Мастер


поэма


Из московских дворов и историй
его детство и юность сплелись,
всё узорочье Первопрестольной
в свою душу навечно вложил

там земное небесным вершилось,
две фамилии вместе сошлись,
ремесло по отцовскому - Шилов,
Богоявленный - матери нить

до рождения мама просила,
чтоб талантливым стал её сын,
музыкальные дал ему силы
Тот, кто судьбы людские вершил

звали маму его "лемешистка",
звонкий голос в Большом покорил,
все мечтала, чтоб к звёздным вершинам
её Саша в звучаниях взмыл

годы детства, где высился Лихов,
дом старинный, где рыцари, львы
и деревья, что были большими
для шумящей двором детворы

там Войну они все пережили,
где три бомбы у стен взорвались,
верой в правду Страны своей жили,
в дыме лет ураганов стальных

а потом на Минаевский рынок,
где четырнадцать метров у них,
двадцать метров своих потеряли,
комнатушка на всех шестерых

обманули их, не заплатили
за потерянные метражи,
так годами все как-то ютились,
под столом, за шкафом, у стены

по Цветному бульвару водили,
там где флоксы и розы цвели,
до упаду резвился и прыгал,
пока горкой свой нос не разбил

"Попадёт нам с тобой!", - говорили
ему бабушки, что так любил,
ему жизни свои посвятили,
всё своё суетой позабыв

те года в коммунальной квартире
без удобств и горячей воды,
вечера во дворе, где делили
горе, радость, все вести свои

ничего за душой не таили,
доверяя все тайны свои,
что купили, продали, где были,
мир душевной большой теплоты

в переулках бродили старинных 
благочинной Москвы старики,
в них особенный шрам был картинный,
уцелевший в те годы-огни

по Арбату, Манежной, Ильинке
горделиво осанку несли,
на Тверской и Никольской, Ордынке
восхищали сердца и умы

в старину их когда-то учили
как читать и ходить, говорить,
одеваться, влюбляться, молиться
и смотреть на девиц и мужчин 

там текло его время незримо
на московских дворах-чердаках,
удивлений, обид и улыбок
среди "можно" и чаще "нельзя"    

детство с юностью в шалостях- играх,
расшибалка, пристенок, ножи,
чтобы денег немножечко выиграть
и мороженым дух усладить

во дворах кто сильней выясняли,
беготнёй забавлялись лапты
и о "велике" страстно мечтали,
чтоб гонять в переулках Москвы

у "тарелки" стенной замирали,
чтоб за ценами зорко следить
и однажды сниженья дождались
- Сашу "велик" дворами носил

ничего для себя не желали,
лишь бы детям украсить их жизнь,
каждый месяц долги раздавали,
чтобы в новых себя утопить

дни зарплаты как праздника ждали,
отделяя с окна слойки льдин,
чем-то сладким всегда одаряли
мама с бабушкой чада свои

мама стенами детского сада
добывала для жизни гроши,
у вокзалов добро разгружала
её мама, чтоб внуков кормить

жизнь для внуков своих разрушала,
трудовые мозоли нажив,
а когда-то гимназия с шармом
из дворянских годов золотых

часто пела за чаем романсы
об ушедших страстях молодых,
помогала подруга гитара
возвратиться в тот солнечный мир

хлебом с солью свой чай запивали,
чуть водичкой одной помочив,
сахар детям всегда отдавали,
чтобы скрасить зигзаги судьбы

а в зарплату "подушечки" звали
сладкой жизни отведать мотив,
дешевизной своей превращали 
годы детства их в сказочный мир

управдома как аспида ждали
за квартирные с гору долги,
увидав нищету, из карманов
свои деньги оставил для них

но искусства их дом украшали,
что из чёрной тарелки неслись,
где Козловский и Лемешев дали
распахнули талантом своим 
 
миллионам кумирами стали,
"лемешисток" с "козлистками" злив,
ураганы дискуссий звучали,
кто роскошней и выше из них

так и в их коммунальном жилище
вечный спор никогда не стихал,
бывший лётчик, прослывший "козлистом",
по соседству сам пел, рисовал

"Пионерская зорька" лучистой
ворвалась в их дома и дворы,
объявили - в столице австрийской
главный приз их Сергей получил

будто взрыв в коммунальной квартире,
радость в небо, сияние лиц,
на кровати до одури прыгал,
все соседи толпились у них

приходя, исчезавшее мыло
обнаружила мама в тиши,
воплощённым в зверушек и рыбок,
будто костью слоновой творил

белой стружкой лепил он незримо
мир животных, что страстно любил
и фигуры полей шахматистов,
что на клетках сраженья вели 

детство юность незримо сменила,
в даль манили мечты-корабли,
вслед за братом в простор живописный
его музы искусств увлекли

натюрморты с твореньями гипса
в Тимирязевской студии шли,
получалось, Василий Воронин
на способности глаз положил

- "Не бросай свои краски и кисти,
продолжай, видишь - брат у вершин!", -
подбивали в соседних жилищах,
видно, есть искра Божья у них

но по-своему жизнь закрутилась,
затянула дворовая жизнь,
после армия, горькой судьбиной
оказалась Серёжина жизнь  
  
позади его детства страницы,
смерть отца и уроки нужды,
он не знал, к чему нужно стремиться,
где свой путь на года обрести

но всё больше о хлебе насущном
его мысли кружились и жгли,
стало стыдно вечерять садиться,
видя тяготы близких-родных

бросил школу - и так одни тройки,
ну чего он за партой забыл !
на "Салюте" у Новослободской
швейной пряжи катушки-тюки

так три года в трудах промелькали,
днём гнетущие спину тюки,
ШРМ, где девятый-десятый,
в коммуналку усталость свозил  

а потом в деревянные склады
на Савёловской друг заманил,
на пятнадцать там больше зарплата,
вагонетками брёвна возил

там клубами парильные ямы,
словно дантова ада миры,
руки-ноги на рельсах ломали,
телогрейку часами сушил

годы Мебельной словно концлагерь,
если б только остался - погиб,
как-то другу Валере сказал он:
- "Мы умрём тут, пора уходить"

во дворе его дома не знали, 
что он брёвна с тюками грузил,
мама с бабушкой так одевали,
что он с шиком всегда выходил

всем сказал, что в какой-то конторе  
заводской при бумагах служил, 
но внезапный визит его мамы
всё лукавство однажды раскрыл

он ушёл за ворота от брёвен,
не любили там тех, кто бранил,
ожерельем Казанской дороги
живописный талант применил

у перронов и рельсов Удельной,
где грохочет вагонная жизнь,
без работы оставшись и денег,
подвизался на нивах святых

богомаз в привокзальной сторожке
для священства иконы творил,
бывший грузчик впервые работал
как художник над ликом святым

так прекрасно творились иконы,
мастерством своей кисти сразил,
его строгий Никола Угодник
на апсидах и нефах светил

настоятель их храма Владимир
его дивную кисть оценил,
создать образ отца Серафима,
их владыки, он Сашу просил

всё так живо, правдиво явилось
- взгляд владыки возник из палитр,
и в покоях их митрополичьих
на входящих смотрел со стены 

его кисти отцы оценили -
так искусен и трудолюбив,
богомаза, любившего выпить,
в мастерской Саша быстро сменил

всё счастливо Удельной сложилось,
уваженье, почёт заслужил, 
но извилиста нить живописца,
что ведёт лабиринтом судьбы

вся в узорах заказов неровных,
нынче много, а завтра - держись,
хорошо в эти дни заработал,
а в другие карманы пусты

на рубли, что пришли от прихода
он пальто зимней стужи купил,
его маме пришлось оно впору,
где волной меховой воротник

Винзавод молдаванский на Мира,
где работали только кто пил,
в душном царстве бетонном Аида
поллитровки в тележках возил

даже света дневного не видел,
задыхаясь, хмельное катил,
в яствах Бахуса быстро спивались,
прямо тут уходя в лучший мир

в бесконечном сверкании линий
шли палящего солнца дары,
в них энергий космических вихри
и могучая сила земли  

обессиленный, злой и голодный 
возвращался в пенаты свои,
кисти рук будто сук деревянный,
час боролся, чтоб их оживить

час сражений в обьятьях Морфея,
чтобы лики бумагой творить,
натюрморты, наброски, портреты,
что смотрели глазами живых
 
ждал как праздника пятничный вечер,
отдохнуть, чтобы в дни выходных
на пейзажи приехать с мольбертом
в краски чащ и ковров луговых

накупил акварель жарким летом
- дешевизна из всех дешевизн,
все оттенки причудливым цветом
от макушки до пят растеклись

руки сами как будто хотели
поскорее схватиться за кисть,
всё, что очи его углядели 
на бумажных полях воплотить

чёрный грифель, гуашь, акварели,
цвета радуги карандаши,
каждый вечер и все выходные
свой талант он бумаге дарил

он оставил кружок, но учитель
словно ангел-хранитель любил,
Сашин дар живописный картинам
прозорливо тогда сохранил   

знал желание к высям стремиться,
постигая искусства пути,
нелегко будет грузчику влиться
в залы света, где буйствует жизнь

восемнадцать уже, было стыдно
свою ношу цехами катить,
оставаться всю жизнь на отшибе,
своим ватником душу прикрыв

душу горечь всё время травила,
самым дном своё бремя влачил,
рисованье одно лишь надеждой
как сиянье далёкой звезды 

Лактионов его был кумиром,
восхищавшим искусством картин,
пообщаться хотелось с великим
и советы его получить

и однажды мечта воплотилась,
смог учитель его подвести:
- "Это Саша из студии, Шилов,
Ваш поклонник, терзающий кисть"

он назначил искателю время,
чтобы встретить в пенатах родных,
показал ему Саша портреты,
что вечернею мглою творил

посмотрев, академик не верил,
что глаза эти грузчик вершил,
не портреты, а лица живые
из бумаги смотрели в наш мир

показал их коллегам великим 
и те вынесли твёрдый вердикт:
- "Изуродуешь руки творений,
от погрузок ты должен уйти"    

