Аннотация: Говорят, горбатых в рай не пускают, подразумевая вовсе не физический недостаток. А какой?.. Он действительно из далека... Он идет по следу... И рай ему не уготован... Теги: ведьмовство, сверхъестественное. Зло малое и Зло большое.
Он владел искусством
говорить так красиво и гладко,
что всем, кто слушал, его слова
казались правдой.
Снорри Стурлусон
1
В Наваградчынском крае сельцо Малуши не из первых. Не людное - дворов пятьдесят. Не ремесленное - кузня, да гончарня. Не на слуху славным землячеством и событиями. Таких, в гмине под рукой Йоха Хрепота, из десяти девять. Одно хорошо, дорогу в Брашов оседлало, жить с того и пользоваться. Добрая дорога. Наезжена, лихие людишки стараниями того же Хрепота, изведены под чистую. Опять же лес вокруг сельца, не всякий войдет добра искать. Лиший. От лихо ли, от лешего ли прозван, но пустого звону в названии нет. От того и Лиший. Не хозяин в нем человек.
От Евхремого взгорка... Взгорок тот, худая лошадь не взмылится в кручу телегу груженую затянуть, путь к сельцу катится. До хаток крестьянских, на первину, стоит на нем по одесную шинок. Четыре стены из сосновых бревен, оконца с кулак, да крыша под дубовым гонтом. Может в других местах соломой или камышом кроют, но в Малушах хозяин на дранку дуб пустил, достаток показать. Крыльцо в широкую ступеньку без перилец, столбиков и навеса. Подворье просторно, низким плетнем охвачено. За шинком свиран (амбар), поветка - лошадок на роздых ставить, пуня (сеновал) - путникам усталым ночевать. Нужду не в заулок справлять, а в буду из жердей. Хлев имеется, да сараюшек пяток, под живность мелкую. Колодец отрыт воду брать. Милости просим на хлеб-соль, на чарку, на посиделки с разговором, на попеть.
С утра в шинке хай до небес. В другом краю Малушей Яцылу-шинкаря слышно.
- Видеть ваши поганые морды не могу! - летели слова и слюни в посетителя. С чего? Вошел человек, с дороги долгой, пива спросил горло промочить, за жизнь поговорить. Пиво без разговору - удовольствию урон.
Чем зашедший не глянулся, орать резаным? Не наемник без веры и родины, чьи деньги с чужой крови получены. Не баронский служивый, не епископа охрана, не стопырь с большой дороги, не бродяга - босота овшивленная. Одет по простому. Не дран, не грязен. Сапоги хорошего кроя и кожи. Каблук с подковкой. Наговицы (штаны) не холстяные. Замша. Хорошо ношенная, потертая до блеску, с шитьем цветным, узорчатым. Дяга (пояс) с кармашками и серебряной строчкой. Завязка кисета торчит, горлышко с пробкой, скрутка из бумаги вощенной. Разное всякое. Поверх расшитой рубахи - кобат (безрукавка) с острыми плечиками. Слева на право, под левшу, широкая перевязь городского богатея. К ней петли с ножнами. В ножнах меч. Рукоять мудреная, в "яблоке" камень алым злом искрит. Дирк простецкий рядом прилажен. С другого боку, под правую руку, баллок. В навершие длинный клык пастера*. Острее бритвы будет. За плечо дюсак всунут старой крепкой ковки. Не воронен, не полирован. Голова посетителя не покрыта, волос короток и плетением не подвязан. Лицо малость порченное. Два глубоких шрама через левую глазницу к уху. Крепко угостили. И то же слева, но ниже, третий. От переносицы к скуле. Из-за шрамов выглядело, меченный хитро глаз щурит. На всю жизнь метки поставлены. Не оружейные всякому видно. Не трудно догадаться на какой службе получены. Может от того шинкарь и беленился, заподозрив кто перед.
- И где же ты на наши морды насмотрелся, тошно сделаться? - спрошено посетителем. Сам он к бузе Яцылы безразличен. От нрава ли спокойного, с привычки ли к не дружественности людской. Но скорее всего дело у него к шинкарю или деревенскому войту, блюсти выдержку. А может лень. Бывает такое с человеком. Въехал бы лаятелю в харю за поганый язык, да ленился.
