Кухня располагалась прямо на улице под навесом и напоминала гудящий улей, набитый индусами. Все разом они тараторили на хинди и носились по ней, сверкая белками глаз и сшибая друг друга с ног. Они таскали ведра с водой и корзины с лепешками, лавируя между горами рельефной, словно из сказки про Золушку, тыквы, картошки, цукини, странной зеленой репки в арбузной кожуре и размером с футбольный мяч. Еще больше были горы шелухи и очистков, а за ними громоздились мешки с нутом, басмати, чили и возвышалась причудливая конструкция из гигантских сковородок и противней. В центре кухни в каменном полу зияли жерла печей, похожие на огненные норы. Над каждой печью висел огромный чугунный котел, в таком котле мы с Деваки могли бы поместиться вдвоем, уложи нас в форме знака на кимоно, как инь и янь. В котлах клокотало зелье. Бледный и нежный европейский брахмачари мешал зелье чугунной лопатой, обвивая ее тонкими, словно стебли лотоса, руками и налегая на нее всем телом. Языки пламени рвались из печей наружу и обдавали жаром его блестящее розовое лицо. На улице сияло полуденное солнце, и стояла сорокоградусная жара.
Я не решалась выцепить Деваки из толпы. Как только я собиралась с силами, Деваки исчезала. Потом вновь появлялась на кухне с плетеными корзинами, убегала за ножами, прибегала, вывалянная в муке, искала какую-то дребедень, находила и убегала обратно.
Наконец, я не выдержала:
"Деваки ... можно мне полепить с тобой чапати?"
Деваки внимательно посмотрела мне в глаза.
"Деваки, мне надоело мотаться по экскурсиям с паломниками, толкаться в храмах с индусками, я хочу поторчать на вашей кухне, полепить с вами чапати, почистить котлы и все такое, хочу побыть как вы.. вобщем, сегодня я вся ваша.."
"Калиндюшка, служением решила заняться? - воскликнула Деваки, щурясь и улыбаясь до самых ушей, - Молодец!.. Вон, кстати, Прабхуджи, - Деваки кивнула на коренастого индуса в шафрановом дхоти, похожий на управляющего, он стоял среди котлов, подперев кулаками поясницу, - Прабхуджи отвечает за кухню, он каждый год бесплатно кормит тысячные толпы паломников. Это его служение Шри Гуру. Хочешь, спроси у Прабхуджи что-нибудь. У тебя же всегда тысяча вопросов."
Кучка индусов примостилась на старых холщовых мешках. Все сидели в "лотосе" и чистили тыкву, удерживая тяжестью скрещенных ног кривые металлические ножи на деревянных подставках. Рядом возвышалась гора из оранжевых тыкв. Индуска взяла одну тыкву, резким движением руки насадила на нож - тыква хрустнула и раскололась на 2 части.
"А это правда, что у него сиддхи, и он мысли читает?" - шепотом спросила я у Деваки.
"Правда," - таинственно прошептала она мне в ответ, взяла под ручку и плавно подвела к Прабхуджи. Прабхуджи, восседая на пластиковом пляжном кресле, зорко следил за работой шныряющих вокруг мальчишек и девчонок.
Как только мы приблизились, он заулыбался и вопросительно глянул на меня.
"А Калинди хаз квэээээээээшчэн," - ответила за меня Деваки таким тоном, словно собралась ябедничать.
Прабхуджи значительно кивнул головой, мол, валяй.
"Ну, какой у тебя квэшчен?" - пихнула Деваки меня вбок.
"Что б такой придумать? - судорожно засоображала я, таращась на Прабхуджи.
Прабхуджи ласково мне улыбался.
"Если ты можешь видеть сердце, скажи мне, что плохо в мne? Что мне мешает?"
Прабхуджи заухмылялся шире, бросил на меня косой хитрый взгляд и изрек: "Ты любишь пацанов."
Повисла пауза. Мы с Деваки переглянулись.
Мне почему-то стало не по себе, словно меня уличили в воровстве.
"Ок, - мужественно согласилась я с приговором Прабхуджи, - энд вот ту до?"
"Вот то ду... вот ту ду..." - произнес Прабхуджи, мечтательно улыбаясь, - "Поди на базар, купи золотые божества.."
"Божества?.." - я недоуменно покосилась на Деваки.
"Небольшие, - уточнил Прабхуджи, показывая рукой метр от пола, - воооооот такие" ..
"А зачем?"- спросила я.
"Зачем..,- задумался Прабхуджи, - ну, будешь каждый день им молиться, совершать пуджи, а после смерти попадешь на райскую планету, заведешь там себе мужа и мнооооооого-мноооооооого детей.
"А зачем?"- не унималась я, но Деваки оттащила меня обратно.
"Деваки, это же неправильная таттва... Причем тут муж? У этой духовной практики другая цель!" - горячо шептала я.
