Наверняка, проезжая мимо, люди Со Стороны думали: "что за сонный городишко!".
Наверняка, здешние люди уже давно утратили способность думать.
Эльму, впрочем, все это не интересовало. Люди вообще очень мало интересовали ее. В самом деле, нельзя же интересоваться мыслями куска хлеба на тарелке?
Эльма сидела на камне у дороги, скрестив ножки, и расчесывала волосы. В свете луны светлые пряди вспыхивали серебристыми искрами. Было время, когда собственная красота завораживала ее - сейчас Эльма стала так же равнодушна к ней, как и к лунному свету. Ко всему привыкаешь...
Картинно потянувшись, она соскользнула с камня, встряхнула головой, заставляя волосы сначала взметнуться веером, а потом рассыпаться по обнаженной спине - и застыла в луче лунного света - напряженное тело натянуто, как струна, губы полуоткрыты, длинные ресницы трепещут, точно крылья готовой взлететь бабочки.... Ночной ветерок ласкал ее бледное лицо, играл тяжелыми прядями волос, теребил ленты платья, словно просил ее улететь с ним... далеко, далеко - прочь отсюда. Навсегда.
Шум двигателя на дороге в ночной тишине звучит почти так же, как грохот прибоя.
Эльма никогда не слышала, как шумит прибой, но она прекрасно знала, что такое двигатель автомобиля. Магия рассеялась. Метнувшись прочь от дороги, Эльма снова упала на свой камень.
Магнитола надрывалась, выдавая куплеты старой доброй "Spookshow Baby", и Берт подпевал, не жалея громкости. Все равно никто не слышит, верно, так почему бы и нет? К тому же, есть повод повеселиться - и не один!
Он не собирался рассказывать кому-то, за что именно ему заплатили. В конце концов, у всех свои недостатки и свои преимущества, и коль скоро старый хрыч хочет так забавляться - это его личное дело, можно сказать - недостаток, а вот если он готов за это платить, то это скорее достоинство.
Деньги не пахнут. Кто это сказал?
Девушка появилась посреди дороги так внезапно, что Берт не успел не то что среагировать, но даже понять, что произошло. Руки сами вывернули руль, машина истерически заверещала, как напуганное животное, и Берт уже приготовился к удару - ведь так всегда бывает, сейчас он врежется в дерево... или в каменюку у дороги... или... но никакого "или" не было. Машина замерла, двигатель печально чихнул и заглох, и только теперь Берт вспомнил о девушке. Девушка в белом, длинные волосы, тоненькие беззащитные руки, вскинутые к лицу... как он успел все это рассмотреть? И откуда здесь - посреди леса, на пустынной дороге - девушка?!
Но ноги, все еще дрожащие, уже несли его прочь из машины, туда, где последние лучи угасающих фар выхватили из ночной черноты женскую фигурку. Даже в полной темноте она словно светилась, казалось, свет исходит от ее... платья? Сорочки? Белая материя струилась, как туман, светлые волосы свободно ложились на плечи - длинные серебристые пряди, тяжелые локоны, почти скрывающие ее лицо... наваждение какое-то.
Берт хотел спросить, кто она, что она здесь делает и почему, черт возьми, кинулась под колеса его машины, но тут луна вышла, наконец, из-за облака, и фигурка девушки вспыхнула серебристым пламенем от головы до пят - и самыми яркими огоньками засияли глаза, серебряные озера на молочно-белом лице. Губы Берта онемели, словно он снова, как когда-то, лет в пять, поцеловал ледяную статую. Та девушка изо льда была такой же чарующе прекрасной - и пугающей. Маленькому мальчику долго снились ее прозрачные бесчувственные глаза и холодные губы, растянутые сверкающей хрустальной улыбкой.
Теперь ночной кошмар ожил.
Он не кричал. Не издал ни звука, позволив коснуться себя, взять за руку, увести прочь от дороги... Эльма рассмеялась, гладя его кожу, стирая с нее грим и принюхиваясь к запаху живого, молодого, здорового тела. Ее сводил с ума этот запах - крови и тепла... она уже забыла, насколько зто прекрасно.
На шее человека был шнурок с привязанной к нему высушенной лапкой кролика. Эльма хотела снять амулет, но когти запутались в шнурке, и он порвался. Человек дернулся, и Эльма забыла о лапке.
Он такой теплый... она прижималась к нему, касалась его губ, закрытых глаз, ерошила темные волосы - жесткие, торчащие во все стороны, так непохожие на ее собственные и на волосы ее хозяина... она прижалась губами к его шее, вслушиваясь в биение его сердца, сливаясь с ним. Он будет принадлежать ей. Навсегда. Она так решила, и не собиралась отступаться... она никому не отдаст его... словно услышав ее мысли, человек снова дернулся - но тут же замер, когда острые клыки впились в его шею.
