Колька очнулся от жуткой боли. Казалось, в животе у него сидел огромный червяк и самым безжалостным образом выедал внутренности. Наверное, он уже съел добрую половину организма - не было сил пошевелиться, не было сил даже закричать, он смог только приоткрыть глаза и слабо простонать.
-Доктор, доктор!- сквозь звон в ушах услышал он приглушенный удаляющийся голос.- Он очнулся!
Через минуту Колька услышал приближающиеся шаги, потом дыхание - видно, доктор к нему наклонился.
"Какой доктор, почему доктор?"- пытался вспомнить Колька, но не смог. Тогда он сделал невероятное усилие и открыл глаза. По всему организму прошла волна страшной боли, червяк с удвоенной силой принялся рвать внутренности. Колька не удержался и опять простонал.
-Живучий ты, парень,- сказал ему доктор, и Колька сквозь муть в глазах разглядел склонившегося над ним полноватого мужчину лет сорока-сорока пяти с уже проклюнувшейся лысинкой и небольшой бородкой. Глаза доктора были спрятаны за очками в тонкой позолоченой оправе.
Колька попытался разлепить рот, но не смог. И в это время он услышал еще один голос:
-Марк Абрамович, я могу с ним поговорить?
Доктор еще раз глянул на Кольку, а потом повернулся к говорившему:
-Вряд ли...
-Я уже двое суток здесь сижу...- начал было неизвестный, но Марк Абрамович его перебил:
-Вы можете и еще пять раз по двое суток здесь просидеть. Выше головы не прыгнешь, Пал Палыч.
-Что это значит?- не унимался Пал Палыч.
-Это значит, что он еще не может разговаривать. Пойдите в ординаторскую, попейте чайку. Мы Вас непременно позовем.
-Нет, спасибо, я здесь подожду.
-Как знаете,- и доктор повернулся к медсестре, появившейся в палате.
Червяк внутри Кольки не унимался, он перебирался от одного органа к другому, а иногда грыз их все одновременно. Колькино сознание помутилось и отключилось, так и не успев додумать мысль, что же с ним произошло?
Следующее пробуждение было несколько приятнее: червяк внутри хоть и работал челюстями, но, верно, уже притомился. Боль была не настолько нестерпимой. Колька открыл глаза. Рядом на стульчике дремал тот самый мужчина, которого он видел в первое пробуждение. Колька старался не шуметь и хоть как-то собрать свои мысли в кучу, но кроме того, что он, Колька, лежит на больничной койке и ему очень плохо, сообразить больше ничего не смог. Он попытался скосить глаза и разглядеть того второго, которого доктор назвал Пал Палычем. Во мраке больничной палаты вырисовывался силуэт мужчины, но разглядеть его не было никакой возможности. Тогда Колька попытался чуть повернуть голову. Это несложное движение отозвалось жуткой болью, доктор тут же услышал его слабый стон и открыл глаза:
-Ну, как, молодой человек?
-Что?- не понял Колька.
-Болит?
-Еще спрашиваете!- Колька хотел было усмехнуться, но червяк внутри не позволил ему этого сделать.
-Считай, заново родился,- доктор заботливо и осторожно заправил под одеяло выбившуюся руку.
-Доктор, ну как он?- подал голос из своего мрака Пал Палыч.
-До чего же Вы, Пал Палыч, настырны,- совершенно беззлобно заметил доктор.- Ну, попробуйте, поговорите. Я, если что, в ординаторской, это через дверь.
-Хорошо,- ответил Пал Палыч и перебрался на стул, где только что сидел Марк Абрамович. Теперь свет от ночника у Колькиной кровати немного освещал его.
"Всем выйти из сумрака!"- пронеслась в Колькиной голове фраза из фильма, и Колька едва заметно улыбнулся. Теперь он мог разглядеть и того второго, которого доктор называл Пал Палычем. Это был мужчина вполне заурядной внешности, в поношенных джинсах и самовязаном свитере. Даже полумрак, царивший в палате, не скрывал темных кругов под глазами. На лице его читалась усталость, но голос звучал вполне бодро:
-Пузырев Пал Палыч, опер, как говорят в народе. Вы не возражаете, если наша беседа будет записана на диктофон?