Щербаков и Грицай оценили
дарованьем пронзённую кисть
и Серову парнишку открыли
как посланцы незримой судьбы 

словно Зевс на советском Олимпе
живописном он судьбы вершил,
президент, академик партийный
и народный художник вершин

убеждённым творцом - реалистом,
неприемлющим авангардизм,
эпопею свершений партийных
на полотнах эпохи творил

бушевавшей Истории вихри,
Революции, строек, Войны,
эти образы в жизни он выбрал,
лик народа - творца отразил

расписавший об Игоре "Слово",
"Кому жить хорошо на Руси"
и великую книгу Толстого,
вирши Пушкина, Горького стиль

в своих стенах он грузчика принял
и сказал: "Буду деньги платить,
семь червонцев твоих каждый месяц,  
станешь образом кистей моих"

благородство его поразило:
-"Не могу я взять денег таких,
зарабатывать креслами сидя
после тягот моих не привык"

но реакция вмиг отрезвила:
- "Я другого возьму, из простых
и открою творения силу -
ликов, улиц, просторов Страны.
Прогремит ещё в будущем - "Шилов!",
вот увидишь, ты только учись,
отворятся хрустальные двери
Института, больших мастерских"

показал мастерам он работы,
что вечернею порою творил,
посмотрев, дал совет Лактионов:
- Убирай свои карандаши, лишь 
пастель дарит мягкость и нежность,
теплоту человеческих лиц"

за талант он вручил как награду 
драгоценные чудо-мелки,
двести двадцать оттенков "Le Frank" а
дивной радугой там разлились

до сих пор он хранит эту папку,
лактионовский след от руки,
"За талант Саше Шилову",
радость и оценка, что грела внутри

даром красок он был ошарашен,
чудный свет не являли и сны:
- "Как же мне рисовать эти краски?"
- "Сам поймёшь, лишь к холстам прикоснись ..."

дважды стены искусных учений
не раскрыли просторы свои,
из училищ больших и известных
шли набившие руку сыны 

"обнажёнки", пейзажи, портреты
открывали пути до вершин,
у него изостудии метры
да палитры вечерней поры

умирая, Серов как ходатай
друга Томского с болью просил:
- "Не бросай Сашу Шилова,
станет он создателем дивных картин,
всему миру палитрами явит
очарующий всех реализм, он 
искусство России прославит,
помоги ему выше парить"

президент Академии славной,
ставший ректором Суриковки,
Томский слово предсмертное давший
всё исполнил, как друг попросил

когда Саше опять отказали,
Щербаков свою волю явил,
взял рисунки и Томскому в красках
ситуацию всю объяснил

и легла в кабинете бумага
о приёме в чертоги светил,
рука Мастера вмиг подписала,
двери Суриковки отворив

среди шороха грифелей-кистей,
у мольбертов-холстов мастерских,
гаммы масляной и акварельной
дни дерзаний его начались

распростёртый творения ватман,
где рождаются блики души,
чёрный грифель и кончики пальцев
проявляют безвестную жизнь

холст льняной озарений шершавый,
весь разлитый природы эскиз,
перелески, луга и дубравы
дивной гаммой в истоме слились

цвет пастелей впитавшая замша
переливами нежной волны,
сотней мягких тонов заигравших,
отражавших эмоции лиц

анатомии трудные классы,
весь подкожный людской организм,
виртуозное знание тканей,
всех пропорций, скелета и мышц

удивительный амфитеатр,
где вникающих взоров скамьи,
познающих гармонии тайны,
чтобы в красках холстов воплотить

чарованья натурщиц часами,
проникая в их внутренний мир,
красотой чудных нимф восхищались
и встречались средь сумрачной мглы

проявляли все грани таланта,
что сливала незримая нить,
живописных огней рисованья,
композиций единый порыв

наставлениям старших внимали,
создавая пространства картин,
светотени и блики играли,
насыщая объёмы и вид

мастера им советы давали
- тут темнее, а тут осветли,
нанесение контуров, линий,
там сложнее, а тут упрости

каждодневно в трудах постигали
романтичный Искусства порыв,
ремесло мастеров изучали,
чтобы годы своим удивить

на пленэрах пейзажи писали,
зов природы в себе ощутив,
цветовые пространства и дали
стали высшим учителем их

мир ушедших веков открывали,
где творили посланцы судьбы,
биографии, жизни детали,
чарованье великих картин

чародейства секреты искали,
собирая жемчужную нить,
чтобы краски в полотнах дышали,
превращаясь в правдивую жизнь

лишь трёхцветье великие знали
и шедевры могли сотворить,
виртуозным своим рисованьем
сквозь столетья весь мир покорить

дни студенчества, новые дали,
вечеринки, друзья, пикники,
своей ниши в искусстве исканья,
ярких судеб восходы-лучи
  
в однокурсниц безумно влюблялись,
вдохновеньем творимых картин,
свои чувства в холстах воплощали,
добавляя трагизм глубины

здесь любовь свою встретил случайно
в коридорах искусной судьбы,
альма-матер одна их питала,
жизни линии соединив

Фоломеева Света, звучало
её имя в тенетах души,
единение судеб рождалось
и единственный Саша - их сын

скорбной вестью его опечалил
год свершения яркой мечты,
Лактионов в наследство оставил
звёздных странников кистью творить

как живой на картине Шаталов,
Севастьянов, Гагарин пшениц,
вечерами и в дни выходные 
в Звёздный поезд его уносил

всемогущей космической дланью
дверь Манежа себе отворил,
недоучка студент начинавший
всей Стране своё имя открыл

в один ряд засияли полотна
с мастерами искусства вершин,
перестал с ним здороваться
тот, кто живописным красотам учил

он боялся высокого взора,
в коридорах согнувшись ходил,
окружённый негласным укором
живописных учёных светил

но не все поддержали невзгоды,
встретив, Мызин сказал: "Разогнись!
Ты украл разве выставкой что-то,
твоя кисть средь маститых, гордись!"

модернистские вихри витали
над просторами Русской земли,
заполняя картинные залы
и грядущих художников дни

настороженно Сашу встречали
в новомодных тусовках палитр,
реализму его удивлялись среди
лиц отражений кривых

мишурой разноцветной скрывали
неуменья бездарной руки,
какофонией орнаментальной
заменяя пустоты души

даже в их Академии стали 
не в чести живописцы Руси,
ни Брюллов, ни Крамской с Левитаном,
Ильи Репина дивная кисть

их из сонма великих убрали,
европейских на трон возвели,
Поль Гоген и Ван Гог занимали,
весь французский импрессионизм

но другие его поддержали,
сохраняя в минувшее нить,
оглашая словами Грицая:
- "Не смущайся, веди свою кисть,
ты великих творцов продолжаешь,
развивай, ты на верном пути!" 

дни студенчества вдруг оборвались
раньше времени, сам так решил,
то, о чём только сказкой мечталось
стало вехой нелёгкой судьбы

жизнь на вольных хлебах начиналась,
где надежды на труд и талант,
превращая искусство в заказы,
чтобы дальше свой стиль шлифовать

непрерывно терзаться в исканьях,
мировиденье вечно ваять,
из застывших в бездушии красок
мир сияющих душ создавать

приближаться в твореньях к природе,
красоту и гармонию взять
и в полотнах своих звон мелодий
васильков полевых передать

рисовать вместо кисти глазами,
постоянно себя озарять,
добавлять многоцветие красок
в серость будней как жизни тетрадь

не давать ни малейших поблажек,
день за днём свой талант возвышать,
ничего не даётся задаром,
у станка до безумства пахать

не кичиться врождённым талантом,
путь великих всю жизнь изучать,
подражая твореньям гигантов,
новый мир своих красок создать
  
поначалу на выставках малых
с молодыми себя открывал,
разносилась Москвой его слава,
чародейство его мастерства

мир художников семидесятых
с недоверием в двери впускал,
среди волн модерновых поветрий
дух великих в холстах угадал

не прошли его странствия даром,
луговеньями красочных гамм,
отворились тяжёлые двери,
живописцев Союз принимал

он по-прежнему жил в коммуналке,
за этюдником дни коротал,
всё на тех же тринадцати малых
в мир прекрасного дух погружал

две семерки - счастливое время,
в новых стенах себя обретал,
непривычно в квартире отдельной
без соседского шума в ушах

разлетались творения кисти,
в галерейных сияя стенах,
то к Советской страны юбилею,
то как "Молодость в Русских краях"

Всесоюзные залы в Центральном,
озарённые духом в очах,
стал впервые он лауреатом
комсомольского жизни огня

на гостей портретиста взирали
те, кого он по жизни встречал -
старики, комбайнёры, доярки,
космонавты и лик пастуха

смотрит девушка с ликом печальным,
что овеян красой василька,
из смоленских лугов озарявших
кисть художника в солнечных днях

чарование дивной природы
он в Смоленской земле увидал,
в деревеньке снял маленький домик,
чтоб тонуть в перелесках-полях

лики Времени - автопортреты,
вехи жизни в тернистом пути,
всё сметает поток во Вселенной,
каждый миг его нужно ценить

вот семнадцать ему - взгляд с надеждой,
стать творцом живоносных картин,
тех, что видел в московских музеях,
где ожившие лики стены

там тревога в глазах, что же дальше?
альма-матер своей выпускник,
как учиться и жить в этом мире,
вольным странником в тридцать один

тридцать пять уже в этой картине,
взгляд тревожный - как время летит!
для великого столько усилий и мгновений
в стенах мастерских

наполнять их делами и смыслом,
неустанно, пылая,  творить,
делать мир вдохновенным и чистым,
красоту чародейства нести

засверкала цветами палитры,
где явившийся дух воплотил,
с сотворённой картиной сроднился,
его мир через свой пропустил

засияли полотнами лица,
чьё дыхание он уловил,
мёртвых красок живые зарницы
смотрят в рамах в мятущийся мир

адский труд - отдавал им все силы,
в каждой складке заложенный смысл,
ждёт момента, чтоб заговорили
эти лики с тем, кто их творил

