30

Виктор Феллер

ЭВОЛЮЦИЯ ХРИСТИАНСТВА Примечание: написана в ноябре 1999. Доработана в июле 2001

Содержание

I. Община как Бог 2

II. Общинность и индивидуализм 2

III. Миссия христианства 4

IV. Община против общины 7

V. Кто прав? 8

VI. Генезис православия 9

VII. Генезис католицизма 16

VIII. Эволюция русского духа 21

I. Община как Бог

Мир личностей - это, прежде всего, мир людей, их Я. Этот мир воспринимается всеми органами чувств через восприятие физических наших оболочек.

Но есть еще один мир личностей, который не воспринимается органами чувств, который нельзя отождествить с каким-либо конкретным организмом. Это мир общинных личностей, мир Я общин. Он возникает в группах людей, как малых, так и больших, возникает автоматически, независимо от воли и желания людей.

Люди не могут общаться с ним без особых процедур, ритуалов, да и в этом случае общение принимает форму откровения, благодати, "божественного света" и доступно не всем и не всегда, а людям неверующим представляется призрачным.

Проявления этого мира личностей Я-общин можно изучать. Законы толпы - это некоторые проявления Я общины. Классический пример полноценной и самодержавной общинной личности - это пример первобытной родовой общины, полностью растворившей индивидуальную человеческую личность.

Общинные личности являются столь же полноценными, реальными, как и личности индивидуальные. Они тоже развиваются. Они также имеют свою иерархию. Например, личность случайной толпы случайна, слепа, неразумна. Личность регулярной общины, будь то первобытный род, первобытное племя, современный народ, несравнимо более развита и разумна.

Она существует не часы и дни, в зависимости от времени физического существования толпы или конкретной цели, ею движущей, а в течение "большого цикла", имманентного ей срока жизни, обусловленного ее внутренними законами. "Большой цикл" - это 768 лет (3х4х4х4х4). Время жизни регулярной общины несколько меньше этого срока, т.к., скорее всего, существует срок между ее смертью и новым рождением.

Мифология и религия являются рациональными системами, обеспечивающими власть общинных Я над Я индивидуальными, власть общины над обществом. Бог - это личность общины. Многочисленные боги языческих народов когда-то были богами конкретных общин, а затем, по мере формирования народов, приобрели функциональные роли и постепенно стали скорее объектами внимания искусства и философии, чем проявлениями общинных Я.

Я нации, Я народа является общинным и в своей основе религиозным самосознанием, так как религия имеет адекватный язык для ее описания, так как только в религии создана адекватная и цельная система ритуала (литургии), активизирующая Я-общины, связывающая индивидуальные сознания с сознанием общинным, так как именно в религии сконцентрирована историческая память народа как общинной личности.

II. Общинность и индивидуализм

Исторически общинное сознание было первой и долгое время единственной формой сознания человечества. В первобытных обществах человек, как индивидуум, сам почти ничего не решает, решают боги, т.е. личности общины.

Индивидууму здесь остается только ситуативное управление своим телом и реализация бедных профессиональных навыков охотника, рыболова, собирателя, воина, а в более поздних обществах, скотовода, земледельца.

Но с разложением первобытнообщинного общества, с появлением классов, зачатков государства, усложнением профессиональной и умственной деятельности, в индивидуальном сознании появляются абстрактные понятия и слова, их обозначающие, резко увеличивается личная свобода.

Первобытная община уже не всегда отвечает на вопросы жизни, зато некоторые ответы находит индивидуальный разум. Человек перестает быть членом только родовой общины. Он становится и членом обществ, т.е. государственных, производственных, социальных иерархий; частицей и носителем рыночных отношений. Мыслящий или просто активный человек становится также и членом общностей - групп людей, исповедующих одинаковые или близкие взгляды, теории, философии. Кроме того, человек становится членом не одной общины или иерархии тесно связанных между собой общин - прежде всего племени и рода, а членом нескольких, не всегда связанных между собой общин: семейной, по месту жительства, родовой, братской, корпоративной, национальной.

Все это дает индивидууму небывалую ранее свободу, как от общины, так и от окружающей человека природы. Абстрактные понятия и логическое мышление становятся столь же мощным инструментом и преобразователем сознания, как орудия труда в его руке.

Слово, символ, языковая система, а потом и письменность стали основой индивидуализма, эффективным оружием в его борьбе за собственное освобождение. Личная воля соединилась с индивидуальным разумом. Возникло то самое Я человека, которое современный человек так любит и ценит, как свое основное достояние.

Но, освобождаясь от власти богов, индивидуальный разум не мог порвать пуповину, связывающую его с прошлым, он вынужден был стремиться к балансу воль и разумов, индивидуальных и общинных.

Проблема здесь, кстати, не в грузе прошлого, а в том, что по своей природе понятийное мышление сильно в анализе, но слабо в синтезе, разум рождает демонов, которых самостоятельно не в силах удержать.

Но дело не только в последствиях. Индивидуализм оказался бы беспомощен, если в своей духовной работе опирался только на логику и даже хорошую поисковую интуицию. Честный мыслитель непременно поверяет как исходные определения, так и выводы, обращением к неким измерителям, находящимися в его душе. Он им верит без каких-либо доказательств. Это то, что можно назвать чувствами меры, добра, справедливости, здравого смысла, красоты и гармонии, а также то, что называют совестью.

Если новое знание проходит тест этих строгих экзаменаторов, то теоретическая схема или разумное предположение наполняются для человека глубоким смыслом и становятся частью его мировоззрения. Именно эти авторитетные экзаменаторы являются посланниками Бога (общинного Я) человеку. И место их встречи - душа человека.

Поэтому индивидуализм никогда не стал бы самостоятельным, не стал бы оппонентом и дополнением общинному сознанию, не стал бы самоценным Я-человека, его личностью, если бы был изолированным мышлением, только логической и интуитивно-поисковой системой.

Индивидуализм - это еще и путь к Богу, но путь снизу, лично (индивидуально) осуществляемый человеком. Это путь к семи судьям, поставленным в душе человека самим Богом, имя которым: Мера, Добро, Справедливость, Здравый Смысл, Гармония, Красота и Совесть.

Взаимодействие Общины и Индивидуума (Бога и Человека) противоречиво. С одной стороны, Бог "тащит" личность и общество назад, в общину, в безликость, но с другой - он закрепляет (освящает) основные достижения индивидуализма, одновременно устраняя перекосы и синтезируя цельную систему общественных отношений.

Более того, Бог обладает даром предвидения на 600-700 лет вперед. Впрочем, возможно, он заглядывает и дальше, но в этом случае быстро растет вероятность ошибки (да, да, ошибки самого Бога!).

Индивидуализм не может существовать без общинности, в одиночку он не может изменить общество без того, чтобы не разрушить его. Ни новая (т.е. национальная) общинность, ни индивидуализм не могут друг без друга развиваться. Нация здесь - это пирамида обществ - общностей - общин, на вершине которой (или в основании - неважно) находится суперобщина, личность национальной общины.

Их единство противоречиво, во времена общественных потрясений кажется, что индивидуализм будет поглощен общинностью подобно волнам потопа. Но ошибочно отождествлять общинность с однозначно консервативным началом, а индивидуализм - с прогрессивным. Мир общинных личностей тоже динамичен и противоречив. Они тоже прогрессируют и могут действительно стать водами "великого потопа" или "огнем небесным", но могут подарить человеку "ноев ковчег" и "сына-спасителя".

Вот к этому миру общинных Я, понятому в мифологиях и религиях, объясняемому в богословии, но обойденному вниманием наукой, автор пытается применить научный метод, основанный на ряде гипотез и догадок, как, например, об исторических циклах в их конкретных параметрах.

Более благодарного объекта, чем история христианства, для основательного опробования этой теории, вряд ли можно найти.

III. Миссия христианства

Этот путь воплотился в образе Христа. Во Христе же воплотился и "путь сверху", так как Иисус Христос, в отличие от философов, нашел не только истину, бога Платона, но и Бога Живого, путь смиренного обращения к Богу в поисках ответов о жизни, обществе и человеке. Одиссей стал Христом, но не возвращающимся в Элладу, а возвращающим человечество к Богу.

Это все перевернуло. Если раньше великолепные философские абстракции все больше оттесняли живых богов, запутавшихся в придуманных отношениях позднего язычества, превратили их в пустые символы и способствовали ослаблению связей индивидуумов с общинным сознанием, то Христос открыл людям путь к новому Богу, к новой вере.

Новый Бог был создан коллективным откровением, а Христос объяснил это людям. Философия, уже три столетия торжествовавшая над религией, оказалась под новым Богом и в последующие три века привыкала к новому для себя месту, то, сотрудничая с религиозным сознанием, то бунтуя.

Пятьсот лет шли споры о личности и месте Христа. Главной их темой был спор об отношении Христа (Бога-Сына, Бога-Слово) и Бога-Отца. Диапазон ересей был широким: от полного отвержения Христа как Бога, до признания Христа одной из ролей Бога, т.е. полного слияния его личности с личностью Бога-Отца. Впрочем, обе эти крайности сходились в своих последствиях.

О чем на самом деле был спор? Это был спор о приоритетах и путях развития греко-римской цивилизации. Если бы Христа превратили в человека, в одного из библейских пророков Бога, то новый христианский Бог стал бы очень похож на Бога евреев.

Но у евреев роль Христа взял на себя сам "богоизбранный народ", со всем его Законом, четко прописавшим место и взаимоотношения индивидуума и общины, народ, уже переживший не только индивидуалистическую эволюцию, но и совершивший общинную революцию еще во времена Моисея, более чем за тысячу лет до христианства.

Что такое общинная революция? Это приход на смену первобытной общине, и основанной на ней мифологии, общины национальной. Это возникновение цельной личности - нации, объединенной единым языком (пусть в вариантах - наречиях) и единой религией - верой в единого Бога - Нацию.

Нас не должен сбивать с толку казалось бы мировой характер христианства, это ещё более мнимая вещь, чем дух единой нации в Элладе.

Евреям не грозило утонуть в едином и неделимом Боге, подпасть под безусловный, но главное, единственный авторитет религиозно-общинного Я. Грекам же это угрожало. В этом случае христианство стало бы по сути исламом.

Но в великую пору зарождения нового греческого национального духа как духа единого Бога, а не содружества и иерархии многочисленных богов языческого пантеона, общинным провидением было заложено, что в последующие века в философских и богословских спорах, в реальной борьбе, иногда в борьбе на уничтожение, индивидуализм воплотится в новые формы, органичные Я общины.

Время ислама, исламской революции, устранившей индивидуализм как конкурирующую общинности систему, тогда еще не пришло, и там основа была совсем другая, другая культурная почва.

Миссия первоначального христианства - это сохранение огромного культурного разнообразия, созданного греческой цивилизацией, структурно организованного вокруг баланса общинных и индивидуалистичных начал.

В первые века христианство отвергло как крайность деобожествления Христа, так и крайность его полного слияния с Богом-Отцом. Обе эти крайности вели к одним последствиям - "исламизации" христианства. Вместо двух сверхавторитетов, авторитета реальной национальной общины и авторитета идеальной человеческой личности, остался бы только один сверхавторитет. Единица превратилась бы в ноль.

Основной спор шел в центре, довольно далеко от крайних ересей. Постепенно, к четвертому веку, возобладал взгляд на личность Христа как почти равного Богу-Отцу, также вечного и лишь недавно в земной жизни воплощенного, неразрывно связанного с Отцом, который, в свою очередь, все свои действия проводит только через Сына. Лишь Святой Дух исходит только от Отца, но не Сына.

Кто такой Святой Дух, который является третьим членом Троицы?

Это как раз те самые судьи в душе человека, которые позволяют отличить ему истинное от ложного, хорошее от плохого, красивое от безвидного.

После споров первых веков греческое христианство ответило однозначно: все истинное, постигаемое в душе человека, исходит только от Я общины, но не от Я индивидуума, даже если этот индивидуум (Христос) считается частью этой Я общины.

Только "путь сверху", только молитва, литургия и ниспосланная благодать дают истину в последней инстанции, обладают полным и непререкаемым авторитетом, но не "путь снизу", т.е. философия и разум, даже "божественный", теологический. "Путь снизу" суждено было реабилитировать латинскому христианству - католицизму.

Здесь возникает очень серьёзный вопрос, на который пока нет ответа. Является ли Бог-Сын символом совершенной личности, примером послушания Богу-Отцу и потому лишь мифом, или же он является действительной частью Бога, чем-то вроде его мозговой корки или сознанием над подсознанием?

Если верно первое, то христианство представляется более как хитроумная мифологическая доктрина, ставшая ноевым ковчегом для индивидуализма, а ислам представляется более истинной религией, четко сказавшей о том, что нет Бога кроме Общины. Значит и рабское положение индивидуализма в новом цикле греческой истории после 750 года тоже представляется закономерным.

Интересно и такое следствие из этого допущения, хотя оно мало значит для рассматриваемой здесь историологической концепции: вечной жизни личности не существует; личность, индивидуум, душа человека исчезают, растворяются после его физической смерти.

