БАР О'МЭЙЛИ

Я высокий и худощавый, 
Завидного роста.
В общем, говорят, довольно красив,
Под определенном углом и в определенном свете.

Так вот, зашел, значит, к О'Мэйли,
Говорю, 'О'Мэйли, у меня жажда'.
О'Мэйли только улыбнулся мне,
Сказав, 'Ты будешь не первым'

Я стукнул по стойке и указал
На бутылку на полке.
И, пока он наливал мне выпить,
Я чихнул и перекрестился.

Моя рука решила, что время пришло,
И на мгновение она пропала из вида.
А когда вернулась, то явственно горела
Новехонькой самоуверенностью.

Гром из моего стального кулака
Заставил звенеть все бутылки.
Когда я выстрелил в него, я был так красив, 
Это был тот угол, это был тот свет.

Я кричал "Соседи!", я орал "Друзья!",
Я ударил кулаком о стойку.
"Я не держу зла на вас!"
Тут мой член стал длинным и твердым.

"Я человек, которого не ждет Господь,
Но, по кому тоскует целый мир.
Я отмечен тьмою и кровью,
И тысячью пороховых меток"

Ну, вы слыхали о рыбе, с такими выпученными губами,
Что чистит океанское дно?
Когда я глянул на бедную старуху О'Мэйли,
Я увидал в точности её.

Я затолкал ей ствол в подбородок,
Её лицо стало сырым и бесформенным.
Её башка приземлилась в раковине
С кучей грязной посуды.

Её дочка Сьобэн
Тянула пиво от заката до рассвета.
Среди горожан она была чем-то типа шутки,
Но она тянула лучшее пиво в городе.

Я накинулся на неё во всей красе,
Пока она сидела, вздрагивая в своем горе,
Как Мадонна, нарисованная на церковной стене
Китовой кровью и банановым листом.

Её горло расплющилось в моих руках,
И я героически осмотрелся вокруг,
Увидел Кэффри, поднимающегося со стула,
И пристрелил этого пидрилу на хрен.

"У меня нет свободы воли", пел я,
Пока носился среди убийств.
Тут заорала Миссис Ричард Холмс,
Вы должны были её услыхать.

Я пел и смеялся, я выл и рыдал
Я задыхался как щенок.
Я проделал дыру в Миссис Ричард Холмс.
Её муж, сглупив, поднялся

И закричал, "Вы - злодей"
А я приостановился, чтобы удивиться
"Если у меня нет свободы воли, то как, мне 
Интересно, я могу быть морально ответственным?"

Я выстрелил Ричарду Холмсу в живот,
Он осторожно присел,
Прошептав неестественно, "Без обид"
И лег на пол.

"Никаких, да", я ответил ему,
На что он слегка закашлялся.
С пламенеющими крылами, я аккуратно прицелился
И снес ему башку начисто. 

Я прожил в этом городке 30 лет,
Никому тут я не чужой,
И я вложил новые пули в мой пистолет
В патронник за патронником.

Когда я направил ствол на похожего на птицу Мистера Брукса
Я подумал о св. Франциске и его воробьях.
Когда ж я пристрелил молодого Ричардсона,
То подумал о Себастьяне и его стрелах

Я сказал, "Хочу представиться
И я рад, что вы все пришли"
Я запрыгнул на стойку бара 
И выкрикнул свое имя.

Джерри Беллоуз, он обнялся со стулом,
Закрыл глаза, пожал плечами и рассмеялся.
И пепельницей, здоровенной на хрен, как кирпич,
Я расколол ему череп надвое.

Его кровь хлынула через бар
Как алый дымящийся ручей,
И я преклонил колени на его краю у стойки бара,
Вытер слезы и огляделся.

Свет там стоял приглушенный,
Полный Господом и духами Истины.
Я улыбнулся Генри Дейвенпорту,
Который не делал и попытки двинуться.

С той позиции, где я стоял,
Я увидал престраннейшую вещь - 
Пуля вошла в верхнюю часть его груди,
И все его кишки вывалились на пол.

Я сиганул со стойки,
Не выказывая жалости.
Я прострелил дыру в Катлин Карпентер,
Недавно разведенной.

Но я чувствовал жалость, у меня была жалость,
Она липла ко всему,
От иссиня-черных волос на моей голове
До перьев на моих крылах.

Жалость пожала мне руку своей жульнической клешней, 
Со своей золотистой, безволосой грудью.
И я, скользнув через тела,
Прикончил толстяка Винсента Веста,

Который тихо опустился в кресло,
Мужчина ставший ребенком,
И я приставил пушку к его голове
В стиле палача.

Он не делал попыток сопротивляться.
Такой жирный, скучный и ленивый.
"Ты знал, что я живу на твоей улице?" Спрашивал я
А он, глядя на меня, словно я был свихнутым,

"O", говорит, "Я представления не имел"
Тут он притих словно мышка,
И грохот моего пистолета
Едва не снес шляпу с дома.

Что ж, тут я поймал свой взгляд в зеркале.
Долго и с любовью оглядел себя.
"Вот стоит такой человек", проревел я,
И отражение проревело тоже.

Мои волосы зализаны назад как воронье крыло,
Мои мускулы тверды и крепки,
А дымок с делового конца моей пушки 
Завивался кордитовым знаком вопроса.

Я повернулся налево, я повернулся направо
И я повернулся налево снова.
"Бойтесь меня! Бойтесь меня! Бойтесь меня!'
Но никто не боялся, ибо все были мертвы.

И тогда завыли полицейские сирены,
А мегафон всхрюкнул и забубнил - 
"Бросай оружие и выходи
С поднятыми руками"

Ну, я проверил патронники своей пушки,
Там осталась одна последняя пуля.
Моя длань, она казалась почти человеческой,
Когда я храбро приставил её к своей башке.

" Бросай оружие и выходи!
Держи руки над головой!"
Ну, тут я долго и тяжело задумался о смерти - 
И сделал в точности, как они сказали.

Там, снаружи было, наверное, копов 50
Всюду кругом бара О'Мэйлли.
"Не стреляйте", закричал я, "Я безоружен!"
И, так они упрятали меня в машину

И умчали меня прочь от этой ужасной сцены,
А я бросил взгляд из окна,
Увидал Бар О'Мэйли, увидал копов и машины
И стал считать на пальцах

Один... Два... Три... Четыре...
...