воплотив всё портретное сходство,
незаметно их дух отразить,
стойкость, мужество и благородство,
лиру, нежность, любовь, романтизм

всё продумано в каждой картине,
поза, жест, поворот головы,
что за спинами фоном разлито,
светотени, где смысл сокрыт

его окна лишь строго на Север,
без играющих бликов лучи,
плавный свет мастерскою рассеян,
чтобы лики людские творить

здесь потоки его размышлений
о героях, их жизни-пути,
о дорогах своих устремлений
- к идеалу искусства идти
  
слиться с душами, что за мольбертом,
их глубины и страсти постичь,
погружаясь в туманы творений,
на полотнах нутро отразить

забываясь в потоках мгновений,
человеческий образ творить
и движеньями тайных велений
у мольберта мазки наносить

и не вспомнить потом озарений,
освещавших дорогу вдали,
непонятный процесс оживлений,
что не в силах потом объяснить

его корни в глубинах столетий,
за стенами больших мастерских,
Ренессанса великих творений,
что шедевры народам дарил

живописные люди-гиганты,
покорившие красками мир,
раскрывавшие тайны таланты,
чьё наследие он уловил

Рафаэль, Тициан, Леонардо,
что сияют как звёзды из тьмы,
озарявшие душу титаны,
в его красках следы их видны

все оттенки - пастель Лиотара,
уникального мастера стиль,
"Шоколадница", образы правды,
пыль мелков он в перстах оживил

живописец народа и знатных,
королей и красавиц кумир,
европеец в восточном халате,
лиру нежности замше дарил

мир Розальбы Каррьера сиявший,
нежность женская, втёртая в пыль,
из пастелей творившая сказку,
свет чарующий тайных глубин

отраженье Вселенной прекрасной
без мазков, что в холстах не видны,
вдохновенье природы манящей,
плавный свет сквозь детали картин

живописцы Руси вдохновляли,
что в стенах Третьяковки открыл,
Карл Брюллов и Тропинин, Левицкий,
Левитана пленительный стиль

потрясавший библейский Иванов, 
Васнецова былинная ширь,
романтический Венецианов,
и Крамского загадочный мир

простотой покоряющий Пластов,
человечной селянской глуши,
где луга в перелесках дышали
с летних красок к журчанью весны

Лактионов, в мир света позвавший,
что пастелью и маслом разлит,
в мелочах суть вещей раскрывавший,
жизнь обычных людей всей Страны

эпопея полотен Серова
духом времени Красной Зари,
бушевавшие вихри народа,
создававшего царство мечты

жизнь художника - это картины,
на которых он духом парит,
ему тайны чужие открыты,
что полотнами он отразил

но к каким ни взлетал бы вершинам,
нужно пламя творящей души,
той, что кисти его вдохновила,
даровав озаренье любви

шумной сетью столично-больничной
одинокие судьбы сошлись,
новой жизни страницу открыли,
оставляя пролог позади

не нашли себя в ранних мотивах
окрылявшей когда-то любви,
опьянявших весенних разливах,
всё сметавших на бренном пути

Саша с Сашей и Анна с Элиной
- половинки единой судьбы,
стены дома их жизни разнили,
два течения бурной реки

сына Сашу так часто он видел,
всё с базара в охапках носил,
Дед Морозом в подарках обильных
его детство теплом одарил

может детство своё вспоминал он,
нищету той суровой поры,
чтобы дети его не узнали,
то, что сам он тогда пережил

в тридцать пять лишь свой мир коммунальный
он оставил, где вились мечты
- переулок Вадковский с годами,
где взрастился его реализм

своя "трёшка", своя мастерская,
где часами полотна творил,
дом на улице Советской Армии,
Бонапартом себя ощутил 

жизнь казалась немыслимым раем,
сбросил путы извечной нужды,
образ бабушки кистью прославил,
возвращение долга любви

завершением семидесятых
дар любви от судьбы получил,
дочка Машенька в мир наш явилась,
новым счастьем их дом озарив  

всюду выставки, стены в полотнах
- жизнь героев огромной Страны,
не видения "измов" уродцев,
лики тех, кто здесь жил и творил 

Всесоюзная в зале Центральном,
молодое сияние лиц,
в МВД и ЦеДРИ персональных,
воплощенья исканий души 

мир Италии - края титанов,
возродивших античный порыв,
красота, воплощённая в камне
и пейзажах чудесных равнин

в завершавшихся семидесятых
в её дивных равнинах гостил,
от великой столицы Тосканы
в град венетов и вечности Рим

Флорентийские виды в пейзажах,
чарование римских картин,
грандиозный собор Ватикана
и узоры Венетской воды

мастера всей Европы съезжались,
чтоб искусство своё отточить,
дух великих в полотна впитали,
неустанно шлифуя порыв

города, кипарисы и пальмы,
беломраморных статуй эскиз,
что в наследство потомкам остались,
вечный образ, что трогает кисть

здесь творили Брюллов и Иванов,
Айвазовский и Бруни, Щедрин,
дух России собой открывали
европейцам в салонах своих

и в советские дни продолжали
Апеннинами чудную нить,
в Академии щедро снабжали
одарённых искусно творить

вид с балкона в посольской ограде
и Флоренции сказочный вид,
на мольберте его возникали 
нити улиц и храмы, сады

возвращение - восьмидесятый,
Олимпийские яркие дни,
Всероссийская в зале Центральном,
его толпы у новых картин

стал Заслуженным в красках России,
горы писем, народом любим,
Персональная двери открыла
на Тверской в снежных вихрях зимы

вновь и вновь о продленьи просили,
нескончаемо к выставке шли,
ароматы прекрасных мгновений
на два месяца лишних продлив   

не заметить движений манивших
за Кремлёвской стеной не могли,
куда нужно про взлёт доложили,
о картинах, что душу зажгли

дать дорогу на Запад искусству,
где чарующий смысл сокрыт,
русский дух, чьи-то мысли и чувства,
животворный духовный родник

двое суток железной дорогой,
мир Европы картинами плыл,
наслаждался, рисуя узоры
лишь очами, как мастер учил

с Белорусского в Минск и Варшаву,
через Одер в холодный Берлин,
волновался, Париж ожидая,
неизвестный заманчивый мир 
  
месяц счастья в парижских кварталах,
стены Лувра в полотнах светил,
"Мона Лиза" - шедевр Леонардо,
Рембрандт, Гойя, Пуссен и Давид

де Орсе из стекла и металла,
мир вокзальный шедевры хранит,
словно мост из эпохи титанов
в современных художников жизнь

здесь блистанье Моне, Ренуара,
свет полотен - импрессионизм,
Писарро и Курбе, цвет Синьяка,
кисти Энгра, Сезанна таит

полунищие маги Монмартра,
осветившие спавший Париж,
после тьмы и степенности красок
озарившие воздух вершин

по творениям зодчих прекрасных
о стране рассуждает весь мир,
в стенах, виршах, полотнах из сказок
дух народа в годах ворожит

целый месяц в объятьях Парижа,
наслаждаясь красой, проводил,
в самом центре Распаем открылся
парижанам причудливый мир

дипломаты, творцы приходили,
Арагон, поколений кумир:
- "Как же Вы реализм сохранили,
когда всюду лишь авангардизм?"

- "Это где-то в глубинах таится,
лучезарная дивь красоты,
я пропитан своим реализмом,
я им соткан, дыханьем живым ..."

дух огромной могучей России
мир Вечерней земли захватил,
на портретах бесчисленных лики
синеокой льняной стороны

бесконечные толпы в Париже,
что так трудно собой удивить,
лицезрея полотна, бродили,
с их героями заговорив

на верхах тот успех оценили,
вновь дороги домой привели,
за Кремлёвской стеной говорили
с идеологом главным Страны

два часа об Искусстве великом,
что возносит сердца и умы,
к идеалу людскому стремится,
грязь и пошлость полотнами смыв 
 
отравляющим душу бесстыдством,
мешаниной дурной мишуры,
ядовитыми змеями "измов"
человеческий дух уморив

блики славы всё ярче сияли,
открывая границы замки,
Виллибодсен, Висбаден германский,
Лиссабона и Порту огни

третий год из восьмого десятка
завершали морозные дни,
на Кузнецком шеренги стояли,
видеть лики в полотнах живых

с ночи очередь, цифры на дланях,
чтобы в двери Искусства войти,
чьи-то мысли и чувства читали,
годы жизни, что в красках дошли

слишком многие им восхищались,
чтоб успехи так просто простить,
галереи, награды, медали и заказы
клиентов больших

телефонный звонок:
- "Это Шилов?"
- "Да"
- "А что Вы сидите вдали ? 
Горбачёв к Вам на выставку вышел,
скоро будет у ваших картин"
- "В первый раз о визите я слышу"
- "Как же так, я же предупредил,
мы Отделу культуры звонили,
что в ЦК, я им всё объяснил" 

вмиг собрался - бегом по Петровке,
минут десять средь шумной толпы,
всё оцеплено, люди колонной,
чтоб увидеть полотна пришли

шла мадам вдоль картин с Горбачёвым,
указуя "огрехи" картин, тот не выдержал:
- "Мне нужен Шилов, а не ваше кусанье блохи.
Если сделать как Вы предложили, 
это будет не он, он один. Он рисует, как видит
и слышит, свой характер, свой образ и стиль"

так он начал дворцовые тайны
постигать - мир интриг и борьбы,
где лишь сила с умом выживают
и фальшивые маски у лиц

два лица, два теченья у славы,
испытующих прочность души,
что ломает на взлёте всех слабых,
ещё выше взметая других

за теченьями моды не гнался,
где бурлившие "измами" СМИ,
на дороге своей оставался - 
красоту миром дольним нести

самым сложным в окрашенных чувствах
оставался его реализм,
самый трудный путь выбрал в искусстве 
по Мольеру, творец-портретист

был и будет основой рисунок,
где годами шлифуется жизнь,
вдохновенное царство безумий
лишь искусной рукой воплотить

уловить мимолётное чувство
и в полотнах его воплотить,
адский труд, позволяющий духу
творить лёгкость в стенах мастерских