- Жизнь свела со сволочугами из одного котла хлебать! - не думал успокаиваться Яцыла. Выглядел грозно. Раскраснелся, раздухарился. Вылитый Гнедко Радзевилл при Щорсах, где командуя, всю дружину положил, а сам сдуру утоп при переправе.
- Объели что ли? - язвит меченный шинкарю, пуще тому лаяться и кипятиться.
- Подавились бы объедать! - трясется Яцыла, но не унимается. Видно шибко разбогател, разбавляя пиво ржаным взваром, деньги ему не потребны. В нынешние времена малая медяшка в прибыль. А тут крик да ор. - Вот вы у меня где сидите! - и постучал ладонью себе по горлу.
- А подробности? - любопытствовал посетитель, локтями опираясь на прилавок. Путь проделал неблизкий. Пивка хотелось. Не жравши с утра. Как уйти? По дворам на постой проситься? Не примут. В этом краю сторонних не привечают. С последней войны повелось, с великого голода, лишний рот не кормить.
В углу трио с Лидчины, голь с голью покумилась: смык, хорума и дуда. Бодрую мелодию вел красивый голос.
- Гарнi, гарнi бульбу з печы
У торбачку ды на плечы,
Гарнi, гарнi ды нясi,
Скажаш дзякуй, як з'ясi...**
Нарочно что ли? Хозяину потрафить.
- Подробности? - сверкают зарницами глаза-шары Яцылы. Морда сделалась, втроем не обгадить! - Проваливай! Вот и все тебе подробности.
- Пиво я заказывал, - напомнили владельцу шинка зачем завернули к нему.
- Нету. Кончилось, - чеканно возвестил шинкарь посетителю. Чего бы не отказать внаглую. Власть за ним и народишко кое-какой в зале собрался. - И завтра кончилось и послезавтра. Покуда ты отсель не уберешься туда, откуда выполз!
- Из маткиной пи*ды! - ржут двое у стены. Чубатые, длинноусые, в одинаковых жупонах. По виду копатели колодцев из Дрыгавчан. Гарэлкой поправились после вчерашнего, рыбкой заели, жизнь и расцвела маковым цветом.
Меченый на реплику повернулся.
- Ну чего глядишь неулыба? - весело мужичкам до икания. - Спой! Али с танцуй! Чоботы!
Довольные.
- Пожрать тогда, - обновили заказ Яцыле. - Бигус... Шкубанки... Пячисто... Смаженки сегодня делали? Их давай!
- Ты глухой? - выкатили на заказчика зенки. Напор орать чуть спал. Запыхался шинкарь. Раньше от семерых бы отгавкался и еще семерых обгавкал, дыхания не сбил. Ныне и с одним не справился. Стар, видно, сделался.
- Так ты ничего и не сказал, кроме того что не люб я тебе, - посетитель ехидно улыбнулся - Пиво кончилось, настойки выставь. Ядреной. Не уж-то хреновуху не делаешь? Зубровки тогда плесни.
А музыканты тянут...
- Узяць пёрцу стручок,
Старай манды клачок,
Усё гэта стаѓчьi i заварыць.
Тры разы ёб тваю маць, прагаварыць!
I можа пiць! **
Чем не рецепт?
- Ты его, Яцыла, крамбамбулей* уважь! - лезут в разговор копщики. Явно ищут приключений. Живут такими. Без редьки им и квас не пьется и мед не естся.
- Нету! Ни кусочка! Ни крошки! Ни капельки! Ясно! - пыхтел Яцыла, до свекольного багровея лицом на меченого. Еще малость и вспыхнет пожаром. Или сдохнет о удара. Поминки, смотря кого поминать, тоже праздник.
- Чего не понятного. С работой подскажи, - не упорствовал посетитель требовать еды, но и не торопился уходил из шинка.
- Слушай.... Свали поздорову! Видит Святой Вуц и Всевышний, терпение мое не безгранично. Заканчивается оно. А когда закончится...
- Что тогда? - скучно меченому от грозных слов. Нет ничего за угрозами. Пустой лай, при великом желании досадить. Поскольку знает кто перед ним. Или думает что знает. А глотку драть.... Чужую охоту понять не трудно. Ну не люб. Так и не свататься зашел или калядки петь.