Эльма никогда раньше не делала этого с живым человеком, да и вообще с кем-то, по-настоящему живым. Даже тот павлин не был в полной мере "живым" - одурманенный гарью пожарища, он не мог ни сопротивляться, ни даже кричать... его не потребовалось ловить, звать, как она позвала этого человека.
И, конечно, птичья кровь не шла ни в какое сравнение с этим вкусом.
Эльма знала, что съесть человека в одиночку нельзя, это так же невозможно, как заставить солнце взойти на западе. Но сколько может вытерпеть человеческое тело, не перейдя за грань, где жизнь уступает место смерти, она не имела понятия. И теперь, почувствовав, что струя крови, бьющей из артерии, начинает слабеть, она просто отпрянула, отпуская свою жертву, и даже не попыталась как-то помочь человеку.
Их мысли все еще были связаны воедино, и Эльма все еще видела себя его закрытыми глазами - и теперь она снова понимала, что красива, и снова готова была восхититься своей красотой. Потому что эта красота была не просто пустышкой, красотой куклы - она пугала. Этот человек боялся ее.
И она пила его страх, как только что пила кровь, ловила последние ускользающие струйки жизни, пока его сердце не замолчало.
Человек был мертв.
Она убила его.
Эльма втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Что же делать? Первым порывом было - убежать. Спрятаться... но она хорошо помнила, что хозяин сделал с ней, когда нашел ее в лесу, после пожара... нет, она не позволит кому-то узнать, что она сделала на этот раз!
Прокусив собственную руку, Эльма поднесла запястье к лицу человека. Алые капли коснулись его губ, она склонилась ниже, словно собиралась его поцеловать. Эльма сощурила глаза, сосредоточилась на образе мужчины, лежащего перед ней на земле, потянулась к нему, представляя, как касается его губ своими, как их кровь смешивается, как воедино сливаются тела и души... на секунду ей показалось, что она сейчас повиснет в пустоте, между его телом и своим, но вот пустота отпустила ее - и она оказалась лежащей на земле, сведенные судорогой руки цеплялись за опавшую хвою, укус на шее саднило, а на губах остывали капли крови... ее собственное лицо смотрело на нее сверху, странно искаженное непривычным углом зрения. Она никак не могла понять, что неправильно в этой картине, но, наконец, ее осенило - сердце! Сердце не бьется!
Первый же глухой удар сердца выгнал Эльму из его тела, и она отпрыгнула в сторону, метнулась за деревья, растворяясь в ночной мгле. Он не должен ее видеть, не должен, она не знала, почему, но инстинкт, более древний, чем жизнь, гнал ее прочь от этого места.
Уже оказавшись под защитой городских стен Эльма остановилась перевести дух и обнаружила, что ее платье помято и испачкано в крови, волосы растрепались, а в руке по-прежнему зажато что-то маленькое и ворсистое...
Кроличья лапка.
Берт очнулся на земле. Последнее, что он помнил - это серебристые глаза, с интересом смотрящие на него откуда-то сверху - а потом темнота. Что это было?
Кажется, от удара он вылетел из машины. Наверное, заработал сотрясение мозга... он поднялся, в самом деле ощущая головокружение. То, что машина стоит посреди дороги, и удариться ей было абсолютно не обо что, уже не казалось странным. И, даже если какой-то голосок в сознании попытался робко намекнуть на то, что произошло нечто, из ряда вон выходящее, Берт приказал ему заткнуться.
Это была авария. Обычная авария. Что-то мокрое и скользкое на дороге, вот и все. Остальное - лишь плод воображения.
Вернувшись к машине, он завел мотор, стараясь не смотреть по сторонам. Магнитола было пискнула, но Берт с такой силой ударил по кнопкам, что механизм заткнулся - скорее всего, навсегда. Нельзя сказать, чтобы Берта это очень расстроило. Настроения слушать музыку - тем более такую - он больше не испытывал, и сомневался, испытает ли когда-нибудь вовсе.
Человека в зеленом дождевике первым, по стечению обстоятельств, увидел именно Ингер - а все потому, что человек появился в городе задолго до того, как село солнце.