в глубине затаённое буйство,
где любви и природы цветы,
воплощают художника руки,
оживляя палитрой холсты

эти люди посланцы Искусства,
что несут нам поток красоты,
словно ангелы Русского чувства,
что разлито в цветах луговых

всё заложено в искренних душах,
от искусства далёких, простых
и немногим даровано чудо
воплощенья в красотах картин

два теченья им нежно любимых,
лики детства и старости дни,
мир ликующих светлых мгновений
и закатной глубинной красы

должен чувствовать тех, кого пишет,
прочитать его внутренний мир,
чем живёт он, как видит и слышит,
что пылает в глубинах души 

стать с героем духовно единым,
свою ауру с пришлыми слив,
мир увидеть глазами чужими
и дыханье его ощутить

присмотреться, ловя пониманье,
в нужной позе его усадить,
эти первых сеансов терзанья,
руки, жест, поворот головы

нужный фон подчеркнёт очертанья,
что-то скажут одежды цветы,
что-то вещи, что их окружают
- все детали должны говорить

очень многое очи расскажут,
должен мир через взгляды раскрыть,
рот и руки, где годы сказались,
складка губ и на пальцах узлы

и когда, всё связав своим даром,
нанесёт завершающий штрих,
на холсте живой лик проступает,
смотрит в мир им рождённый двойник

поднесёт как учил Леонардо,
гладь зеркальную как ученик,
отразятся в ней все недостатки,
что в творении он не постиг

лик героям своим оставляет,
чтобы тот с ним прижился, привык,
кто-то сразу себя принимает, 
кто-то месяц, недели и дни

в мир людей словно равный вступает,
как живой он с холста говорит,
люди смотрят, беседуют, плачут
с тем, кого живописец творил  

мир природы в людском оживает,
где портретная кисть ворожит,
на пленэрах незримая тайна,
растворённая светом палитр

всё сложнее и дольше бывает,
чем стенами его мастерских,
в небе солнце в лучах проплывает,
свет и цвет по иному разлит

рассчитать цветоносные гаммы
должен мастер в селянской глуши,
чтоб потом в галерейных пенатах
этот образ смог всех поразить

человеческий лик озаряет
море света всей гладью картин,
фон героев их одушевляет
и богаче, воздушней холсты

так немного у Мастера сталось
тех садово-людских луговин,
образ Маши, пастуший полями,
сенокосный хозяин земли

лики детства в полотнах пылают,
простодушие, искренность в них,
лучезарная радость сияет,
любопытство и свежесть весны

Виолетта, что кошку ласкает,
воплощённая жизнь доброты,
светом радостных глаз покоряет,
озаряющей мир чистоты

ещё жизненных тягот не знает,
испытаний и вихрей судьбы,
улыбается радость живая,
проходя через годы, живым

дочка Маша с картины взирает,
два биения сердца родных,
мир гармонии восьмидесятых,
их счастливый семейный триптих

по полям подмосковным гуляли,
у осенней лесной мишуры,
златомедье в букет собирали
и катрены из пушкинских вирш

тут четыре, тут семь в этой раме,
пыль пастели и масло картин
в свет одежды и лики живые 
мёртвых красок цвета обратил

 старики, их душевные раны,
что в полотнах своих воплотил,
одиночество, грусть и усталость,
мудрость жизни, покой и труды

об Арише, ушедшей внезапно,
боевой ветеран загрустил,
не четыре войны вспоминает
- дорогую, что он так любил

тут старушка с задумчивым взглядом
у окна в этот суетный мир,
из кувшинной воды зацветает
вечной жизни багульный мотив

там соседа душевная рана,
одиночества, зрящее в мир,
никого у него не осталось,
только стены, окно и клопы

вот косарь, что у стога сжимает
заскорузлой рукой ствол косы,
жизнь в трудах, что страну насыщают,
оставляя на теле следы

жизнь героев Войны - ветераны,
урагана, сметавшего мир,
через годы гудящие раны,
опалённые временем сны

пулемётчик безногий в каталке,
что считал на руках этажи
и разведчица мать Адриана
- старты в Космос и Пюхтицкий скит

наводившая ужас ночами
эскадрильей, метавшей огни,
имя "ведьмы" своё оправдали,
появляясь внезапно из тьмы

мир Природы, всегда восхищавший
глубиной своей нежной красы,
тихой лирикой русских пейзажей,
что в полотнах его расцвели

ещё в юности масляной краской
он пытался просторы открыть,
всё изящество тонкой натуры,
ворожащей ветрами, постичь

"на пейзажах творец отдыхает",
- не согласен, великая нить
с мастерами веков увязает,
"приближайся к природе", гласит

чем правдивей лугов полыханье,
шелестенье покровов лесных,
тем искуснее мастер писавший,
поэтичность просторов палитр

любит Осени грустной дыханье
после жаркой и пыльной поры,
в перелесках туманных гулянье,
злато-медные краски-костры 
 
строки Пушкина здесь вспоминает,
что октябрьской лирикой взмыл,
опадающих листьев витанье,
исчезающий клин - журавли

с дочкой Машей подолгу гуляли
среди пёстрой лесной кутерьмы,
воздух осени тихой вдыхали,
под ногами резвился их Бим

в дни прогулок поляна лесная,
ей лишь десять, улыбки, цветы,
папа палку для пса кидает,
Бим весёлый за ней бежит 

уезжал в красоту глухомани,
в деревенский простор луговин,
Подмосковный, Смоленского края,
чтобы чудо пейзажей творить

убегал от бетонных гигантов,
всей московской большой суеты,
к перелескам и поймам туманным
бесконечьем сезонных палитр

шум метелей и белые шали,
звон капелей, журчаний ручьи,
изумрудные летние шали,
золотисто-бордовые дни

отражал лишь, что очи видали,
никаких фотографий - картин,
мир природы живой и прекрасной
через холод, ветра и дожди

замерзал октябрём или мартом,
"Жигулями" порою творил,
под зонтом, изнывая от жара,
чтобы только живое творить

неживые пастель или масло
в небо, шелест лесной обратить,
передать на холстине пространство,
уходящее вдаль от земли

состоянье души на картине
всей палитрой живой отразить,
сквозь чащобы и поймы речные,
через воздух и краски зари

мир природы духовно-глубинный,
что от взглядов обычных сокрыт,
её лирикой, шармом былинным
взор смотрящих его поразить

ему нравились русские долы
и чащобы в коврах луговин,
с детства помнил слова Чистякова:
- "То, что чувствуешь сердцем пиши!"

он учился искусству великих,
где поэзия дивной Руси,
что в полях и чащобах разлита
глубиной и величьем своим

Васнецов и Саврасов, Куинджи,
Айвазовского, Шишкина кисть,
Левитана творенья вершиной,
все оттенки стихии-души

философский мистический опыт,
одиночество дивной глуши,
неизбежная грустная осень
и сияние вешней любви

у чащобы загадочный омут,
тихой речки закатный мотив,
дивный воздух "Над вечным покоем"
и весенняя песнь "Слободы"

все приёмы и смыслы освоил,
эти чувства родной стороны,
удивительной лирой природы
он полотна свои освятил

так просты эти жизни каноны,
что искусством своим воплотил,
чем творения ближе к природе,
тем длиннее их в вечности жизнь

создаётся полотнами образ,
как и лики творит портретист,
там покой, грусть и радость, тревожность,
что природа в глубинах таит

не забава творца и не мода
- возвышать, очищать и вести,
пробуждать должен чувства художник
красоты, доброты и любви

открывать свою душу народу,
то, что скрыто, тревожит, болит,
в перелесках, лугах и озёрах
передать откровенья глубин

удивительный мир натюрморта,
зашифрованный красками смысл,
красота в обрамленьи суровом,
вечный поиск предметной игры

украшали строения дома,
веру в лучшее людям несли,
о великом и вечном напомнив
и о бренности жизненной мглы

холст цветами его разрисован
и плодами цветущих долин,
рядом с ними сияют иконы
и портреты людей дорогих

свет иконы из гипса с Мадонной
и прекрасных узоров цветы,
рядом лица старинного фото -
мамы с бабушкой дней молодых

радость жизни сквозь боль и суровость,
торжество над осколками тьмы,
возвышается всё бытовое
через россыпи дивных картин

бесконечные толпы бродили
у его отражений-картин,
возродились идеи великих
в его образах в новые дни

его труд и талант оценили,
всенародную тягу души,
на высоком конклаве решили,
что Народным достоин он быть

сорок два - и уже на вершине,
в касту избранных двери открыл,
только раз в Красной той Атлантиде
молодому открылся Олимп

возмущались завистники ниже,
звали баловнем сладкой судьбы,
свои зубы в газетах точили,
кулуарной пустой болтовни

был чужим в размалёванном мире
авангардной хмельной маеты,
постмодерны и всякие "измы"
отравили души родники

сумасшедшие, люди-уродцы,
эти куклы смешной суеты,
пляшут мёртвые люди-наброски
без идеи, огня и мечты

то фигурки набросаны просто,
перемешаны в кучи как пыль,
геометрии калейдоскопы,
ахинея бредовой игры

и не то у него - мир гармоний,
там живые взывают к живым,
светят годы и судьбы героев,
воплощённые в краски картин 

вновь позвали бродяги - дороги
открывать его  лики вдали,
в галерее суровой Сибири
все палитры у русла Томи

через два он в далёкой Канаде,
из Торонто в Ванкувер летит,
Всесоюзная к памятной дате
Революции в залах Москвы

год спустя Восходящее солнце
озарило полотна картин,
восхищённые люди в Киото
и Токийские толпы вершин

вдруг картинам Манеж предложили,
все расходы своими покрыв,
времена Перестройки кружили,
хозрасчётный суровый мотив

вихри риска и волны сомнений,
вдруг не сможет "родные" отбить,
но рассеял туманы волнений
океан наводнившей толпы

перекрыл все расходы - потери
он порывом широкой души,
барыши из свалившихся денег
передал ветеранам Войны

не всегда его власти хвалили,
возмущался хозяин Москвы:
- "Где старух таких нищих увидел
в телогрейках - сейчас убери!"

