнений, то теперь действует подпись. Объяснения простые — есть указ.

     Число запусков ракет резко сократилось. Ведь современные космические аппараты работают на орбитах несколько лет, некоторые даже более десяти, сегодня не нужно выводить тяжелые аппараты. Современные технологии позволяют сохранить выполнение аналогичных функций, уменьшив вес аппарата в 1,5—2 раза. В стране уже имеются два тяжелых носителя «Протон-К» и «Протон-М». Их-то загрузить в полной мере не можем.

     Нет, говорят нам: «Есть указ, нужно делать».

     Наше уважаемое Российское авиационно-космическое агентство вначале стояло в стороне. Смотрело, как Центр им. М.В. Хруничева на свои средства ведет разработку проекта по заданию Министерства обороны, как продает эксклюзивное право на коммерческое использование новой ракеты иностранной фирме. Но постепенно подпись заставила и их повернуться другой стороной. Это уже не пассивное созерцание, а поиск логики поддержки подписи.

     Не оказалось в нашем агентстве смелых хотя бы задать вопрос: «А зачем мы вкладываем огромные средства? Что за необходимость?» Ведь можно решить все и по-другому. Руководство Министерства обороны и нашего агентства созывают совместный научный совет, где заслушивается вопрос о состоянии перспективного развития средств выведения, а проще говоря, о необходимости создания новых ракет.

     В докладе Генерального конструктора Центра им. М.В. Хруничева Анатолия Недайводы не нашлось доводов в пользу носителя тяжелого класса. Так, рассказал о разработке клапанов, корпусов ракет. Зато выступление представителя от РКК «Энергия» содержало подробный анализ задач, решаемых на разных орбитах, тенденции развития современных космических аппаратов, аппаратов, создаваемых по государственным программам. Автоматически прозвучал вывод: «Сегодня неактуально создавать еще один тяжелый носитель».

     Как пример, провал с тяжелыми носителями Н-1, «Энергия» и «Энергия-М». Их судьба печальна, для них не нашлось применения. А средства вложены немалые.

     Безусловно, говоря о носителях тяжелого класса, всегда подразумеваем достижение геостационарной орбиты. Ее преимущества очевидны. Спутник как бы висит в одной точке на небосводе, поэтому и телевизионные антенны смотрят в одну точку. В этом позволяют убедиться «тарелки» антенн на домах. А есть ли альтернатива тяжелым носителям? Анализ конструкции аппаратов и проработки показали, что альтернатива есть. Нужно модернизировать ракету «Союз», и на ближайшее десятилетие вопрос будет закрыт.

     Человек техники без труда поймет написанное. Но подпись работает. Решение объединенного совета не выходит в свет в течение полугода. А средства на никому не нужное направление все тратятся и тратятся.

     Много высоких руководителей страны приезжало к нам в организацию. Слушали, спрашивали: «Вы еще не перешли Рубикон?» Услышав в ответ «нет», уезжали и забывали. Кто пойдет исправлять подпись? Не лучше ли плыть по течению?! А вдруг...? Где же выход?

     А выход один — нужна другая подпись!

     В книге «Целевая орбита» я немного коснулся темы создания ракет под условным названием «Аврора». Эта ракета представляла собой дальнейшую модернизацию известной ракеты «Союз». По внешнему виду они были очень похожи. Отличия, в основном, сводились к увеличенным запасам топлива, да и двигатель второй ступени стал «помощнее». Разрабатывали этот проект по заказу одной австралийской фирмы. Создавали проект не только ракеты, но и космодрома на острове Рождества, что в Индийском океане. Есть еще остров Рождества в Тихом океане недалеко от условного места, откуда проводит запуски спутников компания «Морской старт» (See Launch). Остров Рождества принадлежал Австралии, хотя находится около Индонезии. Сразу вспоминаешь Робинзона Крузо. Только вокруг не видно других островов. Остров небольшой, в длину всего километров 20. А поперек около 15 километров. Вот в таком райском месте австралийский предприниматель Девид Квон решил построить космодром, для чего организовал «Азиатскую Тихоокеанскую космическую компанию»(APSC).

     Долгие мытарства по свету привели его в Россию, в Росавиакосмос. Там рекомендовали самарское предприятие ЦСКБ «Прогресс», выпускающее ракету «Союз», а для разработки стартового устройства — КБ общего машиностроения им. академика В.П. Бармина. Около двух лет шли проработки. Не одна делегация из России побывала на острове. Но дело двигалось медленно.

     В это время в РКК «Энергия» родился другой проект — ракетно-космический комплекс «Ямал». Дело в том, что на нашем предприятии был создан космический аппарат тоже под названием «Ямал» — спутник для связи. Масса его равнялась 1340 кг. Но не было дешевого носителя, который мог бы его вывести на геостационарную орбиту. Носитель «Протон» был для него избыточен, а значит, и дорогим. Хорошо, что было сразу заказано два аппарата. Вот их первый запуск и обеспечил носитель «Протон». Один аппарат заработал на орбите, а другой был потерян из-за неисправности. Обидно, конечно, но ничего не поделаешь.

     Так вот, нужен был носитель всего для одного аппарата. И такой носитель мог быть создан за счет модернизации хорошо зарекомендовавшей по надежности ракеты-носителя «Союз». Изменения потребовались только на второй ступени: увеличить объем баков и тягу двигателя. Двигатели нашлись. Еще для лунной программы был создан двигатель НК-33, который хорошо зарекомендовал себя, причем на складе их скопилось около сотни. Пришла в голову мысль об их использовании. Так родилась ракета-носитель «Ямал». (В книге «Целевая орбита» об этом рассказано подробно.)

     Мы предложили этот проект австралийцам, и к нашему удовлетворению он был принят. Смущало только одно: будут ли у австралийцев деньги на его реализацию. Время шло. Эскизный проект комплекса был выпущен. Техническая сторона уже не представляла трудности. Поменяли только название ракеты. Назвали ракету для австралийцев «Аврора». Контракты, а их было всего четыре: на создание космодрома, ракеты, на маркетинг и на услуги по запуску ракет, были подписаны. А вот финансирование буксовало. Постепенно угасал и интерес к этой теме.

     Всегда обидно, когда работаешь на «корзину». В нашем понимании это означает, что тратишь свои мозги, напрягаешься, разрабатываешь документацию, а затем это оказывается никем не востребованным. Да еще нужно учитывать политическую ситуацию в стране. Вот о последнем хотелось написать подробнее.

     Во времена Союза наше государство жило за так называемым железным занавесом. Контактов с капиталистическими странами практически не было. А уж нам, работникам ракетной промышленности, вообще было трудно себе представить контакты с иностранцами — запрещалось даже находиться с ними в одном общественном месте. Но если вдруг такое случалось, то об этом следовало немедленно доложить в соответствующие органы. Шло соревнование социалистической и капиталистической систем. И наши успехи в космонавтике давали возможность политикам говорить о преимуществах отечественной системы.

     Наше государство слишком политизировано, особенно в том, что касается авиации, ракетостроения, атомной промышленности. Отношение к этим отраслям было самым внимательным. Любые наши предложения находили понимание у руководства страны. Средств не жалели, особенно когда создавалась система «Энергия — Буран». Хорошо помню, как начальник планового отдела Антонина Павловна Отрешко умоляла заключать как можно больше договоров и контрактов. «Могут срезать финансирование», — повторяла она на оперативках. Мы придумывали новые темы исследований. И пусть они нужны были не сиюминутно, а для научного задела на будущее. Думаю, это была политика государства: через авиацию, ракетостроение подтянуть общий уровень промышленности. В те времена нам не было знакомо понятие «конкуренция». Мы выполняли задания, которые спускались сверху, или, как тогда говорили, «задания партии и правительства», и выполняли их неплохо. Каждого из нас переполняла гордость за нашу технику, за наше сильное государство. Одним словом, патриотизм был настоящим, а не показным.

     Сравнивая те, теперь уже давние, времена с сегодняшней ситуацией в стране, просто диву даешься. Куда делось все хорошее? Думаю, что нет ни одного идеального политического строя. В любом, даже совершенном, есть свои изъяны.

     Жили при социализме, перешли в капиталистическую формацию. Но зачем уничтожили хорошее?

     Мы были самой читаемой нацией в мире, а значит, и образованной. Да и читали мы не бульварные детективы, а в основном классиков русской и зарубежной литературы. Нас поражало, что иностранцы, которых мы спрашивали, знают ли они Драйзера, Твена, смотрели с удивлением. А уж о русских писателях и спрашивать было нечего. Теперь можно не спрашивать и у нашей молодежи.

     Мы сами уничтожили лучшее в мире образование, которое давали в школах, институтах. Довели до черты бедности наших преподавателей и не задумываемся, что они — творцы нашего будущего. Как они могут растить патриотов страны, которой руководят олигархи, когда самим надеть нечего?

     Кого будет защищать юноша, придя в армию? Президентов наших частных компаний? Гусинских, Березовских, Абрамовичей? Ведь с их, теперь уже личными, капиталами все равно, в какой стране жить. Вот и задумываешься после этого. Мы сами отдали недра в частные руки, а теперь сетуем на повышение цен на энергоносители.

     Нас заставили жить в мире переменных величин, ни о какой стабильности речи нет. Но самое главное — у нас отняли будущее, к которому нас готовили долгие годы, сегодня ни один человек не сможет сказать, что с ним будет завтра. Ведь у нас отняли социальную защиту государства. Теперь можно услышать реплику: «Государство нас бросило». И это недалеко от истины.

     Может, с тем, что написано как крик души автора согласится не каждый, но это лишний раз говорит о том, что наше общество раскололось на богатых и бедных, на имущих и неимущих, на олигархов и нищих.

     Дальше говорить об этом не хочется. Наше предприятие стало не исключением. Пришлось думать, как приспособиться к такой ситуации. Воспитанные долгие годы думать по-государственному, мы разработали концепцию развития ракетной техники в стране. Посетили головные институты, генеральных и главных конструкторов и совместно с ними направили свои предложения в Росавиакосмос. Но чиновников голыми руками не возьмешь. Тут же дали команду разработать еще несколько вариантов концепций. Короче, тихо похоронили документ (как тут не вспомнить советское время).

     Как нельзя кстати военно-космические войска объявили конкурс на создание новой ракеты тяжелого класса, которая могла бы заменить ракету «Протон». Но пуски новой ракеты должны быть с российского космодрома Плесецк. Включились в этот конкурс. Тема называлась «Ангара». Наш проект предусматривал создание блочного варианта ракеты, а основного нашего соперника Центра им. Хруничева — моноблочный. Никакие доводы в пользу блочного варианта не приняли во внимание, а чисто конъюнктурные соображения определили выигрышным вариант Центра им. Хруничева. Вскоре организаторы конкурса оказались работниками Центра.

     Все встало на свои места, но самое интересное, что после объявления о победе, выхода постановления правительства и указа Президента разработку новой ракеты Центр им. Хруничева стал вести по блочному варианту. Вот те раз!

     Прошли годы, проект «Ангары» буксовал, так как требовал немалых средств. Космические аппараты резко изменились. Они стали существенно легче и долговечней. Но указ и постановление делали свое дело. Средства тратились, но выхода не было. Через восемь лет даже в макетном виде нельзя было увидеть облик новой ракеты, не говоря уже о готовности стартовых средств.

     Это побудило наших специалистов снова и глубже проанализировать государственные программы, и результат не заставил себя ждать. Главный вывод состоял в том, что необходимости в новом тяжелом носителе класса «Протон» не было. Все задачи можно решить ракетами среднего класса типа «Союз». Вот так потихоньку и подошли к новому проекту «Онега».

     «России нужен независимый доступ в космос» — этот лозунг придумали, когда Казахстан стал другим государством. Не важно, что президенты наших стран подписали договор об аренде космодрома Байконур сначала на 20 лет, потом на 50. Неважно, что с энергетической точки зрения Байконур существенно выгодней российского космодрома Плесецк, что под Архангельском. Кому-то было выгодно продвигать этот лозунг. Ракеты, запущенные с космодрома Плесецк, до геостационарной орбиты не дотягивали. Это и было главным, когда говорили о независимом доступе в космос. Проект «Ангара» и ставил своей целью доставить на такую орбиту примерно 3 т грузов с космодрома Плесецк, как это делала ракета «Протон» с космодрома Байконур. Новая ракета, безусловно, требовала и новых стартовых сооружений, а это дополнительные деньги, и немалые, соизмеримые с затратами на создание новой ракеты, может, даже больше. Получить такой заказ от государства — просто мечта. Неважно, что финансирование предполагалось за счет коммерческих денег (об этом оповестили весь мир), даже продали эксклюзив иностранной фирме на коммерческое использование будущей ракеты. Госзаказ есть госзаказ! Тем более, что есть указ Президента. Неважно, что облик поменяли, но название сохранили.

     Техника не стоит на месте. Ее развитие порой трудно предсказать. Думали ли люди прошлого об электричестве или атоме? А новое направление в электронике? На сегодня можно только констатировать, что каждые 3—4 года происходит обновление электронной базы. Посмотрите на мобильные телефоны, компьютеры, телевизоры, и вы сами убедитесь. Если раньше связные спутники имели массу около 3 т, то при тех же функциях они «похудели» в два раза. Вот почему для тяжелых носителей не находится актуальных применений. Даже для «Протона» с трудом набираются два-три пуска российских спутников в год. А тут идет разработка нового тяжелого носителя. Задач то нет. Отсюда и хромает проект «Ангара». Все лозунги с экрана телевизора, даже высочайших руководителей, не поправят это дело.

     Примеров много. Носитель Н-1, как говорилось, закрыли, так как он не летал, закрыли и носитель «Энергию», хотя он хорошо летал, а носитель «Энергию-М» закрыли еще в стадии разработки — нет задач!

     Давай создадим новый носитель, на Байконуре он заменит «Протон» — так появилась новая тенденция. Уже забыли о Плесецке. Почему-то забывают, что при редких пусках всю инфраструктуру космодрома нужно содержать, а это немалые средства.

     Отношение государства к ракетной технике стало, мягко говоря, нейтральным. Летают, запускают, ну и слава богу. Не стало больше политического аспекта, а экономический эффект нужно было доказать. Да и денег у государства не стало. Куда делись?!

     В РКК «Энергия» им. академика С.П. Королева детально проанализировали все космические программы и гражданского, и оборонного назначения. Оказалось, что все задачи в космосе можно решать спутниками, в два раза меньшими по массе по сравнению с созданными в 80-е годы. Вывод напрашивается сам собой: ракеты-носители среднего класса не потеряли своей актуальности. А наличие множества работающих стартовых позиций делают их привлекательнее со всех точек зрения, и экономической, и эксплуатационной. Готовы специалисты по обслуживанию и обеспечению запуска.

     Безусловно, хорошо зарекомендовавшие надежные носители требовали модернизации, и в первую очередь системы управления. Ведь электроника, как уже сказано, ушла далеко вперед. И конечно, нужно было повысить энергетику ракет так, чтобы запускать их с космодрома Плесецк. Как сказал мой коллега из ЦНИИМаш Владимир Вахниченко, «большей глупости, чем летать на геостационарную орбиту из высоких широт, трудно придумать». Но именно такая задача и ставилась. Вы помните — «независимый доступ в космос»?

     Расчеты показали, что если на верхних ступенях применить водородное топливо, то задача решается космическими аппаратами с приемлемыми массами. Для этого можно использовать существующие ракеты «Союз», которые необходимо было только доработать для приема и заправки ракет водородным топливом. Ведь для ракеты требовалось всего-то 7 т такого топлива. Производство его налажено в Загорске у моего друга Макарова Александра — директора НИИХИММаш. Двигатели по заказу американцев завершали отработку в Воронеже у Владимира Рачука — Генерального конструктора КБ «Химавтоматика», система управления уже хорошо зарекомендовала себя в ракете «Зенит», и Генеральный директор Ефим Межирицкий уверен в ней.

     Все говорило в пользу модернизации ракеты «Союз». Практически, как говорят, «задаром» получаем новое качество. Название дали ракете «Онега».

     Конечно, трудно объединить все ракетные предприятия под флагом такой ракеты. Но попытка не пытка.

     Первый звонок сделал Недайводе в Центр им. Хруничева. Тот пригласил:

     — Приезжай, потолкуем.

     Поехал.

     Персональный вход Генерального был закрыт. Звонок. Нас уже ждали. Дверь открылась, на лифте достигли четвертого этажа. Приемная Генерального конструктора поражала богатством отделки. Приветливая секретарь предложила пройти. Кабинет не уступал приемной по модерну. Правда, подумалось, как можно в нем работать. Пустить пыль в глаза — это запросто, а провести совещание мне показалось проблематичным.

     —С чем пожаловали? — с улыбкой приветствовал нас Анатолий.

     —Да вот с предложением объединить усилия и сделать для России новую ракету. А то летаем на старье.

     —Хорошая мысль. И все же?

     —Есть проект модернизации «семерки». Мы назвали проект «Онега». Вы разрабатываете «Ангару», и первым этапом отрабатывается для нее универсальный модуль.

     —Заманчиво, и что?!

     —Использовать его как вторую ступень, немного поменяв геометрию.

     —И что будет?

     —Будет вот что. Вы отработаете свою двигательную установку, не только двигатель, но и систему наддува, и систему опорожнения баков, и всю пневмогидросхему.

     —Заманчиво.

     —Вот подготовил решение о совместной проработке варианта использования вашего модуля в ракете «Онега».

     —А что. Я согласен. Где подписать?

     Я был просто поражен этим быстрым решением.

     —Ведь это только проработка, — уточнил Анатолий. — Вы же совместно с Самарой работаете?

     —Конечно. Это решение обязательно согласуем и с ЦСКБ «Прогресс», и с НПО «Энергомаш». Думаю, что будет понятно.

     Анатолий размашисто подписался.

     —Пойдем туда.

     Он показал на комнату отдыха.

     Зашли. После приемной и кабинета отделка уже не так била по глазам. Деньги за мебель были отданы не малые. Видно, доходы от коммерческих проектов позволяли «жить красиво».

     —Виски, коньяк, водка, вино? — предложил Анатолий.

     —Немного можно, мне еще нужно вернуться на работу.

     —Но мы же не будем злоупотреблять, а такой документ можно и обмыть.

     Разговор перешел на отвлеченную тему. Минут через десять уже ехал в Королев.

     Позвонил своему другу Владимиру Нестерову. Начальнику управления Росавиакосмоса по средствам выведения такое решение, думаю, было интересно.

     —И Анатолий подписал? — удивился Владимир. — Вот молодец! Сразу видно, что у него государственное мышление. Мы такое решение с удовольствием поддержим.

     Послали решение по факсу Д.И. Козлову в Самару и Б.И. Каторгину в Химки. Положительные ответы пришли сразу.

     Оставалось получить подписи Ю.П. Семенова, А.А. Медведева и утверждающую резолюцию Ю.Н. Коптева, Генерального директора Росавиакосмоса.

     Как нельзя кстати проходило собрание акционеров нашей организации. В перерыве Юрий Николаевич подозвал меня.

     —Мне Нестеров говорил о каком-то решении об «Онеге». Это правда?

     —Правда.

     —Где оно?

     —У меня.

     Достал решение. Он внимательно посмотрел на подписи, а затем с еще большим вниманием прочитал решение.

     —Замечательно. Оформляй дальше. У меня возражений нет. Я подпишу.

     —Мы еще не докладывали детально об этом нашему Генеральному.

     —Так доложите.

     На следующий день утром у Генерального наряду с другими документами показываю решение об «Онеге».

     В это время вошел его первый заместитель Н.И. Зеленщиков.

     —А, это то самое решение.

     Он знал о нем еще до моей поездки к Недайводе.

     —Да.

     —Юрий Павлович, это нужное решение. Что мы все время ссоримся? Нужно объединиться, только дело выиграет.

     Генеральный внимательно прочитал решение. Задумался. Потом неторопливо сказал:

     —Может, так и надо.

     Какая будет реакция Генерального на этот документ, предположить было трудно. Мог и «вставить» за такие предложения.

     —А вы не могли бы первым подписать это решение, до Медведева?

     Генеральный недоуменно посмотрел на меня.

     —Я дважды говорил с ним. Он, кажется, понимает.

     —Думаю, это будет хорошим шагом в преодолении напряженности, — вставил Н.И. Зеленщиков. — Давайте будем выше наших амбиций.

     Юрий Павлович задумался. Конечно, нехорошо было ему, академику РАН, ставить подпись первым, да и по возрасту руководитель Центра им. Хруничева годился ему в сыновья. Наступила тягостная минута.

     Как бы все взвесив, Генеральный взял ручку и размашисто подписал.

     Для меня это было хорошей поддержкой, но и накладывало определенные обязательства перед Генеральным.

     Договорился с Генеральным директором ГКНПЦ им. МВ. Хруничева А.А. Медведевым о встрече.

     —Приезжай к десяти часам. Для тебя выкрою время. Сам понимаешь дел невпроворот.

     Поехал.

     Приемная комната у Медведева обставлена всем необходимым, отметил только что у секретаря хороший компьютер.

     —Александр Алексеевич задерживается. Просил подождать. Скоро будет, — обрадовала меня секретарь.

     Вышел в коридор. Встретил своих старых знакомых. Когда то они работали у нас на предприятии. Анатолий Нестеренко пригласил к себе в рабочую комнату.

     —Пойдем посидим. Задержка может быть непредсказуемой.

     —Это точно, — соглашаюсь с ним.

     Присели, вспомнили старых товарищей по работе, вспомнили, как напряженно работали над лунной программой. Разговор был о самом общем, и ни слова о цели моего визита, хотя точно знали, зачем я приехал.

     Неожиданно минут через десять звонок секретаря пригласил меня к Генеральному директору.

     —Привет, — Александр встал из за стола и подал руку — С чем пожаловал? Думаю, с чем-то интересным. Ты просто так не приедешь, — задал вопрос и как бы сам на него ответил. — Ничего, если я сяду на свое рабочее место? А то устанешь вставать от звонков.

     Он прошел за свой рабочий стол. Снял пиджак и повесил его на спинку кресла.

     —Как жизнь? — начал он, как бы задавая тон разговора.

     —Да вот, с хорошим предложением приехал. Пора объединить нам силы по проекту. Привез решение о совместных разработках ракеты среднего класса.

     —Это об «Онеге», что ли?

     —Назвать можно как угодно, не в этом дело. Вы разрабатываете «Ангару» на основе универсального модуля, который мы хотим установить в виде второй ступени на ракету типа «Союз». Это будет и первым этапом отработки вашего модуля. Старты есть, модернизируем старты «Союза» и готовы. Водородные двигатели у Рачука на выходе, да и у Каторгина дела с вашим двигателем идут неплохо. Первую ступень возьмем от «Союза» — все четыре блока. Дмитрий Ильич Козлов согласен. Он уже подписал решение, и Борис Иванович подписал, так что слово за вами.

     —Все хорошо, только название мне не нравится. Вы уже «засветили» это название. А я обещал Президенту «Ангару».

     —Да причем тут название.

     —Если «Онега», то вы головные, это уже всеми принято.

     —Давайте другое название, и будем делать при головной роли Росавиакосмоса.

     —Так не бывает.

     —Почему же?

     —Должен быть один главный конструктор.

     —Так кто же главный конструктор «Ариана-5» или на морском старте? Я что-то не знаю. Каждый делает свое дело. Создали основной документ, определили границы каждого, и работай.

     —Но кто-то должен все увязать.

     —Конечно. Вот мы с норвежцами, американцами и украинцами сели за стол и определили совместно облик наших средств: и ракеты, и платформы, и судна. Генеральный КБ «Южное» вначале тоже не понимал. Споров было много.

     —Но это было при готовой ракете, а вы предлагаете проектировать ее вместе.

     —Хорошо. Если так, то кто, по-твоему, главный конструктор ракеты «Зенит-3», — продолжал свои доводы.

     Медведев не ответил. Он понимал, что все сделать можно, но под чьим флагом: Центра им. Хруничева или РКК «Энергия». В этом и был вопрос.

     —Кстати, мы это уже прошли с ЦСКБ и договорились, кто что делает, а головной том утверждают оба генеральных: и Козлов, и Семенов. И надо отдать должное нашему, он первый переболел манией величия. Так и здесь, утверждать первый том эскизного проекта будут три генеральных. Не вижу ничего в этом плохого.

     —Да, но название «Онега» все связывают с вашим предприятием.

     —Давайте поменяем название.

     —Это сложно.

     —Не вижу ничего сложного.

     —Во мне сейчас борются два человека. Один технарь, другой руководитель. Конечно, с техникой так можно работать. Но как руководитель согласиться не могу. Мы конкуренты.

     —Это в чем и когда стали? Когда вы за коммерческие деньги создали свой разгонный блок «Бриз-М»? Да он еще плохо летает, многие говорят, что и не полетит. Я всегда был другого мнения. Ты помнишь наши споры о том, как работают принципы Циолковского? Конечно, по энергетике ваш разгонный блок проигрывает нашему. Наверстать проигрыш можно за счет конструктивного совершенствования, но до определенных запасов топлива. То, что блок будет создан, у меня сомнений не было. Да и летать вы его научите, не сомневаюсь.

     —Спасибо.

     —Но с точки зрения предприятия это, наверное, хорошо. А с точки зрения государства? Не лучше ли вложить деньги в новый носитель и сделать его совместно? Ведь со временем мы и этого сделать не сможем. Мы просто растеряем кадры.

     —Да, есть трудности. Но меня как руководителя беспокоят мои обязательства Президенту. Вот недавно мы побывали в Иркутске.

     —Видели по телевизору.

     —И там я твердо обещал Президенту, что «Ангара» будет. И я сдержу слово. В 2003 году полетит.

     —Очень сомневаюсь.

     —Можешь не сомневаться, полетит.

     —Не хочу комментировать.

     —А теперь представь себе, что мы начали делать сначала «Онегу». Это что, я врал Президенту.

     Внутри меня росло недоумение, переходящее в негодование. Такое впечатление, что мне сказали «вон». Я смотрел на молодого руководителя очень серьезной и солидной ракетной фирмы и спрашивал себя: что же руководит им? Апломб? Или уже далеко зашедшие обещания, которые трудно выполнимы?

     —В поездке мы много говорили о перспективах развития ракетно-космической техники. И знаешь, Президент понимал меня. Он очень эрудирован. Ты же знаешь, что Путин пригласил с собой не только меня. Ему хотелось в эти короткие дни отдыха получить информацию из первых уст основных руководителей ракетной, атомной и других отраслей.

     Разговор перешел к бесконечной теме.

     —Хорошо, ты знаком с Президентом. Он разумный человек. Так давай пойдем к нему и объясним ситуацию. Все же логично.

     —Я не буду трепачом перед Президентом.

     —Так, хорошо. Но ведь мы же не меняем твоего обещания, речь идет лишь о совместной проработке.

     —Я и этого не могу сделать. Это будет свидетельствовать о моей неуверенности.

     —Чего-то я не понимаю.

     —В государственных программах прописана «Ангара», а не «Онега». Я обязан выполнять государственную программу.

     —Но есть же программа «Русь», так и «Онега» может идти по государственной программе.

     —Мы конкуренты, и об этом не надо забывать.

     —Мы нищие конкуренты, я понимаю конкуренцию, когда оба предприятия твердо стоят на ногах и хотят получать хорошую прибыль. А конкурировать на стадии разработки смешно.

     Разве плохо если совместный проект приносит прибыль нашим предприятиям. Мы живем не в богатой Америке. Это там даже транспорт не предоставят, чтобы доехать до конкурентов.