- Парней кликнуть? - кивнул шинкарь за спину несговорчивому посетителю на шутников. - Заплачу им за услугу выкинуть тебя от сюда.
- Эти? - опять глянул посетитель на копателей колодцев. У тех настрой удалью блеснуть. Сейчас и даже за бесплатно. Допьют только. А уж как допьют...
- Этих или других. Желающих наберется, - почти обещает шинкарь.
В другом углу, стригали овец гуляли. Услышав Яцылу оживились. С работой им нынче туго, а тут и делать ничего не надо. Набить морду одному придурку. Впрочем, не все из сидящих в зале, а их человек десять-пятнадцать уверены в успехе кулачной затеи. И самое главное в ней абсолютно не уверен шинкарь.
- Я верно тебя понял, ни пива, ни жратвы, ни работы для меня нет? - уточнил меченый, отлипая от стойки на которую облокачивался.
- Истинно верно, - заверил Яцыла, - Клянусь Святой Магдой, - окрестился он и отвернулся к полкам переставлять, протирать и поправлять.
Меченый извлек из поясной калиты и бросил на стойку горсть оловянный кругляков. Рядом шлепнул кусок кожаной полосы.
- Бывай тогда, - попрощался носитель шрамов, отправляясь к выходу.
Шинкарь сердито повернулся на подозрительный звук. Посмотреть, не наговоренной ли меди насыпали, дурное в доме оставить, в поруху ввести.
Десяток пуговиц и огрызок поясного ремня.
Соображал Яцыла быстро. В шинкарях по другому не получится.
- Постой! - окликнул он уходящего.
Тот не отреагировал. Переговоры не состоялись, намерения не озвучены, плата не назначена. Пойдем дальше. Мир широк, за порогом место вдосталь, разойтись и не встретиться.
- Постой говорю, - шинкарь схватил кувшин и, высоко задрав, шумно лил пиво. - Ты заказывал.
Меченый оглянулся, постоял в неопределенности. Посмотрел на посетителей, они на него. Никто ничего не понял. Пожал плечами и вернул к прилавку. Взял кружку и сделал глоток.
- Где подобрал? - едва утерпел Яцыла переждать, оторваться пьющему от угощения.
- В лесу. Где же еще.
- Далеко?
Дунул на пену и опять припал к кружке, вкусно глыкая. Говорить долго, пиво выдохнется.
- Бигус подадут. Пызы... Смаженки просил... Все по чину. Где ты..., - скоро перестраивался Яцыла на переговоры. Ему с гостем речи вести острый нож в требуху. А деваться куда? Уйдет, следом побежишь.
- Принесут, тогда и продолжим, - выставил условия меченый. Его черед в санках кататься.
Скоро подали бигус - свиные ребрышки с капустой. Картофельные пызы. Смаженки, конечно. Ох, пахли! Слюни рекой, рукавом подбирай, успеешь ли?
Блюдо поставлено перед изгнанным и приглашенным.
- Доволен? - уже не злился Яцыла, а едва не подпрыгивал от нетерпения услышать ответ. Хорошего не скажет. Но узнать о беде от сведущего человека, затраты оправдать.
Меченый согласно кивнул.
- Вот эти, - выбрана часть из прежде брошенных на прилавок пуговиц. - Давнишние. Месяца два назад с одежки слетели. Успели потускнеть. Нашел у реки. За бродом.
- Дьячковым?
- Откуда я знаю. Я не местный. Там, где ольха на берегу свалена. Раньше видно рыбаки сомов на живца тягали. Рагульки торчат... Тропки ивняком не заросли. Но то раньше, - рассказывали Яцыле в подробностях. Нужны не нужны, пусть слушает. Он же его слушал.
Сказанное шинкарь с полуслова понимал. Про раньше. И по срокам верно угадано.
- Вот эту... корявую.. нашел на поляне. С четверть версты в лес, на ошую*. Овражек там. С ручьем. За ним плешина с малинником. Столбик приметный. Указатель когда-то висел. Дерева не рубить, ягод не собирать, без дозволения поветного маршалока. Указателя нет, а столбик есть.