-Я не возражаю,- Колька почувствовал себя героем какого-то приключения. Еще бы, настоящий опер спрашивает у него разрешения записать беседу!
-Ну, тогда и начнем,- опер достал из своей сумки небольшую коробочку ("Диктофон!"- догадался Колька), щелкнул кнопочкой и поставил его на тумбочку.- Представьтесь, пожалуйста.
-Шныра,- просто ответил Колька.
-Это что, фамилия?- усомнился Пал Палыч.
-Нет. Шнырев я, Колька Шнырев.
-А по батюшке?
-Петрович я...
-Значит, Шнырев Николай Петрович.
-Да,- подтвердил Колька, все более заинтересовываясь беседой. Даже червяк, грызущий его внутренности, отступил на второй план.
-Год рождения?
Колька назвал.
-Шестнадцать лет?- удивился Пал Палыч.
-Да, уже шестнадцать,- гордо ответил Колька.
-Всего шестнадцать,- как-то грустно заметил опер.- Где живешь-то?
-Деревня Масловка Потанинского сельсовета...
-Учишься?
-Нет, работаю.
Колька все хотел спросить, а что, собственно Пал Палычу от него надо? Вроде он ничего не украл, никого не убил, чтоб милиция-то им интересовалась.
-Кем, где?
-Дак у нас же в колхозе, на тракторе.
-Постой, постой,- перебил его опер,- как на тракторе? Тебе ж только шестнадцать!
-Работать у нас в колхозе некому, вот меня и взяли. Батя у меня тракторист, он мне показал, объяснил...- Колька почувствовал превосходство над опером. Такой большой, а прописных истин не знает! - Да и невелика премудрость - за рычаги дергать! И дома копейка не лишняя. Думаете, мамка на своей ферме много получает? А у меня сестра еще учится...
-Веселенькое дельце,- покрутил головой опер.- А ты помнишь, как ты сюда-то попал?
-Нет,- честно сознался Колька.- Болит очень, не помню я...
-Может, и болит,- подтвердил Пал Палыч.- Ты трое суток без сознания после операции. Давай-ка, друг, вспоминай, что можешь.
-А что? - Колька явно недоумевал.- Я что ли по пьяни чего натворил?
-Тебя порезали. Пять ножевых ранений...
-То-то его так крутит!- разгадал наконец-то тайну червяка Колька.
-Вспоминай. Давай все, что помнишь.
В палату неслышно вошел доктор. Он посмотрел на больного, потом на опера.
-Может, хватит на сегодня?
-Совсем чуть-чуть осталось... Послушайте, если Вам интересно,- пригласил опер доктора совсем как на концерт.
-Я за время работы столько всего понаслушался, что, честно говоря, уже и не хочется. Зовите, если что.
И доктор так же бесшумно вышел.
-Ну, что, Николай Петрович, вспомнил?
-Я помню, что нам зарплату в колхозе дали. Представляете - первая зарплата! Я и работал-то - как играл, для меня это в удовольствие было. А тут еще и деньги за это заплатили! Я скорее в магазин побежал...- и, уловив насмешливый взгляд Пал Палыча, пояснил,- да не, не за водкой. Сапоги у мамки прохудились, каждый день с фермы с сырыми ногами приходит. Пойду, думаю, куплю ей новые - уж, поди, хватит моих денег на сапоги, а то ж осень уже... застудится.
"Заботливый! - почти позавидовал опер. - А у меня вот... и нет никого. А как будут... А как будут?"
-В магазин зашел,- продолжил Колька,- а там тетя Маня, продавщица наша. "Какой размер твоей мамке надо?"- спрашивает. А я почем знаю, какой! "Ну, возьми вот эти, пусть дома померяет, только ноги помоет. Потом прибежишь - скажешь!" Я только хотел сапоги-то взять, а тут Стас с Хавой заходят и прямо ко мне: "Богатый стал, да? А друзей угостить?" Я им говорю, мол, унесу сапоги и вернусь, так ведь как репей прицепились. Пришлось им водки да колбасы купить. Думал, отстанут уже, так ведь нет! "Пойдем, да пойдем с нами! Али брезгуешь, аль по мамкиной титьке соскучал?"