     Действительно, сам был свидетелем того, что в мае 1995 года вместе с Генеральным Ю.П. Семеновым и его заместителем В.П. Легостаевым прибыли на фирму «Рокуэл»: провели переговоры, а затем должны были поехать в другое место Лос-Анджелеса, на фирму «Боинг», на переговоры по поводу «Морского старта». Попросили транспорт.

     —К сожалению, мы не можем выделить вам машину. У нас это не принято и не положено.

     Пришлось вызвать такси.

     —Мы же с вами ходим вместе под одним «хозяином», — продолжал свою мысль. — Это Росавиакосмос. Наш контрольный пакет находится у них, а вы — полностью государственное предприятие.

     —Но есть еще и Президент, — ответил Медведев.

     Понял: он намекал на то, что его назначение шло через

     Президента России.

     —Да Президент будет только рад, что появится новая современная ракета.

     —Я все сказал.

     —Что будем делать?

     —Оставь решение, я должен посоветоваться.

     —С Президентом? — спросил усмехаясь.

     —А может, и с ним.

     —Решение в одном экземпляре. Попроси снять для меня копию.

     —Нет проблем.

     Секретарь принесла мне копию моего решения. Хорошо, что есть ксерокс, копию сняли быстро.

     —Сколько ждать результата совета?

     —Я позвоню.

     На том и расстались.

     Смутное чувство тревоги и стыда охватило меня, когда сел в машину. Водитель Саша, видя мое состояние, до самого предприятия не обмолвился ни словом. Меня терзало то, что я не смог сделать очевидного — организовать совместную проработку — и тем самым подвел своего Генерального. Он первым поставил подпись, как бы под мою ответственность. А теперь выходило, что более молодой руководитель ткнул его носом.

     По приезде доложил Юрию Павловичу, что есть сложности в подписании решения. Он выслушал и положил трубку.

     Прошло примерно два с половиной года. Сгорели все сроки проекта «Ангара», да и дело далеко не продвинулось, даже не появилось стендовое изделие, но и с проекта «Онега» мы чувствовали постоянное торможение и у военных, и в Росавиакосмосе. На словах все «за», а необходимых документов нет. Даже решение совместного НТС Росавиакосмоса и Космических войск так и не вышло. Хотя заседание (которое, кстати, переносилось и переносилось в течение года) прошло более девяти месяцев назад. Вот и подумаешь, какие силы вершат нашими судьбами. Но мы оптимисты. Надеемся и работаем, зная, что ни один труд не пропадет зря.

     Все неизвестное нам, людям, кажется более значимым. И чем таинственнее для нас какие-то явления, тем больше веры им, чем услышанным или увиденным в обычных условиях. Мы невольно хотим верить всяким колдунам, экстрасенсам, предсказателям только потому, что они говорят на непонятном языке. Вроде бы и по-русски, а смысл теряешь. Порой часто ловишь себя на мысли — может, это только я не понимаю, о чем идет речь, — и киваешь в знак согласия с разглагольствованиями собеседника и хочешь верить ему. Но трезвый твой ум говорит о другом.

     Мы часто внимательно слушаем незнакомого собеседника и слышим его, а своего друга или соседа не слышим, а уж подчиненного тебе сотрудника вообще не воспринимаем. Мы считаем, что его слова — все чушь, мы лучше знаем и лучше понимаем. К тебе тоже отношение руководства аналогично. Так что все в какой-то мере бывают в этих двух ситуациях. Порой реплика со стороны решает вопрос у твоего начальства быстрее, чем твои убеждения и доказательства в течение нескольких недель. И если это решение идет от вышестоящего начальника, то твой вопрос решается моментально.

     Мне самому приходилось организовывать такие реплики.

     Еще в мою инженерную бытность работал над лунной программой. Заместитель нашего главного конструктора Константин Давыдович Бушуев, очень эрудированный, высокообразованный человек, постоянно был занят. И мы понимали это. Ведь на его плечах лежала пилотируемая программа, пуски шли один за другим. Наш проектный отдел был как-то в тени. «Прорваться» к Бушуеву, а тем более доказать, что нужно срочно решить технический вопрос было не просто. Даже по телефону секретарь оберегала его от текущих звонков. А когда он стал директором программы «Союз — Аполлон» от Советского Союза, наша жизнь стала еще труднее.

     Хорошо, что нашими смежниками были коллеги из КБ «Южное». Мне по долгу службы часто приходилось бывать в Днепропетровске. Вот, чтобы решить тот или иной вопрос, организовывал звонки нашему шефу от руководства этого КБ. По приезде из Днепропетровска Константин Давыдович сразу вызывал, и то, что долго ждало своего часа, решалось за одно посещение кабинета. Бушуев внимательно слушал, задавал вопросы и тут же, если согласен, подписывал решение или протокол.

     Таких жизненных случаев было много. Порой самому приходилось выручать сотрудников, попавших в тяжелую ситуацию. Небольшая реплика-подковырка, и отношение к твоему товарищу со стороны его руководителя меняется.

     Советы незнакомца мы ценим больше, чем совет друга, хотя понимаем, что друг плохого не посоветует.

     В семейных делах аналогично. Мы порой удивляемся, что наши наставления и советы дети не воспринимают, а вот совет своего сверстника для них значим. Мы вкладываем в свои слова всю логику убеждений, пытаемся на собственном примере подсказать, как лучше выйти из той или иной ситуации. Я часто беседую с сыном. Хорошо понимаю, что он уже взрослый, что у него своя семья, своя жизнь. Но он не может понять, что для родителей он всегда маленький. Исчерпав свои доводы, я говорю ему: «Как ты думаешь, отец может советовать плохое сыну?» Подумав, он соглашается, но по его виду понимаешь, что вопросов у него осталось много. Проходит время, и как приятно слышать, его слова: «Отец, а ты был прав».

     На работе от начальника таких слов не услышишь. Работают три правила:

     1)начальник всегда прав;

     2)если начальник не прав, то смотри пункт первый;

     3)первый и второй пункты обсуждению не подлежат.

     Вот так-то.

     Проходит время, и ты по-новому осмысливаешь мир. То, что казалось вчера значительным, сегодня уже кажется мелким. Недаром русская пословица гласит: «Утро вечера мудренее». Так и у нас, ракетчиков, часто бывает, что переживаешь, как пройдут очередные испытания, волнуешься каждую секунду полета о том, что происходит на борту ракеты, и мысленно бежишь впереди событий, представляя себе, что должно произойти в следующий миг. Вот он прошел, все в порядке, а мысли снова опережают события, сейчас запуск второй ступени. Промелькнуло. Сейчас сброс головного обтекателя. Промелькнуло. А мысли все ускоряют ход. Вот наступил миг отделения второй ступени. Прошло. Выдох. Заработала третья ступень, и снова защемило сердце. Ждешь конца работы и слов «Есть отделение космического головного блока». Те, кто занимался ракетой-носителем, обмякают. Они сработали. А те, кому еще нужно довести космический аппарат на геостационарную орбиту, напрягаются еще сильней: теперь вся ответственность на них. Им терпеть еще шесть часов. До высоты 36 000 км быстро не долетишь, хотя скорость более десяти километров в секунду. Даже по прямой нужно больше часа, а по переходному эллипсу уходит около шести. И, наконец, «Есть отделение космического аппарата» успокаивает ракетчиков. Теперь очередь за создателями аппарата. Ждать недолго. Но нервы, нервы... «Есть связь с аппаратом». Это уже награда всем участникам. Космический аппарат работает, он отвечает на позывные Земли и слушается ее команды.

     Первым поздравляют технического руководителя всего комплекса. Это в первую очередь его заслуга, что все сработано штатно, как задумано, все звенья в цепи оказались прочными, надежными и не подвели их создателей.

     Так и в жизни всегда есть место таким руководителям, которые хорошо понимают происходящее в их хозяйстве и четко корректирующими действиями, а может просто советом или указанием помогают своей системе работать без напряжения, планомерно и ритмично, тем самым добиваясь заметных успехов.

     Руководить процессом создания — это огромный талант, и руководитель тем хорош, что понимает все особенности этого процесса. Сразу вспоминается наш первый руководитель предприятия Сергей Павлович Королев, который прошел сам весь процесс создания самолета и ракет — от проекта, конструирования, изготовления, испытаний и, наконец, летной отработки. Он понимал все тонкости любого этапа производства и умел ставить перед своими соратниками, казалось, невыполнимые задачи. Вначале это казалось фантастикой: полет человека в космос, Луна, Марс Венера. Но все получилось. И это благодаря его упорству и знанию своего дела, великолепной организации процесса создания. Мы чтим полководцев А. Суворова, М. Кутузова, Г. Жукова. А если подумать, за что? Да в первую очередь за организацию, которую строили на основании детального анализа происходящего, и умело определяли свою стратегию, именно стратегию, которая опиралась на военную дисциплину и уверенность в людях, своих солдатах и офицерах, в их вере в своего командира и, главное, в любовь к Родине. Это и было залогом их успеха.

     Коснулся святого слова «Родина», и внутри все защемило. Сразу вспомнил детство. Глухую деревню на краю Рязанской области, родное село Ново-Чернеево. Прямо перед глазами всплыл теплый солнечный день, и мы, босоногие ребятишки, обгоняя друг друга, мчимся в жару на небольшое озеро Валдырка купаться. Вот наш проулок, в котором только что повесили «колокольчик» — репродуктор, и десятки наших мам и пап смотрят на него завороженно, хотя он издает только звуки, но голос Левитана: «Говорит Москва», с ни с чем не сравнимым тембром придает нам всем гордость за нашу столицу, за народ, за страну.

     Родина — одно слово, а сколько за ним кроется. Вдумайтесь! Мы всегда в долгу перед ней. И, думаю, каждый, став взрослым, хочет побывать на своей родной земле, в своей деревне, селе, городе, на так называемой малой родине. Вдохнуть этот упоительный с детства воздух и сделать глоток ключевой воды из колодца. Кажется, один вдох, один глоток — и ты восстановишь свои силы, отбросишь всю хандру и снова будешь в расцвете сил.

     Более десяти лет я не был на своей малой родине. Но мысли побывать там постоянно преследуют меня. Мы сами придумываем себе занятость и находим этому оправдание, но годы идут, идут так быстро, что мы в суете отодвигаем свои желания на задний план, да и просто забываем.

     После очередного запуска (я, как и в детстве, загадал: если пройдет все хорошо, поеду на Рязанщину) сел в машину и помчался в родной Шацк, в свою школу. Так захотелось посмотреть и вспомнить молодость. Родственников уже никого не осталось в этих краях. Так что районная гостиница была очень кстати. Познакомился с новым директором школы (это для меня он новый) Вячеславом Костиновым и главой администрации района Н. Муравьевым. Со мной приехал космонавт Александр Баландин, а поскольку недавно праздновали день космонавтики, была устроена встреча со школьниками. Интерес огромный. Дети впервые увидели живого космонавта, а рядом с ним выпускника их школы, уже седого профессора, который рассказывает о спутниках, ракетах и, как бы делясь своим жизненным опытом, говорит, что самое большое счастье — увидеть и гордиться плодами твоего созидания. Слушают внимательно. А потом состоялась беседа по душам с учителями. И здесь испытал просто шок, когда узнал, сколько получает учитель в школе, что ему приходиться еще и приторговывать своими пирожками на дороге, чтобы как-то выжить. Удручающее впечатление.

     Муравьев предложил съездить в родное село, в котором учился в начальной школе. «Они ждут», — сказал он, и мы отправились за 20 км от райцентра.

     Проехали поле, а вот показались лесные насаждения вдоль дороги и моя деревня, четыре часа ходьбы и осенью, и зимой, и весной. Каждую субботу туда и в воскресение обратно. К родителям за продуктами, обратно на квартиру и в школу, и так три года. Вот и начальная школа.

     Посмотрел на убогие классы, создалось впечатление, что здание школы не ремонтировали после моего окончания.

     —Может, попьем чайку, — приглашает молодая учительница, — пройдемте в учительскую.

     Заходим. На столе на блюдце печенье и конфеты, чашки, чайник.

     —Сколько получаете?

     —Пятьсот рублей.

     —Как же вы живете?

     —Так и живем. Огород помогает.

     Комок в горле. И это наша действительность. Это воспитатели нашего будущего. Кого же она воспитает, если сама....

     Далее — в семилетку, в село Высокое.

     —Школьники учатся в купеческом доме, там, где я когда-то учился.

     —И что, не думаете строить новую школу?

     —Думаем, — отвечает Муравьев. — Губернатор Любимов обещал помочь. Он свое слово сдержит.

     —Привез вам инструменты для поделок: электрический лобзик, точило и кое-что еще, — вручаю подарки директору школы.

     —Нам бы футбольных мячей, — говорит директор.

     —А что, девочки тоже играют в футбол? — Показываю взглядом на девочек.

     —Да, — дружно ответили девчонки.

     —В следующий раз непременно привезу.

     Визит на родину был коротким. На следующий день уехали в Москву. Горестное чувство одолевало меня всю дорогу. Из памяти не выходил и наш разговор с главой района.

     —Как с посевной?

     —Сеем потихоньку.

     —Что нужно, чтобы ускорить и завершить?

     —Да тысяч двести рублей. Топливо дорогое.

     —Всего-то, — вырвалось у меня.

     —Да, примерно

     Всего-то двести тысяч рублей, не долларов, а рублей, и в районе будут засеяны поля, а это хлеб, пшено, гречиха. Это то, что мы потребляем каждый день. Как же так: одни жируют и выбрасывают миллионы на развлечения, другие — для них же не могут засеять поля? Что-то тут не так. Дал себе слово ежегодно бывать на родине. Чем смогу, помогать моим землякам, и в первую очередь школам, вложившим в меня и моих одноклассников столько знаний, что с первого раза все поступили в институты.

     С каждым годом вижу, как постепенно налаживается жизнь, будто после войны. Но то было после Великой Отечественной, а сейчас после какой? Как в одночасье все стали бедными? В чем виноваты люди-труженики? Задаешь себе вопросы, и нет ответов.

     Четыре года регулярно посещаю свою малую родину. Очень медленно восстанавливаются хозяйства Шацкого района. Не перешли руководители района на фермерские хозяйства. А поставили во главе колхозов молодых энергичных людей, которые по-хозяйски стали вести свои предприятия.

     В один из приездов зашел к своему однокашнику Мише Сазонову (его односельчане уважительно величали по имени-отчеству — Михаил Иванович), и поведал он мне историю:

     —Совсем, думали, развалимся с этой перестройкой. Председатель запил, хозяйство забросил. Вот и предложили нам избрать нового молодого Александра Ширенина. И что ты думаешь. Заработал. Да так, что всех заставил работать. Всем сказал, что надеяться нужно только на себя. Сверху не помогут. Стали засеивать все поля, да еще и не хватает земли. Готовы брать ее у соседей. Как-то умудряется получать технику. На хорошем счету в районе. Его у нас чуть не забрали в район или в область. Ну, тут мы встали горой.

     «Не отдадим», — в один голос заявили селяне. Помнишь, как в фильме «Председатель». Не отдали. Дай Бог ему здоровья. Ведь хоть ожили.

     В правлении колхоза встретились с Александром. На вид лет сорок, крепкого сложения, немного лукаво-хитроватые глаза. Поговорили о жизни, и сразу почувствовал, что это его село, его колхоз, его район и его Родина.

     —Помогите уговорить губернатора сделать дороги в селе, остальное, как-нибудь, мы сами. И тракторы купим и комбайны, а вот дороги не потянем. Вы же хорошо знаете его.

     Действительно. Улицы села в дождь превращались в такое месиво, что даже трактору трудно проехать. Чернозем хуже глины. Хоть и плодородный.

     —Постараюсь, а вы сами обращались?

     —Да нам не совсем удобно, ведь он и так нам здорово помогает. Он хорошо понимает, что нужно. Скоро и газ дойдет до нас.

     —Вот видите, и дороги тоже будут.

     —Хочется побыстрей, поговорите.

     В селе отношение к земляку, который работает на космос, да еще привез с собой космонавта, самое уважительное, и, конечно, услышал слова благодарности от учеников за инструменты для урока труда и особо за мячи.

     Прошел еще год. Неожиданный звонок из села Высокое. Звонит директор школы

     —Вячеслав Михайлович, приглашаем на открытие новой школы.

     —Когда?

     —Через неделю, 17 июня. Уж, пожалуйста. Вы же учились в старой. Очень хотим вас видеть.

     —Что привести в подарок школе?

     —На ваше усмотрение. Только обязательно приезжайте сами.

     —Постараюсь.

     Положил трубку и задумался. Неужели новая школа? Это же — событие. За последние десять лет только и слышал, что в селах и деревнях школы закрываются, а здесь построили новую. Значит, восстанавливается былое на селе. Значит, крепка Рязанская земля.

     Рано утром с сыном выехал в родные места. Очень хотел показать уже совсем взрослому сыну, который окончил институт и отслужил в армии, деревню, где родился. Пусть знает историю родителей, увидит простых тружеников, на которых держится Россия, людей добрых, гостеприимных, очень дружных, помогающих друг другу в трудную минуту и сообща разделяющих радость. В этом мы убедились, когда прибыли в село. Новенькая школа впечатляла. Никакого сравнения с купеческим домом. Нарядный вход, фасад здания и оба крыла школы создают небольшой полузамкнутый дворик. У подъезда установлен микрофон. Солнечный теплый день был наградой всем собравшимся на торжественный митинг. А собрались, кажется, практически все жители обоих сел, как Высокого, так и Ново-Чернеево. И все нарядные, радостные. Ведь этого события давно ждали.

     Подъехал губернатор области Вячеслав Любимов. Он подошел к выстроившимся школьникам. И простыми вопросами снял неожиданно возникшую напряженность. Все-таки таких высоких гостей видят в селе не часто.

     —Огород помогали родителям копать?

     —Да, — ответил дружный хор ребят

     —Дрова накололи?

     —Да.

     —По дому помогаете?

     —Да.

     —Вот молодцы. А как учиться будем? Хорошо?

     —Да.

     —Смотрите, не посрамите новую школу! Договорились?

     —Да.

     Началась торжественная часть. Директор школы открыл митинг и первые слова благодарности адресовал губернатору и руководству района. В свою очередь губернатор поздравил всех с открытием новой школы.

     —Эта школа — первая за последние десять лет. Мы наметили широкую программу в области образования. И ваша школа — первая ласточка в этой программе. Она построена при активном участии председателей колхозов. Давайте поблагодарим их за это. А вам, дорогие ребята, желаю хорошей учебы и отличных отметок. Берегите школу и не огорчайте учителей.

     Далее выступающие поздравили всех с этим событием и вручали подарки школе. Кто телевизор, кто караоке, кто музыкальный центр, кто телекамеру. Но последнее было по карману директору ликероводочного завода Н. Пичугину.

     Здесь же, на площадках, школьники дали концерт. И полились над селом задорные русские песни. А зажигательные пляски невольно заставляли присутствующих хлопать в такт в ладоши.

     Мне не первый раз приходилось встречаться с Вячеславом Любимовым. Родом из соседнего села, что на берегу изумительной речки Цна, он хорошо знал жизнь сельского труженика. Он не зарабатывал дешевый авторитет у людей. Его речь всегда была логичной и правдивой. Все, что обещал, выполнял неукоснительно. Будь то обещания на учебном семинаре, посвященном памяти земляка генерального конструктора ракетно-космической техники академика В.Ф. Уткина, или на торжественном заседании. И открытие школы тоже его обещание, данное жителям сел. И сегодня он стоял перед селянами улыбающийся и довольный, что все получилось. Мне показалось, что он один из тех руководителей, которые хорошо знают сложное хозяйство области и умеют управлять им. Про таких говорят — хозяин. И это в самом добром и хорошем смысле.

     Невольно вспомнил его при вступлении в должность и опять сделал вывод, что он выполняет все, что обещает. За это его уважают мои земляки. При таком отношении работать плохо — преступно. Любимов это хорошо понимает.

     Прошлись по школе. Светлые, просторные классы. Особая гордость — компьютерный класс. Опять слова благодарности губернатору. Библиотека. Пока еще полупустые полки, но одна из них заполнена.

     — Где мой подарок? — спрашивает Вячеслав Николаевич.

     —Вот, — показывает директор школы на эту полку.

     —Полное собрание сочинений А.С. Пушкина — очень хороший подарок.

     —И вот. Это уже С. Есенин — наша рязанская знаменитость.

     Спортивный зал. Этим в городе не удивишь. А для села — просто роскошь. Мы в детстве и не мечтали о таком. Опробовали теннисный стол. Губернатор, играя со школьниками, не ударил в грязь лицом. Чувствовалось, что держит спортивную форму.

     Рукопожатия, слова благодарности, и мы оставляем радостных учителей, директора и местное руководство, которые, думаю, очень долго еще продолжали праздник в неформальной обстановке.

     Как-то получилось, что этот год был юбилейным для города Шацка — 450 лет. Пригласили и на это мероприятие. Торжество удалось. Для себя отметил только подарок губернатора — экскаватор, не картина, не музыкальные инструменты, не что-нибудь подобное, а именно экскаватор. Приятно, что на твоей малой родине поднимают хозяйства и предприятия. И все радостней и сильней тянет меня туда, где дышишь чистым воздухом детства, пьешь ни с чем не сравнимую колодезную воду, испытываешь радушие и доброту людей, которые не забыли тебя (в отличие от самого себя). И все это дает здоровый импульс твоей жизненной энергии. Малая родина, мы всегда будем в долгу перед тобой.

     Увиденную на улице грязь можно обойти. А вот как обойти грязь социальную? Когда тебя или твою организацию пачкают в газетах, журналах или докладных в высшие инстанции? Когда после этого ты должен доказывать, что ты или твоя организация — не «рыжие». Как тут быть? Начинать оправдываться — глупо, подумают, что здесь что-то есть. Промолчать и не замечать? Подумают, что и сказать-то нечего.

     Но особенно обидно, когда тебя обдают этой грязью бывшие партнеры, с которыми ты запускал корабли к Луне, аппараты на орбиту Земли, создавал космические станции, вместе с которыми за несколько десятилетий провел сотни запусков. И вот теперь молодое руководство не упускает любой возможности «облить» твою организацию как только можно. Да еще подводят под это идеологию: мы теперь конкуренты! Может, в этом что-то и есть. Но если мы вступили в эту конкуренцию, то сначала нужно научиться новым правилам игры, а не хаять за твоей спиной тебя и твою организацию. Есть основной закон конкуренции — хвали свое. В конкуренцию вступили, а воспитание осталось 1937 года, когда друг на друга «стучали» в соответствующие органы, и чем это кончилось? Не надо забывать хорошую русскую пословицу «Палка имеет два конца». Не желаю моим коллегам неудач, хочется только предупредить об этом.

     Сегодня у журналистов стало модным обеспечивать себе популярность за счет негативных событий. Пусть это будет на их совести. Не думаю, чтобы подобным занимался добрый и порядочный человек. Это прерогатива скорее жалких и подлых. Обидно за бывших соратников, что пользуются услугами таких.

     Пока наши соперники живут прошлым багажом. Вот уже десять лет прошло после «выигранного» конкурса, а не видно конца созданию изделия. Хватаются за новые темы и направления, но какими способами? Интересно, кто спросит с них за технический авантюризм и за невыполненные обещания?

     Так стало модным называть средства массовой информации — СМИ. Теперь они определяют твое мировоззрение, состояние, воспитание, настроение и многое другое. Может это ностальгия по прошлому, но для нас, молодых, каждое услышанное слово по радио или снимки по телевидению были неоспоримыми по объективности, правде, вере. За одну ошибку по русскому языку, замеченную читателем в центральных газетах, платили премию, а авторам статей и редактору доставалось «на орехи». Теперь на ошибки мало кто обращает внимание. Мы привыкли к косноязычию телевизионных дикторов, а уж неправильное ударение в словах давно не режет ухо.

     Иностранная речь слышна по всем программам. Как будто и не было прекрасных, добрых и нравственных наших фильмов. Теперь только погони, секс, убийства и хэппиенд. Часто по всем каналам идет стрельба. А картин, показывающих молодежи, как убить, — просто уйма. Прямо-таки наглядное пособие.

     А потом удивляемся жестокости наших детей, их хамству по отношению к взрослым и пожилым людям. Говорят, мы это должны пережить. Зачем?

     Был во многих странах почти на всех континентах. Но нигде такого безобразия по телевизору не видел.

     Как-то забыли о российских достижениях наши СМИ. Забыли о научных успехах, забыли о прекрасных инженерных решениях, забыли о нашей промышленности и сельском хозяйстве, о судьбах простых людей. Показываем только олигархов, людей, которые стали баснословно богатыми, обворовывая государство. Теперь пример подражания — предприниматель. Неважно, каким способом он нажил богатство. Посмотрите, какие появились магазины, особняки, коттеджи. Кому они принадлежат? Рабочему, инженеру, интеллигенту?! Как бы не так.

     А наши СМИ превозносят хозяев этих заведений по всем статьям. Нет, не производителей, а перекупщиков, челноков, продавцов. И все это теперь называется бизнес.

     А уж как рады СМИ всяким происшествиям. Если их нет, то и показывать нечего.

     А с каким упоением все каналы кричали о трагедии «НордОст», даже информировали бандитов, что предпримет спецназ. Самолет разбился, люди погибли — это тема. Мороз на улице — люди замерзли, это нужно показать, наводнение — смотрите люди. Мы объективны, хотят внушить нам СМИ, но это для простачка. Говорить правду, но не всю — это уже новый закон печати.

     Об аварии ракет будут говорить несколько дней, а вот об успешных пусках только упомянут.

     Кто-то очень умно руководит всеми СМИ, и мы даже не догадываемся кто. А может, не хотим? А зря. Одними словами, что Россия будет сильной, положение не исправишь. Молодежь уже другая. Хочется спросить: «Где же наша гордость?!» Но у кого?!

     Кадры решают все — лозунг, до боли известный со сталинских времен. Действительно, посмотришь вокруг и видишь, как в одном хозяйстве дела идут хорошо, несмотря на события в стране и мире, а другое просто развалилось. Чем объяснить? Да, конечно, руководителем. Это касается всех предприятий, и не только колхозных, но и оборонных.

     Времена изменились, сегодня к обороне интерес упал. Нас убеждают, что мы должны жить в мире. До нас никому нет дела. А в том, что наши суда арестовывают в нейтральных водах, виноваты экипажи, то, что наши ближайшие соседи ведут себя неподобающим образом, в порядке вещей. Нас уже не спрашивают, не то что раньше — боялись. Все мы были горды за свою великую Родину, а сейчас ее жалеем. Может, удел нашей нации такой: жалеть слабых и не любить сильных?

     Помнится мне, как, по рассказам людей, работающих еще при сталинском режиме, подбирали кадры в центральные аппараты власти. Сначала ты должен поработать, изучить структуру производства, побыть хотя бы начальником производственного участка. И не дай Бог иметь родственников в центральном аппарате. Пройдешь не одну партийную комиссию, вот тогда тебе и откроется путь для работы в Госплане, Госснабе, министерстве.

     Сегодня не очень хотят, чтобы государство творило. Сегодня мы живем за счет созданного еще при советской власти.