- Имеется такое, - признал шинкарь детали места событий. Это в городе человек не ведает, что на соседней улицы твориться. В деревне вся округа на глазу и на слуху.
- Повсеместная дурь, - заверил меченый. - Лес-то за рекой не общинный, а казны. А казна его вашему барону поручила досматривать. Верно?
- Верно, - печально Яцыле от придумок властей.
Пока земля принадлежала короне, всякий в лесу себя хозяином чувствовал, поскольку сам король ничему хозяином не был. Ночному горшку разве. Даже хером его любовница распоряжалась. А вот когда коронную землицу передали на откуп Их Светлости Володу Мызе-старшему, тогда и началось. То не возьми, это не трогай. За поруб дров - штраф, за сбор грибов - порка. Хорошо река границей легла. Непонятно чья. А раз не понятно, кто успел и сумел, тот и рыбкой и жемчугом с перловиц и гребенчаток разжился.
- Эти совсем свежие, - толкнул меченый несколько гузиков (пуговиц). - Две недели не больше, на жипонах болтались. Нитки не погнили. Значит, трижды людей отправляли острый вопрос закрыть. Полагаю, завершились походы не по обговоренному. Вопрос острым остался, а охотники закончились. В каком месте я ошибся?
- Прав во всем, - признал Яцыла. Врать меченому никакого смысла. Ни прибытка, ни удовольствия.
- Тогда возвращаемся к работе, - смел меченый пуговицы в кучу и в сторону. - Чем порадуешь?
Шинкарь тяжко вздохнул. Будто ему лично ту нелегкую работу исполнять, а не человека на нее нанимать.
- Звать-то тебя как? - примирительно спросил Яцыла, делаясь лицом дружелюбен. Хороший шинкарь сродни хамелеону. Цвет по обстановке. Сейчас надо приязнь выказать.
Внимание посетителя невольно привлек кот, трущийся лохматым боком о ножку лавки. Морда драна, ухо рвано, шерсть пополам с трухой, хвост дугой.
- Зови Кокур*. Не ошибешься, - разрешили хозяину питейни.
- Мать-то поди иначе кликала.
- Мы про мою матушку говорим? - потягивал пиво меченный. Хозяин говно, а пиво у него отменное. Вторым без первого не попользуешься. Опять же дело наклевывается.
- Сядь пока за стол, поешь, - предложил Яцыла погодить с разговором. Следовало хорошенько обдумать, дело должным образом справить. - Позжа потолкуем.
- Сам-то назовешься?
- Яцылой кличут. По родове Жух.
- Пива еще нальешь? - спрошено с мстительной ехидцей.
"Гарцуй, гарцуй, ебец поганый," - ругался Яцыла, наливая в кружку доверху. Горсть пуговиц насыпали, а жизнь в обратную сторону поворотилась. Такая вот она жизнь. Скользкая, да вертлявая.
Подхватив еду и пиво, Кокур уселся за свободный стол. Лишнюю лавку задвинул подальше, никому не подсесть ни с разговорами, ни с выпивкой в разговоры втянуть. По-кошачьи низко склонившись над тарелкой, принялся живо уплетать бигус, с горкой подчерпывая ложкой. Отвлекался лишь хлебнуть пивка. Жмурился от удовольствия. Того гляди мурлыкать зачнет. Приглядись кот и кот. Не зря же Кокуром назвался.
Шинкарь отходил на минуту-другую. Вернулся. Послал мальца с запиской к войту. Не сбиться гонцу с ноги, пообещал медяк за проворность. Посыльный скоро вернулся с ответом. Ответ Яцылу не порадовал. Сделался еще мрачней, чем до встречи с Кокуром. Записку сунул под прилавок, сохранить. Бумага она чистая бумага. Черкни буковок - документ.
Поев-попив, порыгав всласть, меченый вернулся к стойке, закончить с делами. По виду шинкаря понятно, тот в ситуации затруднительной. Мир между ними вынужденный и от того шаткий. Пока обернулось в пользу обруганного, обхаянного, но накормленного Кокура. А как дальше пойдет, у Святых не спрашивай, не угадают.
