Фарниев Сулейман Дзибушевич : другие произведения.

Осетинские сказки. Книга третья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  
  
  
  ОСЕТИНСКИЕ НАРОДНЫЕ
   СКАЗКИ
  
  
  В пересказе
  Сулеймана Фарниева
  
  Книга III
  
  
  
  
  
  
  
   1. ЧУДЕСНЫЙ ПОЯС.
  
  К одру прикованный алдар
  Промолвил сыну, умирая:
   - Мир этот светлый покидая,
  Хочу сказать тебе, Узар,
  Что будешь жить один отныне,
  И если вдруг тебя нужда
  За горло схватит, то тогда
  Не предавайся злой кручине,
  А без раздумий, удалец,
  Спеши в соседнее селенье,
  И там мой лучший друг - мудрец
  Тебе поможет без сомненья,
  Как помогал и мне порой.
  Алдар ушёл в немое Царство,
  Где навсегда обрёл покой,
  А сын отцовское богатство
  Уж через год вконец извёл,
  И в доме властвовать стал голод.
  Припомнив тот совет, пришел
  Узар тотчас, ведь был он молод,
  В селенье, жил где друг отца.
  Сказал обрадованный старец:
   - Приятно видеть удальца,
  Который писаный красавец,
  Напоминая своего
  Отца в расцвете лет когда-то.
  Ты отпрыск друга моего
   И зреть тебя душа так рада,
  Что будешь здесь ты целый год
  Жить без печалей и забот.
  Год, словно миг, успел промчаться,
  И час настал того вот дня,
  Когда пришлось им расставаться.
  Старик Узару дал коня,
  Ещё какой-то пояс чудный,
  Сказав печально: - Как не жаль,
  Но, точно ветер бесприютный,
  Умчался год куда-то вдаль,
  День подарив не самый лучший:
  Час расставанья пробил вдруг.
  За год прошедший лес дремучий
  Произрасти успел вокруг
  И не найти домой дороги.
  Однако, парень, не тужи,
  А пояс этот повяжи
  Ты на себя, и путь широкий
  В лесу получишь, удалец.
  Когда же лес тот, наконец,
  Покинешь, выбравшись к равнине,
  То башню медную в долине
  Увидишь сразу пред собой,
  И гостевое помещенье
  Вблизи неё. Без промедленья
  Располагайся в гостевой
  И жди. Красавица-девица,
  Хозяйка башни той, должна,
  Чуть погодя, к тебе явиться,
  Но разговаривать она
  С тобой не будет. Это зная,
  Ты пояс свой, не унывая,
  На стол неспешно положи,
  Затем ему вдруг прикажи
  Любые сказки, что вниманья
  Достойны, тут же рассказать.
  Изложит пояс три сказанья
  И после каждого задать
  Тебе вопросы пожелает,
  А ты ж неверно отвечай.
  Коль трижды, даже невзначай,
  Тебя поправить возжелает
  Хозяйка башни - ей тогда
  Придётся стать твоей женою,
  А коль смолчат её уста -
  Уйдёшь с поникшей головою
  Домой, познав и стыд, и срам,
  Подобно многим женихам,
  Что в жёны взять её хотели,
  Да сделать это не сумели.
  Я верю, парень, ты сломить
  Сумеешь девичье упрямство
  И деву вслед заполучить,
  А с нею все её богатства.
  Узар тот пояс повязал,
  Со старцем мудрым попрощался,
  И, сев на лошадь, ускакал.
  Из ле́су выбравшись, добрался
  Он без труда до башни той,
  Которой девушка владела.
  Сойдя с коня, наездник смело
  Вошёл в покои гостевой,
  Где победить был должен в споре,
  Как предсказал ему мудрец,
  Хозяйку башни медной. Вскоре
  Перед собой узрел пришлец
  Красу-девицу, от которой
  Не мог он взгляда оторвать,
  Однако ей с улыбкой бодрой,
  Придя в себя, сумел сказать:
   - Я от всего желаю сердца
  Чтоб вечер твой был полон благ.
  Но на приветствие пришельца
  Та не ответила никак.
  Она совсем не собиралась
  О чём-то с гостем говорить,
  И парню только оставалось
  Снять пояс свой, и положить
  Его на стол, не унывая,
  Затем сказать повеселей:
   - Хозяйка, видимо, немая,
  А потому и время с ней
  В беседе скрасить невозможно,
  Но чтоб от скуки безнадёжно
  Я здесь в уныние не впал,
  Ты б, пояс, взял да рассказал
  Мне хоть какие небылицы.
  Ответил пояс: - Я готов.
  От тех услышанных двух слов,
  Глаза расширились девицы,
  И слух она свой напрягла,
  Готовясь выслушать сказанье.
  А пояс тут же со стола
  Повёл своё повествованье:
   - Давным-давно в селе одном
  Три бедных брата проживали.
  Одним-единственным быком
  Они втроём располагали
  И постоянно, как могли,
  Быка те братья стерегли.
  Из братьев младший обретался
  В любое время близ хвоста,
  Второй всегда у живота,
  А самый старший брат старался
  У морды быть все дни подряд.
  Однажды утром младший брат
  Бегом вдруг к среднему помчался,
  К нему в полдневный час добрался
  И с огорчением сказал:
  "Три дня навоза бык не дал".
  Немедля средний отозвался:
  "Он и мочиться перестал.
  Давай-ка к старшему мы сходим
  Да у него совета спросим".
  Со всех своих проворных ног
  Они стремглав помчались к брату,
  К нему пожаловав к закату.
  Тот, братьев выслушав, изрёк:
  "Он перестал и есть к тому же,
  Наверно, жаждой бык томим.
  Чем здесь стоять, давайте лучше
  К реке отправимся мы с ним,
  Чтоб вволю там воды напился".
  Но по пути вдруг свысока
  Орёл к быку вниз устремился,
  И когти вмиг ему в бока
  Вонзил, и с ним он к небу взвился,
  Ища то место, где быка
  Мог съесть, и вскоре взором впился
  В овечий гурт, что разместился
  В тени козла - их вожака.
  Немедля с тушей опустился
  Он на козлиные рога
  И клювом стал терзать быка.
  Но тут в сторонку отскочила
  Лопатка бычья, да и в глаз
  Она нежданно угодила
  Вдруг пастуху, что в этот час
  Дремал вблизи. Когда же стало
  Темнеть, пастух овец пригнал
  Домой и дочери сказал:
  "Мне, дочь, соринка в глаз попала,
  Избавь меня ты от неё".
  Лопатку та найти сумела,
  Затем извлечь смогла умело,
  И отдала отцу её.
  Пастух, разгневанный от боли,
  Лопатку бычью ту схватил
  Да далеко куда-то в поле
  Швырнул её, что было сил.
  Уж много лет на поле этом
  Лежала бычья кость и ветром
  Была засыпана землёй,
  Потом покрылась и травой,
  И люди начали селиться
  На ней, построив там село.
  Однажды хитрая лисица,
  Когда ещё не рассвело,
  Тайком явившись в то селенье,
  Глодать лопатку начала́.
  Примчались жители села
  И ту лису без сожаленья
  Убили вмиг, и бок один
  Её они освежевали,
  Но шкуру так и не содрали
  С другого бока. Сто мужчин
  Перевернуть лису хотели,
  Но сил на это не имели.
  Они, её оставив там,
  Ушли неспешно по домам;
  Из полушкуры той хватало
  Сшить меховые шапки всем.
  Когда же солнце между тем
  Из-за горы лесистой встало,
  Одна старуха за водой
  Пошла к реке и увидала
  Лисицу ту. Её ногой
  Перевернув, старуха стала
  Остаток лисьей шкуры той
  Снимать, затем она домой
  Вернулась в ветхую лачугу
  И своему грудному внуку
  Там шапку шить взялась живей,
  Но не хватило меха ей.
  Вот всё моё повествованье
  И было б выяснить не грех,
  Кто в небылице больше всех?
  Узар изрёк без колебанья
   - Орёл, конечно, кто ж ещё!
  Поворотив лицо своё
  К Узару, девушка, молчанье
  Прервав, ему сказала вдруг:
   -Ты слушал, гость, без прилежанья,
  Коль не сумел понять, что внук
  Был больше всех в рассказе этом.
  Когда второй услышишь сказ,
  Не торопись опять с ответом.
  Вот так девица в первый раз
  Раскрыла рот. Узар с усмешкой
  Промолвил поясу: - Не мешкай,
  А лучше дальше излагать
  Свои продолжи небылицы,
  Не то от скуки помирать
  Придётся мне, закрыв зеницы
  Навеки в этой гостевой.
   - Ну, ладно, слушай сказ второй, -
  Рёк пояс юноше. - Когда-то,
  Живя в селе одном, три брата
  Овец имели и пасли
  Поочерёдно их у рощи,
  Где травы сочные росли.
  Однажды летом в день хороший
  Овец тех старший брат пригнал
  Туда. Пока паслась отара,
  Пастух искусно вырезал
  На молодом стволе чинара
  Фигуру девушки. Когда
  Он завершил своё творенье,
  Смеркаться стало, и тогда
  Пригнал овец домой в селенье.
  Назавтра утром средний брат
  Погнал овец туда, и взгляд
  Его поймал изображенье
  Прекрасной девушки, и он
  Был так безмерно восхищён
  Её красой, что озаренье
  Вдруг на него нашло: решил
  Украсить ловкими руками
  Одежду девы лепестками.
  Когда же вечер наступил,
  Он, преуспев в своей работе,
  Отару всю домой пригнал.
  На третье утро, на восходе,
  Теперь уж младший брат погнал
  Пасти овец к той самой роще.
  Увидев девушку, он вмиг
  Остолбенел, и громкий крик
  Слетел из уст его: "О Боже!
  Прошу я истово, яви
  Ко мне своё расположенье
  И деву эту оживи!"
  Вмиг девы той изображенье
  Вдруг стало девушкой живой,
  К тому ж красавицей на диво.
  Когда же младший брат домой
  Явился с нею, то ретиво
  Вступили братья меж собой
  Там в спор: кому из них девица
  Должна по праву стать женой.
  Так вот, скажи мне, кто жениться
  На деве должен из троих?
  Узар не очень долго думал:
   - Конечно старший лишь из них!
  Ведь если он бы не надумал
  Девицу ту изобразить
  То, чтоб они могли делить?
  Хозяйка башни не смолчала,
  А едко юноше сказала:
   - Ошибся, гость мой, ты опять.
  Ответ чтоб правильный назвать
  Ума не требуется много:
  Тот должен замуж деву взять,
  Кто жизнь ей выпросил у Бога,
  А лучше жизни, надо б знать,
  Уж ничего на свете нету.
  Так, дав себя втянуть в беседу,
  Проговорилась невзначай
  Хозяйка вновь. Узар расплылся
  В усмешке хитрой и воззрился
  На пояс, молвив: - Продолжай
  Свои рассказывать тут враки,
  Не то придётся мне - бедняге
  От жуткой скуки здесь почить.
  Стал пояс парню говорить:
   - В одном селении когда-то
  Алдар богатый проживал,
  А по соседству дом стоял,
   И в нём не бедно, не богато
  Три брата жили. Раз украл
  Алдара дочь совсем нежданно
  Злой великан. Алдар сказал
  Тем братьям: "Вы у великана
  Её сумейте отобрать,
  А я же замуж дочь отдать
  За эту доблесть, без обмана,
  Готов кому-нибудь из вас".
  Три брата в путь собравшись рьяно,
  Свой дом покинули тотчас,
  Но за селом остановиться
  Велел вдруг старший, молвив так:
  "Нам надо здесь определиться
  Кто из троих на что мастак.
  Вот я, к примеру, незаметно
  Способен девушку украсть".
  Продолжил средний: "Я мгновенно
  Умчусь с девицей, коль попасть
  В мои ей руки доведётся,
  И даже ветер грозовой
  Уж не угонится за мной".
  Промолвил младший: "Коль возьмётся
  Злой великан бежать вдогон
  За нами вдруг, то неизбежно
  Он будет насмерть мной сражён".
  Все трое двинулись поспешно
  К жилищу, жил где великан.
  Бесшумно старший в дом пробрался
  И выйти с девой постарался,
  А средний брат, как ураган,
  Схватив её, в село помчался.
  Лишь великан, вопя, погнался
  За ними вслед, то вмиг вступил
  Из братьев младший с ним в сраженье,
  И вскоре он врага убил.
  Когда они домой в селенье
  Втроём явились, то возник
  Меж ними спор: кому девица
  Должна достаться. Небылица
  Пришла к концу, и напрямик
  Ответь: кому же дочь алдара
  Должна женой по праву стать?
  Раскрылись вмиг уста Узара:
   - Конечно старший должен взять
  Себе алдара дочку в жёны!
  Хозяйка башни изумлённый
  Свой взор на парня навела
  И назидательно рекла:
   - Ты очень, гость, хорош собою,
  Зато умом вот небогат.
  Её назвать своей женою,
  Знай, может только младший брат.
  Нужна, конечно же, сноровка,
  Чтоб дочь алдара выкрасть ловко
  У великана, но меж тем
  Назвать тот подвиг главным в деле
  Нельзя и это ясно всем,
  Ведь великан достигнуть цели
  Сумел бы вновь, коль наповал
  Сражён бы не был младшим братом.
  Узар, окинув хитрым взглядом
  Хозяйку башни, вдруг сказал:
   - Меня глупцом ты объявила,
  Однако мне ума хватило,
  Тому свидетель небосвод,
  В теченье считанного часа,
  Без затруднительных хлопот,
  Тебя заставить здесь три раза
  Вступить со мною в разговор.
  Скажи, согласна ты со мною,
  Иль, что сказал я - это вздор?
   - Ты прав, зачем вступать мне в спор.
  Я предназначена судьбою
  Тебе, и ей наперекор
  Пойти, конечно, не посмею,
  Да и желанья не имею, -
  Сказала девушка в ответ.
  В той башне свадьбу, всем на диво,
  Они сыграли и счастливо
  Прожили вместе много лет.
  
  
   2. НЕБЕСНОЕ ЗЕРКАЛО.
  
  
  
  В одной лачуге небогато
  Когда-то жили муж с женой,
  А с ними жизни их отрада -
  Малыш по имени Дзаккой.
  Летели годы. Незаметно
  Мальчишка юношею стал
  И раз родителям сказал:
   - Ну сколько можно жить так бедно?
  Позвольте, я покину дом.
  Возможно там, в краю чужом,
  Мне попадётся счастье в руки.
  В ответ родители рекли:
   - Ты в дебрях, сын, чужой земли
  Скорей найдёшь одни лишь муки,
  А вот богатство там найти -
  Совсем нелегкая задача.
  Не торопись туда уйти,
  Ведь в дальних тех краях удача
  Не больно сохнет по тебе,
  А потому идти не нужно
  Наперекор своей судьбе.
  Увещевали сына дружно
  Отец и мать, но очень был
  Он непреклонен и решил
  Пуститься в путь без промедленья.
  Хоть не смогли от огорченья
  Скрыть слёз родители, но всё ж,
  Уняв волнение и дрожь,
  Они его благословили
  И в путь-дорогу проводили.
  Дзаккой, обня́в отца и мать,
  Сердечно с ними попрощался
  Да в путь к краям чужим подался,
  Где жаждал счастье отыскать.
  Шёл много дней Дзаккой к востоку,
  Минуя степи и хребты,
  Но не осталось как еды,
  Что мать дала ему в дорогу,
  То голод злющий вскоре стал
  Терзать его неумолимо,
  И путник путь свой продолжал
  Уже не так неутомимо.
  Немало дней он шёл ещё,
  Пока не встретил вдруг нежданно
  Волчицу. Выхватив ружьё,
  Дзаккой хвостатой крикнул рьяно:
   -Я пристрелю тебя сейчас,
  И утолю тобой свой голод!
  Та проворчала в тот же час:
   - Я вижу, юноша, ты молод
  И вот не слышал никогда,
  Что мясо волчье - не еда;
  Ведь им недолго отравиться.
  Тебе могу я пригодиться,
  Когда придет к тебе беда.
  Возьми-ка три мои шерстинки
  И как понадоблюсь, тогда
  Ты подожги их без заминки,
  А я к тебе тотчас явлюсь
  Да от беды сберечь возьмусь.
  Взяв у волчицы три шерстинки,
  Дзаккой уныло по тропинке
  Поплёлся, голодом томим.
  Шел-шёл и видит: перед ним
  На валуне сидит орлица.
  Ружьё вмиг юноша схватил,
  Его к пернатой обратил,
  Ей быстро выпалив: - Эй, птица,
  Сейчас тебя я пристрелю,
  И здесь тобой без промедленья
  Свой голод жуткий утолю!
  Разинув клюв от удивленья,
  Небес владычица рекла:
   - Ну кто же мясо ест орла?
  Оно же в пищу непригодно,
  И суета твоя бесплодна.
  Забудь пока ты про нутро,
  А вырви ловкою рукою
  Из моего крыла перо.
  Когда столкнешься вдруг с бедою,
  То подожги его, и я
  Тогда тотчас найду тебя,
  Где б ты в тот миг не находился.
  Забрав перо, опять пустился
  Он в путь усталою стопой.
  Томимый голодом, Дзаккой
  Терпел все тяготы дороги,
  И привели однажды ноги
  Его к бушующей реке.
  На берегу, невдалеке,
  Увидел он перед собою
  Большую щуку, что волною
  На сушу выбросило вдруг.
  Она в агонии металась
  Да в воду вновь попасть пыталась,
  Чтоб там спастись от смертных мук;
  Но это ей не удавалось,
  Как только рыба не старалась.
  Достав кинжал свой между тем,
  Дзаккой воскликнул очумело:
   - Сейчас тебя я, щука, съем!
  В ответ ему та прохрипела:
   - Не знаешь разве ты, юнец,
  Что неприятным щучьим мясом
  И отравиться можно часом.
  Уж лучше в реку, удалец,
  Столкни скорей меня обратно,
  Коль у тебя достанет сил.
  Дзаккой промолвил щуке: - Ладно.
  С большим трудом он дотащил
  К воде громаднейшую рыбу,
  Что всей своей величиной
  Напоминала очень глыбу.
  Пробыв недолго под водой,
  Вмиг щука к берегу прибилась
  Да к парню тут же обратилась:
   - Возьми, спаситель мой, себе
  Мою чешуйку, не робея.
  Когда понадоблюсь тебе,
  Сожги её, не сожалея,
  И я прибуду в тот же миг.
  Забрав чешуйку, вновь поплёлся
  Дзаккой по тропке, как старик.
  Он весь от голода извёлся,
  И вот когда в степной глуши
  Его носить устали ноги,
  Тогда Дзаккой, глазами зоркий,
  Лису узрел в ночной тиши.
  Его усталость, словно птица,
  Вмиг упорхнула, и своё
  Он на лису навёл ружьё,
  Воскликнув громко: - Эй, лисица,
  Пришёл тебе уже конец;
  На ужин ты ко мне попала!
  Лиса беззлобно прокричала:
   - Я вижу, парень, ты глупец,
  Иначе знал бы с колыбели,
  Что люди сроду лис не ели;
  Ведь не годится для еды
  Вам - людям лисье мясо. Лучше
  Мой волосок возьми и глубже
  Запрячь в карман, а в час беды
  Сожги его без промедленья,
  И я на выручку тогда
  К тебе явлюсь в одно мгновенье.
  Дзаккой из лисьего хвоста
  Неторопливою рукою
  Сорвал прилежно, как цветок,
  Один янтарный волосок
  Да вновь усталою стопою
  Пустился в путь, а как зашло
  За горы солнце, то явился
  В одно какое-то село,
  И на ночлег там попросился
  К одной старухе, что жила
  В лачуге бедной. Приютила
  Пришельца та, и, чем смогла,
  Его радушно угостила,
  Затем, вздохнув, юнца прожгла
  Колючим взглядом и рекла:
   - Тебя, мой дальний гость, похоже,
  В село к нам ноги привели,
  Как и других несчастных тоже,
  Чтоб в жёны взять княжну Зали.
  Спросил Дзаккой: - А кто такая
  Та достославная княжна?
  Старуха молвила: - Она
  Жестокосердная и злая,
  Но вот, однако, как на диво,
  Обворожительно красива,
  И много славных женихов
  Сюда к ней свататься являлось,
  Да никому из удальцов
  Девица в жены не досталась.
  Невеста головы рубить
  Им всем велела после спора
  И их немедля насадить
  На колья длинного забора,
  Который башню девы злой
  Кольцом высоким окружает.
  Лишь головы́ ещё одной
  На том заборе не хватает.
  С волненьем юноша спросил:
   - За что она их погубила,
  Никто из них ей не был мил?
  Старуха хмуро обронила:
   - Девица каждому из них
   Три раза прятаться велела.
   Найти - нетрудное ей дело,
   И с головой своей жених
   Тогда навек уже прощался,
   А если вот хотя бы раз
   Жених к ночи́ не отыскался,
   То мужем стал бы ей тотчас.
  Подумав чуть, Дзаккой решился:
   - Пойду я свататься к Зали.
  Рекла старуха: - Ты лишился
   Ума. В любом конце земли
   Она найти тебя сумеет.
   Ты знай, сынок, княжна владеет
   Небесным зеркалом, а в нём
   Песчинку даже видеть можно
   Хоть в ямке, хоть на дне морском.
   Тебе укрыться невозможно
   От глаз Зали, а потому
   Идти к ней, парень, ни к чему.
  Сказал Дзаккой, как можно твёрже:
   - С волшебным зеркалом княжне
  Пускай искать легко, но всё же
  Ей уступить придётся мне.
  Дзаккой с утра, явив старанье,
  Пришёл к красавице, и ей
  Раскрыл заветное желанье -
  Иметь её женой своей,
  Не ожидая слов отказа.
  Девица сухо изрекла:
   - Ты должен спрятаться три раза
  Так, чтоб тебя я не нашла
  Хотя бы раз, тогда в супруги
  Я за тебя, джигит, пойду,
  Но если я тебя найду
  Три раза, то мои здесь слуги
  Отрубят голову твою,
  И слово твёрдое даю,
  Что уж она-то будет вскоре
  Тут на моём торчать заборе;
  В нём есть ещё свободный кол.
  Коль не раздумал ты жениться,
  Тогда спеши-ка схорониться.
  Поспешно юноша ушёл
  К реке, ревущей не смолкая,
  Чешуйку рыбью там поджёг,
  И тут же он увидеть смог,
  Как пасть большую разевая,
  Та щука быстро подплыла
  Поближе к суше и рекла:
   - В чём ты нуждаешься, спаситель?
  Дзаккой ответил без затей:
   - Ты, щука, скрыть меня сумей,
   Иначе мне грозит погибель.
  Разинув свой огромный рот,
  Дзаккоя рыба проглотила,
  На дно спуститься поспешила
  И улеглась там без забот.
  А в башне девушка достала
  Ручное зеркало своё
  И направлять неспешно стала
  Его на горы, на жнивьё,
  На лес, на небо, на ущелья,
  На воды моря и озёр,
  На реку буйную, на бор,
  И даже в Царство подземелья,
  Но только парня отыскать
  Зали никак не удавалось.
  Девица очень растерялась,
  Не зная, где ещё искать,
  А между тем уж вечерело.
  Внезапно вдруг на дне речном
  Девица щуку углядела,
  И всё вниманье целиком
  К ней обратила и дивилась:
  Зачем же хищница на дне
  С таким усердьем притаилась,
  Не помышляя там о сне.
  То очень выглядело странно,
  Но вскоре рыбина нежданно
  Раскрыла пасть, чтоб проглотить
  Леща, и голод утолить,
  И тут девица увидала
  Того, которого искала.
  Лишь только вечер наступил,
  Явился юноша к невесте
  И бодрым голосом спросил:
   - В каком же прятался я месте?
  Найти меня ты не смогла,
  А это очень мне приятно.
  Взглянув на юношу злорадно,
  Княжна язвительно рекла:
   - К чему, жених, такие страсти?
  Нетрудно было увидать,
  Что ты укрылся в щучьей пасти.
  Ступай живее, парень, спать,
  А завтра утром спрячься снова,
  Да только лучше, чтоб опять
  Я не смогла легко сыскать
  Тебя - джигита удалого.
  С очей зловредных быстро прочь
  Печальный юноша убрался,
  А как сменило утро ночь,
  Дзаккой бегом к горе примчался.
  Там у подножия её
  Он сжёг тотчас перо орлицы,
  И в тот же миг его зеницы
  Уже глядели на неё.
  Спросила юношу орлица:
   - Что за беда стряслась с тобой?
  Пернатой выпалил Дзаккой:
   - Ты спрячь меня, небес царица,
  Да так, чтоб злобная княжна
  Меня до тьмы не отыскала;
  Ей голова моя нужна,
  Чтоб на колу плетня торчала.
  Лишь услыхала птица то,
  Она Дзаккоя подхватила
  И с ним к скале высокой взмыла,
  Где год назад свила́ гнездо;
  В нём парня мигом разместила,
  Потом собой его прикрыла.
  А в башне девушка меж тем,
  С зарёю алою проснувшись,
  Достала зеркало, затем,
  Не без злорадства усмехнувшись,
  Искать Дзаккоя начала́.
  Уж очень девушка пыталась
  Найти его, но не могла,
  Хотя мучительно старалась.
  Нежданно вдруг глаза Зали
  Увидеть в зеркале смогли
  Одну орлицу, что сидела
  Не шевелясь в гнезде своём,
  Как будто в нём окаменела,
  А под её большим крылом
  Слегка виднелся край бешмета.
  Княжна заметила вмиг это
  И усмехнулась с хитрецой.
  Когда с вечерней темнотой
  Перед недобрыми глазами
  Дзаккой предстал, то он изрёк:
   - Я ловко спрятаться так смог,
  Что и с двумя бы зеркалами
  Ты не смогла б найти меня.
  Взглянув на юношу пытливо,
  Девица молвила спесиво:
   - К чему пустая болтовня?
  Весь день недвижно, словно камень,
  В гнезде орлицы пробыл ты,
  А я тебя, хвастливый парень,
  Нашла без всякой суеты.
  Ступай и завтра постарайся
  Надёжней скрыться в третий раз,
  Иль с головой своей прощайся.
  Дзаккой опять с враждебных глаз
  Убраться мигом постарался,
  А рано утром в лес примчался,
  И три шерстинки, что забрал
  Он у волчицы, там преда́л
  Огню, и в тот же миг воочью
  Увидел рядом морду волчью.
  На парня свой направив взгляд,
  Рекла сочувственно волчица:
   - Как понимаю я, мой брат,
   Тебя беда настичь стремится.
  Дзаккой в ответ ей произнёс:
   - Беда идёт за мной всерьёз,
  А ты мне помощь обещала,
  И вот она теперь нужна.
  Ты спрячь меня так, чтоб княжна
  Укрытье то не отыскала
  До темноты - иль мне конец.
  Волчица быстро проронила:
   - Спеши за мною, удалец!
  И в чащу леса поспешила
  К норе укромной напрямик.
  Она Дзаккоя там укрыла,
  А вход собой загородила.
  Меж тем уже свой яркий лик
  Светило миру показало,
  И в башне мрачной дева встала
  С кровати сонной, и взяла
  Ручное зеркало и стала
  Искать усердно, как пчела,
  Везде Дзаккоя, аж устала,
  Но отыскать всё не могла,
  Пока княжна не задержала
  Взгляд на волчице, что собой
  Нору зачем-то закрывала.
  Вдруг отмахнулась головой
  Она от мух, и увидала
  Зали в норе кого искала.
  Дзаккой, как день уже иссяк,
  К девице бодро заявился,
  И к ней, сияя, обратился:
   - Сегодня спрятался я так,
  Что ты, я верю, не успела
  Меня найти за де́нь никак.
  Зали ему съязвить сумела:
   - Ты, парень, прятаться мастак,
  Но только в логове волчицы
  Тебя без всяких передряг
  Найти смогли бы и ослицы.
  Ты проиграл, жених, мне спор,
  И в ход теперь пойдёт топор.
  Смирнее кроткого ягнёнка
  Стал парень, свой потупив взор,
  Затем, вздохнув, сказал негромко:
   - Да, уговор есть уговор,
  И с жизнью должен я проститься,
  Но ты, прекрасная девица,
  Ещё раз спрятаться позволь
  С утра пораньше мне и коль
  Тобою буду найден снова,
  То поступай со мной сурово,
  И головы лиши меня
  Для украшения плетня.
  Зали промолвила: - Согласна
   Дать шанс тебе я, удалец,
  Да только это всё напрасно:
  Ты всё равно уж не жилец.
  Дзаккою с утренней денницей
  Пришлось бежать, не чуя ног,
  К степи, чтоб встретиться с лисицей.
  Поджёг он лисий волосок,
  И в тот же миг перед собою
  Лису внезапно увидал.
  Она спросила: - Что с тобою,
   Неужто ты в беду попал?
  Дзаккой сказал ей: - Я надёжно
  Укрыться должен, чтоб меня
  Злой деве было невозможно
  Суметь найти к закату дня.
  Лисица юноше сказала:
   - Не наступил пока восход,
  А значит девушка не встала
  Ещё с постели, и мы ход
  Пророем к башне торопливо.
  Ты внутрь туда проникнешь живо
  Да влезешь к деве под кровать,
  И не смекнёт вовек девица
  Тебя под нею там искать.
  Пришлось обоим потрудиться,
  Сил не щадя совсем своих,
  Но всё удачно получилось,
  И под кровать залез жених,
  Когда ещё девице снилось
  Виденье сладкое во сне.
  Все петухи уже пропели
  И с неохотою княжне
  Пришлось, зевая, встать с постели,
  Лишившись чар ночного сна.
  Взяв в руки зеркало, она
  Искать Дзаккоя стала. Дева
  Смотрела вниз, вперед, назад,
  Наверх, направо и налево,
  Но вот никак девичий взгляд
  Не мог Дзаккоя доискаться.
  Летело время между тем,
  И начал к ночи день склоняться,
  А дева, выбившись совсем
  Из сил своих, и, впав в смятенье,
  Вскричала вдруг на всё селенье:
   - Эй, где ты, парень, выходи,
   Я не смогла тебя найти!
  Зали, услышав шорох сзади,
  Свой взор направила скорей
  Туда, а там из-под кровати
  Дзаккой явился перед ней.
  Досада деву охватила
  За то, что ловко он её
  Провёл, проникнув к ней в жильё.
  Она со злобою хватила
  Об стену зеркало, и вмиг
  Оно всё вдребезги разбилось.
  Зали, издав истошный крик,
  За грудь руками вдруг схватилась,
  И, побелев лицом, как пух,
  На землю тут же повалилась
  Со вздохом горестным, и дух
  Свой испустила, и свершилась
  Так кара неба в час ночной
  Над злою девушкой. Дзаккой
  Все черепа без промедленья
  С утра с забора поснимал
  И, прослезившись, их преда́л
  Земле на кладбище селенья,
  Устроив тризну в том селе.
  Потом, как только свечерело,
  Зарыл без почестей в земле
  Своей невесты злобной тело
  Вдали от кладбища села,
  Чтоб ни одна душа живая
  Найти б то место не могла,
  Где истлевала дева злая,
  И позабылись бы скорей
  Княжны жестокость и коварство.
  Дзаккой невестины богатства
  Раздал сельчанам поживей,
  А после с ними попрощавшись,
  И в путь-дорогу вмиг собравшись,
  Ушёл знакомою тропой,
  Что привела его домой.
  