     Мы не слышим о создании новых заводов, новых предприятий, новых разработок, новых изделий. Возьмите для примера авиацию или ракетную технику. Модернизируем созданное и убеждаем себя, что это веление времени. Можно спросить: а как создавать, ведь денег нет. А как же раньше создавали? После Великой Отечественной войны за пять лет не только восстановили промышленность, но и создали новые предприятия, освоили новые направления и в авиации, и в атомной промышленности. И на все хватало средств.

     Деньги пусть и небольшие, выделяются, но их нужно умело тратить. А они теряются на поддержание отживших свое объектов, сооружений, производств. Всем доказывают, что это временно. Велено сохранить. А зачем? Да, мышление не исправишь.

     Придумать новый проект, новую тему, новое направление, другими словами, найти свою нишу — это требует определенного напряжения. А зачем чиновнику это нужно? Ему и без того «капает». Да и проще жить и дружить с посетителями, и не просто дружить. Вот и подумаешь: кто же должен руководить нами?

     Одна надежда на армию. Когда-то могучая наша армия стала влачить жалкое существование. Активные, энергичные офицеры быстро поняли, что служба сегодня не та, что вчера. Перспективы нет. Многие офицеры, не дождавшись очередного звания, устав от нищенских окладов, уволились. Закончившие службу, еще вполне дееспособные офицеры устроились на предприятия. И надо сказать, что воинская закалка, дисциплина и исполнительность сразу поставили их в ряды самых активных работников.

     У нас, в Федеральном космическом агентстве, таких офицеров оказалось предостаточно. И это совсем не плохо, даже наоборот. Почему-то думал, что военные умеют разрушать, захватывать, уничтожать, а вот могут ли они созидать. Но сразу вспомнил военных строителей. Они-то должны создавать и поэтому создали не один объект, пусть это будет стартовый комплекс или мост через реку. Так и перед нашими бывшими военными Роскосмоса ставится новая задача — созидать. Хочется пожелать им достаточно энергии, чтобы возродить интерес к космической отрасли, обновить и подвысить эффективность федеральной космической программы. Интересно, удастся им это?

     Когда до старта два года или один, кажется, еще впереди столько времени, что можно не торопиться, и все необходимое сделано. И вот подходит время отправки аппаратов на космодром. Последние испытания. Так, на всякий случай. Заказчик ОАО «Газком» требует еще раз подтвердить термовакуумные испытания. Провели: по датчикам показания хорошие. Но вот вскрыли барокамеру и обнаружили на силовой панели одного из аппаратов отслоение части обшивки сотовой конструкции. Просто шок! Что это: просчет конструктора, взрыв тепловой трубы, что проложена внутри сотовой конструкции, технологический дефект? Все предприятие напряглось, как натянутая струна, готовая каждую минуту лопнуть.

     Постепенно картина проясняется. Дефект оказался производственным — некондиционный клей и нарушение технологии. А вначале думали, что в вакууме барокамеры не смог быстро дренироваться атмосферный воздух из сот. Вот он будто и оторвал обшивку.

     Конечно, панель починили, и к тому же увеличили число дренажных обечаек, так просто, хуже не будет, можно и на «воду подуть». Но версию с дренажем мы, расчетчики, решили еще раз проверить и у себя.

     При выведении нежные космические аппараты закрывают головным обтекателем, чтобы уберечь их от нагрева и нагрузок, когда ракета летит в атмосфере. В новой терминологии он называется стартово-защитным блоком. Когда ракета проходит максимальный скоростной напор и выходит из плотной атмосферы, головной обтекатель сбрасывается. Он выполнил свою задачу, не тащить же его на орбиту. Ведь это немало — около тонны. Защищает головной обтекатель космический аппарат, а внутри его находится воздух и давление в нем на старте атмосферное. Если во время подъема не выпустить воздух, он просто разорвет обтекатель, как разрывается передутый воздушный шар. Поэтому в специальных зонах головного обтекателя предусматриваются специальные люки, через которые и сбрасывается избыточное давление. Так что «скорлупа» обтекателя — не простая штучка в ракете. На моей памяти были потеряны два носителя «Союз» из-за нештатной работы головного обтекателя. Подработал один замок продольного стыка, и вот она — авария.

     После этого случая со створкой мы срочно поехали в НПО им. С.А. Лавочкина и запросили результаты расчетов обтекателя и экспериментов с ним. Надо отдать должное коллегам из «лавки» (так мы про себя называем эту организацию), они не обиделись, что их ревизируют, а наоборот, были благодарны нам, что мы совместно прошли по всем тонким местам создания и убедились, что все сделано очень разумно и надежно. Наши теоретики тоже подтвердили все расчеты по дренированию. Все это отразили в отдельном документе — заключении. Все понимали, лучше еще раз все проверить, чем сомневаться, а там не дай бог...

     Традиционно перед отправкой 3 октября 2003 года собрали техническое руководство. Заслушали всех разработчиков систем и агрегатов аппаратов. Их было более десяти. Все доложили, что технические задачи решены. Под сомнением остался один вопрос о прохождении команды на разделение аппаратов между собой. Но решили его обсудить дополнительно на космодроме. Генеральный, Ю.П. Семенов, дотошно спрашивал каждого выступающего, задавал каверзные вопросы, но все разработчики уверенно гасили его сомнения. Наконец, он сказал присутствующим:

     — Ну, если ни у кого нет больше вопросов, то будем принимать решение о продолжении работ и рекомендовать комиссии разрешить транспортировку аппаратов на космодром и приступить к завершающей стадии испытаний.

     После этого по традиции главные конструкторы систем прошли в кабинет, а затем в небольшую столовую, чтобы дополнительно, в неформальной обстановке, обменяться мнениями за «рюмкой чая».

     7 октября 2003 года в Росавиакосмосе состоялось заседание Госкомиссии. Председатель Г.М. Полищук, заместитель Генерального директора Ю.Н. Коптева. Во вступительном слове он отметил важность поставленной задачи и попросил выступающих говорить кратко и по существу. Совещание прошло оперативно. Вопросов практически не было. Огромная работа по созданию космических аппаратов была проведена скрупулезно.

     Госкомиссия одобрила отправку аппаратов.

     Аппараты с аэродрома «Чкаловский» полетели на космодром, а следом за ними отправилась большая группа испытателей. Ведь после транспортировки аппараты необходимо еще раз хорошенько проверить.

     Разгонный блок, изготовленный еще за год до планируемого запуска, был доставлен на космодром заранее, и уже практически заканчивались его проверки.

     Обычно техническое руководство, отвечающее за блок, вылетает в день, когда намечается проведение вывозной госкомиссии. Это, когда ракета уже собрана вместе с блоком, космическим аппаратом и головным обтекателем.

     Но в этот раз Генеральный и его заместители улетели заранее, чтобы убедиться, что все испытания аппаратов проходят в соответствии с документацией и по графику. Через несколько дней Юрий Павлович вернулся, а его первый заместитель Виктор Павлович Легостаев, ответственный за это направление работ в КБ, остался на космодроме.

     Остался на космодроме и другой первый заместитель Генерального конструктора Николай Иванович Зеленщиков. Даже по этому факту можно понять, как переживал за судьбу аппаратов Генеральный. Он хорошо понимал, что у Виктора Легостаева было мало опыта работы на космодроме, а для Николая Зеленщикова это была родная стихия. Он практически не покидал полигона (так мы раньше называли космодром Байконур). Прошел путь от простого инженера-испытателя до первого заместителя Генерального конструктора. Он всегда считал, что главное — это правильно и грамотно испытать объект. Мне иногда приходилось вступать с ним в полемику, утверждая, что проектант — это покруче испытателя и из-за его ошибки многое может произойти непредвиденного. Но Николай был, безусловно, прав, когда говорил, что последнее добро на вылет дает испытатель. Он был испытателем, как говорят, от бога. Он придумывал различные нештатные ситуации и находил способы проверки таких ситуаций. Для него не было мелочей. Все должно быть испытано и проверено в блоке, аппарате, корабле. В космосе уже не поможешь.

     Наше техническое руководство, в основном, состояло из руководителей, работающих над системами разгонного блока. Их функции заключались в разборе вопросов, возникающих при испытании блока как автономного, так и в составе ракеты, и принятии решений после поступления разгонного блока на космодром. Вылетевшая бригада специалистов практически полностью повторяла те испытания, которые блок прошел на заводе.

     Всякое случается при испытаниях: то отказал один прибор, то датчик дает показания, отличные от нормы, то степень негерметичности на пределе, да мало ли что всплывает при испытаниях. Состыковали разъемы, а «цепи» нет. Начинаются поиски. Где пропала «цепь» — на «земле» или на «борту»? Все нужно объяснить и проверить еще раз после устранения замечания.

     Как правило, заместитель технического руководителя испытаниями, а в этот раз им был очень грамотный парень Валерий Ильин, сообщал о них или по факсу, или по телефону в КБ. И не только сообщал, но и давал предложения, как выйти из положения. Наша дирекция, проанализировав его предложения, давала добро или рекомендовала другое мероприятие.

     В этот раз все техруководство прибыло к моменту сборки разгонного блока и аппарата. Когда прибываешь на космодром, кажется, что все остальное, все твои терзания и сомнения, все твои хлопоты, в том числе и семейные, отодвигаются на второй план. И как хорошо, что здесь ты решаешь одну задачу — задачу запуска твоего объекта на орбиту.

     Все выступают единой командой. У всех одна цель, и она объединяет людей в коллектив единомышленников. У всех только одна мысль: не пропустить какой-либо огрех, сделать все вовремя, по графику. Не дай бог остаться крайними, не оберешься вопросов, даже самых ехидных и гадких.

     Перед отъездом у входа в ЛКК (так сокращенно называют лабораторно-конструкторский корпус — девятиэтажное здание, где размещается ряд подразделений нашего КБ, а на восьмом этаже расположен «Газком») встретил Генерального директора «Газкома» Севастьянова Николая Николаевича. Он же и наш генеральный заказчик.

     Поработав какое-то время в нашем КБ, он в период развития малого бизнеса стал одним из руководителей такого предприятия и энергично взялся за поиск новых направлений работ для него. Был замечен руководством и при организации «Газкома» стал его исполнительным директором, или Генеральным директором, как он подписывал документы.

     —Все, завтра улетаю, — приветствовал я Николая.

     —А я с оперативки, опять не можем разобраться с аварийными ситуациями. За кем последнее слово?

     —За Генеральным, — не задумываясь, ответил.

     —Это правильно, но мы же генеральные заказчики, какова наша роль?

     —Вы подписывали контракт на запуск?

     —Контракт-то подписывали, но много вопросов, мы не хотим потерять еще один спутник.

     —А кто хочет?

     —Никто. Но все же мы хотим, чтобы информация была полной в ЦУПе (Центр управления полетом).

     —Так она и будет.

     —Но чего это стоило. Может, на основании этой информации придется принимать решение.

     —Я только одного не понял. Как можно по данным телеметрии, что будет в ЦУПе, влиять на процесс запуска?

     —Вот поэтому мы и хотим, чтобы информация о состоянии спутников гарантированно доходила до ЦУПа.

     —Это ваше право как заказчика ставить такие требования, но впервые в истории телеметрической информации будет отдан приоритет. А если сбой? Что, отмена пуска? Мы что не верим бункеру, куда по проводам придет информация о ракете, блоке, аппаратах.

     —Верим, но, думаю, не помешает, если будем знать еще состояние и по телеметрии.

     —Хорошо, телеметрия включается за двадцать минут до старта. Кадр телеметрии формируется за 6 — 7 минут, да еще обработка займет минут восемь. И что, по одному кадру принимаем решение?

     —Ну почему по одному. У нас же есть информация в бункере.

     —Вот именно. И ты, и Генеральный, да и мы все будем в бункере с момента заправки, после госкомиссии. И что, руководитель полета Володя Соловьев скажет «стоп», и мы отменим пуск?

     —Это другой вопрос, он, конечно, есть.

     —Хорошо помню, как один из руководителей космического аппарата для проекта «Морской старт» дал «стоп» за несколько секунд до КП. Валера Алиев, который был «первым» по пуску, еле успел реализовать этот «стоп». Как потом выяснилось, этот «стоп» дали совершенно напрасно. Но ракету загубили, все мембраны, что подают топливо в двигатель, были порваны. Так ни с чем и вернулись с экватора. Правда, за моральный ущерб наши ребята получили премию от американцев. А здесь кто будет платить?

     —Мы еще раз вернемся к этому вопросу на космодроме. Ведь я же технический руководитель ракетно-космического комплекса. Здесь тоже есть вопросы.

     —Не понял какие. Ты — заказчик, мы — исполнители. Зачем тебе брать на себя такие серьезные вопросы по поводу пуска? Контроль, да! А принимать решения? Непонятно.

     —Еще обсудим.

     На том и разошлись, пожелав друг другу удачи.

     Утром в аэропорте «Внуково-3» собралась наша команда. Обратил внимание, что посадили не в наш самолет, то есть не в самолет РКК «Энергия», а в такой же ТУ-134, но с шикарной отделкой внутри. Тот же салон, а в нем — телевизор, кожаные кресла. Как потом выяснилось, наши самолеты были в запланированных рейсах, а завтра Генерального нужно было доставлять в Москву с космодрома. Пришлось нашему авиаотряду арендовать самолет у другой фирмы. Дали задержку на один час. Поинтересовался, почему?

     —Да «Юбилейный» не хочет принимать. У них что-то случилось с навигацией. Сейчас запрашиваем «Крайний». «Добро» пока нет, — объяснил диспетчер.

     Неожиданно нас посадили в самолет. Кажется, все утряслось. Но не тут-то было. Через полчаса спрашиваю командира:

     —Что случилось?

     —Не дают «добро» на прием.

     —И что?

     —Занимаются.

     В салон вошел диспетчер Дима.

     —Вячеслав Михайлович, помогайте, не можем получить разрешение.

     —От кого?

     —От военных. Это их аэродром.

     —Это я знаю. Но кто дает разрешение?

     —Космические войска.

     —Кто конкретно?

     —Сейчас выясню.

     О том, что мы уже два часа сидим в самолете, знал Аркадий Леонидович Мартыновский, первый вице-президент нашей компании, в ведении которого был наш авиаотряд. У него были хорошие связи, и я нисколько не сомневался, что вопрос с вылетом решится быстро. Но на всякий случай позвонил заместителю командующего Олегу Георгиевичу Громову. Он сразу переадресовал меня к своим авиаторам (как хорошо, что мобильник под рукой). Там тоже знали о нашем случае. Объяснили, что нужно разрешение Генштаба. «Ну и ну, — подумал я. — Теперь точно не улетим». Никто не решался взять на себя ответственность за вылет.

     Звонок полковника из космических войск через пять минут удивил. Говорил уже сочувствующим голосом, справлялся о керосине, есть ли у нас свои запасы на «Крайнем». К нашему удовлетворению, они там оказались. Как я понял, генерал О.Г. Громов проследил за моей просьбой и попросил полковника решить вопрос. Поэтому такой быстрый звонок.

     Набрал номер командующего космодромом генерала Леонида Тимофеевича Баранова. Наши дружеские отношения давали мне право на это. К сожалению, дозвониться не мог. Он был где-то на площадках, в частях. Смог переговорить только с адъютантом. Он обещал разыскать Леонида Тимофеевича и доложить ему.

     Минут через тридцать запустили двигатели и поехали на взлетную полосу. Какая-то связь сработала. Кто взял на себя это решение, думаю, узнаем после, но, без сомнения, Аркадий Леонидович точно включил все свои рычаги. Мне, может, только капельку пришлось помочь ему в этом деле.

     Я впервые столкнулся с такой задержкой. Обычно просто удивляешься, как четко отлажена работа нашего авиаотряда. Вспоминается случай, как за сутки был организован рейс в Турку, что в Финляндии, где было положено начало проекту «Морской старт». А здесь произошел сбой, правда, не по вине нашего авиаотряда. Всякое бывает. Полет прошел со всеми традиционными мероприятиями.

     Совершили посадку уже затемно. Виной тому были задержка полета да разница поясного времени. Встретил ведущий — Сергей Захаров. Алексей Подолинский, вручив пропуска, сказал:

     —С прилетом. У нас все в порядке. Пойдем, вам ВИП открыли.

     —Для кого?

     —Как для кого? Для тебя.

     —Что я за персона такая, чтобы открывать ВИП-зал?

     —Не знаю, что за персона, но командир распорядился. Он приехать не смог. Приболел. Формальности улажены.

     Он имел в виду таможенный контроль. Хотя космодром Байконур был взят в аренду Россией, но перед вылетом из Москвы мы проходили полный контроль, как будто вылетали за границу. Паспортный контроль, таможня, все как в международных аэропортах Шереметьево, Домодедово или Внуково.

     Опять удивляюсь нашему вице-президенту А.Л. Мартыновскому.

     Стоянка самолетов РКК «Энергия» была во «Внуково-3», что на противоположной стороне от взлетно-посадочных полос «Внуково-1». Когда начались заграничные проверки полетов в Казахстан, наши самолеты перегоняли во «Внуково-1», где мы проходили необходимый контроль пограничников и таможенников, и оттуда вылетали. Визы не требовалось, но документы — и паспорт, и командировка — должны быть в порядке.

     Так вот, Аркадию Леонидовичу удалось решить довольно сложную проблему — построить здание аэровокзала, удовлетворяющее всем требованиям и международным нормам и договориться с государственными службами, чтобы они приезжали во «Внуково-3» для необходимого контроля вылетающих в другие страны.

     Вот и наш коттедж. Нас уже ждал приготовленный ужин и радостные лица постояльцев Сергея Прокофьева, Гали Кадакиной и моего секретаря Наташи Левочкиной. Жареный сазан был отменным. Как все-таки приятно вдали от большой земли встретить родные лица. Обычные разговоры за столом: о полете, о погоде в Москве (как будто нет телевизора), коллегах по работе, но ни слова о предстоящем пуске (суеверие). Зато анекдоты сыпались как из рога изобилия. Особенно этим отличался Андрей Сорокоумов. Никогда не унывающий, очень доброжелательный, прекрасный специалист, которого, как говорят, ночью разбуди, скажет, где на разгоннике стоит какой клапан и как работает, в голове держит всю пневмогидравлическую схему блока.

     Андрей знал огромное количество анекдотов и не просто знал, но и умел их рассказывать, дополняя свой рассказ всевозможной мимикой и жестами. Взрывы хохота сопровождали его рассказы, при этом он и сам закатывался от смеха. Обычно хмурый Валерий Мащенко и тот начинал улыбаться.

     День приезда и есть день приезда. Ребята позволяли себе немного «принять» и расслабиться. Все, как ни говори, вырывались от повседневных московских забот, и служебных, и семейных.

     Мне часто говорили, что завидуют нашей команде, завидуют по-хорошему. В первую очередь отношению к делу, это главное для каждого. У меня нет ни капли сомнения, что если при подготовке блока возникнут непредвиденные обстоятельства, они будут решены на высоком уровне. Ну, а что касается расслабления, то это тоже нужно, даже сказал бы необходимо, только не очень.

     Утром пошел в коттедж к Генеральному. Знал, что в 10 часов он выезжал на аэродром. У него уже находился В. Легостаев.

     —Проходи, — Борис Шагов открыл дверь. Борис был начальником управления, который отвечал, как теперь говорят, и за связь с общественностью, а по сути был как бы референтом у Генерального.

     Поздоровался. Генеральный предложил присесть.

     —Что случилось?

     —Узнал, что вы улетаете, хотел проинформировать, как идут дела с Казахстаном по вашему поручению.

     —Ну и как?

     —После нашей поездки в Астану туда кинулись и «Газком», и Центр Хруничева. Все начали предлагать свои услуги по запуску спутника связи для Казахстана. Причем цены называют значительно меньше, чем мы. Консультировался с казахскими друзьями, они предлагают ехать к «папе» (президенту Назарбаеву).

     —Еще рано. До пуска там делать нечего. Сейчас все смотрят, как он пройдет, и не только. Они все ждут этого пуска. Так что ты давай смотри здесь, это сейчас самое главное. Пройдет все хорошо — один разговор, а если..., но не будем об этом. Лучше еще раз все проверьте, сбоя быть не должно.

     —Понимаю, поэтому раньше и прилетел. Завтра как раз стыковка с аппаратами.

     —Вот и хорошо, работайте, — напутствовал Генеральный.

     —Я скоро вернусь.

     Ставка на этот пуск была огромной. Это чувствовалось и по тому ажиотажу, который царил на площадке.

     Подумал, может, не вовремя побеспокоил Генерального, но рассказать о том, что стало происходить в Казахстане, обязан.

     Сборка космической головной части (ее называли просто КГЧ) шла размеренно, по утвержденным графикам. Конечно, не обходилось без замечаний. Но они почему-то всегда всплывали, когда появлялся Н.И. Зеленщиков.

     Так, при «накатке» головного обтекателя не оказалось после стыковки одной электрической цепи. Схему поменяли, а документацию не откорректировали. Конечно, это подверглось разбору. Вопрос был закрыт, но нашим испытателям досталось.

     —Почему раньше не проверили, — задавал один и тот же вопрос Николай Иванович и, безусловно, был прав. Что тут возразить? Можно оправдываться: не знали, что поменяли схему, с нами не согласовали, но испытатели понимали, что вопрос об опережающих испытаниях был правильным, и крыть тут нечем.

     Хорошо, когда все хорошо кончается. Так и здесь. КГЧ собрана, испытана, теперь ее нужно транспортировать на другую площадку, № 95, и стыковать с носителем.

     Неожиданно на заседании технического руководства В.П. Легостаев задает простой вопрос:

     —А пройдет ли по дороге этот груз без огрехов? Не зацепит ли за что-нибудь?

     —Наши специалисты из 12-го центра доложили, что все нормально. Железнодорожные пути проверены.

     —Когда?

     —Да года два-три назад.

     —Вот видите, — настаивал Легостаев. — А может, что пристроили за это время? Необходимо проверить.

     —Хорошо. Мы еще раз проедем с рамкой.

     Это означает, что железнодорожники изготавливают специальную конструкцию, которая имитирует габаритные размеры транспортируемого груза, и провозят ее по всему пути. Так и сделали, убедились, что все в порядке.

     Вопросы о запуске сыпались один за другим. И это хорошо: чем больше их будет, а на все вопросы будут ответы, тем больше будет надежность, все будут готовы к нештатным ситуациям.

     Ноябрь на космодроме Байконур очень коварный. Сегодня может быть тепло, а завтра ударит мороз, и довольно сильный. Перепады температур за один день могут доходить до 20®. Климат резко континентальный. А у нас ограничение по температуре. Запуск можно проводить при температуре не ниже 17® мороза.

     Обычно аппараты рассчитаны и выдерживают от — 40 до +50®С окружающей среды. Они стоят под обтекателем, куда подается теплый или холодный воздух и где поддерживается вполне определенная температура — порядка 10—15®С.

     При запуске аппаратов «Ямал-200» наши заказчики не хотели, чтобы еще при полете на ракете включилась система терморегулирования космических аппаратов. Ведь это расход энергии с химических батарей. Лучше ограничить температуру подаваемого под обтекатель воздуха.

     Часто слышим по радио, что американцы откладывают свои запуски по метеоусловиям. Так что введенное ограничение никого не шокировало.

     Подняли статистику о температуре за последние несколько лет. Поняли, что были отдельные выпады: температура падала ниже —20®С, но в основном была приемлемой.

     Да и в этот раз на улице было тепло. Что-то около 0®С. Тем не менее все, что связано с переносом запуска по метеоусловиям, было разобрано тщательно.

     Опять прилетел Генеральный. Обычно перед отправкой КГЧ (космической головной части) он собирал техническое руководство. С разрешения Генерального КГЧ отправили на площадку №95 до заседания техруководства. Вечером, по приезде, Генеральный провел техническое совещание.

     И опять Юрий Павлович дотошно спрашивал каждого из выступающих. И все-таки всплыл один вопрос от заказчиков. Им хотелось иметь надежную телеметрическую информацию в центре управления, что у нас на предприятии. На основе этой информации руководитель полета дает окончательное добро на запуск.

     Многие были в недоумении. Разве можно так принимать решения? А если сбой просто на линии передачи? Так может действовать человек, не представляющий всей ответственности такой команды, как «останов», плохо знающий сколь огромна «взведенная пружина» из людей, наземных станций, стартовых систем, управленцев, разбросанных по всей стране, и, наконец, во сколько рублей все это выльется.

     —Кто это придумал? — спрашиваю у Легостаева.

     —Не я.

     —А кто?

     —Ты спроси у Генерального. Он принимал решение. Зачем спорить с заказчиком. Лучше иметь такую возможность, чем не иметь, а вот использовать ее — это другое дело.

     Поделился с Зеленщиковым.

     —Ты не волнуйся. Я сказал Соловьеву, чтобы он не поднимал трубку. Он согласился.

     Иногда думаешь, как много энергии тратишь, чтобы доказать необходимость того или иного действия. А вот совет со стороны часто бывает определяющим. Советы ближнего не воспринимаем, а вот со стороны учитываем. Это и в быту, и на работе.

     Начальник всегда себя считает умнее подчиненных, а взрослые — умнее детей. И хотя дети уже сами стали родителями, для своих они остались несмышленышами.

     Головной блок приехал на площадку № 95. Здесь предстояла его встреча с ракетой «Протон».

     Конечно, чем ближе к моменту запуска, тем больше и больше нагнеталась обстановка.

     Не выдержали нервы и у Зеленщикова.

     —Николай Иванович, я за всем прослежу, мои ребята работу по стыковке делают не первый раз. Не волнуйся, обязательно тебе все расскажу.

     Так накануне мы с ним договорились. Но нервы не выдержали. Зеленщиков помчался на площадку № 95.

     По графику подошло время проверок после стыковки головного блока и ракеты. Приехал и первым кого встретил, был Зеленщиков. Он выходил, улыбаясь, из МИКа.

     —Что, схватили замечания?

     —Лучше бы я не приезжал, — ответил Николай Иванович. — Просто рок какой-то.

     —Мы же договорились.

     —Мало ли что договорились. Приехал посмотреть, и вот замечания по цепи стыковки.

     —Николай Иванович, разберемся и доложим.

     —Ну хорошо, я поехал.

     Просто не верилось в это случайное совпадение событий.

     С замечанием разобрались быстро, цепь восстановили буквально за час. Так что даже из графика подготовки не выбились.

     Приехал в коттедж. Звонок.

     —Если перенести старт на два часа? У тебя не будет возражений? — спросил осипшим голосом Легостаев.

     —Если с ходу, не вижу препятствий, но нужно немного времени, чтобы посмотреть подробнее. А почему хрипите?

     —Да вот простудился.

     —Нужно лечиться.

     —Нечем, лекарство есть, но это не то.

     —Понял, поеду в город привезу лекарство с перцем.

     —И это правильно. Заходи, поговорим.

     Не стал расспрашивать о причине переноса запуска. Думал, вечером узнаю. Вечером Виктор Павлович рассказал, что заказчик, проанализировав время выведения, обнаружил, что в момент отделения аппаратов пункты приема информации будут находиться в зоне интерференции антенны и данные будут сбойными. Довод был веским. Как правило, неприятности и происходят в момент динамических операций на орбите. Нужна точная информация.

     —Мы все просмотрели, у нас со стороны разгонного блока и ракеты нет возражений против задержки пуска на два часа.

     —Вот и хорошо! Значит, перенесем часа на два.

     —Нужно утвердить на Госкомиссии.

     —Это само собой.

     «Лекарство» медленно убывало. Настроение потихоньку поднималось. Хороший рассказчик Виктор Павлович. Преподнес несколько новых анекдотов, причем все они, как всегда, отличались хорошим юмором и краткостью изложения.