Если же в новой суперобщине существуют не только Я-общины, но и Я -индивидуум, подобное обычному Я человека и они взаимодействуют между собой, подобно тому, как взаимодействуют разум и душа: один говорит, предлагает, воспринимает внешний мир, другая отвечает, болит, окрашивает собственным отношением все внешние события, тогда Бог мыслит не только непонятным нам образом, позволяющим видеть суть вещей и прозревать будущее, но и мыслит как человек - словами, понятиями, рассуждениями: "если, то...". Признав это, с некоторым усилием можно признать и то, что человек после смерти обретает в Боге ячейку для своей личности.

А физически что это значит? Это значит то, что наш мозг вмещает не только Бога, но и миллиарды умерших душ.

Если правильной является вторая точка зрения, что Христос не символ, а, как и Бог-Отец, является Богом Живым, то христианство даже не открыло, а создало уникальный синтез в новом общинном духе, оно впервые создало разумного в человеческом понимании Бога.

Хотя уже на первых страницах Библии мы читаем о сотворении человека, как подобия Божия на шестой день творения (Христа, Логоса?) и человека из праха земного (собственно человека?) - на седьмой день. Значит, уже иудаизм "открыл" Троицу?

В ходе дальнейших рассуждений в этой главе примем все же за основу первую точку зрения, так как проще признать, что природа общинного Я осталась неизменной. Я общины осталось Я общины, а не сочетанием двух Я: общины и сверхиндивидуума. Очень возможно, что это неправильно, но это поможет сохранить нам примерно равное отношение к той и другой точке зрения, а, следовательно, и критическое отношение к той и другой доктрине.

Вернемся к авторитету Бога-Сына. Бог-Сын (Бог-Слово) не излучает Святого Духа от себя лично, но через него Отец излучает Дух. Такова формула, в конце концов принятая христианством после исканий и споров первых веков. Это означало признание не только сверхавторитета Сына, но и того факта, что его сверхавторитет оказался все же ниже авторитета Отца. Он (Отец) сущий. От него все идет, а все остальные - посредники.

Христианство сохранило жизнь индивидуализму, но поставило ему условие - полное послушание, посредничество, но не самостоятельная роль. Это был основной культурный код, развившийся в последующем в многообразные формы материальной и "материальной" культуры. Этот код что-то вроде первого фрактала, который затем, многократно удваиваясь, породил все культурные формы.

Несмотря на ученые богословские хитрости, в массовом сознании, в объективной реальности утвердился образ Христа как полного подобия человека ("истинно человек, только без греха"), человека не только верующего, но и мыслящего, говорящего, чувствующего. Именно его образ реабилитировал человека, осознавшего себя личностью, а, не только частью общины.

Дух Святой, создавший, как и все духи, человеческую общность, но не вокруг идеи, а вокруг Бога-Слово, востребовал и философию. Этой философией, подводящей разумный фундамент под откровение, оказалась философия неоплатонизма. Многие отцы христианства были не меньше неоплатониками, чем христианами.

Неоплатонизм дает очень похожую на христианскую картину мира: есть непознаваемый и бесстрастный Бог или иначе - мир идей (архетипов? генотипов?), есть Логос, который делает для человека доступным восприятие этого мира идей и который непосредственно творит воспринимаемый человеком мир. И существует мир процессов, зыбкий и преходящий мир, в котором мы живем. Собственно, с того времени чисто философская мысль не создала ничего более гармоничного и всеохватного.

В дальнейшем зерно божественности Христа, как олицетворения идеального индивидуализма, прорастет в католицизме новым подъемом индивидуализма вплоть до его раскрепощения в эпоху Возрождения, а затем - закрепления его свободы в эпоху Реформации.

В католицизме еще в "темные века" (500-1000 годы) утвердилась "маленькая" ревизия Основного Догмата, официально признанная папами в Х1 веке. Было добавлено слово "филиокве", означающее, что Святой Дух исходит и от Сына. Фактически это означало полную суверенизацию "пути снизу" и открыло дорогу схоластичному богословию.

Католицизм еще примет и идею чистилища, дав индивидууму путь к отступлению и искуплению, дав ему, греховному, надежду. И снова здесь проявился не столь небесный, православный, а земной и практичный характер западной ветви христианства. Грешникам дали главную индульгенцию и сказали: грешите, но помните, будете наказаны, каждый ваш грех выкупите страданиями. Это приучало человека вести счет своим грехам, а не кидаться без оглядки в грех "пиши - пропало!", или вымучивать постную святость.

Рационализм, счет, учет, самодисциплина - берут свое догматическое начало в идее чистилища.

Православие, испытавшее в VII-IX веках мощное влияние ислама, чуть было совсем не исламизировалось в VIII веке, одно время отвергнув иконы. Между прочим, это было время большой зимы греческой нации и, соответственно, греческого православия, его наибольшей слабости. Но все-таки оно сохранило в себе христианские начала, законсервировав их. Православными богословами не без основания (и не без самомнения) считается, что только православие оказалось по-настоящему верно заветам отцов Церкви.

Но православие не смогло и не захотело раскрепостить индивидуализм, напротив, сделав жесткими выводы первых веков, оно изгнало дух поиска этих первых веков. Вместо поиска Христа, земного и небесного, православие отдалось поисками коллективных и индивидуальных путей к Богу-Отцу. В этом проявился не только его консерватизм, но и творческий дух.

Православное богословие сделало Христа абстрактной фигурой, дублером Бога-Отца, а православное массовое сознание превратило его в нечто вроде предводителя божьих угодников. Поэтому в православном богословии он как бы лишен самостоятельного лица, православная иконография статична, божественна, в то время как западная личностна, индивидуалистична.

В массовом православном сознании Христос, лишенный божественного сверхавторитета, стал лишь отражением и продолжением сверхавторитета Бога-Отца. В недрах византийского православия в последующем развилось мистическое христианство, учившее познавать Бога-Отца непосредственно, как свет, как энергию.

IV. Община против общины

Не потому, что индивидуализм в то время оказался просто слаб, а потом "подрос", ведь "подросли" и проблемы, демоны, освобожденные им. Индивидуализм имманентно плох тем, что он субъективен, т.е. решение о ложности и истинности чего-либо выносится в душе каждого человека, а научный метод опытной проверки имеет довольно узкое применение, тем более к гуманитарным проблемам (что такое общественный эксперимент мы недавно видели, были его подопытными животными).

На основе "пути снизу" и всех достижений логики и позитивной (творческой) интуиции нельзя определить, кто прав, а кто не прав, лишь авторитет, признаваемый всеми, способен повлиять на решение, но и его влияния часто недостаточно, да и авторитетов таких немного.

Только погружение в общину консолидирует людей вокруг истины и сверхавторитета. Кроме того, погружение в общину дает объединение разумов в чисто физическом смысле и многократное их усиление, создается реальный мыслительный механизм, который когда-нибудь начнет изучаться извне наукой, а пока изучается изнутри теологией.

Общинность и индивидуализм никогда не действовали раздельно, индивидуальный опыт поставлял разуму факты и события жизни, слова и изобретения, идеи и идеологические схемы, а тот возвращал ему готовые ценности и откровения, проводил духовную (душевную) экспертизу и, по сути, синтез идеологий. Но сам общинный разум цикличен, а значит не идеален, не абсолютен, он развивается на основе собственного прогноза ("Провидения Божьего") на 600-700 лет вперед.

Почему 600-700 лет? Потому, что большой цикл состоит из 768 лет, но большая зима занимает в нем Ќ часть. Может быть, число 666 потому и считается дьявольским, что ограничивает время деятельной жизни конкретного воплощения общинного Я?

Большой зимой мы видим разложение, бессилие, болезнь конкретного воплощения национальной общины. Может быть, такая цикличность является приобретенной характеристикой, не знакомой органичной первобытной общине?

Возможно, смерть Бога явилась платой за динамизацию общинного сознания, за превращение его из однозначно и абсолютно консервативного начала, несколько тысяч лет сопротивлявшегося разрушению первобытнообщинного уклада, в начало скорее охранительное, чем ретроградное, в начало консервативно-динамичное. Но, позволив материальной жизни развиваться, динамизировав материальный базис, Бог признал и то, что он должен не только руководить и формировать, но и приспосабливаться к его новым формам, а значит регулярно умирать и вновь возрождаться, но на новых основах-ценностях.

Смерть Бога означает и время торжества дьявола, но дьявол - это не просто символ смерти или слабости Бога, дьявол является геном смерти Бога, необходимым и неизбежным для того, чтобы эволюция человечества продолжалась. Так что не человек стал смертен, вкусив яблока, а сам Бог Человека стал смертен, вкусив запретный плод индивидуализма и прогресса. Бог Природы ему это простил, но сказал: живи, а потом умирай, иначе не получается. Смерть - это плата за развитие. Смерть (с последующим возрождением) национальной общины - это месть ей общины первобытной за освобождение личности человека.

Родившись в конце большой зимы, новый Бог начинает свою "весеннюю" экспансию. Его экспансия происходит, прежде всего, в сознании людей, он агрессивен и динамичен, вовлекая людей в войны, заставляя их забывать о собственной жизни, о собственных интересах.

"Летом" его воздействие полно и всесторонне, но к концу периода начинается "пробуксовка", появляются отдельные ошибки и нестыковки с материальным базисом.

"Осенью" ошибок Бога становится много, конкретные воплощения становятся неадекватными, вплоть до временного торжества Антихриста, как это случилось с торжеством коммунизма в России. В начале периода обычно происходят великие духовные открытия, создаются произведения искусства особой глубины и поэзии.

В начале "зимы" постаревший Бог, слабо воздействуя на ход истории, поведение людей и общин, делает свой народ уязвимым и слабым, хуже того, фактически уступает инициативу гену смерти, заложенному в него, как в существо живое и сатана (дьявол) приходит в народ вестником смерти, отцом разрушительных движений.

Зато освобождается место для духовных исканий, приобретается новый опыт. Если народ выживает, то возрождается. Так обычно и происходит. Страдания людей и их жизнь в этот период облегчаются влиянием "незимних" народов.

V. Кто прав?

Православие более верно отражает действительное положение вещей: есть Бог-Община и есть человек, а между ними Дух Святой, который постижим человеком через благодать. Бог-Сын не является источником Духа, но является его проводником, облекающим волю и разум Бога-Отца в слова. Да и здесь он излишен.

А это значит, что Бог-Сын в православии фактически утрачивает все признаки личности, по крайней мере небесной личности, имеющей самостоятельное значение для человека земного. Значит, на небе ему достается безликая роль простого проводника воли и разума Бога-Отца, а на земле лишь ждут его нового земного воплощения и помнят о первом воплощении, т.е. воспринимают не как Бога ныне живого, а как Бога жившего и который "в конце времен" обретает последнюю земную жизнь.

Есть здесь ложь? Да, есть маленькая ложь, ложь меньше, чем в католицизме, ложь в том, что Бог-Сын все же считается личностью Бога Живого, хотя ею, скорее всего, не является, да и таковой православным сознанием реально не считается.

Но все же главная неправота православия в том, что, верно отражая психологическую природу человека, оно, неизбежно абсолютизировав ее (Бог может все, не только в духе, но и в природе), отвергает (опять же не отвергло, а постоянно отвергает, борется) правильное представление о Природе, как более широкой системе, чем Бог.

Казалось бы, все религии абсолютизируют Бога, приписывая ему всемогущество? Но католицизм здесь оказался сложнее и адекватнее, по форме абсолютизировав Бога, по сути, очертив ему ограничительные рамки.

Православие, абсолютизирующее Бога-Отца и фактически сливая с ним Бога-Сына, красиво и цельно, умиротворенно и свято, но в нестабильном, развивающемся или деградируемом мире оно в избытке дает лишь один качественный продукт - утешение. Поэтому главной ценностью всех православных культур является ценность, определяемая словами "терпение", "приспособление", "утешение".

Католицизм деятелен. Он признал автономность личности Бога-Сына и формально, и фактически. Бог-Сын, излучая Святой Дух, напрямую общается с человеком. Скорее всего, это чистый миф, противоречащий и Основному Догмату.

В этом его ложь, источник раздвоения и противоречий. Но в этом и его красота - красота не гармонии, а свободы!

Католик, обращаясь к Христу небесному, обращается к образу человека, жившему на земле и к его живому воплощению - католической Церкви. Вера очень проницательна, она находит "на небе" Бога-Отца, но не находит отделенную от него личность Бога-Сына. Противоречие разрешается в переключении на разные объекты: Христа исторического, т.е. Христа-человека и Церковь во главе с авторитетным папой римским.

Ложь католицизма в том, что он исказил действительный образ Бога-Общины, отделив от него образ Христа, как если бы мы рассматривали душу земного человека отдельно от его ума, как две воли.

Впрочем, различие между католицизмом и православием более тонко, потому что та и другая ветвь христианства признают единую волю Отца и Сына. Но есть разница между формальным и подразумеваемым. Формально признавая единоволие Троицы, фактически (подразумеваемо) католики разделили его волю на две, приняв дополнение о том, что Святой Дух исходит и от Сына. Это классический случай, когда идея, изгнанная в дверь, вернулась через окно. Но вернулась робко, украдкой, сделав католицизм духовно богатым, неоднозначным, не ригористским.

Католицизм исказил образ Бога, образ Троицы, но исказил его так, как искажает образ человека деятельного сама жизнь, как культура искажает природу и вместо дикорастущих растений мы получаем культурные растения, а вместо диких животных - домашних.