В кроваво-красных лучах заката город казался еще более мертвым и окоченевшим, чем ночью - особенно на изломе лета, когда листва еще не начла желтеть, но деревья уже готовятся впасть в осеннюю дремоту, постепенно перетекающую в зимний сон. В такое время город отключается от внешнего мира и наглухо закрывает все двери, ведущие вовне. Пока не кончатся осень и зима, пока у самок не народится новое потомство, а самцы не прекратят кровопролитные побоища - город будет отрезан от внешнего мира. В лесах снова станет меньше зверей, и, возможно, кое-кто из заблудившихся на северных дорогах, уже никогда не найдет путь домой, но в целом город будет жить своей жизнью - и только своей. Потом, когда ночи станут еще длиннее, и снег закроет дорогу случайным путникам, жители города снова станут отходить чуть дальше от своих убежищ - все дальше и дальше, как волки в поисках добычи. Те, кто знает о привычках жителей этого города, будут рисовать охранные знаки на дверях и запирать окна покрепче, вплетая шнуры, пропитанные соком чеснока, в занавески. Те, кто не знает, уже не успеет узнать - и врачи в столице штата снова пожмут плечами, не зная, какой диагноз ставить. Но к весне все утихнет. Подрастет новое поколение, кто-то уйдет, а кто-то займет его место - и все встанет на свои места. Отзвучат страстные весенние песни, и город погрузится в летнюю дремоту. Лето - самое спокойное время в жизни города, ведь летом так легко найти еду даже за короткую ночь! Туристы в окрестных городках будут смеяться, слушая местные городские легенды, а потом кто-то из них познакомится в баре с хорошенькой девушкой "из местных" - и легенда перестанет быть для него такой уж забавной. А потом снова наступит осень - для города, для его жителей, но не для тех, кто считал этот самый город всего лишь легендой.
Ингер сидел на крыше дома, греясь в лучах солнца. Выходить в полдень он бы никогда не осмелился - не потому, что боялся, конечно, но привычку, выработанную столетиями, не так-то легко перебороть. Зато закаты с некоторых пор принадлежали ему - и только ему. Он забирался на крышу, смотрел на спящий город и пытался вспомнить - как выглядели эти дома и улицы сто, двести лет назад... лучи солнца остались прежними, и он сам не так уж изменился. А вот город?
Человек в зеленом дождевике остановился у крыльца дома, на крыше которого сидел Ингер, и, задрав голову, посмотрел на него. Ингер даже не повернулся в его сторону.
- А я-то думал, вы не выходите днем.
Ингер не удостоил его ответом. Он прекрасно знал, что люди из окрестных поселков не приходят в город просто так - значит, у этого человека есть какое-то сложное и не терпящее отлагательств дело - но разбираться с этим делом он в любом случае не собирался. В последний раз все эти людские дела обернулись настоящим побоищем с бандой мерзавцев, вооруженных до зубов и совершенно не понимающих, на кого осмелились поднять руку.
- Послушай, я тут у вас впервые. Как найти вашего, ээээ, хозяина, что ли? Или как вы его называете? -Человек подождал еще несколько секунд, а потом, как это свойственно людям, потерял терпение и заорал (если бы под руку попался камень, наверняка бы швырнул, - отстраненно подумал Ингер): - Слушай, мне плевать, что вы нас презираете, зверюги чертовы, но это же и вас касается! Это же кто-то из ваших сделал! Вы что, совсем с ума посходили?! Сами же с голоду сдохнете!
Это уже прозвучало интересно. Ингер спрыгнул с крыши (судя по тому, как человек в дождевике вздрогнул и отскочил в сторону, он действительно впервые столкнулся с этими трюками) и предложил человеку в дождевике объяснить, что тот имеет в виду. Однако объяснения не последовало - человек упрямо мотал головой, повторяя, что все расскажет только здешним хозяевам, а уж они, если захотят, пусть посвящают в тайны кого угодно. Поразительно нелогично и очень по-человечески. Ингер махнул на него рукой - не хочет и не надо. Наверняка ничего страшного не произошло, для людей все, что мешает им зарабатывать деньги - катастрофа, а винят они в этом кого угодно, только не себя. Показав посланцу дорогу на площадь, Ингер вернулся на свою крышу.
Все-таки и люди совсем не меняются.
Эльма вытянулась в своем гнезде из шкур, сжала в руках маленькую кроличью лапку и закрыла глаза.
Даже сквозь расстояние она слышала шорох шин по асфальту и мерное урчание двигателя. Управлять этим существом в полной мере она не могла - и никто бы не смог. Осознание того, что она сделала, заставляло ее дрожать от ужаса - и в тоже время ее тянуло еще раз повторить это. Облизнувшись, Эльма потянулась сквозь разделявшее их расстояние - и на секунду увидела то, что видел он: желтая разделительная полоса, огни фонарей, черный строй деревьев по сторонам дороги... и пустые, потухшие глаза в зеркале. Его кожа уже приобретала тот пепельный оттенок, что свойствен существам вроде него. Еще неделя - и за человека он сможет сойти только ночью.
Она поймала обрывок его мысли - и тут же отшатнулась в сторону. Эльма была далека от желания пожалеть его или, тем более, помочь, но ощущение от этого прикосновения было неприятным.
