- Миш, ты чего затих? Опять за компьютером, что ли? - донесся из кухни голос жены.
- Нет. Письмо от матери читаю. Целый день в кармане протаскал, только сейчас вспомнил.
- Что пишет? Как там наша Иннуля? - Марина подошла и устроилась рядышком, заглядывая в лист, неровно вырванный из школьной тетради. Буквы нестройными рядами опускались к краю страницы, прижимаясь друг к другу, чтобы поместиться на строке.
- Ничего особенного, если не считать... впрочем, читай сама.
"Здравствуйте, мои родные, Мишенька и Марина. Жду не дождусь вас. Когда отпуск-то? Инночка по вас скучает. Всё спрашивает, когда папа с мамой приедут? Молоко она пьет, а сперва отказывалась, не заставить. А у нас беда. Два раза нашу сараюху вскрывали. Один раз крольчиху украли и пять кролей маленьких. В другой раз, я и замок поменяла, половину курей унесли. Миша, ты бы привез нам на лето Хана. Ты писал, что он вырос очень большой и ест много. Ничего, прокормим, зато сторож будет надежный. Ни один воришка не сунется. У нас всё хорошо. Дед ходит на озеро, рыбу носит. Приезжайте. Погода хорошая. Давно такого теплого лета не было. Ждем вас и крепко целуем.
Ваша мама, Евдокия Андреевна и внучка моя любимая Инночка".
Марина сложила листок вдвое и запихнула в разорванный конверт.
- Ну, так что решил, едем или нет?
- Давно решено. Ребенок ждет, да и старикам надо помочь по хозяйству. Только вот с Ханом не знаю, как быть?
- Оставь у брата, как в прошлом году.
- Что у брата - камера хранения? Возьмём с собой, - окончательно определился Михаил. - Мать просит привезти, и дочка обрадуется... Хоть нелегко ему придется - путь неблизкий.
Из второй комнаты послышались цокающие по паркету шаги приближающегося Хана.
- Услышал, что про него говорят... Пришел, Ханушка, - Марина потрепала огромную голову с подрезанными ушами. Хан посмотрел на Михаила, потом на Марину. В его взгляде таился вопрос: "Ну, что, поедем или как?"
- Готовься, брат, к путешествию. Через неделю приступишь к работе сторожем ...Место, - скомандовал Михаил.
Хан мотнул головой, как будто понял, о чем ему сказали, на самом деле, уловил только знакомую команду - "место". Он неторопливо развернулся, чтобы не задеть стоящий неподалеку стул и отправился на свою мягкую подстилку, сшитую из старого одеяла.
Хозяин вечером выйдет с ним на прогулку, а пока можно немного подремать, посмотреть чудные сны. Во сне происходило то, что с ним никогда не случалось наяву, и о чем он не мог знать. Ему снились овцы, которых он горожанин в глаза никогда не видел, снились волки и его предки - среднеазиатские алабаи, дерущиеся с волчьей стаей. И он принимал участие в этих схватках: добравшись до горла, рвал клыками вонючую шкуру, и на заснеженные камни проливалась черная волчья кровь. Битва продолжалась до тех пор, пока свист пастушьего бича, разрезающего воздух, заканчивался звенящим хлопком. Хан вздрагивал и просыпался.
Обходя знакомый сквер, где он гулял с хозяином вечерами, а с хозяйкой по утрам, Хан ни с кем не знакомился. Таксы, болонки, чихуахуа и прочая мелюзга его не интересовали. Если навстречу попадался ротвейлер или бульдог, хозяин слегка дергал поводок и подавал команду - "Нельзя". Хан даже не рычал в ответ на злобный лай рвущегося в бой недоумка. Он шел, не сбиваясь с ритма, обдав презрительным взглядом пустобрёха. Хан знал, что здесь он самый сильный. Сильнее его был только хозяин.
Ни собаки, ни люди его не интересовали. Только хозяин повелевал им. Конечно, он подчинялся и хозяйке, и маленькой девочке, их дочери, но их слушался сам хозяин. Он был немногословен и редко гладил Хана по лобастой голове и трепал мягкие брыли, за которыми прятались крепкие зубы с убойными клыками. Этими зубами он мог перегрызть толстую палку за считанные минуты. Окрас его был не броским, но элегантным: бледно-рыжый, с белыми пятнами на боках и груди и белыми "носками" на лапах. Его нельзя было назвать пижоном, но стать чувствовалась.