Католицизм сделал Христа не статичным Абсолютом и не гармоничным Утешителем, а, скорее, набором образов, допускающим личный выбор, и потому дающим индивидуализму фактически равный статус с общиной. Поэтому католицизм постигает не только Бога истинного, как он есть, но вполне признает и его очеловеченные образы.

Плохо это или хорошо? Плохо, если бы общество оставалось статичным или вернулось в это состояние, но хорошо для динамичного общества, в котором, как ни смотри, индивидуализм играет основную движущую роль.

В конечном итоге, католицизм, не разрушая единый образ Бога, позволяет развиться критическому и стороннему к нему отношению, а, значит, к преклонению и вере допускает анализ и свободную философию. Это чревато последствиями, как хорошими, так и плохими.

С точки зрения самого Бога-Общины, как реального существа, владеющего епархиями в нашем мозгу и объединяющего людей в церковь в религиозной толпе во храмах и на площадях, православие - это хорошая, правильная вера, выражающая полноту жизни Бога-Общины. Полнота его жизни воплощена в красоте храма Софии в Константинополе. Это красота Бога, находящегося в мире с человеком и над Человеком.

Но реальный Бог тоже смертен. Бог греческий и Бог римский это разные живые существа, так как языковое и ритуальное единство - это тело Бога, а оно у греков и римлян различно.

Поскольку Бог не всеобъемлющ даже по отношению к человечеству, тем более он не всеобъемлющ по отношению к Природе, являясь не ее Творцом, а лишь венцом ее эволюции, животной и исторической, то православие в своей любви к Богу скорее слабо, чем могущественно, и в более широком контексте неверно. Поэтому Бог, любя православных, не всегда может им помочь.

Католицизм для Бога-Общины - это учение не любимых и любящих чад, а учение друзей, союзников, партнеров, которые смотрят на Бога не только сердцем, но и умом, которые и самого Бога подвергли анализу. Бог подарил им готические храмы, которые не воспаряют, как София, а устремляются в небо.

VI. Генезис православия

Основная идея гностицизма заключается в том, что над богом Ветхого Завета есть более высокое Божество, абсолютно не связанное с этим миром, а мир - это результат неумелой работы низшего общества - бога Ветхого завета. Человеческая душа в своей деятельности должна устремиться в высшие духовные сферы, находящиеся выше бога Ветхого Завета.

Дальнейшее развитие гностицизма, возможно, привело бы к разделению Бога человека и Бога Природы. Скорее всего, это мнимая возможность для того времени. Но, быть может, возможность вполне реальная для ближайшего будущего человечества XXII-XXIV веков? А почему бы и нет? Ведь учение всесильно, если оно верно?

В III веке большую силу приобрел монархианизм, который подчеркивал монархическое, т.е. единоличное правление Бога. Монархиане считали, что Отец, Сын и Дух - это три разных имени одного и того же, но не три личности и три роли.

Монархианизм помог четче сформулировать доктрину о Троице, как единстве в трех лицах. Его "продолжением" было учение Ария, который пришел к выводу, что только Отец есть Бог, а Сын - его творение, созданное из ничего, не Бог.

В начале IV века (в 325г.) на Никейском соборе учение Ария было осуждено и был принят Основной Догмат - символ веры:

"Мы веруем в единого Бога-Отца, Вседержителя. Творца всего видимого и невидимого;

И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божьего, от Отца рожденного, то есть из Его сущности, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного. Отцу единосущного [homoousios], чрез Которого все произошло как на небе, так и на земле, ради нас и нашего спасения нисшедшего, воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего на третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых.

И в Святого Духа.

Святая кафолическая и Апостольская церковь предаст анафеме [проклятию] всех, кто скажет: Было время, когда Его не было, и Его не было до того, как Он родился, и тех, кто будет утверждать, что Он не единосущен Отцу или что Он непостоянен или изменяем".

Впрочем, арианство представляло собой крайность, как и монархианизм, а основной спор после Никейского собора развернулся между "никейской партией", т.е. группой, победившей на соборе, и сторонниками Оригена, одного из отцов Церкви, жившего между 185 и 255 годами.

Его теория о Троице - это теория о трехъярусной Троице: Отец выше Сына, а Сын - Духа. "Никейская партия" имела ясное представление о полной божественности Христа, но смутно различала вечную тройственность Бога. Последователи Оригена были сильны в вопросах тройственности, но слабы там, где речь заходила о божественности Иисуса Христа. Представители группы Оригена считали "никейцев" монархианами (что было несправедливо), "никейцы" платили им тем, что обвиняли их в арианстве.

В чем суть спора с точки зрения историологии? Был ли этот спор спором между Восточной и Западной церквью, между православием и католицизмом?

Действительно, именно в это время, т.е. в IV в. до н.э. между двумя Вселенскими соборами - Никейским (325г.) и Константинопольским (381г.) и произошло осознание отличия Западного христианства от христианства Восточного (греческого). Это было время первой половины большой весны римского (италийского) народа и время средней весны большого лета для греков. Действительно, греки достигли огромного, решающего влияния в Империи, что отразилось в переносе столицы из италийского Рима в греческую Византию, но италийцы, пережив лютую зиму, именно в этот период начали восстанавливать свое влияние.

Предтечей римско-католического возрождения стал Ориген, отстаивавший право Христа "на самоопределение", пусть во втором ярусе под Отцом, но выше древнего (ветхозаветно еще) Духа (отсюда недалеко до признания идеи о том, что Дух исходит как от Отца, так и от Сына, ведь оба "выше").

"Никейцы" же, отражая влияние доминировавшего в то время греческого Духа, делая упор на божественность Христа, были не так далеки до слияния его божественности с божественностью Отца, т.е. от монархианизма.

Это означало, что греческая философия, ставшая активной и самостоятельной силой в христианстве в первые три века, оказалась к Никейскому собору полностью интегрированной, поглощенной христианством, но и в то же время оказалась перенесенной как самостоятельное явление духа на италийскую почву.

Родив христианство, греки перестали быть индивидуалистичным народом Одиссея, ставшего философом, и политическим народом гражданской общины. Они стали народом монархическим и общинно-религиозным. Но они передали цивилизационную эстафету италийцам. Вот еще один пласт миссии христианства!

Италийцы сохранили в зародыше дух индивидуализма и гражданской общины. Перенос столицы стал видимым политическим решением глубоко религиозного и социального выбора латинян третьего века.

Чуть позже это привело не к крушению, а к свертыванию Западной Римской империи, которая в последующем одолела варваров через христианство, победила их, подчинившись им.

Греки же зациклились на Империи и еще целую тысячу лет держали (именно поддерживали, а не творили) ее. Здесь внешнее победило внутреннее. Восточная империя держалась только за счет полного окоснения религии и всех надстроенных над ней форм общественной жизни.

Протокатолицизм пришел из греко-римско-египетской Александрии, места жизни и деятельности Оригена. Здесь же в IV веке проходила и деятельность Афанасия, который, защитив божественность Бога-Сына, впервые поднял вопрос о божественности и статусе Бога-Духа, который не Сын Божий, но "от Отца исходит".

В Сирии в это время жил и работал Ефрем Сирин, которого называли "лирой Святого Духа".

В Каппадокии (на территории современной Турции) учили каппадокийские отцы, давшее более точное определение Троицы и защитившие божественность Духа, а также противостоящие еще одной ереси - апполинаризму, которая отрицала наличие у Иисуса человеческой души, разума.

Эти каппадокийские отцы фактически и организовали второй Вселенский собор - Константинопольский. На соборе был принят Никео-Цареградский символ веры, который был развитием Никейского, с включением результатов антиарианских, антимакедонианских и антиаполлинарианских споров.

Принятый на этом соборе символ веры стал символом веры как в Восточной, так и в Западной церквах. Вот он:

"Мы веруем в единого Бога, Отца всемогущего, Творца неба и земли и всего видимого и невидимого,

И в единого Господа Иисуса Христа, единородного от Отца прежде всех веков, свет от света, истинного Бога от истинного Бога, рожденного, не сотворенного, единосущного [homoousios] с Отцом. Через Него все произошло. Ради нас и нашего спасения сошел Он с небес, воплотился от Духа Святого и Девы Марии и стал человеком. При Понтии Пилате был распят за нас, страдал и был погребен. На третий день Он воскрес по Писанию и вознесся на небо. Он сидит по правую руку от Отца и придет опять во славе, чтобы судить живых и мертвых. Его царству не будет конца;

И в Святого Духа, Господа и животворца, исходящего от Отца. Вместе с Отцом и Сыном Он достоин поклонения и прославления. Он говорит через пророков; и только в одной святой кафолической и апостольской церкви. Мы признаем одно крещение во отпущение грехов. Мы ожидаем воскресения мертвых и наступления жизни века. Аминь".

Позже, сначала в испанской, французской, германской церквах к символу начали добавлять, что Дух исходит не только от Отца, но "и Сына". Рим, всегда осторожный и консервативный, принял эту формулу только через 700 лет после Второго собора. Сам же Собор поставил цель объединить Церковь, поэтому принятые на нем решения все еще признавали приоритет утвердившегося православия над находящимся в зародыше католицизмом. Возможно, это прибавление родилось среди италийских верующих, но не было принято официальной Церковью, в том числе и якобы во имя единства (внутреннего общинного единства между Церквами не было уже с конца III века).

В этот период Иероним перевел Библию на латинский язык, известный как Вульгата, причем, перевел не с греческого (Септуагинты), а с древнееврейского. Это ускорило отделение Западной церкви, в то время, как западный Догмат еще не сложился и совпадал с Догматом греческим.

В IV веке началась деятельность великого теолога Августина, который считается отцом Западной церкви. Его Троица - это три личности в одной сути и их взаимосвязь объясняется им с помощью таких аналогий как троичность бытия, знания и воли или троичность мышления божьего, помнящего, понимающего и любящего. Одновременно он признавал несовершенство любой аналогии.

Основа его учения - это представление о деятельной Церкви, которой стала папская Церковь и о благодати, вначале по милости Бога убеждающей человеческую волю, затем сотрудничающей с ней и, наконец, дающей человеку дар упорства.

Августин подчеркивает, что только избранные получают эту благодать и спасаются, тем самым дав религиозному мировоззрению некоторый элитарный индивидуалистический импульс.

В последующем идея Августина о благодати была развита протестантизмом, освятившим индивидуальную инициативу и неравенство между людьми в экономическом соревновании.

В V веке споры о Троице уступили место спорам о соотношении человеческой и божественной природы Христа, и о его земной матери - деве Марии.

На Эфесском соборе было осуждено несторианство, учение Константинопольского патриарха, который отрицал то, что дева Мария была Богородицей.

Он считал, что от Марии родился Иисус-человек, но не Бог-Слово, который лишь в нем пребывал, т.е. Христос не был единой личностью, а имел две личности.

Собор же признал, что именно Бог был рожден Марией. Вот его решение:

"Итак, мы исповедуем нашего Господа Иисуса Христа, единородного Сына Божьего, в том, что Он является совершенным Богом и совершенным человеком, состоящим из разумной души и тела. Он был зачат от начала времени от Отца как Бог, и в последние дни для нас и для нашего спасения Он же был зачат девой Марией как человек. Он - единосущен (homoousios) с Отцом как Бог, и единосущен (homoousios) с нами как человек. Ибо здесь есть соединение двух природ, и, стало быть, мы исповедуем одного Христа, одного Сына, одного Господа.

В соответствии с таким пониманием неразрывного союза мы исповедуем, что святая дева есть Theotokos (Богородица), так как Бог-Слово воплотился и стал человеком и от самого зачатия присоединил к Себе храм, взятый от нее.

Что касается выражений Евангелий и Посланий о Господе, мы знаем, что богословы некоторые из них признают общими (относящимися к одной личности), в других же случаях они их различают (как касающиеся двух природ); достойнейшие они прилагают божественности Христа, низшие же прилагают к его человеческой природе".

"Формула объединения".

В середине V века папа Лев Великий боролся против четвертой ереси, касающейся личности Иисуса Христа - евтихианской. Евтихий считал, что из соединения божественной и человеческой природ появилась смесь, не сводимая ни к первой, ни ко второй.

Лев создал учение о власти римского папы, как наследника апостола Петра. Он называл себя недостойным наследником апостола Петра, тем самым подчеркивая, что положение папы основывается не на его личной святости, а на законе, отдавая приоритет церковной организации над личной совестью, что обосновывал и Августин.

На четвертом Вселенском соборе (Халкидонском в 451 г.) евтихианство было осуждено и Христа признали истинно Богом и истинно человеком с одной (единой) личностью.

Что же произошло в V веке?

Западная Римская империя перестала существовать, хотя началось большое италийское лето, которое, казалось, должно было возродить славу и силу римского государства. Но в то время римский дух уже не был принадлежностью только Италии, во время Империи он распространился по всей Европе и на тот момент его носителями стали не граждане Рима, а монахи и верующие, исповедующие христианство на латыни.

Это была не военная или экономическая сила, эта была сила духовная, религиозная. И мы сейчас видим, что она, в конце концов, завоевала Европу. В основном тихой проповедью и примером.

Чем был спор о личности Христа?