Страх. Боль. Непонимание, смятение, отчаянное желание, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном... И голод, который гнал его все дальше и дальше - голод, перед которым отступали все человеческие чувства.
"В следующий раз я буду осторожнее", - Эльма свернулась поудобнее, уткнувшись в теплый мех, и заснула, продолжая поглаживать кроличью лапку.
О результатах совета Ингеру рассказал сам Альпин. Не то, чтобы в этом была какая-то необходимость, во всяком случае, Ингера все это совершенно не интересовало. К тому времени, как все разговоры закончились, уже взошло солнце, и Ингер успел задремать и даже увидеть сон, когда его так грубо разбудили.
Альпин казался не встревоженным, а скорее злым, уж это его выражение, когда желтые глаза светятся, как у тигра, а зубы сжаты до скрипа, Ингер помнил еще с тех времен, когда они оба были людьми. Спросонья он не сразу понял, что именно произошло, тем более что Альпин и не старался что-то объяснить, а просто метался по комнате, как разъяренный зверь по клетке, ругаясь на нескольких языках сразу и злобно шипя. В таких случаях лучше не требовать пояснений - иначе можно получить их в виде наглядных пособий - поэтому Ингер предпочел дать ему успокоиться. Однако и это не помогло. Альпин сдернул его с кровати и предложил не сидеть истуканом, а пойти и заняться делом. В ответ на робкий вопрос - каким именно делом, он все-таки отвесил свое излюбленное наглядное пособие - от такого удара у человека бы шея сломалась, а Ингер просто вмазался в стену и только краем уха услышал одно слово.
И этого хватило.
Гуль.
Мгновенно проснувшись, он вспомнил дикие испуганные глаза человека в зеленом. Неудивительно, что они пришли искать защиты здесь!
Иншалла... печать шайтана...
Дождь затянул небо по-осеннему тяжелыми тучами. Альпин снова злобно прошипел что-то, заворачиваясь в плащ. Когда это они в последний раз летали днем? Когда это в последний раз кто-то слышал про гулей? И где - в их деревне!
Очевидно, поймав отголосок этой мысли. Альпин невесело рассмеялся, и снова выругался. В следующую секунду его тень растаяла в пелене дождя, и Ингеру не осталось ничего, как перехватить поудобнее свою трость - и последовать за ним.
И почему всегда это заканчивается так?
Приземлились они прямо перед зданием магазина - хотя Ингер предпочел бы не наводить ужас на местных, и так уже достаточно напуганных происходящем. Только парочки вампиров, падающих с небес средь бела дня, и не хватало! Но Альпин никогда особенно не задумывался о людях - и правда, кому придет в голову интересоваться мыслями теленка под ножом мясника? Небольшая группка людей, толпившихся на площади, разбежалась, словно тополиный пух подхватило ветром. Остались только трое - и у всех в руках было оружие. Ружья, тяжелые, с такими только на зверей охотиться... или на кого-то другого?
Один из троих молча кивнул на дверь. Другие двое, до этого стоявшие перед этой дверью, так же молча расступились.
Ингер чувствовал на себе взгляды - много взглядов, слышал их голоса, шепчущие за спиной, как раньше, как всегда бывало... но теперь они боялись не его. И, когда Альпин открыл дверь, голоса сразу стихли.
Из открытой двери пахнуло смрадом, и Ингер уже готов был отскочить в сторону, когда услышал голос Альпина:
"Ты что, боишься?! Не смей! Стоять, я сказал!"
...иншалла! Конечно, я боюсь!
Ножны с глухим стуком упали в пыль, следом за ними приземлился плащ.
Еще зацепишься за что-нибудь - и попадешь в зубы собственной жертве.
Времени бояться не осталось.
Иншалла... печать шайтана. Тварь билась в дверь, царапала дерево, и толстое стекло уже покрылось трещинами. Разбить его у твари не хватило сил - теперь Ингер видел, что у нее только одна рука, кисть второй была вывернута, и пальцы, сжатые в кулак, уже окоченели. Он не стал открывать дверь, ударил прямо сквозь дерево - и жуткий вопль твари оборвался на середине задушенным хрипом и омерзительным бульканьем.
Иншалла... надо было бить еще раз, надо было открыть дверь, но Ингер просто вытащил обратно окровавленный меч, предоставив телу твари упасть на пол.
"Что стоишь, открой дверь. Она может быть еще жива..."
Нет, проклятье. Она мертва, ты что, не слышишь? Открой сам, если так хочется полюбоваться. Кто мог такое сделать?
Молчание было лучшим ответом. Не знает? Или не хочет говорить?
"Здесь есть еще двое, которых она укусила вчера, когда ее ловили. Иди с шерифом, он тебе покажет..."
