После того, как неизвестный древнеегипетский автор создал потрясающее по глубине мысли стихотворение, известное нам как "Песнь из дома усопшего царя Антефа, начертанная перед певцом с арфой", а некий просвещённый иудейский царь, Соломон или Азария, сочинил Книгу Екклесиаста, вся последующая литература и философия стали уже не нужны. Избыточны.
"И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем, ибо все - суета и томление духа", - сказал Екклесисаст. Всюду насилие и бесправие, человек властвует над человеком, суды продажны: "Место суда, а там беззаконие. Место правды, а там неправда". Богатство, слава, мудрость, власть, рождение детей, праведный труд ("Все труды человека - для рта его, а душа его не насыщается"), наслаждения, любовь - все это одинаково бессмысленно: "И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она - сеть, и сердце ее - силки, руки ее - оковы". После того, как первые люди совершили грехопадение, присвоив себе разум, они были изгнаны из рая животного неведения и стали обречены страдать от знания своей и всеобщей обреченности: "Потому что во многой мудрости много печали; И кто умножает познания, умножает скорбь".
"Нет у человека преимущества перед скотом, потому что все умрут", - говорит Екклесиаст. В Ветхом Завете (Танахе) нигде определенно не упоминается вечная жизнь. Первоначально, иудаизм представлял собой религию, не обещавшую своим последователям ничего, кроме богоизбранности в здешнем единственном из миров. Если выросшие из первобытной мифологии другие вероучения выполняли две основные функции - победы над смертью и достижения тотально отсутствующей справедливости - иудаизм призвал богоизбранный народ добиваться успеха здесь и сейчас. Лишь отдельные пророки робко предполагали, что возможно, там что-нибудь и есть. Но, в целом, для иудеев это было несущественно, так же как в Китае для последователей Конфуция, который гневно отвергал любые разговоры о загробной жизни, предлагая вместо этого организовать согласно заветам предков единственно существующую данность. Показательна и характерное для китайцев, как и для иудеев, осознание избранности своей цивилизации ("Поднебесная") и презрительное отношение к варварам. Когда Дэн Сяопин имел продолжительную беседу с Маргарет Тэтчер, он в течение нескольких часов пускал сигаретный дым ей прямо в лицо и поминутно харкал, согласно китайским обычаям и заветам предков, в предусмотрительно поставленную возле него плевательницу. Плевать он хотел на большеносых дикарей, так же как иудеи - на гоев. Ведь когда в Китае уже была развитая культура плевания, предки Железной Леди сидели на деревьях, одетые в звериные шкуры и писали под себя. Живописное было зрелище. Не в этих ли общих особенностях культуры, в частности, в изначальной практической ориентации на земную жизнь, следует искать истоки исторического долгожительства иудеев и китайцев? В дальнейшем идеи бессмертия души все-таки появились в Талмуде, когда иудеи утратили свое государство и, живя во враждебном окружении многочисленных гоев, как никогда ранее остро нуждались в мистических утешениях: в преодолении страха смерти и восстановлении справедливости. Но это почти ничего не изменило, поскольку основные духовные принципы Танаха и, в частности, Книги Екклесиаста, заложили основы сугубо прагматического характера, образа жизни и стиля поведения, ведущего, как давным-давно заметил Екклесиаст, туда же, куда ведут все остальные стили жизни и поведения. В никуда.
Екклесиаст пришел к выводу, что бесполезно пытаться переделать мир. Остается лишь постараться получать удовольствие от самого процесса жизни: "Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей. Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это - доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем". Но ведь наслаждения, так же, как слава, богатство, власть, мудрость и труд - одинаково бессмысленны. "Пиры устраиваются для удовольствия, и вино веселит жизнь". А на похмелье - все та же суета сует. Или, как сказано в оригинале - погоня за ветром.