"Молодец, - Деваки улыбалась и разглядывала мое лицо с восхищением, которое меня попугивало, - Калиндюшка, сиддханту подучила! Прабхуджи тебя проверяет...некоторые сразу кидаются выполнять первое, что он говорит. Пойдем лепить чапати,"- добавила она серьезным тоном.
Под навесом вокруг огромного железного подноса сгрудились брахмачари, на подносе лежал огромный шмат теста. Итальянские и индийские мальчишки сидели вместе, каждый с круглой дощечкой и скалкой, они старательно давили круглые шарики из теста и раскатывали их в тонкие блины. Налепив десяток блинов, они собирали их вместе и передавали курносому пацану, который швырял блины на чугунную решетку над разведенным огнем, там блины румянились и вздувались, перевоплощаясь в чапати, традиционные пресные лепешки. Мы с Деваки скромно пристроились рядом. Деваки дала мне круглую деревянную подставку и скалку, оторвала мне кусок теста и благословила: "Лепи".
Я принялась основательно катать свой колобок.
Итальянский мачо, пристально наблюдавший все это время за мной, вдруг не выдержал и нетерпеливым жестом волосатой руки, как глухонемой, показал мне, мол, смотри сюда, как надо катать блины. Я смиренно глянула. У мачо блины получались тонкие и идеально круглые в отличие от моих. Я заново раскатала колобок, на этот раз блин был круглее, мачо удовлетворенно кивнул, мол, сойдет для первого раза.
"Хэй, вот ар ю доинг?" - вдруг грозно прозвучало надо мной.
Прабхуджи, подбоченившись, стоял над нами и пристально разглядывал мой блин.
"Калинди лепит чапати," - с расстановкой ответила за меня Деваки.
"Чапати? - Прабхуджи язвительно ухмыльнулся, бросив беглый взгляд на мои формы, - пусть лучше Калинди давит тамаринд, у нее сил мнооого... Анандини, покажи ей."
Два крепких брахмачари притащили кадушку с плещущимся в ней коричневым болотцем.
"Это надо взболтать?" - спросила я у Анандини, хрупкой астраханской девоньки в розовом сари.
Анандини подняла на меня чистые голубые глаза:
"Из этого надо выдавить тамаринд на чатни. Сегодня вечером мы будем подавать тамариндовые чатни к разным блюдам. Будет больше тысячи людей, надо, чтобы на всех хватило."
Жижица попахивала кисло и противно.
"Кто первый засунет руку?"- поинтересовалась я.
Не дожидаясь ответа, я потуже затянула сари, зажмурилась и опустила туда руку по локоть. В жиже плавала большая склизкая мочалка, в мочалке застряли черные косточки, похожие на маленькие каштаны.
"Надо из мочалки выжать джем," - пояснила Анандини, - давай, ты дави эти сопли, а я буду подставлять ладони, сливать все в таз и выкидывать мочалку."
Я, встала перед кадушкой на колени. Кислый запах ударил мне в нос. Я запустила ыв жижу обе руки по предплечье и принялась давить.
"Если я люблю мужиков, мне нельзя жить в ашраме Прабхуджи, там же брахмачари как собак нерезаных, - размышляла я, отжимая тамаринд, - А вдруг какой-нибудь влюбится в меня? А вдруг собьется с праведного пути..? Вот у Прабхуджи-то будет расстройств, еще и влетит ему из-за меня по первое число... Нет... в Матхуру я не поеду. После Карттики я останусь зимовать на Говардхане с Айс."
Анандини швырнула сухую мочалку в мусорную кучу.
***
Смеркалось. Храм кишел черными индусами и гудел. Индусы и индуски, жестикулируя и выплевывая из себя хинди как из пулемета, усаживались на полу с плоскими тарелками из банановых листьев. Кряхтя и толкаясь локтями, они утрамбовывались в ровные ряды и плотно прижимались друг к другу спиной и боками.
Брахмачари в шафрановых простынях, сверкая босыми пятками, бродили по рядам с ведрами и черпаками. На тарелочки из банановых листьев поочередно шлепался дал, рис, кхир, сабджи, чапати и...о чудо!... тамариндовые чатни. Мы с Ананндини жались на полу, стиснутые индусками с обеих сторон. Анандини тупо смотрела в стену. На ее тарелке возвышалась гора еды.
Соседняя индуска смешала басмати с далом, помяла эту кашу в ладони и правой рукой отправила в рот... Я тоже смешала рис с гороховым супом, зачерпнула в пригоршню и закинула в себя...И сразу замахала руками, пуча глаза на Анандини:
"Там перец!! Перец!!"
"Жуй," - невозмутимо отреагировала она.
Слезы покатились у меня по щекам.
