Деваки сказала: "Калиндюшка, пошли, дорогая, со мной на базар, хочу выбрать себе серебряные браслеты на ноги".
Я чуть не описалась от изумления. "Деваки, ты не заболела ли, звезда моя? На кой тебе сдались браслеты, ты же отреченная монашка, ты же одно пенджаби носишь уже полгода, не красишься, живешь без денег, спишь в дхармошале на бетонном полу на циновке.."
"Ну, вообще-то я хиппи, ты знаешь? - продолжала Деваки, плавно увлекая меня на базар, - Да.. Я была хиппи, и у меня были такие длинные волосы, которые я красила в черный цвет и по пять сережек в каждом ухе, и в носу... Я люблю металл и феньки." Деваки одернула свой голубой монашеский чадр, которым она всегда покрывала голову, грудь и плечи, продемонстрировав мне поочередно то одно, то другое проколотое ухо, а потом нос, в его правой ноздре сверкнул крохотный синий камушек. "Да, весь пирсинг при ней, очевидно, Деваки хиппи.." - подумала я и еще более озадаченно на нее взглянула. Деваки лишь пожала плечами: "Ну, вот хочется мне браслетов, сама не знаю, встала утром и подумала: "Хочу браслеты". Если очень хочется, значит надо. Ложное отречение от мирских соблазнов ни к чему не приведет".
Как всегда был пыльный и теплый день. На улицах Матхуры царил хаос. Перед воротами храма единым фронтом стояли и галдели продавцы бананов, винограда, чико и папаи, каждый со своей тележкой. Замужние индуски в ярких разноцветных сари чинно рассекали улицу. Худые маленькие школьницы в синей форме скакали меж прохожими. Рикши и велосипедисты объезжали индусок, сигналя резиновыми пищалками, которые издавали жутчайший визг. То справа, то слева иногда выныривало, разгоняя толпу, какое- нибудь "Тэмпо", пыльное черное индийское такси без стекол в окнах и без дверей, по размерам напоминающее Запорожец и набитое индусами до отказу. Буквально из-под ног, взвизгнув, выскакивал пегий индийский пес. "Астэ, астэ, астэ" - орали рикши
прохожим. И только флегматичные белые коровы отрешенным взглядом сзерцали солнечный февральский день, проплывая через суетливый уличный поток неторопливо, словно сквозь вечность.
Деваки вела меня за руку через толпу, ее босые ноги были серыми от пыли. Я куталась в свое сари, отчаянно укрывая белую плоть от мужеских вожделеющих взглядов.
Деваки живет без денег. Я сначала ей не поверила и думала понты. Оказалось, правда. Я поняла это, когда пару недель пожила с ней дхармошале за матхом.
Мы жили на первом этаже облезлого двухэтажного дома вчетвером в одной комнате с мышами. Одно маленькое окно без стекла и с решеткой. По утрам его осаждали обезьяны, и, попрошайничая, протягивали сквозь решетки лапу. Когда у меня было хорошее настроение, я делилась бананом с какой-нибудь самкой, и мы синхронно жевали, внимательно глядя друг другу в глаза. Это был негласный бартер: я тебе банан, я ты, животное, не трожь мое сари, которое я повесила сушиться на улице. В комнате голые желтые стены. Тусклая лампочка в потолке. Вентилятор, напоминающий вертолет. Из мебели один колченогий стол и встроенный в стену шкаф (на верхней полке которого я бережно хранила аптечку с антибиотиками и антисептиками, которую, скрепя сердце, вручил мне на прощанье папа-доктор), железный сундук, на нем импровизированный алтарь. Мы спали на полу на циновке. Я раньше, когда читала в романах "циновка", представляла какой-то театральный атрибут, элемент декора в спектакле про нищих. Так вот, оказалось, циновка - это соломенная подстилка, которую за 200 рупий можно купить на любом базаре, скатать в рулончик и носить спокойненько с собой, пока не приспичит где-нибудь заночевать. Ночевать мы ложились рано, около десяти, вставали в пять и шли на арати.
Иногда Деваки по доброте душевной пускала к нам какую-нибудь заезжую белую тетушку. Для заезжих тетушек Деваки рассыпалась в любезностях, кормила фруктами, стелила спать на столе и решала любые административные вопросы касательно хоть даршанов у Прабхуджи, хоть брони билетов до Раши. Как - то раз к нам заехала одна такая тетушка, хрупкая и очень вежливая бабулинька, очень растерянная из-за просроченного билета. Деваки первым делом отвела ее в храм и накормила прасадом, а сама побежала звонить в авиа-компанию, полдня она так носилась, решая бабулькины проблемы, а когда вернулась, бабулькиной радости не было пределов. Ей оставалось только сесть на рикшу и адью - Деваки все устроила за нее. Благодарная бабуленька положила 50 рупий Деваки на алтарь.