Это был спор о полновесности христианства как религии, защитившей основные свои тайны: Троица есть Единица, и Единица есть Троица, Христос есть истинно Бог и истинно человек.

Христианство защитило свой дуализм, внутреннюю противоречивость, тем самым осталось учением, открытым для развития, примирившим абсолютизм религиозного сознания с относительностью религиозной истины (как и всякой другой).

Мы видим, что это были очень удачные формулы, очень глубокие символы человека (индивидуума), общины (Бога), общности (Духа). Ереси, давшие однозначный ответ, вымерли, т.к. приводили к упрощению, а вслед за ним к неверной практике. Лишь самая древняя ересь - гностическая, оказалась отвергнута потому, что появилась не ко времени.

Ислам же, появившийся чуть позже, возник не на почве развитой цивилизации, а на почве цивилизации зарождавшейся, полностью еще погруженной в Общину. Поэтому упрощения в нем победили: была отвергнута Троичность, был отвергнут Христос как Бог. Вместо них появился единый Бог-Община и еще один пророк, но самый великий - Мухаммед.

Но это было другое время: первохристианский греческий дух был в "зимней" спячке, дух римский, хоть и оставался еще в "лете", но был поглощен тихой работой по освоению варварской целины, а не строительством государства и экономики.

Поэтому ислам не встретил внутреннего сопротивления на Востоке и захватил умы многих народов, бывших под властью Восточной империи. В завоеванной же Испании ему пришлось столкнуться с молодым Духом западной Церкви и он не смог потеснить католический Дух в других странах Европы.

Последующие века (VI-X) на Западе христианство развивалось вширь, а не вглубь. На Востоке продолжалось развитие учения вглубь, но с "пробуксовками".

На Западе постепенно утвердилась единоличная власть римского епископа, т.к. здесь не было церковных авторитетов, сравнимых с его авторитетом. На Востоке же очень авторитетными были несколько епископов (патриархов): Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский. Высший уровень авторитета был признан за Вселенскими соборами, созываемыми императором. Формальное лидерство Востока усилилось, хотя обе Церкви продолжали все более отдаляться друг от друга.

После Халкидонского собора состоялись еще три общих Вселенских собора: Константинопольский 553г., Константинопольский 680/681 г.г. и Никейский 787г.

В конце V века Восточной церковью были ревизованы и потом даже совсем отвергнуты решения Халкидонского собора, верх взяли монофизиты, т.е. христиане, которые отвергали две природы Христа. Великим восточным императором Юстинианом был созван в 553 году Константинопольский собор, который сделал шаги навстречу монофизитам, хотя те не примирились с решениями Халкидонского собора и после сделанных уступок.

ВVII веке появилось новое течение - монофилитов, утверждавшее, что Христос имеет одну волю. Но "отец византийского богословия" Максим Исповедник и папа Агафон на Константинопольском соборе 680/681 сумели убедить собравшихмя теологов в неправоте монофилитов и защитили теорию о наличии двух воль у Христа: божественной и человеческой. На этом соборе Константинополь и Рим объединились, но это было временное и внешнее объединение, одним из факторов которого было выпадение из спора Александрии, захваченной мусульманами.

В начале VIII века (четвертая четверть большой греческой зимы) в Византийской империи развернулось движение иконоборцев - разрушителей икон. Первые его шаги были предприняты в 719-720 при мусульманском правителе, т.к. ислам категорически возражал против подобных изображений. А чуть позднее такие же действия предпринял византийский император Лев III. В 754 году в Гирее состоялся собор, на котором победила точка зрения иконоборцев, но в 787 году состоялся собор в Никее, который стали считать седьмым Вселенским собором, на котором сторонники икон победили. После этого собора борьба продолжалась, пока в 843 году сторонники икон не победили окончательно.

Основная борьба с иконоборцами развернулась именно в священный период четвертой четверти большой зимы греческой нации. Возможно, временное торжество исламских начал именно в этот период наложило глубокий роковой отпечаток на дальнейшем развитии византийской истории.

Каково значение этой победы?

Греческая культура отстояла в борьбе с исламом свое право на православный ритуал, но с тех пор ритуал стал доминировать, а учение стало столь же догматичным, как и ритуал. В основе этого выбора лежало, по-видимому, стремление сохранить Империю любой ценой и сделано это было за счет консервации огромного духовного и культурного опыта, как в религиозных, так и в экономических, социальных, политических формах.

Православный Бог стал богом в себе, надеясь, по-видимому, в будущем большом цикле переждать, осмотреться, чтобы в 1500-1600 снова "ринуться в бой".

Но грекам этого уже не довелось сделать у себя на родине. Они за 70 лет до начала "весны" нового большого цикла потеряли Константинополь и независимость, зато византийские беженцы на Запад стали закваской в религиозной революции, которая в XVI веке произошла на Западе. Греки и греческая культура стали одной из великих культурных сил Возрождения и подпитали интеллектуальной и духовной энергией Реформацию.

Но разве может Бог-Община ошибаться в своем прогнозе?

Может, если это прогноз больше чем на 600 (666?) лет, а крушение империи произошло именно за пределами "срока дальности" прогноза средней зимой большой зимы. Это была не ошибка, а несчастье для нового греческого Духа, становление которого произошло в период доминирования иконоборческих происламских начал.

После 750 года греческое православие утвердилось как религия пассивного освоения мира, как религия приспособления, а не преобразования. Именно после 750 года оно стало собственно православием.

Греки открыли формулу: на одном полюсе - самодержавное греческое государство, которое навязывает свою волю грекам и другим народам Империи, на другом - приспосабливающийся к другим народам греческий народ. После 750 года византийские греки создали культуру, в которой политические формы оставались императивными и даже агрессивными, а все, что было вне государства, напротив, стало гибким и мягким, податливым на чужие влияния и склонным к примирению.

Церковь, как один из главных институтов государства, также стала императивной и жесткой, четко зафиксировав догмы и литургию. Человек, воспитанный этой Церковью, был пассивным и мечтательным, но одновременно хитрым и изворотливым.

То, что попадало внутрь Византийского мира, под власть Империи, становилось своим, домашним. Того, что было вовне, не существовало до тех пор, пока государство не объявляло этому внешнему войну как варварской угрозе внутреннему миру византийца.

На Западе к новому большому циклу италийской истории сформировался иной, во многом противоположный тип общества и человека.

После угасания Западной Римской империи наступил период феодальной раздробленности. Государство и негосударственные институты римской цивилизации фактически исчезли или представляли собой островки цивилизации (как город Рим) в варварском окружении, которое, к тому же, господствовало над ними.

Политическая система была однозначно отдана в жертву, но в жертву чему? В жертву сверзадаче христианизации варваров.

Восток в то время не имел такой миссии, внутренне если не капитулировав (после иконоборцев), то примирившись с исламом, с расколом Восточной церкви на несколько церквей, исповедующих разные течения восточного христианства и призвав соборность, т.е. демократию христианских общин.

Запад же оставался агрессивен, как вероучение и един, как Церковь, признав власть папы римского над всем христианским миром, власть не по заслугам, а по политической целесообразности. Получилась обратная православной формула: политическая мозаичность и единая экспансивная вера, человек политически и социально активный, но не во имя государства, а во имя веры.

Все было разным в католицизме и православии после 750 года: государство, церковь и сам человек. Поэтому мечты об объединении никогда не осуществились и даже не приблизились к осуществлению.

Отказавшись от единого государства, Запад родил еще один феномен - феномен появления близких, но находящихся в разных стадиях большого цикла европейских наций: французов, германцев, итальянцев, что в последующем стало основой западноевропейской исторической полифонии, позволило Западной Европе играть важную роль в любое время, выдвигавшее в каждую историческую эпоху страну-лидера или группу стран-лидеров и аутсайдеров.

Поэтому большая зима не могла быть в Западной Европе вселенской катастрофой, она становилась локальной проблемой отдельных стран. Византийская империя же не выдержала очередной "зимы" 1320-1510.

Основными ценностями православных греков стали соборность (церковная общинная демократия), самодержавие, христианский мистицизм (софийская святость). В этой формуле Христос как бы и не нужен, т.к. соборность - это общинность, софийская святость - это общинность, самодержавие - это личность царя и послушание народа. Везде индивидуализм изгнан или поставлен в зависимое, рабское положение, торжествуют община и подчинение.

Споры о Троице, о личности Христа для православия после 750 года оказались как бы лишними, они остались в прошлом и лишь расцветили красивыми, но мертвыми узорами византийскую церковность.

За что же боролись? Неужели несколько веков борьбы за сохранение индивидуализма оказались напрасными?

Нет, но провозглашенный в начале эры примат общины действительно утвердился, а личность получила огромное поле свободы, но не вовне, в мире, а внутри, в себе. Личность получила свободу в пределах сложнейшей системы символов византийской культуры.

Византийцы, в отличие от католиков, открыли для себя возможность непосредственного общения с Богом, с энергией Бога, их благодать (созерцательный мистицизм) оказалась не философскими поисками или благодатью избранных умов, а монашеским погружением в гармонию божественного света.

Это был цельный мир и довольно устойчивая система, иначе она не противостояла бы столь долго исламскому напору. Перед своим окончательным падением Константинополь существовал десятилетия в условиях мусульманского окружения, не как столица великой империи, а как остров.

Православие родило и такой феномен - почти полную отстраненность "книжной элиты" от народа, нежизненную вялую "духовность". Или это было уже уставшее православие?

Каковы общие выводы?

Христианство появилось в первом веке нашей эры именно как новое воплощение греческого духа, который, использовав иудейскую закваску, по сути по-новому переформулировал свою национальную культуру. Двумя веками позже, во второй половине III века, возник латинский вариант христианства, который по-своему расставил акценты.

Главное в греческом христианстве - это смирение индивидуализма под властью общины и создание морали самодержавного государства-империи, к которому греки упорно шли, начиная с завоеваний Александра Македонского. Дух великой эллинской гражданской общины умер вместе с пелопонесской революцией (контрреволюцией) третьего-второго веков до н.э.

Греческий Бог-Община выбрал Восточную империю, как более устойчивую структуру, предпочтя ее афинской или спартанской гегемонии. Вместе с ней исчез человек-гражданин, правда, оставив после себя человека - свободного философа. Одиссей-путешественник и колонизатор стал Одиссеем-философом, а Одиссей-философ уже в первые христианские века стал Одиссеем-монахом.

После новой реинкарнации в VIII веке греческий дух, основанный ранее на ценностях самодержавия, христианской общины и личной духовной свободы, сделал еще один шаг в сторону от индивидуализма и одновременно создал византийскую культуру как более гармоничную и закрытую, замкнутую на себе.

Ценность самодержавия была укреплена ценностью соборности, т.е. особой формы демократии, полностью основанной на волеизъявлении христианской общины под контролем имперской канцелярии (т.е. христианская община превратилась в более структурированную, развитую и государственно-ориентированную "соборность").

Ценность личной духовной свободы, которая проявлялась прежде всего во взаиморазвитии христианства и платонизма в первые века христианства и позволяла индивидууму критически относиться к вере, заменилась ценностью мистического христианства, впоследствии исихазма, ставящего целью непосредственное видение Бога через ряд ритаульно-молитвенных действий и как следствие аскетичного образа жизни.

Самодержавие и соборность создали действительно органичную систему устройства общества, о которой страстно мечтали русские православные. Мистицизм помог создать человека, живущего не разумом, а душой, помог личную творческую активность направить к общинному разуму, причем, что важно, уже в индивидуальном поведении, в малых группах людей, в которых общинный эффект сам собой не возникает или проявляется слабо.

Обратной стороной византийской гармонии стала закрытость, самозамкнутость общества, его пассивность, неэкспансивность, в том числе и экономическая, внутреннее поражение перед столь же гармонично-общинным, но более простым и активным исламом.

Поэтому Византийская империя не рухнула, она растаяла под жаром наступающего ислама. У Византийской империи были столь великие силы при защите от внешнего мира, что она пережила великую арабскую и великую монгольскую экспансии, не говоря о многочисленных войнах, в том числе со славянами, с западными христианами. Константинополь пережил разрушение крестоносцами в начале XIII и снова воскрес. Но студеной “зимней” порой XV века он сдался туркам.

VII. Генезис католицизма

В III-V веках н.э. Западная Европа все еще оставалась диким местом, да еще и переворошенным великим переселением народов. Только Италия и меньше Галлия оставались более-менее цивилизованными странами, хотя и они были наводнены варварами и подчинены варварским вождям.

Но Рим выжил, там остался римский папа, даже сенат и другие учреждения республиканского Рима. Остались и монастыри по всей территории Европы, а в них - латинская грамота.

Великий период Римской экспансии первого века до н.э. - первого века нашей эры обессилил языческий римский Дух и италийский народ. Только породнение с более развитыми греками и их новым "изобретением" - христианством, позволило Западной Римской империи возродиться в III-IV веках и затем трансформироваться в невидимую "империю" монахов.

На каких основных ценностях было построено римское общество после реинкарнации национального Духа в третьем веке?

Это ценность церковности, церковной иерархии. Но вместо просто личной свободы (свободы, нашедшей себя в личности человека, в его разуме, в философии) доминирует чисто римская идея гражданской свободы (свободы выбирать и контролировать власть, свободы граждан собираться и обсуждать общественные вопросы, свободы, основанной на уважении к авторитету римского права).