Альпин все-таки подошел к двери, и Ингеру не осталось ничего, кроме как послушаться - пойти к тем двоим...
"Надеюсь, ты знаешь, что делать"
Он сделал вид, что не услышал ни надменного тона, ни напряженных нот, которые этот тон тщетно пытался скрыть.
Ты читаешь меня, как книгу, да? Так ведь и я тебя тоже.
Что ты скрываешь?
"Иди же!"
Шериф, один из тех троих, что сторожили магазин, похоже, совсем не испугался, когда Ингер вырос у него за спиной и попросил отвести его к тем, кого искусала тварь из подвала. То ли уже сталкивался с жителями города, то ли гули, по его мнению, были куда страшнее.
Ингер охотнее согласился бы со вторым.
По дороге к больнице в голову лезла всякая ерунда - хорошо, что деревня небольшая, не придется ходить туда-сюда под солнцем, хорошо, что тучи такие густые, хоть бы эти люди не заразили еще кого-то, хорошо, что здесь все знают, что делать в таких случаях, - думать о том, почему такой случай произошел, не хотелось. Шериф не смотрел в его сторону, но Ингер отлично чувствовал, о чем тот думает. Это было неприятно - кто такие эти люди, чтобы смотреть на него сверху вниз?! - но винить их в презрении и ненависти сейчас не приходилось.
Они были правы. Кто-то создал эту тварь, и кто-то должен будет за это ответить.
Люди в больнице - действительно, двое, продавец из того самого магазина и какой-то мужчина, похожий на пьяную дворнягу, были далеко не в таком плачевном состоянии, как та тварь. Главное, они были живы. Ингер по три раза повторял одни и те же вопросы - кто их перевязывал, все ли были в перчатках, точно ли - все, точно ли - никто не касался крови, и люди, уже окончательно осатаневшие от последних событий, устало отвечали одно и то же, а две пары глаз смотрели из-за стеклянной двери, и ни один из них не пытался хотя бы сбежать... Ингер прекрасно знал, что надо делать. Иншалла, печать шайтана, и если не сделать этого - трупов будет больше, и этих двоих тоже ждет мучительная смерть... но сейчас ему почему-то было страшно. Если бы они бросились на него, он убил бы их, как ту тварь из магазина. Но они не бросались.
Он хотел было попросить у шерифа ружье, но обнаружил, что шериф уже отошел подальше, прикрывая единственный выход из вестибюля. Глупо. Есть еще окно. И не одно.
Ингер кивком указал медсестре и врачу на выход. Они молча отвернулись от людей в палате и также молча пошли к дверям. Шериф на секунду качнулся в сторону, выпуская их, и тут же снова занял свой пост. Идиот! Ведь его тоже могут укусить!
Но Ингер не стал ничего говорить.
Иншалла... он не успел даже толкнуть дверь в палату, когда тот самый пьянчуга бросился на него, рыча, как обезумевший пес. Стекло со всхлипом разлетелось, осколки брызнули Ингеру в глаза, и он вслепую махнул мечом в сторону стеклянного водопада и хрипящей, зловонной туши. Лезвие врезалось в плоть, уже ставшую мягкой и слизистой, а потом тяжелое тело ударило его, и в руку вцепились неожиданно острые зубы. Он сбросил с себя тварь, прыгнул в сторону, уварачиваясь от второго удара, и позволил зомби упасть на пол. Следовало отрезать твари голову, но времени прицеливаться не оставалось, и он просто разрубил тело почти пополам - хотя бы притормозит движение, ведь где-то еще и второй... но второй как раз не торопился атаковать. Он все так же сидел на койке, зажимая перебинтованное запястье и глядя на сцену побоища застывшими от ужаса глазами. Гуль хрипел и ворочался на полу, но Ингер не смотрел на него. Он поймал взгляд человека, сидящего на койке, и потянулся к его мыслям.
"Ты видел все.... ты видел. Скажи, что ты увидел вчера? Что? Кто сделал ее такой?"
Он не надеялся на ответ, но ответ пришел.
"Убей меня"
- Убей меня... - прошептал человек вслух, и Ингер увидел слезы в его глазах. - Я не хочу становиться таким. Убей.
Иншалла... на этот раз все получилось, как положено. Обезглавленное тело медленно осело на койку, а голова откатилась в угол.
Печать снята.