  
  
  
   3. ПТИЧНИК И ЦАРЬ.
  
  Когда-то жили муж с женою,
  А с ними славный карапуз -
  Малыш по имени Гагуз,
  Который кроткою душою
  Со дня рожденья обладал,
  И рос к тому ж таким смышлёным,
  Что в десять лет он понимал
  Язык пернатых. Благосклонным,
  Казалось так, был небосвод
  К мальчишке доброму, но вот
  Вдруг Смерть явилась в дом незвано
  И тут же скорбной чередой
  Ушли во мрак, как ни печально,
  Отец и мать, и сиротой
  Мальчишка стал, а следом бедность
  К нему пристала, как репей,
  Прогнав куда-то без затей
  Его ребячью безмятежность.
  Сидел раз, голодом томим,
  Гагуз у дома, съесть мечтая
  Хотя б кусочек каравая,
  И вдруг услышал, как над ним
  Прокаркал ворон с ветки вишни:
   - Покинет коль Гагуз свой дом,
  Тогда в краю другом Всевышний
  Поможет стать ему царём!
  Услышав это предсказанье,
  Себе под нос Гагуз изрёк:
   - Уж лучше б голода терзанье
  Мне чуть уменьшил добрый Бог,
  И небольшой кусочек хлеба
  Сюда во двор бы сбросил с неба,
  Чем царство целое дарить.
  Когда же голод стал томить
  Его сильней, то поневоле
  Ушёл искать он лучшей доли
  По тропке длинной, как змея,
  Куда-то в дальние края.
  Мальчишка долго находился
  В пути томительном, пока
  У небольшого городка
  Нежданно вдруг не очутился
  С зарёю алой, поутру.
  Мальчонка к царскому двору,
  Гонимый голодом, явиться
  Без промедления решил,
  Чтоб на работу попроситься.
  Царю же птичник нужен был,
  А потому Гагуза взяли
  Смотреть за курами царя.
  Рукам юнца благодаря,
  Вдруг, к изумленью, перестали,
  Как прежде, куры подыхать,
  Напротив, стало возрастать
  Их поголовье с каждым годом,
  И царь на птичника был рад
  Бросать с окна довольный взгляд.
  Меж тем под добрым небосводом
  Гагуз окреп и возмужал,
  Да и к тому ж на удивленье
  Таким прекрасным парнем стал,
  Что вызывал он восхищенье
  Своею дивной красотой
  И доброй чистою душой
  У окружающего люда,
  А больше всех вот у Мади -
  Царевны краше изумруда,
  Которой силился найти
  Царь принца знатного в супруги.
  Но все отцовские потуги
  Напрасны были: дочь его
  Ни в коей мере не желала
  Хотя б взглянуть на одного
  Из женихов, и не давала
  Она согласья никому.
  Отец был зол, и потому
  Однажды он, поддавшись гневу,
  Свой взор рассерженный вперил
  На несговорчивую деву,
  И ей сердито пригрозил:
   - Ну коль упрямишься, тогда уж
  Я мужа сам тебе найду
  И, знай, насильно выдам замуж.
  Сказала дочь: - Я не пойду
  Ни за кого, за исключеньем
  Гагуза - птичника, отец.
  Тут царь, разгневанный вконец,
  Вскричал тотчас же с возмущеньем:
   - Как эту дерзость ты сказать
  Отцу родимому посмела?
  Ну, разве слыханное дело,
  Чтоб вдруг безродный птичник стать
  Смог зятем мне? Такому сраму
  Не дам свершиться никогда!
  Эй, слуги, выкопайте яму
  И бросьте птичника туда!
  С поры той стал Гагуз томиться,
  Вины не зная за собой,
  В бездонной яме, и проститься
  Пришлось бы парню там с душой,
  Но дочь царя не забывала
  Все дни заботиться о нём,
   И каждый раз ему тайком
  Ведро с едою опускала.
  А время шло, и миновал
  Уж год один, что был голодным,
  За ним другой уже настал,
  Что оказался хлебородным,
  И в том году в один из дней
  К окну царя совсем нежданно
  Слетелись семь ворон и рьяно
  Кричать вдруг стали стаей всей.
  От шума птичьего лишился
  Покоя царь, и тут же он,
  Созвав всех слуг, распорядился
  Прогнать немедля тех ворон.
  Но только как те не старались,
  А в силах всё ж не оказались
  Прочь от дворца их удалить,
  Или хотя б угомонить.
  Людей вороны не пугались
  И улетать не собирались;
  Напротив, каркать и кричать
  Они неистовее стали
  И оставалось людям ждать,
  Скорей чтоб сумерки настали.
  Пришёл лишь вечер, наконец,
  То стая чёрных птиц взлетела,
  Покинув с карканьем дворец,
  Но утром ранним прилетела
  Всё так же стая ко дворцу,
  Став каркать вновь разгорячённо.
  На птиц взирая удивленно,
  Царь обратился к мудрецу:
   - Пугливы птицы и обычно
  Людей боятся, как огня,
  А тут они средь бела дня
  Ведут себя так непривычно,
  Как будто просят у меня
  Какой-то помощи, и я
  Желаю знать про их смятенье.
  Сказал мудрец без промедленья:
   - О царь, чтоб этих птиц понять,
  Язык нам птичий надо знать,
  И коль усердно поискать,
  То человек такой найдётся,
  Что птиц умеет понимать.
  Промолвил царь: - Ну, что ж придётся
  Найти такого знатока.
  В моём огромном, славном царстве
  Он должен быть наверняка.
  Однако в целом государстве
  Такого так и не нашли,
  Хоть трижды царство обошли.
  Раз, как обычно, с темнотою
  Царевна к птичнику пришла
  С ведром, наполненным едою,
  И просто так ему рекла:
   - К дворцовым окнам ежедневно
  Вороны чёрные летят
  И там, то яростно, то гневно
  С утра до вечера кричат.
  Отец мой очень знать желает
  О чём безудержный их крик,
  Да вот никто не понимает
  Ворон неведомый язык.
  Гагуз промолвил ей из ямы:
   - Вот если крик их услыхать,
  То смог бы я растолковать
  Царю причину этой драмы.
  Мади была удивлена
  Словами птичника. Она
  В него глаза свои вперила,
  Затем с волнением спросила:
   - Тебе знаком язык ворон?
  Гагуз вопросом уязвлён
  Немного был и возбуждённо
  В ответ воскликнул, словно гром:
   - Язык не просто мне знаком,
  А говорить могу свободно
  С любым пернатым хоть о чём!
  Без промедления, бегом,
  К отцу царевна поспешила
  И, торопясь, проговорила:
   - Отец, коль хочешь ты узнать
  Зачем кричат вороны эти,
  То нужно птичника позвать:
  Ведь он единственный на свете,
  Кто понимает их язык.
  Царь, встрепенувшись, в тот же миг,
  Взглянув пытливыми глазами
  На дочь, спросил: - Он до сих пор
  Ещё не помер в этой яме?
  Мади, потупив тут же взор,
  В ответ сказала: - Видно небо
  Не хочет в тёмные края
  Его отправить, ну а я,
  Небес веленью веря слепо,
  Бросала в яму хлеб ему
  И жив наш птичник потому.
  Царь крикнул слугам: - Поднимите
  Из ямы птичника сейчас,
  А завтра утром в ранний час
  Его с собою приведите
  Ко мне сюда да поживей.
  Лишь только небо просветлело
  От первых солнечных лучей,
  Воронья стая прилетела
  К окну царя, и подняла́
  Всей стаей крик привычно громкий.
  В то время стража привела
  Уже к царю в его чертоги
  Страдальца-птичника, и царь,
  Узрев того, промолвил внятно:
   - Не знаю, что там было встарь,
  Но вот теперь, как ни досадно,
  Язык вороний незнаком
  Уж никому в краю моём.
  Коль ты язык их понимаешь,
  Тогда послушай разговор
  Вон тех ворон, а как узнаешь
  О чём они ведут свой спор,
  То обязательно поведай
  Мне о вороньей сваре этой.
  Гагуз немедля ближе встал
  К окну и, птиц послушав, тут же
  На языке их приказал
  Им что-то вдруг. На ветках груши
  Расселись птицы в тот же миг,
  Прервав на время громкий крик,
  И ждя чего-то терпеливо.
  Тут птичник стал неторопливо
  Царю суть дела разъяснять:
   - Вон те птенцы, которых пять,
  Сидят с вороной, что вскормила
  Их всех, а вон поодаль мать,
  Что воронят тех породила
  Здесь год назад, но содержать
  Она птенцов не захотела,
  Ведь был голодным прошлый год,
  И, бросив деток, улетела
  В края другие от невзгод.
  А вот ворона эта стала
  Растить детёнышей чужих
  И хоть сама недоедала,
  Но всё же выкормила их.
  Теперь, когда преобладает
  Здесь год благой, ворона-мать
  Сюда вернувшись, отобрать
  Своих птенцов назад желает
  У их кормилицы, но та
  С тех дней голодных навсегда
  Уже своими тех считает,
  И ворочать не помышляет
  Их той, что бросила тогда
  Птенцов несчастных без стыда
  На произвол судьбы жестокой,
  И стая вся с большой тревогой,
  Стараясь каждый день сюда
  Под очи, царь, твои являться,
  Ждёт справедливого суда -
  Кому птенцы должны достаться:
  Той, что их всех произвела,
  Или другой, что их спасла?
  Гагуза выслушав с вниманьем,
  Правитель долго размышлял,
  Затем покончил он с молчаньем
  И твёрдым голосом сказал:
   - Вороне, деточек взрастившей,
  Должны птенцы принадлежать,
  А той другой, их наплодившей,
  Нельзя на них претендовать.
  Гагуз тотчас, без промедленья,
  К окну поближе подошёл,
  И тут же царское решенье
  Вороньей стае перевёл.
  Шесть птиц, услышав весть такую,
  Вмиг с ветки радостно снялись
  Да прочь все вместе унеслись,
  Седьмая же в сторону другую
  С тоской отправилась одна.
  Вздохнул правитель облегчённо,
  И дочь позвал свою. Она
  Предстала пред отцом смущённо,
  Вблизи Гагуза вмиг застыв.
  Царь, руки им соединив,
   Сказал, растрогавшись немного:
   - Уж так ты, юноша, умён,
  Что не найти, как ты, второго
  Нигде, и я тебе свой трон
  Передаю без сожаленья,
  И правь отныне всей страной;
  Моя же дочка без сомненья
  Достойна быть тебе женой.
  Вот так в краю чужом, далёком,
  Как ворон вещий предсказал
  Мальчишке в детстве босоногом,
  Гагуз царём успешно стал.
  
  
   4 СЫН БЕДНЯКА И БОГАЧ.
  
  Когда-то муж с женою жили
  И много лет бездетны были,
  Но дал им Бог желанный дар:
  Родился сын у них Толппар,
  Который был ребёнком чу́дным;
  Он днём на целый рос вершок,
  А ночью на́ два. Малышок
  Стал через год большим и умным,
  В работе устали не знал:
  Колол дрова для топки печки,
  Двор ежедневно подметал,
  И воду сам носил из речки.
  Шли годы. Мальчик уяснил,
  Что мать с отцом живут убого
  И раз, усевшись у порога,
  Об этом думая, грустил.
  Мальчишку нежно мать спросила:
   - Что приуныл, сыночек мой?
  Толппар с поникшей головой
  В ответ промолвил: - Наступило
  Уже мне время напрямки
  Идти к алдару в батраки.
  Присела мать от удивленья,
  Услышав те слова его,
  Затем сказала без сомненья:
   - Но мал ещё ты для того,
  Чтоб гнуть уже, как взрослый, спину.
  Алдар наш злой, притом жесток,
  И, знай, любого он мужчину
  Работой гнёт в бараний рог,
  К тому же мало платит слугам.
  Когда, сыночек, подрастёшь,
  Тогда к алдару и пойдёшь,
  Ну, а пока не рвись к тем мукам,
  Что доведётся испытать.
  Но не желал тот слушать мать,
  Да и отцу внимал он мало,
  Ему хотелось в батраки
  Попасть во что бы то ни стало,
  Всему на свете вопреки.
  Чтоб положить конец всем сварам,
  Отец и мать в один из дней
  Предстали с ним перед алдаром.
  Спросил их хмуро богатей:
   - А сколько лет ему, скажите?
   - Мину́ло пять, - сказал отец.
   - Вы надо мною не шутите,
  На вид уже он удалец!
  Алдар серьёзно разозлился,
  И плеть пустить мог в ход вполне.
  Тут на него Толппар воззрился:
   - Ты не сердись, алдар, ведь мне
  Лишь пять всего, и это правда.
  Тот, не сводя с мальчишки взгляда,
  Спросил его, слегка дивясь:
   - Скажи-ка мне, не торопясь,
  А что же ты умеешь делать?
   - Убрать весь двор, дрова рубить,
  Из речки воду приносить,
  А подрасту, тогда и сделать
  Сумею всё, что скажешь ты.
  Неторопливо и надменно
  Изрёк алдар без суеты:
   - Беру тебя, и коль отменно
  Тобою будет труд любим,
  То обещаю откровенно,
  Что через год я непременно
  Вручу родителям твоим
  Баранов трёх, вот прямо тута,
  Да кукурузы аж три пуда,
  И тем сведу с тобой расчёт.
  Согласен ты с моим условьем?
   - Согласен, - внятно молвил тот
  Совсем с недетским хладнокровьем.
  Отец и мать ушли домой,
  А сын алдару стал слугой.
  Богач недобрый дал ребёнку
  Совсем дырявую шубёнку,
  И уголок в хлеву отвёл;
  Там набросав, взамен матраца,
  Соломы чуть на жёсткий пол,
  Где трудно было высыпаться.
  И с дня того работать стал
  Толппар прилежно и охотно;
  С утра с зарёю он вставал,
  А спать укладывался поздно.
  Чего б алдар не приказал,
  Всё мигом мальчик выполнял,
  И если даже за дровами
  Он отправлялся с мужиками,
  То там средь спутников своих
  Толппар трудился за троих,
  И раньше всех во двор алдара
  Являлся он с горою дров.
  Богач был злобен и суров,
  Но вот работою Толппара
  Бывал доволен целиком;
  Ведь спину гнул батрак усердно,
  Хотя кормил его он скверно:
  Чуреком с кислым молоком.
  А годы мчались, и награду
  Мужавший быстро удалец
  Имел в условленную дату:
  И кукурузу, и овец,
  Что отдавал он неизменно
  Отцу и маме непременно,
  Чей кров покинуть навсегда
  Так не желала нищета.
  Однажды вздумалось Толппару
  Сказать решительно алдару:
   - Тружусь я здесь за пятерых,
  Плати же впятеро мне больше.
  Алдар задумался, притих,
  Затем сказал в ответ: - Ну, что же,
  Отныне станешь получать
  За труд, коль так тебе угодно,
  В пять раз ты больше ежегодно,
  Но только будешь выполнять
  Моё любое повеленье.
  С утра, когда дремал весь двор,
  Алдар его не без глумленья
  Спросил: - Ты помнишь уговор?
   - Конечно, помню. Неужели
  Я мог такое позабыть.
   - Так вот, в течение недели
  Ты должен все луга скосить,
  Чтоб в зи́му эту непременно
  Моим стадам хватило сена, -
  Богач, нахмурившись, изрёк.
  Толппар ему промолвил: - Ладно,
  Скошу луга твои я в срок,
  Скотине чтоб жилось отрадно
  Зимой в трескучий, злой мороз.
  Он выбрал бо́льшую из кос,
  И двор проворною стопою
  Покинул с утренней зарёю.
  Жена алдара через день
  Сказала мужу: - Ты холопа
  Послал косить, а недотёпа,
  Вон погляди, улёгся в тень
  И спит себе, забот не зная.
  Богач к Толппару поспешил
  Да так там громко завопил,
  Что вмиг холопа разбудил:
   - Ты спишь, негодник, сном лентяя,
  А про луга мои забыл.
  Батрак сказал ему, зевая:
   - Свой гнев неправедный умерь.
  Вчера от края и до края
  Я все луга скосил, поверь,
  И зря ко мне не придирайся.
  Не веришь коль моим словам,
  То к сенокосу отправляйся,
  И там ты всё увидишь сам.
  Толппар, умолкнув, повернулся
  На бок другой и захрапел.
  Алдар от злости встрепенулся,
  И, сев на лошадь, полетел
  Быстрее ветра прямо в поле
  И удивился поневоле,
  Когда увидел, что луга
  Скосил его батрак взаправду.
  Домой направив рысака,
  Он там излил свою досаду
  Своей жене: - Ну как он смог?
  Я дал ему недельный срок,
  Совсем не зная, что сумеет
  Косой он резво так махать.
  Теперь, коль сено не убрать,
  Оно, к несчастью, всё попреет.
  Жена рекла с усмешкой: - Тот,
  Кто смог в косьбе так отличиться,
  Пусть вновь сумеет изловчиться,
  И сено быстро уберёт.
  Когда алдар велел надменно
  Убрать Толппару в поле сено,
  Он богачу не возразил,
  А только твёрдо проронил:
   - Для выполнения наказа
  Двух дней достаточно вполне,
  А ты за труд такой в два раза
  Повысить плату должен мне.
  Алдар сначала разозлился
  На дерзкий выпад батрака,
  Но, призадумавшись слегка,
  С Толппаром хмуро согласился.
  Всего за де́нь сложил в стога
  Тот сено всё в дворе алдара,
  Богач же в злобе на Толппара
  Сказал хозяйке очага:
   - Не очень доброе то дело
  Платить холопу каждый год
  Такую мзду. Ведь он всецело
  Нас разорит, и весь народ
  Начнёт куражиться над нами,
  Когда мы станем бедняками.
  Себя избавить от него
  Желаю я и поскорее.
  Взглянув на мужа своего,
  Жена, как можно веселее,
  Алдару злому изрекла:
   - Сейчас схожу на край села,
  Где обретается ведунья,
  И эта старая колдунья
  Мне даст совет наверняка,
  Как нам спастись от батрака.
  Оставив все дела другие,
  Она подарки дорогие
  Взяла и к ведьме поскорей
  Пришла, и та сказала ей:
   - Вдали за Чёрною горою,
  Что подпирает свод небес,
  Растёт густой, дубовый лес,
  И стережёт любой порою
  Его какой-то грозный зверь.
  Никто оттуда, мне поверь,
  Живым ещё не возвращался.
  Пошлите вы его туда,
  Чтоб злому зверю без труда
  Он на съедение достался.
  Хорош ведуньи был совет,
  И, наступил когда рассвет,
  В тот лес Толппара за дровами
  Богач послал с двумя быками.
  Слуга алдара без трудов
  Достиг дубовой этой рощи,
  Вблизи лужка распряг быков,
  Затем уже со всей он мощи
  Рубить деревья живо стал,
  Но шум нежданно услыхал,
  И, оглянувшись, увидал,
  Как вдруг к нему, кусты ломая,
  Клыками острыми сверкая,
  Кабан громадный подбежал
  Да стал кричать: - Что за собака,
  Что за ишак рубить посмел
  Здесь лес, растущий мне на благо?
   - Заткнись, свинья, - Толппар вскипел,
  Вмиг заорав сильнее грома. -
  Ты сам собака и ишак!
  Тут не хозяйничай, как дома,
  Знай, лес не твой, немытый хряк.
  Кабан, ужасно разозлившись,
  Решил разделаться с врагом,
  Но дровосек, вмиг изловчившись,
  Ударил зверя топором.
  Кабан на землю повалился
  И с жизнью тотчас же простился.
  Толппар старательно сперва
  Сложил в арбу свои дрова,
  Затем запряг быков неспешно,
  Ну, а потом уж кабана,
  Что был огромным, как копна,
  Он привязал к арбе прилежно,
  И поволок его к селу.
  Быки с трудом передвигались,
  Они ж тащили не пчелу,
  И долго к дому добирались.
  Жена и злобный богатей
  Глубокой радости своей
  Скрыть не могли в тот вечер оба,
  Считая, что для них мечта
  Уже сбыла́сь, и от холопа
  Избавил зверь их навсегда,
  Но только радость ненадолго
  Двоим дарована была.
  Вдруг раздалась шумиха громко
  Вблизи двора и вмиг смогла
  Смутить жену и богатея:
   - Толппар, спасибо! От злодея
  Сумел ты нас освободить,
  И мы уже отныне к лесу
  Свободно можем все ходить,
  Ведь надо дров всем до зарезу.
  Раскрыл ворота злой алдар
  И вмиг предался огорченью,
  Когда увидел, что Толппар,
  К его большому сожаленью,
  Вернулся и́з лесу живым,
  К тому ж был цел и невредим.
  Толппар, узрев алдара злого,
  Ему насмешливо сказал:
   - Прости, хозяин, что немного
  Я с возвращеньем опоздал.
  Твои быки всему виною:
  Им вместе с этою свиньёю
  Тащить несладко было воз.
  Богач хоть зол был, точно пёс,
  Однако тут же недовольство
  Своё сокрыть он поспешил,
  И, мигом в ход пустив притворство,
  Холопа громко похвалил:
   - Не зря, Толппар, во всём ущелье
  Тебя зовут все молодцом.
  Ещё нигде, клянусь отцом,
  Никто не видывал доселе
  В глаза такого кабана
  Величиною со слона.
  Немудрено, что еле-еле
  Плелись быки и допоздна
  Тебе пришлось пробыть в дороге,
  Но рад я очень, что в итоге
  Ты здесь здоровый и живой.
  Алдар ушёл к себе домой,
  Жене своей там молвив слово:
   - Едва забрезжит завтра свет
  Сходи к своей ведунье снова,
  И получи такой совет,
  Который смог бы непременно
  Нас от опасного слуги
  Уже избавить совершенно,
  И мы б зажи́ли без тоски.
  С рассветом встав с постели живо,
  Она ушла на край села,
  Где ведьма ей неторопливо,
  Приняв подарки, изрекла:
   - Вдали под Белою горою
  Густой сосновый бор растёт.
  Порой дневною и ночною
  Его ретиво стережёт
  Какой-то хищник кровожадный.
  Никто не смеет с давних пор
  Ходить в зловещий этот бор;
  Не существует путь обратный,
  Туда забредшему, домой.
  Ты притворись с утра больной
  И объяви на всё селенье,
  Что очень твой недуг зловещ,
  Но если печень тура съешь,
  Тогда получишь исцеленье.
  Пусть муж холопа поутру
  Отправит сразу же за туром,
  Который водится в бору,
  И в обиталище том хмуром
  Ваш ненавистный удалец
  Найдёт печальный свой конец.
  В одно мгновение успела
  Жена алдарова тишком
  К себе вернуться в спящий дом,
  И разыграть смогла умело
  На смертном одре из себя
  Неизлечимую больную.
  Алдар сказал слуге, скорбя:
   - Чтоб отвратить кончину злую,
  Ты отправляйся-ка, Толппар,
  Живее, словно на пожар,
  В тот бор под Белою горою
  Да тура там уж исхитрись
  Своею меткою стрелою
  Сразить и с ним сюда вернись,
  Ведь печень тура то лекарство,
  Что, знай, не даст жене больной
  Уйти в Барастырово Царство.
  Иди скорей, Толппар, не стой.
  Холоп лукаво усмехнулся,
  И, даже слова не сказав,
  С пренебреженьем отвернулся
  От богача, и, быстро взяв
  Аркан надёжный, лук и стрелы,
  В час летней утренней поры
  Пустился в сторону горы,
  Чей верх величественно-белый
  Был виден ясно из села.
  Непроторённая тропинка
  Толппара нехотя вела
  В тот бор зловещий, но заминка
  Не очень длительной была,
  И парень вскоре заявился,
  Не сбившись с ног, в обитель зла.
  Он в чащу бодро устремился,
  Но сделав несколько шагов,
  Услышал тут же страшный рёв,
  И увидал, как барс огромный,
  Что был совсем недалеко,
  К нему направив взор свой злобный,
  С рычаньем нёсся на него,
  Разинув пасть, но увернулся
  Толппар от барсова прыжка,
  И зверь тогда уж промахнулся.
  Тут вмиг умелая рука
  Смогла аркан набросить ловко
  На шею барса. Тот взревел
  И страстно вырваться хотел
  Из плена, только вот верёвка
  Была прочна, и зверь тогда,
  Поня́в, что ждёт его беда,
  Изрёк слова увещеванья:
   - Не убивай меня, мой брат,
  И я исполнить буду рад
  Твои любые приказанья.
  Пленённый барс с тоскою ждал
  От победителя ответа.
  Подумав чуть, Толппар сказал:
   - Что ж, не убью, но ты за это
  Сейчас со мной пойдёшь в село
  И там расправишься с алдаром.
  Ещё и солнце не зашло,
  Когда могучий барс с Толппаром
  Пришли в алдарский двор вдвоём,
  Встав чинно там перед крыльцом.
  Увидев странную ту пару,
  Богач, дивясь, шагнул за дверь
  К пришельцам тем двоим, а зверь
  Нежданно бросился к алдару
  С рычаньем страшным в тот же час.
  Не смог спастись от лютой пасти
  Алдар села, и грозный барс
  Вмиг разорвал его на части.
  Толппар собрал сельчан, и им
  Раздал богатства богатея,
  Затем, на радостях, скорее
  Ушёл к родителям своим.
  