Хан любил играть и хорошо понимал команды хозяина, которые исполнял с удовольствием. Ему были знакомы не только слова, но и жесты. Он слушал и внимательно следил за руками хозяина. Хан знал по именам всю свою "стаю". Когда Марина громко звала мужа, готовя что-нибудь на кухне: "Миша. Помоги мне! Достань с верхней полочки большую кастрюлю", - Хан подходил к хозяину. Он знал, что хозяин - Миша. Он смотрел на него, и ждал, что же будет делать Миша. А Миша нехотя шел на кухню, и Хан - вместе с ним.
"Тебя звали? - На вопрос хозяина Хан отвечал коротким лаем. - Ну, тогда иди, доставай кастрюлю".
Марина возмущалась: "Куда ты с собакой?! От нее шерсть. Я тебя просила, а не Хана".
Хан слышал своё имя - уши его вздрагивали, и он тихонько вилял купированным хвостом. "Место", - и Хан послушно возвращался на подстилку, в ожидании прогулки.
Городские прогулки разнообразием не отличались. Иногда хозяин брал с собой Хана и выезжал за город. Свернув на просёлочную дорогу, где машины встречались редко, он выпускал Хана, а сам ехал с небольшой скоростью. Пёс бежал рядом, не отставая. Правда, его раздражали запахи выхлопных газов, и он старался находиться сбоку от машины, а не сзади. Постепенно его лапы сделались жесткими и сильными, сердце работало как хороший мотор, и он мог бежать так несколько километров.
Пришло время отправляться в деревню.
Михаил погрузил в багажник своего старенького "Опеля" необходимые вещи и сумки с продуктами. Марина села рядом, а Хан развалился на заднем сиденье. В пути пёс попытался поменять своё положение и сесть, но его морда едва не уткнулась в затылок хозяина, которому жаркое дыхание на своей шее было совсем не к чему. Получив щелчок по носу, Хан с трудом повернулся на сиденье, обиженно уткнул голову в лапы и задремал.
Через пару часов в машине стало душно. Михаил остановился и выпустил пса прогуляться. Хан в один прыжок перепрыгнул канаву и скрылся за пыльными придорожными кустами.
- Хан, не убегай далеко. Мы скоро поедем, - Марина опустила заднее стекло. - Псиной пахнет.
- Ты что, с ума сошла, - неожиданно рассвирепел Михаил, - не псиной, а Ханом.
Сделав свои собачьи дела, пёс быстро вернулся к машине, и они продолжили путь.
Вечерело. На одном участке, где был снят старый асфальт, а новый еще не положен, Михаил не успел сбросить скорость и на стыке "Опель" сильно подбросило. Хан слетел с сиденья и, если бы расстояние до водительского кресла позволяло, то непременно оказался бы на полу. Он ударился головой о спинку сиденья и тихонько заскулил.
- Ну, что там еще?! - Михаил повернулся назад и непреднамеренно сильно нажал на педаль газа. Педаль заклинило - машина рванула вперед и, когда он убрал ногу с педали и перекинул ступню на тормоз, было уже поздно: "Опель" на скорости влетел под "Камаз", идущий впереди.
Очумевший от неожиданного удара водитель "КАМАЗа" ударил по тормозам так, что задымилась резина. Грузовик развернуло и юзом понесло в кювет. У самого края машина остановилась. То, что шофер увидел, выпрыгнув из кабины и забежав за груженый щебнем кузов, повергло его в шоковое состояние. Он зачем-то схватился за бампер "Опеля", пытаясь вытащить его из-под "КАМАЗа". Тонна искорёженного металла не поддавалась. Потом до сознания дошло, что нужно срочно вызвать "Скорую помощь". Остановились несколько любопытных водителей. Кто-то позвонил в МЧС и в ГИБДД.
Первыми приехали МЧСники. Пока они доставали и разрезали специнструментом машину, чтобы достать тела, подъехали гаишники и "Скорая".