Деваки обогнула угол дома, и мы вышли на улицу, по обеим сторонам которой были платяные лавки с разноцветными шелками, кружевами, украшениями, там продавались роскошные сари тонкой ручной работы, вышитые замысловатыми узорами из бисера, золота и серебра... Розовый цвета распустившейся фуксии или пыльной розы, как раскаленный медный прут или как угасающая майская заря, фиалковый, васильковый, тюркиз, но самый замечательный был лимонно-желтый, пронзительно яркий, чуть-чуть и он сольется в оттенке с рэйверской кислотой - но на самой напряженной и высокой ноте цвет замирает - и блестящее, легкое, такое гладкое, что хотелось скользить по нему лицом - сари нежной волной падает на прилавок и как будто излучает свет, когда темнокожая индианка проводит по нему украшенной золотыми браслетами рукой. Зажиточные матхураваси, муж и жена, сняв обувь, сидели по-турецки на выстланном белой тканью полу лавки и пили душистый чай, обсуждая цену с хозяином. На полной груди молодой супруги красовалось массивное золотое колье, в носу супружеская серьга, на лбу - алое бинди, в прямом проборе волос такой же алый сундур, алым накрашен рот, в ушах тяжелые золотые серьги в форме паланкинов, пальцы в изумрудах."Хаа, хаа", - сказала она на хинди, это, типа, "я согласна".
Деваки крепко держала меня за руку, пока я разглядывала ткани и индусов. "Калинди, дорогая, бабосы сами падают с неба. Приходит кто-то и дает сотню. А иногда какой- нибудь богатый индус дает 5000 рупий, деньги приходят и уходят, они не мои. Их дает Бхагаван, а я их все отдаю Прабхуджи, иногда только фрукты себе покупаю. Один раз Прабхуджи даже говорит: "Деваки, мол, отдохни, оставь себе хоть немного денег, купи себе сари." А я ему ответила: "Прабхуджи, мне сари совсем не нужно".
"Да, - подумала я, - зато серебряные браслеты тебе самое то". Бывает же так.. Вот торкнуло ее и полдня мы мотыляемся по всей Матхуре в поисках браслетов.
Как-то незаметно мы шмыгнули в переулок, свернули в арку и наконец вышли на мрачноватую и узкую средневековую улочку, и справа и слева здесь понапихано несметное количество крошечных лавочек метр шириной. В каждой лавочке стеклянный прилавочек, под стеклом - серьги в нос и в уши, колье, браслеты на запястья и щиколотки, кольца на пальцы руг и ног, серебро-золото, сапфиры-бриллианты. В глубине лавочки сидит черный индус, такой черный, что сливается с темнотой, но, как только ты пройдешь мимо, белоснежная улыбка свернет из тьмы:
"Ей, матаджи, купи кольцо в нос!" И уже в его вытянутой руке покрытые копотью медные весы, он кладет на одну чашечку сережку, а на другую малюсенькую гирьку.. "Всего 200 рупий".. "Дханьяват, прабху джи, но нам нужны браслеты, до ю хэв?" Конечно, у него полно браслетов, он только нас и ждал, чтобы показать, сколько у него браслетов, все браслеты гуд квалити, лук матаджи, лууук, какое у него тут везде квалити..
"Э, баба, это все не то, - разочарованно покачала головой Деваки, - ви нид мор бьютифул, бохот сундар." Как!!!его браслеты не бьютифул?!! Да у него же самые наикрутейшие браслеты во всей Матхуре! Баба всерьез расстроен нашим поведением. В вырезанном в стене алтаре, источая сандаловый аромат, дымит палочка перед маленьким каменным изваянием Ганеши. Деваки за руку утягивает меня на соседнюю улочку, мы перепрыгиваем через канализационный сток, и прямо напротив нас - новый прилавок. За ним, скрестив на груди руки, стоит гладко причесанный надменный торговец в дутых золотых кольцах с разноцветными сверкающими камнями. В ушах сияют серьги. На прилавке под стеклом пластиковая белая коробочка, а в ней правильной квадратной или прямоугольной формы, разной величины и оттенков изумруды, они переливаются и сверкают на изломе четких граней. А в коробочке рядом топазы и бриллианты. В детском саду я мечтала иметь много изумрудов и брильянтов. "Деваки, смотри, какие они большие!"- невольно восклицаю я. "А браслеты у вас есть?"- обращается Деваки к торговцу. "Браслетов нет,"- лаконично и равнодушно отвечает он ей. И мы разворачиваемся и бежим к лавке, где продаются украшения для невест. На невесте должно быть много золота, невеста должна вся звенеть и благоухать. На стене висит плакат с невестой - яркой черноглазой красоткой в пылающем алом сари, кольцо в носу, соединенное золотой цепью с серьгой в ухе, золото в проборе волос, золотые кольца на пальцах, золотые браслеты - вот сколько золота должна носить уважающая себя матаджи. Сверкающие золотые цепи и ожерелья всех калибров свисают с вешалок, заслоняя продавца. Красотка со стены улыбается во весь рот, ясен перец, девушка с красивыми зубами все находит смешным. "У нас только золото, серебра нет", - пожимает плечами лавочник.