  
  
  
  
   5. МЛАДШИЙ БРАТ
  
  
  В одном селе давно когда-то
  Бедняк в лачуге проживал,
  И как-то раз он в час заката
  Трём сыновьям своим сказал:
   - Сыны мои, живём мы бедно,
  У нас земли всего клочок
  И все хоть трудимся усердно,
  Но только очень малый прок
  От этих наших всех стараний
  И нас изводит нищета.
  Чтоб с плеч низвергнуть навсегда
  Тяжёлый груз её терзаний
  Нам надо что-то предпринять.
  Не раз случалось мне слыхать,
  Что птица счастья есть на свете;
  Коль эту птицу раздобыть,
  То станем мы счастливо жить,
  А потому вы на рассвете
  От сна избавьтесь поживей
  И отправляйтесь в путь за ней
  Стопой проворной в край далёкий.
  С утра, едва лишь рассвело,
  Три молодца, вскочив на ноги,
  Своё покинули село,
  Пустившись в дальнюю дорогу.
  Они, держа свой путь к востоку,
  Шли не щадя ни сил, ни ног,
  Пока однажды не добрались
  До перекрёстка трёх дорог,
  Где братья с жаром совещались
  О том, какому же пути
  Отдать им стоит предпочтенье,
  И вскоре приняли решенье,
  Что дальше следует идти
  По одному к заветной цели.
  Они втроём без канители
  Прощаться молча стали там,
  Пожав друг другу крепко руки,
  И вмиг по разным сторонам
  Их раскидала длань разлуки.
  В путь старший братец по одной
  Из трёх дорог пустился живо,
  Немедля средний по другой
  Стопы́ направил торопливо,
  По третьей младший брат Тотраз
  Шагать стал бодро в тот же час.
  Дорога долго вдаль петляла,
  Затем она, сужаясь, стала
  Тропой, и парня завела
  С долины тихой и огромной
  В дремучий лес, и в чаще тёмной
  Пропасть бесследно вдруг смогла.
  Тотраз немного растерялся.
  Вокруг, дивясь, поозирался,
  Ища пропавшую тропу,
  Но тщетны были все старанья,
  И он стоял, храня молчанье,
  Подобно врытому столбу,
  Не зная, что же делать дальше,
  Исполнить чтоб сыновний долг.
  Тут вдруг из чрева мрачной чащи
  Возник огромный, страшный волк
  И, хмуро встав неподалёку,
  Громоподобно прорычал:
   - Ты это как в мой лес попал,
  Кто указал тебе дорогу?
  Без страха в голосе, Тотраз
  В ответ учтиво молвил волку:
   - Иду я, волк, покорный долгу,
  Отцовский выполнить наказ.
  Родитель мой распорядился,
  Чтоб птицу счастья я нашёл,
  И я за нею в путь пустился,
  А путь сюда меня привёл.
  Сердито щёлкая зубами,
  Глядел на парня хищник злой
  Недружелюбными глазами,
  Затем на весь простор лесной
  Он прорычал вновь громогласно:
   - Ступай назад к себе домой!
  В мой лес явился ты напрасно;
  Здесь птицы счастья никакой
  Вовеки близко не бывало.
  Рукою твёрдою Тотраз
  Вцепился в рукоять кинжала,
  И, не спуская с во́лка глаз,
  Сказал ему без колебанья:
   - Ни с чем я, волк, не двинусь вспять,
  А приложу свои старанья,
  Чтоб птицу эту отыскать.
  Воскликнул волк: - Ну, что ж, старайся,
   Коль стыдно вспять идти ни с чем,
  Но прочь из леса убирайся,
  Не то тебя я живо съем!
  Пришелец тут же встрепенулся,
  От пасти волчьей отвернулся,
  И стал к степи идти назад
  Из неприветливого леса,
  Где и застал его закат.
  Без суеты ночи́ завеса
  Скрывать долину начала́
  От света божьего и вскоре
  Бесшумно тьма, черней чем горе,
  На степь широкую легла.
  Тотраз, безрадостно вздыхая,
  Стоял, укрытый мглой, не зная
  В какую сторону идти,
  Как вдруг зловещее шуршанье
  Услышал где-то позади,
  И, затаив тотчас дыханье,
  Он, оглянувшись, увидал
  Во тьме глаза лесного во́лка.
  Тотраз, не думая уж долго,
  Из ножен выхватил кинжал,
  Явив привычное проворство,
  И был готовым в тот же миг
  Вступить во тьме в единоборство
  С волко́м, что вдруг пред ним возник.
  Но, к диву, зверь миролюбиво
  Сказал, приблизившись к нему:
   - Ты, парень, смел, а потому,
  Наверно, будет справедливо
  Тебе коль помощь окажу.
  Давным-давно уже, скажу,
  Никто на свете всём не знает,
  Где птица счастья обитает,
  А это знаю я один:
  Хозяин птицы - хитрый Хин.
  Садись-ка, парень, мне на спину
  Живей, и мы к алдару Хину,
  Минуя семь пустынных гор,
  Без промедления прибудем
  Во двор. И пусть алдар-хитёр,
  Но всё же птицу ту добудем,
  Хоть твоему отцу она
  Столь ожидаемого счастья
  Не принесёт, и он сполна
  Хлебнёт из омута злосчастья.
  Тотраз верхом на во́лка сел,
  И тот быстрее вихря мчаться
  Куда-то стал, и не успел
  Наездник даже испугаться,
  Как волк вдруг встал и произнёс:
   - Слезай скорее, я привёз
  Тебя во двор алдара Хина.
  Сейчас глухая ночь, все спят,
  А потому спокойно, чинно
  Ступай вон в тот чудесный сад.
  Там на грушёвой нижней ветке
  Висит, глянь, клетка, ну а в ней
  Спит птица счастья. Ты из клетки
  Вынь птицу эту, но не смей
  Впридачу клетку брать с собою.
  Бесшумно, точно ветерок,
  Тотраз проворною стопою
  Пробрался к груше и извлёк
  Из клетки дремлющую птицу.
  Вот тут ему, - уже счастливцу,
  Назад бы к волку поспешить,
  Прижав к груди свою добычу,
  Но он не думал уходить,
  А взор впери́в на клетку птичью,
  Как заколдованный стоял.
  Когда прошло оцепененье,
  Пришелец клетку с груши снял,
  Забыв про волчье наставленье,
  И уходить уже решил,
  Но та нежданно зазвенела,
  А звон людей всех разбудил.
  Немедля стража налетела,
  Схватила во́ра, и тотчас
  Алдар разбуженный явился
  Во двор и к парню обратился:
   - Скажи-ка мне без выкрутас,
  Ты как, наглец, здесь очутился?
  Сказал в ответ ему Тотраз,
  Потупив взгляд пред ним смиренно:
   - Мне птицу счастья непременно
  Добыть отец мой повелел,
  И я за ней прийти посмел.
  Усмешка едкая у Хина
  Едва заметно по лицу
  Скользнула вмиг, и пришлецу
  Алдар вдруг мягко молвил: - Видно,
  Что ты хороший сын отцу,
  К тому же доблестный мужчина,
  Раз смог прийти сюда один.
  Есть много дерзостных мужчин
  На свете, только близко к саду
  Не смеет сделать даже шаг
  Никто из них, а ты смельчак,
  И я за то тебе в награду
  Дам птицу, что бы смог ты блажь
  Отца исполнить, но сначала
  Моё желание уважь:
  Сумей, во что бы то ни стало,
  Пригнать сюда вот для меня
  Золотогривого коня.
  Вздохнув, Тотраз промолвил: - Ладно,
  Где этот конь, открой секрет.
  Алдар изрёк ему в ответ:
   - В конюшне старого Калана.
  Поплёлся юноша туда,
  Где волк его во мраке но́чи
  Ждал терпеливо у куста.
  Вонзив в Тотраза взгляд свой волчий,
  Зверь недовольно прорычал:
   - Ведь я тебя предупреждал,
  Что брать не нужно клетку эту,
  Но ты напутствие моё
  Презрел, и вот по белу свету
  Звон негодующий её
  Разнёсся вмиг и ворочаться
  Назад ни с чем тебе пришлось.
  Доволен будь, что удалось
  Ко мне сюда живым добраться,
  Но уж теперь ты позабудь
  О птице счастья и с рассветом
  Ступай домой в обратный путь,
  И этим стоящим советом
  Не смей уже пренебрегать.
  Сказал Тотраз ему с тоскою:
   - Я виноват перед тобою,
  Не надо было клетку брать,
  Но дело всё ж исправить можно;
  Готов мне птицу Хин отдать,
  Коль за неё коня пригнать.
  Спросил волк парня осторожно:
   - Коня? Ручаюсь головой
  Конь нужен Хину не простой.
  Хин не сказал о том случайно?
  Тотраз поник вновь головой:
   - Конь этот с гривой золотой.
  Он у какого-то Калана
  Стоит в конюшне, Хин сказал.
  Волк зло и громко прорычал:
   - Алдар Калан хитрее Хина,
  Хитрей любого хитреца,
  И не родился тот мужчина
  Пока на свет, чтоб жеребца
  Смог у Калана бы похитить.
  А Хин давно мечтает видеть
  В своём дворе коня того,
  И потому без колебанья
  Сменяет птицу на него,
  Исполнив тем своё желанье,
  Ведь с тем конём вперегонки
  Не в силах даже состязаться
  Сам ветер гор, и сомневаться
  Не стоит в том, что коротки
  С ним будут всякие дороги,
  И стоит конь тот сотню птиц.
  Считает Хин лукавоокий
  Тебя последним из тупиц,
  Поверив в то, что ты позволишь
  Себя оставить в дураках,
  И жеребца ему пригонишь,
  Сменяв его на ту из птах,
  Что птицей счастья называют.
  Но ты ж не глуп, и вот когда
  Лучи рассвета засверкают,
  Поторопись идти туда,
  Где ждёт тебя отец родимый.
  На во́лка, словно одержимый,
  Взор устремил Тотраз, сказав:
   - Ты, волк, по-видимому, прав,
  Что оценил коня дороже,
  Чем птицу счастья и негоже
  Себя дать Хину обмануть,
  Но как ни с чем мне в дом явиться
  И там отцу в глаза взглянуть.
  Уж лучше с жизнью распроститься.
  Волк проворчал: - Ну так и быть,
  Твою развею я кручину.
  Садись живее мне на спину,
  И мы попробуем добыть
  Коня премудрого Калана.
  Тотраз на волка сел, и рьяно
  Куда-то в мрак ночи́ глухой
  Тот без заминки припустился,
  Не разбирая под собой
  Дорог и вдруг остановился
  Вблизи какого-то куста,
  Сказав: - Слезай, перед тобою
  Конюшня та, где без труда
  Увидишь с гривой золотою
  Коня-красавца и сюда,
  За гриву взяв его, с собою
  Веди, как сможешь, побыстрей.
  Но там в конюшне брать уздечку,
  Что на стене висит, не смей,
  Как не хотелось бы сердечку.
  Ступай живей, чего стоишь?
  Тотраз проворно, словно мышь,
  В конюшню в миг один пробрался,
  И, хладнокровие храня,
  Тотчас рукой за гриву взялся
  Золотогривого коня,
  Чтоб увести его бесшумно
  С собой. Но тут он увидал
  Узду, сверкающую чудно,
  И, словно вкопанный, там встал,
  Прельстившись ею, и надумал,
  Забыв вновь то, что волк сказал,
  Как будто чёрт его попутал,
  Забрать узду. Лишь только снял
  Её с гвоздя, она нежданно
  Так зазвенела громко вдруг,
  Что разбудила всё вокруг.
  А слуги верные Калана,
  Примчавшись, руки во́ру вмиг
  Скрутили крепко, и к Тотразу,
  Чуть погодя, пришёл старик
  И произнёс: - Ещё ни разу
  В мою конюшню до сих пор
  Не смел и самый ловкий вор
  Проникнуть, ты ж дерзнул явиться
  Сюда, нарушив наш покой.
  Скажи-ка мне, ты кто такой?
  И как на кражу смог решиться?
  Тотраз ничуть не оробел
  Перед Каланом, но учтиво
  Сказал: - Отец найти велел
  Мне птицу счастья, чтоб счастливо
  Могли мы жить, и я за нею
  Явился к Хину, и алдар
  Готов её отдать мне в дар,
  Но только если я сумею
  Золотогривого коня
  Ему в ответ скорей доставить,
  И мне, скажу я без вранья,
  Пришлось стопы́ сюда направить.
  Когда к концу довёл Тотраз
  Свой незатейливый рассказ,
  Калан лукаво усмехнулся;
  В глазах его мелькнул огонь
  Коварства. Он сказал: - Мой конь
  Раз Хину очень приглянулся,
  А ты, мой гость, коня пригнать
  Ему рискнул пообещать,
  То мне уже лишь остаётся
  Тебя, как гостя, не бросать
  В беде, а в дар коня отдать.
  Но и тебе теперь придётся
  В пустячном деле мне помочь.
  В ущелье Мрачном проживает
  Алдар Харам, имея дочь,
  Что красотою затмевает
  Луну и солнце. Если ты
  Её - Дзерассу, мне добудешь,
  Тогда, без всякой суеты,
  Коня с уздечкою получишь,
  А значит ты мечту отца
  Осуществленьем увенчаешь,
  И блага счастья сам познаешь.
  Эй, слуги, руки храбреца
  Освободите от верёвки;
  Хороший парень он и мне,
  Благодаря своей сноровке,
  Полезным сможет быть вполне...
  Тотраз неверными шагами
  Пришел к волку́, что ожидал
  Его вблизи куста, и встал
  Пред ним с печальными глазами.
  Волк по́нял всё и прорычал:
   - Тебе же внятно я сказал,
  Чтоб ты к узде не прикасался,
  Но для тебя наказ тот мой
  Пренебрежённым оказался,
  И без коня передо мной
  Стоишь с понурой головою,
  Объятый горестной тоскою.
  Скажи, чего на этот раз
  Тебе поручено исполнить?
  Не поднимая грустных глаз,
  Тотраз был вынужден промолвить:
   - Калан готов мне подарить
  Коня без всякого обмана,
  Когда я в жёны для Калана
  Харама дочь смогу добыть.
  Своей досады не скрывая,
  Рёк волк, на юношу взирая:
   - Любые горести у всех
  К концу подходят непременно,
  А нашим бедам, как на грех,
  Конца не видно совершенно.
  Сейчас добраться нужно нам
  К ущелью Мрачному и там
  Харама дочку незаметно
  Украсть и скрыться с ней бесследно.
  Известно мне давным-давно,
  Что у Харама нрав зловредный,
  И угнетает люд он бедный
  Жестоко так, что не грешно
  Совсем ничуть тому злодею
  Хотя б немного навредить.
  Пускай же злому богатею
  Придётся тоже слёзы лить.
  Садись на спину мне, не медли,
  К утру должны мы быть у цели,
  Чтоб деву тихо умыкнуть.
  И не успел Тотраз моргнуть,
  Как тут же волк его куда-то,
  Не разбирая троп, помчал,
  Затем к утру уже он встал
  Близ изумительного сада.
  Направив вмиг туда свой взгляд,
  И, постояв, шепнул Тотразу:
   - Коль глянешь ты в Харама сад,
  Увидишь там саму Дзерассу,
  Что к нашей радости она
  Неосмотрительно гуляет
  В нём без подруг совсем одна,
  И уж не ведает, не знает
  Какая ей грозит беда.
  Ты, парень, спрячься поскорее
  Под сенью этого куста;
  Я ж постараюсь половчее
  Пробраться в сад, и там украсть,
  Как можно тише, дочь Харама.
  Тотраз, взглянув на волчью пасть,
  Промолвил тут же зверю прямо:
   - Давай я деву украду!
  Волк проворчал Тотразу хмуро:
   - Ну нет уж, парень, сам пойду.
  Ты омрачишь мне это утро,
  Всё совершив опять не так,
  Как это делал прошлой ночью.
  Ты красть не очень-то мастак,
  А я свою сноровку волчью
  Не растерял ещё пока
  И знаю, что наверняка
  Я в эту раннюю денницу
  Похищу с ловкостью девицу.
  А ты сиди здесь под кустом
  Да наблюдай за мной оттуда.
  Тут волк махнул своим хвостом,
  И не прошла ещё минута,
  Как к деве зверь прокрасться смог.
  Схватил её он вмиг, и тут же,
  Немедля, из садовой гущи
  К кусту пустился наутёк
  И крикнул парню торопливо:
   - Садись ко мне на спину живо!
  Тотраз на волка быстро сел,
  А тот, подобно урагану,
  Понёсся прочь и вмиг сумел
  Двух седоков примчать к Калану.
  Волк, встав под клёном, повелел:
   - К алдару с девой отправляйся,
  Назад с конём уж возвращайся.
  Тотраз мгновенно побледнел,
  Словами зверя поражённый,
  Затем промолвил он волку́:
   - Не жалко разве старику
  Отдать красу такую в жёны?
  Волк, усмехнувшись, произнёс:
   - Коль не отдашь ему девицу,
  То как возьмёшь у Хина птицу?
  Тотраз изрёк: - На твой вопрос
  Не знаю даже, что ответить,
  Но я могу тебя заверить
  В том, что житьё Дзерассы с ним
  Уж не получится благим.
  Чтоб дева старцу не доста́лась,
  Его нам надо обмануть.
  Придумай, волк, чего-нибудь,
  Чтоб с нами девушка осталась.
  Вновь усмехнулся волк, сказав:
   - Ты, несомненно, парень, прав,
  Считая старца недостойным
  Быть мужем девы молодой;
  Калан мужчина пожилой.
  Красивым, ловким, быстрым, стройным
  Его никто не назовёт,
  Но кто раскрыть посмеет рот
  И скажет вслух, что у Калана
  Ум не острей, чем чёртов рог.
  Пока никто ещё не смог
  Завлечь его в силки обмана,
  Но вот зато он сам всегда
  Любого сможет без труда
  Перехитрить, и потому-то
  Алдар таким богатым стал,
  И ненавидят его люто
  Все те, кого он обобрал
  Путём обмана и бесстыдства.
  Я для тебя, для молодца,
  Хотя бы вот из любопытства,
  Здесь попытаюсь хитреца
  Ввести в обман, явив старанье.
  Глаз не сводя с седых хребтов,
  Волк стал взывать без колебанья:
   - О Тутыр, лучший из богов!
  Ты на меня своё вниманье
  С горы высокой обрати
  И здесь в девицу преврати,
  Похожей вон на то созданье
  Подобно каплям двум воды!
  Успех венчал его труды:
  Он тут же в деву превратился,
  Затем с Дзерассой рядом встал
  И мигом к парню обратился,
  Что с ртом разинутым стоял:
   - Скажи, мы с девушкой похожи?
  Тотраз лишь смог проговорить:
   - Вас невозможно различить,
   Вы одинаково пригожи.
  Волк стал Тотраза торопить:
   - Тогда пошли скорей к алдару,
  Чтоб там меня ему вручить.
  Калан обрадуется дару,
  И вмиг коня тебе отдаст,
  А ты ж на резвость будь горазд.
  Скачи с Дзерассой сразу к Хину
  На златогривом том коне,
  Не беспокоясь обо мне;
  Я вас настигнуть не премину.
  Осталось девушка одна
  В тени раскидистого клёна.
  Тотраз же волка, чуть смущённо,
  Повёл менять на скакуна.
  Когда Тотраз с Дзерассой мнимой
  Пришли к Калану в дом, то он
  Был красотой неотразимой
  Своей невесты ослеплён.
  Калан от счастья опьянённый,
  Тотразу с доброю душой
  Коня с седлом дал и уздой.
  Тотраз, подарком окрылённый,
  Без промедленья прискакал
  Уже к Дзерассе настоящей,
  И вместе с нею поскакал
  К другой уж встрече предстоящей.
  А волк в какой-то миг меж тем
  Свой облик принял вновь, затем
  Прочь убежал с дворца Калана,
  И, мчась по тропам неустанно,
  Вблизи от места, жил где Хин,
  Под сенью трёх густых осин
  Пред беглецами появился.
  Переведя дыханье чуть,
  Он к парню тут же обратился:
   - Уже к концу подходит путь;
  Ступай живей во двор к алдару,
  Ему коня там подари,
  Взамен же птицу забери,
  Ну, и к отцу в его хибару
  Ты воротись уж наконец.
  Но как я вижу, удалец,
  Твоя душа совсем не рада,
  Что бедам всем пришёл конец;
  Ты нем и бледен, как мертвец,
  И гложет грудь твою досада.
  Откуда вдруг пришла печаль,
  Я не могу понять причину.
  Тотраз промолвил грустно: - Жаль
  Дарить коня такого Хину.
  Уж сякнет Хина жизни срок,
  К тому ж он, видимо, недужен,
  Ну, а зачем плохой ездок
  Коню стремительному нужен,
  Ведь конь не терпит никогда
  В седле дрянного седока.
  Вот если б, волк, ты постарался
  Алдара Хина провести,
  То этот конь бы нам достался.
  Волк рёк с усмешкой: - Не грусти.
  Коль с божьей помощью Калана
  Ввести в обман смогли с тобой,
  То уж совсем не будет странно,
  Когда уже хитрец другой
  Здесь оболванен будет нами.
  Он мордой встал перед горами,
  Глаз не сводя с седых хребтов,
  Затем воззвал без колебанья:
   - О Тутыр, лучший из богов!
  Ты на меня своё вниманье
  С горы высокой обрати,
  И в скакуна здесь преврати,
  Похожим на коня, что рядом
  Стоит со мной пред чудным садом,
  Подобно каплям двум воды!
  Успех венчал его труды:
  В коня он тут же обернулся,
  Затем к Тотразу повернулся,
  Решив тотчас его спросить:
   - С конём Калана мы не схожи?
  Ответил тот: - Вы так похожи,
  Что вас никак не отличить.
  Воскликнул волк нетерпеливо:
   - Тогда чего ещё здесь ждать?
  Веди меня к алдару живо
  На птицу счастья обменять.
  Коль это нам с тобой удастся,
  То с птицей Хина удались
  Быстрей к Дзерассе, и садись
  С ней на Каланова красавца
  И вскачь несись, его гоня
  Всё время в сторону заката,
  А волноваться за меня
  Тебе нисколечко не надо;
  От Хина ловко я сбегу
  Да вас ещё догнать смогу
  В пути живым и невредимым.
  Оставив девушку с конём
  В тени осин, Тотраз молчком
  Со скакуном Калана мнимым
  Во двор алдара зашагал,
  Отбросив всякие сомненья.
  Когда же Хин вдруг увидал
  Коня, что был на загляденье,
  То стал так счастлив, что отда́л
  Тотразу птицу вместе с клеткой.
  Тот со своей добычей редкой
  К осинам тут же побежал
  Во весь опор стопою резвой,
  И поскакал на скакуне
  Он вместе с птицею и девой,
  Как волк учил наедине,
  Быстрее ветра, прочь от сада,
  Куда-то в сторону заката.
  А ловкий волк момент благой
  Смог улучи́ть меж тем успешно,
  И, снова облик волчий свой
  Тотчас приняв, удрал поспешно
  С двора алдарского, и вмиг
  Догнать Тотраза исхитрился
  В степи и там пред ним возник.
  Он тут же к парню обратился:
   - Ночной порой вот здесь вчера
  К тебе на помощь я явился
  И в этом деле пригодился.
  Теперь прощаться нам пора
  Вот тут вблизи лесных окраин.
  Хотел бы вас сопровождать,
  Но лес, в котором я хозяин,
  Нельзя надолго покидать,
  А то не будет в нём порядка,
  К тому же, парень, без хлопот
  Твоя чудесная лошадка
  Вас в дом отцовский привезёт
  Пока и вечер не наступит.
  Однако, парень, худо будет,
  Коль остановишься в пути
  Хоть ненадолго у дороги:
  Тогда уж сам святой Георгий
  Не сможет там тебя спасти
  От злой беды, тебе грозящей.
  Ну, ладно, мне пора домой.
  И волк бегом тропой манящей
  Умчался в лес заветный свой.
   - Прощай, мой друг, - Тотраз промолвил
  Вослед волку́, затем продолжил
  Свой путь, и конь чудесный смог
  В мгновенье ока очутиться
  У перекрёстка трёх дорог,
  Там где Тотразу разлучиться
  С родными братьями пришлось,
  И путь уже дальнейший врозь
  Они продолжили отсюда,
  Чтоб птицу счастья раздобыть
  Любой ценой, и это чудо,
  Вернувшись в дом, отцу вручить.
   - Зачем мы здесь остановились? -
  Спросила дева парня вдруг. -
  Тебя просил твой серый друг,
  Пред тем как с ним мы распростились,
  Чтоб не задерживался ты
  Вблизи дорог хоть ненадолго,
  Не то увидишь лик беды.
  Давай исполним волю во́лка,
  И дальше путь продолжим свой
  Без остановок, чтоб добраться
  Благополучно в дом, где твой
  Отец успел тебя заждаться.
  Тотраз с улыбкой рёк в ответ:
   - Хочу я братьев тут дождаться,
  Которых глупо опасаться:
  Они же нам с тобою бед
  Не принесут сюда с собою;
  Волк подшутил, знать, надо мною.
  Ты погляди, мой старший брат
  Вон на дороге показался,
  А вот и средний! Как я рад!
  Тотраз навстречу им подался,
  Обнялся радостно с одним,
  Затем с явившимся другим.
  Те как увидели Дзерассу,
  Коня и птицу в клетке, то
  Мрачнее тучи стали сразу,
  И с той минуты уж ничто
  Рассеять братьев сокрушенье