Вместо ценности самодержавия утвердилась ценность политического баланса, будь это баланс между властью императора и сената, баланс между Восточной и Западной империями, даже баланс между варварами и Римом, а также баланс между Христом и Богом-Отцом, а лучше еще и с Богом-Духом, баланс между человеческой и божественной природой Христа, и т.д.

Эту ценность можно еще назвать ценностью веротерпимости или просто терпимости. Причем, терпимость надо понимать не как вынужденность, терпение, а как положительную ценность, к которой активно стремились, если видели в лице какой либо из сил угрозу узурпации всей власти над обществом. Это великая и созидательная ценность, которую создал италийский Бог-Община в третьем веке нашей эры. Она стала мощным стимулом в сохранении всего культурного богатства, созданного народами Империи в прошлые века. Возможно, это было правовое чувство баланса интересов, но было шире его, включая его.

Идея чистилища (чисто западная идея) - это тоже идея баланса. Человеку дают понять, что даже для много согрешившего не все потеряно. Придется, конечно, рассчитаться с Богом, но потеряно не все, пути в рай остаются открытыми.

Чистилищем римляне балансировали крайности сладкого до тошноты рая и ужасного до равнодушия ада.

В "темные века" VI-X веков на Западе не создано новых идей и почти нет великих имен христианства и философии, культурная революция в это время шла не вглубь, а вширь, шла великая борьба за христианскую грамотность населения, правда, несколько ослабленная в X веке, веке сильных морозов большой римской зимы, веке нравственного упадка папства и римского духовенства.

В XI веке (конец большой римской зимы) работа по латинизации (католизации) Европы была завершена. Начался новый период. С какими ценностями вступила в него католическая церковь и Италия?

Ценность христианской иерархии, как иерархии церковной жизни, чем-то заменившей, а не только дополнившей идею государственной иерархии, была преобразована в ценность уже не просто церковной духовной организации, но в ценность теократического государства - Священной империи.

Ценность гражданской свободы осталась неизменной, но ценность терпимости и рожденное ею чувство баланса, позволяющее двигаться с шестом по канату внешних противоречий, были утрачены - католический мир стал достаточно сильным, чтобы больше сил отдавать не творческому преобразованию среды, а менее энергоемкой экспансии.

Поскольку идея теократического государства отделилась от идеи церковности, то оставшаяся в осадке идея христианской общины преобразовалась в ценность католического ордена, т.е. некоего общинно-общностного образования, имеющего свою идеологию, программу, не сводимую только к идеалу католицизма, а также свою иерархию, своих авторитетов и, как правило, свое имущество.

Орден опирался на свои монастыри, имел тесные связи с папством, имел международный характер. Фактически это было государство в государстве.

Орден возникал снизу, но добивался покровительства папы и включался в иерархию католицизма. Это была фактически основа задуманного папством теократического государства, но не сводилась к нему, имея в свой основе как живую христианскую общину, так и идеологию, объединяющую индивидуумов значительно больше, чем их объединяла власть папы.

Поэтому третьей ценностью уже не раннего, а среднего, так скажем, католицизма, была ценность "орденства". Несмотря на свой синтетический характер, орден имел очень многое от партии, объединенной общими идеями, т.е. шедшей от индивидуума к обществу, а не от общины к индивидууму, а затем к обществу.

В какой то мере зарождение орденов было обусловлено стремлением папства противостоять зарождающимся национальным государствам: французскому, германскому, британскому. Их надо было удержать под властью римского папы. Но, как обычно это бывает, начавшись с целей защитных, охранительных, после успешного испытания идея превратилась в агрессивную. Очень скоро католические ордена станут основным инструментом для экспансии на Восток.

В результате дальнейших взаимодействий католицизма-"орденства" и собственных духов родившихся национальных культур основных западноевропейских народов, а также в результате закрепления в самом католицизме статуса как общины, так и индивидуализма в лице Бога-Отца и Бога-Сына, возникла богатейшая и динамичная, внутренне противоречивая и внутренне увязанная западноевропейская культура.

Она дала толчок к развитию всех основных форм как материальной, так и "материальной", т.е. конкретно-духовной (в политических, экономических, социальных системах) культуры, но была чревата торжеством схоластики, развитием крайних форм индивидуализма, атомизирующего людей, приводящего к большим центробежным тенденциям в самом обществе.

В отличие от православия, создавшего духовно-динамичную, но общественно-статичную гармонию, католицизм создал цветастое, иногда кипящее всеми страстями общество; общество свободы как для великого, так и низменного; общество, успокоиться для которого значит умереть; общество, время от времени направляющее всю свою активность то на крестовые походы, то на борьбу с наступающими турками, то на покорение Америки, Африки, Индии и обретшее себя в экономической экспансии.

Но для того, чтобы родить "экономического человека", католицизм должен был подвергнутся реформации. Именно реформировавшие его в XVI веке английская и немецкая нации стали в последующие века локомотивами экономического развития.

Примерно в это время (в XVI веке) произошло другое важное историческое событие - латинский Дух фактически потерял глобальную миссию также, как веком раньше ее утратил и греческий Гений. Именно в это время началось массовое распространение Библии на национальных языках. В протестантских странах латынь была вытеснена из церковной жизни. Теперь Италии предстояло развиваться как обычной стране, а не стране-мессии. Папство стало чем-то вроде современной королевской власти в Англии - главным источником его власти стал не живой Бог-Община, а авторитет традиции.

Священная Римская империя была действенной политической реальностью на протяжении более 700 лет (может быть не случайно совпадение со сроком большого цикла). Ее разрушение, ставшее следствием утраты латинским языком общеевропейской церковной роли и развития протестантизма окончилось катаклизмом ужасной Тридцатилетней войны.

С XVII века не имеет смысла говорить о латинском Духе, как духе общеевропейском, с этого времени европейская культура развивалась в полифоническом взаимодействии национальных духов основных европейских стран, находящихся на разных стадиях большого цикла.

Но интересны последствия очередной ценностной революции в материнской стране западноевропейской культуры - Италии. Большая зима здесь завершилась в конце XVIII - самом начале XIX веков. Прежние ценности теократической империи, гражданской свободы и "орденства" претерпели новое превращение.

Новая большая итальянская весна принесла Италии революционное движение, завершившееся освобождением и объединением Италии; рождение и фиаско фашизма, старшего брата германского национал-социализма; попытку создания большой европейско-африканской империи; распространение по всему миру влияния преступных итальянских кланов; хорошие экономические успехи семейного, мелкого итальянского бизнеса; менее удачный опыт крупного бизнеса, подверженного, как и государство, сильной коррупции; успех и влияние коммунистов и христианских демократов; реформу папства в 60-х годах XX века и усиление его морального авторитета.

В чем смысл этих процессов? Умер ли итальянский католицизм для всемирной (или хотя бы общеевропейско-американской) миссии или он, как и после крушения Западной Римской империи, "вспомнив" и ценность терпимости, вновь стал тонким инструментом для тихого преобразования современной европейской (шире - общезападной) реальности, представляющей собой смесь технократического язычества и крайнего индивидуализма?

Ведь, согласно историологической теории, общинный разум мудрее, прозорливее, богаче и "правильнее", чем разум индивидуальный, поэтому необходимым является постоянное обращение индивидуального разума к разуму общины, но для этого надо поддерживать постоянное и полноценное общение с Богом, невозможное вне религиозного ритуала.

Тело Бога - это и головы людей, собравшихся на совместную молитву в церкви или другом общественном месте. Все остальные формы бытия Бога-Отца недостаточны, ущербны и должны считаться скорее лишь подготовкой к совместному ритуалу, средством поддержания тонуса, но не средством излечения (откровения).

Протестантизм, ориентированный больше на проповедь и внутреннюю молитву, обедненный ритуально, давая индивидууму инициативу в его познании и "признании", тем самым держит Бога-Отца в "черном теле".

Католицизм же, не подавляя индивидуума, дает Богу полноценное бытие. Может быть, католицизм дает индивидууму больше власти и свободы, чем нужно, здесь идеально православие, но это "больше, чем нужно" с точки зрения эгоистичного Бога-Отца, вообразившего себя первобытной общиной. Бог нации, однако, не может влиять на мир вне взаимодействия с индивидуальным разумом, он не всегда прав в столкновении с индивидуальным разумом, овладевшим огромным сверхличностным аппаратом современной науки, он, наконец, тоже смертен.

Поскольку католицизм - это уникальный сплав культуры, обеспечивший свободное бытие общинного и индивидуального Я, поскольку в его истории уже был период, когда сверхценностью стала терпимость, заключавшаяся в активном поддержании баланса между силами этого мира и одновременным движением по канату этого баланса к утверждению католического мировоззрения, то можно предположить, что современные итальянцы также реализуют ценность терпимости и движутся по пути восстановления католического ритуала и католических форм жизни, как более цельных и многогранных, чем протестантские.

Возможно, итальянцы вернулись не только к ценности терпимости, но и к ценности церковности - признанию авторитета церковной иерархии и местных церковных общин.

Папа остается во главе этой иерархии просто по древней традиции, он может быть плохим или хорошим, но он "викарий" самого Бога, ведь и отец может быть плохим или хорошим, но нравственно почтение к любому отцу.

Церковная община и тесно связанная с ней, интегрированная в нее клановая семейная община оказались живой (неформальной) основой всего бытия большинства итальянцев. Век австрийского господства, пришедшийся на вторую половину итальянской "зимы", породнившись с французской революционностью, дал на итальянской почве богатые плоды тайных обществ и преступных кланов. Ценность церковности, оставаясь живой частью ценностей теократического государства и "орденности", по-видимому, преобразовалась в конце XVIII в ценность кланово-христианской общины.

Италия, ставшая провинцией Австрийской империи, потеряла ценность гражданственности, эта древняя идея как бы самоуничтожилась. Ценность "орденности", устремленной к торжеству католицизма во всемирном масштабе, сильно "потрепанная" крестовыми походами и практикой инквизиции, преобразовалась частично в ценность клановой организации.

Но какова третья базовая ценность итальянцев с XIX века, кроме терпимости и клановости? Терпимость во имя чего? Во имя утверждения клановых начал в устройстве общества? Но клановые начала отвергают индивидуализм, фактически их торжество - это общенациональное торжество простых форм общинной организации. Значит, третья базовая ценность должна защитить начала индивидуализма? Нет среди этих базовых ценностей и явно государственной, консолидирующей общество идеи, как идеи политической. Следовательно, в ней должно быть заключено и политическое содержание.

Может быть, это идея тайного государства: масонского или государства "Мафия"? Или это идея корпоративного фашистского государства, объединяющая не индивидуумов и общины, а классовые общества и социальные общности?

Идея корпоративного государства является третьей базовой ценностью нового итальянского Духа. Здесь содержится и государственная идея и идея индивидуалистская, "государственность" ее очевидна (эти идеи двигали фашистами в Италии и нацистами в Германии), а индивидуализм находит опору в том, что общине противопоставляются общности, т.е. сознательное объединение индивидуумов по каким-либо признакам.

В партийном государстве это идеологии, идеи, в корпоративном - осознанные интересы социальных и экономических групп, конечно тоже принявшие форму идеологий, но идеологий "не идеологических", а эдаких "квасных", "сермяжных" - "вот мой интерес, моя земля, моя правда - и я сверну тебе шею, потому что ты мне мешаешь (мешаешь моему классу, моей семье, моей нации)".

Идея корпоративности была частью средневековой европейской культуры, но тогда она играла второстепенную, в основном экономическую роль. В фашистском государстве она стала центральной экономической, социальной и политической идеей, впервые превратилась в основу конкретной социально-экономическо-политической формации. Фашизм стал формацией, а корпоративизм стал той самой, третьей базовой ценностью итальянцев, ставшей одной из основ фашизма.

В XXI-XXII веках традиционные государственные формы будут ослабевать под напором необычайной свободы передвижения и свободы информации, перед лицом роста организованной преступности. Вот парадокс, еще не вполне осознанный обществом: Россия с ее ядерными силами, способными многократно уничтожить весь мир, беззащитна перед маленькой фанатичной Чечней, а если не беззащитна, то совсем не благодаря этим ядерным силам, на которые до сих пор тратится лучшая часть национального потенциала, как материального, так и интеллектуального.

И это только начало разложения традиционной государственности во всем мире. Государственность XXI-XXII веков не может оставаться современной формой государственности, т.е. формой, претендующей не на всего человека целиком, а лишь его часть: "отработал - отдохни, забудь пока обо мне".

Государство XXI-XXII веков станет тоталитарным, но не тем безжалостно и коряво тоталитарным государством XX века: коммунистическим, фашистским, франкистским или нацистским, а государством более органичным, и, простите меня за такую ересь, духовно-тоталитарным.

Возможно, возникнет эффект транзитного, "виртуального" государства, потому что его носители будут жить не на одной территории, территория почти потеряет государственнообразующий смысл. В этом случае группы людей, объединенные "своим государством", будут, подобно цыганам, путешествовать по всему миру, останавливаясь на месяц под Лондоном, на другой - где-нибудь на Конго, на третий - в Армении и т.д.