     Через день вывозная Госкомиссия. Она, как правило, проходит накануне вывоза ракеты-носителя из МИКа. Время тоже определенное — 17 часов. Подводят итоги проведения всех операций с ракетой, разгонным блоком, космическими аппаратами, головным обтекателем, докладывают о готовности наземных систем старта, транспортных средств, служб полигона, водообеспечения, энергетики и т.д.

     Госкомиссию проводил заместитель генерального директора Росавиакосмоса Георгий Максимович Полищук. Он отвечал в Росавиакосмосе за направление автоматических аппаратов и разработку отдельных жизненно важных систем, таких как система управления, система измерений и др.

     —Я не буду говорить о значимости данного запуска — начал свое выступление Полищук. — Это все здесь сидящие хорошо понимают. Но хотел бы подчеркнуть, сколь важен он для всей страны. Ведь мы сейчас запускаем спутники связи другой организации. Теперь к созданию спутников кроме НПО ПМ (НПО прикладной механики им. Решетнева) присоединилась и РКК «Энергия». Это свидетельствует о том, что наши достижения в космосе будут еще более значимыми. Хорошо, когда нет монополии, а есть подстраховка. Я бы просил каждого еще раз проанализировать свою работу. Посмотреть, что еще можно сделать, чтобы убрать неточности.

     Госкомиссия работала в клубе «Протон». Этот бывший солдатский клуб был отремонтирован и приобрел довольно приличный вид. Особо выделялся зрительный зал. Мягкие ярко красные кресла, красивый потолок и хорошо подобранная отделка стен располагали как бы к отдыху. Но в клубе был не концерт, а заседание Госкомиссии. Все были выступающими, да и одежда на посетителях была не праздничная.

     Всегда на таких заседаниях Госкомиссии председатель начинает свое выступление словами «Я не буду говорить о значимости предстоящего пуска...» и далее подробно останавливается и доказывает слушателям, как бы убеждая их и себя, что нет более важных запусков, чем тот, которому посвящено это заседание. И так каждый раз. Может, это тоже традиция. Смотришь в зал и думаешь: «А кому этот пуск кажется не важным?»

     О готовности аппаратов коротко доложил В.П. Легостаев, за ним моя очередь докладывать о разгонном блоке.

     —Все ли мероприятия, рекомендованные различными комиссиями, реализованы на блоке? — это вопрос Генерального.

     —Безусловно, последние два из них, связанные с жеклерами и магистралями двигательной установки, проводили здесь, на космодроме. Эти мероприятия были реализованы после отправки блока на космодром.

     —У вас есть уверенность в работе блока?

     —Мы сделали все, что требует документация. Сомнений нет.

     Конечно, одно дело — говорить и совсем другое — чувствовать. Внутри, прежде чем сказать «не сомневаюсь», все екает, но других слов и не скажешь. Действительно, все, что можно, проверено, испытано и все-таки... Вот и екает внутри. И все.

     Представитель заказчика С. Коломиец подтвердил готовность блока; подполковник отличался тем, что хорошо владел нормативной документацией, к этому нужно добавить и хорошие знания самого разгонного блока, так что его слова «Подтверждаю доклад технического руководителя о готовности разгонного блока» успокаивают и меня.

     О ракете докладывал Г. Клейменов. Ракета готова к вывозу на стартовую позицию.

     —Пожалуйста, подробнее расскажите о замечаниях при огневых испытаниях двигателей второй ступени, — просит председатель Госкомиссии.

     —Это не относится ни к запуску, ни к самой ракете. Испытания двигателей проводились в подтверждение их работоспособности для «Протона-М», а там, как известно, режим форсирования выше, чем на «Протоне», и его длительность тоже больше. Вот после испытаний на лопастях турбины обнаружены сколы и трещины. Создана комиссия Генерального конструктора КБ «Салют», дано дополнительное заключение о пуске данной ракеты с учетом результатов испытаний. Оно положительное.

     —А вы давно пускаете ракеты? — это вопрос нашего Генерального.

     —Да года три.

     —У меня просьба к Недайводе, чтобы он был рядом и не потому, что я не верю, но опыта у него больше. Это моя личная просьба. Мне так спокойнее. Мы знаем друг друга еще со студенчества.

     —Конечно, так и будет, — Анатолий Недайвода подал голос из зала.

     Официально он был членом Госкомиссии, но в последнее время на запуски приезжал редко, давая доверенность техруководителю и члену комиссии Г. Клейменову. На этот пуск прибыл лично. Может, это еще и потому, что в Центре им. Хруничева началось обновление кадров, и судьба Недайводы была предрешена.

     Молодой Генеральный директор А. Медведев захотел быть, наверное, и Генеральным конструктором своего предприятия. Он даже назначил первым заместителем Генерального конструктора Центра, не КБ «Салют», а именно Центра, Ю. Бахвалова, для чего это было сделано, можно догадаться: в этом случае пропала должность генерального конструктора КБ «Салют».

     Так что Недайвода, приехав на космодром, наверное, был последний раз в своей должности. Надо отдать ему должное: по его виду не скажешь, что происходят неприятные для него события. Он действительно хотел искренне помочь в этом пуске. Одно его присутствие вселяло уверенность в его инженеров.

     Раннее утро. В 6 часов построение расчетов, участвующих в транспортировке и приеме ракеты на старте. Построение здесь же, в МИКе, рядом с установщиком, на котором лежит полностью собранная ракета. Рядом вагон термостатирования, от него плетеный рукав к головному обтекателю. После выезда из МИКа запускаются дизели, и воздух необходимой температуры, поступая под обтекатель, обволакивает аппараты. В комфортных условиях их повезут на старт прямо в ракете.

     6 часов 30 минут — гудок тепловоза и состав величаво начинает свое движение по железнодорожному пути. У открытых ворот МИКа собирается огромная толпа испытателей, наблюдать это — ни с чем не сравнимое зрелище. Вот на улице показались сопла двигателей, следом — громада ракеты. Медленно проплывают боковые топливные баки, а за ними длинная вторая ступень с написанными огромными буквами, правда, лежащими на боку. Когда ракету поставят на пусковой стол, можно будет увидеть и прочитать сверху вниз — «Протон». Красные буквы ярко выделяются на белоснежной окраске ракеты.

     Вот появилась третья ступень, за ней с эмблемой нашего предприятия — стилизованное изображение первого спутника — перемещается разгонный блок ДМ, и завершает изделие серебристый головной обтекатель.

     На фоне громадной ракеты разгонный блок кажется таким маленьким, что хочется даже пожалеть его. Ведь ему предстоит непростая задача — примерно семь часов отработать в космосе, в ваккуме, в невесомости. Придется и разгонять космические аппараты, и совершать различные маневры, и разворачивать орбиту, и обеспечивать необходимую точность выведения по параметрам орбиты: апогею, перигею, наклонению, экцентриситету. Но об этом лучше не думать. Ведь до полета еще нужно убедиться в последний раз на старте, что все системы блока работают нормально.

     При транспортировке ракеты все, как положено, задействовано в полной мере. И пожарная машина, и специальный тепловоз — он идет впереди состава, и по нему ориентируется машинист. Машинист основного тепловоза, толкающего всю эту махину, ну и, конечно, охрана и сопровождающие специалисты.

     Скорость поезда небольшая. Все наблюдают за его движением молча. Многие делают фото на память. Но вот начинают закрываться ворота МИКа и по традиции техруководство и члены Госкомиссии проходят в небольшую комнату при МИКе, куда В. Григорьев любезно приглашает и нас выпить чашку чая. Это тоже традиция. После окончания работ в МИКе представляется возможность еще раз проанализировать последние работы. Все присели как бы на дорожку и сосредоточились.

     —Не будем нарушать традицию, — это Виктор Козлов, заместитель председателя Госкомиссии. — Владимир Михайлович, ну как?

     —Все есть. Кто что будет? Водка, коньяк?

     —Мне чай, — это командир космодрома.

     —Мне тоже, — поддерживаю командира. — У нас тоже традиция. До пуска ни-ни.

     Вот почему-то у американцев расслабуху отмечают перед стартом, а у нас после. Пытался найти этому объяснение и не смог.

     После чаепития заехали в столовую. Тоже традиция — поесть кашки. Надо отметить, что кухня в столовой «Протон» была великолепной.

     Очень доброжелательные официантки и заведующая столовой Галина Михайловна быстро нас обслужили.

     —Как всегда, в конце года суматоха. И почему вы так планируете? — обращается ко мне Галина Михайловна. — После вас еще в декабре пуск.

     —И не один, а сразу два. Последний запуск планируют 29 декабря.

     —Так можно загреметь на Новый год.

     —Можно. Но будем надеяться, что все будет хорошо, — успокаиваю Галину.

     —Ну, дай бог!

     Поехали на старт. К нашему показному удивлению ракета лежала около стартового стола. Начинался ответственный момент ее установки на пусковой стол. Специальный подъемник захватил установщик, и вот шестидесятиметровая ракета медленно начала свой подъем в вертикальное положение. Подведены опоры, накопительные (заправочные) рукава, подведена электрическая плата — и ракета на старте. Все, в том же положении она останется до последней секунды на Земле.

     Медленно и величаво начинает движение к ракете башня обслуживания. Она обхватывает своими площадками ракету, и наша красавица теряется в ее огромных объятиях. Теперь башня будет как бы охранять ракету от всех внешних неприятностей, а испытателям поможет подойти к нужным точкам для подсоединения различных коммуникаций.

     На разгоннике еще нужно подстыковать заправочную кислородную колодку, газовую, дренажную и кабели для системы контроля. Все предусмотрено на башне.

     В тот же день проводят прицеливание блока, то есть уточняют угол направления запуска, чтобы потом внести в полетное задание.

     Так заканчивается для нас, разгонников, первый стартовый день. Он всегда напряженный. Усталые расчеты и техруководство приехали в коттедж уже к вечеру. Хорошо, что с погодой повезло. Температура около нуля. А ведь приходиться работать на высоте в сильный мороз, к тому же на высоте всегда есть ветерок, так что в такие дни нашим ребятам приходится нелегко. Но среди них есть одна женщина. Это Галя Кадакина, обеспечивающая точное прицеливание разгонного блока. Ей особенно нелегко. Но ни разу не слышал от нее жалоб.

     Второй стартовый день для нас, разгонников, особенно ответственный. Проводятся заключительные испытания систем разгонного блока и контрольный набор стартовой готовности, сокращенно КНСГ. По сути, запускается полетная циклограмма, проверяется ввод каждого задания, идет опрос всех систем на предмет их готовности к штатной работе. Включаются телеметрические системы, и через эфир данные поступают на площадку № 23, а оттуда на обработку в вычислительный центр космодрома.

     Были случаи, когда по результатам КНСГ приходилось снимать ракету со старта. Как тогда оказалось, в одном из трех каналов управления (это даже не дублирование, а троирование) не сошлась контрольная сумма. Случай на моей практике единственный, но он был.

     Поэтому в момент обработки данных всегда нахожусь на ВЦ, и мне, как техническому руководителю, первому сообщают результаты. Всегда есть небольшие замечания, по поводу которых немедленно нужно принять решение. В этот раз все параметры и контрольная сумма системы управления были в норме. Но один параметр — давление в дренажных трубах — был завышенным. Сразу на столе появляется схема, и по ней видно, что это погрешность самого датчика. Трубопроводы напрямую связаны с атмосферой, другие датчики показывают, что все в порядке.

     Вопрос закрываем. Отмечаем в документе и даем отбой всем находящимся в бункере и на измерительном пункте. Дополнительный анализ всех температур и давления показал, что все в норме. Блок готов к полету. Традиционно заходим к командиру четвертого центра. В кабинете всегда есть чай, кофе и фрукты. Обменялись мнениями, поблагодарили за работу и поехали к себе. Нужно доложить Генеральному. Он ждет, волнуется.

     Третий день — день ракеты. Она проходит комплексные испытания (КИ). Накануне ночью моросил небольшой дождь.

     Значит, жди неприятности. Или плюс, или минус на корпусе. Так оно и получилось. Но с этим быстро разобрались. КИ прошли без замечаний.

     Резервный день — день передышки. Его всегда планируют. Мало ли, что случится при испытаниях.

     Наконец наступил день старта. Вернее, он начался накануне вечером с заседания Государственной комиссии здесь же, в бункере. Заседание было коротким. О космической головной части доложил Н. Зеленщиков, о ракете — Г. Клейменов. Зачитали решение. Госкомиссия поручила произвести пуск С. Гончарову, начальнику второго центра при техническом руководстве, состоящем из Г. Клейменова, отвечающего за ракету, В. Филина — за разгонный блок, А. Моишеева — за головной обтекатель, В. Легостаева — за блок космических аппаратов.

     Все разошлись по рабочим местам. До старта восемь часов. Мы с Зеленщиковым посоветовали Генеральному поехать отдохнуть. Ведь впереди целая ночь и целый день работы. Генеральный долго сомневался, но потом согласился с нами.

     —Приеду часа за два до старта. Это не поздно?

     —Нет, — успокаиваем его

     —Если что случится, позвоним.

     Но из опыта знаем, что ничего непредвиденного не должно быть.

     Пошел по пультовым. Все на месте. В лицах какая-то напряженность. Не первый раз в таком положении, а вот чувство тревоги почти у каждого. Может, потому, что здесь, на этом пуске, в бункере Генеральный, и из-за этого излишнее волнение, может, что-то другое.

     Стараюсь казаться спокойным, ободряю своих ребят. Им не надо говорить о важности, об ответственности. Они сами все хорошо понимают.

     Каждый раз, когда вспоминаешь об этих часах до старта, то даже по прошествии времени кажется, что эти часы самые длинные. Подготовка к заправке ракеты идет своим ходом. Этот пуск был 301-м для «Протона». Так что график работ выверен до минут.

     Началось захолаживание системы 17Г38 — системы заправки жидким кислородом разгонного блока. Голос по громкой связи объявил об очередной операции.

     А что значит «захолаживание», знают только специалисты. Многие не понимают тонкостей заправки криогенными компонентами. Каждый представляет, как заправляют бензин в автомобиль. Подъехали, вставили заправочный пистолет в горловину бака, нажали на рычаг (деньги заплатили ранее), и побежал ручеек в топливный бак, щелкнул пистолет — бак полный.

     На ракете все сложнее. Во-первых, пистолет не удержишь в руках, он очень холодный — до — 190®С, а затем, где эта горловина? А она на высоте пятидесяти метров, а подавать нужно из железнодорожной цистерны, которая стоит метрах в ста от старта. Так что нужна целая система, которая сможет закачать десять кубов топлива, причем его температура должна быть равной заданной, той, что нужна двигателю, для которого он предназначен. Перегрей компонент — жди беды. Вот потому-то все трубопроводы и сделаны как термос, а чтобы убрать лишнее тепло, через них прокачивают компонент. Жидкий кислород из заправочного резервуара поступает во внутреннюю трубу, кипит от нагрева и сбрасывается через закольцовку, и так до тех пор, пока с другого конца не появится жидкий кислород. Это говорит о том, что на входе компонент находится в жидком виде. Его можно подавать в изделие. Вот так и происходит «захолаживание» магистралей.

     Мы сидим в комнате Госкомиссии. Здесь, на втором этаже бункера, в этой комнате, сосредоточены все виды связи, в том числе и громкая. Так что все процессы подготовки хорошо отслеживаются. На столе председателя комиссии лежит порядок работ, и после очередного сообщения по громкой и доклада руководителя работ Г. Полищук аккуратно отмечает крестиком соответствующую позицию.

     Начинается заправка ракеты-носителя. Врубаются мощные наземные насосы, азотный тетраксид начинает поступать в баки первой, второй и третьей ступеней. Его заправка длится чуть больше часа, а нужно закачать в баки около 300 тонн топлива.

     Правда, ракета выработает его всего за десять минут, но на ракете, где двигатели с турбонасосными агрегатами намного мощнее тех, что стоят на Земле.

     Запуск наземных насосов всегда преподносит сюрпризы. То один, то другой не удается запустить. Оборудование давно выработало свой ресурс. На этот раз все было в норме.

     В комнате, где собрались члены Госкомиссии, ведутся разговоры ни о чем. О жизни военных, о погоде, отдыхе, анекдоты. Все замолкают только тогда, когда по громкой связи объявляется очередная операция. О предстоящей работе говорить не принято.

     Георгий Максимович Полищук, прилетевший позже всех (он прилетел перед заправочной комиссией), привез с собой целую кипу свежей прессы. Так что многие с удовольствием углубились в чтение. Ведь на Байконур газеты приходят с опозданием на три — четыре дня.

     —Система 17Г38 захоложена. Готов к заправке кислородом разгонного блока.

     —Восьмой.

     —Заправку разгонного блока разрешаю.

     —Третий.

     Голос в репродукторе смолк. Сейчас начнется заполнение бака кислородом. Заправку нужно провести точно по максимуму. А тут в голову опять лезут сомнения по поводу полученного накануне замечания о датчике заправки. Уже после контроля набора стартовой готовности ко мне зашел мой заместитель технического руководителя и доложил о нем:

     —При контроле работоспособности датчика средняя точка выпала за допуск.

     —Как это?

     —Мы проводили испытания. Начало работы датчика совпало с расчетом, конец настройки тоже. А вот в середине превышение.

     —И сколько?

     —Да процента три — четыре.

     —Что это значит?

     —Думаю, что методика расчета не совсем отработана.

     —А если барахлит датчик? К чему это приведет?

     —Мы запросили Москву. На предприятии разбираются.

     —Кто запросил и кого?

     —Я запросил, — ответил Мартынов. — Связался с разработчиком датчика. Он удивлен, что дополнительно введена промежуточная точка.

     —Кто же без нас внес в инструкцию?

     —Вот сейчас разбираемся.

     —Авдеева и Кулиша подключили. Конечно, они сейчас работают.

     Павел Авдеев и Павел Кулиш были руководителями подразделения, которое разработало этот датчик.

     Измерить уровень топлива в баке можно разными способами. Самый простой: в трубу помещают полый шарик, который при наполнении всплывает. В определенных точках на трубу намотаны провода, как на катушку с нитками, по ним проходит электрический ток. Измеряется индуктивность катушки: в момент прохождения полого шарика индуктивность меняется, сигнализируя, что уровень жидкости находится именно здесь. Но это в том топливе, где шарик всплывает. А вот водородному топливу не хватает этой несчастной силы Архимеда, чтобы вытолкнуть этот шарик.

     Наши специалисты предложили другой способ, создав для тяжелой ракеты «Энергия» емкостной датчик. Одним из важных преимуществ этого датчика было то, что точность измерений определялась не дискретно от катушки до катушки, а плавно на всем диапазоне датчика. Уровень жидкости измерялся с точностью до 5 мм. Именно такой датчик и стоял в баке кислорода разгонника. В середине датчика его точность и была завышена по сравнению с расчетной. Это значит (если это действительно имеет место), что можно ошибиться с заправкой на 2 — 3 сантиметра.

     —Ты знаешь, что мы запускаем самый тяжелый полезный груз, — обращаюсь к Мартынову.

     —Знаю.

     —И как ты думаешь, это допустимо?

     —Не знаю.

     —А надо бы. Хорошо, займись датчиком. Я позвоню Авдееву. Попрошу срочно сообщить их мнение.

     Вечер. В коттедже тишина. Тишина всегда наступает, когда сообщают о замечаниях. Все как бы почувствовали себя виноватыми за блок.

     —Вызовите проектанта, — прошу ведущего конструктора С. Захарова.

     Он тут же садится за телефон и начинает дозваниваться до представителя проектного отдела А. Ромашева. Через десять минут он у нас. Вид у него неважный.

     —Что случилось? Вы меня извините, не совсем здоров.

     —Так почему не сказал по телефону? Разве можно шутить со здоровьем?

     —Ничего, все пройдет.

     —Какой у меня запас массы сверх рабочего?

     —Да практически никакого. Аппаратчики из нас все выдавили.

     —И все же?

     —Думаю, килограммов 10—20.

     —Думаю — мне не подходит. Мне нужно точно знать.

     —А в чем дело?

     —Есть замечание по датчику. Повышенный разброс. Кстати, что дают эти 2—3 сантиметра по уровню в килограммах.

     —Нужно посчитать, ведь бак круглый и уровень находится в верхнем сегменте.

     —Ну, давай прикинем.

     —Это сложно.

     —Да что тут сложного? — уже не выдерживаю. — Диаметр бака известен, расстояние от вершины тоже, находим диаметр уровня и умножаем на высоту. И все.

     Проектант сидел красный. Видно, высокая температура давала о себе знать.

     —Что-то я плохо себя чувствую. Вечером проверю расчет и утром вам спокойно доложу.

     —Хорошо.

     Мне стало как-то не по себе. Было и жаль своего сотрудника, и в то же время чувствовал возмущение. Нас всегда учили, что ты должен так знать свою профессию, чтобы, даже когда разбудят, мог ответить на любой вопрос. Конечно, это если ты здоров. А если температура, то все может быть. Внутренне я оправдал проектанта, я его хорошо знал, с ним запускал не одну машину. Очень скрупулезный и аккуратный, а тут — сбой. Бывает. Он, наверное, сам переживал больше, чем я. Как потом выяснилось, так оно и было.

     Посчитали погрешности, они, как мы говорим, утонули в гарантийных запасах. Ничего страшного.

     Но замечание есть замечание. Его нужно закрыть. Специалисты, разработчики датчика, разобрались. Оказалось, что при проверках дополнительная емкость наземного привода давала погрешность. Тут же спроектировали методику расчета. Из Москвы получили подтверждение нашему решению.

     А мысли лезут. Заправка продолжается. Не выдерживаю, спускаюсь в пультовую заправки.

     —Как идет процесс?

     —Как обычно, — отвечает В. Свидерский, отвечающий за работу наземных систем заправки блока на старте.

     —Как по времени?

     —Все по статистике.

     —Прошли минимальный уровень?

     —Нет, еще минуты три.

     В этот момент оператор докладывает: «Есть минимальный уровень».

     Подхожу к пульту. Вижу, как прыгают в окошечке красные цифры процента заполнения.

     —Не волнуйтесь, — успокаивает меня оператор. — Все идет, как положено.

     —Да я и не волнуюсь, с такими специалистами уверен, что все будет нормально. Как достигните заданной температуры, доложите. Буду в комнате Госкомиссии.

     —Ну, как у тебя? — спросил Н. Зеленщиков по возвращении.

     —Все нормально. Были вопросы при проверке датчика, но все позади. Идет штатно.

     —Бак окислителя заправлен. Перехожу на термостатирование.

     —Принято.

     —Третий.

     Все, бак заполнен жидким кислородом. Нужно теперь «добрать» температуру. Это очень серьезно, ведь от нее зависит и объем заправляемого компонента. Чем ниже температура, тем его больше. Один градус может съесть все мои запасы. Это первое. А второе, это влияет на работоспособность двигателя. У нас был случай, когда температура компонента оказалась повышенной. Схлопотали аварию при втором включении блока. И одна из версий указывала как раз на влияние температуры. Так что за температурой компонента следим особенно тщательно.

     Процесс термостатирования очень прост. Сверху в бак заливается «холодный» компонент, снизу он вытекает в заправочную емкость, и так до обвода башни обслуживания. Тем самым захолаживается и конструкция, и сам компонент.

     Пошел процесс заправки горючим в баки ракеты. Слушаем громкую. Первый насос вышел на режим, второй, третий. Все в порядке, значит, компонент будет закачан в баки. Хлопот с насосами всегда много. Изготовители продлевают их ресурс, но от этого не легче. Отказы бывают часто. В этот раз пронесло.

     Обстановка в бункере вроде спокойная, но за этим внешним спокойствием чувствуется напряжение всех присутствующих. Это потом будем вспоминать: и зачем мы нервничали, все хорошо закончилось. Но к этим предстартовым минутам невозможно привыкнуть.

     Как-то командующий космическими войсками генерал-полковник Анатолий Николаевич Перминов, будучи на заправке, почувствовав мое волнение, сказал:

     —В свою технику нужно верить. Все будет хорошо.

     Как бы успокаивал меня перед очередным запуском разгонника.

     Конечно, он прав. Но чем больше знаешь о блоке, его конструкции, системах, агрегатах, двигателе, тем больше у тебя возникает внутренних сомнений. Невольно мысленно пробегаешь по каждой составляющей, где может отказать самый простой элемент или куда может попасть соринка, которая заклинит подвижную пару или не позволит как надо закрыться клапану, и становится не по себе. Гонишь от себя эти мысли, а они лезут от одного старта к другому. Невольно станешь суеверным.

     —Ракета заправлена компонентами топлива. Объявляется технологическая пауза.

     Голос по громкой связи подчеркнул, что один из важнейших процессов завершен. Вышли подышать свежим воздухом. Уже светло. Низкая облачность и влажный ветерок действуют бодряще.

     Подъехал Генеральный. Интересно, смог ли он уснуть за это время?

     —Как дела? — спрашивает он вместо приветствия.

     —У нас все в порядке. Температура окислителя в норме.

     —Ну что, пошли по рабочим местам. Связь проверили?

     —Да, все проверили, — это уже вмешался Николай Зеленщиков.

     —Где Легостаев?

     —В пультовой космических аппаратов.

     —А как аппараты?

     —Тоже в норме. Батареи заряжены даже чуть выше нормы.

     —Я буду в комнате 208 вместе с Севастьяновым, — как бы спрашивая, утверждает Генеральный.

     —«Науку» мы тоже проверили. Ее подключили в контур измерения, — дает пояснения Николай.

     Антенна «Наука» осталась еще с проекта «Энергия—Буран». Была брошена. Но наши специалисты ее восстановили, особенно постарался космонавт Олег Макаров. Опробовали ее на предыдущем пуске, а на этом уже включили в штатный контур измерений. Об этой антенне и говорил Николай Генеральному.

     —Через десять минут отвод башни обслуживания. Наши ребята у ракеты контролируют отстыковку коммуникаций. Скоро должны прибыть сюда, — поясняю ситуацию.

     И действительно, с противоположного направления мы увидели подходящего к бункеру Валерия Мащенко и ребят из 12-го центра.

     —Скоро набор стартовой готовности блока. Эта операция будет длиться час с небольшим после того, как отойдет башня. С Вашего разрешения пойду в пультовую.

     —Да, уже пора, — поддержал меня Ефим Леонидович Межирицкий.

     Он возглавлял фирму, которой руководил в свое время Николай Алексеевич Пилюгин, один из легендарных главных конструкторов, входивших в Совет Главных под руководством Сергея Павловича Королева, один из шести. Фирма Межирицкого специализировалась на создании систем управления ракет и разгонных блоков. И надо сказать, разработанные этой фирмой системы обладали высочайшей надежностью. Сложнейшие гиростабилизированные платформы, бортовые компьютеры обеспечивали не только управление движением, но и выполняли функции управления всеми бортовыми системами. За все время моей испытательной практики не помню отказов или аварий по вине системы управления.

     Почему-то, хоть и верил в наземную обработку этой системы, но на всякий случай попросил Генерального пригласить Межирицкого на пуск, и, как потом оказалось, не зря.

     Ефим всю свою трудовую жизнь связал со своим предприятием, как испытатель он запустил не один десяток боевых ракет, возглавлял завод, выпускающий готовые комплекты систем управления вместе с кабелями для комплектации ракет, и вот стал Генеральным директором. В быту Ефим оставался все тем же простым и доступным и никогда не игнорировал просьбы ни своих сослуживцев, ни смежников. У меня сложились с ним очень хорошие деловые отношения, если не сказать больше — просто мы стали друзьями. Профессионалы своего дела у меня всегда вызывают огромное уважение, а Ефим был таким.