  Хотя б немного не могло,
  И по пути домой в селенье
  Шептались оба: - Коль в село
  С пустыми явимся руками,
  А брат с добычею такой,
  То будут люди все над нами
  Смеяться так, что в мир иной
  Уйти придётся от позора.
  Придумать надо что-то нам
  Немедля здесь, не то уж скоро
  Придём в село, где ждёт нас срам.
  Вдруг оба брата увидали
  В земле глубокую дыру
  И говорить Тотразу стали:
   - В такую лютую жару
  Терзает жажда нас ужасно,
  А из дыры вот этой ясно
  К нам долетает шум воды.
  Тот возразил им: - Никакого
  Не слышу шума я.
   - Но ты, -
  Сказали те, - Коль громового
  Не можешь шума услыхать,
  Тогда твои два уха, знать,
  Служить тебе уж стали плохо.
  Попробуй с нами рядом встать,
  Чтоб всплески волн здесь услыхать.
  Тотраз, не чувствуя подвоха
  В словах родных двух братьев, спор
  Оставил тут же и, поближе
  К ним подобравшись, в то дырище
  Впери́л, нагнувшись, острый взор.
  А тем же то и было нужно:
  Они столкнули брата дружно
  Во мрак зияющей дыры,
  Но тот в клубок успел сложиться,
  И, точно мячик, стал катиться
  По жерлу длинной той норы
  Куда-то вниз в земное чрево.
  Злодейство это увидав,
  Обескураженная дева,
  Сначала горько зарыдав,
  Затем злодеев пристыдила:
   - Какая злоба побудила
  Вас брата подло так убить?
  Я знаю, это злодеянье
  Не сможет небо вам простить,
  И неизбежно наказанье
  Наш справедливый небосвод
  На ваши головы пошлёт.
  Рассвирепев, те подлетели
  К Дзерассе вмиг и прошипели:
   - Нас ждёт отец и перед ним
  Ты подтвердить должна, девица,
  Что и сама, и конь, и птица
  Достались только нам двоим,
  А если станет он справляться,
  Где младший сын его, тогда
  Скажи, что нашего ты братца
  Не лицезрела никогда.
  Она ж стыдить их продолжала:
   - Вам лютой смерти брата мало,
  Так вы своим сочли ещё
  То, что ему принадлежало;
  К тому ж хотите, чтоб сказала
  Я всем, что это не враньё.
  Они Дзерассе пригрозили:
   - Ну, если ты не подтвердишь,
  Что это мы вдвоём добы́ли,
  Тогда сейчас же полетишь,
  Ты можешь в том не сомневаться,
  В дыру за нашим братцем вслед,
  Чтоб там с душой своей расстаться.
  Ты жить желаешь или нет?
  Пугая смертью, нечестивцы
  У опечаленной девицы
  Смогли согласье получить
  На то, что нужно говорить
  Ей по прибытии в селенье,
  И уж тогда, без промедленья,
  Они отправились домой.
  Отец, увидев пред собой
  Двух сыновей с добычей знатной,
  Вначале был безмерно рад,
  Но вдруг с тревогой непонятной
  По сторонам бросать стал взгляд,
  Затем он с миной безотрадной
  Спросил их: - Где ваш младший брат?
  Нисколько те не стушевались,
  Сумев быль с небылью сплести:
   - Мы с ним, отец, давно расстались,
  В начале нашего пути.
  Он спешно нас тогда покинул
  И вдаль куда-то зашагал.
  С тех пор о нём и слух пропал;
  Наверно, где-то брат наш сгинул.
  От скверной вести той старик
  В лице внезапно изменился
  И головой своей поник.
  Вздыхая скорбно, удалился
  Он в дом, улёгся на кровать,
  Став с дня того недомогать.
  Ничто не радовало душу
  В унынье впавшего отца;
  Он, выходя порой наружу,
  Всё бормотал под нос с крыльца:
   - Зачем нужна была мне птица,
  Из-за которой сыновей
  Я, как безжалостный злодей,
  Обрёк на муки, и лишиться
  Сыночка младшего пришлось,
  А счастью вот не довелось
  В моём жилище поселиться;
  Одна унылость здесь царит.
  Зачем нужна мне эта птица,
  Что постоянно только спит,
  Засунув клюв свой глубже в перья,
  И дни, и ночи напролёт,
  А песен чу́дных не поёт.
  Два старших сына, как два зверя,
  Всегда готовы из-за той,
  Что блещет дивной красотой,
  Друг с другом драться беспощадно.
  Один кричит: "Она моя",
  Второй в ответ рычит злорадно:
  "Она моя, а не твоя".
  Сама девица пребывает
  Все дни в тоске и не питает
  Любви к обоим женихам,
  Что без труда заметить можно
  По грустным девичьим глазам;
  Глядеть на братьев деве тошно.
  Золотогривый жеребец
  Стоит с унылым видом тоже,
  Не ест, не пьёт он и, похоже,
  На днях падёт. Ох, я - глупец!
  За этой вон ненужной птицей
  На край земли детей погнал,
  И сыну младшему убийцей
  По неразумию я стал.
  Вот так всё время сокрушался
  По сыну младшему старик,
  Предполагая, что настиг
  Его конец, но жив остался
  Тот, кто был смел и чист душой.
  Он, оказавшись под землёй,
  Попал нежданно в мир, который
  Был незнакомый и недобрый,
  Объятый мрачной тишиной.
  Тотраз, вздыхая удручённо,
  Не мог узреть ни небосклона,
  Ни звезд, ни солнца, ни луны,
  Однако свет здесь слабый брезжил
  То ль с вышины, то ль с глубины,
  И пусть он парня взор не тешил,
  Как солнца свет, но всё ж видны
  Тотразу ясно были горы,
  Долина, роща, косогоры,
  Тропа внушительной длины.
  По ней Тотраз, презрев смятенье,
  Пустился в путь. Он долго шёл,
  Пока на странное селенье,
  Устав изрядно, не набрёл.
  Селенье то, к реке что жалось,
  Совсем безжизненным казалось;
  Не видно было в нём людей,
  Не слышно гомона детей,
  И шума, как на свете белом,
  Житейской вечной суеты.
  Надумал парень первым делом
  Узнать о том, что не пусты
  Дома селения, ведь люди
  Средь этой всей безмолвной жути
  Жить могут всё же и стопы́
  Свои направил он устало
  К двери покошенной избы,
  Что на краю села стояла.
  Тотраз пред дверью молча встал,
  Затем негромко постучал.
  Та, открываясь, застонала,
  Вмиг оголив дверной проём,
  И перед юношей предстала
  Старуха с траурным лицом.
  На необычного пришельца
  Свой взор направила она,
  Но не признав в нём односельца,
  Была слегка удивлена
  И у двери своей застыла,
  Концы косынки теребя.
  Когда она пришла в себя
  От изумленья, то спросила
  Его с волненьем в тот же миг:
   - Ты к нам с каких краёв явился?
  Услышав свой родной язык,
  Тотраз чуть-чуть приободрился,
  С улыбкой молвив ей в ответ:
   - Явился, мать, с того я края,
  Где солнце устали не зная,
  Дарует людям яркий свет.
  Пришлось немало потрудиться,
  Но смог сюда к вам дошагать.
  Замучен жаждою я, мать,
  Не дашь ли мне воды напиться?
  Услышав просьбу пришлеца,
  Старуха сразу помрачнела,
  Затем, взглянув на молодца́,
  Произнесла оторопело:
   - Неловко мне перед тобой,
  Но напоить тебя водой
  Я не могу. В моём жилище
  Неделю нет воды и пищи,
  Как и во всех домах села.
  Такие вот у нас дела.
  Тотраз воскликнул возбуждённо:
   - Река вон рядышком течёт,
  Кто ж вам воды-то не даёт?
  Взглянув на парня огорчённо,
  Старуха молвила: - К реке,
  Хоть та течёт невдалеке,
  Идти никто уж не дерзает;
  На днях дракон огромный там
  Нашёл пристанище, и нам
  Он воду брать не разрешает,
  Всех грозным видом прочь гоня,
  И здесь в селе с того вот дня
  Лишенья терпит житель каждый
  От голодания и жажды,
  Ведь если в доме нет воды,
  То не сготовить и еды.
  Спросил вновь парень с удивленьем:
   - Так неужели всем селеньем
  Нельзя прогнать его с реки?
  Она, вздохнув, ему сказала:
   - В селе имелись смельчаки,
  К тому же было их немало,
  И каждый был, как лев, силён.
  Они с драконом биться стали,
  Но в битве с ним, к несчастью, пали,
  Хоть храбро дра́лись, а дракон
  Под наши вопли и стенанья
  Тела погибших жадно съел,
  Затем всем нам он повелел,
  Презрев и плач наш, и рыданья,
  Чтоб ежедневно на обед
  Мы отдавали на съеденье
  Ему по девушке, и нет
  Нам от чудовища спасенья,
  И всех сельчан до одного
  Он в скором времени погубит.
   - Поверь мне, этого не будет! -
  Вскричал Тотраз. - Я от него
   Избавлю всё село сейчас же,
  И вас покинут беды ваши.
  Но чтобы голову отсечь
  Зверюге этой нужен меч,
  А при себе я, мать, имею
  Всего лишь этот вот кинжал,
  Которым голову злодею,
  Как я бы страстно не желал,
  Снести никак уж не сумею.
  Хоть неудобно, но посмею
  Тебя смиренно попросить
  Одно мне сделать одолженье:
  Сумей на время раздобыть
  Какой угодно меч в селенье.
  Старуха хмуро изрекла:
   - Не надо, чтоб добыть оружье
  Ходить по всем домам села.
  Знай, в память об уме́ршем муже
  Храню я меч его, пришлец,
  Здесь в доме, только не желаю,
  Чтоб ты владел им, ибо знаю,
  Какой печальный ждёт конец
  Тебя в бою с драконом грозным.
  Пришлось Тотразу вновь вскричать:
   - Ты почему считаешь, мать,
  Что бой с драконом вредоносным
  Здесь на реке мне принесёт
  Конец печальный несомненно?
  Всё будет, мать, наоборот:
  Его отправлю непременно
  На веки вечные ко сну,
  А меч тотчас тебе верну.
  Рекла старуха удручённо:
   - Не одолеть тебе дракона,
  Хоть два меча с собой возьмёшь.
  С реки живым ты не уйдёшь:
  Там обретёшь свою погибель,
  Так не сумев селу помочь.
  К тому ж ты, юноша, не житель
  Селенья нашего и прочь
  Беги отсюда поскорее:
  Уж лучше трусом быть живым,
  Чем пасть джигитом удалым.
  Тотраз промолвил, багровея:
   - В селе что были смельчаки
  Ушли с драконом насмерть биться,
  И я хочу поторопиться
  Пойти отсюда напрямки
  Туда к реке и с ним сразиться.
  Он головы своей лишится,
  А вы же, жители села,
  От стариков и до мала,
  Владеть рекой начнёте снова.
  Прошу, поверь мне, мать, на слово,
  И меч скорей для битвы дай.
  Старуха мрачно проронила:
   - Не дам меча, не приставай.
  Я не желаю, чтоб сгубило
  Тебя чудовище. Вникай
  Побольше голосу рассудка,
  А не страстей, и прочь ступай,
  Пока неверного поступка
  Ты здесь ещё не совершил.
  Тон речи парня разозлил,
  И он тотча́с вскричал с запалом:
   - Ну, коль мечом меня снабдить
  Не хочешь ты, тогда с кинжалом
  Придётся мне к реке спешить;
  Терять же попусту негоже
  Здесь время ценное своё.
  Не проронив ни слова больше,
  Он отвернулся от неё,
  И прямо резвою стопою
  К реке немедля зашагал,
  Но тут нежданно услыхал
  Старухи возглас за спиною:
   - Упрямец, стой! Не будь ретив!
  Ну, раз на буйный твой порыв
  Узду накинуть невозможно,
  Тогда возьми желанный меч;
  Глядишь, сумеет он сберечь
  Тебя от смерти. Меч надёжно
  Служил и мужу моему.
  Тотраз опять предстал пред нею:
   - Спасибо! С радостью возьму
  К реке оружье и злодею
  Там в схватке голову срублю,
  И счастье в ду́ши вам вселю.
   - Зайди в мой дом, пришлец нежданный,
  И там увидишь на стене
  Висящий мужа меч громадный.
  Он тяжеленный, но вполне
  Ты можешь в силах оказаться
  С оружьем этим обращаться.
  Иди возьми его, не стой, -
  Вздохнув, промолвила старуха.
  Когда он дверь толкнул рукой,
  Та застонала снова глухо,
  Впустив пришельца тут же в дом.
  Тот, время даром не теряя,
  Вмиг опоясался мечом,
  И, весь от радости сияя,
  Со всех своих проворных ног
  Перескочил через порог,
  Готовый мчаться, словно птица,
  К реке с драконом лютым биться
  Да там злодея извести.
  Тотраз, в порыве вдохновенья,
  Совсем забыв про утомленье
  От тягот долгого пути,
  Ничуть не выглядел уставшим,
  И бодро ринулся вперёд
  Со взором, как пожар, пылавшим.
   - Не торопись так, сумасброд, -
  Старуха парню проворчала. -
  Запомни, умному спешить,
  Подобно дурню, не пристало.
  Нельзя дракона победить
  Одним наскоком безрассудным.
  Чтоб это чудище сразить,
  Не только храбрым нужно быть,
  Но и к тому ж благоразумным.
  И потому вот сразу в бой
  Ты, парень, в воду не бросайся,
  А, обуздав терпенье, стой
  На берегу и постарайся
  Злодея злить и оскорблять.
  Когда, разгневавшись, на сушу
  Дракон свою притащит тушу,
  Чтоб там на части разорвать
  Тебя, обидчика, то волен
  Вступить уже ты в схватку с ним;
  В воде дракон непобедим,
  На суше ж он не так проворен,
  И есть возможность только там
  Его отправить к праотцам.
  Вблизи реки огромный камень
  Лежит давно, поросший мхом.
  С него дракона коль ты, парень,
  Ударишь сверху вниз мечом,
  То победишь его, возможно.
  Тотраз внимательно внимал
  Словам старухи и сказал:
   - Не так уж дело безнадежно,
  Каким оно всем мнится тут.
  К реке сейчас же я отправлюсь
  И там с драконом, что так лют,
  Без сожаления расправлюсь.
  Тотраз туда направил взор,
  Затем быстрей, чем ветер гор,
  Сорвавшись с места вмиг, помчался
  Вперёд и вскоре оказался
  На берегу реки, и вдруг
  Услышал голос плача рядом.
  Без промедленья всё вокруг
  Окинул парень зорким взглядом,
  И тут же возле валуна
  Увидел девушку. Она,
  Роняя слёзы глаз, стояла
  Одна, как перст, вблизи воды
  И с диким ужасом взирала
  На ре́ку, словно ждя беды
  Со дна её огромной плоти.
  Дивясь, вплотную подступил
  Тотраз к рыдавшей и спросил:
   - Ты что ревёшь, кусая ногти?
  От страха громко закричав,
  Она отпрянула мгновенно
  Вбок к валуну, но увидав
  Красавца-парня, постепенно
  Терять стал силу жуткий страх
  В её заплаканных глазах,
  И, чуть уняв своё волненье,
  Смогла раскрыть девица рот:
   - Я дочь алдара, и черёд
  Идти к дракону на съеденье
  Сегодня выпал мне и вот
  Пришла сюда и ожидаю,
  Когда меня он позовёт
  К себе и горестно рыдаю.
  Совсем не хочется, поверь,
  Здесь с жизнью юной расставаться.
   - Я мог и сам бы догадаться
  Зачем ты тут, ведь этот зверь,
  Как мне старуха рассказала,
  Селенье данью обложил,
  А я про то совсем забыл,
  Однако вовремя примчала
  Меня судьба к реке на бой
  С драконом злым, пока явиться
  Сюда он, к счастью, за тобой
  Промедлил, и теперь, девица,
  Ступай скорей назад домой
  Да перестань дружить с тоской,
  А уж живи себе спокойно;
  Убью сегодня я дракона,
  Вернув селенью мир сполна.
  Надежды и́скра загорелась
  В глазах у девушки. Она,
  Словам пришельца вняв, зарделась,
  С восторгом гля́дя на того,
  Кто посулил ей избавленье
  От смерти злой, убив в сраженье
  Вот здесь дракона самого,
  Но вскоре облачко печали
  Вдруг омрачило девы лик;
  Глаза понурыми вновь стали,
  И незнакомцу напрямик
  Сказала девушка тоскливо:
   - Тебе его не победить,
  Хотя желаешь ты ретиво
  В единоборство с ним вступить.
  Ответил тот: - Не беспокойся.
  И знай: в сегодняшнем бою
  Я это чудище убью,
  А ты в селе быстрее скройся
  Да там сиди в своей избе.
   - Не надо, парень, зазнаваться.
  Ты должен сам себе признаться,
  Что не дано, увы, тебе
  Его убить. Дракон огромен,
  Силён, жесток, свиреп, проворен,
  И может справиться с любым
  Джигитом храбрым, удалым,
  Коль поперёк его дороги
  Тот вознамерится вдруг встать,
  А потому уж в бой жестокий
  Не стоит с чудищем вступать.
  Не угоди в силки соблазна,
  Не то погибнешь здесь напрасно,
  И уж не сможешь мне помочь,
  К тому ж меня, к чему лукавить,
  Нельзя от смерти злой избавить, -
  Произнесла алдара дочь.
   - Поверь, дракона обезглавлю
  Своей решительной рукой,
  И здесь тебя от смерти злой
  Я без сомнения избавлю, -
  Упрямо молвил ей Тотраз.
  Взялась просить его та снова
  Не делать шага рокового,
  Но тут нежданно грубый глас
  С реки в их сторону раздался:
   - Иди-ка, девушка, сюда
  Живее: я проголодался
  Сегодня так, как никогда.
  Тотраз мгновенно с прытью резвой
  Встал между чудищем и девой,
  Прикрыв её спиной своей,
  Затем вскричал: - Эй, лиходей!
   Коль успокоить хочешь брюхо,
  То не таись, как домосед,
  В реке, а на́ берег, где сухо,
  Вылазь скорей, и съешь обед.
  С реки раздался снова злобный
  И громозвучный зверя крик:
   - Эй, удалец овцеподобный!
  Ты если девы проводник,
  Тогда её без промедленья
  Ко мне сюда и приведи.
  Тотраз изрёк из отдаленья:
   - Не приведу её, не жди!
  Ведь ты же знаешь, несомненно,
  Что за быком не ходит сено,
  Вот потому не поленись
  Да сам к девице подберись,
  Чем там в воде лежать сонливо.
  Дракон, взмахнув хвостом, взревел:
   - Ты как учить меня посмел?
  А ну веди девицу живо,
  Иначе очень разозлюсь,
  И съем тебя я, желторотый,
  Здесь вместе с девушкой, клянусь.
  Тотраз ответил: - Никого ты
  Не сможешь съесть, пока лежать
  Не перестанешь там беспечно.
  Кто хочет есть, тому искать
  Еду приходится извечно.
  В ответ донёсся резкий крик:
   - Пока не вверился я гневу
  Заставь умолкнуть свой язык,
  И приведи скорее деву
  Ко мне сюда, молокосос!
  Тотраз дракону не промедлил
  Съязвить и с колкостью ответил:
   - Я не боюсь пустых угроз
  Какой-то ящерицы глупой,
  Ленивой, старой и беззубой.
  Не хочешь если покидать
  Свою насиженную лужу
  И быстро выбраться наружу,
  То нам не стоит здесь стоять.
  Мы возвращаемся в селенье,
  А ты лежи и голодай
  Да мне вдогонку посылай
  Свои тупые оскорбленья.
  От унизительных тех слов
  Рассвирепел дракон и тут же
  Стал выбираться быстро к суше,
  Подняв от злости громкий рёв.
  На берегу же голос грубый
  Орал надсадно впопыхах:
   - Запомни, клоп, я не беззубый!
  Сейчас ты тут в моих зубах
  Так захрустишь, болтливец глупый,
  Что даже в дальних всех краях
  Хруст будет слышен очень внятно,
  Затем и деву съем я жадно.
  Когда на берег вылез он,
  То понял парень, что дракон
  Не только был свирепым, злобным,
  Но ко всему ещё огромным,
  И устрашить мог сердце барса.
  Однако трепет в грудь Тотраза
  Не смог проникнуть, и с врагом
  Он был готов уже сражаться,
  Нача́в размахивать мечом,
  С которым было обращаться
  Ему удобно и легко,
  Но в это время твёрдо дева
  Вцепилась вдруг в рукав его:
   - Я здесь намеченная жертва
  Дракону злому и должна
  Пропасть, как это ни ужасно,
  Твоя же смерть тут не нужна;
  Она, поверь, совсем напрасна.
  Пока дракон сюда ползёт,
  Как дождевой червяк, неспешно,
  Ты, безрассудный сумасброд,
  Ступай отсюда безмятежно
  Своей дорогою прямой
  И доберись к себе домой,
  Где поглотит тебя всецело
  Безотлагательное дело,
  О ком ты здесь уже забыл.
  Тотраз девице проронил:
   - Убью чудовище я ваше,
  И путь тогда продолжу дальше.
  Но та, вцепившись за рукав
  Черкески парня, не сдавалась,
  А убедить его пыталась
  Не проявлять свой вздорный нрав:
   - Оставь меня пока не поздно,
  Беги быстрей куда-нибудь.
  Я - жертва, так судьбе угодно,
  И нам её не обмануть.
   - Умолкни, дева, я сумею
  Тебя спасти от смерти злой;
  Снесу тут голову злодею,
  И будешь ты стоять живой
  Вот здесь пред трупом исполинским
  На радость всем родным и близким,
  А так же жителям села.
  Сквозь слёзы дева изрекла:
   - От осетинского упрямства
  Ещё не найдено лекарство,
  Но всё ж хочу я убедить
  Тебя, упрямец, не ходить
  С непобедимым зверем биться.
   - Зачем же веришь так, девица,
  Что твой дракон непобедим?
  Сейчас ты сможешь убедиться,
  Как с жизнью он своей простится.
  Однако близко к нам двоим
  Добраться чудище успело,
  Давай потом поговорим;
  Я так бездействием томим,
  Что рад приня́ться уж за дело.
  Он, как проказливый шалун,
  Взобрался ловко на валун
  И, словно барс, насторожённо
  Там со своим большим мечом
  Стал, затаившись, ждать дракона,
  Который вскоре с валуном,
  Вопя проклятья, поравнялся.
  Тут из засады роковой
  Тотраз во весь свой рост поднялся
  И вмиг бестрепетной рукой
  Ударил зверя, и расстался
  Дракон зловещий с головой,
  Успев издать на всю округу
  У валуна предсмертный хрип.
  А рядом дева с перепугу
  Не осозна́ла, что погиб
  Ужасный зверь и продолжала
  Дрожать, пока не услыхала
  В тиши негромкие слова
  Того настойчивого парня,
  Что восседал на гребне камня:
   - Дракон убит, а ты жива,
  И, как давал я обещанье,
  Стоишь у тела существа,
  Что обрекал вас на страданья
  Похуже злого божества.
  Иди же, девушка, в селенье,
  Пусть там узрят твоё спасенье.
  Особо видеть будет рад
  Тебя жених твой, несомненно.
  На парня бросив хмурый взгляд,
  Она в ответ сказала гневно:
   - Над слабой девушкой трунить
  Не очень, парень, благородно.
  Что женихи мне, коль любить
  Не хочет сердце, и свободно
  Оно стучало у меня
  Вплоть до сегодняшнего дня,
  Когда с одной из наших улиц
  Какой-то странник вдруг с пути
  Свернул, решив село спасти
  От силы злой, и тот безумец
  Сумел меня околдовать
  Своей отвагой непреклонной,
  Натурой доброй, окрылённой,
  И сердце начало стучать
  В груди моей всё учащённей,
  А речь вот стала возбуждённой.
  Ой, что же тут я говорю,
  Я от стыда сейчас сгорю.
  От слов своих смутившись, дева
  Отворотила взор и резво
  По тропке в сторону села,
  Вздохнув, решительно пошла,
  И вмиг проворная девица
  Успела с глаз героя скрыться.
  Тотраз же, спрыгнув с валуна,
  Встал перед чудищем безмолвным
  Один в тиши, и был довольным
  Он делом рук своих сполна.
  Но испытать всё наслажденье
  Там от победного сраженья
  Наедине с самим собой
  Не дали жители селенья.
  Они огромною толпой
  К реке пришли без промедленья,
  Пригнав ещё и скот весь свой
  На долгожданный водопой,
  И мигом берег облепили.
  Когда же жажду утолили
  И скот, и люди, то тогда
  Сельчане все, раскрыв уста,
  Тотраза стали возбуждённо
  Благодарить за то, что смог
  Село избавить от дракона.
  Остановив похвал поток,
  Алдар селенья умилённо
  На удальца взглянув, изрёк:
   - Неоценимую услугу
  Сумел ты нам всем оказать,
  Убив жестокую зверюгу.