Для распространения информации ограничитель пространственной удаленности от чего-либо уже исчез (Интернет). Очередь теперь за физическими перемещениями больших групп людей. Если эти перемещения будут удешевлены на порядок и сделаны более удобными, например, посредством сети сверхскоростных магнитных дорог, не зависящих от погоды, а зависящих только от идеальной компьютеризированной, роботоуправляемой и многократно защищенной технической системы и корпорации, ее обслуживающей, то и здесь фактор пространства практически исчезнет.

Так что люди, садясь в поезд в Москве в 7 часов утра, в 8-30 оказываются в Каире или Мадриде - эдакое метро конца XXI века!

Во второй половине XXI века произойдет великая революция в передвижении. И все это, благодаря последним достижениям науки и техники, вполне реально. Дело лишь за революционным удешевлением энергии и дальнейшей миниатюризацией чипов.

"Транзитные государства", прежде всего преступные империи конца XXI века, станут сильным катализатором процессов корпоративизации, национализации и религиозного возрождения, т.е. породят мощную реакцию.

Но почему, несмотря на такую свободу, восторжествует тоталитаризм?

Потому что слишком много демонов вырвутся наружу. Человек просто потеряется, но не перед лицом свободы, а перед лицом бездны.

Порвутся привычные путы, привязывающие человека к месту, семье, государству, к учреждению, в котором он учится или работает, все придет в движение, возникнет множество дисбалансов, например, массовое перемещение людей вслед за теплой погодой, и, как следствие, обезлюдевшие зимой огромные города и, напротив, вавилонское столпотворение в них летом.

Ясно, что на весь этот хаос последует реакция, упорядочивающая и объединяющая. Реакция не будет примитивной, в духе луддитов - разрушителей машин. Эта реакция будет, скорее всего, в виде корпоративизации государств, в виде создания стройной системы и иерархии профессиональных и социальных групп, которые создадут для индивидуумов сложнейшие системы регламентации.

Как раз в тотальном контроле за выполнением правил и ограничений будет проявляться пугающая современного либерала тоталитарность, но основания правил и ограничений будут обоснованы, а не просто навязаны людям.

Высшей мерой наказания будет не казнь, и даже не тюрьма, а изгнание из корпорации. Изгнанному из корпорации придется отказаться от многих льгот и привилегий, он вряд ли будет принят в другую корпорацию, потому что принадлежность к ней должна зарабатываться и соответствовать личным способностям и знаниям. Изгнанный из корпорации человек может вести жизнь отшельника, обычного семьянина, члена клана или церковной общины, в конце концов он может творить поэмы или писать книги в надежде на признание его таланта, если талант есть.

Такая революция ждет, конечно, не нас и наших детей, но поджидает наших внуков и правнуков во второй половине XXI века.

Но причем здесь новое торжество католицизма?

Его новое предназначение в том, что ни корпоративное государство, ни клановость, как таковые, не смогут ответить на вызов великой революции свободы передвижения, если на Западе не возродится массовое движение к христианскому Богу, примерно так, как это произошло в XX веке в исламе.

Иначе корпорации так поделят мир, что рано или поздно начнется война всех против всех, а кланы превратятся в преступную машину, пожирающую людей.

Религия, чувство христианского единства, дадут людям Запада реальное общеобъединительное начало в условиях размывания национальных границ, корпоративного размежевания и отчуждения, разрастания раковой опухоли клановой преступности.

Протестантизм, ориентированный на воспитание "экономического человека", окажется слишком беден для того, чтобы понять, духовно освоить новое пришествие Средневековья. Православие окажется более адекватным, но его реакция по сравнению с католической запоздает на целый век.

Итак, базовой итальянской ценностью является не клановость, а соборность как замена идеи теократической монархии. Папа римский превратится в международного спикера, а не вселенского монарха.

Вот формула нового латинского духа: соборность - корпоративность - терпимость (баланс).

VIII. Эволюция русского духа

Но время принятия христианства было для Руси неудачным. Ведь национальный дух уже закоснел. Может быть поэтому христианство на Руси в первые века было скорее внешним явлением, чем внутренним законом. В таком эклектическом языческо-христианском состоянии Россия стала жертвой монгольского вторжения и завоевания.

Православие не смогло в то время привить на Руси органичные византийско-православные ценности самодержавия (в XII веке Русь фактически распалась на удельные княжества), соборности и христианского мистицизма.

Что же составляло сущность русского Духа в то время?

В основе русского Духа VII-XIII веков лежали ценности родовой общины, обожествленной природы великой русской равнины, представленной языческими богами, и ценность военной иерархии, воспринимаемой как государственная идея.

Христианство, принятое "не вовремя", нанесло удар по гармоничной языческой культуре (возникли многочисленные "перуновы заклятья"), вместо здоровой лесной, степной, природной сельской основы бытия попыталась утвердиться городская келейно-елейная сумрачная основа.

Церковно-славянский язык русской Библии несет отпечаток какого-то насилия над природой великого языка. Русский человек Древней Руси оставался живым и непосредственным, а церковная культура стала первым насилием над его Духом.

Несвоевременная и ускоренная христианизация Руси стала надругательством над его богами, изнасиловала его язык, но помогла утвердиться зачаткам русской самодержавной государственности и новых русских ценностей.

В XI-XII веках возникли довольно жесткие противоречия между властью и народом (власть христианская и считающая себя самодержавной, народ в основе языческий и природно-вольный), между городом и деревней (город у власти, народ в деревне).

Впрочем, с трудом, но христианство все-таки прививалось к живому русскому дереву, т.к. усложнение государственной, социальной и экономической жизни вело к естественному угасанию ценностей обожествляемой природы и простой родовой общины. Первая переходила в разряд несамостоятельной ценности, ведь задача покорения природы была решена как для народа, так и для отдельного человека, человек уже не боялся так зверя и природу, чтобы ставить их в центр своей жизни (а основные ценности - это одновременно и центральные проблемы бытия), обожествляя их лишь по инерции. Вторая также все больше включалась в сложные общественные отношения, уже совсем не регулировала поведение горожан и не полностью регулировала поведение деревенских жителей.

Поэтому христианство, внедренное на Руси в основном не тихой проповедью и примером, как в Западной Европе периода пяти "темных веков", а по-революционному насажденное княжеской властью, за два века прижилось, но прижилось как кривое дерево. Ему было далеко до гармонии византийской религии и имманентности латинской.

Наверно поэтому самодержавие на Руси не смогло утвердиться к моменту прихода монголов, несмотря на огромные усилия великих князей. Скорее всего оно было отторгнуто национальной культурой именно как виновник насилия, его источник и причина.

Поэтому Русь монголам досталась обессиленная внутренней борьбой, раздробленная и вступившая в большую русскую зиму. Причина тотального поражения не только в сокрушительном военном поражении и разорении, но прежде всего в том, что у Руси не хватило сил восстановиться, она не смогла и ассимилировать завоевателей.

Все здесь сошлось против Руси, кроме одного: монголы не были достаточно сильны и многочисленны, чтобы ассимилировать русских. Целый народ стал рабом, и время от времени, кроме регулярной дани, подвергался набегам, имеющим целью "пустить судорогу".

Церковь в это время как-то приспособилась к завоевателям, моля Бога за здоровье великих ханов, а великокняжеская власть лакействовала перед Ордой. Князья за честь считали участие в ханских походах друг против друга, часто становились инициаторами грабежей и разорений русской земли.

Но в конце XIV - начале XV веков большая зима закончилась, и из этой "зимы" Россия вышла не только с изменившимися границами, но и с новым национальным Духом, теперь уже истинно православным и христианским. Основные ценности нового национального Духа были наследием не только первых веков насильно внедренного православия, но и последних веков тотального насилия.

Самодержавие, как ценность, стало парадоксальным сплавом гармоничного византийского самодержавия и практики монгольского чужеземного правления.

Дикость, какое-то изощренное зверство российской власти, особенно в острые периоды борьбы "за идею", останутся в русской и мировой истории одной из черных запоминающихся страниц.

Приведу один из примеров этого чудовищного зверства русского самодержавия в пору его расцвета:

"Новгород и Псков были в большом страхе. В это время какой-то бродяга, родом волынец, наказанный за что-то в Новгороде, вздумал разом и отомстить новгородцам, и угодить Ивану. Он написал письмо как будто от архиепископа Пимена и многих новгородцев к Сигизмунду-Августу, спрятал это письмо в Софийской церкви за образ Богородицы, а сам убежал в Москву и донес государю, что архиепископ со множеством духовных и мирских людей отдается литовскому государю. Царь с жадностью ухватился за этот донос и тотчас отправил в Новгород искать указанных грамот. Грамоты действительно отыскались. Чудовищно развитое воображение Ивана и любовь к злу не допустили его до каких-нибудь сомнений в действительности этой проделки.

В декабре 1569 года предпринял Иван Васильевич поход на север. С ним были все опричники и множество детей боярских. Он шел как на войну: то была не только странная, но еще и сумасбродная война с прошлыми веками, дикая месть живым за давно умерших. Не только Новгород и Псков, но и Тверь были осуждены на кару как бы в воспоминание тех времен, когда тверские князья боролись с московскими предками Ивана. Город Клин, некогда принадлежавший Твери, должен был первый испытать царский гнев. Опричники по царскому приказанию ворвались в город, били и убивали кого попало. Испуганные жители, ни в чем не повинные, не понимавшие, что все это значит, разбегались куда ни попало. Затем царь пошел на Тверь. На пути все разоряли и убивали всякого встречного, кто не нравился. Подступив к Твери, царь приказал окружить город войском со всех сторон и сам расположился в одном из ближних монастырей. Малюта Скуратов отправился по царскому приказу в Отрочь-монастырь к Филиппу и собственноручно задушил его, а монахам сказал, что Филипп умер от угара. Иноки погребли его за алтарем.

Иван стоял под Тверью пять дней. Сначала ограбили всех духовных, начиная с епископа. Простые жители думали, что тем дело и кончится, но через два дня по царскому приказанию опричники бросились в город, бегали по домам, ломали всякую домашнюю утварь, рубили ворота, двери, окна, забирали всякие домашние запасы и купеческие товары - воск, лен, кожи и пр., свозили в кучи, сжигали, а потом удалились. Жители опять начали думать, что этим дело кончится, что, истребив их достояние, им по крайней мере оставят жизнь, как вдруг опричники опять врываются в город и начинают бить кого ни попало: мужчин, женщин, младенцев, иных жгут огнем, других рвут клещами, тащат и бросают тела убитых в Волгу. Сам Иван собирает пленных полочан и немцев, которые содержались в тюрьмах, а частью помещены были в домах. Их тащат на берег Волги, в присутствии царя рассекают на части и бросают под лед. Из Твери уехал царь в Торжок, и там повторилось то же, что делалось в Твери. В помяннике Ивана записано убитых там православных христиан 1490 человек. Но в Торжке Иван едва избежал опасности. Там содержались в башнях пленные немцы и татары. Иван явился прежде к немцам, приказал убивать их перед своими глазами и спокойно наслаждался их муками; но когда оттуда отправился к татарам, мурзы бросились в отчаянии на Малюту, тяжело ранили его, потом убили еще двух человек, а один татарин кинулся было на самого Ивана, но его остановили. Все татары были умерщвлены.

Из Торжка Иван шел на Вышний Волочек, Валдай, Яжелбицы. По обе стороны от дороги опричники разбегались по деревням, убивали людей и разоряли их достояние.

Еще до прибытия Ивана в Новгород приехал туда его передовой полк. По царскому повелению тотчас окружили город со всех сторон, чтоб никто не мог убежать из него. Потом нахватали духовных из новгородских и окрестных монастырей и церквей, заковали в железа и в Городище поставили на правеж; всякий день били их на правеже, требуя по 20 новгородских рублей с каждого, как бы на выкуп. Так продолжалось дней пять. Дворяне и дети боярские, принадлежащие к опричнине, созвали в Детинец знатнейших жителей и торговцев, а также и приказных людей, заковали и отдали приставам под стражу, а дома их и имущество опечатали. Это делалось в первых числах января 1570 года.

6 января, в пятницу, вечером, приехал государь в Городище с остальным войском и с 1500 московских стрельцов. На другой день дано повеление перебить дубинами до смерти всех игуменов и монахов, которые стояли на правеже, и развести тела их на погребение, каждого в свой монастырь. 8 января, в воскресенье, царь дал знать, что приедет к Св. Софии к обедне. По давнему обычаю, архиепископ Пимен со всем собором с крестами и иконами стал на Волховском мосту у часовни Чудного креста встречать государя. Царь шел вместе с сыном Иваном, не целовал креста из рук архиепископа и сказал так: "Ты, злочестивец, в руке держишь не крест животворящий, а вместо креста оружие: ты со своими злыми соумышленниками, жителями сего города, хочешь этим оружием уязвить наше царское сердце; вы хотите отчину нашей царской державы Великий Новгород отдать иноплеменнику, польскому королю Жигимонту-Августу; с этих пор ты уже не назовешься пастырем и сопрестольником Св. Софии, а назовешься ты волк, хищник, губитель, изменник нашему царскому венцу и багру досадитель!" Затем, не подходя к кресту, царь приказал архиепископу служить обедню.

Иван отслушал обедню со всеми своими людьми, а из церкви пошел в столовую палату. Там был приготовлен обед для высокого гостя. Едва уселся Иван за стол и отведал пищи, как вдруг завопил.