раздражался соломенным крышам,
беднякам, выживавшим в тиши,
но его поддержал Генеральный:
- "Я ведь сам из деревни - пиши,
насмотрелся старух глухомани,
у меня за них сердце болит"

равнодушьем в Союзе встречали
- кем себя в нашем мире он мнит!
все заказы другим раздавали,
у него лишь волшебная кисть

пару раз отступал он от правил,
когда с фото портреты творил
всенародно - таганского барда
и Колумба вселенских вершин

поначалу писать отказался,
нет героев живых перед ним,
никогда не видал, не встречался
и не ведал их внутренний мир

мама облик его показала,
где таким был доступным, земным,
не коснулась Гагарина слава
и в картине остался простым

он в обычной суконной рубахе,
фоном золото спелых пшениц,
своим подвигом смелым восславил
достиженья огромной Страны

дух квартиры на Малой Грузинской,
вид гитары его вдохновил,
звук "Коней" зазвучавших внезапно
в "Жигулях" на дорогах Москвы

вот таким и остался под рамой, 
Буревестником звонкой струны
в чёрной куртке и красной рубахе,
его кони, что мчатся вдали

каждый раз на чужбине бывая,
в антикварных салонах бродил,
покупал, дух старинный вбирая,
артефакты седой старины

антикваров, пропитанных старью,
рисовать он глазами любил,
из таких лишь одни итальянцы,
что впитали старинную пыль

взгляд седого и мудрого старца
глубиной его дух покорил,
в красоте векового убранства
человека эпох отразил

снова годы и страны мелькали
в галереях высоких картин,
из далёких чужбин антикварных 
он зеркальную гладь поселил

так пространство прихожей украсил
этот отблеск далёких зарниц,
но разбившись, осколок случайный
руку Маши коварно пронзил
 
и опять города дальних странствий
звали образы чудных картин,
от холодных Сибирских окраин
до Столицы и устья Невы

Перестройки ветра бушевали,
поиск истин при полках пустых,
бесконечные митинги-шквалы 
и трещавшие узы Страны

круг восьмого десятка вращаясь,
в мрачных красках назад уходил,
девяностых безвестные дали 
открывались сияньем зари

в Аравийских песках кочевали
восхищавшие лики картин,
снова толпы у стен и признанья
за красоты, что он подарил

где бы ни был дорогами странствий
в душах отклик всегда находил,
доброта и любовь, состраданье
уваженье к труду всем близки

в девяностом с железной британкой
свёл загадочный вихрь судьбы,
озарялась его Мастерская
от искрящихся взоров чужих

накупили всего, наварили 
хлебосольством российской души,
с Альбиона гостей поразили
разносолами Русской земли
 
за накрытым столом извинился,
что не знает британской молвы,
но ответила гостья: 
- "Не важно, всем понятен язык
ваш картин"

возвращаясь из дальности странствий,
книги отзывов в дом привозил,
голоса, где оставили краски
озаренье палитр красоты  

во Вселенских глубинах открыли
неизвестной планеты огни,
дали имя той страннице - "Шилов"
звездочёты Нью-Йоркских светил

дольним взорам сияет Звездою
его имя Вселенских вершин,
будут к горнему вечно стремиться
все узревшие лики картин

она где-то в галактиках вольных 
держит путь среди звёздности мглы
и в духовной вселенной художник 
сотворяет людские миры

в эти годы вся жизнь изменилась
уходящей в Былое страны,
триколором полотнище взвилось
девяностых кроваво-лихих

всё в какую-то муть погрузилось
той базарно-ларёчной волны,
в опустевших заводах пылились
достиженья советской поры

будто мрачная тень опустилась
на людские сердца и умы,
к чистогану все души стремились,
о прекрасном и вечном забыв

но куда бы ветра ни носились,
заслоняя дымами поля,
красота и романтика жили
в зачерствевших глубинах нутра

не сменил направления стиля
и натуры людские творил,
отражал современников лики,
по которым эпоху судить

в завершение восьмидесятых
он в обители Пюхтицкой жил,
разливавшийся дух благодати
мир художника здесь ощутил

два портрета на память остались,
двух избранниц Христовой любви,
мать Паисия и Адриана,
что прошла через пламя Войны

там у фрицев тылами скиталась,
добывая виденья своим,
в лапы немца однажды попалась,
но он с миром её отпустил

на ракетных заводах металлом
воплощала о звёздах мечты,
но нашла лишь в обители счастье
в окруженьи свечей и молитв

холст, пронзающий взглядом - Родзянко,
тишина, благородство души,
образованный и деликатный,
не стремящийся верой душить

стал для автора он идеалом,
что утешит, поймёт и простит,
у которого можно без страха
исповедаться в том, что болит

за плечами года Резистанса,
за Россию чужбиной молитв,
обращенья чужих в православных,
годы странствий в дорогах судьбы  

монастырские кельи, лампады,
обращённый в незримое мир,
просветлённые лица сияют
чередой послушаний, молитв

благодать в этот мир призывают,
что погряз в озлобленьи и лжи,
чудеса по молитвам свершают
против хворей, беды и нужды

приходящих на путь наставляют,
заплутавших в чащобах глухих,
а порой и года открывают,
что сокрыты туманом судьбы

на картинах живут и страдают,
люди в рясах в ухваченный миг,
краски-чувства и мысли терзают
фоном келий, притворов, апсид

вот красавица взор устремляет
за узор монастырской среды,
сколько в лике сомнений, мечтаний
о той жизни что мимо летит

там монах свою скрипку сжимает,
взор в минувшее свой устремив,
что-то с грустью в очах вспоминает,
закружившее в годах былых

Палестиной далёкой скитанья
в девяностых тяжёлых-лихих,
лица иноков, батюшек, старцев,
где великий Иерусалим

как паломник сквозь все расстоянья
жил в обителях дивной Руси,
оставались людские пыланья,
что являлись палитрой картин

возрождалась от края до края
православная чудная жизнь,
вырастали обители, храмы и
часовни Великой Руси

Соловецкий и вод Валаама,
острова христианской любви,
живописцы сюда приезжали 
красоту на полотнах творить

были Шишкин, Васильев, Куинджи,
убежав от мирской суеты,
Глазунов и Чайковский творили,
Тютчев, Зайцев, Шмелёв и Куприн

женских образов чудных виденья
продолжал в девяностых творить,
воплощая в полотнах мгновенья
неизвестной далёкой судьбы

все картины его постиженья
отражённой палитрой души,
там и горечь и радость, сомненья,
достиженья и гордость за жизнь

красота русских девушек, нежность
и энергии силы внутри,
ворожащая женственность светом,
что сияет в очах изнутри

столько магии женской безбрежной,
опьяняющей души мужчин,
смотрят души людские с портретов,
проникая в чужие миры

героини прекрасных сонетов,
что художник холстом сотворил,
загораются завистью к свету 
их соперницы в залах больших

лишены они женских энергий,
что сияют с прекрасных картин,
столько радости, веры и света
дарит в пальцах пастельная пыль

три перста - безымянный и средний
да мизинец "нулёвкой" творят,
их творения с плоскости серой
с приходящими к ним говорят
   
среди пошлости, зла и развала,
затопивших просторы Страны,
он натуры писал ветеранов,
всех, кто Родине верно служил

ничего для себя не менял он,
не пристроился в общий мотив,
как и в канувших восьмидесятых
лики воинов кистью творил

смотрят в рамах простые солдаты
и в лампасах вершившие жизнь,
те, кто образ чужой принимали,
чтобы ценные тайны добыть

медсестра, что все жизни спасала,
грудь в наградах, как вехи пути,
рядом звёзды и старый "Георгий",
что ей Керенский лично вручил

там безногий сидит пулемётчик,
здесь разивший с небес штурмовик,
тут коллега у двери роскошной,
что для сына больного просил

легендарная Надя Попова,
наводившая ужас в ночи:
- "В небе ведьмы летают ночные!",
о девчонках кричали враги

там лишённые дома родного,
без тепла бесприютная жизнь,
в девяностых лихих стало много
тех, кто улицей вьют свои дни   

смотрит взгляд на картине суровый,
весь в глубоких морщинах изрыт,
в старом грязном пальто незнакомый
странник злой и жестокой судьбы

где-то дом с "универским" дипломом,
его годы крылатой поры,
лики общих с Маэстро знакомых
и хмельной мрачных дней лабиринт

он встречал эти судьбы людские
закоулками старой Москвы,
захудалых актёров пропитых,
музыкантов, властителей книг

полубомж поздоровался как-то,
что джаз-бандом когда-то трубил,
по конторам сводивший балансы,
прозябающий в днях нищеты

пятилетьями автопортреты,
как и в прежние годы творил,
наблюдения, жизни сюжеты,
что собой его лик воплотил

изучал свою мимику, жесты,
чтобы лучше свой образ постичь,
вечный поиск для новых портретов,
что Стране своей будет дарить

дни за днями текли как картины,
популярность на пике вершин,
времена лихолетья не смыли
тяготенье к полотнам живым

ветры славы несли бригантины,
на которых он жизнь бороздил,
деньги, званья, заказы всё плыли,
антикварная роскошь квартир

гармонично семейное трио
светом юности, женской любви,
рядом жили его половинки,
украшая улыбками дни

никаких домработниц и пыли,
всё Анютины руки вели,
Машу юные ветры носили,
вдохновляя отцовскую кисть  

грянул гром среди ясных идиллий,
грозной вестью превратной судьбы,
жизнь зигзагом палаты больничной
уводила его в лабиринт

приговор беспощадный как выстрел,
затаилась болезнь средь кости,
все светила Европы, России
от несчастья пытались спасти
 
так коварно она затаилась,
через годы свой нрав проявив,
болью дочери в юности теле,
болью  в сердце отца и родных

время странствий по всем заграницам,
белых стен и палат этажи,
по немецко-австрийским больницам
и Святой палестинской земли

было страшно, надеждами жили
у далёких холодных чужбин,
незнакомые люди звонили,
помогали ему как могли

Ростропович в австрийской столице,
о несчастье узнав, позвонил,
рассказал о кудесниках видных,
что саркому могли победить

все знакомства и громкие связи
для спасенья души подключил,
широтою душевной открылся,
глубиной всей своей доброты

бой лекарствами, химией клиник,
где пронзали всё тело лучи,
операции, в церкви молитвы,
метастазы волнами пошли

все усилия были напрасны,
свет надежды угас в эти дни,
на глазах день за днём угасала,
белым мелом лицо осветив

всем подругам своим признавалась,
как ей хочется жить и любить,
как нелепо и страшно в семнадцать
покидать этот солнечный мир

ни о чём в эти дни не мечтала,
грустной осени душу открыв:
- "Землю есть я готова от страха,
без удушья чтоб только уйти ..."