- Чего хорошего пишет почтенный малушский войт? - спросили смурного Яцылу. - Послать славного парня Кокура подальше и ждать пока само пройдет? Или еще дурни отыскались отправиться за Дьячков брод? - меченый полуобернулся к залу, предлагая при нем выбрать из присутствующих кандидатов в поход. - Лес большой, всем места лечь хватит.
В зале, среди посетителей три-четыре войника. Вооружены хреново, но вид достойный, попробовать уболтать легкие деньги заработать. Попался на глаза и охотник. Сидит, корки жует, верещаку* хлебает. Крупней глушца (глухаря) птицы не видел, могучей вывёрки (белки) зверя не добывал. О дзике (кабане) от деда слышал. Еще компания в четыре молчуна. Не варначье с большой дороги и не бройники из хоругви баронской, но мужи серьезные. Соплей на землю не собьешь, самого бы сморкнув не опрокинули.
- Сколько возьмешь за работу? - попыхтев спросил Яцыла за деньги. Знал наперед, не дешев найм. Людей в своем ремесле наторевших, приглашать весьма затратно.
- Сто пятьдесят серебра, - прозвучал ответ с уточнением. - Медью на пятерку больше.
- Дорого, - пожаловался шинкарь для порядка. За предложенную Кокуру работу, меньше нигде не просят. Кто тонкости понимает о чем речь, ни при каком торге меньше не опускаются. Но ведь сто пятьдесят и серебром! Их полгода монетка к монетки собирать надо. Да еще не все подойдут. Нынешние, с харей Петржа Мякины пустые, легкие, а давнего времени, с Лукашем Мидным, гожие.
- Смотря за что. Скоро подскарбий баронский прикажет в лес людей посылать. Ягоду-грибы к господскому столу заготавливать. Сеголетков набить. Травок нужных лекарства варить в Брашов привести. А тут такая говенная история, - Кокур покатал мизинцем по столу одну из пуговиц.
- Это да, - согласился шинкарь доводам. Что ситуация не проста согласился, а не отдавать сто пятьдесят хорошего серебра. - Завелась погань, - вздохнул Яцыла, наливая по пиву, утишить беду. - Столько лет жили спокойно. Бывало забредет какая тварюшка, побеспокоит. Мужики на вилы словят и опять тишь. Агишки* наведаются, то ерунда. Умрун* объявится, поп святой водицей да молитвой упокоит, - в сердцах хлопнул зазевавшуюся муху тряпкой. То ли убить хотел, то ли вымазать, до того тряпица грязна и сальна. - От вас все! Вы там опыты ставили на себе да на зверье безвинном. Кого с кем скрещивали, кого зачем спаривали. От тех опытов ни в лес сходить, ни по полю проехать, ни по реке свободно в лодке проплыть. Преграды, да препоны с помехами!
- Меньше брехню слушай, - отмахнулся Кокур от наговоров. Сколько уж подобной срани наслушался? Да ладно бы брехали, тем и тешились! Верят! Верят! Спроси, поклянутся и побожатся!
- А что не так, вядзьмар? Сперва наплодили погани, а потом нарисовались благодетелями! Платите выведем! Нечем? Сами выкручивайтесь! Ловко, - не отказывался от своих обвинений Яцыла. Не таких бы помоев на гостя вывернул, но пользы с того? Говорят всякий труд почетен, что звонаря, что золотаря. Так-то оно так, да не всегда и не всякий. Вот Кокур... В морду бы ему харкнуть, а приходиться чуть ли не под ноги стелиться. Уважение выказывать. В Красный угол садить, потчевать. Задарма. Потому как прижилась под бокам у деревни погань лютая и нет ей изводу.
- Давай к делу. Бабе своей в фартук сопливить будешь. Или для мытаря баронского прибереги. Поплачетесь, когда он деревню до нитки оберет за не исполнение вмененных вам повинностей. И все едино, что в лесу завелось. Единорог или скоффин (василиск).
- Ишь ты, грамотей какой. Вмененных... Повинностей..., - шинкарь ожесточенно потер подбородок. Можно злиться и сердиться, и ругаться сколько угодно. Выйдет по сказанному. Еще и порадуется холуй баронский, повод дали себя разуть-раздеть. За недобор дякло*. Вывернет, не Мызе не уплачено - королю! Мятеж, словом!