  Готов за это я отдать
  Тебе, герою, дочку в жёны,
  Ещё построить дом просторный,
  Где б ты в почёте проживал,
  Не зная горя и печали.
  Услышав, что отец сказал,
  У дочки тут же засверкали
  Её огромные глаза,
  Как драгоценных два алмаза,
  И устремились на Тотраза.
  Волнуясь, девушка-краса
  Ждала, что парень согласится
  На предложение отца,
  Но горько всхлипнула девица,
  Ответ услышав молодца:
   - Отныне долго и богато
  Живите все в своём селе!
  Мне ж ничего от вас не надо.
  Мой дом вверху там, на земле,
  И коль помочь вы мне хотите,
  Тогда дорогу укажите
  Я по которой без труда
  Дойти бы быстро смог туда,
  Где в небе солнце блещет ярко,
  И, знайте, лучшего подарка
  Не нужно мне от вас, друзья.
  Отец мой дома поневоле
  С тревогой ждёт меня и боле
  Мне оставаться здесь нельзя.
  Алдар, вздыхая безотрадно,
  На просьбу парня дал ответ:
   - Отсюда, как то ни досадно,
  В наземный мир дороги нет.
  От слов тех, точно от удара
  Тотраз обмяк и побледнел;
  Теперь узнал он свой удел.
  Но тут нежданно дочь алдара
  К нему неслышно подошла
  И тихим голосом рекла:
   - Не унывай, тебе быть может
  Старуха вдовая поможет,
  Чей меч сжимаешь ты в руках.
  Она слывёт в селе ведуньей,
  Колдовкой, ведьмой и вещуньей,
  И дом её все второпях
  Обходят робко стороною,
  А ты же резвою стопою
  Явись немедля прямо к ней
  И о беде скажи своей.
  Та для тебя проявит рвенье,
  Чтоб путь найти в тот край земной,
  Но коль не сможет, то с судьбой
  Смирись и здесь живи в селенье.
  Вдруг от последних слов своих
  Зачем-то девушка смутилась;
  К подружкам быстро удалилась,
  Смешавшись тут же среди них.
  Тотраз недолго колебался.
  Совету девушки он внял,
  И вмиг по тропке зашагал.
  Когда к старухе постучался,
  Открылась дверь, и он сказал:
   - Я меч принёс, как обещал.
  Та проницательно взглянула
  В глаза пришельца и вздохнула:
   - Ты, парень, был хитёр и твёрд
  Наедине со злым драконом,
  И должен быть успехом горд,
  Но в состоянье удручённом
  Стоишь и смотришь на меня.
  Тотраз, помедлив чуть с ответом,
  Затем сказал: - Услышал я
  Сейчас о том, что в мире этом
  Дороги нету ни одной
  Ведущей вверх на свет земной.
  Меня сломило то известье,
  Ведь я спешу к отцу домой.
  Рекла старуха с хитрецой:
   - Ещё сильней спешишь к невесте,
  Из-за которой ты отверг
  Алдара дочь, и у девицы,
  В её глазах, как у вдовицы,
  Теперь отрады свет померк.
  Тотраз кивнул: - Ты угадала,
  Меня невеста тоже ждёт
  И мне, во что бы то ни стало,
  Попасть под синий небосвод
  Необходимо без заминки.
  Скажи же, мать, неужто нет
  Хотя б какой-нибудь тропинки,
  Идущей вверх на белый свет?
   - Тебя избавить от тревоги
  Мне очень хочется, но тут
  Нет ни тропинки, ни дороги,
  Что к миру верхнему ведут,
  Иначе, парень, непременно
  Отсюда люди бы давно
  Ушли гурьбой к владеньям тлена,
  Но никому не суждено
  Увидеть солнце золотое.
  Искать какие-то пути,
  Чтоб на простор земли прийти,
  Для нас занятие пустое;
  То знают все здесь в полумгле.
  Вон там в горах, в укромном месте,
  Одно есть узкое отверстье,
  Что кверху тянется к земле
  И там, в глухом, пустынном поле,
  От люда всякого тайком,
  Оно выходит на приволье.
  Сюда скатиться кувырком
  По той дыре не очень сложно,
  Но вот подняться снова вверх
  При всём желанье невозможно
  Без исключения для всех.
  Почти отвесно убегает
  Отверстье это в мир земной,
  И по нему всегда весной
  От нас на землю уползает
  Большая куча всяких змей,
  Восставшей после спячки зимней.
  Сказл с печалью парень ей:
   - Я оказался в вашей нижней
  Стране, скатившись по тому
  Отверстью змей, и как досадно,
  Что невозможно по нему
  Попасть на белый свет обратно
  К отцу родному на глаза.
  Нахмурясь, молвила старуха:
   - Ты не теряй присутствье духа,
  Коль голубые небеса
  Увидеть жаждут твои вежды.
  Не может, парень, лёгким быть
  Путь к исполнению надежды,
  А потому вновь совершить
  Придётся доблестный поступок.
  Незамедлительно, прошу,
  Заставь работать свой рассудок,
  И слушай то, что я скажу.
  Кивнул ей юноша согласно:
   - Уже готов я слушать, мать,
  А мозг работает мой ясно;
  Во всё способен он вникать.
   - Ну, если это не обуза,
  Рассказ услышать небольшой,
  То слушай: сможет лишь Пакунза
  Тебя доставить в мир земной.
  Она - чудовище, не птица,
  Хотя имеет два крыла,
  И с очень давних пор гнездится
  Вдали от нашего села
  В степи на дубе одиноком,
  Широкоствольном и высоком,
  Там выводя своих детей.
  Когда птенцы чуть подрастают,
  Но вот пока ещё не знают
  Зачем им крылья, Заляг-змей,
  К гнезду взбираясь, их съедает.
  Коль зме́я этого убьёшь,
  Тогда птенцов её спасёшь,
  А как про то она узнает -
  В знак благодарности снесёт
  Тебя под синий небосвод.
  Тотраз спросил нетерпеливо:
   - В какую сторону идти,
  Чтоб к дубу этому прийти?
  Старуха молвила ворчливо:
   - Безосновательно спешить -
  Удел извечный безголовых.
  В отличье от людей толковых
  Дела весомые вершить
  Им никогда не удаётся,
  На всё желанье несмотря.
  Не поспешишь ты если зря,
  Тогда удача улыбнётся
  Тебе, наверное, опять.
   - Твоим словам внимая, мать,
  Спешить не буду я бездумно,
  А поведу себя разумно,
  Когда до дуба доберусь;
  Отцом родимым в том клянусь.
   - Ну, что ж, ступай в свой путь далёкий
  Вот в эту сторону. Когда
  Достигнешь ты степи, тогда
  Увидишь дуб тот одинокий,
  Но подходить не торопись
  К нему тотчас, а в отдаленье
  Среди бурьяна затаись,
  И, не щадя нисколько зренья,
  Удостоверься, что в гнезде
  Пакунзы нет определённо,
  И вот тогда насторожённо
  По сторонам гляди везде,
  Пока в итоге Заляг-змея
  Твои зеницы не узрят.
  Стремиться будет лютый гад
  Пробраться к дубу поскорее,
  Чтоб съесть Пакунзиных птенцов.
  Ты, парень, к схватке будь готов,
  Но не рискуй в степи с ним драться;
  Непобедим он на земле.
  Ты к дубу змею дай добраться,
  И вот тогда уж на стволе,
  Лишь тот к макушке устремится,
  Злодею голову снеси,
  А как Пакунза возвратится
  К своим птенцам, то попроси
  Её наверх тебя доставить.
  Тотраз от счастья стал вопить:
   - Смогу я змея обезглавить,
  Затем Пакунзу упросить
  Поднять меня на свет отсюда.
  Что ты поведала мне, мать,
  Похожим кажется на чудо,
  Но убеждён я, что сиять
  Вновь будет солнце надо мною.
  Он, попрощавшись со вдовою,
  Немедля резвою стопой
  В свой путь рискованный подался,
  И долго шёл, презрев покой.
  Когда скиталец всё ж добрался
  К степи глухой, то увидал
  Огромный, голый дуб, который
  Ветвями верхними держал
  Гнездо большое. Путник взоры
  Свои направил вмиг на то,
  Уж очень странное гнездо,
  И вскоре твёрдо убедился,
  Что нет пока Пакунзы в нём.
  Вблизи от дуба он укрылся
  Средь чахлых трав за бугорком,
  Начав глядеть без промедленья
  Во все глаза по сторонам,
  Стремясь заметить приближенье
  Того, кто смерть несёт птенцам.
  Но парня жда́ло огорченье;
  Никак в его там поле зренья
  Не появлялся Заляг-змей,
  Да и змеиное шипенье
  Не долетало до ушей.
  Хотя смирил Тотраз терпенье,
  Однако сон к нему, как вор,
  Без приглашения подкрался,
  И, лбом уткнувшись в свой бугор,
  Усталый путник оказался
  У сна глубокого в плену,
  Но он недолго наслаждался
  Покоем сладким. Тишину
  Нарушил шум, что вдруг раздался
  С макушки дерева и был
  Разбужен спящий. Он раскрыл
  Тотчас глаза свои с досадой
  И, осерчав в связи с утратой
  Благого сна, направил взгляд
  На дуб, и стало вмиг понятно,
  Зачем в гнезде своём вопят
  Птенцы Пакунзы безотрадно;
  Огромный Заляг-змей наверх
  Полз по стволу, намереваясь
  Там съесть птенцов несчастных всех.
  Тотраз, уж больше не скрываясь,
  Вскочил на ноги в тот же миг
  И сразу к дубу напрямик
  С мечом в руке бегом пустился.
  Лишённый сна, он рассердился
  На змея так, что пополам
  Рассёк его и тот свалился
  На землю к юноши ногам,
  Но гнев Тотраза не смягчился,
  А заставлял кромсать мечом
  Уже поверженного змея
  И, сил нисколько не жалея,
  Тотраз себе в порыве злом
  Не позволял и на мгновенье
  Давать мечу отдохновенья.
  Но змей был толще, чем бревно,
  К тому же длинным, как верёвка,
  И хоть орудовать мог ловко
  Тотраз мечом, но всё равно
  Одну змеёву половину
  Лишь смог скромсать и подустал.
  Он разогнул со вздохом спину
  И пред собою увидал
  Пакунзу вдруг, что возвратилась
  Из мира верхнего назад.
  Она к Тотразу обратилась:
   - Уже семнадцать лет подряд
  Я вывожу птенцов, да только
  Поставить на ноги детей
  Не удавалось мне нисколько:
  Их каждый год вот этот змей
  Съедал, когда я улетала
  Вверх в мир подлунный за едой.
  Врага, на радость мне, не стало;
  Своей недрогнувшей рукой
  Убил ты злого Заляг-змея,
  И я могу птенцов растить,
  Не опасаясь уж злодея.
  За их спасение просить
  Ты волен всё чего захочешь.
  Тотраз сказал ей: - Если можешь
  Доставь меня на белый свет.
  Мне ничего не нужно больше.
  Пакунза молвила в ответ:
   - Нет ничего, наверно, проще,
  Чем просьбу выполнить твою,
  Ведь я же, юноша, сную
  В тот мир за кормом постоянно.
  Ты постарайся-ка сюда
  Явиться завтра утром рано,
  И я снесу тебя туда.
  Опешив чуть, Тотраз смущённо
  Вздохнул и чудищу сказал:
   - Сюда недавно я попал
  И потому, как ни прискорбно,
  Мне не дано понять никак,
  Когда здесь утро наступает,
  А ночь когда в права вступает;
  Ведь тут всё время полумрак.
   - Ну раз не смог ты научиться
  Здесь день от ночи отличать,
  То надо с этим мне смириться,
  И я тебя готова ждать,
  Как благодарная должница,
  До той поры, пока явиться
  Сюда не сможешь ты ко мне.
  А я к тому ж ещё вдвойне
  Тебе за помощь благодарна,
  Ведь ты не только умертвил
  Того, кто здесь съедал коварно
  Моих птенцов, но и снабдил
  Меня с детьми едой на ужин.
  Ко мне сегодня мир земной
  Был почему-то нерадушен,
  И без добычи никакой
  К птенцам голодным я вернулась,
  В тоске покинув верхний мир.
  А здесь судьба мне улыбнулась,
  Вдруг подарив богатый пир,
  И заодно меня всецело
  Лишила тягостной тоски.
  Пакунза мигом подлетела
  К останкам змея, и куски
  Его раскромсанного тела
  Глотать пустилась очумело
  И стало ясно, что она
  Была и вправду голодна.
  Упрятав змея половину
  В потёмках чрева своего,
  Уже незлое существо,
  Взглянув на дерева вершину,
  Произнесло: - Ты молодец!
  Сумел меня насытить вволю,
  За что спасибо, удалец.
  А эту вот вторую долю
  Змеёвой туши я сейчас
  Скормлю птенцам, которых спас
  Ты здесь от смерти неизбежной.
  Тебя я завтра тут дождусь,
  И вверх туда к земле безбрежной
  С тобою, парень, вознесусь.
  Пакунза, острыми когтями
  Остаток туши ухватив,
  Взлетела с ним к гнезду с птенцами
  Всем весом дуб так придавив,
  Что исполин к земле прогнулся,
  Но бремя груза удержал.
  Тотраз от дуба отвернулся,
  И вдаль обратно зашагал
  Тропой нехоженой к селенью.
  Путь отнимал немало сил,
  Однако странник изнуренью
  В дороге всё ж не уступил,
  И он, в конце концов, успешно
  Пришёл к окраине села,
  Где у своей избы ждала
  Его старуха. Путник спешно
  К ней подошёл и произнёс:
   - Я меч назад тебе принёс.
  Спасибо, он мне пригодился;
  Я смог с ним змея одолеть,
  А после там договорился
  С Пакунзой завтра полететь
  Наверх, где яркие рассветы
  Сгоняют мрак с лица земли.
  Спасибо, мать, и за советы,
  Они мне очень помогли,
  На ум влияя благотворно.
   - Что меч тебе в степи помог
  Прикончить змея, то - бесспорно,
  Но вот мои советы впрок
  Пошли не все, я это знаю.
  Тотраз, сконфузившись, вздохнул:
   - Я до сих пор не понимаю,
  Как неожиданно уснул,
  К стыду, во время наблюденья
  Из-за степного бугорка
  За появлением врага
  Птенцов Пакунзы. Утомленья
  Особо я не ощущал,
  Но вот когда к земле припал,
  Меня осилил сон нежданно
  Средь трав пожухлых и бурьяна,
  И мне там сладостно спалось,
  Да так, что даже в мире нашем
  Пока ещё не довелось.
  Скажи, зачем здесь в Царстве вашем
  Вкусил такой я сладкий сон,
  Что не хотелось просыпаться?
   - Хоть был ты, парень, утомлён,
  Но нужно было постараться
  Там не смыкать своих очей.
  Уж повезло тебе, что змей
  С другого края пробираться
  Пустился к дубу за едой,
  Иначе мог ты оказаться
  В его утробице дрянной;
  Змей неразборчивым был в пище.
  Я ж назидательную речь
  Свою прерву. Зайди в жилище
  И водрузи на место меч,
  Ну, а затем возьми с треноги
  Колчан со стрелами и лук,
  Владел которыми супруг.
  Хозяйки крова голос строгий
  Заставил парня в дом войти,
  Откуда он вернулся тут же,
  Прижав колчан и лук к груди,
  И произнёс, вздохнув, поглубже:
   - В недоумении я, мать,
  Мне что с оружьем этим делать?
   - С собою в верхний мир забрать.
   - Боюсь тебя я, мать, разгневать,
  Но там кого мне убивать?
   - Тебе придётся в ложь стрелять.
  Тотраз нежданно впал в молчанье,
  Затем старухе он сказал:
   - В ложь никогда я не стрелял,
  А здесь лишь три стрелы в колчане;
  Боюсь, их может не хватить.
   - Их хватит, ты не сомневайся.
  Тебе уж надобно спешить.
  Скорее в путь свой отправляйся
  К степному дубу по тропе
  Уже протоптанной тобою
  Неутомимою стопою,
  Но коль в дороге той к тебе
  Усталость станет подбираться,
  То уж не вздумай ей сдаваться,
  Иначе знай, тебя она
  Спать уложить начнёт стараться,
  И ты рискуешь оказаться
  В объятьях благостного сна,
  Который будет, парень, длиться
  Там беспробудно трое дней
  Да ровно столько же ночей.
  Пакунза может разозлиться
  На опоздание твоё,
   А потому она, конечно,
  То обещание своё
  Уже не сдержит, и навечно
  Ты здесь останешься у нас
  Воскликнул юноша тотчас:
   - Я, мать, не то, что без ночёвок,
  А даже, знай, без остановок
  Смогу до дуба дошагать
  И уж Пакунзе не придётся
  Меня с волненьем ожидать.
  Она в свой час со мной взнесётся
  Наверх к земле, и там я, мать,
  Смогу отца узреть опять.
  Тебя ж за ценные советы
  Благодарю душою всей,
  Ведь отвели они все беды
  Здесь от головушки моей.
  Тотраз старухе поклонился,
  Убрав в сторонку грустный взор,
  И в путь свой долгий устремился,
  Что уводил в степной простор.
  Он, подгоняемый желаньем
  Попасть быстрей к себе домой,
  Шагал с удвоенным стараньем,
  Переходя на бег порой,
  И уж тогда скиталец мчался,
  Как обезумевший поток.
  Когда неистовый ходок
  К степному дереву добрался,
  К нему Пакунза с дуба вдруг,
  Гнездо покинув, вниз спустилась
  И, сев на землю, обратилась:
   - Я рада зреть тебя, мой друг!
  Ну, а теперь садись живее
  Ко мне на спину ближе к шее
  Да за меня сильней держись
  Двумя руками, и мы ввысь
  Взлетим сейчас без промедленья.
  Тотраз, забыв про утомленье
  От тягот долгого пути,
  Сумел, отбросив все сомненья,
  На спину ей, как уж, вползти,
  На шею сесть и в оперенье
  Её вцепиться и сказать:
   - Готов, Пакунза, я к полёту
  Наверх к родному небосводу,
  Который жажду увидать.
  В ответ она ему кивнула,
  Немедля крыльями взмахнула,
  И стала тут же, без помех,
  Лететь куда-то быстро вверх.
  Хотя Тотразу было страшно,
  Но всё ж держался он отважно,
  Не сомневаясь ни на миг,
  Что он уже сегодня снова
  Увидит солнца яркий лик,
  Ну, а потом отца родного,
  Когда заявится домой.
  Меж тем Пакунза неустанно
  Летела кверху, и внезапно
  Тотразу прянул свет дневной
  В глаза, и парень догадался,
  Что мрак ночи́ внизу остался,
  А он, не сломленный судьбой,
  Сумел вернуться в мир земной,
  Где небо радостно синело
  Чудесной утренней порой
  Над благодатною землёй.
  Пакунза вскоре мягко села
  Поближе к лесу, на лугу,
  И обратилась к седоку:
   - Слезай, птенцов моих спаситель,
  Достиг земли ты без препон.
  Пусть будет счастлив твой родитель,
  Когда тебя увидит он
  Живым, здоровым, невредимым.
  На землю встав с лицом счастливым,
  Тотраз сказал: - Я не успел
  В полёте даже испугаться,
  Как ты смогла сюда добраться,
  А вот когда на днях летел
  Я вниз по жерлу, кувыркаясь,
  То больше времени прошло,
  Пока меня во мрак снесло.
  Рекла Пакунза, улыбаясь:
   - Так знай, отчаянный храбрец:
  Обратный путь всегда короче,
  К тому ж ещё из вечной ночи.
  Но вот уже настал конец
  Твоим загробным всем скитаньям,
  А мне же надо улетать,
  И я тебе перед прощаньем
  Хочу удачи пожелать.
  Пакунза юноше кивнула,
  Затем, как птичка, ввысь вспорхнула
  С травы, и стала вмиг кружить
  Над лесом мрачным и огромным,
  Желая пищу там добыть
  Своим птенцам всегда голодным,
  Тревожа ясный небосвод
  Своими шумными крылами.
  Тотраз счастливыми глазами
  Глядел на утренний восход,
  Пока пред ним не появился
  Сердитый волк и не сказал:
   - Ведь я ж тебя предупреждал,
  Чтоб в дом отцовский устремился
  Без остановок никаких.
  Ты ж пренебрёг моим советом,
  Ждя у дороги братьев злых,
  И распростился с белым светом.
  Не будь Пакунзы, то тогда
  Тебе пришлось бы в мире мрака
  Остаться, парень, навсегда.
  Но хватит мне ворчать, однако,
  А нужно что-то предпринять.
  Тебе, храбрец, сперва предстать
  Перед отцом необходимо,
  Ну, а потом неотвратимо
  Придётся братьев наказать.
  Садись на спину мне опять,
  И я тебя в мгновенье ока
  Доставлю прямо в отчий дом.
  Уселся тот на спину во́лка,
  И зверь понёсся прямиком,
  Не разбирая троп, в селенье,
  Доставив мигом седока
  Во двор широкий старика.
  Тут женский возглас изумленья
  Простор всего двора потряс,
  И неожиданно Тотраз
  Узрел Дзерассу. Та в объятья
  К Тотразу бросилась тотчас,
  Презрев обычаев наказ.
  На шум из дома вышли братья,
  За ними старый их отец,
  Чуть слышно шаркая ногами,
  К крыльцу добрался наконец.
  Подслеповатыми глазами
  Старик во двор свой посмотрел
  И сына младшего узрел,
  Который сгинувшим считался.
  Отец от радости пролил
  Немало слёз, затем спросил:
   - Ты до сих пор где, сын, скитался?
  Я вижу ты пришёл ни с чем,
  Твои же братья между тем
  В краях далёких раздобыли
  Девицу, птицу и коня.
  Тебя же ноги где носили?
  Ответь мне прямо без лганья.
  Тотраз сказал: - В краю далёком
  Дзерассу, птицу, жеребца,
  Которых зришь ты здесь с крыльца,
  Добыл я вместе с этим во́лком.
  Когда настал разлуки срок,
  То волк уж в лес свой удалился,
  А я - глупец, остановился
  У перепутья трёх дорог,
  Где братьев взялся дожидаться.
  Дождавшись, стали добираться
  Все вместе мы в свой отчий дом,
  Но находясь в краю глухом,
  В степной глуши, они обманно
  Меня вдруг к яме завлекли,
  Что уходила в глубь земли,
  Затем в неё туда нежданно
  Столкнули подло и домой
  Со всем моим добром явились
  Да пред тобою им хвалились.
  Я ж, оказавшись под землёй,
  Там долго в мире тьмы скитался,
  В нём став мишенью для невзгод,
  Но всё ж под синий небосвод
  Сумел попасть и оказался
  Перед тобой, как видишь, здесь.
  Вот мой рассказ короткий весь.
  Тут братья старшие вскричали:
   - Не слушай ты его, отец!
  Всё врёт бесстыдник и наглец;
  Нигде его мы не встречали,
  Когда с добычей шли назад.
  Он прошатался праздно где-то,
  А здесь же врать стал без преград,
  Что к нам пришёл с иного света,
  Куда отправлен нами был,
  Чем нас смертельно оскорбил.
  Пусть эта лживая собака
  И впрямь отправится сейчас
  От наших рук в покои мрака.
  Кинжалы выхватив тотчас,
  Обое бросились к Тотразу,
  Но волк так злобно зарычал
  На братьев двух, что трусы сразу
  Назад попятились. Тут взял
  Тотраз свой лук загробный в руки
  И твёрдым голосом изрёк:
   - Кто лжёт, того накажет Бог
  Здесь во дворе родной лачуги.
  Он ввысь, парят где лишь орлы,
  Пустил подряд все три стрелы,
  И вскоре вниз те воротились.
  Две тут же в головы вонзились
  Коварным братьям без помех,
  Лишив обоих жизни разом,
  А вот последняя из всех
  Воткнулась в землю пред Тотразом,
  Не причинив ему вреда.
  Отцу-страдальцу без труда
  Вдруг стало ясно и понятно,
  Кто лгал, не ведая стыда,
  И сыну младшему тогда
  Он, не колеблясь, молвил внятно:
   - Ты эти мерзкие тела
  Свези на самый край села,
  И сам, без чьей-нибудь подмоги,
  Вблизи просёлочной дороги
  Сегодня в полдень закопай,
  Однако, сын мой, на прощанье
  Сдержись и слёз не проливай.
  Напротив, пусть мои сельчане
  И проходящий мимо люд
  На их могилы там плюют;
  То заслужили оба братца.
  Я ж помирать не тороплюсь
  И лишь когда внучат дождусь
  Да с ними вдоволь наиграться
  Мне доведётся, то начну
  Тогда неспешно собираться
  Я в путь-дорогу в ту страну,
  Откуда, сын мой, возвращаться
  Нет позволенья никому.
  Когда отправлюсь я во тьму,
  То ты не очень огорчайся,
  А, как хороший сын, старайся
  Обо́их нас: меня и мать
  Почаще в доме поминать,
  Чтоб мы могли в стране безмолвья,
  Нужды не зная, пребывать.
  Тебе с женою пожелать
  Хочу я счастья и здоровья
  На протяженье жизни всей
  И благородных сыновей.
  