Деваки начинает хмурить бровь.
"И что это за базар такой... Неужель во всей Матхуре не найдется достойных ножных браслетов для брахмачаринь? - я начинаю язвить с досады в то время, как мы проходим мимо лавки со сластями, распространяющей тонкий аромат кардамона и имбиря смешанный с запахом горячего гхи и плавленого сахара. Прямо на наших глазах продавец длиной чугунной мешалкой на полуметровой в диаметре сковороде переворачивает нежное, прозрачное, налитое сладким оранжевым соком, хрустящее джалеби. Масло шипит, джалеби поджаривается. Рядом возвышается правильная пирамида из ладду... Ладду - как пирожное-картошка, только сделано из нутовой муки, перемешанной с сахаром, гхи, орехами и кардамоном. Я вспоминаю их ореховый вкус... "Деваки, а мы не опоздаем на прасад в матхе? - любопытствую я равнодушным тоном, - солнце уже низко.."
"О, Калинди, ты голодная!- восклицает Деваки, - Надо быстрее бежать в матх, вдруг Прабуджи сегодня угостит девчонок сладостями?.." И подмигнув мне, хватает меня за руку и разворачивается по направлению к матху.
"Так я и не купила браслетов...,"- сокрушается Деваки, только зря пробегали, и тебя зря собой таскала. "Не расстраивайся, - успокаиваю ее я, - ты еще найдешь самые красивые во всей Матхуре."
Мы бежим вприпрыжку, едва успевая огибать пешеходов и уворачиваться от рикш, солнце медленно садится, и повсюду в его шафрановых лучах кружится городская пыль. Вот уже видны купола матха, у входа все те же торговцы фруктами и флегматично жующие белые коровы... Два свирепых каменных льва по обе стороны входа, со взъерошенной гривой, с выпученными, налитыми кровью глазами и возбужденными гениталиями, на конце выкрашенными простодушной индийской рукой в розовый цвет. Каждый лев клыками устрашающей пасти впился в хобот голубого слона, водрузив ему на голову массивную когтистую лапу, окровавленный слон прогибается под ее тяжестью. Слон - это вишайя, чувственное удовольствие, а лев символизирует контроль над чувствами, в природе слоны похотливы, а львы вступают в брачные отношения лишь раз в 9 лет, каменный лев демонстрирует победу духовного начала над чувственным. Кешавачарью, чье имя носит этот матх, прозвали "ачарья-лев" за непоколебимую силу духа.
Мы заскакиваем вовнутрь, запыхавшиеся.. Дверь в комнату налево открыта нараспашку..."Прабхуджи внизу, - взволнованно шепчет Деваки, - надо зайти поклониться." Мы подкрадываемся к раскрытой двери, Деваки, входя вовнутрь, опускается на колени, делает дандават пранаму...она поднимает голову и вдруг я слышу ее "ах". Я заглядываю в комнату. На низкой кровати, скрестив ноги, точно турецкий паша восседает Прабхуджи, волей судьбы настоятель мужского монастыря в Матхуре. Вид у него довольный и хитрый, черные глаза пронизывают насквозь, по округлому шоколадному лицу расплывается чеширская улыбка....Прямо перед ним на полу небрежно разбросано всевозможное серебро: колье, серьги, браслеты. Прабхуджи выбирает самые красивые, тяжелые браслеты и протягивает Деваки: "Ей, Деваки, хочешь браслеты? Вэри найс, бери." Он отдает Деваки браслеты, словно жалует титул. "Cпасибо, Прабхуджи," - обалделым, почти дрожащим голосом еле внятно произносит Деваки и, прифигев от неожиданности, оборачивается на меня. "Калинди, - обращается Прабхуджи ко мне, - выбери себе браслеты!" Я беру первые попавшиеся и, промямлив "thank you", отползаю вбок. Поклонившись, мы выходим в холл. Деваки молча одевает браслеты и внимательно смотрит мне в глаза. "Откуда он узнал..?- тупо спрашиваю я. Деваки закатывает глаза и устало улыбается: "Калииииииндюшка..." "А откуда у него...?" Деваки вздыхает: "Вайшнавы - это трансцендентные личности, мы не можем понять их нашим материальным умом". Я, нацепив браслеты на щиколотки босых ног, сижу на лавочке, и, вытянув ноги вперед, любуюсь на подарок. Трансцендентный Прабхуджи выходит из двери, веселый и похожий на Хоттея. "Очень красиво!"- загадочно улыбаясь, говорит он мне, проходя мимо, - Тебе очень идет". "Комплимент, - отмечаю я про себя, - интересно, а сласти сегодня тоже будут выдавать?"....Серебряной нежной змейкой браслеты обвивают мои ноги. В Индии замужние женщины носят браслеты на ногах. Наверное, мы с Деваки вышли замуж.