Колька говорил и не замечал, как во время его монолога менялось лицо опера: он то завидовал Колькиной мамке, то осуждал Стаса с Хавой, то жалел Кольку. Одно было несомненно - Колькин рассказ вызывал в нем не только профессиональный интерес.
-Да не, Вы не подумайте, я водку пью! Мы с батей после баньки любим, да и так когда... Но тогда я к мамке торопился, ей на ферму скоро уходить. А тут эти два... Запозорили меня совсем, ну, и пошел я с ними. Тетя Маня мне про сапоги кричала, а я, дурак, не послушался! Мы с ними эту бутылку выпили, потом еще Хава сбегал, потом...
-Постой-ка,- перебил его Пал Палыч,- а чем закусывали-то?
-Как чем?- удивился Колька,- я ж им и колбасы, и хлеба купил. Да водка с закуской - деньги на ветер!
-Ишь ты!- не удержался опер.- А на водку - это не на ветер?
Колька посмотрел на него, как на прокаженного:
-Это ж кайф!
-Ну, а колбасу вы резали, или так и грызли от одного куска?
Тут Колька и совсем развеселился, не понимая, куда клонит опер.
-А Вы думаете - деревенские, так и дикие совсем? Резали, конечно! Хава же всегда с ножом ходит. Он же скотником на ферме, там же нельзя без ножа - вдруг что случится?
-Понятно, а Хава - это кто у нас?
-Это Васька, он все время что-то хавает, потому и Хава.
Колька вдруг посерьезнел и задумался:
-Так это ж он меня ножом-то! Он, точно Вам говорю! Его после портвейна в кустах рвало, а меня нет, хотя я на целый год его младше! Я ему еще сказал, чтоб не переводил добро на г..., если не умеет. Пусть молоко пьет! Куда ему до меня! Мы ж с батей после бани, мы привычные, а он только если с доярками когда, так ведь те много не нальют - они и сами горазды.
Колька вдруг не на шутку разволновался:
-Правда, правда! А Хаву теперь посадят, да? А кто ж у нас скотничать-то будет? Пал Палыч, не трогайте Хаву, ладно? Я не в обиде на него. Ладно, Пал Палыч?
-Ты успокойся, успокойся,- попытался урезонить Кольку опер.- Ты выздоравливай, а уж там решим, что делать.
Пал Палыч взял с тумбочки диктофон, щелкнул кнопочкой и убрал в свою сумку. Как по мановению волшебной палочки в палате снова появился доктор.
-Спасибо, Марк Абрамович, до свиданья!- Пал Палыч пожал руку доктору, а потом обернулся к Кольке,- выздоравливай, тракторист!
-Я смотрю, тебе легче стало,- довольно заметил доктор, когда Пал Палыч ушел.
-Да, мне уже домой можно, а то сапоги мамке так и не купил.
Колька на минуту задумался, а потом опять встрепенулся:
-А как Вы думаете, Хаву посадят?
-Не знаю, Николай, я всего лишь доктор... Знаешь что, раз тебе легче, я Катюшу пришлю да пойду вздремну маленько.
Тут только Колька осознал, что на улице ночь, потому и в палате темно, и доктор уставший, и у Пал Палыча синева под глазами. Кольке стало стыдно, что из-за него столько человек не спит! А теперь еще и Катюша...
Червяк, верно, проголодался и с новой силой принялся грызть Колькины внутренности. Колька забывался, будто проваливался в мутную бездну, а потом опять приходил в сознание. На стуле рядом сидела медсестра Катюша, каждый раз открывая глаза, чуть Колька шевелился. Она вытирала пот с его лба прохладным полотенцем, поила его из ложечки чем-то вкусным, но червяк внутри Колькиного организма не успокаивался. Тогда Катюша сбегала за доктором, и они вдвоем принялись колдовать над Колькой.
Наутре Колька затих, и уже не слышал, как рыдала Катюша прямо в халат доктора, как Марк Абрамович гладил ее голову и никак не мог найти слов утешения. Это он медсестру, чужого Кольке человека, не знает, чем успокоить, а что же он скажет матери?
Марк Абрамович увел Катюшу из палаты в ординаторскую, хотел предложить ей спиртику по докторскому обычаю, но потом махнул рукой и заварил чаю. Они молча пили крепкий несладкий чай и смотрели, как за окном меркнут звезды и начинается новый день.