     Вошли в бункер.

     —Пойдем сразу в пультовую.

     —Конечно, — соглашается Ефим.

     Пультовая разгонного блока — это место, где стоят стойки контрольной аппаратуры, вычислительная машина, наземная аппаратура системы управления и, конечно, пульты, с помощью которых операторы проводят набор стартовой готовности! Отсюда и название — пультовая. Пульты отгорожены даже в самом помещении стеклянной перегородкой.

     За столом с множеством телефонов расположились полковник Кудлак и мой заместитель Ильин. Это контролеры. А начальник расчета, офицер из части, дает команду оператору. Заметил что-то необычное за основным пультом. Сидят три офицера, но у двоих длинные волосы. К моему удивлению, это были девушки. Не мог понять, как это полковник Кудлак допустил такое, ведь он не воспринимал женщин на старте. А тут на тебе.

     Все на месте. Положил на край стола схему связи с основными абонентами. На прямой — пультовая ракеты и Генеральный конструктор, технический руководитель аппаратами В. Легостаев и даже номерная связь со всеми пультовыми, с залом управления, что на площадке № 254, с ЦУПом и телеметристами на предприятии.

     Связь на Байконуре всегда была ахилесовой пятой. Охватывающая всю страну оперативная военная связь нам, технарям, была недоступна, да и дозвониться по ней было проблематично. «Прыгаешь» от одного оператора к другому и, смотри, не перепутай позывные. Тогда начинай сначала. Такая связь стояла и у нас, в пультовой разгонного блока. Позывной «Суффикс» и далее номер.

     После запусков связных спутников, особенно первого «Ямала», Российское авиационно-космическое агентство организовало цифровую наборную связь Байконура с Москвой. Связь охватила всю нашу аэрокосмическую отрасль. Набрав только пять цифр, можно легко дозвониться до Самары, Красноярска, Химок и других городов. На этом пуске нам повезло. Эта связь действовала безукоризненно.

     —Пойдем пройдемся, время есть. Посмотрим, что там происходит наверху, в комнате Госкомиссии, какие еще идут указания, — приглашаю Ефима с собой.

     —Мы поднялись на второй этаж, прошли мимо опустевшего буфета и зашли в комнату Госкомиссии.

     —Вот и опять они, — как бы приветствуя нас, сказал Георгий Максимович и далее вопрос:

     —У тебя все в порядке?

     —Да, все нормально. Температуру окислителя добрали нужную, отстыковка прошла без замечаний. Готовы к работе.

     —Да вы не волнуйтесь, — вмешался Ефим Леонидович. — Все будет в порядке.

     —Это не от нас зависит. Только прошу четко докладывать о любых непредвиденных ситуациях. Сначала доклад, — напутствовал председатель, — затем действия. Буду строго следить за этим. Понятно?

     —Конечно. Мы на связи.

     Перед стартом время как бы ускорило свой бег. Двадцать минут пролетели мгновенно.

     —Сейчас будет ввод полетного задания. Мы пойдем в пультовую. Вы разрешите?

     —Конечно. Идите.

     Генеральный поднялся, вместе с нами вышел из комнаты.

     —Очень прошу, повнимательней. Этот пуск для нас архиважный.

     —Понимаем. Постараемся.

     Снова пультовая. У стола стоит только мой стул.

     —Найдите еще один стул для Ефима Леонидовича, он должен быть рядом со мной, — обращаюсь к полковнику Кудлаку.

     —Нет проблем.

     Стул быстро отыскали. Ефим сел рядом. Набрал номер зала управления на площадке № 254.

     —Слушаю, — ответил знакомый голос Цыплакова.

     —После команды «контакт подъема» сразу выйду на связь с вами. Телефон не занимать. Сообщите, как ведет себя блок на активном участке, как наддув СОЗов, как отделение, как сброс среднего переходника

     —У нас информация о блоке будет за 20 минут до старта. Сразу сообщим параметры.

     —Хорошо, — кладу трубку.

     —Да не волнуйся ты. Все будет хорошо, — успокаивает меня Ефим.

     —Да я и сам каждому говорю эти слова, а внутри все холодеет. К этому не привыкнешь никогда.

     —Это точно. И все же спокойствие.

     Все на своих рабочих местах. Наступает заключительный момент предстартовой подготовки. Голос по громкой связи:

     —Расчету РБ: начать предстартовую подготовку разгонного блока — третий.

     —Есть ввести полетное задание — восьмой.

     Далее следует уже команда оператору:

     —Ввести полетное задание.

     —Есть, — оператор нажимает соответствующую кнопку.

     —Три.

     —Есть.

     —Восемь.

     —Есть.

     —Четыре.

     —Есть.

     —Девять.

     —Есть.

     Затрещала цифропечать вычислительного комплекса и сразу смолкла. На пульте загорелся красный транспарант.

     —Нет нормы, — в зловещей тишине голос оператора показался очень громким.

     Сижу на месте. Не вмешиваюсь. Понимаю, что мои действия могут только нервировать расчеты. Вскакивает Ильин и быстро подходит к цифропечати. На бумажной ленте подтверждение красному транспаранту.

     —Нужно повторить проверку в ручном режиме, — советует он руководителю. Время идет.

     —Хорошо, так и сделаем, — соглашается полковник Кудлак и командует оператору:

     —Проверить ввод в ручном режиме.

     —Есть проверить ввод в ручном режиме, — оператор набирает нужный код.

     —Есть прохождение команды.

     —Повторить операцию в штатном режиме.

     —Есть повторить операцию в штатном режиме.

     Время идет.

     Хорошо понимаем, что стартовое окно 30 минут. Прошло только пять, а кажется, что целый час.

     —Три.

     —Есть.

     —Восемь.

     —Есть.

     —Четыре.

     —Есть.

     —Девять.

     —Есть.

     Опять затрещала цифропечать, и опять на пульте красный транспарант.

     Ильин у цифропечати делает руками крест, что значит — дальше идти нельзя. Нужно отменять пуск.

     Смотрю через стеклянную перегородку. Напряженные лица технических специалистов. Замер в ожидании и Зеленщиков. В голове быстро проносятся все последующие операции. Об отмене. Стало не по себе.

     —Да что вы бьете по клавишам, как молотком по наковальне, — это уже Ефим не выдерживает. — Набор нужно ввести нежно, — его подрумянившееся лицо выдавало волнение.

     —Не торопись, — советую Ильину. — Давай проанализируем, почему это происходит? Время еще есть. Повторяй.

     —Хорошо.

     Полковник Кудлак подошел к одному из операторов, взял под руку и спокойно вывел в коридор бункера. Возвратился и, согласившись со мной, как старший расчета опять дал команду на ручной режим. Режим проходит.

     В пультовую вошел полковник Сергей Гончаров.

     —Что случилось?

     —Не идет ПЗ, пока идет задержка старта.

     —Сообщили третьему?

     —Да. Сообщили, — четко, по-военному доложил Кудлак.

     —Как введете ПЗ, доложите, какая задержка. Нужно предупредить все ИПы (измерительные пункты).

     —Есть.

     —Председатель комиссии просит Филина доложить, что происходит.

     —Доложим обязательно, но чуть позднее, — стараюсь говорить спокойно, но внутри все замирает от напряжения.

     —Давайте спокойно повторим.

     Кудлак опять дает команду на ввод полетного задания. Опять эти цифры и ответ «Есть». Заработала цифропечать. Ее треск, как стрельба из автомата Калашникова, зазвучал в пультовой и вот опять оборвался. Как выяснилось, кончилась бумага. Не выдержал Межирицкий. Вскочил и закричал:

     —Вы что? Почему не проверили бумагу? Это просто вредительство.

     Его лицо покрылось красными пятнами от возмущения.

     Вошел Генеральный. Все впялились в злополучный транспарант на пульте. Он ответил успокоительным зеленым цветом.

     —Что случилось?

     Генеральный стоял весь расстроенный и, как мне показалось, как бы отрешенный от происходящего.

     Ему не верилось, что есть причина, которая может привести к отбою подготовки.

     —Полетное задание не вводилось.

     —Почему?

     —Не знаю, но думаю, что виноват не борт, а Земля.

     —Вы же проверяли?

     —Конечно, но в режиме КНСГ все было в норме.

     —Какое решение?

     Смотрю на Ильина. Он вел все испытания этого блока. Его слово весомое. Вид немного растерян. Он показывает крест руками. «Отмена».

     —Все нормально, — говорю Генеральному.

     —ПЗ вводится, сейчас дадим задержку старта. У нас окно полчаса.

     Кудлак по прямой связи уже сообщает о задержке руководителю подготовки.

     —Задержка старта 16 минут.

     —Принято. Задержка старта 16 минут.

     И тут же голос по громкой, как команда всем операторам.

     —Объявляется задержка старта 16 минут.

     —Не понял, — Генеральный смотрит на меня. — Твой работник говорит, что отмена, а ты идешь дальше?

     —Мы уже проходили такое. Да и в документации — неисправность цифропечати не есть отбракованный признак.

     —А почему он, — показывает на Ильина, — говорит отбой?

     —Волнуется, — говорю спокойно. — Но что это стоит!?

     —Юрий Павлович! Все в порядке, — это уже Ефим поддерживает меня.

     —Если ПЗ пошло, то все будет в порядке. Не пройти оно уже не сможет, я за это ручаюсь.

     —Есть еще одна контрольная точка за 2 минуты до КП. Наш борт сформирует готовность и передаст квитанцию носителю.

     —А почему кончилась бумага? — Генеральный посмотрел на Ильина и полковника Кудлака.

     Как объяснить такое недоразумение?

     —Да мы же только с третьего раза протолкнули ПЗ, не рассчитывали на это.

     —Так что теперь ПЗ будет на борту?

     —Обязательно! — Ефим говорит уверенно, смотря прямо в глаза ЮП.

     —А он говорит — нужно отменять, — опять Генеральный кивает в сторону Ильина.

     —На одном пуске у нас уже был отказ цифропечати, и мы успешно запустили спутник. Так? — спрашиваю Кудлака и как бы утверждаю.

     Генеральный пристально смотрит на него.

     —Так. Было уже такое, — подтверждает полковник.

     —Так? — это уже обращаюсь к Ильину.

     —Так, — отвечает.

     —Можно же идти дальше?

     —Можно, — тихо отвечает Валерий.

     —Все убеждены, что ПЗ будет на борту, — стараюсь убедить Генерального.

     —А почему кончилась бумага?

     Как объяснить второй раз? Генеральный понимает, что здесь что-то не то. Скорее, головотяпство.

     —Мы повторяли режим три раза, вот и не рассчитали зарядку бумаги.

     Конечно, если сказать правду, то расход практически за три повтора был небольшим, но если сказать, что по вине расчета не хватило бумаги, то это грозит служебным несоответствием. Нельзя подставлять ребят.

     —Как? Почему не хватило бумаги? — в третий раз спрашивает Ю.П.

     Опять спокойно объясняю.

     —Хорошо. Мы это разберем после.

     —Юрий Павлович, я пойду предупрежу аппаратчиков.

     —У них по подготовке есть ограничения, — это уже Николай Иванович Зеленщиков прервал вопросы о бумаге.

     —Хорошо, предупреди Легостаева. Так что, идем дальше? — уже спокойней говорит Генеральный.

     —Конечно! — в один голос и я, и Ефим успокаивали Генерального.

     —Хорошо. Оформите замечание как положено и распишитесь, — это уже команда мне, как техническому руководителю. — Время идет!

     —Обязательно оформим, как положено.

     —И распишитесь.

     —Конечно.

     —Журнал принесешь в комнату 208, я буду там.

     —Хорошо.

     Генеральный обвел всех взглядом, как бы спрашивая, нет ли сомневающихся, и поднялся в командную комнату.

     —Да не волнуйся, все будет хорошо, — успокаивает меня Ефим.

     Как хочется поблагодарить его за поддержку, но сдерживаюсь. Это потом.

     —Валерий, отпиши в журнале и введи мою подпись, — прошу Ильина.

     —Хорошо.

     —Я поднимусь в комнату Госкомиссии, доложу председателю. Нужно успокоить.

     —Я с тобой, — Ефим поднялся со стула. На его лице еще остались следы волнения. Чувствовалось, что внешнее спокойствие ему дается нелегко.

     При входе в комнату Госкомиссии как бы натыкаешься на вопрос:

     —Почему не доложили? Что случилось? Почему задержка? Где команда Госкомиссии? Мы это так не оставим. Это не порядок. Я же предупреждал, — все это выпалил нам Георгий Максимович, председатель Госкомиссии.

     Ну что сказать на это. Конечно, он прав. Стараюсь быть спокойным.

     —Очень ограниченное время. Если бы мы пришли с докладом и затеяли обсуждение, не уложились бы в пусковое окно. Оно всего 30 минут. Поэтому приняли решение о вводе ПЗ и пошли дальше. Теперь есть время, можно объяснить.

     Подробно объясняю, что произошло.

     —А успеете ли вы ввести ПЗ до контрольной точки подготовки ракеты? Есть уверенность? Как аппаратчики?

     Вопросы как из рога изобилия.

     —Уверенность есть. Мы получили контрольную точку ранее, чем запросит носитель, — ответил на вопрос, а сам думал, что есть время еще раз проверить. До старта минут сорок. Успеем.

     —Как вы собираетесь закрыть замечание? Будете выпускать техническое решение?

     —Нет. Отметим в бортовом журнале, это допускается. Я дал команду зафиксировать как положено. Генеральный подтвердит наше решение.

     Вернувшись в пультовую, сразу к Кудлаку:

     —Какое время для задержки?

     —16 минут.

     —А фактическая задержка?

     —Минут тринадцать. Даже с запасом, чтобы не пропустить контрольную точку. Тогда точно отмена.

     —Молодец. Кстати, ты чего вывел оператора из пультовой?

     Все знали, что полковник Кудлак был женоненавистником. Он, как командир корабля, считал, что женщина в бункере — это к беде. А тут сразу два оператора — женщины. Посмотрел на оставшуюся девушку:

     —Эта ничего. С ней можно работать. А вот с Ольгой беда. Когда она за пультом, жди замечания. Даже такой был случай. Трижды проходили автономные испытания систем заправки. На четвертый села за пульт Ольга. Замечание. Посадили другого оператора — прошли по норме. Вот я ее и вывел. Как видите сразу пошло ПЗ.

     —А эта? — взглядом показал на оставшуюся в бункере операторшу.

     —Эта проверена. С ней сбоев не бывает.

     —Слышал, что ты не очень-то обожаешь женщин в бункере.

     —Но что делать? Операторов не хватает. Вот служить приходят и девушки. Они здесь, на Байконуре, оканчивают МАИ, заключают контракт. И хорошо служат.

     Действительно, у ракетчиков, как и у моряков, есть поверие, что женщины приносят несчастье. Даже Сергей Павлович Королев не терпел на старте женщин. «Кто разрешил? Убрать!» — только и можно было услышать от него в этот момент. Так что в своем суеверии полковник Кудлак был не одинок.

     —Запись сделана. Замечание зафиксировано, — говорит Ильин, как бы приглашая подойти и расписаться в журнале.

     Внимательно читаю замечание, причину его возникновения и решение по его закрытию.

     —Добавьте еще: контроль дополнительный за 2 минуты до КП.

     —Это же будет в автомате.

     —Не дай бог, сбой. Добавь.

     —Хорошо.

     Ставлю подпись. Уверенность есть, что все в порядке и все-таки внутри все сжимается. А вдруг? Чего вдруг — не знаю. А вдруг?

     —Ефим Леонидович, — обращаюсь к Межерицкому. — Ты со мной?

     —Конечно. Не сомневайся.

     —Подписывать будешь?

     —Конечно.

     Ефим подошел к столу и поставил в журнале свою подпись.

     —Кто не согласен? — Тишина. — Прошу тогда подписать тебя, Валера, и руководителя работ. Это по форме. После меня не страшно расписываться?

     Ильин и Кудлак расписались в журнале. До старта оставалось 25 минут. Взяв журнал, пошел в пультовую носителя на втором этаже.

     «Первый» — пускающий — уже на своем месте. Рядом с ним за одним столом технические руководители. Это технический руководитель по ракетно-космическому комплексу Ю.П. Семенов, по космическому комплексу Н.Н. Севастьянов, он же Заказчик, и технические руководители по ракете А.К. Недайвода и Г.Б. Клейменов. Подхожу к Генеральному и кладу перед ним журнал. Юрий Павлович внимательно читает запись. Не могу себе даже представить, что творится у него внутри, какие мысли и сомнения одолевают его. Но по уставшему от напряжения лицу понимаю, что ему нелегко.

     Неожиданно для меня Генеральный берет ручку и размашисто пишет в журнале «Согласен» и расписывается. Хорошо помню эту подпись. Этим он как бы взял ответственность за все на себя. Для меня это было огромной поддержкой.

     —Можно мне посмотреть? — Николай Николаевич Севастьянов пододвинул к себе журнал и тоже внимательно прочитал. — Я тоже согласен и готов расписаться.

     Он поставил свою подпись чуть ниже Генерального. Сидящий впереди председатель Госкомиссии Г.М. Полищук повернулся, прочитал решение:

     —Все в порядке, идем дальше, — сделал заключение.

     До старта 15 минут. Время уже не ощущаем. Спустились в пультовую. Тишина неимоверная.

     —Идем дальше, — повторяю слова председателя Госкомиссии.

     Все как бы вздохнули.

     —Есть готовность головного блока, — голос по громкой как бы подвел итог нашему мытарству.

     Это значит ПЗ на борту и есть квитанция на продолжение работ. Дальше как обычно. Ключ на старт и все по хорошо отрепетированному сценарию за 300 пусков ракеты.

     —Звоню к себе на площадку №254.

     —Цыплаков на связи.

     —Все, трубку не клади, будешь вести репортаж о работе блока на активном участке. Наддув. Отделение и т.д.

     —Есть контакт подъема, — звучит голос из репродуктора.

     И через несколько секунд доносится приглушенный гул

     ракетных двигателей, который быстро затихает.

     —Десять минут — полет нормальный.

     Полет ракеты идет по штатной циклограмме. Прижимаю сильней телефонную трубку к уху. Боюсь пропустить 170-ю секунду. Это начало работы систем блока.

     —Есть наддув баков СОЗ, — говорит Цыплаков.

     Успокаивает — значит, блок ожил. Система управления

     выдала первые команды.

     Есть отделение головного обтекателя. В пультовой радостные крики. Мне они не понятны.

     —Пойдемте с нами, — это Виктор Михайлович Кудлак приглашает в бытовую каморку. — Отметим.

     —Не понял.

     —Это традиция.

     —Почему сейчас?

     —ГО (головной обтекатель) отделился. Значит, блок заработал. Мы свою задачу выполнили.

     —Опять не понял. Ведь раньше прошел наддув баков СОЗ.

     —Но мы-то не знаем. У нас первая информация о работе блока по громкой, как прошел сброс ГО — значит, заработал блок. Мы вас приглашаем.

     —Спасибо, я потом. А вы не нарушайте традиций.

     Все операторы и руководители удалились за небольшую перегородку. Нетрудно было догадаться зачем. Еще плотнее прижимаю трубку. Юра Цыплаков ведет репортаж. Его сообщения приходят чуть раньше, чем голос по громкой.

     —247-я секунда — полет нормальный.

     Сразу вспомнил две аварии «Протона». Как раз примерно в это время они и происходили. Отказ одного маршевого двигателя. Так что в это время у всех замирало сердце. В тот раз проскочили.

     —Есть запуск двигателя третьей ступени.

     Осталось ждать примерно четыре минуты до конца выведения.

     —380-я секунда — полет нормальный. Давление в камере сгорания в норме.

     Чем ближе к окончанию работы носителя, тем сильнее и сильнее волнение. Скоро очередь моего блока. Как он сработает? Не подведет ли? Опять мысли бегут по его конструкции. Как в калейдоскопе, вспоминаются все неприятности и аварийные ситуации и то, что среди них не было повторяющихся, свидетельствуют о том, что все меры по предупреждению подобных явлений приняты. Но есть и другая сторона — это случайность технологических просчетов, которую трудно предугадать, вычислить и вовремя исправить и которая может возникнуть в совсем непредвиденном месте и может опять привести к неприятным неожиданностям.

     Но лучше не думать об этом. Гонишь от себя эти мысли и сильнее прижимаешь телефонную трубку.

     —Юра! Не молчи. Говори, — обращаюсь к Цыплакову.

     —О чем? У нас все в порядке, не волнуйся.

     —Да не волнуюсь я, только ты не молчи.

     Действительно, когда слышишь слова сослуживца, невольно переключаешься на их смысл и отодвигаешь тревожные мысли.

     —Есть выключение двигателей третьей ступени.

     И еще через некоторое время

     —Есть отделение головного блока.

     Все, теперь мы. Все взоры на наш блок. Успеваю услышать успокоительные слова Цыплакова.

     —Есть сброс среднего переходника. Все, вышли из зоны связи.

     Это, конечно, снимает напряжение. Но теперь чуть больше часа пребывать в неведении. Времена изменились. Если раньше при «Союзе» по трассе ставились плавучие измерительные комплексы-корабли «Владимир Комаров», «Юрий Гагарин» и другие, то теперь денег не хватает, чтобы их содержать. Суда пришли в негодность. Можно было бы поставить мобильный измерительный пункт в Аргентине, как во время запуска европейского спутника «Интеграл». Но «Газком» пожадничал, не дал на это денег. Вот и приходится маяться полтора часа без информации о блоке.

     Вспомнился случай, когда уговаривали поставить измерительный пункт вне зоны видимости измерительных пунктов на территории России. Тогдашний генеральный директор Российского космического агентства Юрий Коптев, у которого тоже денег не хватало, ответил:

     —А какая разница? Если все хорошо — то и хорошо, а если авария, зачем нам знать, потел ли покойник перед смертью?

     И авария случилась. Блок не запустился. А вот однозначно установить причину так и не удалось. Написали, что причиной была невыдача головным блоком (а это и разгонный блок, и аппарат) нужного импульса. А кто конкретно виноват, не выяснили. Придумали различные мероприятия, но ничего конкретного не прописали.

     Урок учли, и во время пуска «Интеграла» Юрий Коптев поддержал нас. МИП был установлен, и Генеральный директор РКА с большим удовлетворением наблюдал параметры блока, который находился где-то над Южной Америкой и автономно работал на орбите.

     Здесь, на запуске «Ямала», шли вслепую. Была только уверенность, что блок сработает. Тем не менее Николай Севастьянов, заказчик от «Газкома», и наш Генеральный сразу обратились ко мне с традиционными вопросами

     —Когда включение блока? Когда узнаем? Где увидим?

     Они хорошо все это знали, и я понимал, что вопросы задаются автоматически, для проформы, и, понимая их волнение, спокойно отвечал:

     —Блок заработал. Средний переходник сбросился. Наддув систем видели. А дальше через час двадцать узнаем на площадке № 254.

     Так уж всегда получается, что сам первым кидаюсь к машине и гоню на свою площадку.

     —Ефим, пошли, — приглашаю я с собой Межерицкого. Он встает, как-то весь обмякший после отделения головного блока — теперь наша очередь. То, что было, это цветочки.

     Дай нам бог сработать без замечаний.

     Мы сели в «Волгу». Степь проснулась после длинной ночи. Кругом тишина, упоительный, чистый воздух. Водитель Равиль, чувствуя наше волнение, начал движение очень резко.

     —Не торопись. У нас достаточно времени, — одергиваю водителя.

     —Знаешь, Слав, а у меня руки трясутся, — это Ефим подает голос с заднего сиденья. — Ведь надо — кончилась бумага, — продолжает он возмущаться.

     —Успокойся, все не так страшно. Ведь мы были на Земле. Ну, отменили бы старт, нашли бы причину и запустили. Ничего страшного, — стараюсь успокоить его. — Хуже, если что случится в полете. Правда же?

     —Это конечно. Но все равно, это головотяпство. Столько народа, чуть не заставили все повторять. Это безобразие.

     —Согласен. Успокойся. Давай думать, как дальше будет. Ведь что произошло — это уже история.

     —Но лучше не загадывать наперед или думать только о хорошем.

     —Это точно. Здесь полностью с тобой согласен.

     За разговорами быстро доехали до площадки № 254. В комнате управления разгонным блоком все готово к приему телеметрической информации. Понимая, что начальства соберется много, решили через проектор высветить на экран данные о блоке. Экраны компьютера малы для такого количества руководства. Сергей Захаров отлично владел любой электронной техникой и, хотя в его прямые обязанности ведущего конструктора это не входило, сам организовал доставку из Москвы проектора и наладил отображение.

     Мы прибыли первыми, за нами прибыл Генеральный, его первые заместители Н. Зеленщиков и В. Легостаев, затем Н. Севастьянов от «Газкома», председатель Госкомиссии Г. Полищук и его заместитель В. Козлов.

     —Ну, что тут у тебя? — спрашивает Генеральный, показывая на экран. — Расскажи.

     —Это параметры двигательной установки. А вот надпись «Нет ТМИ» говорит о том, что на экране высвечены только те параметры, которые были на блоке во время ухода в зону невидимости. Видно, как сработала двигательная установка, система обеспечения запуска, наддув баков. Все нормально.

     —Это что за параметр? — Генеральный показывает на один из параметров на экране.

     Меня всегда поражало, как телеметристы сокращали названия параметров. Это были не просто ребусы, а ребусы с подвохом. Например, один из двигателей управления имел обозначение ВУС1. Попробуй догадайся, что речь идет об одном из двигателей управления блоком на пассивных участках полета. Этот двигатель стоит на одном из двух блоков автономной двигательной установки ДУ СОЗ и, управляя угловой стабилизацией блока по крену, в паре с ВУСЗЛ проводит развороты по тангажу всего головного блока. А расшифровывается он так: включение угловой стабилизации ДУ СОЗ левым двигателем №1.

     Запомнить все эти обозначения не в силах даже те, кто их придумал. Поэтому тут же перевел стрелки на своего аналитика телеметрии Александра Мосина.

     —Доложите Генеральному поподробнее, что обозначают параметры на схеме и пределы допуска измерений.

     Александр, немного смутившись, начал объяснять, что изображено в этом формате.

     —Ты не стесняйся, говори громче, — это Николай Зеленщиков подбодрил его. — Чтобы все слышали, и председатель Госкомиссии.

     Александр начал объяснять, что отображено в каждом формате. Таких форматов было 8, и в каждом содержался не один десяток параметров и, конечно, текущее от КП время. Траектория блока начиналась с космодрома Байконур и дальше проходила над Сибирью, Китаем, Тихим океаном, пересекала Южную Америку, Атлантику и выходила в районе Средиземного моря на Европу, а затем на Азию. Так что первыми информацию о полете блока принимали Московские станции. Да и Центр управления полетом (ЦУП) блока тоже был под Москвой, в Краснознаменске. Вот поэтому Юра Цыплаков и сидел на прямой связи с этим ЦУПом. Все-таки на несколько минут информация будет им известна раньше.

     —А как вывел «Протон»?

     —«Протон» можно поблагодарить. Вывел довольно точно. Может даже не придется перекладывать уставки.