Альпин ждал их во дворе больницы. Окруженный толпой людей, он выглядел, как тигр среди своры шакалов. На руке у него висел плащ Ингера, а ножны меча-трости держал тот самый человек в зеленом дождевике, который и принес весть о гулях в город. При виде их маленькой процессии живой полукруг стал шире, и по толпе пронесся невнятный шорох. Впрочем, Ингер не прислушивался к их словам. Куда больше его интересовало, не собирается ли чего сказать Альпин - но тот как раз молчал, лишь презрительно поморщился, увидев след укуса зомби, и протянул Ингеру его плащ. Пришлось спросить самому - но Альпин проигнорировал вопрос, только обронил, что зараженных в поселке больше нет. И, в любом случае, даже если они что-то упустили - люди уже достаточно видели, чтобы быть осторожными, и не выпустить болезнь отсюда.
На этом беседу пришлось прекратить - люди хоть и не слышали их "разговора", но прекрасно видели выражение лиц, а давать им пищу для размышлений о том, все ли ладно в городе, Ингер не собирался.
"Я объясню. Потом." - Услышал он напряженный голос Альпина, и, бросив на него быстрый взгляд, увидел, как сузились желтые звериные глаза.
Он смотрел не на людей и не на трупы, которые уже выносили из больницы, чтобы сжечь во дворе - он смотрел на дорогу. Разделительная полоса на ней была такой же ярко-желтой, как его глаза.
А потом они молча стояли у костра, и, прикрываясь от зловонного дыма, Ингер пытался понять, почему перспектива предстоящего объяснения его так пугает.
К чему вообще был этот балаган? К чему было устраивать спектакль перед местными?
И кто, кто, кто, в конце концов, стал источником этой заразы?
Вопросов было множество. Задавать их Ингер не осмелился бы и в другое время - а тем более сейчас, увидев воочию такое. Он прекрасно помнил, что может натворить даже одна тварь, а уж стоит им начать плодиться - тут уж, как говорят люди, хоть ложись да помирай.
Поэтому беспокойство Совета было ему отчасти понятно. И он не удивился, когда Альпин умчался обратно в город, прежде, чем костер успел догореть, оставив его наедине со всеми этими людьми. Конечно, пока он играл в лису и гончих с тварями в больнице, Альпин успел и труп их первой жертвы рассмотреть, и со свидетелями наверняка побеседовал - уж что-то, а заставлять людей рассказывать он умел всегда, - и, ж конечно, что-то узнал. Что-то такое, о чем следовало немедленно рассказать, что требовало немедленных действий... знать бы, каких. И от кого.
Ингер от всей души надеялся, что от него-то как раз ничего не потребуется - хотя прекрасно понимал, что, если бы дело обстояло именно так, Альпин не стал бы брать его с собой и не заставил бы убивать этих тварей.
...кажется, все это было так давно. Кажется, прошло уже много лет с тех пор, как он покинул место, которое привык считать своим домом за столько лет.
На самом деле прошло меньше недели - даже след от укуса твари еще не успел полностью исчезнуть, - но ощущение, что спокойной жизни уже давно настал конец, и прежнее размеренное течение больше не вернется, не уходило.
За окном шумел город. Совсем другой город... звуки и запахи завораживали, но и пугали одновременно. Ингер долго стоял у окна, вслушиваясь в безумную симфонию и пытаясь найти знакомые звуки. До этой минуты он не чувствовал особого голода, но сейчас, когда каждый порыв ветерка приносил аромат крови, звук смеха, стук чьего-то сердца, поневоле начинали чесаться зубы.
Он закрыл окно и задернул занавески. Нет времени. На все это нет времени...
Но стоило ему оказаться на улице, среди всех этих людей, как мысли о том, что времени мало, исчезли. От обилия запахов кружилась голова, и думать о поисках совершенно не хотелось.
Когда-то, очень давно, запретов не было. И можно было охотиться просто потому, что тебе этого хотелось - и убивать, если тебе этого хотелось. Кровь в свете луны кажется черной и маслянисто блестит, и стук сердца жертвы звучит музыкой...
Взревел автомобильный гудок, и Ингер, вздрогнув, очнулся. Это в прошлом. Сейчас не то место, и не то время - особенно время, которого так мало... где-то рядом бродит тварь, которая уже, возможно, начала охоту здесь, среди этих беззащитных и ни о чем не подозревающих созданий. И, если эту тварь не остановить, вполне возможно, охотиться станет не на кого.
И все-таки где-то на задворках сознания все еще билась и металась та самая мысль - забыть обо всем хотя бы на время... хотя бы на пару часов. Поохотиться хотя бы один раз, как раньше.
В начала всегда бывает один раз. А потом еще один.
Так легко сорваться...
Город казался ему совсем чужим. Да это и был чужой город, точнее, он сам был в этом городе чужим. Больше, чем чужим. Сначала он пожалел, что не интересовался внешним миром - быть может, следи он за изменениями в мире людей, этот город сейчас не казался бы таким странным. Но уже через несколько часов отвращение к происходящему вокруг стало сильнее любопытства. Не то чтобы он никогда не видел такого - в маленьких северных городках были и машины, и дороги, и светофоры... но сравнивать те захудалые северные поселки с этим городом было все равно что предположить, что тигр - это подросший кот.