- Продолжаем, где закончили, - говорил меченый от еды и питья не подобрев. - Сто пятьдесят монет. Серебром. Торговаться желаешь, скоро ярмарка в Кульчине. По деньгам скажу... Харчей в счет оплаты наберу, лошадку могу взять, но не из-под сохи. Ночлег. Сеновал твой не подойдет. В Рашанах две ночи барином на перинах тянулся, со стола войта снедал. С подскарбием заезжим ручкался.
- В Лихов ехал? - давил Яцыла в себе позывы говорить грубости. - Не любят там вашего брата.
- Нас нигде не любят. Пока за жопу кто не укусит. А как укусит, сразу за нами. Нижайше просим.
- По весне вздернули такого. Героя, - выразительно глянул Яцыла на меченного. - С одного берега Шары на другой ссал, в воду ни капнуло.
- Героя легко не вздернешь, - терпелив Кокур. Привычен. То лизнут глубоко, по пошлют далеко.
- А там вздернули, - утверждал свое Яцыла.
- Значит не из героев. Недоумок в витоле*.
- Какой маршалоку тамошнему попался, такой и висел. С брактеатом к херу примотанном. О! А твой где? - чуть ли не потребовал шинкарь предъявить знак.
- Тебе он на что?
- Мне без надобности. Но ваш брат любит выставиться цацкой своей. Вроде баронской цепи или другой железки. Мыза, тот и в сортир под фламулой марширует. А гарэлки пережрет, на донжон залезет и машет ей, канок (галок) отгоняет, облака развеивает. А может и сушит, обоссав с пьяных глаз.
- Не любишь ты господина своего..., - попеняли подателю пищ и пив.
- Мызу-то? Лишний хомут никому не в радость.
- Ооооо! - отзывчив Кокур сочувствовать сельчанам. В родных краях всегда неурожай на добрых господ. Зато в иных странах, куда не доплыть, не доехать и пути прямого нет, сколько угодно. На одного холопа - два!
- Путного людям на медяк не сделал, - откровенно выказаны недобрые настроения против барона.
- Подскажите Их Светлости, пришлет бройников, в лесу порядок навести, - смешно заразе остры* отпускать.
- Они наведут. На три ряда деревню обжрут, а за ростани не выйдут, - горевали от глупых советов.
- Тогда сто пятьдесят, - вынесен вердикт.
- Брактеат кажи сначала! - не унимался Яцыла в малом, но подковырнуть.
- Не выдали.
- Это еще по чему? - никак не ожидал шинкарь подобного признания. Ни в геройствах утерян, ни в шинке пропит, ни злыми украден? Обычно цацку вместе с головой вядзьмарьей снимали. А этот - не выдали!
- Расхождение у меня с теми, кто его выслужил. По высоким морально-нравственным убеждениям.
- Тогда скидку давай. Вдруг самозванец! - наехал Яцыла. Даже повеселел немного. От перспектив шпынять меченого деньгу скроить.
- Скидок не предоставляю. Цена стандартная, - не стал Кокур ни слушать шинкаря, ни спорить с ним, что-то доказывая. Ни выворачивать душу и карманы. Мертво стоял на слове однажды сказанном.
Глянул шинкарь на него и радость спала.
- Столько не насобираем все народом, - неохотно признался Яцыла в неплатежеспособности односельчан.
- С этого и начинай. Денег у вас нету, поскольку потратились не пойми на кого. В последний раз числом пятеро. В предыдущие не скажу. Сильно не искал. Да и надо оно мне, бесплатно в вашем лесу таскаться?
- Шестеро ходили, - поправил шинкарь. Была надежда управятся, а вышло навыворот. С ним управились. Пуговицы и то не со всех на столе лежат.
- И после этого хочешь сбить цену? Даже не зная, за что придется платить? - насмешлив Кокур, читать муки и переживания Яцылы. Помрет не от старости, от хиторожопости своей и скаредности.
- Сведущие люди подсказали утопленница. Откуда только? Со стороны если. В Малушах все в здравии.