Мужчина и женщина уже не подавали признаков жизни - врачи констатировали смерть.
Прошел год. На месте трагической аварии, недалеко от обочины дороги стоял простой деревянный крест с выгоревшим на солнце бумажным венком. В стеклянной банке сиротливо притулился увядший букетик полевых цветов.
Всего-то с десяток километров оставалось до деревни. Старики напрасно ждали в тот день родных, сына и невестку. Через два дня в деревню приехал старший брат Михаила, их сын. Он не знал, как сообщить страшную новость, как не убить стариков этим известием. Маленькую Инну он взял в свою семью - удочерил, а брата и Марину похоронил на городском кладбище.
Евдокия Андреевна с мужем сильно горевали, но навещать могилку сына и невестки часто не могли: до города путь не близкий - двести километров. А вот к памятному кресту приходили не редко.
Про Хана никто не вспоминал, до собаки ли. Может быть, увезли на свалку вместе с раскореженной машиной или в канаву скинули.
Хан выжил, по чистой случайности. Его выбросило через вырванную заднюю дверь. От сильного удара он потерял сознание, но то, что он упал в яму с водой - спасло его жизнь. Когда на шоссе уже никого не было, он очнулся, выполз из грязной лужи и попытался отряхнуться, но от страшной боли пронзившей всё тело взвыл и опустился на землю. Лапы были целы, и Хан пополз к дороге, до нее было не больше пяти-семи метров. Он полз, и из разодранного о ветки бока тянулась кровавая полоса. Старенького "Опеля" на дороге не было. Значит, хозяин уехал, а его почему-то не взял. Изредка проносились чужие машины с включенными фарами. Хан с трудом дотянулся до раны и стал зализывать ее пересохшим языком, чувствуя солоноватый вкус крови. Он лежал у обочины пока совсем не стемнело. Постепенно автомобильный шум затих, пес отполз за ближайший куст и задремал.
Всю ночь он не спал, ждал: скоро приедет машина, выйдет хозяин и позовет его. Темное августовское небо сыпало звезды. Луна стояла высоко, и Хану хотелось завыть, глядя на желтое пятно, но он только заскулил по-щенячьи, брошенный и одинокий.
Наконец наступило мглистое, холодное утро. Рана на боку уже не сочилась и ребра болели не так сильно. Хан умылся: вылизал, где мог, грязный живот и лапы и снова улегся ближе к дороге, чтобы хозяин увидел его, когда будет проезжать мимо.
На шоссе кроме черных тормозных следов от "КАМАЗа" ничего не осталось. МЧСники из брандспойта смыли битые стекла и крошево автомобильных деталей.
Хан не понимал, почему его выкинули из машины. Он спокойно лежал на заднем сиденье и ничем не досаждал хозяину. Хотелось есть и пить. Марина за всю дорогу дала ему один кусок колбасы. Он сильно пах Мариниными духами, но Хан съел его, чтобы не обижать хозяйку. Сейчас о колбасе можно только мечтать. Пёс жадно лакал из мутной лужи, притупив немного голод.
Целый день он пролежал у дороги. Ближе к вечеру остановилась машина, и какая-то сердобольная женщина принесла ему на пластиковой тарелке горку гречневой каши.
Боясь подходить к большой собаке близко, она оставила тарелку неподалеку и, оглядываясь назад, поспешила к машине. Хан очень хотел есть. Он приблизился к тарелке, понюхал то, что он не ел даже щенком и отошел в сторону. Когда машина скрылась, он всё-таки съел эту кашу, быстро глотая, чтобы никто не видел этого позора: алабаи кашу не едят.
На третий день он впервые убежал далеко от дороги на заброшенное колхозное поле и ловил там полёвок - какое-никакое мясо. Боль в ребрах прошла. Иногда он бежал по обочине дороги за какой-нибудь стремительно мчавшейся машиной, вспоминая свои тренировки с хозяином. Но машины ехали слишком быстро, Хан пробегал не больше ста метров, силы покидали его, и он возвращался на место.
Однажды Хан долго сопровождал трактор с прицепом, перевозящий гору пахучего сена. Трактор свернул на проселочную дорогу и остановился. Из кабины неспешно вышел тракторист. В боковое зеркало он видел бегущую за прицепом собаку. Она не была похожа на дикую дворнягу.