"Выплюнешь - будет еще хуже. И ни в коем случае не запивай водой," - Анандини обмакнула свои чапати в чатни и начала меланхолично жевать.
Я беспомощно озиралась по сторонам с набитым ртом...у каждого индуса рядом с тарелочкой лежала горстка свежих стручков чили. Я, все еще пуча глаза и жуя, указала Ананадини на чили и сквозь свой рис с далом промычала: "А это ЧТО?"
"Это для остроты, - равнодушно сообщила Анандини, - Они не чувствуют остроты того, что ты сейчас жуешь, и грызут его вприкуску с далом."
"Калиндюшкаааа, - позвала из зала Деваки, протискивалась к нам сквозь индусок, - приятного аппетита, - пожелала она мне, лучезарно улыбаясь, - После ужина Прабхуджи даст катху в одном частном доме, я тебя проведу, хочешь?
"Хочу", - откликнулась я, запивая свою острую кашу молочным кхиром.
Я зачерпнула пригоршней тамариндовые чатни и лизнула руку.
Тамариндовые чатни напомнили мне сливовое варенье...
Берешь батон, сверху мажешь маслом и кладешь сливовое варенье. Ну или тамариндовые чатни на худой конец. И побольше... а когда оно начинает стекать с бутерброда, ты не даешь ему упасть на стол, а ловишь его языком и утопаешь в блаженстве.
Деваки молча разглядывала меня.
"Да, нравится,"- ответила я, вспоминая странный прабхуджинский юмор и сворачивая банановый лист с остатками еды в треугольник.
"Тогда подари ему что-нибудь, не дорогое, ну, так, просто, чтобы подарить, подари ему фрукт, папайю там, чико, манго..," - предложила Деваки.
"А что он вообще любит?", спросила я, продираясь вслед за Деваки сквозь толпу,
"Хм, - Деваки задумалась, - все индусы просто тащатся от яблок, здесь яблоки - деликатес. Точно! Подари ему яблоки!!"
Мы направились к лотку с фруктами.
Я никогда не покупала в Индии яблоки, ведь их полно и в России, и всегда выбирала папайю, самую тяжелую и мягкую. Я приходила в комнату, расстилала чадар на бетонном полу, садилась в "лотос" и резала на чадаре плод, упиваясь тем, как плавно входит нож в его сочную мякоть, отрезала прохладный оранжевый ломтик... В жару не хотелось ничего кроме фруктов. Сначала я мыла их в марганцовке, как присоветовал знакомый инфекционист из Раши...
Когда по настоянию папы я явилась к нему в кабинет на консультацию, он, надвинув очки на нос и завис над столом с медицинской географической картой:
"Так-так, голубушка.. что тут у нас в южной Индии.. гепатит В, малярия.. так-так.. ага.. тиф... ну, это еще не самое ужасное..":
"Моя дщерь едет в эту страну третьего мира!" - Воскликнул мой папа, упал на соседний стул и издал стон...
Потом я отказалась от марганцовки, когда уже немного обжилась в дхармашалах. Как-то нелогично мыть фрукты с марганцовкой, а кичри и чапати в храме есть руками с банановых листьев, облизывая пальцы. А потом, по логике вещей, как-то неправильно выходило пользоваться туалетной бумагой в глухих каменных туалетах без окон с краником над очком... К тому же, торговцы на базаре в ответ на просьбу русских продать туалетную бумагу каждый раз переспрашивали: "Пэйпер?", - и, удивленно хлопая глазами, совали черный перец. "Ноу "пейпер", гив ми ПЭЙПЕР!!" - каждый раз возмущались соотечественники. Индусы повторно скребли по сусекам и в итоге протягивали вместо черного перца красный. Многих из нас это побудило-таки выучить английский, но я предпочла кран.
Продавец сказал незнакомую цифру. Мы с Деваки умели считать до 80, значит, яблоки стоили больше.
"Они такие дорогие," - удивленно отметила я про себя.
"Пятьдесят?" - переспросила Деваки, явно кося под глухую дурку.
Торговец отчаянно замотал головой и погнал на хинди, жестикулируя и загибая пальцы.
На лице Деваки изобразилась непробиваемая наивность: Деваки - местная доярка, надоила пару ведер молока, налепила лепешек из навоза, уложила спать восьмерых детей, ублажила привередливого мужа и побелила потолок - ну такая затурканная, такая затурканная, ничего не соображаю, прабу, пожалей, дай погрызть яблочек.
Баба сделал страшное лицо: "Я суров, каждый грош у меня на счету, мне самому кормить семью, жену, скотину!" Старательным красивым подчерком он написал на листке арабскую цифру и для пущей верности темпераментно шлепнул листком о поднос с медью, ткнув в листок указательным пальцем: "90 рупий."