- Сведущие люди такой глупости не скажут. Утопленница от коровьева мыка с реки сбежит, - разъяснял Кокур шинкарю. - А нет, сеть кинули, выловили, выебли в охотку, кол в ребра вбили, на том и управились. Мавка* в лес не выйдет, русалья неделя давно минула. В воде раззяву поймает, на дно утянет, никаких пуговиц не оставит. Вытьянку* за шесть верст слышно. Ей только собак дразнить. Маньей* детишек пугают, да баб брюхатых, быстрей опростаться и крестины устроить. Лявра*? Безмозглым ничего не сделает. Дураками родились, дураками в лес сунулись, дураками и вернуться жить дальше, - отмели простые варианты беды. Разъяснительная беседа не обязательна и в цену работы не входила, но больно бигус отменно приготовлен. И смаженки. - Водяница у вас пригостилась. С чем и поздравляю.
- Бляяяядь, - позеленел шинкарь от услышанного. Но тут же спохватился. - А не врешь?
Кокур подсунул тому кусок ремня.
- Прикус оцени. Зубки на загляденье.
Шинкарь подвинулся ближе. Глянул, пощупал, повертел. Кокуру понятно, собеседнику нихера не понятно из увиденного. Тряхнул огрызком перед мордой Яцылы и шмякнул им по прилавку.
- Кожа ратная. Со справы доброго войника. Причем не вашей стороны войника. С юга. В соленой воде выдублена, в коровьей моче выстояна, на дубовой чурке отбита. И не тянутая, длину выбрать. Как была кроили. Этому ремню сносу... Сто лет носи, не сносишь. Глянь сюда! Откусила за раз. Не трепала. Вот резцы, а вот клыки сошлись. На пуговицу эту глянь, - катнул по прилавку кругляш с торчащими нитками. - Видишь оплыла с одной стороны? Из пасти капнуло. У водяницы слюна железо каленое проедает. На булат попадет, вовремя не очистишь, через три дня выбросишь. Ни один кузнец перековать не возьмется. Только в мусор.
Яцыла слушал и мрачнел с каждым словом.
- Нету столько денег. Не-ту! - честно объявили Кокуру. А чего врать? Дороже станет, когда платить время наступит. За наеб и спалить могут придорожное кружало.
- Тогда прикажи собрать в дорогу колдунов с мясом. Палендвицу... Смаженок пяток... Руляду из куры... Круж колбасы печеночной или кровяной. Питного меду. Двинусь дальше. Хлеб, как ты знаешь, за брюхом не ходит. За Щарой ламия объявилась. Две сотни как с куста!
- Давай за сотню? - попробовал уговорить Яцыла. С торга живет, опыт имеется цену сбивать, вдруг да пофартит.
- Или по моему или идите нахер, - закруглил Кокур всякое дальнейшее обсуждение оплаты. - Собирай торбу.
- Да погоди ты, - отмахнулся шинкарь. Попыхтел лоб хмуря. Повздыхал с маяты сердечной. Пивка хлебнул. - Давай сговоримся. До завтра погостюешь, тогда и решим по деньгам.
- Военный совет с войтом держать будете? Сам-то он где? Не видно. Брезгует компанией?
- Недужит. Может продуктами возьмешь, может лошаденку подковать, полечить надобно. Еще что. Давай до завтра?!
- Чего мне до завтра ждать? - нет у Кокура особой охоты в деревни задерживаться. - К вечеру в Липки доберусь. Двор там постоялый. Обхождение. Общество.
- У нас отоспишься. Найдем к кому на постой определить. Баба справная, не старая. Уважит. И в баньке попарит, и кости поправит, и за хер подержит, - сулил Яцыла блага, задержать меченого.
У шинкаря не скрываемая надежда услышать согласие. Последний аргумент, про бабу, многим притягателен.
Кокур пододвинул кружку. Ему без разговоров щедро налил. С другого кувшина. Пенного, шипучего и ароматного. Предложение ему не нравилось. Сразу поперек нутра. В обещанной ли бабе дело?
"В деньгах! В деньгах!" - не забывалось для чего вообще в такую глухомань забрался. Но вот чувство или подтекст к нему... Как в лесу наткнуться на малохоженую тропинку. Откуда идет? Куда ведет? В какую сторону отправиться по ней? Что поджидает? Обычно ничего хорошего. Ни в начале, ни в конце.