Задолго до того, как сжимающееся вокруг кольцо нового мира загнало его народ в северные леса, Ингер жил в большом городе - как и многие такие же, как он. Конечно, он не предполагал, что города остались такими же, как он их помнил, и все-таки ощущение, что узнавать просто нечего, почти напугало его.
Другой мир. Совсем другой. Современная одежда всегда вызывала у него чувство, схожее с отвращением - ну почему люди не могут понять, что обнаженная плоть - это просто обнаженная плоть, не больше, чем мясо и кости?! Их машины - такое ощущение, будто люди не могут без машин и шагу ступить! - наперебой фыркали удушающим дымом. Их музыка, звучавшая так, словно дюжину котов швырнули в котел с кипятком, оглушала. Постоянное мигание разноцветных ламп, отвратительные запахи того, что эти люди пили и ели, шум, общая атмосфера какой-то болезненной спешки, бега неизвестно откуда и неизвестно куда... да знают ли они сами, куда и зачем спешат? Машины летели по дороге, обгоняя друг друга и бешено сигналя, лишь для того, чтобы на перекрестке затормозить и выпустить очередную порцию ядовитого дыма. Люди толкались, перебегая дорогу, шарахаясь от машин, спускались и поднимались по лестницам - и конца этому бесконечному бегу не видно было. Да, большие города всегда напоминали скорее разворошенное муравьиное гнездо, чем обиталище высшего разума - но сейчас разума, кажется, не осталось вовсе.
И, главное, в этом месиве трудно уследить даже за собственными мыслями, не говоря уже о том, чтобы поймать кого-то другого.
Уже третий день, точнее, третью ночь он бродил по этому городу, и каждый новый шаг был словно песчинка, утекающая из часов, отмеряющих время чьей-то жизни. Тем более что первая ночь ушла на то, чтобы хотя бы найти подходящее - не слишком шумное и как можно менее заметное место, где можно было бы, в случае опасности, скрыться. Раньше для этого идеально подошло бы кладбище - но в этом городе кладбище скорее напоминало декорацию, изображающую надгробия. Разумеется, спрятаться там было негде, не говоря уж о том, что, даже не заходя за ограду, Ингер услышал людей, зачем-то бродящих среди могил. Нет, место, где даже ночью - непонятно зачем! - снуют люди, не подходит для убежища.
Он все-таки нашел подходящее место - хотя и решил, что воспользуется этим "укрытием" только в случае уж совсем крайней необходимости. Даже мысль о том, чтобы по доброй воле устроиться на ночлег среди сточных труб, вызывала тошноту, единственное, на что оставалось надеяться - что люди тоже побрезгуют туда соваться. Хотя, учитывая запахи, наполнявшие этот город - к вони гниющих отходов здесь все привыкли.
По крайней мере, что-то осталось неизменным, подумал Ингер, в очередной раз задерживая дыхание и пропуская мимо очередную машину. А им-то казалось, что в чумном Лондоне воняло. Да то был просто райский аромат, а здесь - здесь можно за пару дней оглохнуть, ослепнуть и нюх потерять. Одновременно. А, может, он действительно стареет, теряет сноровку, и именно поэтому не может найти следов твари?
Он принюхивался к воздуху, отравленному вонью машин и отбросов, вслушивался в какофонический грохот, и с каждой минутой все отчетливее понимал, насколько безнадежно дело, которое они затеяли, и какую ошибку совершил Альпин, убив Эльму. Она могла бы привести их к нему... а что у него есть теперь? Описание, которое дали люди - это все равно что никакого описания. Особенно если вспомнить, сколько времени прошло - наверняка его уже не узнать.
О да, если бы Эльма попалась сейчас ему в руки, он бы и сам свернул ей шею. Эту ее тоненькую глупую шейку! Сам того не заметив, он оскалился, представив, как рвется тонкая кожа на шее Эльмы, как рассыпаются по земле тяжелые золотые пряди волос... сука. Тупая сука... Следовало скормить ее той твари из подвала!
- Эй, посмотрите-ка! Клево! Слышь, приятель, клевые клыки! Где достал?
Ингер обернулся на голос, когти машинально сжали рукоятку трости... люди. Всего лишь люди, совсем молодые, лица размалеваны, как у клоунов в бродячем цирке. Белый грим, черные тени на веках, яркая помада... Это выглядело бы смешно, если бы не было так отвратительно. Нет, эти люди не похожи на актеров или шлюх... почему-то Ингеру вспомнился публичный дом в Сан-Франциско, где шлюхи разыгрывали для клиентов любые сцены - от охоты на ведьм до шабаша разращенных монашек. Он не стал убивать ту девушку, что изображала вампира. Помнится, она была не старше... этих. Но даже ее картикатурно-нелепое одеяние выглядело более естественным. Да и играла она получше... впрочем, после стольких лет воспоминания могли и притупиться.