время чистого белого снега,
как простор её нежной души,
на Крещенье в морозных метелях
она тихо покинула мир

родилась во цветении лета,
а ушла снежной стужей зимы,
между ними её веснолетье,
недопетой мелодией жизнь

на Ваганьковском вечное лето,
за оградкой живые цветы,
скорбный ангел в молитве смиренной
у приюта угасшей мечты

её образ сияет в портретах,
что творила отцовская кисть,
киноплёнкой осенних сюжетов,
их ушедшей счастливой поры

её имя в прекрасных сонетах,
тихой лирике скорбной судьбы,
мимолётных и ярких мгновений,
заигравших палитрами вирш

её память в сердцах, что согреты
светом веры и в звуках молитв,
продолжается жизнь её где-то
в неизвестных пространствах души

для отца жизнь как-будто померкла,
чёрным цветом свинцовые дни,
всё бессмысленным стало сюжетом
и застыла волшебная кисть

не смирился с тяжёлой потерей,
так не может в семнадцать уйти,
всё казалось дурным сновиденьем,
вот войдёт она, дверь отворив

каждый день жил в тяжёлом похмелье,
чтобы как-то тоску заглушить,
одиноко стояли мольберты -
ничего был не в силах творить

горевали друзья и соседи,
видя гаснущий светоч души,
в окружении дивных портретов
на глазах погибал их кумир

он не видел весеннего света,
а десница не чуяла кисть,
ничего не создал в это время,
только горечь и море тоски

приходили друзья и коллеги,
говорили о разном, "за жизнь",
возвращая речами к мольберту,
чтобы новые краски творить

предлагали к полотнам сюжеты,
чтобы искрой огонь запалить,
чьи-то образы, что из портретов
будут в красках с людьми говорить

оживали неспешно оттенки
в эмпиреях творящей души,
неуверенно в раненом сердце
зацветали живые цветы

уезжал в захолустные дебри,
чтобы силу природы вкусить,
отражая палитрами ветви,
ширь полей и шелков луговых

проявлялись полотнами реки
камышово-ракитных долин
и озёрные глади навеки 
сквозь туманы зелёных лощин 
 
в этих дивных краях оживали 
родники заболевшей души,
красотой их равнин возвращали
живописца к полотнам своим

не забыли в тяжёлое время
разделившие с ним этажи,
умудрённые опытом прежним
говорили о судьбах картин

отворялись художника двери
властелинам минувших годин,
пили чай, говорили о вечном
в интерьерах старинной поры

был Тяжельников с мудрым советом
и Захаров, слова как вердикт:
- "Всё, что создал за долгое время
нужно в дар Государству вручить"

неизвестность туманом покрыла
живописца дороги-пути,
со словами друзей согласился
- должен видеть народ его кисть

на Охотный в мечтах устремился,
в стенах Думы дорогу открыть,
Селезнёв с добротой его принял,
обещал все вопросы решить

- "Я сейчас как бескрылая птица,
не могу ни любить, ни творить,
лишь минувшее светлое снится,
только мрак и тоска впереди"

день вершенья судьбы - брошен жребий,
всё решает народный синклит:
- быть картинной в Москве Галерее,
имя Шилова будет носить!

предложили Кремлёвские стены,
чтоб картины его разместить,
отказался - с режимным объектом
будет трудно искусство открыть

отыскали в Столице замену,
дом на Знаменке, дух старины,
в Девятнадцатом под галерею 
был задуман владельцем своим

вмиг работа везде закипела -
старым стенам придать новый вид,
за три месяца всё заблестело,
храм Искусства в столице возник   

грузовые повсюду сновали,
перевозками сотен картин,
этажи их жильцы обживали,
что Маэстро годами творил

этот день - тридцать первое мая,
море света, гостей и картин,
воплотились народа желанья
- мир прекрасного двери открыл

каждый год в День Москвы эти залы
пополняли полотна- дары,
всё, что ради красот создавалось
засияло в потоках людских

от Москвы до Камчатки съезжались
те, кто лирику красок любил,
натюрморты, портреты, пейзажи
- романтичный его реализм

всё, что раньше незримо таилось
в полумраке его Мастерской
миллионам пришедших открылось
рядом с вечной Москвою-рекой

будто бродишь по улице длинной,
повстречавшись с огромной толпой,
бесконечные разные лица 
со счастливой и горькой судьбой

рядом бомж и красавицы искры
в бриллиантовых снах золотых,
старичок всеми в мире забытый
и цветение в днях молодых

по соседству калека несчастный
и светящийся счастьем крепыш,
монастырские стены избравший
и играющий в жизнь сибарит

передать ощущение жизни,
что шумит на просторах Страны,
не забавы "играния в бисер",
а огонь очищенья души

Галерея спасеньем и смыслом
ему стала средь горестной мглы,
с головой в суету погрузился,
создавая чертоги мечты

новый свет ему в Храме открылся,
звуки музыки с музой свели,
на концерте с прекрасной альтисткой
завязал он узоры судьбы

стала светом весенней надежды
после мрака гнетущей зимы,
озарившей любовью Джульеттой,
чарованием новой зари

по долинам Италии древней,
где истоки великих картин,
городами годов Возрожденья
он избранницу чувств проводил

он стоял у дворца Капулетти
как Ромео, про годы забыв,
здесь угасшие чувства воскресли
и открылись просторы души

он остался романтиком прерий
уходящей в бескрайность любви,
до трёх ночи читал ей хореи,
проникая в бездонность души

пел романсы, звонил бесконечно,
признавался так страстно в любви,
у мольберта портрет создавался -
её образ, спасавший от тьмы   

в жизнь явилась чудесным спасеньем,
его чадом любви одарив,
чтобы свыше дарованный гений
избавленье от мук получил

в своё счастье не мог он поверить
после моря душившей тоски,
когда мир был, казалось, потерян,
бледной тенью былого бродил

вся палата прибоем покрылась
белых лилий как символ любви,
на руке заблистал чудный перстень,
где волшебный цветок из горы

имя Катя дал дочери нежной,
словно чистый источник души,
с ней гулял по Венеции древней,
у прибоев ракушки дарил ...

... Вновь работа, сюжеты-портреты, 
вновь тверда и нежна его кисть,
он вернулся к заветным мольбертам,
к вечным тайнам и ликам судьбы

Победители - те, кто сражались,
жизнь, здоровье своё не щадив,
ураганы и штормы из стали
проходили во славу Страны

и в Двухтысячных снова писал он
лики воинов Русской земли,
из Второй мировой и "Афгана",
тех, кто тайно России служил

командир, что ушёл в сорок первом
с Красной площади к вихрям стальным,
штурмовик, что сметал своим "Илом"
всех врагов, прорываясь в Берлин

первым встретивший бой пограничник
и разведчик, ходивший в тылы,
амазонка крылатого неба, та,
что "ведьмой ночной" нарекли

те, кто горы прошли и пустыни
под душманским огнём из долин,
шахты, школы, больницы дарили
тем, кто в каменном веке застыл

лики тех, кто безвестностью тихой
на чужбине Отчизне служил,
заменяя десятки дивизий,
институтов, КБ и НИИ

англичанина Блейка, России
создававшего ядерный щит,
разорвавшего вражьи интриги,
паутины шпионской игры

Вартаняна, что в год Тегерана,
спас вершителей судеб людских,
защитившего Краков Ботяна -
легендарный герой майор Вихрь

эти лица в картинах остались,
будут вечно как звёзды светить,
вдохновляя на подвиги младших,
приходящих Отчизне служить

женских образов чудных сиянья
продолжал в Новом Веке творить,
чистоту и любовь воспевая,
нежность, женственность, свет красоты

лишь старинные длинные платья,
рукавов, пышных юбок ампир,
шелковистой волной ниспадали
- алача, брильянтин, аксамит

джинсы, куртки в момент исчезали,
сигареты и ног "казаки",
притягательность, нежность и ласку
с полотна в мир огромный нести

кружевные струились узоры,
оторочка, плетенье тесьмы,
рюши, ленты и стразы, оборки,
золотая с серебряной нить 
 
рисовал им великий художник
одеянья грядущих картин,
воплощали портные дух прошлый,
что в столетьях минувших бродил

в Мастерской у него облачались, 
все оборки волной уложив,
и в старинных девиц превращались,
Двадцать первый навеки забыв

- "Только так стану я одеваться,
только эти лишь платья носить,
я другой в Мастерской его стала,
будто свет увидала из тьмы"

в Галерее сверкают стенами,
восхищая в красотах своих,
из мгновений в бессмертье вступают,
гений Мастера снова открыв

в мир прекрасного девы вступают,
легкомысленность всю позабыв,
свет возвышенных чувств открывают,
воплотивший мужские мечты

вот Полина Серова в атласном
в обрамленьи волос золотых,
смотрит в нас из чарующей сказки,
всех красавиц собою затмив

"После бала" Наташа вся в красном
с соболиной волной позади
и задумчиво-властная Настя
своим взглядом очей голубых

голубого и золота сказка,
Оля в нежной пастельности их,
отвлеклась от страницы романа,
взгляд чарующий в нас устремив

синевой опадающий бархат
в алых розах и жемчуга нить,
златокудрие с солнечным взглядом
- образ Милочки, ставший родным