     Здесь нужны пояснения. Процесс выведения космического аппарата на геостационарную орбиту следует выполнять с высокой точностью, иначе топливо будет расходоваться на компенсацию ошибок выведения. А это значит, что время активного существования космического аппарата резко ограничивается. Ведь ему это топливо потребуется для коррекции ухода из заданной точки. Поэтому заказчик очень придирчиво следит за выполнением заданных требований к точности выведения.

     С самого начала проектирования разгонного блока в нем была заложена идеология автономного обеспечения точности выведения. Это заключалось в том, что уже при старте с Земли система управления блоком, в которой находилась бортовая вычислительная машина (компьютер), точно знала, как распределить импульсы двигательной установки во времени, чтобы сразу выйти в нужную точку. Ракета «Протон» должна была только обеспечить выведение в заданный эллипс рассеивания на опорной круговой орбите. Блок самостоятельно решал навигационную задачу и автоматически корректировал заложенные полетным заданием установки. При этом наземные станции после первого импульса маршевого двигателя проводили радиоконтроль орбиты (PКO)и, если не обеспечивалась требуемая точность, по командной радиолинии вводили поправки уже, как мы называем, в ручном режиме. К этому режиму прибегали редко. В основном, если ошибки выведения PH «Протон» были на краю допусков или заказчик просил о повышенной точности выведения.

     В нашем случае космический аппарат «Ямал-200» был разработкой наших коллег из дирекции автоматических аппаратов. Как тут не выручить их, чтобы не оплошать с точностью.

     —Навигационная задача на борту решена, поправки небольшие, — это доклад нашего баллистика Генеральному. — Посмотрим, что будет после первого включения.

     —Оно уже прошло, — добавляю информацию. — Или вернее, должно пройти по времени, через несколько минут узнаем. Скоро зона видимости.

     —Есть прием телеметрии. Идем по целеуказаниям.

     Вздох облегчения. Как много эти слова говорят специалистам. Это значит, что нацеленные в проектную расчетную точку на небосводе антенны приняли телеметрию с борта. Если бы не было первого включения, то пришлось бы срочно перенацеливать антенны на аварийную траекторию. Так что теперь понятно, что слова «идем по целеуказаниям» для меня значили очень много.

     —Ну что?

     —Все в норме. Было первое включение, — докладываю Генеральному. — Осталось выяснить время включения и выключения.

     Вот и у нас пошла телеметрия. На экране ожили параметры блока.

     —Почему-то не видна работа двигателя? — Георгий Максимович, как бы спрашивая, обратился ко мне.

     —Немного терпения. Мы скоро увидим его работу, но в записи, причем с конца к началу. Все параметры двигателя записаны на бортовой магнитофон, Скоро начнется режим «ВОСПР», то есть воспроизведения. Мы увидим сначала этап выключения двигателя, затем его работу и включение. Магнитофон погонит информацию в обратном порядке. Не как запись. Внимание, сейчас начнется.

     На экране под изображением сопла двигателя загорелся красный квадрат. Обычно красный цвет на экране всегда настораживает и тревожит, поскольку указывает на аварийную ситуацию. А здесь как раз наоборот: красный цвет обозначал пламя, вырывающееся из двигателя, и действовал успокаивающе.

     Давление в камере сгорания было устойчивым и параметры стабилизации в норме. Все это говорило о том, что пойдем по расчетной траектории. Транспарант погас. Время работы двигателя было штатным.

     Теперь осталось подождать пять часов до второго включения. Предлагаю всем немного передохнуть, в первую очередь Генеральному:

     —Юрий Павлович, поезжайте отдохните. Сложных динамических операций пока не будет. В крайнем случае позвоним вам.

     —Я буду здесь, — поддержал меня Зеленщиков. — Поезжайте. Все-таки целая ночь позади. Отдохните.

     Генеральный как-то нерешительно с нами согласился. Чувствовалось, он волнуется за судьбу аппаратов, в которые лично вложил столько энергии и нервов, что в такой напряженный момент, когда они летят по переходной орбите, он не мог расстаться с нами даже на мгновение.

     —И вы советуете поехать отдохнуть?

     —Конечно, — это мы уже втроем с Зеленщиковым и Легостаевым уговариваем Генерального.

     —Может, и правда поехать?

     —Поедем. Я с вами, — это Николай Севастьянов внес последнюю лепту.

     —Поехали. Сразу звоните, если что.

     Генеральный уехал. Мы прошли в небольшую комнату выпить по чашке кофе. После первого включения расслабились, потянуло в сон. Ох уж эти часы до второго включения. Они растягиваются как бы на сутки. Обращаюсь к Межирицкому.

     —Поезжай Фима, отдохни, — просто чувствовал, как ему тяжело после пережитого, да еще при его диабете.

     —Да, пожалуй, съезжу, — соглашается Ефим Леонидович.

     Вот странно, но всегда задумываешься над тем, как создан космический объект, который летит за тысячи километров, притягивает к себе столько людей. Ведь все хорошо понимают, что помочь ему невозможно, но с упорством пьяного, как говорил мой бывший Главный, смотрят на экраны мониторов, не пропуская ни один разворот блока. Смотрят, как будто сами летят на этом блоке, и при любой аномалии помогут ему в работе.

     Пошел в свой небольшой кабинет. Сел в кресло, откинулся и провалился. Бывает так, что буквально пятнадцатиминутный глубокий сон восстанавливает твою работоспособность. Так уж устроен мир, что человек обязан спать, да и не только человек, все живое часть суток спит. Можно, конечно, сутки не спать, ну двое. Потом природа берет свое. Не знаю, чем объяснить это загадочное явление. А может, оно давно объяснено, только мне не известно? Может быть.

     Снова комната управления.

     —Как режим РКО?

     —Прошел. Будут уставки.

     —По каким признакам?

     —По экцентриситету орбиты.

     —И что, большое расхождение?

     —Можно не проводить, но хочется как лучше.

     —Лучшее враг хорошего.

     —Это правильно, но ЦУП советует.

     —Ладно, — даю согласие, — только проверьте хорошенько.

     —Конечно. Мы все уставки подтвердили обратными квитанциями.

     —Свяжите меня с Глуховым, — выхожу на связь с ЦУПом.

     —Володя, как у вас?

     —Все в порядке. Уставки ввели. Квитанции получили.

     —Уверены?

     —Конечно. Не первый раз. НИИ подтвердил расчеты наших баллистиков.

     —Ну хорошо. Ждем второго включения.

     Как-то незаметно набрав силу, день расцвел под солнечными лучами. Блок летел себе в целевую точку, а на экране его точка медленно подползала к экватору. Скоро второе включение. Телеметрия показывала устойчивое состояние всех параметров. Вот пошли последние программные развороты головного блока для установки по продольной оси на второе включение. Замелькали на экране углы тангажа и вращения, и вот они остановились на нужных. Сейчас будет включение двигательной продольной перегрузки. Перед включением маршевого двигателя необходимо прижать топливо к заборным устройствам и не только прижать, но и дать возможность сепарировать пузырьки газа из топлива, которое поступит в двигатель. Иначе беда. Турбина пойдет вразнос. Отработка процесса запуска двигателя в невесомости для нашего блока проходит как бы в земных условиях на моделях. В земных условиях модели бросали с большой высоты, так имитировалась невесомость за счет свободного падения. Сопротивление воздуха пренебрегалось. При этом аппараты следили за движением модели и потом по кадрам анализировали поведение жидкости. Сверяли с расчетами.

     Модели дают качественную картину. Определить естественное поведение жидкости в невесомости можно только в реальном полете. И такие полеты были. Для одного из них, в сторону Луны (а блок и разрабатывался для лунной программы), баки блока оснастили специальными иллюминаторами. В одни поставили телекамеру, в другие — подсветку. Получили уникальные данные о поведении жидкости в невесомости и о влиянии перегрузки на состав топлива перед заборниками при выходе пузырьков газа. Так были определены необходимая тяга двигателей, создающих перегрузку, и время их работы.

     — Есть включение ДУ СОЗ, — это опять голос Цыплакова.

     Но мы и так увидели на экране желтые круги, показывающие работу двигателей перегрузки. ВПП означает включение продольной перегрузки. Еще 299 секунд до начала работы маршевого двигателя. И хотя время его работы в два раза меньше первого включения, ждем его с нетерпением. Ведь были случаи, когда второй раз двигатель не хотел работать. Работали аварийные комиссии, причину находили, мероприятия проводили. Как вспомнишь эти аварии, так мороз по коже. Понимаем, что надежность в технике не равна единице, но для Центра им. М.В. Хруничева был хороший повод отказаться от услуг нашего блока в коммерческих программах. Сделали ставку на свой разгонник. Ну, Бог им судья.

     С нетерпением ждем второго включения. Приехал Генеральный. За ним — председатель Госкомиссии и все остальные.

     —Как дела?

     —Все идет по программе.

     Расположились за столом. В комнате тепло. И снова под соплом двигателя засветился красный прямоугольник.

     Лишь бы не погас — только проносится в мозгу. Проходит секунда, вторая, третья. Устойчивый красный сохраняется. Теперь дотянет. Невольно смотрю на часы. Как-то медленно бежит секундная стрелка. Кажется, зеленые цифры временной отметки на экране медленно меняют свое значение. Погас транспарант. Тишина в комнате. Ждем отделение космических аппаратов. Сбой телеметрии, и ...радостный голос Цыплакова.

     —Есть отделение космических аппаратов.

     Аплодисменты, и все бросились в комнату управления

     космическими аппаратами. Народу набилось столько, что протиснуться к мониторам довольно трудно. Нужно войти в связь с аппаратами. Ответят ли они на запросы Земли? При пуске «Ямал-100» один не ответил, так и потеряли его (кстати, огромные деньги). Все напряженно смотрят на мониторы. Информация на них многим непонятна. Но смотрят упорно.

     —Есть связь с аппаратом, — аплодисменты.

     —Со вторым по расчету минут сорок, — успокаивает Севастьянов.

     Но никого не оттянуть от операторов. Как будто поддержка окружающих поможет им войти быстрее в связь с другим аппаратом. В противоположном углу комнаты огромный двойной экран, один показывает, что происходит в Центре управления космическими аппаратами, другой — у нас здесь, на Байконуре. Можно в реальном времени проводить телеконференции. Молодец Николай Николаевич Севастьянов, на все 100% использует достижения современной электроники и своего спутника «Ямал-100».

     —Есть связь со вторым аппаратом!!

     Все обнимаются, поздравляют друг друга. Хлопают в ладони. Юрий Павлович подходит к экранам:

     —Включите звук. Позовите в зал Бранца. Хочу поздравить.

     На экране видно, как входят Владимир Николаевич Вра-

     нец и Евгений Микрин.

     —Поздравляю вас с успехом. Молодцы, — говорит им Генеральный. Не часто услышишь от него похвалы по работе. А им, и Бранцу, и Микрину, больше всех доставалось на орехи от Генерального. Но все в прошлом. Теперь только поздравления.

     —Мы все тоже поздравляем, — звучит снова микрофон.

     —Хотел бы и я, как заказчик, поздравить вас отсюда с Байконура. И, конечно, всех присутствующих, — Николай Севастьянов не может скрыть радость. Ведь теперь в его хозяйстве три спутника, хотя до сдачи последних двух пройдет несколько месяцев.

     Нужно установить их в разные точки, отработать управление ими. Но это уже не кажется невыполнимым. Самое сложное позади. Это и разработка, и изготовление, и работа со смежниками, и программное обеспечение и, наконец, запуск. Запуск без потерь аппаратов — это главное. Они работают на орбите, теперь нужно обучать операторов.

     Все плавно переходят в традиционную комнату, где накрыт стол и где можно произносить тосты. Первый, безусловно, за успех, а затем за Генерального, заказчика, за смежников. Особо отметил Ефима Межерицкого за 16 минут напряжения. Конечно, настроение у всех приподнятое. Как будто и не было бессонной ночи.

     —К сожалению, самолет вылетает через час, поэтому нужно закругляться. Еще раз за здоровье всех присутствующих, — провозглашает Генеральный.

     —Юрий Павлович, не торопитесь. Москва не принимает, — это Аркадий Мартыновский дает добро на продолжение мероприятия. Дружный хохот заглушает его слова.

     Стали предоставлять слово присутствующим. Дошла очередь и до меня.

     —Юрий Павлович, во-первых, поздравляю вас, а, во-вторых, хочу поднять бокал за новый проект, которому вы обещали уделить максимум внимания, — за «Онегу».

     —Так и будет, — пообещал Генеральный.

     Разошлись через час. Приехал к себе в коттедж и почувствовал внутри опустошение. Не понял даже отчего. Может, оттого, что нет ближайших задач, а «Онега» далеко? Ну что же, поживем — увидим! Нужно отоспаться. Дело сделано. На кухне ждали ребята. Девчата накрыли стол. Но мы все, измотанные этим запуском, нехотя пообедали и разошлись по комнатам. Наверное, присутствие руководства на запуске добавляет дополнительный стресс, который изматывает инженеров сильнее, чем техника. Хорошо, что успех, а если...? Будем думать о хорошем.

     У каждого коллектива свои проблемы. А если присмотреться к ним, то увидим много общего. Все-таки есть законы, которые действуют в любых коллективах: на предприятиях и в его подразделениях, в агентствах, министерствах и даже выше.

     В коллективе одни работают по принципу «Чего изволите», другие — активно ищущие, у которых главное не отношение руководителя, а дело. Третьи — «пофигисты». Им все равно, что творится на предприятии, день прошел и хорошо, замечаний нет от руководителя, и слава Богу. Мне кажется, что самыми опасными для предприятия являются как раз первые.

     Нет более вредного саботажника, чем тот, кто четко выполняет указания руководителя. Эти слова приписывают академику С.П. Королеву, первому руководителю нашего предприятия. Если хорошенько вдуматься, то так оно и есть.

     Часто наблюдал картину, как приезжает руководитель в область, или район, или на предприятие, а вокруг него свита из тех, кто по основной работе вхож к нему когда угодно. На лету ловят указания, быстро передают их первым попавшимся подчиненным, и опять к нему: «Чего изволите».

     Видимость активности максимальная, преданность руководителю (не делу, а руководителю) безмерная. Как не ценить таких? Глупо. Смешно наблюдать за такими. А повидать в этой роли пришлось многих: у министров, директоров, конструкторов и других начальников.

     А как же не ценить работу своих преданных людей? Как говорил Я. Гашек устами бравого солдата Швейка, «нужно находиться там, где раздают медали, а не там, где их зарабатывают».

     Это хорошо понимают опять же первые. Видимости работы хоть отбавляй. Расположение руководителя есть, как тут не получить очередной орден. Ну прямо как в советские времена.

     Помню, как работал у меня ведущим конструктором один очень посредственный человек, который зачастую не мог хорошо и качественно (на высоком уровне) выполнить задание, но вот пошел работать в партком и сразу умудрился получить три — не оговорился — три ордена «Трудового Красного знамени». Вот он действительно оказался там, где их раздают.

     В любом коллективе идет постоянная борьба за влияние на лидера. Конечно, многое зависит от него самого. Но хитроумные происки его помощников, особенно по части лести и преувеличений заслуг руководителя весьма изощрены. Руководитель вроде и внимания не обращает на их слова, но запоминает их надолго. Отсюда его поступки становятся непредсказуемыми.

     Вы будете искать логику в его действиях с позиций здравого смысла и не находить ее, так как он принимает решение в очень ограниченном кругу, где «милые» приближенные знают, как и когда задать нужный им вопрос по поводу решения.

     На мой взгляд, этому не нужно удивляться. Бороться с этим стоит, но очень осторожно, иначе съедят. Это и есть тот самый закон жизни, который присущ и большим коллективам, и малым.

     Хорошее время — отпуск. Целый год трудишься, и вот пришла пора отдыха. Каждый планирует его заранее и проводит по-разному.

     Одни предпочитают отдыхать на море, другие — в походах, многие в зарубежных турах. А мне предложили поехать на курорт в санаторий Кавказских Минеральных Вод в Кисловодск. Объяснили, что это удивительное по красоте место. 200 лет создавался уникальный Кисловодский парк, а сам город был любимым местом отдыха русских царей. В справочнике сказано, что в Кисловодске из 365 дней в году 300 солнечных. На плодородной, хотя и каменистой почве растения растут так быстро, что через год можно и не найти места в парке, где, по твоим приметам, стоял молодой клен или дубок. С царских времен за парком присматривают рабочие, стараясь держать в отличном состоянии дорожки и тропинки, которые, как паутинки, пересекают парк в различных направлениях. И ранним утром отдыхающие, как на демонстрацию, по расчищенным от листвы и мусора тропам устремляются в горы встречать рассвет.

     Парк хорош по-своему и зимой, и весной, и летом, но особенно красив осенью. Именно осенью на склоне гор можно увидеть ежедневно меняющуюся гамму красок, таких, что даже трудно вообразить. Надо видеть на рассвете с «Красного солнышка» белые шапки Эльбруса, а поднявшись на большое седло, любоваться Главным Кавказским хребтом. Кто хоть раз побывал здесь, попил воды в Нарзанной галерее, становится пленником этих мест, и каждый год его снова тянет сюда, в горы, подышать кристально чистым горным воздухом с запахом хвои, березы, цветов и насладиться просторами, открывающимися с вершин «седел», и из беседки, что на Олимпийском.

     Здесь все радует глаз: и долина роз с громадным каменным крокодилом, и парящий над скалами около санатория «Красные камни» бронзовый орел — символ Кисловодска, и скромный памятник Пушкину в парке у речки, и мост «Коварства и любви», и «стеклянная» струя прозрачной воды из небольшого водопада, умело сотворенного руками людей. Не говорю уже о необыкновенных клумбах в центральной аллее, проложенной между оригинальными зданиями кисловодских санаториев, магазинов, мастерских, кафе и т.д.

     Конечно, особо примечательна Нарзанная галерея. С позапрошлого века ее постоянно посещает не одна сотня отдыхающих, которым она дает свою лечебную силу.

     Безусловно, свой климат в городе создают люди. Они здесь особенные: улыбчивые, приветливые, добродушные, с кавказским юмором и своеобразным выговором. Они сразу «обращают тебя в свою веру». Пообщавшись с ними, по-новому смотришь на мир, и все твои тревоги и проблемы отодвигаются на второй план. Ты понимаешь, что начинаешь как бы жить заново.

     Ты видишь их, красивых и доброжелательных. На твой мимолетный взгляд они отвечают обворожительной улыбкой.

     Кажется, что ты вернулся в юные годы, и вот ожидание того незабываемого, что было с тобой лет двадцать или тридцать назад, начинают терзать твою душу. Хочется, чтобы в тебе повторились и проснулись те самые возвышенные чувства, чувства любви и нежности.

     При советской власти было понятие «коллективный отдых». Каждое предприятие считало долгом построить для сотрудников собственную базу отдыха, а крупные предприятия — собственный пансионат или дом отдыха. Сегодня многим предприятиям не до того. Им бы найти деньги на зарплату работникам. А уж как они будут отдыхать — не их дело.

     Раньше на балансе нашего предприятия находились пионерские лагеря, пансионаты, профилактории. И надо сказать, что особую гордость предприятия, безусловно, представлял санаторий «Крепость», что в Кисловодске.

     Сначала строили пансионат, но постепенно его переоборудовали, и он получил статус санатория.

     Место выбрали очень удачное: практически в центре города и одновременно в знаменитом Кисловодском парке.

     Отпуск решил провести в нашем санатории, хотя раньше предпочитал «дикий» отдых на юге или на берегах Волги. Перемена обстановки всегда сопровождается новыми впечатлениями и новыми эмоциями, а первое запоминается дольше, чем обычный повседневный ворох событий. В первую очередь это относится к первой любви. Спросите любого, и он поведает вам, как он впервые влюбился.

     Первый день в школе, первая получка, первый полет на самолете и вообще многие первые жизненные события надолго остаются в памяти. Запомнился и приезд в этот замечательный санаторий «Крепость».

     Самолет плавно коснулся взлетной полосы. Остановился, автобус и вот выход в город. Назойливые таксисты предлагают свои услуги до любого города Кавминвод. Они хорошо знают все санатории и громко выкрикивают их названия. Один из них с черными усами, почему-то направился ко мне.

     —Куда ехать? Недорого. Вам в «Крепость».

     —Как узнали?

     —Глаз наметан. «Крепость» очень популярна. Есть, конечно, «Заря», но всех, кто туда, встречают. А здесь видишь солидного человека и почему-то сразу определяешь — ему в «Крепость».

     —Уговорили, поехали.

     Старенькая, но очень чистенькая, как внутри, так и снаружи, «Волга» неторопливо начала свой разбег. Как-то быстро оказались на трассе. Большой щит сообщал, что до Кисловодска всего 35 км. Дорога, к моему удивлению, была прекрасной, с хорошими развязками. Промелькнули Железноводск, Пятигорск, Ессентуки. Слева от дороги горы становились все выше и выше, но постепенно они стали загораживать и правую сторону. Мы двигались по ущелью, внизу которого шумела речка Подкумок, так, быстрый ручей. Широко размытое русло для меня было загадкой.

     —Вас удивляют далеко размытые берега?

     —Да, удивительно. Слышал, что горные речки очень коварные.

     —Это верно, в период сильных дождей вода поднимается метра на два и несется с такой силой, что сносит на своем пути даже железобетонные мосты. Скоро увидите, перед Кисловодском.

     Доехали быстро. Свернули влево, объезжая разрушенный мост. Картина впечатляла.

     —И что же не восстанавливают?

     —Говорят, денег нет.

     —Не успели построить к 200-летию, теперь нескоро восстановят, — делаю вывод.

     Центральная улица вывела нас к зданию главпочтамта, а затем к колоннаде на входе в Кисловодский парк. Впереди на горе на белом высотном здании красовалась надпись «Крепость».

     Машина, преодолев небольшой подъем, свернула к санаторию. Сразу бросились в глаза огромный православный собор и большой гранитный крест. Как частицы жизненного светила, блестели на солнце золотые купола.

     —Недавно восстановили, — с гордостью сказал водитель

     —И что, уже действует?

     —Да, только внутри еще не все отделано. Постепенно все уладится, вернем нашу духовность.

     Я удивился такому обороту речи водителя. Посмотрел на него. Лицо его было серьезным.

     —Все могу понять, — продолжал он, — но вот как наши правители в одночасье стали верующими? Смотришь, как бывшие коммунисты со свечами стоят в церкви, и противно становится. Как можно доверять человеку, который меняет свои убеждения? Ну ладно. Бог с ними, это их грех, им и отвечать за него.

     Вот санаторий. Прекрасное белоснежное высотное здание с оригинально оформленными балконами выглядело солидно и привлекательно.

     Холл, охрана, приветливый администратор, и ты — в номере.

     И сразу накатывает одиночество. Автоматически разбираю нехитрый скарб. Невольно сравниваю с номером в гостинице Хилтон, что в Лондоне. Все то же: ванна, умывальник, совмещенный санузел, три полотенца, небольшой коврик — все, что необходимо для гигиены. Широкая кровать, маленький столик, холодильник, телевизор, на стене картина и часы, телефон на тумбочке и кресло. Что еще нужно? Но в Лондоне за это приходится платить более 400 фунтов за день, а здесь — за месяц и того меньше, и это с питанием, с диагностикой здоровья и оздоровительными процедурами. А мы все недовольны. Конечно, хорошее познается в сравнении.

     Только теперь мы оценили, что давала советская власть простому народу. Есть ли за рубежом хоть что-то похожее? Сомневаюсь.

     Решил пройтись по санаторию, чтобы осмотреться. Кругом очень чисто, холл светлый, большой телевизор и рядом много удобных кресел. Переход в лечебный корпус, и перед тобой огромный зал со стеклянной крышей, а вдоль стен — антресоли, покрытые ковровыми дорожками. По периферии расположены кабинеты врачей, процедурные и различные лаборатории. На первом этаже — фитобар. Зеленые заросли поднимаются до второго этажа, на полу кадки с пальмами и другими декоративными растениями. Ненавязчивая, тихая музыка расслабляет. Очаровательная Тамара готова напоить чаем любого сорта.

     Для интереса заказал витаминный чай и сел за столик. Почувствовал на себе изучающие взгляды сидящих рядом. Это всегда так, когда появляется новенький. Сразу прикидывают, кто он, и оценивают его, пока чисто внешне.

     Заметил, что большинство женщин средних лет. Так и должно быть. У молодежи другие интересы, да и средств на покупку путевок не хватает, а здоровье позволяет отдохнуть и в другом месте. Пословицу придумали: «Чтобы хорошо отдохнуть, нужно иметь прекрасное здоровье».

     Но все проходит. Возраст берет свое. Хочешь ты или не хочешь, а наступает момент, когда твоему организму требуется помощь. И если в сорок лет ты проснулся и у тебя ничего не болит, то ты умер! Так гласит народная мудрость.

     Скоро обед. Два зала огромной столовой разделяет декоративная стена. Милая сестра-хозяйка показывает столик, за которым будешь сидеть. И все это делается с такой доброжелательностью, кажется, что только для тебя, а потом понимаешь, что так встречают всех.

     Конечно, главное богатство санатория — это люди: врачи, медсестры, повара, культмассовые работники. Доброжелательность так и исходит от них, и это не показное, а искреннее. И задумываешься: а почему в обыденной жизни не так? Почему на улице в тебе видят недруга или должника?

     Так что в санатории все располагает к отдыху. У нашего санатория есть одна интересная примечательность: его директор — строитель, а не врач. Строитель по профессии. Поэтому санаторий содержится в образцовом порядке. Постоянный профилактический ремонт, краны не текут, сантехника исправна. Даже есть своя производственная база с гаражом и холодильниками для хранения сельской продукции, и все в идеальном состоянии.

     Безусловно, это заслуга директора санатория Петра Ивановича Тырнова. Он профессионал в своей области и организатор. Одним словом — хозяин. Для него первая обязанность директора — забота об отдыхающих. Что говорить, были времена перестройки. Наше предприятие, что в Королеве, не бросило в трудную минуту свое детище, помогали как могли. Постепенно слава о санатории стала расти, и сегодня даже нашим сотрудникам трудно достать сюда путевки.

     Попал очень удачно: по четвергам в обед на столе стоит бутылка красного сухого вина. Это традиция. Завел ее директор. И что характерно: раз в неделю он вместе с главным врачом обходит все столики, интересуясь пожеланиями отдыхающих.

     В тихий час все гуляют, кто в парке, кто в горах. Благо санаторий расположен как бы уже в парке. Ужин, а вечером танцы.

     Прошелся вокруг санатория. Прекрасный орнамент ровно уложенной тротуарной плитки, оригинальные скамейки справа. На стене грязелечебницы (как потом выяснилось) необыкновенно красивый декоративный водопад с цветовой подсветкой. Ступени привели к набережной речки Ольховки, той самой, что внесла свою долю в разрушение моста внизу. Мостик, и ты уже в парке. Хорошая мостовая вдоль речки — подарок первого Президента России. Небольшая площадь перед колоннадой и Нарзанной галерей, как оказалось, любимое место отдыха кисловодчан. Здесь много лотков с сувенирами, и местные художники выставляют свои произведения, которые отдыхающие с удовольствием рассматривают. Спокойные, неторопливо прогуливающиеся люди, улыбки на лицах создавали праздничное настроение.