  
   6. ЧЁРНЫЙ ОРЁЛ
  
  Бедняк и сын его Цола
  В лачуге старой проживали
  На самом краешке села.
  Они однажды увидали
  На крыше хижины своей
  Орла, сидящего на ней.
  Отец к пернатому подкрался,
  Как кот, и вмиг его поймал.
   - Ну, вот, негодник, ты попался, -
  Бедняк, ликуя, закричал. -
  Тебе, разбойнику степному,
  Я покажу, как ворошить
  На ветхой крыше тут солому;
  Уже тебе недолго жить.
  Ты подержи, Цола, злодея,
  А я из дома побыстрее
  Кинжал свой острый принесу
  И мигом голову снесу
  Здесь этой птице кровожадной.
  Отец с ухмылкою злорадной
  В дом за кинжалом поспешил,
  Орёл же парня попросил:
   - Ты отпусти меня, дружище,
  Ведь оттого, что я побыл
  На крыше вашего жилища
  Вреда же ей не причинил.
  Ответил юноша печально:
   - Тебя, орёл, мне очень жаль, но
  Отец мой зол, как сумасброд.
  Коль отпущу я на приволье
  Тебя, тогда за своеволье
  На мне отец свой гнев сорвёт.
   - Ты отпусти меня на волю,
  А сам за мной беги по полю,
  Но лишь не очень отставай, -
  К Цола орёл вновь обратился.
   - Зачем же мне, - тот удивился, -
  Бежать по полю, отвечай!
   - Отпустишь если, то узнаешь,
  А не отпустишь - прогадаешь.
   - Ну, ладно, друг мой, улетай
  На небо с гордой головою.
  Взлетев, орёл изрёк: - Давай,
  Беги быстрее вслед за мною!
  Помчался юноша бегом
  Своими резвыми ногами
  За чёрным, точно мгла, орлом,
  Который мощными крыла́ми
  Изящно воздух рассекал,
  Летя над ровными долами
  С их бесконечными степями,
  И к парню взор свой обращал.
  А тот же, устали не зная,
  Всё нёсся вслед, не отставая,
  Хотя совсем не понимал
  Зачем за птицею бежал.
  Добравшись вскоре до дубравы,
  На ветку дуба в тот же миг
  Уселся хищник величавый,
  Промолвив парню напрямик:
   - Коль не устал, тогда взбирайся
  Сюда живее, удалец,
  И из дупла извлечь ларец
  Ты половчее постарайся.
  На дуб вскарабкался Цола,
  Явив всю ловкость молодую,
  И там из тёмного дупла
  Достал шкатулку небольшую.
  Он с удивлением глядел
  На полуржавый этот ларчик,
  Затем с досадой засопел,
  Как пригорюнившийся мальчик,
  Что в дар вдруг куклу получил
  Взамен желанного кинжала.
  Разочарованный немало,
  Цола, вздохнув, орла спросил:
   - На что мне нужен твой подарок?
  Ответ пернатого был краток:
   - Ты отнеси домой ларец,
  Чтоб там его открыл отец.
  Спросил Цола, явив упрямство:
   - А что тогда произойдёт?
   - В ларце огромное богатство
  И всё оно вдруг пропадёт,
  Коль где-то сам его откроешь;
  Тогда богатство то не сможешь
  Уже вернуть себе назад.
  Ну, а теперь пора прощаться.
  Желаю я тебе добраться
  К себе домой удачно, брат,
  Где с нетерпеньем ждёт родитель.
  Живи счастливо, мой спаситель.
  Взлетев к лазури в тот же час,
  Орёл огромный скрылся с глаз,
  А парень с дерева спустился,
  Сжимая дар орла в руках.
  Он в путь домой к себе пустился,
  Но тут споткнулся впопыхах
  Об муравейник и свалился
  На землю, выронив из рук
  Ларец, который приоткрылся,
  И из него нежданно вдруг
  Пустились рваться на приволье
  Стада овец, коней, коров.
  Они заполнили всё поле
  В одно мгновенье до краёв,
  А бедный юноша, не зная,
  Как эту живность всю загнать
  Назад в ларец, стоял вздыхая,
  Готовый жизнь свою отдать
  За водворение обратно
  Всех стад, которым нет конца,
  В темницу ржавого ларца.
  К Цола, тужил что безотрадно,
  Вдруг одноглазый великан
  Пришёл, вскричав нетерпеливо:
   - А ну-ка, мерзостный чабан,
  Гони отсюда скот свой живо,
  Не то тебя я проглочу!
  Цола промолвил осторожно:
   - Прогнать скотину невозможно.
  Я даже если захочу,
  То это сделать не сумею.
  Тебя заверить здесь я смею,
  Что даже сотня пастухов
  С такой оравою не сладит,
  Хоть целый год на то потратит.
  Вид великана был суров.
  Он закричал на парня злобно:
   - Но ты, я вижу, без кнута
  Пригнал их всех ко мне сюда,
  И здесь вот жадно и охотно
  Они едят мою траву.
  С тебя, лжеца, за измышленья
  Сейчас я голову сорву.
  Рассеять чтоб его сомненья,
  Цола с учтивостью сказал:
   - Я скот сюда не пригонял,
  Он весь в шкатулке находился.
  Когда её я уронил,
  То скот тотчас освободился
  От уз коробки, где он был,
  И вмиг заполнил всю долину,
  А я назад в ларец скотину
  Загнать, к несчастью, не могу.
  Всё это правда - я не лгу.
  Взял великан коробку в руку,
  Сказав: - Тебе я помогу,
  Но будешь предо мной в долгу.
  Скажи, окажешь мне услугу,
  Когда о ней я попрошу?
  Цола изрёк без колебанья:
   - Даю тебе в том обещанье,
  И слово данное сдержу.
  Тут великан двумя руками
  Схватил за ствол огромный дуб,
  И, вырвав вмиг его с корнями,
  Как изо рта рвут сгнивший зуб,
  Стал запускать им по стадам,
  По всем отарам, табунам
  И всех загнал в шкатулку вскоре.
  Вся степь, огромная как море,
  Пустынной стала в тот же миг,
  А великан сказал спесиво:
   - Ну, вот теперь ты мой должник.
  Бери свою коробку живо
  И с ней ступай к себе домой,
  А завтра с утренней зарёй
  Явись сюда без промедленья;
  Я дам тебе здесь порученье.
  Забрав ларец, спросил Цола:
   - Где здесь искать тебя, не знаю?
   - Я тут в дубраве обитаю,
  Зовут меня уаиг Бола.
  Охотно очень откликаюсь
  На это имя всякий раз,
  И я на голос твой, ручаюсь,
  Явлюсь без лени в тот же час.
  Теперь ступай домой обратно,
  Но не забудь про уговор.
  Цола ему промолвил: - Ладно.
  Придя с ларцом к себе, во двор,
  С глазами, полными печали,
  Открыл ларец он, и с отцом
  Они богатыми вмиг стали,
  Обзаведясь большим числом
  Скота домашнего, однако,
  Цола не радовало то.
  Он был темней ночного мрака,
  Стремясь понять упорно: что
  С утра ему прикажет делать
  Уаиг, которого разгневать
  Унылый парень не хотел.
  С зарёю утренней простился
  Цола с отцом своим и сел
  На жеребца и вскачь пустился
  Тотчас к дубраве напрямик.
  Когда Цола туда добрался,
  Его уже там ждал уаиг.
  Седок скорее постарался
  Сойти с лошадки, чтоб предстать
  Перед огромным великаном,
  И про задание узнать.
  Тот, в настроении отрадном,
  Пришельцу ласково сказал:
   - Ты не нарушил, парень, слова.
  Явился в срок. К тому ж пригнал
  На завтрак мне конька гнедого.
  Тут одноглазый вдруг схватил
  Лошадку юноши с наскока,
  И, съев её в мгновенье ока,
  Он парня снова похвалил:
   - Спасибо, завтрак был роскошен;
  Меня ты славно покормил.
  Ну, а сейчас, коль не забыл,
  Ты кое-что исполнить должен.
  Я молод, статен и силён,
  К тому ж умом не обделён,
  И мне - завидному мужчине,
  Теперь жениться надлежит
  На солнца дочери - Зарине.
  Тебе же, друг мой, долг велит
  Найти Зарину побыстрее
  Да привести её скорее
  Ко мне сюда в дубовый лес.
  Так что, не стой здесь, словно камень,
  А в путь ступай резвее, парень,
  И помни: времени в обрез.
  Цола, вздохнув, изрёк уныло:
   - Ну, если спешно так нужна
  Тебе, Бола, сейчас жена,
  Тогда зачем же надо было
  Здесь моего коня съедать?
  Коль ты умён, то должен знать:
  Верхом искать быстрей и проще.
   - Ты спорить тут со мной не смей
  И знай: пешком всегда быстрей!
  Спеши сюда к дубовой роще
  Мне дочку солнца привести, -
  Вскричал уаиг, затем добавил,
  Когда свой гнев чуть поубавил. -
  Ступай! Счастливого пути!
  Цола отправился в дорогу
  Искать Зарину, но не знал
  Куда идти и всё шагал,
  Без всякой устали к востоку,
  Пока в степи не повстречал
  Нежданно юношу, который
  Верхом на лошади скакал.
  Сойдя с неё, он взгляд свой добрый
  Направил к путнику тотчас,
  Промолвив голосом приятным:
   - Да будет путь твой весь отрадным!
  Меня, мой брат, зовут Царгас.
  Куда спешишь с таким азартом?
   - То, что меня назвал ты братом,
  Поверь, польстило очень мне.
  Зовут меня Цола с рожденья,
  И я ищу без утомленья
  Ту, что не видел и во сне,
  Ту, что наводит в грудь кручину:
  Дочь солнца - славную Зарину.
  За ней послал меня уаиг,
  И коль её я не добуду,
  Тогда уаигом злобным вмиг
  Я непременно съеден буду.
   - А где искать Зарину, брат?
   - Увы, мне это неизвестно;
  Ищу её я наугад,
  И все моё усердье - тщетно.
   - Давай-ка я пойду с тобой
  По этой тропочке степной
  И помогу тебе, возможно;
  Не так уж дело безнадёжно.
   - Но как нам двигаться вдвоём?
  Ты на коне, а я пешком.
  Мне за тобою не угнаться,
  Хоть буду очень я стараться.
   - Найдём коня мы, не робей.
  Вон видишь гонят конокрады
  Табун украденных коней?
  Они, поверь мне, будут рады
  Сменять на крымское ружьё
  Коня любого и ещё
  Спасибо скажут несомненно.
  Я превращусь в ружьё сейчас,
  А ты меня там непременно
  На скакуна сменяй тотчас.
  Царгас немедля превратился
  В ружьё у парня на глазах,
  И тот на лошади пустился,
  Держа оружие в руках,
  Прямой дорогой к конокрадам.
  Лишь очутился всадник рядом
  С огромным, пёстрым табуном,
  То конокрады увидали
  Ружьё и к коннику воззвали:
   - Скажи, ружьё твоё по чём?
   - Продать ружьё я не желаю,
  А на коня его сменяю, -
  Цола учтиво им сказал.
   - Сам выбирай коня любого,
  Хоть белой масти, хоть гнедого.
  Отдав ружьё, Цола забрал
  У них коня и по дороге
  Неспешной рысью поскакал.
  Тут вскоре друг его догнал,
  И в путь свой дальше без мороки
  Помчались вскачь два молодца́.
  Они скакали очень долго,
  Пока длиннющая дорога
  Не довела их до дворца
  С большими башнями. К Царгасу
  Цола направил взор свой сразу,
  И с удивлением спросил:
   - Скажи мне, кто здесь обитает?
  Царгас негромко проронил:
   - Видать, здесь солнце проживает.
  Давай-ка мы зайдём туда,
  А там, что делать, будет видно.
   - Мы во дворец проникнем скрытно?
   - Нет, безо всякого труда
  Мы во дворец войдём открыто.
  Покинув сёдла, два джигита
  Вошли в тот сказочный дворец,
  Впав в удивленье там вконец.
  Внутри дворца столпотворенье,
  А у столпившихся людей
  На лицах видно огорченье.
  Спросил Царгас их без затей:
   - Что во дворце случилось, люди?
  Вы почему во власти жути?
  Вам можно чем-нибудь помочь?
  Ему в ответ они сказали:
   - Сегодня солнце замуж дочь
  Здесь выдаёт, но не сыскали
  Невесте туфли до сих пор,
  А солнце, свой нахмурив взор,
  Найти нас туфли принуждает,
  Да вот никто из нас не знает,
  Где их для девы отыскать.
  Ну, как же нам не горевать?
  Царгас сказал в безлюдном месте:
   - Брат, не тревожься и не трусь.
  Сейчас я в туфли превращусь,
  А ты уж их отдай невесте.
  Когда же солнца дочь начнёт
  Их примерять, то незаметно
  Уйди во двор и без забот
  Садись на лошадь и бесследно
  Пропасть сумей средь буйных трав.
  Царгас вмиг в туфли превратился,
  Цола ж, служанке их отдав,
  Тотчас во двор бежать пустился,
  Где конь его там ожидал,
  И вдаль на нём он поскакал,
  Словам царгасовым поверив.
  Зарина ж, туфли те примерив,
  Дивясь, промолвила тотчас
  Служанке: - Туфли мне как раз,
  К тому ж, они ещё красивы.
  Кто мне принёс их во дворец?
   - Какой-то юноша учтивый.
  Ушёл во двор тот удалец
  И ждёт там, видимо, награду.
  Зарина вышла на веранду
  Взглянуть самой на удальца,
  Но туфли в воздух вмиг подня́ли
  Её и тут же из дворца
  Нести куда-то быстро стали
  И опустили вскоре вдруг
  Вблизи Цола, верхом что ехал.
  Исчезли туфли и подъехал
  К Цола верхом с улыбкой друг,
  Спросив его: - Ты, как мужчина,
  На мой вопрос здесь дай ответ:
  Прекрасна солнца дочь - Зарина?
   - Такой красивой в мире нет.
   - И ты отдашь её уаигу?
   - Перед уаигом я в долгу,
  Нарушить слово не могу.
  Он съест меня ведь, горемыку,
  Ему коль деву не отдам.
   - А ты, Цола, не хочешь сам
  На дивной девушке жениться?
   - Хочу, конечно, но проститься
  Тогда придётся мне с душой.
   - Не съест тебя уаиг-тупица,
  Я в том ручаюсь головой,
  И эта славная девица
  Навек останется с тобой.
  Ну, а теперь скачи за мной.
  Они втроём назад помчались,
  И, до дубравы как добрались,
  Царгас коня остановил
  Нежданно вдруг и объявил:
   - Я обернусь сейчас девицей,
  Покрасиве́й Зарины чуть,
  И ты, Цола, уж не забудь
  Вручить меня ему - тупице
  Взамен Зарины, хоть умри.
  Едва он в деву превратился,
  Уаиг пред ними появился.
  Цола сказал ему: - Смотри
  На эту девушку с вниманьем;
  Привёл я то, что ты хотел.
  На дивных девушек глядел
  Уаиг с удвоенным стараньем,
  Затем он юноше сказал:
   - Вон та другая красивее,
  Отдай её мне поживее!
   - Да я б тебе её отдал,
  Но ведь она моя невеста,
  И я везу её домой.
  Твоя дубрава ей не место.
  Уаиг взревел: - Она женой
  Моею будет непременно!
   - Ну, коль так хочешь - забирай
  Мою невесту, только знай,
  Что от тебя, Бола, мгновенно
  Она ко мне сбежит назад.
   - Нет, не сбежит, бьюсь об заклад!
  Цола с красавицей Зариной
  Поехал дальше в дом отца,
  Оставив с девушкою мнимой
  Наедине в лесу глупца.
  Та великану проворчала:
   - Будь у тебя, уаиг, метла,
  Тогда б я лес твой подмела;
  Нам жить в грязище не пристало.
  Я от стыда сейчас сгорю!
  Уаиг тотчас же отозвался:
   - Метлу я мигом смастерю!
  Пока он по́ лесу метался,
  Девицы мнимой след простыл.
  Когда глупец с метлой примчался,
  То от досады громко взвыл,
  Затем, вопя, за ней погнался.
  Царгас, приняв вновь облик свой,
  Своею резвою стопой
  Догнал тотчас Цола с Зариной
  В степи огромной и пустынной,
  Продолжив с ними дальше путь.
  Нежданно небо загремело,
  И ветер буйный очумело
  Стал в спины путников вдруг дуть.
  На друга грустными глазами
  Взглянул Цола, успев шепнуть:
   - Уаиг обманутый за нами,
  Ног не щадя своих ничуть,
  Быстрей степного ветра мчится.
  Царгас проворно, точно птица,
  Сумел в дубину превратиться.
  Тут, в подтвержденье слов Цола,
  Уаиг огромный, как скала,
  Догнав их, громко стал браниться:
   - Ты, словно глупого осла,
  Меня провёл, стыда не зная!
  Цола изрёк, свой страх скрывая:
   - Я ж говорил тебе, Бола,
  Что там в лесу моей невесте
  Житьё не будет по душе,
  Но ты презрел моё известье,
  И потерял жену уже.
  Слова ответа великана
  Свирепым сделали совсем.
  Схватив Цола, он крикнул рьяно:
   - Тебя - лжеца сейчас я съем!
  Однако в этот миг нежданно
  Дубина, толстая как бук,
  Бить стала злобного мужлана.
  Тот, парня выпустив из рук,
  По сторонам стал озираться,
  Врага надеясь увидать,
  Который с ним рискнул здесь драться,
  Но не сумел уаиг понять,
  Кто бьёт его немилосердно
  Своей дубиной так усердно,
  И, непривыкший получать
  Таких ударов, одноокий,
  Как заяц, бросился бежать,
  Не разбирая уж дороги,
  Назад к себе в дубовый лес,
  В котором жутких нет чудес.
  Едва уаиг в дубраве скрылся,
  Царгас вновь в парня обратился,
  И в путь свой двинулись втроём,
  А над поверженным врагом
  Всё время весело смеялись.
  Когда, усталые, добра́лись
  Они к окраине села,
  Тогда Царгас сказал: - Цола,
  Настало время для прощанья.
  Будь счастлив, друг мой, и живи
  Со всеми в мире и любви,
  А мне пора уж. До свиданья!
  Вздохнув, Цола ему изрёк:
   - Царгас, дружок мой, к удивленью,
  Ты бескорыстно мне помог,
  А я не знаю, к сожаленью,
  Ты кто и как меня нашёл.
  Царгас сказал: - Я тот орёл,
  Что от жестокого кинжала
  Недавно был спасён тобой.
  Вот потому, спаситель мой,
  Мне помогать тебе пристало,
  И я с тобою рядом был.
  В орла Царгас вдруг превратился
  И вмиг к небесной выси взмыл.
  Он величаво покружился
  Над головами их, затем
  Исчез в лазури с глаз совсем...
  С женой - прекрасною Зариной,
  Прожи́л до старости Цола,
  Всю жизнь мечтая над долиной
  Увидеть чёрного орла.
  
  
   7. МЛАДШИЙ СЫН УАРИ.
  