детство Настеньки, Маша Петренко,
где таится грядущая жизнь,
в жёлто-синем Самойлова Оля
у зеркального блеска сидит

золотистые волосы, кожа,
декольте, что к себе так манит,
чёрный низ - Леонардова Ира,
грустный взгляд в этот призрачный мир

алый шёлк, золотистые складки,
том Петрарки, в горшочке цветы,
в одеянье времён Ренессанса 
образ Насти, что он приютил    
     
выпускнице искусств альма-матер
в Галерее работу нашли,
её образ чарующей кистью
воскрешает исчезнувший мир

в летнем садике, залитом солнцем
взгляд Алёны, держащей цветы,
рядом маслом "Анютины глазки",
платье цвета в стихиях морских

много образов в рамах прекрасных,
понимаешь - есть мир красоты,
ради этого страстного счастья 
стоит вечно бороться и жить

тёмный фон, свет тревожащий плавный,
чёрной блузки брильянт на груди,
на пробор шёлк каштановых прядей,
темноокая тайна души

в девятнадцатый век облачились
современные эти черты,
все мужские сердца покорили
очи Юлии, свет красоты

снова лики забытых, несчастных,
одиноких в стране воскресил,
в век гламура и войн чистогана
галерея простых, пожилых   

вот старик, наслаждавшийся джазом,
всеми брошенный саксофонист,
он с погоста домой возвращался,
встретил Мастера, тронута кисть

лицедей опустившийся смотрит,
весь изношенный, стар и забыт,
там Василий, трудяга обычный,
неприметный рабочий мужик

тут Кольжанова Марья Иванна,
взор в морщинах годов прожитых,
рядом Клюева, прожектористка,
поднимавшая всех шестерых

мир учёных, врачей и артистов,
Двадцать первым творящая кисть,
те, кто души спасает и жизни,
не давая судьбе их сломить

смотрят лица с холстов эскулапов,
доброта и внимательность в них,
врач Горелышев, доктор Курбатов,
ряд хирургов - великих светил
    
академик, хирург Коновалов,
Лев Бокерия, кардиомысль,
те, кто рак побеждал своим даром,
от осколков и пуль исцелил

те, кто души людские с экранов,
площадей и подмостков целил,
постановками в песнях и танцах
просвещал, возвышал и смешил

лицедей и творец виршей Ножкин,
Балашов, бог останкинских крыш,
легендарный Журден и Саахов,
холст, где Этуш, артист - фронтовик

взор Меньшова - второго живого,
волевой, романтичный, вся жизнь
в этом образе всём отложилась
и душа, что в экранах творит

снова образ Руси возникает
в куполах, что кресты вознесли,
возрождаются дивные храмы
и часовни, обителей жизнь

рассказала ему Адриана,
что есть в Курской земле монастырь,
всё оставил и поездом ранним
он уехал в приветливый Рыльск

две недели портреты писал он,
чтобы души монахов постичь,
на полотнах их лики остались,
настоятель Панкратий средь них

вдоль по Рыльску один прогулялся,
где провинции русская тишь,
деревянные домики, храмы,
магазинчики, рынок, сады ...

дух Истории древней остался
в этих улицах, ликах людских,
нет чужой, иноземной отравы,
что бушует в проспектах больших

Галерейное масло холстами,
Вассиан, отец Павел на них
и монахиня Нина с Писаньем,
карандашный отец Андраник

много лет он мечтал о просторах
у чарующих трав луговых,
где речные, озёрные воды
тихо дремлют у ив и ракит

кочевал он глубинкой в дорогах
по Смоленской, Калужской, Тверской,
по родным подмосковным чащобам,
обретая душевный покой

в деревянных домишках по сёлам
находил он приют свой земной,
там с мольбертом и стулом под мышкой
всё скитался родной стороной

но мечтал он в гармонии слиться
с первозданной земной красотой,
стать своим в этих сельских зарницах,
белых снегах, осеннею мглой

не заезжим столичным туристом,
что бежит от тоски городской,
в своём доме во всё это вжиться,
засыпая под шум дождевой 

посоветовал как-то знакомый
деревушку за МКАДской чертой,
на закат от Москвы, в Одинцовском,
где каскады зеркальных озёр

эти земли под властью боярской 
были с древней поры вековой,
превращая рукою крестьянской 
сосноборье в пейзаж луговой

на речушке пруды засверкали
своей чистой хрустальной водой,
синь небесную в ней отражали,
купол Спаса, их вечный покой

изумрудьем своим восхищают,
камышово-осочной волной,
ветви ивы плакучей свисают
и ракиты зелёной стеной

мир здесь полон гармонии тайной,
несравненной своей красотой,
его кисть вдохновенье черпает
златомедьем и ярью весной

шелестящие ветви и травы,
соловьиное трелью ночной,
вод прудовых запев лягушачий
ловит тонкой творящей душой

поэтичное место - Уборы,
сохранившее хвойный настой,
здесь свой дом Александр построил,
старорусский в узорах настрой

он с природою здешней сроднился,
белой вьюгой и талой водой,
зеленеющих чащ луговиной
и сметающей листья порой

здесь пейзажи лугами творились,
четырёх чаровавших времён,
но любимое в жёлтом обличье
увядающем - только одно      

человека, сидящего с кистью,
знают люди рыбачьих краёв,
слёзы льна превращающий в листья,
блеск воды и сиянье лугов

говорят, что душа отдыхает
на пленэрах, но он не из них,
тонко чувствует, что окружает,
мел и масло живым обратив

плоский холст превращает в пространство,
уходящее в даль от земли,
чтобы всё на картине дышало,
даль чащобную с ближним не слив

всё к природе должно приближаться
с её лирикой русской души,
тонко чувствуя воздух, закаты,
заключённый в ней внутренний мир

жизни дни - Мастерская, заказы,
Галерея, картины в Белград,
в новых образах старые залы
не могли все полотна вместить

в новых стенах судьба открывалась
у теченья гранитной Москвы,
от Невы до Камчатки съезжались
окунуться в чертог красоты

будут здесь от невзгод очищаться,
пены дней, наносной суеты,
проходя по таинственным залам,
с новым миром души выходить

закипела работа по залам,
штукатурка, полы, потолки,
недостаточно розова краска,
нужно заново окна белить

суета на высокой мансарде,
у откосов снуют маляры, 
здесь откроется книжное царство,
дух бессмертных великих страниц

стал на время заправским прорабом,
всё своими руками вершить,
на ступенях сиреневый мрамор
весь в заплатках, пришлось заменить

всё закончилось громким скандалом,
так пришлось рукава засучить,
пару лет его жизни украло
в круговерти строительных игр

наконец пройдены все преграды,
замок света для мира открыт,
снова алчущих полные залы,
блеск в глазах и сияние лиц

с негативом приходят предвзятым,
занесённым из "жёлтых" страниц,
с недоверием бродят по залам
и меняются лики у них

смотрят лица, где души пылают
на холстах галерейной стены
и суровые зрители тают -
там живые глядят на живых
  
с ними в спор никогда не вступает,
всё в картинах своих изложив,
доброта, сила духа и правда,
горечь жизни и свет красоты

тяжело расставаться с холстами,
где остались частицы души,
озарённые кисти трудами,
многомесячный в поисках смысл

мрак унынья его исчезает,
когда видит как в эти холсты
приходящие взоры впивают,
где он в красках с людьми говорит

остаются в чертогах богатых
его образы, в семьях чужих
от пустынь до полярного края,
он незримо присутствует в них

свою душу он в них оставляет
- и в картинах и в душах людских,
не для прихоти автор страдает,
чтобы суетность жизни затмить

чтоб избавить людей от страданий,
что несёт им тяжёлая жизнь,
дать надежду и духа сиянье,
в дивных красках их мир озарить

сохранилось в душе состраданье
к тем, кто крест свой по жизни тащил,
несмотря на достаток и званья
был он близок всем людям простым

свою жизнь он в холстах излагает,
что увидел, что смог пережить,
с кем сводили дороги скитаний,
все места, вдохновившие кисть

в годах страшных, пришедших за красным,
сгинул ауры светлой порыв,
той гармонии, что окружала
годы детства и юности дни

двадцать лет, породившие хаос,
силы зла, что восстали из тьмы,
из глубин человеческих стали
всё плохое на свет выводить

только алчность, гнетущая жадность,
чистогана дорога в обрыв,
через горе, интриги, обманы
отравивших души родники

в страшных душах лишь горы завалов,
что так трудно теперь разгрести,
нет сияния звёзд идеала,
до которого нужно расти

в их глазах лишь расчётов мерцанья,
как до цели быстрее дойти,
им неведом огонь созерцанья,
озарений чарующих вирш

толстокожие бродят созданья,
что мечтают лишь всех утопить,
им неведом порыв состраданья,
свет лишённым во тьме подарить

им не нужен свет виршей прекрасных,
только пошлый тупой примитив,
не волнуют холсты и романсы,
лишь утробы им важен позыв

размышляет о них Александр,
взор художника, видящий ширь,
жизнь глубинно в раздумьях пронзает,
ищет выход сквозь наш лабиринт

далеко наша жизнь заплутала,
позабыв про свои маяки,
про былые веков идеалы, 
что Россию всегда берегли

да, богат он, есть деньги и слава,
но он ведал и горечь нужды,
по узорам московским гуляя,
ловит мысли, что зреют внутри

развернуть нужно русский корабль,
заплутавший в просторах морских,
свежим ветром в полотнищах Алых
к новым далям прекрасным уплыть

доброта и любовь, состраданье,
трудолюбие, Родина, честь,
уважение к людям без званья
и Искусства высокого весть

уваженье к глубоким познаньям
и живущей в душе красоте,
поэтичным душевным пыланьям
и чарующей мир чистоте

помощь ближним без их воздаянья,
всем, кто вдруг оказался в беде,
за греховное свет покаянья
и стремленье к высокой Звезде

дух России, её воспеванье,
свет просторов - чащоб и полей,
вечно скрытое в людях сиянье,
что незримо в мелькании дней

жар души, озарённый талантом,
посвятить лишь Отчизне своей,
даровать всё народу-гиганту,
зажигая огни алтарей

тяжела эта ноша земная,
много горя, страданий, смертей,
но художник людей возвышает,
воспаряя над бренностью дней

так живёт в своих вечных исканьях
наблюдений, прозрений, идей,
у мольберта огонь воплощает
каждодневно в упорном труде

снова в юность душа возвращает,
когда вскрикнул в ночной тишине,
будет час и его вдруг не станет
на летящей сквозь время Земле

он предел своей жизни представил,
что потом в этой сумрачной мгле,
сильно мама тогда испугалась:
- "Что за мысли, лишь двадцать тебе ..."