Один из птенцов шагнул к нему, провел кончиками пальцев по плащу. Ингер отшатнулся, снова обнажая клыки. От них пахло, как и от всех здесь - городской гарью, табаком, алкоголем... но в дыхании этого, совсем еще молодого, он ощутил запах смерти. Белая смерть... люди называют ее, кажется, "героином". Непонятно, при чем тут герои, и что героического в том, чтобы убивать себя - вот так.
- Здо-о-орово! - С уважением выдохнул мальчишка, и его глаза с расширенными зрачками блеснули. - Наверное, кучу денег стоит?
- Подумаешь... - презрительно протянул второй. - Если б я захотел, у меня был бы такой же. Я просто не хочу, ясно?
Похоже, этот у них за вожака. По крайней мере, нравы тут остались прежними... почти прежними. По-прежнему боятся жить в одиночестве и сбиваются в стайки. Смешно! Как будто это может их защитить.
- Пойдем с нами? - Предложила девушка, опирающаяся на руку "вожака". Ингер уже успел принюхаться к ней - пахло неплохо, тело ее было ухоженным и чистым, хотя она изо всех сил старалась скрыть это под слоем грима и целым фунтом металла - в ушах, на руках и шее, даже в носу, повсюду - кола, брелоки, цепочки... некоторые безделушки были серебряными, остальные - просто железо и алюминий. Зачем? В таком наряде она напоминала рабыню - фаворитку какого-нибудь сумасброда с юга.
Почувствовав его взгляд, девушка посмотрела ему в глаза. На секунду биение ее сердца едва не оглушило Ингера, и он еле сдержался, чтобы не облизнуться. Почувствовав этот обмен взглядами, вожак маленькой стайки довольно грубо дернул свою девочку в сторону.
- Довольно, Мэдж. Пойдем.
- Нет, серьезно, пошли с нами! - Не успокаивалась Мэдж. Ингер отвернулся от нее, но она сама вывернулась из рук своего спутника и подскочила к нему поближе. Такая маленькая, хрупкая, как птичка. - Чего ты молчишь? Ты разве не в "Золотую ветвь" идешь?
Забавное название. Говорят же, что повернется круг жизни, и могущественные заклинания превратятся в детские песенки... но разве правильно, что дети произносят такие слова вслух?!
Ингер неопределенно кивнул, мягко отстраняясь от девушки. Как и все женщины, пусть даже такие юные, она специально злила своего мужчину. Как и все женщины, не думала, и не хотела думать, к чему это может привести. Как и все, поплачет и найдет себе другого.
Глаза спутника Мэдж сузились, и, хотя он не сказал ни слова, Ингер понял, что при первой возможности этот волчонок попробует отомстить - только за то, что его женщина предпочла общество другого. Пусть даже на секунду. Как типично для людей... Ингер видел, как взгляд мальчишки скользнул по его трости. Вряд ли он догадался, что в ней скрыто, но, во всяком случае понял, что она тяжелая. Может, поостережется соваться? Затевать с ним драку не хотелось.
- Идем! - Как будто все его задерживали, процедил мальчишка. Мэдж уже снова висела на его руке, а остальная стайка, бросая заинтересованные взгляды в сторону Ингера, потихоньку потянулась следом. Послушные и глупые.... И с готовностью предадут сегодняшнего хозяина, как только найдут кого-то поинтереснее.
Конечно, это может быть совпадением. Конечно, таких заведений в городе, судя по всему, немало. Но Ингер давно не верил ни в случай, ни в помощь Неба или Ада. Зато он знал - стоит упустить шанс, и второй раз уже не поймаешь. Какой бы ничтожный этот ни был.
Кожаный браслет, который та несчастная сорвала со своего убийцы. Следы грима на ее шее.
Если он все еще помнит, что был человеком, он вполне может вернуться туда, где когда-то бывал. Если эту тварь действительно спугнули тогда, в поселке, то оно так и не успело нормально наесться - возможно, оно уже убило кого-то здесь, в городе. Но ведь пока нет слухов о том, что поймали опасного убийцу, значит, оно еще на свободе, значит, снова пойдет охотиться, возможно, уже сегодня ночью. Даже если поймать его не удастся, возможно, получится что-то о нем узнать. Или о тех, кого он оно успело укусить.
Если. Слишком много если. Ингер понимал, что хватается за соломинку, но даже такая надежда была лучше, чем никакой.