- Откуда ты такой взялся? Сбежал или потерялся? - размышлял вслух тракторист, разглядывая остановившегося чуть в стороне пса.
Хан тяжело дышал от трудной гонки. Он не понимал, о чём говорит этот человек, но его голос был спокойный ровный и не таил никаких угроз.
- Давай, за мной ... в деревню. Там тебя пристроят сад или огород сторожить. Надёжная охрана будет.
Тракторист справил свои дела и поехал дальше, надеясь, что собака побежит за трактором. Эта просёлочная дорога вела в деревню, где жили родители Михаила.
Хан постоял в нерешительности: бежать ли по тяжёлой, в колдобинах и ямах с водой после прошедших дождей, дороге или вернуться на своё место? Конечно, он не мог далеко убегать от шоссе: а вдруг хозяин вернется, а его нет. И он потрусил обратно.
...Через неделю к месту аварии приехали какие-то люди и вынесли из кузова "Газели" деревянный крест. Хан убежал от незнакомых подальше, спрятался за кустами и наблюдал за их работой. Крест вкопали недалеко от дороги на взгорке.
- Ну, вот Андреевна, готово. Простоит сто лет, - высокий мосластый мужик в вылинявшей спецовке вытер лопату о траву и перекрестился. Другой, помогавший ему, молча, снял шапку.
Евдокия Андреевна поправила платочек на голове и губы ее задрожали.
- Спасибо тебе, Федя. В город ездить часто не смогу, а сюда приползу... Хоть и нет здесь моего дорогого сыночка и невестушки, да может души их рядом где-то витают.
Она протянула своему односельчанину венок из бумажных цветов.
- Веночек-то приспособь на крест... как у людей, чтобы, - попросила старушка.
Анатолий повесил венок и отошёл в сторону. Евдокия Андреевна, тихо плакала. Прощаясь, она трижды перекрестилась и припала губами к деревянному кресту.
Когда машина уехала, Хан осторожно приблизился к этому непонятному сооружению, обнюхал следы и крест, но ничего знакомого не уловил - запахи были чужие. И только от венка, который долго держала в руках Евдокия Андреевна, шел, как будто знакомый, тревожащий запах.
В деревню Хана привозили, когда он был малышом. Его щенячья память не запомнила образы стариков, не сохранила тех запахов.
Несколько раз Хан видел старушку, которая приезжала в первый раз. Она не редко появлялась не одна - с седовласым стариком. Когда Хан увидел старика, издали тот показался ему похожим на хозяина. Нервная дрожь пробежала по его спине, пёс хотел подбежать к незнакомцу, но что-то остановило его, он понял что ошибся - это не хозяин.
Те, кому часто приходилось ездить по этой трассе, стали замечать собаку, лежащую около креста. Её подкармливали. Хан начинал есть только тогда, когда оставался с едой один на один. Кости он зарывал, - так велел собачий инстинкт, - до худших голодных времен, остальное съедал.
К кресту он не подпускал никого, кроме старика и старухи. Он издалека видел медленно приближающуюся пару и убегал подальше, чтобы не пугать их. Другие люди, которые хотели подойти и прочитать надпись на дощечке, прибитой к кресту, опасались подходить близко, слыша его глухое рычание и видя за вздернутой губой частокол крепких зубов.
Хан ждал хозяина. Он должен его дождаться, во что бы то ни стало. Хозяин придет за ним рано или поздно, и они снова будут вместе, всей семьей.
По шоссе шли два грибника с пустыми корзинками: один - местный житель, другой, по обличью, городской.
- Видишь здоровенного пса? - спросил местный у приезжего горожанина, одетого не по-лесному. - На этом месте страшная авария произошла.
- Не вижу. Где? - закрываясь от солнца ладошкой и осматриваясь, спросил городской.
- На другой стороне дороги... у креста.
- Теперь вижу.
- Лет пять здесь живет. Никуда не убегает, всё хозяев дожидается.
- Пять лет? Не может быть! - удивился приезжий.
- Стало быть, может, коли так и есть, - обиделся местный.