шум Столицы порой покидает
в её вечной большой суете
и в Уборы к себе приезжает,
где природа в её чистоте

в ночь выходит во двор и взирает
на Вселенную в звёздном шатре,
бесконечность миров созерцает
в её дивной галактик красе

где границы вселенских сияний,
где туманностей звёздных предел,
как рубеж этот дальний представить,
страх и трепет бушуют в душе ...

так живёт он, тот жизненный странник
в бесконечной земной суете,
в размышленьях и встречах с друзьями
и рассказах о жизни своей

полагает, что кто-то направил
и его по дороге-судьбе,
дав талант, через цепь испытаний
кто-то вёл в этой дивной стезе

тяжела эта ноша земная,
много горя, страданий, смертей,
но художник людей возвышает,
воспаряя над бренностью дней

к идеалу свой взор устремляет,
воплощая палитрой своей,
чтобы люди, смотря, очищались
уносясь у картин в эмпирей

он о тайнах души размышляет,
что им движет сквозь суетность дней,
кто талантом писать наделяет,
оживляя портреты людей  

что годами творить заставляет,
улетая в свой мир миражей,
наслаждения дней забывая,
а подчас и родных и друзей

что огонь в их сердцах зажигает,
от которого души светлей,
что людей в холодах согревает
сквозь полотна у стен галерей

что художника длань направляет,
создающую живость людей,
когда мыслями вдаль улетает,
в краски улицы взглядом очей

через время свой труд вспоминает,
как творился прекрасный шедевр,
смотрит в образ и не понимает
как сливались палитры в портрет

вечный пленник прекрасного царства
в добровольности дивных цепей,
изумительный мир созидает,
от которого души светлей

нет, не разум лишь "Я" составляет,
есть иное в его глубине,
что незримо у кисти витает,
где слова летят мыслей быстрей

он спросил академика как-то, 
всё ли дело в одной голове,
тот ответил - великая тайна,
неподвластный науке секрет

был великий биолог однажды
на сеансах, творящих портрет,
речь вели о глубоком и странном,
чем наполнен в душе человек

тонкой плёнкой на жизненном шаре 
человеческий разум воздет,
что духовные тайны скрывает,
бесконечность пучин - Бытие

так живёт он, года проплывая,
берегами разлившихся лет
и его самого удивляет этот путь,
что прошёл по судьбе

бедным грузчиком в коммуналке
начинался тот длинный бег,
а теперь во Дворце прекрасном
все холсты у Кремлёвских стен

всё Российское в Галерее,
ничего он не взял взамен,
Государство его творенья
Открывает для всех людей

отовсюду в чертоги едут 
прикоснуться к его красе,
натюрморты влекут, портреты
и пейзажи полей и рек

всем распахнуты эти двери,
но особенно рады тем,
кто на крепость судьбой проверен,
зная горечь и боль потерь

собираются вечерами
кто не сломлен в недугах лет,
здесь их лица огнём сияют,
из глубин их идущий свет 

наделённые дивным даром
здесь являют свой звёздный свет,
поэтичные океаны 
и скрипичных ветров сонет

голоса оглашают залы
из давно отзвучавших лет,
звон Чайковского и Вивальди,
вихри опер и оперетт

песни детских годов витают,
что звучали под гром Побед,
"Риориты", "Чаира", джаза
и весенней любви сонет

знатоки о цветах расскажут,
что рождают живой портрет,
о разлившихся вдаль пейзажах,
звон капелей и грусть дождей

это царство любви и света,
что прольётся по всей Стране,
это Храм красоты небесной,
что очистит сердца людей

он стоит у реки, где Кремль,
Храм Спасителя, центр Москвы,
приходите сюда с рассветом
побродить до вечерней мглы

прогуляйтесь Москвой осенней,
златомедной его поры,
вся в любимых стихах воспета,
что великий поэт творил   

в переулках осталось детство,
годы юности и любви,
может встретится Мастер светлый,
создающий портрет Страны

он не ждёт своих вдохновений,
каждый день красоту творит,
с первых красок зари к мольберту
в Мастерской волшебства спешит

в этом мире веков ушедших
до полудня огонь палитр,
здесь частицы души пришедших 
воплощает в свои холсты

отдыхает Москвою старой,
где ещё прежний дух царит,
там уходит его усталость
у кварталов таких родных

по Арбату, Тверским бульваром
в Александровский сад спешит,
в "Третьяковку" идёт мостами
над теченьем Москва-реки

по Пречистенке к стенам Храма,
что Волхонкой народ воздвиг,
златоглавыми куполами
грехи пращуров искупив

возродить прежний дух мечтает,
той старинной былой Москвы,
что в подворьях и дивных храмах
по Столице седой разлит

там где "Пушкинский", 
был когда-то чудный Господа монастырь,
увидать он Страстной мечтает,
старорусских веков мотив

вот и Знаменка, где встречает
как семья его коллектив,
шестьдесят человек на нём -
совещанья, рой проблем и задач, звонки

здесь Григорьева помогает
развязать всех забот узлы,
с ним на выставки выезжает,
чтобы видела Русь холсты

вся Россия узреть желает
чарованье его картин,
свет в провинции зажигает,
что в душе у него горит

лучше дух его понимает,
городков и посёлков жизнь,
где ещё чистота витает,
помогавшая вечно жить

здесь природа людей питает,
лучезарная чудо-ширь,
благодатью своей пленяет
зелень чащ и речная синь 

там просторами души тают
в окоёмах лугов-зарниц,
в перелесках красот закатных
у озёрных ракит и ив

потому его ветры странствий
и уносят в простор Руси,
здесь находит, что мир утратил
среди каменных джунглей мглы

лик Алёны в картинах знают,
что пастельной рукой творил,
русский образ родной пронзает
- Мастерская, в ветвях сады ...   

Минск и Псков, Волгоград встречают,
в Курске, Брянске, Орле, Твери,
Севастополь и Тула знают
и в Смоленске восторг един

итальянских веков пейзажи
снова Мастера манят кисть,
Вечный город - дома и храмы,
каждый камень года хранит

вся История воплощалась 
в удивительный лабиринт,
с древнеримских колонн и статуй
к Ренессансу и в наши дни

то музеем, то Библией в камне
называли величия Рим,
здесь учились, молились, венчались
простолюдины и короли

живописцы Европы съезжались,
чтобы кисти в красотах омыть,
до последнего вздоха внимая
чародейство титанов вершин

снова кисть у холста витает,
чтобы образ веков творить,
Микеланджело и Леонардо,
Рафаэля полёт достичь

выше, ярче творить желает,
чтобы стала волшебной кисть,
светом новой Звезды галактик
путь художника озарить

он собой красоту спасает,
воплощая в цвета картин,
ту, что в душах людей пылает,
возрождая наш павший мир

путешествуя в разных странах,
хочет Времени бег постичь,
всё творящий поток с Пространством
артефактами ощутить

в антикварных местах бывает,
где застыла в красотах жизнь  
и в жилище веков убранство
окружает Столицы дни

где бы ни был в дорогах странствий,
на чужбине, в России ли,
возвращается он в пространство 
дорогой и родной Москвы

всё наладилось в жизни как-то,
Шилов-младший к нему спешит,
пишет русских красот пейзажи,
все невзгоды давно прошли

жил в обителях, был у старцев,
все обиды свои забыв,
то, что душу года терзало
растворилось в огнях молитв

две дочурки всегда с ним рядом,
те, кто в сердце как две звезды
и тревожащий образ Маши,
боль душевных его глубин

в кабинете дела, бумаги,
гаснет вечер средь суеты,
подписать нужно то, исправить,
разобраться с тем, позвонить

три портрета над ним сияют,
самых близких и дорогих,
в центре бабушка, справа мама, 
слева Маша - все, кто ушли

снова вечер - огни пылают
в лабиринтах родной Москвы,
Галерею свою оставив,
держит путь он к стенам своим

дом в Романовом, Мастерская,
где покой и глаза родных,
здесь гармонию обретает
в воплощениях старины

канделябры, шкафы и вазы,
зеркала и панно, часы,
всё, что душу его питает
и в картинах его царит

он родился с душой крылатой,
с красотой, что творила кисть
и вещами эпох гигантов 
окружал живописно жизнь

годы странствий по антикварам,
где красоты веков иных,
от великого Ренессанса до 
двадцатых-сороковых

помнят руки они титанов,
что долинами Апеннин
человеческий дух подняли
до божественных их вершин

Мастерская его встречает
интерьерами красоты,
ароматы веков витают
у мольбертов его картин

до полудня в своих монбланах
он полотна душой творит,
бой старинных часов галантных
в его стенах опять звучит

триста лет из краёв Британских,
шесть мелодий несёт камин,
в годы давние погружают,
на классический строй души

те века, где в полётах тайных
романтический дух витал,
своей кистью соединяет 
с нашим временем, где металл

своё имя творец поставил
с Микеланджело в один ряд,
Рафаэлем и Леонардо,
Боттичелли и Тициан

сохранил чудеса пастели,
где кудесничал Лиотар,
все оттенки палитры нежной
от Розальбы Каррьера к нам

кисть Левицкого и Брюллова,
Васнецова в его руках,
от Иванова и Крамского,
Левитана его талант

в Мастерской его дух пылает,
продолжая тот путь в веках,
красоте он свой дар вверяет,
что спасенье несёт мирам ...



Дмитрий Филимонихин
23.06. - 27.09.2015