Это был условный знак (ясак): архиепископ Пимен был схвачен; опричники бросились грабить его владычную казну; дворецкий Салтыков и царский духовник Евстафий с царскими боярами овладели ризницей церкви Св. Софии, а отсюда отправились по всем монастырям и церквам забирать в пользу царя церковную казну и утварь. Царь уехал в Городище.

Вслед затем Иван приказал привести к себе в Городище тех новгородцев, которые до его прибытия были взяты под стражу. Это были владычные бояре, новгородские дети боярские, выборные городские и приказные люди и знатнейшие торговцы. С ними вместе привезли их жен и детей. Собравши всю эту толпу перед собой, Иван приказал своим детям боярским раздевать их и терзать "неисповедимыми", как говорит современник, муками, между прочим, поджигать их каким-то изобретенным им составом, который у него назывался "поджар" ("некоею составною мудростью огненною"); потом он велел измученных, опаленных привязывать сзади к саням, шибко везти вслед за собой в Новгород, волоча по замерзшей земле, и метать в Волхов с моста. За ними везли их жен и детей; женщинам связывали назад руки с ногами, привязывали к ним младенцев и в таком виде бросали в Волхов; по реке ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, которые всплывали. "Пять недель продолжалась неукротимая ярость царева",- говорит современник. Когда наконец царю надоела такая потеха на Волхове, он начал ездить по монастырям и приказал перед своими глазами истреблять огнем хлеб в скирдах и в зерне, рубить лошадей, коров и всякий скот. Осталось предание, что, приехавши в Антониев монастырь, царь отслушал обедню, потом вошел в трапезу и приказал побить все живое в монастыре. Расправившись таким образом с иноческими обителями, Иван начал прогулку по мирскому жительству Новгорода, приказал истреблять купеческие товары, разметывать лавки, ломать дворы и хоромы, выбивать окна, двери в домах, истреблять домашние запасы и все достояние жителей. В то же самое время царские люди ездили отрядом по окрестностям Новгорода, по селам, деревням и боярским усадьбам разорять жилища, истреблять запасы, убивать скот и домашнюю птицу. Наконец 13 февраля, в понедельник, на второй неделе поста, созвал государь оставшихся в живых новгородцев; ожидали они своей гибели, как вдруг царь окинул их милостивым взглядом и ласково сказал: "Жители Великого Новгорода, молите всемилостивого, всещедрого, человеколюбивого Бога о нашем благочестивом царском державстве, и детях наших, и о всем христолюбивом нашем воинстве, чтоб Господь подаровал нам свыше победу и одоление на видимых и невидимых врагов! Судит Бог изменнику моему и вашему архиепископу Пимену и его злым советникам и единомышленникам; на них, изменниках, взыщется вся пролитая кровь; и вы об этом не скорбите: живите в городе сем с благодарностью; я вам оставляю наместника князя Пронского".

Самого Пимена Иван отправил в оковах в Москву. Иностранные известия говорят, что он предавал его поруганию, сажал на белую кобылу и приказывал водить, окруженного скоморохами, игравшими на своих инструментах. "Тебе пляшущих медведей водить, а не сидеть владыкою",- говорил ему Иван. Несчастный Пимен был отправлен в Венев в заточение и жил там под вечным страхом смерти" (Н.И. Костомаров).

Оправданием и ограничением самодержавия стала другая базовая ценность - воля. Ее исторические явления - в русских смутах и великой русской революции XX века. С. М. Соловьев поможет нам понять, что такое русская воля:

"Вслушавшись внимательно в эту длинную и однообразную песню русского народа, которую он заводит от Киева и Царя-города и ведет через Волынь, Галич, Чернигов, Новгород, Москву к Казани, Астрахани и Сибири, мы видим ясно, что это народ, проживший восемь веков в одинаковых исторических условиях. Любимый образ фантазии певцов - это богатырь-казак, названия однозначащие. Как в X, так и в XVII веке русский мир был на Украине, как в X, так и в XVII веке человек, которому было тесно в избе отцовской, у которого "сила по жилочкам живчиком переливалась, которому было грузно от силушки, как от тяжелого беремени", отправлялся в степь-поле, где ему легко найти, на ком попробовать свою силу молодецкую Многое переменилось в государственном строю России с Х до XVII века, от времен ласкового киевского князя Владимира до времен великого государя царя Алексея Михайловича, всея Великие и Малые и Белые России самодержца, но удальцы по-прежнему шли в степь поляковать (от поле), на Дону образовалось большое военное братство удалых полениц (опять от поле), где каждому богатырю можно было набрать себе дружину и идти на подвиг. Таким образом, для народа была возможность через целый ряд веков петь свою песню на один лад, потому что содержание ее было живо перед его глазами; богатырь не умирал в казаке, и наши древние богатырские песни в том виде, в каком они дошли до нас, суть песни казацкие о казаках. Знакомый с этими песнями знает, что самое видное место между богатырями занимает Илья Муромец; он обыкновенно называется старым казаком и прямо донским казаком, атаманом донских казаков: "Помутился весь тихий Дон, помешался весь казацкий круг; что не стало у них атамана, что старого казака Ильи Муромца". Разбойники, испуганные его силою, просят его, чтоб взял их к себе в товарищи, в донские казачонки.

Молодой человек чувствует тяжкий груз силы, чувствует тоску по степи и говорит матери: "Ай же ты, государыня моя матушка! давай же прощеньице-благословленьице: поеду я во далече-далече чисто поле, хочу разгонять бурушка косматого, хочу поразмять своего плеча богатырского, опробовать силы-удали молодецкие. Долго ли мне жить во глупом во малом во ребячестве, ходить мне дома по улице широкие, с ребятами тешиться?" Пока молодой человек не вырвется в чисто поле, все он будет жить в глупом, малом ребячестве: от глупого ребячества до возмужалости нет переходного времени образования! Страшен бывал сильный человек, вырвавшийся прямо из глупого, малого ребячества на полную волю, в чистое поле, и начавший разминать свое плечо богатырское. Песни превосходно изображают нам эту расходившуюся силу, которая не сдерживается ничем; эти поэтические изображения объяснят нам не одно явление не только в древней, но и в новой нашей истории, которая не могла разом отрешиться от старых условий. Илья Муромец, рассердившись, что его не позвали на пир, стреляет по божьим церквам, по чудным крестам и отдает золоченые маковки кабацкой голи на пропив, хочет застрелить князя Владимира с княгиней. Когда Василий Буслаев расходился в бою с новгородцами, то не пощадил крестного отца; мать, чтоб унять расходившегося богатыря, заходит сзади и падает на плеча могучие; богатырь говорит ей: "Ты, старушка лукавая, толковая! умела унять мою силу великую, зайти догадалась позади меня. А ежели б ты зашла впереди меня, то не спустил бы тебе, государыне-матушке, убил бы заместо мужика новгородского".

Богатырь-казак представлял противоположность оседлому земскому человеку, занимающемуся мирным промыслом. Богатырь-казак, которому было грузно от силушки, как от тяжелого беремени, не мог по этому самому успокоиться, должен был находиться в беспрестанном движении, подвигах, он гуляет из земли в землю. Богатырь-казак может жить только в широкой степи, в городе он жить не может: "Отправлялись тут могучие богатыри что на поле, на Куликово. Ведь в Киеве-то нельзя им жить; разгуляются, распотешатся, станут всех толкать; а такие потехи богатырские народу было не вытерпеть, которого толкнут - тому смерть да смерть". Богатырь-казак не мог быть в городе и воеводою: "Не дай, господи, делати с барина холопа, с холопа дворянина, из попа палача, из богатыря воеводу".

Земский человек работает, богатырь-казак гуляет по широкому полю, полякует; но с понятием о гулянье было необходимо связано понятие о зеленом вине, о цареве кабаке, и степной богатырь-казак был очень хорошо известен древнему русскому человеку, известен как записной гуляка, охотник до зелена вина. Илья Муромец, самый почтенный из богатырей, пьет в кабаке вместе с голями кабацкими.

Наконец, сила перестает по жилочкам живчиком переливаться, от нее уже не грузно более, как от тяжелого беремени, богатырь-казак стареет. Приближается смерть, суд, надобно будет расплатиться за то, что смолоду было много бито, граблено, надобно душу спасти, средство к тому - монастырь. Молодые смеются над старым богатырем-казаком: "Пора ти, старому, в монастырь идти!" И беда старому, если пропустит эту пору, встретится в чистом поле с чудовищем, которого не осилит, это чудовище-смерть; он замахнется острой саблею, но рука застоится в плече, не согнется, сабля выпадет из руки; тщетно взмолится богатырь, чтоб смерть дала сроку хоть на три года, хоть на три часа, чтоб имение по церквам разнести, золоту казну по нищей братии; смерть ответит: "Не дам я тебе сроку: твое имение неправедное, золота казна не заработана, и твоей душе не будет помощи". Зашатается богатырь на добром коне и упадет -на сыру землю".

Воля в русской культуре заняла место византийской соборности, которая так и осталась заглохшим начинанием XVI-XVII веков, не осуществившейся мечтой русских мыслителей последующих веков.

Наконец, третьей базовой ценностью стало терпение, приспособляемость к любым социальным и политическим институтам, к любым соседям. Эта ценность является почти антиподом западной терпимости, так как та направлена на преобразование мира под католической доктриной, через нахождение баланса, нулевой равнодействующей действующих в обществе сил, то есть терпимость активна, деятельна, созидательна, направлена вовне.

Терпение пассивно, его цель собственное приспособление под внешние условия, приспособление поведения человека и общины к чужеродным ему институтам государства и социального устройства, к инородному окружению.

И даже не приспособление, а уход, вот более точное слово. Как во время ига, русские при приближении монголов бежали в леса, так и во времена самодержавия русские "убежали" - уступили власть иностранцам: грекам, немцам, французам.

И делали это не по трусости и неразумению, а по глубокому презрению к должностям и деньгам, презрению, обратной стороной которого была черная зависть. Ведь и сейчас зачастую главная цель "новых русских"- как можно быстрее и эффектнее промотать состояние, пустить его на ветер. Дело опять не в неумении удержать, а в подсознательном презрении к богатству, ставшему карой божьей для их предков во время ига.

Стоило тогда только чуть разбогатеть - тут как тут являлся татарин за данью. Первые цари продолжили эту традицию, не дав никакой защиты частной собственности. Иван Грозный, чтобы отобрать имущество Церкви, даже временно отказался от престола, поставил на свое место марионетку - Казанского царька, его руками отобрал у Церкви имущество и потом героем и защитником вернулся на трон, но, конечно, имущество не вернул.

Вот византийская хитрость и монгольское хамство - в едином организме! Ужас ситуации не в поведении Грозного, а в том, что русское общество принимало это как должное и даже восхищалось этим.

Русское терпение - это бегство, уход. Это и вынужденное переселение народа в новые сферы деятельности, не только уход старообрядцев в леса, уход крепостных в казаки, уход в покорение Сибири, но и уход в Бога, уход в черта, уход в авторскую и уголовную песню.

Русский Дух научился уходить от всесильного государства, находить свою свободу. Но когда государство теряло свою агрессивность, русский народ захватывал освобожденные им территории, но не для созидательной работы, а для разрушения.

Слишком дисгармонична вся система российского бытия после ига, поэтому здесь возможны только два устойчивых состояния, а именно крайний деспотизм или анархия. Пребывая в середине, российская система находится в точке неустойчивого равновесия.

"Уход" как русская сверхценность похож на византийский мистицизм, тем более, что путь к Богу был для русских главной дорогой ухода. Поэтому эту ценность можно назвать ценностью Святой Руси. Сутью русского православия, каким оно сложилось после XIV века, было умиротворение человеческого духа с собой и с миром, спокойное непубличное служение Богу и людям преподобного Сергия Радонежского.

В единении с Богом в Церкви, молитве - сама жизнь русского Духа. Практически повсеместно в XV-XVIII веках соблюдались жесткие требования поста, была распространена искренняя благотворительность и жертвенность. В идеале Святой Руси источник русского терпения и главный адрес ухода (другой - в волю вольную).

В самодержавии Россия нашла форму существования на великой равнине, всегда бывшей перекрестьем потоков великих переселений. Эта машина способна была сохранять целостность государства и независимость народа, но тяжелой пудовой гирей висела на его шее. В воле нашел себя русский индивидуализм: "гуляй пока сила, потом замаливай грехи".

В Святой Руси русские нашли общинный идеал, источник любви и энергетической подпитки. Самое страшное преступление Петра I - это указ, принуждающий священников доносить на людей, перед ними исповедовавшихся. Это был яд для Святой Руси, разложивший ее в XVIII-XIX веках. Конечно, дело не столько в царском указе, сколько в фатальном российском принципе, когда власти "всё можно".

Поэтому в XX веке православия уже не было, был мертвый церковный механизм, не способный предотвратить осквернения оптинского храма Смарагдовым и осквернения самодержавия Распутиным, а затем большевистский эксперимент, завершившийся "безбожной пятилеткой" (дальше была война, оздоровившая русское общество, и началось угасание большевизма). У русских остались только воля и самодержавие, родившие чудовищный режим самоуничтожения во имя мировой революции. Итог закономерен - крах.