     Вернулся в корпус. Наступило время танцев. Вошел в прекрасный зал с хорошо натертым паркетным полом. Громкая музыка постепенно раскачивает сидящих по стенкам отдыхающих. И скоро все выходят в круг и начинают танцевать, забыв про возраст, ведь каждый из нас в душе остался молодым. Музыка становится все быстрее и быстрее. И все отдыхающие задорно пляшут в едином круге. Темп меняется на медленный, и начинаются приглашения. Оказывается, довольно много женщин осталось сидеть. Мне всегда обидно за них. Они чувствуют себя обделенными и с некоторой завистью поглядывают на танцующих, наверное, в этот момент жалея, что не следили за своей фигурой и внешностью. И сидят они с погрустневшими глазами и вспоминают счастливые мгновения своей быстро прошедшей молодости.

     Не выделяться же из общей массы, иду приглашать на танец. Молодая женщина, делая вид, что это ей безразлично, принимает приглашение. Приглядеться сразу не успел. Но партнерша оказалась очень послушной и хорошо чувствующей темп.

     —Давно отдыхаете?

     —Уже неделю.

     —Как вам здесь?

     —Скучно.

     —Неужели?

     —Хочу уехать пораньше домой.

     —Почему? Ведь здесь хорошие процедуры, горы.

     —Компании не получилось.

     —Да, — соглашаюсь, — без компании скучно. А откуда приехали?

     —А здесь мы все или из Королева, или из Ростова.

     —Откуда знаете?

     —Так по выговору. Вы из Ростова.

     —Вот и не угадали. Я из Краснодара.

     —А как зовут?

     —Таня. А вас?

     Представился.

     Музыка оборвалась, как оказалось, мне импонировало такое открытое общение. Таня произносила вроде дежурные ответы и фразы, но никакого жеманства не чувствовалось.

     Быстрый темп очередного танца опять вытащил всех в общий круг. Вначале он был небольшим, постепенно расширился и затем распался на три поменьше.

     Я оказался рядом с Татьяной, которая танцевала, не обращая ни на кого внимания. Казалось, что она погрузилась вся в танец и получала от этого огромное удовольствие. Иногда наши глаза встречались, и на мою улыбку она отвечала своей чуть заметной. Невольно стал рассматривать ее.

     Она элегантно извивалась в такт танца, а ноги четко отслеживали ритм. Черные обтягивающие брюки придавали ей стройность, может это достигалось за счет остроносых туфель на высоком каблуке. Трикотажная цветастая футболка подчеркивала ее фигуру и совершенно очаровательную верхнюю часть ее тела. Красивая косыночка на шее придавала особую пикантность. Конечно, эта фигура не семнадцатилетней девочки, но не каждая женщина 35—40 лет может похвастать такой.

     Танец закончился, и все медленно разошлись по своим местам.

     Мы встали около пальмы. Помолчали, а после небольшой паузы завязался дружеский разговор:

     —А утром в горы не ходите?

     —Иногда.

     —До Красного солнышка?

     —Как все. Неинтересно. Здесь все, как одержимые, рвутся вверх, чтобы успеть захватить восход солнца.

     —И что в этом плохого? — поинтересовался я.

     —Да нет, ничего. Только мне не нравится этот ажиотаж.

     —Я сам встречал восход. Правда, не в горах. И тоже поднимал руки навстречу солнцу, чувствуя необыкновенное тепло на ладонях. Оно как бы проникало через руки внутрь тебя, освещая изнутри, и тело становилось сильным и молодым.

     —Я тоже так делала. Ощущение приятное. Но не обязательно же это делать в толпе.

     —Ну, вы и скажете, в этом как раз вся прелесть, это напоминает танец шамана.

     Зал вновь заполнился музыкой. Медленный темп ее как бы успокаивал разгоряченных танцоров.

     —Потанцуем?

     Ответа не последовало, только в знак согласия Татьяна сделала шаг к центру зала.

     —Вы прекрасно танцуете.

     —Спасибо. Это зависит от партнера.

     —Спасибо. Вот и обменялись комплементами.

     —А в каком номере живете?

     Она назвала.

     —Вид на парк?

     —Да.

     —Красиво? Не правда ли?

     —Красиво, но не привыкну к шуму реки.

     —Вода же успокаивает.

     —Вернее, должна успокаивать. Но все зависит от твоего состояния. Иначе раздражает.

     Танец закончился. Опять танцующие разошлись. Неожиданно легкий стук по плечу.

     —Привет. Как отдыхается? — Обернулся. Передо мной стояла Галина из Волгограда. Два года назад мы с ней познакомились в доме отдыха под Москвой. Словоохотливая хохотушка, она в нашей компании была заводилой. У нее постоянно рождались идеи, куда пойти до обеда, после обеда и вечером. Помнится, она знала много анекдотов и смешных случаев из жизни. Сама она работала в милиции и имела звание майора. Поэтому ей было, что рассказать.

     —Привет, очень рад тебя видеть.

     —Как, в горы пойдем?

     —Как ты здесь оказалась?

     —Да вот путевку достала в ваш санаторий. Откровенно говоря, почему-то так и думала, что тебя встречу. Так что, пойдем в горы?

     —Подумаю.

     В бытность студентом я мечтал о море. Как жителю средней полосы, только в кино видевшему голубые морские просторы, мне очень хотелось посмотреть, как вода уходит за горизонт, а уж об отдыхе на морском пляже и мечтать не смел. Стал работать. Вот мечты постепенно и сбылись. На предприятии приобрел путевку в дом отдыха «Голубой залив», что под Феодосией. В то время он тоже был частью нашего предприятия. Впечатлений было много: горы и розарий на территории дома отдыха, и южная природа со своими специфическими запахами и трелями цикад и, конечно, море. На эти бескрайние просторы мог любоваться часами, ласковый прибой радовал глаз, а прозрачная вода давала особое наслаждение под горячими солнечными лучами. Так и заразился этим Черным морем, и свой отпуск старался проводить на побережье.

     Однажды на пляже под Туапсе (там находится пионерский лагерь для наших детей, который после каникул превращался в базу отдыха) я увидел Олега Владимировича Сургучева. В спортивной одежде, кедах (кроссовок мы тогда не знали), в полной, как говорят, походной амуниции.

     —Что-то у вас вид не пляжный?

     —А что, заметно? — Он хитро улыбнулся своей чарующей улыбкой. — Я не любитель пляжа.

     —И моря?

     —И моря тоже.

     —Как понимать?

     —А вот так и понимайте.

     На нашем предприятии Олег Владимирович руководил отделом, который занимался термостатированием космических аппаратов. И мои мысли сразу побежали в этом направлении.

     —Что, вредно загорать? — первое, что пришло на ум, спросил у Олега Владимировича.

     —Нет, почему же. Может, и полезно. Кто его знает? — далее он продолжил мысль, которая меня преследовала долгие годы. — Если хочешь быть здоровым, повернись к морю спиной и уходи от него.

     —Это зачем? Ведь, тогда нужно идти в гору.

     —Вот именно.

     —Вы туда и собрались?

     —Именно так.

     —Но умный в гору не пойдет...

     —Вот умный-то и пойдет в гору, — парировал Олег Владимирович. — Когда-нибудь ты сам в этом убедишься.

     Уж очень мне запала в душу эта фраза: «Повернись к морю спиной».

     Утром узнал, что мой отдых совпал с отпуском Олега Калашникова, заместителя директора нашего завода. Он уже не раз отдыхал в этом санатории.

     —Пойду на «седло» схожу, — говорит мне после обеда.

     —На какое такое «седло»?

     —В горы. Каждый раз за отпуск сбрасываю килограммов 6—7. Сразу тебе не советую. Нужно адаптироваться.

     —Да я только думаю.

     Олег ушел один. После обеда расположился на лавочке, что около корпуса. Процедур не было. Можно было пойти поспать в номер. Но великолепная природа не настраивала на это, а скорее наоборот, тянула из корпуса в парк.

     Вышла Татьяна.

     —Ну что, отдыхаем?

     —Да.

     —Пойду в город. Не хотите ли?

     —Думаю о горах.

     Ко мне подошла Галина.

     —Не видел Олега?

     —Ушел в горы.

     —Да?! А мы договаривались пойти вместе.

     —Он подождал немного и ушел.

     —А ты не хочешь пойти?

     —С удовольствием, — про себя подумал, что за Олегом не угонюсь, а уж перед женщиной в грязь лицом не ударю. — Пойду переоденусь.

     В номере быстро натянул на себя легкую футболку, шорты и кроссовки.

     Галина ожидала меня у спуска с лестницы.

     —Я готов.

     —Пошли.

     Быстро преодолели более сотни ступенек вниз. Только в голове промелькнуло, что потом придется идти вверх. По дороге, чуть вправо, и вот уже показался мостик через ручеек. Вода с характерным звуком бежала по окультуренному руслу. Берега были выложены из камня на высоту полтора—два метра. Видно не зря, зная коварство горных речек.

     Все, подумал, далее только подъем. И не представлял себе, куда меня ведут и сколько идти. Сразу взяли достаточно быстрый темп. И хотя по дороге дыхание сбилось, когда поднялись на первую ровную площадку, мне показалось, что я выдержал этот подъем в гору. Назойливый фотограф предложил сфотографироваться с орлом. Но Галина, не снижая скорости, шла немного впереди по живописной аллее. Слева и справа от нас остались небольшой ресторанчик и детский санаторий. Затем на скале увидел монумент — орел с распростертыми крыльями на высокой красивой скале. Этот символ Кисловодска как бы парил над ущельем. Резкий подъем не доставил особой радости. Остановиться и передохнуть было неудобно перед впереди идущей женщиной. А она словно только что вышла на тропу, легко ускоряла свое движение. Глаза заливали капельки пота, пятна от которого стали проявляться и на футболке.

     Наконец, опять равнина. Перед нами здания корпусов.

     —Это санаторий «Красные камни». Здесь раньше отдыхали члены правительства.

     Идти по равнине было приятно, хотя мышцы ног уже почувствовали нагрузку.

     —Направо Долина роз. Но мы пойдем выше.

     —Как скажешь.

     Маленькая передышка перед очередным подъемом позволила почувствовать упоительный воздух с запахом хвои.

     Мы свернули налево, и опять извивающаяся дорога пошла на подъем. Старался не отставать. Моя футболка все сильнее изменяла свой цвет под воздействием лишней жидкости, выделенной из организма, да и нижнее белье тоже пропиталось потом.

     Опять небольшая равнина. Справа сооружение.

     —Это «канатка» — конечный пункт, — прокомментировала Галина.

     —Мы на ней поедем выше?

     —Это себя не уважать. Правда, если хотите, поезжайте, а я пешком. На Олимпийском встретимся.

     Взглянул вверх, куда уходили канаты, и мне стало не по себе. Неужели туда пойдем пешком.

     —Санаторий Дзержинского, — показав на чугунные ворота и здание на заднем плане, Галина пошла по широкой ухоженной тропе. — Это и есть терренкур. Специально построен. Да, кстати, все деревья, которые вы видите, посажены людьми. Этому парку более двухсот лет. Еще Екатерина заложила его.

     В это трудно поверить. Какой же это труд — вырастить такой лес из сотен тысяч, а может, и не одного миллиона различных деревьев: и хвойных, и лиственных, и плодовых! И все посажено не хаотично, а со вкусом, и очень рационально.

     Извилистая тропа с небольшим подъемом казалась бесконечной. Футболка стала уже одного цвета, и капли уже стекали по телу все ниже и ниже. А легкий шаг женщины стал казаться уже бегом. «Нужно собраться и не отстать», — только и мелькало в голове.

     —Вы не устали? — это ко мне.

     —Да нет.

     —Может, сбавим темп?

     —Только если немного. Хотелось бы полюбоваться природой.

     —Наверху будет еще лучше.

     Небольшой резкий подъем, и опять ровная площадка.

     —Это кафе «Красное солнышко». Мы до завтрака сюда ходим на зарядку. Место красивое.

     Да, место действительно было красивым. На крутом обрыве с причудливыми формами огромных камней казалось, что ты паришь над горами.

     —Утром отсюда хорошо виден Эльбрус. Вон там, на горизонте, — она показала рукой в сторону белой шапки, что возвышалась над горами.

     —Сейчас он выглядит не столь эффектно.

     —Не хотите фотографироваться? — И здесь фотограф.

     —Нет спасибо. И что, на зарядку в такую даль? — просто удивился.

     —Это место, где очень красивый восход. Вы потом сами убедитесь. Солнце как бы выплывает из-за горы. Оно огромное, красное, и все стоят, подняв руки вверх, направив свои ладони к солнцу. Это просто здорово.

     Мое физическое состояние не позволяло даже представить себе такое. Какая зарядка после такого подъема? Тут бы лечь и полежать часик.

     Маленькое кафе в здании с колоннами придавало этому месту неповторимый колорит. Столики на открытой площадке позволяли отдыхающим за чашкой чая любоваться окружающим. Хорошо была видна и «канатка» с яркими красными кабинами, проплывающими над ущельем. Одна кабина шла вниз, а вторая поднималась в гору, где конечная пристань кабины как бы нависала над обрывом.

     —Можно идти дальше? — Как бы спрашивая и предлагая, Галина двинулась вперед. — Сейчас будет небольшой «тягунок», потом будет легче.

     Издали «тягунок» показался мне незначительным, и я мысленно его уже преодолел. Мы шли по дорожке немного вниз, и уже не хотелось думать об усталости. В начале подъема мы обогнали несколько пар отдыхающих, но затем ноги перестали слушаться, а жаркое солнце, как назло, припекало, да больно сильно. Мысль была одна: дойти до сосенок, под спасительную тень. Нас спокойно, размеренным шагом обошли все те, кого мы обогнали.

     —Не выдержали темпа? — только и спросили.

     Отвечать не хотелось. Дыхание было тяжелым, рот пересыхал. Но стоять было еще хуже. Вернее, начинать движение после остановки было мучительно.

     Прошли сосенки. От их тени не стало легче. Казалось, нужно еще открыть каналы для дыхания. Небольшая площадка со скамейкой и парапетом обозначала поворот, и опять подъем. Дыхание постепенно восстанавливалось. Опять подъем, и снова нехватка кислорода. Поворот, ровная площадка немного сбавила напряжение. Еще два поворота. Площадка отдыха. Прошли немного. Перед глазами уходящие вверх ступени. «Должен преодолеть», — настраиваю себя. Медленно, шаг за шагом, упорно ползу вверх. Маленькая площадка, и опять ступени. «Когда же они кончатся». Все, опять пошла дорожка, но легче не стало. Подъем был достаточно крутым. Наконец вышли к изящной, прямо воздушной беседке. Конец мучениям. Вид на горы и город просто великолепный. Особенно выделялся храм на фоне городских строений. Да и наш санаторий выглядел неплохо.

     Асфальтовая дорожка чуть в гору привела нас к конечной станции канатки. Выше видны корпуса спортивной базы «Олимпийской». Где в условиях высокогорья тренируются наши спортсмены. Соответственно, и место называется «Олимпийским». Небольшое кафе. Прошли мимо, хотя в горле пересохло. Знал, что, если выпить хотя бы глоток, будет хуже. Тропа уводила нас все дальше и выше. «Когда же, наконец, кончится этот поход». Олега не видно. И уже брало сомнение, сюда ли он пошел. Березовый пролесок создавал прохладу, и постепенно усталость проходила, благо, что тропа пошла по равнине.

     —Нужно еще преодолеть «тягунок».

     —Как, еще? Мы же пришли.

     —Перед малым седлом есть еще один. Он полегче.

     Сказать было нечего, как говорят, взялся за гуж, не говори, что не дюж.

     Слева по дороге промчался автомобиль.

     —Так сюда можно доехать.

     —Можно, но это далеко. Вокруг города.

     Может, обратно поймать машину, — промелькнуло в голове.

     Треть «тягунка» прошли в темпе. И остановились. Не было сил идти дальше. Дыхание сбилось.

     —Не будем торопиться, — Галина стояла как будто мы только вышли на прогулку. Ее одежда была сухой, не то что у меня. Дыхание как у сонного младенца. Ну и ну, подумал про себя, не рассчитал. Еще через треть тропы опять остановка. Отдышался. Стала разбирать злость на себя. Стиснул зубы и пошел вперед.

     —А вот и малое седло. Видите вышку-треногу. Но там никого нет. Значит, Олег ушел на большое седло. Пошли?

     —Конечно, — вырвалось у меня. Про себя подумал: может, зря согласился.

     Тропинка оказалась не очень крутой. Мы ускорили шаг.

     —Срежем немного. Обойдем вон ту гору.

     —Хорошо, как скажете.

     Мы пошли по косогорью, пробрались над каким-то обрывом по маленькой тропке. Смотреть вниз было неприятно. Голова кружилась.

     —Здесь родник. Вода замечательная. Советую по глотку.

     Вода действительно показалась очень вкусной. В меру

     холодная и чистейшая, она сразу взбодрила. Стали обходить гору. Узкая тропа позволила идти только след в след. На горизонте показалась фигура. Как мне показалось, просто бежала по наклону нашей тропинки.

     —Это Олег.

     —Не может быть?

      — Это он.

     Мы медленно приближались друг к другу.

     Это действительно был Олег.

     —Вот это да! Вячеслав Михайлович, с кем вы связались? Это же лось!. Она же вас загонит. Два раза в день ходит на седло. Да отдыхает уже дней десять.

     Галина стояла рядом и улыбалась.

     —Так где большое седло?

     —А что, пойдем?

     —А для чего же я столько мучился?

     Олег повернул с нами. Обошли еще одну гору и на следующей горе, на высоте, увидел треногу.

     —Вот и большое седло.

     Крутой подъем вел нас к вершине.

     —Может, обойдем?

     —Нет, пойдем прямо.

     Перед вершиной показалось, что сил больше нет, сердце выбивалось из груди. Но все-таки дошел. Вид с вершины был потрясающим. Город как на ладони. Как говорят, вид с высоты птичьего полета. В стороне Пятигорска видна гора Машук. На западе, на горизонте Главный Кавказский хребет. Ласковый ветерок охлаждал разгоряченное тело. Усталость быстро уходила. Какое-то горделивое чувство рождалось внутри меня. Победил себя — только и промелькнуло в голове. Это вселяло уверенность в своих силах и чувство превосходства над остальными, которые не испытали такого.

     Спуск с горы, казалось, был наградой за восхождение. Он прошел быстро, и, только взглянув назад, понял, что подъем был довольно крутым.

     Тропинка уходила вниз, и мы резвым шагом двигались к малому седлу. Ноги не чувствовали усталости, да и дыхание восстановилось. Сердце уже не вырывалось из груди. Шли молча. Не знаю почему, но говорить не хотелось. Прибавил шаг.

     — Ты смотри, как разошелся, — только и бросил Олег. — Так рекорд поставишь.

     Не ответил, только понял, что размеренный шаг очень успокаивает.

     Прошли Олимпийский. Далее терренкур. И тут обнаружил, что начали побаливать совсем другие мышцы. Оказывается, икры ног постоянно были в напряжении. И чем ниже мы спускались, тем чаще невыносимая боль заставляла останавливаться. Пришлось массировать ноги. Мои терпеливые спутники только усмехались. Они это тоже проходили когда-то.

     Наконец, и «Красное солнышко». Уютное кафе. Необыкновенно вкусный чай и, наконец, отдых на стуле за столом. Какое блаженство!

     Но нужно идти дальше. Вот тут-то и сказалась усталость. Лучше бы не садился. Ноги перестали слушаться. Каждый шаг отдавался болью.

     Зря отдыхали. Уже втянулись, а тут расслабление, и нужно снова втягиваться, — подумал про себя. Но спуск по терренкуру от «Красного солнышка» был щадящий.

     Постепенно привыкли и пошли размашистым шагом.

     А впереди еще лестница, — промелькнуло в голове. — Не заберусь.

     Красота аллей парка и необыкновенный, насыщенный кислородом, воздух с характерным запахом бодрит и быстро приводит в состояние какого-то необыкновенного блаженства и гордости за себя. Ведь ты преодолел то, о чем и мечтать не мог. Казалось, гуляющие по парку люди с завистью смотрят на нас. А мы, гордые собой, не обращаем на них внимания и важно шествуем к себе в санаторий.

     Вот и лесенка. Первый пролет прошел незаметно. Второй тоже. Третий тоже не доставил хлопот. Вот так раз, даже не думал, что будет так легко идти. Последняя ступенька, и показалось, что ноги больше не выдержат. Мы на площадке перед входом.

     —Ну с первым крещением, — это Петр Иванович приветствовал нас у входа. Он оказался здесь, конечно, случайно, но мне это было приятно.

     —Осилили.

     —Молодцы. Вечером на дискотеку.

     —?!

     —Какая там дискотека. Отлежаться бы.

     Но после ужина зашел Олег:

     —Пошли на танцы.

     —Может, полежим?

     —Ночью отлежитесь. Танцы — это дополнение к горам, как бы заключительный этап физподготовки.

     Согласился и пошли. Опять увидел танцующий зал. Танцевали все, от пенсионеров до студентов. И все танцевали в свое удовольствие. Небольшой инструментальный ансамбль подбирал такие мелодии, которые «заводили» присутствующих, и, отбросив ложный стыд, все собирались в небольшие кружки и лихо отплясывали.

     Среди танцующих была и Татьяна, но в компании с солидным мужчиной, на которого она поглядывала с кокетством.

     Меня почему-то уже не вдохновляла ее ладненькая фигура, да и одежда не придавала ей той элегантности, что привлекла мое внимание в первый вечер. Мы кивнули друг другу, и наши взгляды одновременно разошлись. Подумал: «Каждому свое». Поплясав в общем круге и приняв в номере душ, спал как убитый. Понял, что горы дают то, что ничем не заменишь.

     Через несколько дней адаптировался, тренировки в горных походах не прошли даром. После них мог легко вбежать по ступенькам нашего санатория. Утром до завтрака — «Красное солнышко», где любуешься белоснежными шапками Эльбруса. После завтрака — горы, нарзанные ванны, моментально снимающие усталость. После них чувствуешь, что к тебе возвращается самое дорогое — это твое жизнелюбие и жизненные силы.

     Каждый год меня тянет в «Крепость». Не всегда получается по работе. Но отдых в Кисловодске — это что-то!

     Спасибо тебе, «Крепость», спасибо вам, дорогие сотрудники санатория, за тот настрой, который вы дарите людям, а они в долгу перед вами и перед страной не останутся.

     Визиты бывают разные. Одни неожиданные, другие планируемые. Неожиданные визиты на предприятие, как правило, бывают с проверкой деятельности руководства по части финансовой дисциплины. Нет, не производства продукции, а именно как и куда тратятся деньги, правильно ли платятся налоги. Это при советской власти кроме финансовых проверок были чисто хозяйственные: сколько продукции и какой выдает предприятие, как выполняется план, нет ли жалоб трудящихся и т.д. Сейчас это мало кого интересует.

     Но существуют и плановые визиты, причем инициатива исходит от самих предприятий и редко сверху. Захотело предприятие получить заказ или дополнительные средства для темы, которая хоть и имеет государственное значение, но может быть сорвана и даже закрыта из-за недостаточного финансирования. Вот руководство предприятия и приглашает чиновников разного ранга, начинает убеждать их в необходимости пересмотреть свое отношение к данному направлению, кратко описывает им суть проблемы, тем самым помещая их как бы «в свою шкуру». Как правило, слушают с пониманием, соглашаются с доводами руководителей предприятия и после небольшого банкета и сувениров «отчаливают» с предприятия. Все, думает руководитель, теперь дело пойдет лучше, но не тут-то было. Еще не осела пыль от отъезжающих автомобилей, а у чиновников уже другие заботы, и о посещении уже забыли.

     Особенно помнятся визиты на космодром Байконур. Как правило, их приурочивали к запуску ракет или к какому-то юбилею. В этом тоже есть свои прелести.

     Сколько руководителей разного уровня восхищались достижениями советской космонавтики, сколько было речей о том, что такое достояние нельзя терять, сколько было обещаний о помощи. Но вот лайнер, помахав крылом, уносит гостей из степей Казахстана, и наступает томительное ожидание блага. Его нет, а есть новый визит. Новые проверяющие, новые гости, и снова все повторяется. Посещать то Байконур лично выгодно каждому. Во-первых, это знакомство с самой современной техникой и восхищение чарующими запусками ракет. Во-вторых, это неплохие командировочные.

     Была бы только польза от посетителей и визитеров.

     Будем ждать.

     Раннее утро в Москве. Все наши собрались в Центре управления полетами. Здесь и Генеральный конструктор, и его заместители, и, конечно, все специалисты, занимающиеся системами разгонного блока: двигателисты, конструкторы, баллистики, проектанты. В целом — команда. Ее назначение — морально поддержать тех, кто в море, а точнее на экваторе, в океане, в точке 54® западной долготы. Именно там через час будет проведен очередной запуск космического аппарата с морской платформы. Именно там наши ребята ведут подготовку ракеты и разгонного блока. Началась заправка. Все происходит в автоматическом режиме. Ведь на платформе безлюдно. Все члены экспедиции находятся на командном судне.

     По радиокомандам с него работают все системы платформы, как морские, так и ракетные. Последний человек покинул платформу за три часа до запуска.

     Наблюдение за состоянием систем ведется только по показаниям телеметрических датчиков. Если что не так, операторы могут вмешаться и внести корректирующие действия. Ответственность огромная, и вся команда напряжена. Не дай бог ошибиться.

     Ведь один раз уже «потеряли» машину. Перед пуском во время подготовки просмотрели, что автоматика не перекрыла один из клапанов. В результате стравили давление из баллонов наддува и ракета, не долетев до орбиты, упала в Тихий океан. Скандал был большой. Да и коммерческие потери составили кругленькую сумму, не говоря уже о том, что многие заказчики отвернулись от услуг «Си Лонч». Такое не забывается. Вот отсюда и напряжение наших пускачей. Московская группа своими советами морально и технически поддерживают своих коллег.

     В районе пуска ночь. По интернету на экране телевизора с задержкой в несколько секунд показывается картинка с места старта. Камеры установлены на командном судне, где живут по Калифорнийскому времени. Разница по времени составляет 14 часов. Разница с московским 11 часов, но корабли уходят для запуска на запад и пересекают еще три часовых пояса, отсюда и такая разница по времени.

     Смотрю на мониторы. Скоро появится и информация о системах блока. Это за 20 минут до контакта подъема. Правда, Владимир Панарин по телефону успокоил меня, что все системы в норме. В этой экспедиции он выполняет роль технического руководителя по разгонному блоку.

     Рядом Виктор Павлович Легостаев, недавно избранный действительным членом Российской академии наук. Говорят, немаловажным было то, что почетное звание ему было присвоено за создание «Морского старта», этого крупнейшего проекта XX века. Как всегда невозмутимый, он сидел по левую руку от Генерального, всем своим видом благотворно действуя на него.

     Обстановка спокойная. Ближе к моменту запуска в зале управления народу прибавилось.

     Вот уже установщик, который поставил ракету на стартовый стол и удерживал ее во время всех подготовки и заправки, отпустил ракету и медленно уполз в ангар.

     —Ворота ангара закрыты, — объявил оператор.

     Все, скоро старт.

     На мониторах высвечиваются графики расчетных перегрузок при полете ракеты. И если реальные показания телеметрических приборов будут совпадать с расчетными, то значит все в порядке.

     —До старта осталось пять минут.

     Почему-то всегда в такие моменты время замедляется.

     Но вот синяя полоска на экране оживилась и поползла вправо по графику. Это значит старт состоялся.

     —Есть контакт подъема, — с запозданием объявил оператор.

     Синяя линия уверенно замещала на экране черную, значит, полет проходил по программе.

     Репортаж оператора подтверждал это. Вот синяя линия резко клюнула в них.