- Уговорил. К обеду подойду..., - отхлебнул меченый напитка и сощурился от удовольствия. Пиво достойное, а все остальное...
Шинкарь облегченно выдохнул. До завтра многое успеть можно, многое перемениться может. На его сторону удаче свернуть.
- Харчей положи. Не с пустыми же руками гостевать. Старки дай, - вовсю распоряжался Кокур и увидев изумленную его запросами мину шинкаря, заверил. - Есть-есть старка. Не гарэлкой же ты баронского мытаря потчуешь.
- Он сука такая, граматку* уважает, - пожаловался Яцыла на бессовестные запросы представителя власти.
- Тем более! Давай полуштоф.
Яцыла скомандовал стряпухе гостя уважить, сам же пояснил.
- Поедешь вверх по улице, за вторым перекрестком свернешь. Справа, четвертая изба. Звать бабу Ганка. На меня сошлешься. Приветит, не откажет.
- Часто гостей принимает?
- Когда надо, тогда и привечает, - не стали распространятся на щекотливую для деревни тему. У местных всякая курва на примете и зорком глазу.
- Мне-то..., - дернул плечами Кокур. Жизнь она правильных и не правильных в стойле держит. Никого не забывает. Но одни вольно стоят, другие в раскоряку.
Снедь в котомку собрали живо. Проверил. Торгашам веры давать, без последней рубахи остаться.
- Хлеба нормального положи. С хера огрызков сунул! Свиней кормить ими! - высказана претензия за явный обман. - Пшеничного дай.
Исполнили. Свежего, духмяного в тряпицу белую завернули.
Но и на этом по доброму не расстались. Шагая по проходу, Кокур ногой подцепил табурет, подбросил, перехватил воздухе в руку и двинул землекопа по макушке. Хорошо двинул. Второму досталось меньше. Вскочить не успел, по морде сиденьем чиркнули. Губы разбили, нос свернули, к стене припечатали.
- Когда про матушку мою говоришь, заеба грешная, вставай и в пол смотри. Как в церкви перед образами, - наставляли упавшего на спину мужику. Слышал ли, закатив глаза и подергивая ногами.
Кружки о стол стукнули - пивы пролили. Ложки о тарелки брякнули - харч сронили. Морды жирные рукавами вытерли и усы мокрые осушили - изготовились. Мухи в стороны прянули - не мешаться.
- На этом все! - объявил Кокур, поставив табурет на стол, ножками в мису с закуской.
Под общее грозное молчание вышел. На душе не спокойно. Вернуться может? Недосказанности убрать? И эти... Точки над i расставить.
На другой раз отложил. Завтра в шинок вернется. Не могло его наитие подвести. Не получится мирно, по тихому, в Малушах разойтись.
- Ну, Мянтуз, поехали к раскрасавице Ганке, - похлопал Кокур коня по крупу. Подвязал мешок с харчами и впрыгнули в седло. Тронуться произнес. - Helpain miz hulpoz wihtiz (Да помогут мне благие духи!)** - и лишь после скомандовал. - Шагу дай!
Заговоры взяты из книги "Hwītaz hrabnaz" (Белый ворон), за авторством Rekwaz. За верным написанием и толкованиями к первоисточнику. Так же использован белорусский фольклор: песни, пословицы, наименование предметов.
Пастер - зверь похожий на волка. Его костью резали камень.
Крамбамбуля - водка на меду.
Кокур - чех. Кот.
Агишки - водяные кони. Плотоядные.
Умрун - ходячий покойник.
Дякло - натуральный оброк.
Контуш - нарядный кафтан без рукавов.
Брактеат - односторонняя плоская медаль.
Остры - едкие шутки.
Мавка - русалка с наличием "ног".
Вытьянка - тоскующая душа не погребенных костей.
Лявра - злобный женский дух. Насылает безумие.
Манья - призрак.
Граматка - портерное пиво со взбитой сметаной, яичным желтком, сахаром, ржаными сухариками, толченым миндалем, мускатным орехом и черным перцем.
Верещака - вареное сало на квасе.