  Алдар Уари хоть обладал
  Богатством сказочным, да только
  Не знал он радости нисколько;
  Ведь Бог детей ему не дал.
  А было лет ему не мало,
  И он надежду потерял
  Уж стать отцом и горевал.
  В один из дней от грусти стало
  Невмоготу, и он позвал
  Своих холопов и сказал:
   - Готовьтесь живо все к походу;
  Мы в степь поскачем на охоту.
  Не стали слуги возражать,
  Ведь от роптанья нету проку,
  И вскоре в дальнюю дорогу
  Холопы бросились скакать
  Вслед за хозяином понурым,
  Который был уже всегда,
  Как непогожий вечер, хмурым,
  Не улыбаясь никогда...
  Погода жаркая стояла
  В долине с самого утра,
  И в полдень всадников застала
  Невыносимая жара.
  Немедля жажда мучить стала
  Алдара мрачного и слуг,
  Да вот поблизости вокруг
  Своим журчаньем не ласкала
  Вода охотникам их слух.
  Переведя немного дух,
  Алдар Уари сказал холопам:
   - Мы здесь разделимся сейчас,
  И каждый двинется тотчас
  Искать родник по разным тропам.
  Кто на источник набредёт,
  Пусть выстрел даст без колебанья.
  Тот знак к нему всех позовёт
  И наши кончатся страданья.
  Как все, помчался вскачь алдар
  По малохоженой тропинке,
  Пока в степи густой чинар
  Он не увидел. Без заминки
  К нему поближе прискакал,
  И тут родник вдруг увидал,
  Который бил из-под чинара.
  Хрустально-чистая вода
  Смогла усталого алдара
  Спасти от жажды, и тогда
  Он из ружья, без промедленья,
  Дал выстрел, чтоб к нему туда
  Примчались все для избавленья
  От жажды дикой без труда.
  Тут, к изумленью, появился
  Из-под чинара вдруг уаиг
  И мигом бранью разразился,
  Подняв до неба громкий крик:
   - Какой осёл посмел решиться
  Нарушить сладкий мой покой
  Своею глупою стрельбой,
  Когда не смеет даже птица
  Здесь над чинаром пролетать!
  Уари посмел в ответ сказать:
   - На мне лежит проклятье божье,
  Коль я детьми не наделён,
  И на страдания, похоже,
  До самой смерти обречён...
  Чтоб чуть развеяться от скуки,
  Приехал в степь, но я и слуги
  От жажды мучаемся тут,
  И разбрелись искать мы воду.
  Я здесь, спасибо небосводу,
  Нашёл родник, но твой уют
  Нарушил выстрелом, которым
  Решил позвать к воде всех слуг.
  Алдар стоял пред одновзорым,
  Как смирный вол, боясь чтоб вдруг
  Не впал в неистовую ярость
  Злой великан от слов его.
  Но тот беззлобно на него
  Глядел, затем нежданно жалость
  Явив к алдару, произнёс:
   - Не нужно больше вешать нос;
  Родит жена тебе три сына,
  И прочь уйдёт твоя кручина.
  Но только младшего, когда
  Ему исполнится три года,
  Ты привезёшь ко мне сюда,
  Какой бы не была погода,
  И обмануть меня не смей!
   - Мне уговор, - сказал тот, - ясен.
  Я на условие согласен,
  Лишь дал бы мне Творец детей.
  Уаиг исчез вмиг под чинаром,
  А тут, прибыв издалека,
  Собра́лись слуги пред алдаром
  И стали пить из родника.
  Но лишь наполнили утробы
  Они желанною водой,
  Алдар Уари велел им, чтобы
  За ним все тронулись домой.
  Возликовали вмиг холопы
  От вести радостной такой;
  Ведь очень все они устали
  В степи, где солнце так пекло,
  И, улыбаясь, поскакали
  Вслед за хозяином в село.
  Промчалось время очень скоро
  Со дня степного уговора,
  И каждый год жена Уари
  На свет являла мальчугана.
  Прошло когда же года три,
  Их стало трое, но Сарана,
  Так младший сын был наречён,
  Отдать уаигу предстояло.
  Тем обстоятельством немало
  Теперь Уари был удручён,
  И с каждым днём алдара сердце
  Сильнее мучила печаль,
  Когда он думал о младенце.
  Алдару было очень жаль
  С сынишкой младшим расставаться,
  Но уговор есть уговор,
  И преступить его - позор,
  А с этим надобно считаться...
  Меж тем шло время и настал
  Тот срок, назначенный уаигом.
  Уари с зарёй поднялся мигом
  И трём холопам приказал:
   - Вы в степь Сарана отвезите
  К чинару, где журчит родник,
  Да выстрел там произведите.
  На выстрел выйдет к вам уаиг
  И заберёт у вас ребёнка,
  А вы скачите все домой.
  Умчались вскачь в простор степной
  Алдара слуги, и мальчонка
  Стал у уаига в доме жить.
  Уаиг звериными мозгами
  Приня́лся мальчика кормить,
  И превратился тот с годами
  В красавца стройного, что был
  К тому ж силён необычайно.
  Когда Саран набрался сил,
  То вдруг заметил он случайно,
  Что стариком стал великан.
  Взгрустнув, спросил его Саран:
   - Скажи: на свете есть лекарство,
  Что превратить бы в молодца
  Сумело старого отца,
  Кого забра́ло время в рабство?
  Уаиг сказал ему в ответ:
   - Насчёт лекарства я не знаю,
  Но есть в одном дворце предмет,
  Что был моим, и я мечтаю
  Вернуть его опять в свой дом.
  Тебя, мой сын, богатырём
  Я для того взрастить стремился,
  Чтоб ты сумел добыть его,
  Хоть это очень нелегко,
  И с ним обратно возвратился.
  Он может, знай уж, без труда
  Любые выполнить желанья.
  Спросил Саран без колебанья:
   - Где тот дворец и как туда
  Из наших мест добраться можно?
  Уаиг ответил молодцу:
   - К тому заветному дворцу
  Добраться, сын мой, очень сложно.
  Он на краю земли стоит
  И там от глаз чужих сокрыт
  Двумя огромными горами,
  Что неустанно много лет,
  Как два барана, бьются лбами.
  Достичь дворца, мой солнца свет,
  Сумеет конь простой едва ли;
  Не одолеет он те дали
  И не пройдёт меж гор, как мышь.
  К дворцу прорваться сможет лишь
  Авсург восточного уаига
  И никакой другой скакун.
  Промолвил юноша: - Скажи-ка,
  А далеко ли тот табун,
  В котором дивный конь бывает?
  Старик в ответ ему сказал:
   - Уаиг восточный проживает
  Недалеко: у Белых скал,
  Что тень бросают на низину,
  И там пасёт свою скотину.
  Саран с горячностью спросил:
   - Коня, допустим, я добыл
  И до дворца на нём добрался.
  Но что искать там надо мне?
  Уаиг негромко отозвался:
   - Коль доберёшься на коне
  Туда к дворцу, то непременно
  Седьмую комнату найди.
  Когда подсвечник, несомненно,
  Ты там найдёшь, то уходи
  С ним из дворца того живее
  Через толпу людей молчком
  Во двор и на коне своём
  Скачи назад сюда быстрее.
  Я, вижу, ты всерьёз, малец,
  Решил пробраться во дворец.
  Меня то сильно беспокоит;
  Подсвечник тот того не стоит,
  Из-за него чтоб рисковать
  Своею жизнью молодою.
  Случится если что с тобою,
  То буду очень я страдать;
  Согнёт совсем мне горе спину
  И раньше времени тут сгину.
  Чтоб старцу боль не причинять,
  Саран был вынужден солгать:
   - Отец, не надо волноваться,
  К тому ж за жизнь мою бояться;
  Не стану я дворец искать,
  А в нём какую-то пропажу.
  Ты разреши сейчас погнать
  Мне в степь пасти скотину нашу,
  Ведь я не маленький слюнтяй
  Уже давно вот, а мужчина.
  Ты здесь лежи да отдыхай,
  А мне сидеть без дела стыдно;
  Уже пора с трудом дружить.
  Уаиг ответил: - Так и быть!
  Паси скотину, если хочешь,
  Но знай: работа нелегка.
  Под вечер, стадо как пригонишь,
  Устанешь больше старика.
  Саран весь скот без промедленья
  Погнал к долине Белых скал,
  А там к нему без утомленья
  Уаиг восточный прибежал,
  Став вдруг кричать сильнее грома:
   - Какой такой тупой осёл
  Ко мне сюда свой скот привёл,
  Мои стада лишая корма?!
  Ничуть Саран не оробел,
  К тому ж сказать ему посмел:
   - Ты сам осёл умоубогий!
  Тут с диким рёвом одноокий
  На парня мигом налетел
  И стали там они бороться.
  Саран уаига одолел
  Промолвив: - Завтрашнего солнца
  Ты не узришь уже, глупец.
  Сейчас уйдёшь в немое Царство.
  Уаиг взмолился: - Удалец,
  Возьми себе мои богатства,
  Но только жизни не лишай.
   - Чем ты владеешь? Отвечай! -
  Спросил Саран уаига строго.
   - Глянь, у меня скотины много.
  Готов тебе её отдать.
   - Свою мне некуда девать.
   - Моя красавица-дочурка
  Женою может стать тебе.
   - Нет, дочь свою оставь себе.
   - Тогда уж в дар возьми авсурга.
  Саран и виду не пода́л,
  Что от наставника слыхал,
  Какой скакун его отменный,
  А, вид приня́в недоуменный,
  Спросил: - А это кто такой?
   - То конь, который мигом сможет
  Тебя доставить в край любой.
   - Меня, уаиг, сомненье гложет,
  Что есть такие скакуны.
   - Мои слова, поверь, верны.
  Коль в этом хочешь убедиться,
  Взнуздай его, и он, как птица,
  Тебя мгновенно донесёт
  На небо даже без хлопот.
   - Мне захотелось прокатиться
  На этом дивном скакуне.
  Он где от глаз моих таится?
   - Авсург пасётся в табуне.
   - Коль конь дрянной, то обезглавлю
  Тебя я здесь, а если нет,
  Тогда, глядишь, в живых оставлю.
   - Я не соврал, скажу в ответ.
  Ты на меня напрасно злишься.
  Когда взберёшься на коня,
  То непременно убедишься,
  Что я ничуть не раб вранья.
  Узрев коня, Саран не пряча
  Досады, вмиг вскричал со зла:
   - Я не поверю, чтоб смогла
  Лететь, как птица, эта кляча!
  Прощайся с жизнью за обман!
  Дрожа, промолвил великан:
   - Зря причиняешь мне обиду.
  Ему нет равных средь коней.
  Хоть неказист авсург мой с виду,
  Но он быстрей всех и сильней.
  Садись живей ему на спину
  И убедишься в этом сам,
  Не веришь коль моим словам.
  На неприглядную скотину
  Уселся парень и погнал
  Её домой без промедленья.
  Невзрачный конь в одно мгновенье
  Его к родным местам домчал,
  И там Саран спросил уаига:
   - Ты на коня, отец, взгляни-ка
  С вниманьем должным и скажи:
  Сумеет он к дворцу добраться,
  Который прячется в глуши?
  В ответ уаиг сказал: - Домчаться
  К дворцу ему лишь суждено;
  Ведь он авсург и, словно птица,
  Куда угодно вмиг примчится.
  Другим коням то не дано.
  Мне на него смотреть приятно,
  Он на земле один такой
  Чудесный, только непонятно,
  Как был авсург добы́т тобой.
  Саран с усмешкой отозвался:
   - Уаиг восточный оказался
  Таким радушным добряком,
  Что покататься дал на нём,
  И я, отец, сюда примчался
  Тебя проведать в тот же миг.
  Изрёк, нахмурившись, уаиг:
   - Ну, коли здесь ты оказался,
  Тогда уж выслушай меня.
  Верни хозяину коня,
  Затем весь скот наш постарайся
  Пригнать обратно дотемна.
  Саран сказал: - Не предавайся,
  Отец тревоге. Скакуна
  Верну уаигу непременно,
  Коль в дар его мне не отдаст.
  Дарить подарки он горазд,
  В том убеждён я несомненно.
  А сытый скот наш, как всегда,
  Вернётся к вечеру сюда;
  Ты можешь верить мне на слово:
  Скот будет к сроку здесь у нас.
  Саран хлестнул коня тотчас,
  И, не теряя время, снова
  На скакуне верхом предстал
  Перед восточным великаном.
  Он в настроении отрадном
  Ему беззлобно приказал:
   - Вот эту всю мою скотину,
  Что я сюда пригнал пастись,
  Ты к моему отцу в долину
  Уж отогнать не поленись
  До наступления заката.
  Я ж прокачусь на скакуне.
  Уаиг сказал: - Доверься мне.
  Твоё бесчисленное стадо
  Домой к папаше твоему
  Доставить в целости сумею
  В тот час когда ещё во тьму
  Не канет день с зарёй своею.
  Довольный юноша махнул
  Рукой уаигу на прощанье,
  Затем авсурга он стегнул
  Слегка, и конь, явив старанье,
  Сорвался с места и тотчас
  На край земли стремглав помчался.
  Саран успел моргнуть лишь раз,
  Как, к удивленью, оказался
  В краю угрюмом и чужом
  Пред неприветливым дворцом.
  Он, не раздумывая долго,
  Сошёл с коня и в тот же миг
  Вбежал в дворец с проворством во́лка,
  И, как учил его уаиг,
  Искать стал комнату седьмую,
  В которой должен был найти
  Там для уаига вещь благую.
  Туда, в ту комнату, пройти
  Незваный гость сумел успешно,
  Нашёл подсвечник и поспешно,
  Совету следуя отца,
  Стал выбираться их дворца,
  В котором люд уже столпился,
  А из толпы той всяк стремился
  Его внимание привлечь
  Своими громкими словами.
  В ничью не вслушиваясь речь,
  Саран поспешными шагами
  Добрался к выходу молчком.
  Там у дверей перед крыльцом
  Ему дорогу преградила
  Нежданно девушка одна.
  С печалью в голосе, она
  Ему негромко проронила:
   - Коль ты уносишь, сын Уари,
  Подсвечник наш, то забери
  С собой и этот вот впридачу.
  Пусть принесут тебе удачу,
  А нам один уж ни к чему.
  Тоскливо девушка вздохнула,
  Потупив взор свой, и ему
  Второй подсвечник протянула,
  Который очень походил
  На тот, что парень расторопно
  В седьмой из комнат раздобыл.
  Не разглядел Саран как злобно
  Пылал красавицы той взор,
  Иначе б он без колебанья
  Проворно выбежал во двор,
  Оставив деву без вниманья
  С её подсвечником в руках.
  Но с девой он не разминулся,
  А встал пред нею в двух шагах,
  И вот когда рукой коснулся
  Того подсвечника, то вдруг
  Исчезло тут же всё вокруг:
  Те два подсвечника, девица,
  Толпа людей и сам дворец.
  Стоял, разинув рот, пришлец,
  Не понимая, как случиться
  Такое чудо здесь могло.
  Придя в себя, он на́чал рьяно
  Искать коня, но как назло,
  Найти не смог, хоть неустанно
  Его повсюду он искал.
  Совсем один Саран остался
  В чужом краю, но не поддался
  Унынью, хоть и увидал,
  Что две горы, сойдясь, застыли,
  И путь обратный перекрыли.
  Он, сморщив лоб, стоял, пока
  Не заприметил вдруг: река,
  Что с рёвом к двум горам бежала,
  Под ними, к диву, пропадала.
  Тут осенило парня вмиг:
  Там под горами есть протока
  И существует у потока
  К равнине выход напрямик.
  Он, не раздумывая долго,
  Живее в сторону истока
  Пошёл вдоль берега реки
  К пригорку, где паслись быки.
  Сумев туда добраться живо,
  Он пастуху сказал учтиво:
   - Пусть увеличится твой скот,
  А сам же ты, быков владелец,
  Живи без суетных хлопот.
   - Ты тоже сча́стлив будь, пришелец, -
  Сказал пастух ему в ответ, -
  И пусть от всяких разных бед
  Хранит тебя святой Георгий,
  Коль будешь узником дороги.
  Саран вздохнул: - Из дальних мест
  Сюда по делу я явился,
  Да вот нежданно заблудился.
  Хоть обошёл здесь всё окрест,
  Но отыскать домой дорогу
  Никак, к несчастью, не могу.
   - Уйми в груди своей тревогу,
  Тебе я, парень, помогу
  Отсюда выбраться наружу.
  Пастух с проворством мастака
  Прирезал крупного быка,
  Освежевал с усердьем тушу,
  И, смастерив большой бурдюк
  Из шкуры бычьей, молвил: - Друг,
  Ты сможешь выбраться отсюда
  Лишь в чреве этого сосуда;
  Других, поверь мне, нет путей
  От нас попасть туда в долину.
  Залез Саран в бурдюк скорей,
  Пастух же крепко горловину
  Верёвкой прочною стянул,
  Затем бурдюк в поток столкнул.
  Река с рычаньем поспешила
  Добычу тут же умыкнуть
  Под две горы, где проложила
  К равнине вниз подземный путь.
  Она и днями, и ночами
  Несла поклажу под горами,
  Ну, а когда простор степной
  Предстал пред нею, весь сверкая,
  Тогда река, уже незлая,
  Прибила груз на берег свой,
  Как сор ненужный, бесполезный.
  Саран при помощи ножа
  Сумел бурдюк покинуть тесный
  И оглядеться не спеша.
  Хотя был юноша голодным,
  Но ощущал себя свободным,
  И в путь пуститься вдоль реки
  Решил он - странник одинокий.
  Шагал-шагал и на дороге
  Ему попались рыбаки.
  Они все дружно загружали
  В арбу и сети, и улов,
  Но лишь скитальца увидали,
  Ему сказали: - Будь здоров
  И в день погожий, и в ненастье.
  Ты не спеши уйти. Сейчас
  Мы на твоё, пришелец, счастье
  Закинем сеть в последний раз.
  Забросив сеть, они поймали
  Большую рыбу и сказали:
   - На счастье выпало твоё
  Вот эта рыба, и её
  Здесь у реки зажарь на ужин,
  А небосвод пускай к тебе
  И дальше будет благодушен.
  Ты ж позаботься о себе:
  Вот трут тебе, а вот огниво.
  Всем рыбакам Саран учтиво
  Сказал "спасибо" и они,
  Сев на арбу без суетни,
  Пустились в путь в своё селенье.
  Саран, забыв про утомленье,
  Развёл огонь и рыбу стал
  Ножом разделывать и впал
  Тотчас нежданно в удивленье,
  Лишь в брюхе рыбы увидал
  Подсвечник тот, что за горами
  В дворце таинственном нашёл.
  Саран проворными руками,
  Уже когда в себя пришёл,
  Извлёк сокровище наружу
  И пред собою положил.
  Затем он ловко насадил
  На острый вертел рыбью тушу
  И на́чал жарить на огне
  Себе шашлык при трескотне
  Костра, горел что оживлённо.
  Закончив стряпать, он шашлык
  Стал жадно есть и в тот же миг
  Заметил парень удручённо,
  Что рыбья туша невкусна:
  К ней непременно соль нужна.
  От огорченья, поневоле,
  Саран безрадостно вздохнул:
   - Эх! К этой рыбе чуть бы соли!
  И он нечаянно толкнул
  Ногой подсвечник, что в сторонке
  Стоял и тут же перед ним,
  Что был так голодом томим,
  Вдруг оказалась соль в солонке.
  Саран слегка оторопел
  От неожиданного чуда
  Да всё глядел на соль, покуда
  Не заурчал живот. Он съел
  Всю рыбу, сдобренную солью,
  Затем, поднявшись, зашагал
  Вдаль по широкому раздолью
  Степи и вскоре увидал
  Одно какое-то селенье,
  Что находилось в отделенье,
  Но небольшом для резвых ног.
  Ещё до сумерек ходок
  На край села того явился
  И в ветхом доме, где жила
  Вдова одна, остановился
  В гостях. Радушно приняла́
  Старуха вдовая пришельца.
  На плоской крыше своего
  Жилища на́ ночь для него
  Постель постлала. Сном младенца
  Уснул Саран, но в час ночной
  Проснулся парень молодой
  Из-за того, что осветилось
  Слепящим светом всё вокруг.
  Через мгновенье, так же вдруг,
  Тот свет погас и погрузилось
  Во мглу ночную вновь село.
  Лишь ночь прошла и рассвело,
  Саран спросил нетерпеливо
  Хозяйку дома: - Что за диво?
  Тут в полночь свет рассеял тьму,
  Затем сиянье вдруг пропало.
  Старуха молвила ему:
   - То дочь алдара ночью встала
  Да поглядела из окна.
  Ты, гость, не знаешь, что она
  Красива так необычайно,
  Что красотою, - то не тайна
  Для нас живущих здесь сельчан,
  Наш край ночами освещает.
  Спросил старуху вновь Саран:
   - Но если девушка сияет
  Подобно солнцу, то тогда
  Кто красотою с ней сравнится?
  В ответ сказала та: - Всегда,
  Уж знай, отыщется девица,
  Что превзойдёт всех красотой.
  Саран промолвил удивлённо:
   - Скажи во имя небосклона,
  А кто ж из дев затмит красой
  Алдара дочь определённо?
   - Скажу. То дочь Курдалагона.
  Не видел мир красы такой!
  Саран утратил свой покой;
  Всё думал он о дочке Бога,
  В неё влюбившись заглаза.
  Но как попасть на небеса?
  Ведь не ведёт туда дорога.
  Всё размышлял Саран и вот
  Нашло на парня озаренье:
  На вожделенный небосвод
  Он попадёт без промедленья,
  Когда коня вновь обретёт;
  Тот вверх его и вознесёт.
  Саран сердечно попрощался
  С вдовой и тут же в степь подался.
  Он там на землю положил
  Подсвечник свой и проронил:
   - Пускай сюда авсург примчится!
  Тотчас, откуда ни возьмись,
  Авсург предстал пред ним и ввысь
  Он, как огромная орлица,
  Понёс его на свод небес.
  С авсурга там скиталец слез,
  И стал идти он по дороге
  Центральной улицы сельца,
  Вдоль по которой жили боги.
  Перед чертогом кузнеца
  Небесный странник ход замедлил
  И громко крикнуть не промедлил:
   - Не нужен каменщик кому?!
  Сложу я быстро и добротно
  Всё, что заказчику угодно,
  Да и недорого возьму!
  Саран стал ждать. Спустя немного,
  Неспешно вышел из чертога
  На громкий клич Курдалагон.
  Взглянув на парня, молвил он:
   - Коль за́ три дня мне стену сложишь,
  То дам тебе, что сам попросишь.
   - А если я не справлюсь в срок?
   - Тогда считай - твой труд напрасен,
  И ты уйдёшь ни с чем, сынок.
   - Договорились. Я согласен.
   - Что ж, приступай. Вон там песок,
  А дальше чуть - извёстка, камень,
  Кирка, лопаты, мастерок.
  Берись живей за дело, парень.
  Мне тоже некогда стоять,
  Сейчас пойду я плуг ковать.
  Ушёл тот в кузню и за дело
  Приня́лся с живостью Саран.
  Ещё лишь только вечерело,
  А под фундамент котлован
  Успел он вырыть без натуги.
  Когда ж стемнело и кузнец
  Пошёл из кузни во дворец,
  Тогда-то вот проворно в руки
  Взял сын Уари подсвечник свой
  И произнёс, расправив спину:
   - Пускай стена наполовину
  Готовой встанет предо мной.
  Тут из фундаментного чрева
  Стена пред юношею резво
  До половины поднялась.
  С утра, лишь темень убралась
  Куда-то прочь, Курдалагон
  На парня труд взглянуть явился
  И был немало удивлён:
  Работник славно потрудился.
  Кузнец ни разу до сих пор
  Не останавливал свой взор
  На вот такой красивой кладке.
  На стену долго он глядел,
  Но усмотреть в ней недостатки
  Бог кузнецов всех не сумел.
  Он, не скрывая восхищенья,
  Жене о парне рассказал,
  Велел на славу угощенье
  Ей приготовить и позвал
  Домой работника к обеду.
  Когда Саран в сте́нах дворца
  Увидел дочку кузнеца,
  То по́нял тут же он, что нету
  Средь дев прекраснее её.
  Покинув пышное жильё,
  Саран заня́лся вновь стеною,
  Ну, а потом ночной порою
  Он, свой подсвечник в руки взяв,
  Закончил полностью работу.
  Кузнец, с утра с постели встав,
  Впал в изумление. Он сроду
  Такой не видел красоты
  И всё глядел на это диво.
  Саран сказал ему учтиво:
   - Ты заплати мне за труды.
  Стена, как видишь, вся готова,
  К тому же выстроена в срок.
  В ответ Сарану молвил Бог:
   - Я не нарушу, парень, слова,
  Что дал тебе позавчера.
  Награда будет, знай, щедра.
  Назначь её. Я согласиться
  Готов на всё, как обещал.
  Смутившись чуть, Саран сказал:
   - Хочу с тобой я породниться.
  Понятно стало кузнецу
  Чего работник добивался.
  Но верен слову он остался
  И о́тдал дочку молодцу́,
  Хоть жалко было расставаться
  С любимой дочерью своей.
  Он после свадьбы, как прощаться
  Настал момент, ему и ей
  Вручил подарки дорогие.
  Авсург доставил в тот же миг
  Чету с небес в края земные,
  Где с нетерпением уаиг
  Ждал возвращения питомца.
  Увидев деву краше солнца
  Рядком с Сараном дорогим,
  Уаиг был счастлив несказанно.
  Он брачный пир устроил им
  И пригласил отца Сарана.
  Забыв про старость там, Уари
  Гулял до утренней зари.
  
  
  
   8. ДВА ОХОТНИКА.
  
  С утра к горам без промедленья
  Ушёл охотиться Булас,
  А из соседнего селенья
  Навстречу двинулся Ботаз.
  По воле случая мужчины
  Сошлись у узенькой лощины,
  Но только с разных двух сторон:
  Булас пришёл к лощине с юга,
  А на другой напротив склон
  Ботаз взобрался и друг друга,
  Хотя был ясный летний день,
  Они совсем не замечали,
  Зато немедля увидали,
  Что пасся там внизу олень.
  Тот и другой одновременно
  В оленя выстрелили вдруг,
  А гул их выстрелов мгновенно
  В один короткий слился звук.
  Олень упал и вмиг метнулись
  К нему охотники быстрей,
  И тут уже они столкнулись
  Лицом к лицу, и без затей
  Булас к Ботазу обратился:
   - Зачем сюда ты заявился?
  Оленя я же застрелил.
  Ботаз сквозь зубы процедил:
   - То у тебя спросить я должен,
  Зачем сюда ты так спешил,
  Когда не ты его убил.
  Моею пулею уложен
  Олень, гляди, и потому
  Я по обычаю ему
  Отрежу голову, а ты же
  Своей дорогою ступай,
  И в спор со мною не вступай.
  Булас изрёк: - Олень, дружище,
  Из моего убит ружья,
  И вот поэтому оленю
  Отрежу голову здесь я
  По своему уразуменью.
  Уж битый час их длился спор,
  Но вот когда к бокам оленя
  Направил каждый острый взор
  И рассмотрели два раненья,
  То убедились оба там,
  Пошевелив мозгами здраво,
  Что одинаковое право
  У них на тушу. Пополам
  Они всё мясо поделили,
  Одно вот только не решили:
  Кто завладеет головой?
  Опять с горячностью былой
  Схлестнулись оба в бурном споре
  На дне лощины той, но вскоре
  Нежданно вдруг сказал Ботаз:
   - Пусть эту голову, послушай,
  Получит только тот из нас,
  Кто удивительнее случай
  Из жизни собственной сейчас
  Расскажет честно без прикрас.
  Я первым свой начну рассказ.
  Охотник с мыслями собрался,
  Затем он речь повёл: - Я раз
  Домой с охоты возвращался
  С козлом убитым на плечах
  И не заметил впопыхах,
  Как надо мною появился
  Орёл огромный и схватил
  Козла, а с ним меня и взмыл
  В простор небес и опустился
  На гребень сумрачной скалы.
  Я незаметно тут же скрылся
  В потёмках серой полумглы
  За камень и оттуда впился
  Глазами в страшного орла.
  Тот жадно съел всего козла,
  Потом, насытившись, тотчас же
  Уснул, а утром улетел
  Искать добычу снова. Я же,
  Не тратя время, осмотрел
  Жильё орла, и вот нежданно
  Увидел множество костей
  Орлом погубленных людей,
  А так же много ру́жей. Рьяно
  Одно их них я подобрал,
  И, зарядив надёжно, стал,
  В тени укрывшись, терпеливо
  Ждать возвращения его.
  Когда с добычей торопливо
  Тот прилетел, то я в него
  Пустил без жалости две пули.
  Вскричав, он из когтей своих
  Вмиг тушу выронил косули,
  И околел у ног моих.
  Я долго думал, как спуститься
  Вниз со скалы и, наконец,
  Сообразил: орёл-мертвец
  Мне в этом деле пригодится.
  С большим трудом я подтащил
  На край скалы орла-махину,
  Затем все ружья погрузил
  Там на него и, сев на спину
  К нему, толкнул его я вмиг
  И, к удивлению, достиг
  Земли успешно и счастливо.
  Не веришь коль моим словам,
  Тогда в мой дом пойдём-ка живо
  И ружья те увидишь там.
  Булас промолвил: - Без сомненья
  Правдив, я верю, твой рассказ.
  Теперь и ты яви терпенье,
  И мой уже послушай сказ.
  Однажды как-то на охоте
  В лесу преследовал я дичь.
  Мне удалось её настичь,
  Когда луна на небосводе
  Свой показала яркий лик.
  Домой не стал я возвращаться,
  А там в лесу решил остаться.
  Из мяса дичи той шашлык
  Я жарить стал себе на ужин
  И незаметно задремал,
  Но сон мой вскоре был нарушен,
  Лишь только шум вдруг услыхал
  Шагов тяжёлых. Я поднялся,
  Накинув бурку вмиг на дуб,
  Что бурей сломанный валялся
  Вблизи костра и, словно труп,
  Под ним недвижно притаился
  Да за ружьё своё вцепился.
  Лежал я тихо, как мертвец,
  И увидал: зверомужчина
  Встал у огня. Затем пришлец
  С ужасной силой исполина,
  Заметив бурку, топором
  По ней ударил, и мгновенно
  Рассёк её и дуб, потом,
  Схватив шашлык, он стал усердно,
  Как зверь, мой ужин поедать.
  Мне удалось слегка привстать,
  И пулю в грудь зверомужчине
  Пустить без промаха, и он,
  Издав ужасный, громкий стон,
  Подобно пуганой скотине,
  Куда-то быстро мчаться стал.
  Я по следам его пустился,
  Как мог живей, и очутился
  В лесной пещере, где лежал
  Мой гость ночной. У изголовья
  Сидела девушка одна.
  Меня увидев вдруг, она,
  Боясь пещерное безмолвье
  Нарушить, тихо, как могла,
  В глаза мне гля́дя, изрекла:
  "Ты уходи скорей отсюда,
  Не то проснётся, и тогда
  Он без особого труда
  С тобой расправится здесь люто".
  Её не слушая, навёл
  Я вмиг на грудь зверомужчины
  Ружьё, и выстрел произвёл.
  От неминуемой кончины
  Уйти ему не удалось,
  А вот с душою распроститься
  В пещере сумрачной пришлось.
  Я смог воочью убедиться
  В кончине чудища, затем,
  Уже на девушку взирая,
  Спросил её: "Ты кто такая
  И здесь находишься зачем?"
  Та, прослезившись от волненья,
  Мне рассказала без затей,
  Что родом с нашего селенья
  Она, а этот лиходей
  Её похитил как-то летом,
  И года три с тех пор прошло.
  Я эту девушку с рассветом
  Привёл к родителям в село,
  Где и живёт она поныне,
  И подтвердит весь мой рассказ
  О том лесном зверомужчине.
  Сказал решительно Ботаз:
   - Мне обращаться к ней не надо.
  Я верю, что твои слова
  О том лесном злодее - правда,
  И вся оленья голова
  Твоей должна быть несомненно,
  То говорю я откровенно.
  Презрев опасность, рисковал
  Ты головой, когда ступал
  За зверем вслед и вызволял
  Односельчанку из неволи,
  А я лишь жизнь свою спасал,
  В беду попавшись поневоле.
  
  
  
  
   9. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ
  
  Когда изрядно потрудившись,
  Всевышний мир всё ж сотворил,
  То человек, к нему явившись,
  Его взволнованно спросил:
   - Скажи, Владыка мирозданья,
  Как долго я - твоё созданье,
  Под небом этим буду жить?
  Что буду есть? Что буду пить?
  Чем предстоит мне заниматься?
  Сказал Творец ему в ответ:
   - Я жизнь длиною в тридцать лет
  Установил тебе. Питаться
  Ты можешь чем душе твоей
  Угодно будет, ведь богатства
  Всех рек, прудов, озёр, морей,
  Дары земли, лесов убранство
  Твоими станут навсегда.
  А что касается труда -
  Будь в этом мире властелином.
  Тут человек в волненье сильном
  Творцу с обидою изрёк:
   - Скажи, какой от жизни прок,
  Коль буду я царём природы
  На незначительный столь срок?
  Прошу, добавь ещё мне годы,
  Ну хоть немного, хоть чуток!
  Всевышний криво усмехнулся,
  От человека отвернулся,
  И, подозвав к себе осла,
  Промолвил грустно: - Тяжела
  Уж будет жизнь твоя, страдалец.
  Смотри, вот этот человек -
  Хозяин твой и весь свой век
  Ты не ленись ему, упрямец,
  Поклажи тяжкие таскать
  С утра до ночи ежедневно.
  Тебе, как это ни плачевно,
  Ещё придётся уставать
  От многочисленных побоев.
  Ты летом будешь есть траву,
  Зимой безвкусную ботву
  Степных растений-сухостоев,
  И проживёшь ты тридцать лет.
  Осёл на землю опустился
  Перед Всевышним и взмолился:
   - Жизнь, что сулит обилье бед,
  Побоев палкою жестокой,
  Быть не должна такою долгой.
  Длину несладкого пути
  На двадцать лет мне сократи.
  Тут человек к Творцу подкрался,
  И стал просить вдруг Старика:
   - Дай мне те годы ишака,
  Он от которых отказался!
  Творец сказал, взглянув на них:
   - Ну, что ж, уважу вас двоих.
  Ты, человек, ишачьи годы
  Возьми, раз так тебе нужны,
  Но не кляни потом его ты,
  Коль годы будут те трудны,
  Даря то скорбь, то передрягу.
  Осёл уте́шенный ушёл,
  А Бог призвал к себе собаку,
  И речь такую ей повёл:
   - Вон человека видишь рядом?
  Он твой хозяин и ему
  Служить должна ты потому.
  Следи на пастбище за стадом,
  А ночью зорко охраняй
  Его имущество и лай
  Сильней раскатистого грома,
  Когда увидишь возле дома
  Никем непрошенных гостей,
  Не подпуская их к жилищу.
  Давать тебе он будет в пищу
  Объедки трапезы своей,
  И тридцать лет ему усердно
  Должна ты будешь прослужить.
  Собака стала вмиг скулить:
   - Я если буду жить так скверно,
  Тогда зачем мне длинный срок?
  Хоть двадцать лет убавь уж, Бог!
  Вновь человек к Творцу подкрался,
  Предстал пред ним и произнёс:
   - Дай годы те, что бросил пёс!
  Творец негромко рассмеялся,
  Затем с усмешкою сказал:
   - Даю тебе их все на благо!
  Тот жадно двадцать лет забрал
  Те, что отринула собака,
  И вновь в сторонке молча стал.
  Тут обезьяну Бог призвал,
  Сказав ей: - Видишь, обезьяна,
  Ты человека рядом здесь?
  Он твой хозяин. Будешь рьяно
  Служить ему ты век свой весь,
  И каждый день без утомленья
  Его детишек веселить,
  Своё выказывая рвенье.
  За это будет он кормить
  Тебя различными плодами
  И тридцать лет с ним будешь жить.
  Залившись горькими слезами,
  Тут обезьяна стала ныть,
  Затем сказала Богу громко:
   - Творец, не выдержу так долго
  Я корчить рожи для детей,
  Чтоб жить им было веселей.
  Мне время жизни непременно
  На двадцать лет укороти!
  Вновь человек сумел мгновенно
  К Творцу неслышно подойти,
  И стал канючить, как мальчишка:
   - Отдай мне, Бог, те двадцать лет,
  Что не берёт себе мартышка;
  Мне не пойдут они во вред.
  Отдай, так будет справедливо!
  Бог усмехнулся снова криво,
  Но человеку подарил
  Без споров годы обезьяны,
  Что были так тому желанны.
  Однако, сколько не просил
  Ещё он лет себе у Бога,
  Не удлинил ему уж Тот
  Дни жизни даже не на много,
  И человек с тех пор живёт
  Лишь девяносто лет на свете.
  Он тридцать первых лет своих
  Проводит славно. Слаще их
  Нет в жизни лет, но годы эти
  Проходят быстро, и второй
  Период жизни наступает,
  В ком, как осёл, забыв покой,
  Он силы все на труд бросает,
  Семью стараясь прокормить
  Да денег кой-каких скопить.
  А время бег свой продолжает,
  И человек вдруг достигает
  Своих пятидесяти лет.
  Теперь он старый и хребет
  Гнуть не хватает сил, однако,
  И человек тогда лежит
  В углу, свернувшись как собака,
  Да на родных своих ворчит,
  Но домочадцы не внимают
  Нравоучительным речам.
  Меж тем вновь годы пробегают,
  Как скакуны вдаль по лугам,
  И человек в этап четвёртый
  Вступает в семь десятков лет,
  Когда он разумом нетвёрдый,
  Когда ни сил, ни зренья нет,
  И, совершая постоянно
  Ужимки, словно обезьяна,
  Он вызывает тем у всех
  Неудержимый, громкий смех.
  