     —Есть выключение двигателей первой ступени. И снова синяя линия на экране поползла вверх. Не так интенсивно, но уверенно двигалась вправо. Все по программе.

     —Есть окончание работы второй ступени.

     —Есть отделение головного блока.

     Пока объявлял оператор, на экране уже стало видно, как выключился маршевый двигатель разгонного блока. Красное пятно под стилизованным соплом ярко высвечивалось на экране. Ведь по программе время запуска наступало через 10 секунд после отделения. Так что работу разгонника увидели раньше, чем услышали слова оператора.

     —Есть запуск маршевого двигателя разгонного блока.

     Опять синяя линия, теперь уже давление в камере сгорания вытеснят черную — расчетную.

     Но что-то тревожит.

     —Не произошло программного дросселирования тяги двигателя, — это Борис Михайлович Музычук подвигает мне график предыдущих пусков.

     —Да это не страшно. Интегратор отследит.

     —Это правильно. Опасений нет.

     Действительно, двигатель отработал положенный импульс и выключился досрочно. Это тоже понятно. Но спокойствия уже не было.

     Подошел к двигателистам.

     —Как объясните?

     —Пока не знаем.

     А в голову лезут и лезут дурные мысли. В памяти всплывают аварии и именно перед вторым включением.

     —Сейчас возьмем распечатку телеметрии и доложим.

     Андрея Сорокоумова направили к телеметристам.

     —Что случилось? — Это уже Генеральный обращается к нам.

     —Пока все в порядке. Есть замечания по поводу давления в камере сгорания. Но все в пределах нормы, — стараюсь успокоить руководителя.

     —Что значит в пределах нормы?

     —По программе необходимо было дросселироваться через 4 секунды, а этого не произошло. Давление осталось номинальным.

     —А зачем дросселироваться?

     —Для более комфортных условий работы двигателя.

     —И что теперь?

     —Первый импульс сработал точно. Дальше посмотрим, — с показным спокойствием отхожу на свое место.

     —Есть включение СОЗов, — объявляет оператор.

     Это хорошо видно и на экране. Зажглись два желтых пятна под двигателями перегрузки. Через 5 минут второй раз включился маршевый двигатель.

     Мое волнение достигает предела. Судорожно впиваюсь в экран.

     Под соплом вспыхнул красный свет. Двигатель включился. Отпустило. Теперь дотянет. Как правило, все неприятности происходят на переходных этапах и редко при установившихся процессах.

     Обратил внимание, что синяя линия, указывающая на давление в камере сгорания, начала свое движение с номинального значения. Такого не должно быть.

     Красное пятно горело устойчиво, и это все больше и больше успокаивало. Потухло.

     —Есть включение маршевого двигателя.

     В голове промелькнуло: «Не рано ли».

     —Мы недоработали минуту, — это Николай Зеленщиков прокомментировал ситуацию.

     —Да, точнее 53 секунды, — подтвердил Музычук.

     —Есть отделение космического аппарата, — голос оператора прозвучал не так радостно как всегда.

     Если раньше все хлопали в ладоши и поздравляли друг друга, то сейчас в зале была тишина.

     —Вошли в связь с аппаратом, — несколько успокаивающе прозвучал голос по громкой связи.

     Куда же мы вывели — крутилось в голове.

     —Подойди, — позвал Константина Попова, моего заместителя.

     Он быстро подошел и наклонился.

     —Срочно пиши приказ об организации комиссии. Замечание серьезное.

     —Опять блок, — только и произнес Генеральный. — Приказ мне на стол, я поехал к себе.

     Мы понимали, что неприятности большие. Понимали, что дали хорошую пищу нашим конкурентам, а уже о средствах массовой информации говорить не приходится. Они только и делают, что смакуют неприятности, аварии, конфликты и тому подобное. Ведь если на этом нет «жареного», то говорить и писать не о чем.

     —Дроссель для горючего был полностью открыт, — Андрей Сорокоумов стал рассказывать по распечаткам телеметрических данных. — Останов произошел по причине окончания горючего.

     —Поедем в КБ. Не горячитесь. Теперь время есть. Все, что нужно, свершилось.

     Зная характер Генерального, по приезде сразу напечатали приказ об организации комиссии.

     Не успели, как говорят, напечатать — звонок Генерального.

     —Где приказ?

     —Понесли вам.

     Произошедшая аномальная работа разгонного блока, как обухом по голове. Спутала и мысли, и планы. В голову ничего не лезло, только один вопрос. Почему? Почему? Почему?

     Казалось, на этот вопрос никогда не получим ответа. Стараюсь себя успокоить: не торопись, разложим все по полочкам и выясним. В уме уже складывается план работы комиссии. Эту проблему нужно изучить всесторонне.

     Звонок Николай Ивановича Зеленщикова.

     —Как приказ?

     —Пошли подписывать.

     —Твои планы.

     —Хочу собрать членов и распределить направления исследований.

     —Где собрать?

     —У себя.

     —У меня есть предложение: собраться у телеметристов, там и информации больше, да и все сейчас там.

     —Принимается.

     Про себя подумал, что Николай Иванович действительно прав: собраться нужно у телеметристов. Зачем же всех тащить на другую территорию за полтора километра?

     В кабинете В. Панарина полно народу. Это и хорошо, и не совсем.

     Много народа — значит всем не безразлично, что происходит, а вот работать будет трудно. Экспресс-анализы телеметрии говорят о том, что процессы регулирования двигателей отличались от обычных. Иными словами, система управления маршевым двигателем работала аномально. Сразу стало видно, что двигатель выключился после окончания горючего. А дальше — забуксовали.

     Николай Иванович Зеленщиков с пристрастием допрашивал анализаторов по миандрам цифропечати.

     Сразу бросалось в глаза их несоответствие среднестатистическим, а вот дальше — неясно. Сходу понять причину не удалось.

     —Давайте начнем работу комиссии, — предложили всем собравшимся.

     —Создадим ряд групп: первая будет анализировать телеметрические данные, вторая — проектно-компоновочные вопросы, третья — работу электрических систем, четвертая — двигательных установок, пятая — выполнение решений, принятых по этому блоку, шестая — подготовку и испытание блока, а соответственно, и его производство. Руководители по порядку: Зубков, Клиппа, Авдеев, Сорокоумов, Тарасов, Панарин. Нам разрешено привлекать всех кого мы посчитаем необходимым. Все ясно? Следующий сбор у меня завтра в 17 часов.

     Возражений не было. Хорошо понимал, что впопыхах можно пойти по ложному следу. В таких случаях торопиться не надо.

     Ясно только одно, что не хватило горючего и система управления маршевого двигателя неправильно работала, а вот почему и нужно было разобраться

     День, который начался запуском, а закончился последними обсуждениями, казался нескончаемым.

     Утром сообщили, что американцы вошли в связь с космическим аппаратом и поставили его в расчетную точку на орбите. Это немного успокоило. Но мы обязаны были понять, почему произошла аномалия. Главное, чтобы такое не повторялось на следующих пусках.

     По этому собрал всех членов комиссии.

     —Все системы блока работали по заложенной проектной логике, — это резюме телеметристов. — И тем не менее горючее кончилось раньше.

     —И как это понять?

     —Да так. Даже после отключения двигателя системы блока отработали аварийную циклограмму без замечаний.

     —А скорость мы не добрали?!

     —Да, скорость не добрали, но системы блока работали штатно.

     —А как же система управления двигателя?

     —Она тоже работала по заложенной логике.

     —И выдала команду на максимальный расход горючего? — спросил с ехидством.

     —В том то и дело, что это так. Почему-то датчики расхода крутились быстрее, а вот система работала по логике.

     —Но чудес не бывает. С чего им крутиться быстрее?

     —А это я сказать не могу.

     —А что скажут двигателисты?

     —Пока ничего определенного. Видим, что расход компонентов начался даже раньше запуска.

     —Час от часу не легче. Какие у кого версии?

     Молчание.

     —Что докладывать Генеральному?

     Молчание.

     —Нужно время. Будем разбираться, — за всех ответил Клиппа.

     —Хорошо, завтра сбор опять в 17 часов.

     —Дайте хоть день поработать всем в группах. Только после этого и можно заседать, — попросил Виктор Хаспеков

     В голове крутилось только одно: почему датчики показывали повышенный расход, то есть крутились быстрее. Можно понять, когда медленнее, а вот быстрее... Это противоречило всем законам физики.

     Собрались через день.

     —Какие есть версии.

     —Есть одна, — ответил Андрей Сорокоумов. — Если обмерзнут лопатки, то частота вращения увеличится, так как проходное сечение на лопатках уменьшится, и они станут крутиться чаще.

     —Это не серьезно, скорее пары воды попадут в подшипники и затормозят вращение, — парировал Хаспеков.

     —Ну больше ничего не придумали.

     —Что общего в этих аномалиях датчиков? — пытаюсь методически направить поиск в нужном направлении. — Может вибрация?

     —Нет, вибрация здесь не причем. — Николай Петров показал диаграмму виброперегрузок. — Перегрузки ничем не отличаются от стандартных.

     —Все равно нужно проверить на эксперименте и второе, посмотрите, как испытываются датчики на заводе перед сдачей.

     —И что еще обидно: почему все решили, что датчики показывают достоверно?

     —Нет, это не так. Показания датчиков ложные. Вот проектно-баллистические расчеты. Они говорят, что датчики врут примерно процентов на 20.

     Клиппа положил на стол расчеты.

     Посмотрел. Сомнений не было. Как мы говорим, Циолковского не обманешь: ведь скорости и время работы хорошо известны.

     —А если взять расход, который показывают датчики, то давление в камере сгорания будет под 90 атмосфер, а этого быть не может, — добавил Сорокоумов.

     —Значит, датчики крутились нормально? — Как бы спрашивая и утверждая, обратился к присутствующим. Все согласились.

     —Тогда что же? Почему ложные показания?

     —Есть идея. Нужно поработать. Мы попробуем проиграть ситуацию на математических моделях, — сказал Павел Авдеев. — Думаю, проясним кое-что.

     —Ладно. Даю еще сутки. Вы все хорошо понимаете, что Генеральный торопит.

     И как подтверждение сказанного — звонок Генерального.

     —Что нового?

     —Пока ничего, ищем.

     —Меня это не устраивает. Когда результат?

     —Пока ничего не могу сказать. Не можем понять, почему датчики крутились быстрее, чем положено. Ясно только, что выключение произошло из-за окончания горючего, что был повышенный его расход и увеличенная тяга двигателей. А вот причину понять не можем. Ни одна версия не подходит.

     —Вы понимаете всю ответственность, которая ляжет на вас? Нужно не только найти, но и провести мероприятия, чтобы это не повторилось в дальнейшем, и доказать американцам, что все исправлено.

     —Мы это понимаем.

     —Вы наверняка видели резонанс в прессе. Им только дай негатив, они и рады стараться на благо нашим конкурентам.

     —Все понимаем.

     —Давайте встретимся у меня в субботу в 9.30.

     —Хорошо.

     Положил трубку. В душе кошки скребут.

     —В субботу у Генерального. Всем ясно? Со слайдами.

     —А что будем показывать?

     —Думаю, доложим, где находимся в поисках.

     В субботу собрались в кабинете Генерального.

     —Кто доложит?

     —Разрешите доложить руководителям групп.

     —Владимир Петрович, начинайте, — обратился к Клиппе. Володя подошел к экрану, на котором через компьютер высвечивались слайды с информацией, и начал свой доклад с характеристик блока.

     —Это я знаю. Что нового?

     Володя стушевался.

     —Кто доложит о телеметрии?

     —Зубков, доложи.

     Евгений Зубков поняв, что Генеральный не в духе, начал свой сбивчивый рассказ. Это снова не устроило Генерального.

     —Где мой приказ?

     Положили приказ на стол.

     —Как организована работа?

     —Работа организована по группам.

     На столе перед Генеральным разложены протоколы.

     —Где состав групп и их планы?

     Показали и это.

     —Так, кто доложит по существу?

     —Разрешите мне, — встал, подошел к экрану.

     Хорошо понимал, почему нервничает Генеральный. Ведь

     причина аномальной работы не выявлена.

     —Разрешите доложить о направлении наших поисков. Причину мы пока не нашли. Многие версии просмотрели и отвергли. Почему датчики крутились быстрее, не поняли. Ясно, что выключение двигателя произошло по окончании горючего. Будем дальше работать, задача не простая.

     —Да задачка не простая, — подтвердил Николай Зеленщиков. — Мы близко подошли к решению, но пока не хватает какого-то звена. Им нужно дать время.

     —Хорошо, — согласился Генеральный. — Во вторник ко мне. Разошлись, но каждый понимал, что необходимо найти

     эту злосчастную причину увеличенных оборотов датчиков расхода.

     Отрабатывались новые и новые версии, но все это было не то. Наконец в конце понедельника появился просвет. Звонок Павла Авдеева:

     —Кое-что нашли. Можно доложить?

     —Заходите.

     Уставший вид Павла и Александра Мартынова говорил о том, что мытарства из-за датчиков не оставляли их ни в субботу, ни в воскресенье.

     —Мы создали математическую модель и проиграли ее. Сложился интересный вывод: если на сигнал, идущий с датчика, наложить электрическую помеху, то прибор покажет повышенные обороты.

     —Как это может быть в натуре?

     —Наводки в штатном кабеле от импульсного тока в проходящем рядом кабеле.

     Это было совсем необычным. Мы искали в механике, гидравлике, в нагрузках, а здесь новая мысль — электрические помехи.

     —И самое главное, что если принять такую версию за вероятную, то дальше все сходится.

     —Ваши дальнейшие действия?

     —Нужны натурные эксперименты.

     —Какие?

     —Сначала испытания на автономном кабеле, потом на двигателе, а затем на стендах. Думаю, мы подтвердим эту версию.

     —Сколько времени?

     —Пару дней.

     На том и порешили. И действительно, все эксперименты стали, как говорится, «ложиться в одну лузу». Оставалось подтвердить на штатном блоке, что и было сделано.

     В этот раз Генеральный был доволен. Правда, очень дотошно изучал материалы, которые были подготовлены для доклада американцам. На вопрос, почему это произошло, ответ был простой. С развитием техники, особенно энергоемкой, когда стали работать со слаботочными цепями наводки, возникающие в цепях тока стали ощутимыми. Это нужно учесть на нашем блоке, который эксплуатируется еще с середины 60-х годов.

     Конечно, соответствующие выводы были сделаны и, как положено, поставлена защита от наводок там, где только можно.

     Невольно думаешь, какие сюрпризы приготовит нашим разработчикам космическая техника. Ведь эта аномалия произошла на 253-м пуске разгонного блока. Хорошо, когда конечная цель достигнута и космический аппарат находится в нужной небесной точке, а если... Но не будем об этом. Будем верить в нашу технику. Не даром говорят, что на ошибках учатся (желательно на чужих).

     А вот, что можно сказать о нервах, — это уже другой вопрос.

     Приятно осознавать, что наша страна прошла нижнюю отметку своего падения. Постепенно ситуация стабилизируется. И хотя наше телевидение продолжает еще демонстрировать юмор, игры, розыгрыши, концерты и иностранные фильмы, напичканные наркоманией, сексом, убийствами, автогонками, по ряду программ уже идет серьезный разговор о промышленности, строительстве, проблемах земледельцев и социальных нуждах. Каждый почувствовал, что чиновничий аппарат растет, а уж тут как без бюрократии? Все чаще стали показывать милицейских оборотней в погонах, изощренных в своем хамском, деспотическом отношении к людям.

     В целом сдвиги есть. В стране постепенно наводится порядок. Да и смена руководства на многих предприятиях благотворно сказалась на их работе. Яркий пример — РНИИ КП. Молодой обаятельный руководитель быстро вывел предприятие из кризиса и потянул за собой еще ряд предприятий того же профиля.

     Всегда поражала система взаимоотношений в Министерстве обороны. Она веками отрабатывалась. Достиг определенного возраста — получай очередное звание, да и должность тоже. Многие после институтов и высших училищ идут вверх по служебной лестнице постепенно, а некоторым, как говорят, везет — перескакивают через две-три должности. Но везет лишь тем, кто обладает незаурядным умом, является порядочным человеком, терпимым и, конечно, хорошо понимающим обстановку и то, что от него требуется.

     Такие люди, достигнув высоких постов, сохраняют свое обаяние и не занимаются инсинуациями, а, обладая аналитическим умом и избирательной способностью к поступающей информации, способны принимать стратегические решения, которые впоследствии, как показывает жизнь, оказываются очень эффективными. Мне пришлось сталкиваться с высшим командованием Министерства обороны. В первую очередь, поражала большая эрудиция и государственное мышление, именно широкое, глобальное видение происходящих событий, и, конечно, четкие выводы, направленные прежде всего на повышение авторитета и обороноспособности нашей Родины. Их отличает внутренняя интеллигентность и коммуникабельность. В разговорах они видят перед собой собеседника, а не подчиненного и стараются аккуратно поправить его некорректные рассуждения.

     Мне посчастливилось встречаться с такими генералами, как Ю. Балуевский, А. Московский, В. Поповкин, Л. Баранов (не буду называть их должности, это достаточно известные люди). Сразу вспоминаешь, совещания у Д.Ф. Устинова, Л.В. Смирнова, на которых приходилось присутствовать в молодости, невольно сравниваешь и констатируешь, что нынешние командиры ничем не уступают им в государственном подходе. Это успокаивает и дает уверенность, что страна обретает былое величие и не далек тот день, когда, развивая нашу экономику, а вместе с ней и обороноспособность, с нами опять будут говорить как с равными, а не проявлять жалость унизительными подачками.

     Очередной запуск космического аппарата на геостационарную орбиту прошел успешно. Раньше, при Союзе, мы на это не обращали внимания. Ведь разгонный блок был серийным и работал как часы.

     Блок совершил более 250 полетов на ракете «Протон». Поэтому мы привыкли к обычному сообщению наших управленцев, что все хорошо, программа выполнена.

     Но иногда случались неприятности, когда блок не выполнял программу полета или выполнял ее не до конца. Такие случаи бывали очень редко, один-два на сотню пусков. Но, как правило, они очень запоминались. Ведь, чтобы познать причину аварии, требуется огромное напряжение сил, в первую очередь эмоциональных. Нужно выдержать усмешки доброжелателей, определить технические причины неприятностей, убедить заказчиков (что самое главное), что это никогда не повторится. А заказчики — народ вредный и дотошный. Кому же хочется терять свои деньги? Вот и создают всевозможные комиссии, приглашают страховщиков, нанимают экспертов и т.д. Сколько это отнимает сил и нервов! Но главное в такой неприятной ситуации — докопаться до истины. Это, как правило, самое сложное. Но когда эта сложность преодолена, дальше проще. Готовь иллюстрированные материалы и доклад и рассказывай уважаемой комиссии, что же случилось.

     Особенностью иностранных комиссий является то, что приезжают они на несколько дней и каждый, отрабатывая свой «хлеб», стремится задать самый несуразный вопрос и тянуть, и тянуть из тебя жилы. Предписаны три дня — будут тянуть три дня. Приехали на неделю — будут тянуть неделю. На моей практике еще не удавалось за один день объяснить аномальную работу блока, да так, чтобы комиссия согласилась с нашими доводами.

     Некоторые главы этого повествования посвящены описанию поисков неисправности, поскольку такие случаи глубоко оседают в памяти и обойти их невозможно. Потому и «дрожишь» перед каждым пуском своего блока, когда представляешь себе все последствия.

     Кстати, все аварии блока объясняются производственными дефектами. Конечно, не хотелось создать впечатления, что на блоки нельзя положиться. Это далеко не так. Сама статистика пусков говорит об обратном. На сегодня мой блок самый надежный.

     Маленькая справка: Из 250 запусков разгонного блока с ракетой «Протон» — 10 аварий произошло по вине ракеты и только 6 по вине блока.

     Часто думаешь, что же так завораживает тебя, когда смотришь на огненный хвост улетающей ракеты!? Может, просто огонь, с его неповторимым сочетанием языков пламени. Ведь смотреть на костер можно часами. Еще в институте наш преподаватель математики говорил, что очень хотел описать пламя дифференциальными уравнениями, но ему никак это не удавалось.

     А может, полет ракеты, этот последний миг твоего творчества, когда ты понимаешь, что он уже никогда не вернется и не повторится. Сейчас только мечтают о возвращаемых ступенях и многоразовых ракетах. Может, это будет, а пока смотришь, как ракета уносит в небо годами разрабатываемый тобой космический аппарат, и понимаешь, что через десять минут он уже будет недосягаем. В тебе борются два чувства: удовлетворение сделанным и безысходность, жалость к этому аппарату.

     Хорошо помню, как уходила ракета в космос с моим первым космическим аппаратом, созданным по лунной программе. Меня разрывали на части эти чувства, началась просто внутренняя истерика, ведь в космос отправилась частичка меня самого. И лишь успокоительные слова рядом стоявших, которые провожали вместе со мной аппарат и для которых пуски стали уже привычными, несколько снимали напряжение. И все равно все дрожало от внутреннего волнения.

     «Ключ на старт» — эти слова как бы завершают целый этап работ и открывают новый, там далеко в космосе. И чувство неизведанного невольно приносит новое беспокойство.

     Такие слова подводят итог твоему детству и открывают дорогу юности. Их можно услышать и после окончания института, когда прощаешься с юностью и перед тобой открывается суета бренной жизни.

     Да мало ли, в жизни каждого наступает момент, когда, справившись с одной проблемой, натыкаешься на новую, и тогда слова «ключ на старт» заставляют тебя собраться перед новым испытанием.

     А где же удовлетворение? — спросите вы. — Что, так его и не бывает?

     Отвечу: бывает. Когда вы завершаете очень важный этап в своей работе. Когда понимаете, что порученное вам выполнено и выполнено хорошо. И пусть это длится минуты, но это незабываемо.

     После первого полета орбитального корабля «Буран» и его исторической посадки в автоматическом режиме на аэродром у всех на глазах появились слезы. Плакали и инженеры, и офицеры, генералы и главные конструкторы — все присутствующие на командном пункте. Люди улыбались, а слезы лились помимо их воли. Но это были слезы радости, которые, наверное, никогда не повторятся. Странно было видеть взрослых мужчин, которые, стесняясь, украдкой вытирали мокрые глаза. Это был миг счастья. Вот когда хотелось крикнуть: «Остановись мгновение — ты прекрасно». Люди поняли, что они свершили что-то грандиозное.

     Это потом они будут констатировать, что за создание системы «Энергия—Буран» награды получили не те кто работал, а рядом стоящие люди. Что принцип «наказание невиновных и награждение непричастных» хорошо работал при социализме. Да и нужны ли награды? Время и это поставило на свое место. И все-таки для людей творческих, создавших такую систему, лучшей наградой был успешный полет. Была гордость за сделанное, была гордость за причастность к великому.

     Мы, работники ракетно-космической отрасли, гордились, что стояли на самом передовом рубеже науки и техники. Когда-то мы были интригующе закрытыми людьми. Сегодня все не так. Произошла переоценка ценностей, и многие даже стесняются говорить не только о зарплате, но и о том, где они работают.

     До сих пор наша техника живет старым багажом, и мы никак не можем создать новое. Куда-то делась научно-техническая революция и появился прагматизм, определяющий техническую политику. А уже личный интерес практически свел на нет все попытки сделать что либо новое. И пусть уйдут годы бесполезного труда над лоббистким проектом — это устраивает всех. Ведь денежки-то капают и капают. Даже хорошо, что нет выхода продукции, иначе станут видны эти махинации. Постепенно все забывается, и проект закрывается за ненадобностью. А кто отвечает? Никто. Виновных нет.

     Всем внушают одно: живите для себя. Первый президент громогласно по телевидению заявил: «Делайте, что вам выгодно». К чему это было сказано? Ведь этот лозунг сразу разрушил кооперацию работ. Мы в миг оказались нищими. Так уж у нас повелось, что сначала создаем трудности, а затем их преодолеваем.

     И здесь опять уместно применить выражение «Ключ на старт» — на старт к новому обществу. Поживем — увидим. Жаль только, что в личной жизни в прошлом мы вспоминаем только хорошее, а вот зачем ругаем прошлое страны — непонятно. Остается надеяться на благоразумие.

     Конечно, не хочется заканчивать книгу на пессимистической ноте. Перед глазами проплывают этапы жизненного пути. Много стартов удалось пережить, и ракетных, и жизненных. Конечно, более красивое и красочное зрелище, чем полет ракеты, трудно представить. Наверное, всегда будет привораживать ее огненный хвост. И хочется вновь и вновь услышать по громкой связи: «Ключ на старт», что означает новый виток твоих начинаний.

     

     Мобильный измерительный пункт

     

     Генеральный директор РНИИ КП Ю.М. Урлинич

     

     «Восток», «Энергия-Буран». Все интересно. Представители Европейского космического агентства во время посещения РКК «Энергия». В центре Кай Клаузен

     

     Разгонные блоки в сборочном цехе

     

     Заказчик запуска космических аппаратов «Экспресс-АМ» В. П. ГанженкоЗаказчик запуска «Ямал» космических аппаратов Н. Н. СевастьяновНа наблюдательном пункте. Минуты перед пуском. Академики РАН

     Б.И. Каторгин. Ю.П. Семенов, Генеральный директор НИИ «Комета»

     В.П. Мисник, заместитель руководителя Роскосмоса Н.Ф. МоисеевСтарт ракеты-носителя «Союз». Зрелище завораживающееКомандующий космическими войсками В. А. Поповкин и бывший командующий А.Н. Перминов«Корабли» степей КазахстанаОчаровательные закаты БайконураТюльпаны КазахстанаВосстановление святыни. Старо-Чернеевский монастырьВот она, новая школа на рязанской земле. Н. С. Муравьев, А. И. Ширенин, Ю. М. Тимохин, В. Н. Любимов, А. И. Дробышев, В. М. Филин, Н. П. Пичугин

     

     

     Новая служба. Все на заметку. Руководитель Роскосмоса А. Н. Перминов и его помощники В. П. Ремишевский и В. С. Шутов

     

     Н. И. Зеленщиков, Е. Л. Межирицкий на космодроме Байконур

     

     Блок космических аппаратов «Ямал-200» пристыкован к разгонному блоку

     

     Сборка космической головной части

     

     Перед вывозом на старт. В. Н. Бранен, В. М. Филин, Н. И. Зеленщиков, В. П. Легостаев, А. М. Калошин, С. Н. Захаров

     

     Вывоз РКН «Протон» с разгонным блоком на стартовую позицию

     

     В. М. Кудлак. Полетное задание разгонного блока введено успешно

     

     Вычислительный центр космодрома Байконур готов к приему телеметрической информации. И. Семенова

     

     

     Сопредседатели Государственной комиссии по проведению запуска Л. Т. Баранов (слева) и Г. М. Полищук

     

     Последние минуты

     

     Старт ракеты-носителя «Протон» с коммерческим спутником

     

     Красив Кисловодск

     

     Директор санатория «Крепость» П.И. Тырнов

     

     Кисловодск. «Красное солнышко»

     

     Кисловодск. Санаторий «Крепость». Фитобар\

     Кисловодск. Л.Т. Баранов и В.М. Филин на «большом седле»

     

     Совещание на свежем воздухе. О. Г. Громов, Ю. П. Семенов, В. П. Мисник, В. А. Лопота, С. Д. Куликов

     

     Гости на Байконуре. В центре Председатель Совета Федерации Федерального собрания Российской Федерации Сергей Миронов