Медные монетки на подносе подпрыгнули и жалобно зазвенели. Деваки грустно опустила глаза и плечи, вся скукожилась как бедная сиротка, взяла меня под ручку и, указав на соседний лоток, поплелась туда.
"Деваки, - испугалась я, - да ладно тебе, да не расстраивайся ты так, ну подумаешь, да давай дадим ему сколько просит.."
"Иди за мной не дергайся," - процедила Деваки сквозь зубы.
Через пару секунд нас окликнул наш баба.
"Что он орет?"- прошептала я.
"Семьдесят, продолжай идти," - цедила Деваки.
Голос бабы настигал нас. Скося глаза влево, я заметила, что баба несется за нами вприпрыжку.
"65, 65!!!!" - баба махал нам руками как потерпевший крушение машет с необитаемого острова проплывающему мимо большому кораблю.
Деваки все еще сохраняла сиротливое выражение лица, но двигалась уверенно, как танкер.
Деваки круто развернулась, и, расплывшись в победной улыбке, зашагала обратно к лотку с фруктами.
Довольные, мы вернулись в храм с яблоками и разыскали Прабхуджи.
"Они такие дорогие.., - Прабхуджи взглянул на меня, улыбнулся и покачал головой, - так много денюжек потратила," - он сказал это, так ласково сюсюкая, словно мне четыре года. Он взял мои яблочки, а я испытала такую нежность, словно покормила его с рук.
***
Теплая индийская ночь обняла Говардхан. Из бездонной черноты неба мерцали звезды, и среди них золотой сережкой Кришны качалась опрокинутая луна. Мы сидели на веранде с каменными колоннами. Русские девчонки, замерев в ожидании, безмолвно созерцали Прабхуджи. У меня перед глазами плыл прожитый день, в нем Деваки все еще торговалась с индусом, а Прабхуджи розовой ладонью брал яблоки из моих рук .
"В этом мире нет настоящей любви," - откуда-то издалека мягко прозвучал голос Прабхуджи.
Мой взгляд, гуляя по комнате, нечаянно встретился с его взглядом. Черные и спокойные глаза смотрели нежно и иронично. Деваки и торговец растаяли в воздухе. День прервался. Вокруг разливалась густая черная ночь.
"Что он сказал?" - переспросила я Деваки.
Мне показалось, что я ослышалась.
"Говорит, любви в этом мире нет, Калиндюшка," - повторила Деваки.
"...они были молоды и думали, что будут вместе всю жизнь, - Прабхуджи скользнул взглядом по моему лицу, - но в этом мире нет настоящей любви, лишь корысть. Каждый хочет выжать тебя как тамаринд, все твои соки. И вышвырнуть на свалку... Зачем ты отдаешь им свою любовь? Отдай любовь Бхагавану."
"Слушай и обсуждай только катху о Бхагаване, ешь только прасад, пищу, предложенную Бхагавану, читай каждый день лакх его имен, молись о том, чтобы Бхагаван пролил на тебя милость и даровал общение со святыми, совершай служение в храме Бхагавана, выражай уважение всем и никого не осуждай - так ты научишься контролировать свои чувства, избавишься от страданий и обретешь совершенство жизни. Будь смиренней травы, которую топчут ногами. Преклонивший перед Богом колени подобен орошаемой долине, а гордый - сухой скале, опаляемой солнцем.
Звезды вспыхивали и гасли в небе. Было тихо, легкий бриз раскачивал белые колокольчики чампака на черном кусте... и словно знакомый голос из полузабытого сна шептал: "Ты дитя не этого мира, зачем же ты так страдаешь?".
Я возвращалась домой по ночной улице, темной и безлюдной.
В лавке недалеко от храма горел свет. Торговцы варили молоко со специями в плоской и круглой чугунной посудине и разливали желающим по глиняным горшочкам. Хозяин смотрел по черно-белому телевизору индийский боевик. Благородный, но нищий. Гопал с правильными чертами изящно окровавленного лица произносил патетическую речь на хинди, порываясь спасти лотосоокую возлюбленную от богатого, но толстого и подлого Раджи со сливоподобным носом. Подлый Раджа хмурил густые черные брови и потрясал внушительным кулаком, усыпанным драгоценными перстнями. Красавица грациозно заламывала руки, сверкала парчовым сари и ахала, изображая ужас на прекрасном лице. Внезапно в руке Раджи появился пистолет. Красавица закатила очи и лишилась чувств...
Парочка белых саньяси в шафрановой одежде развалилась в пластиковых пляжных креслах у ларька, попивая колу и заедая ее шоколадным печеньем.
"Неаскетичные саньяси, - подумала я, проходя мимо и разглядывая шафрановых дядек, - Пойду-ка я лучше обретать совершенство жизни...читать по лакху мантры... я перестану непрерывно поглощать шоколад, я ни минуты не потрачу на досужие разговоры и никого не буду критиковать.... никогда..."