Что же дальше? Придет ли Россия к православному идеалу органичного самодержавия, соборности и восстановит ли идеал истинной Святой Руси? Насколько этот идеал будет соответствовать раскладу сил в конце XXII века? Какие бури пронесутся над русской землей в XXI-XXII веках?

Вспомним о новом латинском идеале. Это корпоративность, соборность, терпимость. Профессиональные корпорации станут очень могущественными во всем мире. Если это так, то и Россия не останется в стороне и примет этот взгляд на государство. Если соборность будет принята как ценность и западным христианством, то восточному , идущему к нему все время, как говорится , сам Бог велел. Наконец, каковой будет третья русская базовая ценность? Воля-вольная? Святая Русь? Терпимость?

Корпоративность придет на смену самодержавию. Соборность успешно заменит ценность "Святой Руси", может быть, став идеей Святой Руси, но не пассивно-успокаивающей, лечебной и компенсаторной, а активной и политически действенной, объединяющей корпоративное государство не террором и тотальным контролем сверху, а "гармоничным тоталитаризмом", активной общинностью и религиозной демократией.

А судьба "воли" по-прежнему не определена. Что ее может заменить? Ценность экономической свободы, ценность политической свободы, соответственно идеал "экономического" и "политического человека"? Но в идее корпоративности уже содержится идея экономического индивидуализма, политический индивидуализм вытесняется идеей соборности. Т.е. индивидуализм уже представлен или "опротестован".

Чего же не хватает? Может ли общество ограничиться только соборностностью-корпоративностью? Или эти идеалы незаметно содержат в себе тот самый третий? И, все же, куда денется воля-вольная? Неужели исчезнет?

Чтобы ответить, надо подробнее проанализировать это феномен. Мы говорим о воле как другом полюсе полного государственного порабощения, но, с другой стороны, сама "вольность" народа приводила к жестокой политической реакции.

Воля - это относительность любых моральных запретов для личности. Это и болезненная реакция раба, сбросившего цепи и растерявшегося перед неожиданной свободой, это торжество темных, звериных начал в душе.

Но все это частности. Воля - это не только свобода, но и власть, это как поет Лидия Русланова - "я опущусь на дно морское, я поднимусь под облака" - буйство внутренней стихии. Здесь наверное и суть.

В отличие от свободы, более разумной, чем душевной, часто дисциплинированной и холодной, но чаще красивой и свежей, как вечная Ника Самофракийская, воля - это буйство стихии, а не свежий ветер, это океан страстей, а не спокойная речная зыбь разума.

Русские умеют жить "в воле". Кто еще? Не знаю. Но плыть в бушующем океане неразумно. А если океан успокоится, то и душа тоже? Ведь обратная сторона воли - это рабство, а ее результат часто разрушителен.

Боюсь, что воля еще "наломает дров" в XXI веке и это будет заключительный аккорд завершающегося цикла новой русской истории.

Что же придет ей на смену? Что-то китайское? А что китайское? Путь Дао? Храм Конфуция? Может быть, потоки китайских и индийских переселенцев станут особой проблемой России и она найдет путь к их ассимиляции с помощью этой третьей идеи?

Характерно ли для всей православной культуры такое явление, как блуждающий авторитет Христа или это только признак русского православия? Что такое блуждающий Христос? От чего так получается? Почему в католицизме Христос не блуждает?

В католицизме Христос действительно сидит на сияющей вершине по правую руку от Отца, у него на "посылках" Святой Дух как и у Отца. На вершине места мало - блуждать некуда.

В православии Христос только номинально на вершине, а раз не на вершине, то может быть в разных местах, и, поскольку он несет личностное начало, а личностное начало в культурах Отца принижено, то возникает приниженность и Христа, но не только приниженность, но и зависимость его положения от самого субъекта. В такой культуре место Христа не установлено обществом, каждый помещает его там, где его видит.

Поскольку главная роль Христа - это спаситель, заступник перед Богом, защитник от дьявола, то Христос неизбежно, во-первых, близок к униженному человеку, во-вторых, выполняет посредническое служение, как на небе, так и в преисподней (что-то вроде "челночной" дипломатии).

В апостольском символе веры Христос после своей смерти на кресте опустился в ад. "Блуждание" Христа отражает недостаточную зафиксированность его авторитета в общественном сознании, а также его роль посредника человека с небесными сферами и преисподней. Следовательно, "блуждание" Христа - это характерная черта православия как такового, а не только русского православия.

Но в русской культуре диапазон его блуждания максимален, это действительно все пространство между Богом-Отцом и дьяволом, между "дном морским и облаками".

Но что такое Христос, находящийся рядом с дьяволом?

Это Христос, оправдывающий злодеяния Ивана Грозного как деяния самого Бога (разрушение Новгорода как разрушение Содома). Причем не только в глазах Грозного (безумцы есть во всех обществах), но в глазах большей части общества, ведь очень многие русские в то время воспринимали гнев царя как гнев божий, считая его справедливым. Это эпизод в описании былинного казака, когда тот чуть мать свою не зарубил и не сделал это только потому, что она подошла сзади. Это дьявольское проклятие патриарха Пимена благочестивому царю Алексею и его роду за то, что тот защитил свое царское достоинство от его притязаний. Это черная злоба современных черносотенцев, которые в любом непонятном для себя явлении видят пришествие Антихриста, а на самом деле лишь видят отражение себя в своем Христе.

Российская ненормативность (незакрепленность авторитета) Христа, в отличие от католической нормативности и протестантской сверхнормативности, рождает ту самую волю и, если православие останется религией русских в новом цикле истории, то и воля должна остаться в качестве основной ценности.

Но может быть произойдет реформация православия подобно реформации католицизма?

Возможно, но реформация эта будет не индивидуалистической реформацией, а общинной революцией.

Церковный язык станет нормальным живым русским языком, ритуал упростится, но символ веры останется прежним. Россия избавится от старого Перунова заклятия, от гнилостных интонаций своего православия, сделав его радостным и гармоничным.

Россия преодолеет и последствия ига, избавившись от идеи и комплексов своего беспощадного ханского самодержавия. Россия, по-видимому, создаст синтез ценностей Святой Руси и воли-волюшки, обратив его к Богу.

И все-таки, не получается сформулировать достаточно обоснованное и интуитивно теплое предположение о формуле национального Духа русских в третьем тысячелетии. Поэтому сделаем заход не от латинской формулы Духа и не от Троицы, а от предполагаемого хода русской истории в XXI-XXII веках.

Обосновывая латинскую формулу, я предположил, что основным историческим событием второй половины двадцать первого века станет устранение фактора географической удаленности в перемещениях больших групп людей. Будут созданы сверхскоростные и сверхнадежные транспортные средства общего пользования (что-то вроде магнитных "железных" дорог, уложенных в трубу, которые позволят очень быстро развивать скорость, превышающую звуковую в несколько раз).

В отличие от авиационного, этот вид транспорта не будет зависеть от погодных условий, станции будут похожи на станции метро, но будут находиться над землей, причем непосредственно в городах и поэтому по доступности будут скорее похожи на обычные сейчас автобусные остановки. Этот вид транспорта будет удобен и безопасен, не только из-за бесконтактного способа перемещения в магнитных полях, но и из-за системы многократной защиты, в том числе и от террористических актов.

Корпорация работников Большой Трубы (так условно назовем этот вид транспорта) станет в первой половине XXII века самой могущественной профессиональной корпорацией в мире, чем то вроде Газпрома в современной России, будет одной из немногих транснациональных корпораций, "объединивших" мир в начале XXII века.

Следствием этой технической революции станет отрыв не только отдельных групп людей, а всего общества от территорий, быстрое размывание государств. Представьте себе такие возможности: человек, и не только человек, а семья и не только семья, а целый коллектив (команда, большая группа фанатов, даже толпа, захваченная какой то идеей) утром садится в этот или следующий за ним поезд и через час-другой оказывается в любой точке земного шара, и так она может жить постоянно (транспорт очень дешев).

Человек может жить в городе Уральске (Казахстан), работать в Москве или в Стамбуле, вечером развлекаться в Риме или Шанхае, ну а по выходным ездить на дачу где-нибудь в Калифорнии или Австралии. Фантастика? Да, но научная. Интернет тоже фантастика, но реализованная.

Произойдут и два других глобальных события. Это резкое удешевление энергии еще в первой половине двадцать первого века, в том числе из-за создания термоядерной электроэнергетики (еще одна сверхкорпорация двадцать второго века) и тотальная компьютеризация и автоматизация экономики, которая, практически ликвидировав рабочие места во многих отраслях и сферах экономики, сделает производственный и организованный труд не всеобщей необходимостью, а делом избранных: предпринимателей, талантливых инженеров, экономистов, менеджеров, в общем, творческих и активных людей. Количественно здесь будет работать не более 10% трудоспособного населения. Еще 10% будут их обслуживать: секретари, охрана, "поднеси-принеси" и т.д.

Другая часть активного населения будет работать в сферах обслуживания многообразных личных потребностей, там, где компьютер не сможет предоставить полноценную услугу, прежде всего в сферах, где нужна душевность и теплота, а не точное и дешевое выполнение каких-то функций. Это, например, гостиничный и ресторанный бизнес, хотя даже женские парикмахеры постепенно "вымрут", так как робот будет делать прически лучше и быстрее. Это деятельность, основанная на творческом самовыражении человека, просто мастеровитости и личностной уникальности: музыка, живопись, организация массовых театрализованных представлений и игр, которая станет одной из самых доходных и больших отраслей, так как жизнь многих людей превратится в сплошной карнавал, это тысячи других "добрых услуг". В этих сферах будет трудиться еще 25-30% трудоспособного населения.

20-30% будут трудиться в архаичных отраслях менее развитых стран, таких как Индия. Еще 5% станут профессиональными политиками, духовниками, монахами, пасторами и лидерами общин. Оставшиеся 15-25% станут бездельниками, бродягами, люмпенами, вечными студентами и профессиональными преступниками, охотящимися за доходами устроенной половины человечества.

Консервативная реакция на разрушительную свободу перемещения будет очень сильна. Ранее я уже писал о торжестве мягких форм тоталитаризма, который будет "казнить" людей не физически, а наказывать их изгнанием из корпорации.

Консервативная реакция в первой половине XXII века проявится не только в жесткой и повсеместной корпоративизации, опасно разделяющей народы, и не только в торжестве соборности, основанной на небывалом росте авторитета и влияния религиозных общин, особенно среди менее благополучной и некорпоративной части общества, но и в росте значения территорий, прежде всего национальных. В разных странах возникнут большие организации и политические движения, которые начнут бескомпромиссную борьбу против пилигримов, вплоть до того, что за ними начнут охотиться. Кое-где вернутся к разрешительному режиму на въезд.

Поэтому национальные территории, быстро размываемые во второй половине XXI века, в первой половине XXII века вернут себе суверенитет.

"Зимняя" Россия окажется в группе стран, наиболее пострадавшей в XXII веке от революции ускорения передвижения. Социальная структура здесь станет очень жесткой и дисгармоничной. Небольшая преуспевающая корпоративная элита будет жить в охраняемых и изолированных "царских селах", практически полностью отказавшись от контактов с местным населением. Их работа будет происходить в "царских селах" и на охраняемых объектах, а жизнь в - Европе, Америке, Японии, Китае.

Не будет силен и многочисленен свой "средний класс", так как и здесь господствующее положение займут не русские, а китайцы и индийцы, живущие в своих странах и работающие вахтовым методом понедельно-помесячно в России. Но в первой половине XXII века многие из китайских и индийских челноков осядут в России.

Самым многочисленным классом станет класс люмпенов и бродяг. Но, по законам контрастного общества, очень сильным и многочисленным, гораздо многочисленней и увесистей, чем на Западе, станет и класс монахов, бродячих и оседлых, а во второй половине XXII века этот класс станет центром начинающегося духовного возрождения России. В это время Россия начнет подымать соборную политическую систему, заставит корпорации открыться для российского общества, как пылесосом втянет в себя китайские и индийские духовные ценности.

Третьей русской ценностью все-таки останется воля, иначе русскому духу не вместить всего того духовного богатства, которое придет на его землю вместе с великим переселением восточных народов, иначе ему не удастся сохранить баланс между разнородными культурами, заселившими русскую землю, иначе он сам утонет в этом океане.

Если русские примут ценность мистического христианства, мечтательной Святой Руси, то неизбежно уйдут во внутреннюю эмиграцию, так как их церковки и иконы, их Софийский, воспаряющий в небо храм будут чужды гулкой душе мусульманина и семейно-уездной душе китайца. Да и все это - далекое византийство.

Зато душа казака - это душа чистого поля и тихого Дона, душа русской природы, которую поневоле должны принять те, кто добровольно переселится в Россию. Это душа человека, открытого любой неожиданности, как хорошей, так и плохой, ведь ни поле, ни река не защитят его, но не защитят и от него.

Когда-то в казаке слились монгол и русский, так и в XXII веке произойдет новый синтез - синтез русского и китайца, но произойдет это на русской земле и потому на русской основе. Китайцы подарят русским свой уютный китайский храм, который займет в его душе место великой Софии и ограничит крайние проявления его воли теплыми рамками семейной или братской общины.