  
  
   10. АЛДАР И ОХОТНИК.
  
  Когда-то жил в селе одном
  Красавец-юноша Дзигом.
  Он был охотником прекрасным,
  Являясь с дичью каждый раз
  Домой из ле́су в добрый час.
  Дзигом однажды утром ясным
  Привычно к лесу поспешил,
  Но от него в тот день удача
  Там отвернулась. Не добы́л
  Он ничего, устав, как кляча.
  А день угас, и темнота
  Своими чёрными крылами
  Укрыла лес, и у пруда,
  В укромном месте под кустами,
  Устроил юноша привал,
  Забывшись сразу сном глубоким.
  Проснувшись утром, услыхал
  Он шум вблизи, и оком зорким
  Заметил мигом, как к пруду
  Вдруг три голубки прилетели.
  Не знали те, что на виду
  Они у чьих-то глаз и сели
  На берег, крылья сняв с себя.
  Тотчас голубки превратились
  В девиц прекрасных и пустились
  Купаться, радостно вопя.
  Пока девицы веселились,
  Плескались, брызгались, резвились
  Беспечно в водной синеве,
  Их птичьи крылья на траве
  Меж тем лежали безнадзорно.
  Охотник скрытно и проворно
  Прокрался к ним, и крылья той,
  Что позже двух других разделась,
  Унёс тотчас в кусты с собой
  И затаился. Не терпелось
  Увидеть, что произойдёт,
  Когда из чрева синих вод
  На берег выйдут три девицы.
  Он устремил свои зеницы
  На дев волшебной красоты,
  Ждя завершенья их купанья.
  Но вот все муки ожиданья
  Убра́лись прочь, и из воды
  На сушу девушки явились.
  Две девы крылышки надев,
  Опять в голубок превратились,
  И, тут же с берега взлетев,
  Куда-то быстро улетели.
  А третьей крылышки пришлось
  Искать везде, но те исчезли,
  И ей нигде не удалось
  Найти утерянные крылья.
  Поняв, что все её усилья
  Напрасны, дева изрекла,
  Взирая в ле́са глушь с тоскою:
   - Кто спрятал два моих крыла
  Предстань, прошу я, предо мною!
  Таясь в кустах тишком, как мышь,
  Дзигом на зов не отозвался.
  Вновь голос девушки раздался,
  Слегка смутив лесную тишь:
   - Мне не видна твоя личина.
  Не знаю кто ты. Коль мужчина,
  Тогда уж будь моим отцом,
  А если женщина - то мамой!
  Молчал по-прежнему Дзигом.
  Но дева, знать, была упрямой,
  И снова крикнула она:
   - Коль молодая ты девица,
  То я тогда твоя сестрица!
  Была ответом тишина.
  Тут дева молвила стыдливо:
   - Ты если парень молодой,
  То стану я твоей женой.
  Слова услышав эти, живо
  Дзигом - охотник удалой,
  Предстал пред девушкой нагой.
  Лишь только волосы густые,
  Подобно солнцу, золотые,
  Её таили наготу,
  Но не скрывали красоту.
  Увидев парня, та смутилась,
  Затем уже придя в себя,
  К нему негромко обратилась:
   - Ты кто и как сюда тебя
  Смогла завлечь тропа лесная?
  На деву ласково взирая,
  Ответил парень: - Я - Дзигом.
  Живу охотничьим трудом,
  А в этот лес забрёл случайно,
  Ища вчера до но́чи дичь.
  Хотя старался очень рьяно,
  Но цели я не смог достичь;
  Не дал Афсати мне удачи.
  Устав к ночи́, как пёс бродячий,
  Здесь под кустом заночевал.
  Зато вот утренней порою
  Тебя лишь только увидал,
  То понял вдруг я, что судьбою
  Ты, дева, в жёны мне дана.
  Сказала юноше она:
   - Назначил, знать, тебе в супруги
  Меня - Ахсину Бог. Пойдём
  Из леса этого в твой дом.
   - Живу я в старенькой лачуге, -
  Сказал смущённо ей Дзигом, -
  И жизнь твоя в жилье таком
  Не будет лёгкой и отрадной.
  В ответ с улыбкою приятной
  Ахсина молвила ему:
   - Я, знай, готова ко всему.
  Из леса выбравшись на волю,
  Они пришли к большому полю,
  А там тропинка привела
  Их без большого промедленья
  На край какого-то села.
  Остановившись близ селенья,
  Ахсина топнула ногой,
  И дом красивый и большой,
  К тому же с крышей золотою,
  На этом месте в тот же миг
  Вдруг, к изумлению, возник.
  Дзигом с красавицей женою
  Стал в том чудесном доме жить.
  Гурьбою начали ходить
  Сельчане домом любоваться,
  Не уставая восхищаться
  Его красою много дней.
  Они строенья красивей
  Не только в жизни не видали,
  Но даже слыхом не слыхали.
  Алдар селения Караф
  Про этот дивный дом прознав,
  Решил туда, как гость, явиться,
  И, быстро лошадь оседлав,
  Пустился вскачь, но увидав
  Жилище, в ком краса-девица
  Была хозяйкой очага,
  То вмиг покоя он лишился.
  Алдар с Дзигомом распростился,
  И, тут же сев на рысака,
  Со злым лицом назад помчался.
  Когда Караф домой добрался,
  К себе холопов подозвал
  И резким голосом сказал:
   - А ну, лентяи, поспешите,
  Сюда колдунью приведите!
  Они тотчас же привели
  К алдару ведьму и ушли.
  Караф напуганной старухе
  Сказал: - Ты видишь, я не в духе
  Из-за того, что за селом
  Один чужак без разрешенья
  Построил там чудесный дом,
  Который лучше, без сомненья,
  Моих хоромов в десять раз.
  Совет твой нужен мне сейчас,
  Который должен дать удачу.
  Хочу Дзигома погубить,
  Чтоб дом его заполучить
  С женой-красавицей впридачу.
  Быстрее надобный совет
  Давай выкладывай, колдунья!
  Подумав, старая ведунья
  Алдару молвила в ответ:
   - Вели ты этому Дзигому
  На самый край земли пойти
  И вот сюда уж прямо к дому
  С тех мест медведя привести.
  Алдар, нахмурясь, буркнул громко:
   - Дзигом в ближайший лес пойдёт
  Да мне оттуда медвежонка
  Без промедленья приведёт.
  Не забывай: Дзигом - охотник,
  И знает славно он - негодник,
  Повадки всех лесных зверей.
  Ты несмышлённее детей,
  А потому в твоём совете
  Я не нуждаюсь: он плохой.
   - Медведь тот вовсе не такой,
  Как все обычные медведи;
  Он огромадный, точно слон, -
  Ведунья молвила Карафу.
  Услышав это, крикнул он:
   - Коль так, то всё пойдёт на славу;
  Затея сбудется сполна!
  А ты мне больше не нужна,
  Ступай назад в свою избушку.
  За двери выставив старушку,
  Алдар холопов подозвал
  И зычным голосом сказал:
   - А ну-ка, парни, поспешите,
  Сюда Дзигома приведите!
  Они толпою всей ушли
  На край села и привели
  С собой Дзигома торопливо,
  Спешили словно на пожар.
  Взглянув на юношу спесиво,
  Сказал злокозненный алдар:
   - Где небо сходится с землёю
  Там обитает с давних пор
  Медведь один. Ко мне во двор
  Ты приведи его с собою.
  Но коль воротишься сюда
  Без зверя этого, тогда
  Лишь на себя пенять придётся;
  Тебе, запомни, доведётся
  Расстаться с домом и женой.
  Но ты - охотник удалой,
  А потому моё заданье
  Осуществишь в короткий срок.
  Иди вперёд без колебанья,
  И пусть Афсати - добрый Бог,
  Тебя не бросит без везенья
  В поимке увальня живьём.
  Вздохнув, ушёл домой Дзигом,
  И, не скрывая огорченья,
  Сказал встревоженной жене:
   - Алдар велел доставить мне
  Сюда в селение медведя,
  Что на краю земли живёт.
  Коль не смогу в том преуспеть я,
  То у меня он отберёт
  Наш чудный дом с тобою вместе.
  Рекла жена, поразмышляв:
   - Хоть ты принёс плохие вести,
  Тужить не стоит. Злой Караф
  Тебя на гибель посылает,
  Но ты воротишься в село
  Сюда живым ему назло,
  А он узрит то, что желает,
  Да будет этому не рад.
  Возьми вот мяч. Он сам катиться
  Начнёт на солнечный закат.
  Ты должен вслед за ним пуститься
  И знай: дорога далека.
  Как мяч на край земли примчится,
  Тогда тебе остановиться
  Придётся там и ждать, пока
  Медведь не выйдет из берлоги,
  Не сыщет мяч и не пойдёт
  За ним вослед по той дороге,
  Что к нам сюда в село ведёт.
  Ты ж осторожно и бесшумно
  Иди за зверем неотступно
  Вплоть до селенья, а потом
  Что делать дальше - будет ясно.
  Ну, а сейчас не стой напрасно;
  Ступай намеченным путём.
  Дзигом с женой своей простился
  Да в путь-дорогу припустился.
  Он за мячом всё шёл и шёл,
  Пока его тот не привёл
  На край земли. Дзигом укрылся
  Тотчас в тени густых берёз.
  Внезапно с рёвом появился
  Медведь огромный, как утёс,
  Который тут же устремился
  Вслед за мячом, что покатился
  Назад в селенье напрямик.
  Дзигом покинул в тот же миг
  Своё укрытье и проворно
  За косолапым стал идти.
  Не зная устали, упорно
  Шагал Дзигом и смог дойти
  За ним вослед во двор Карафа.
  Алдар лишь зверя увидал,
  То весь от страха задрожал
  И крикнул юноше гнусаво:
   - Прошу тебя я, удали
  Скорее этого зверину
  Обратно прочь на край земли!
  Тот на дрожащего мужчину
  Взглянул презрительно, потом
  Мяч покатил, и за мячом
  Медведь рыча, как гром, свирепо
  Ушёл на край земли и неба.
  Дзигом же, радостный, скорей
  Ушёл домой к жене своей,
  Решив, что жизнь ему отныне
  Ничто не будет омрачать.
  А вот алдар, хоть впал в унынье,
  Зато не думал отступать
  Никак от замысла дурного:
  Жену и дом заполучить
  Дзигома-недруга. Он снова
  Велел холопам притащить
  К нему немедленно старуху.
  Помчались те, что было духу,
  И привели её к нему.
  Спросил Караф: - Ты почему
  Меня ославила, колдунья,
  Да так, что люди надо мной
  От смеха мрут. Зачем такой
  Совет дала мне ты, болтунья?
  На богатея, был что лют,
  Дрожа от страха, та глядела,
  Как кляча старая на кнут,
  Но всё ж сказать ему посмела:
   - Ты не сердись, мой солнца свет,
  Дала хороший я совет,
  И недруг твой бы непременно
  Простился с жизнью, но жена
  Смогла сберечь его. Она,
  Должна сказать я откровенно,
  Хитра, однако, в этот раз
  Спасти ей мужа не удастся.
  Ты дай охотнику наказ,
  Чтоб в мир загробный смог пробраться,
  И там папаше твоему
  Он передал слова привета.
  Но из того иного света
  Назад нет хода никому;
  Вот потому-то, без сомненья,
  Ты, устранив с пути его,
  Легко добьёшься своего.
  Тот, не скрывая раздраженья,
  Глазами грозно засверкал
  И на ведунью зарычал:
   - Дзигом пробудет дня четыре
  В глухом лесу у чёрных скал,
  А мне соврёт, что побывал
  У праотцов в загробном мире,
  И там алдару передал
  Привет от сына дорогого.
  Нет, нехорош совет твой снова;
  Я от тебя другого ждал.
  Сказала та: - Клянусь душою,
  Дзигом тебя не проведёт.
  Вели ему: пускай с собою
  Оттуда что-то принесёт.
  Ответ понравился Карафу.
  Был так алдар им окрылён,
  Что в тот же миг воскликнул он:
   - Коль так, то всё пойдёт на славу;
  Затея сбудется сполна!
  А ты мне больше не нужна,
  Ступай назад в свою избушку.
  За двери выставив старушку,
  Алдар холопов подозвал
  И зычным голосом сказал:
   - А ну-ка, парни, поспешите,
  Сюда Дзигома приведите!
  Они толпою всей ушли
  На край села и привели
  С собой Дзигома торопливо,
  Спешили словно на пожар.
  Взглянув на юношу спесиво,
  Сказал злокозненный алдар:
   - Четыре года пребывает
  В загробном мире мой отец.
  Спустись-ка в мир тот, удалец,
  Узнай, как там он поживает,
  И передай ему привет.
  Когда же будешь возвращаться
  Из мира тьмы, где нету бед,
  То прежде чем там попрощаться
  С моим отцом, то не забудь
  Взять у него кинжал, который
  Забрал с собой в последний путь
  Отец мой доблестный и добрый.
  Пришёл Дзигом к жене своей
  И с хмурым видом молвил ей:
   - Алдар вновь дал мне порученье.
  Пойти я должен в мир иной,
  И принести назад с собой
  Кинжал, что в мир упокоенья
  В гробу отец его унёс.
  Жена задумалась всерьёз,
  Затем сказала: - Пусть не гложет
  Тебя тоска. Тебе поможет
  Пробраться в мир небытия
  Сестрица средняя моя.
  Она живёт неподалёку,
  Ты до полу́дня к ней дойдёшь,
  С дороги если не свернёшь,
  А будешь двигаться к востоку.
  Возьми с собою мой платок,
  На нём я вышила цветок,
  И по нему моя сестрица
  Сумеет зятя распознать.
  Пришлось безрадостно проститься
  С женой своей, и в путь опять
  Пуститься мо́лодцу Дзигому.
  Он шёл всё время на восход,
  Ног не щадя своих и вот
  Пришёл к неведомому дому.
  Дом был роскошный и большой
  И над равниною глухой
  Он горделиво возвышался.
  Охотник сразу догадался
  Кто проживает в доме том,
  И в дверь немедля постучался.
  Та вмиг раскрылась и Дзигом
  Перед девицей оказался,
  Что удивительно была
  Лицом похожа на Ахсину.
  На незнакомого мужчину
  Она взглянула и рекла:
   - Войди в мой дом, усталый странник.
  Ты, гость, Всевышнего посланник.
  Дзигом хозяйке показал
  Платок Ахсины и сказал:
   - Не в гости я к тебе явился,
  Да и в пути не утомился.
  Он всё как есть ей рассказал
  И ждать её ответа стал.
  Сказала дева: - Без сомненья
  Смогу помочь беде твоей.
  Я - повелительница змей
  Во всей степи, и в мир забвенья
  Ты непременно попадёшь.
  Она к земле простёрла руку,
  И, вмиг поймав в траве гадюку,
  Дзигому молвила: - Пойдёшь
  За этой ловкой тварью следом
  Да без особенных потуг
  Сегодня свидешься с тем светом.
  Гадюка спрыгнула из рук
  Хозяйки дома и куда-то
  Тотчас же быстро поползла.
  Не отводя от твари взгляда,
  Дзигом, быстрее чем стрела,
  За нею вслед всё время мчался,
  Пока он вдруг не оказался
  Перед большой дырой, что шла
  Куда-то в глубь земного чрева.
  Змея в неё тотчас вползла
  И вниз спускаться стала резво.
  Сковал на миг Дзигома страх,
  Но смог унять он дрожь в ногах,
  Нача́в немедля за змеёю
  Катиться, словно мячик, вниз
  И очутился под землёю
  В загробном мире. Не раскис
  Дзигом во мраке, и в испуге
  Он, озираясь, не дрожал,
  А не сводя там глаз с гадюки,
  За нею гнаться продолжал.
  Когда она остановилась,
  Свернулась в кольца вмиг, то взял
  Охотник в толк, что завершилось
  Его скитанье. Он подня́л
  Свои глаза с лежавшей твари,
  Остановив их на алдаре,
  Который грустно за столом
  Сидел один. Вздохнув, Дзигом
  К нему учтиво обратился:
   - Прости, алдар, что я решился
  Нарушить тихий твой покой,
  Да только в этот мир иной
  Пришлось прийти мне поневоле.
  Твой сын велел, чтоб я принёс
  Кинжал, который ты унёс
  С собой сюда во мрак. А коли
  Явлюсь наверх под небосвод
  Я без клинка к его хоромам,
  То у меня он отберёт
  Жену мою впридачу с домом.
  Алдар, нахмурившись, сказал:
   - Плохое дело затевает
  Мой жадный сын, раз отнимает
  Твоё добро. Возьми кинжал,
  Снеси ему, коль так желает,
  Но вот с проклятием моим.
  Три года он не поминает
  Меня и за столом пустым
  Сижу голодный и сердитый,
  Так быстро сыном позабытый.
  Взяв со стола тотчас клинок,
  Дзигом алдару поклонился,
  Затем к гадюке наклонился,
  А та пустилась наутёк
  К дыре, что круто уходила
  Наверх в заветный мир земной.
  Погнался парень за змеёй,
  Схватил за хвост, и потащила
  Она его на божий свет.
  Явившись из земного лона
  Под синий купол небосклона,
  Увидел юноша рассвет,
  Чему он рад был несказанно.
  Змея куда-то уползла,
  Пропав в степной траве нежданно,
  А парень в сторону села
  С улыбкой радостной подался.
  Когда Дзигом кинжал принёс
  Карафу в дом, тот растерялся,
  И, запинаясь, произнёс:
   - Как хорошо, что повидался
  Ты в мире тьмы с отцом моим,
  А сам и цел, и невредим
  Сюда назад с клинком добрался.
  Спасибо, парень, за кинжал,
  Ты сотворил большое чудо.
  Скажи, а что же передал
  Мне на словах отец оттуда?
  Дзигом изрёк: - Что он сказал
  Не буду от тебя скрывать я.
  С кинжалом вместе передал
  Тебе отец свои проклятья
  За то, что здесь забыл о нём.
  Давно его не поминаешь
  Да ничего не посвящаешь
  Ему за траурным столом,
  И он, отец твой благородный,
  Теперь угрюмый и голодный,
  Изнемогает в мире том.
  С усмешкой едкою Дзигом
  Спиной к Карафу повернулся,
  И в дом к жене своей вернулся.
  Объятый яростью Караф,
  Позвал холопов, приказав:
   - А ну, лентяи, поспешите,
  Сюда колдунью приведите!
  Они тотчас же привели
  К алдару ведьму и ушли.
  Алдар напуганной ведунье
  Сказал со злобою в глазах:
   - Тебе, уродливой горбунье,
  Поверил я и в дураках
  Опять, к несчастью, оказался.
  Дзигом в том мире побывал,
  Отцу привет мой передал,
  И без хлопот больших добрался
  Сюда обратно в мир земной,
  Хотя меня ты убеждала,
  Что нет из тьмы дорог домой.
  Дрожа от страха, та сказала:
   - Ты не сердись, мой солнца свет,
  Дала хороший я совет,
  И недруг твой бы, без сомненья,
  Остался б там во тьме забвенья,
  Да вновь спасла его жена.
  Хитра, конечно же, она,
  Но оградить ей не удастся
  От смерти мужа в третий раз;
  В том я тебе могу поклясться.
  Ты снова дай ему наказ.
  Пусть он по этому наказу
  Пойдёт неведомо куда
  И приведёт к тебе сюда
  То, что нельзя увидеть глазу,
  Но то, что может говорить
  И речью дельной удивить.
  Совет понравился Карафу.
  Был так алдар им окрылён,
  Что в тот же миг воскликнул он:
   - Раз так, то всё пойдёт на славу;
  Затея сбудется сполна!
  А ты мне больше не нужна,
  Ступай назад в свою избушку.
  За двери выставив старушку,
  Алдар холопов подозвал
  И зычным голосом сказал:
   - А ну-ка, парни, поспешите,
  Сюда Дзигома приведите!
  Они толпою всей пошли
  На край села и привели
  К Карафу парня торопливо,
  Спешили словно на пожар.
  С усмешкой злобною алдар
  Промолвил юноше спесиво:
   - Иди неведомо куда
  И приведи ко мне сюда
  То, что нельзя увидеть оку,
  Но то, что может говорить
  И речью дельной удивить.
  Даю тебе неделю сроку.
  Пришёл Дзигом к жене своей,
  И, не скрывая огорченья,
  Поведал с хмурым видом ей
  Какое должен порученье
  Исполнить он в недельный срок.
  Жена дала ему клубок,
  Сказав: - Ступай за этой пряжей
  И ты к моей сестрице старшей
  Сегодня в полдень попадёшь.
  Тебе сестра во всём поможет,
  А ты в пути приобретёшь
  То, что Карафа уничтожит.
  От слов жены своей Дзигом
  Воспрянул духом и пустился
  Бежать немедля за клубком,
  Который вдаль стремглав катился
  Через луга, холмы, поля,
  И, передышек не суля,
  Вкатился в лес один дремучий,
  А там привёл он удальца
  К крыльцу высокого дворца,
  Что упирался кровлей в тучи.
  Дзигом растерянно стоял
  Перед дворцом и озирался.
  Когда он храбрости набрался,
  То в дверь негромко постучал.
  Она бесшумно отворилась,
  И перед парнем появилась
  Краса-девица, что лицом
  Ему жену напоминала.
  А та лишь только увидала
  Клубочек пряжи пред крыльцом,
  В пришельце зятя вмиг признала.
  Тот обо всём поведал ей.
  Сестра жены ему сказала:
   - Я здесь хозяйка всех зверей,
  Они нам могут пригодиться.
  Без промедления девица
  Зверьё из ле́са созвала́
  В свой двор просторный и рекла:
   - Скажите, кто из вас имеет
  То, что не видит глаз людской?
  Вскричали все наперебой:
   - Никто из нас тем не владеет,
  Но есть в лесу овраг глухой,
  А там давно в норе большой
  Лиса хромая проживает,
  И невидимка с ней бывает.
  Лису позвали, и она
  Сказала горестно девице:
   - Я и стара уж, и больна.
  Ко мне, беспомощной лисице,
  Должна б явиться Смерть вот-вот,
  Но Рочка, что со мной живёт,
  Меня всё время поит-кормит,
  И Смерть ко мне в нору́ не входит.
  То говорю я безо лжи.
  Лису хозяйка попросила:
   - Ты Рочку эту покажи.
  Я на неё взглянуть решила.
  В ответ ей молвила лиса:
   - Я только голос Рочки слышу,
  А вот саму её не вижу,
  Хоть не слепы́ мои глаза.
   - Ну, коль тут зренье бесполезно, -
  Сказала девушка-краса, -
  То было б очень интересно
  Внять Рочки голосу, лиса.
  Лиса упрямиться не стала
  И тихим голосом сказала:
   - Ты, Рочка, рядышком иль нет?
  Промолвил голос ей в ответ:
   - Да-да, я здесь с тобою рядом.
  Лиса велела Рочке той,
  Что не была подвластна взглядам:
   - Полдневный час уже. Накрой
  Здесь во дворе хозяйки нашей
  Ты на обед мне стол с едой:
  С индейкой вкусной, с жирной кашей
  И родниковою водой.
  Вновь голос мягкий и любезный
  Лисице вымолвил тотчас:
   - Готово будет всё сейчас.
  Для всех нежданно стол трапе́зный
  Перед лисицею возник,
  Который вкусною едою
  Был, к изумленью, в тот же миг
  Накрыт невидимой рукою.
  Лиса еду всю со стола
  В мгновенье ока уплела,
  Затем рекла: - Спасибо, Рочка.
  Обед на пользу мне пошёл
  Весь до последнего кусочка.
  Объедки трапезы и стол
  Исчезли мигом с глаз куда-то.
  Сказала девушка-краса:
   - Тебе, лисица, небеса
  Послали Рочку в дар, но надо
  Её охотнику отдать.
  Она ему, поверь, нужнее.
  Лисица стала причитать:
   - Без Рочки Смерть, уж не робея,
  Примчится вмиг к моей норе.
   - Не бойся, - молвила девица. -
  Не зная голода, лисица,
  Ты будешь жить в моём дворе.
  Ей возражать лиса не стала.
  Она уныло прошептала:
   - Уже ты, Рочка, не моя,
  Уж я с тобой навек расста́лась.
  А ты охотнику доста́лась;
  Ступай за ним в его края.
  Дзигом с сестрой жены простился,
  И в путь обратный устремился,
  Не забывая иногда
  Спросить: - Ты, Рочка, здесь со мною?
  Та отвечала тут же: - Да,
  Не отставая за тобою
  Всё время следую молчком;
  Мне тяжесть странствий нипочём.
  В степи большой, вблизи кургана,
  Охотник встретился нежданно
  Со стариком, что отдыхал
  В тени под дубом придорожным.
  Увидев парня, он сказал:
   - Да будет, странник, путь твой ровным!
  Дзигом здоровья пожелал
  Ему в ответ и приказал:
   - Яви-ка, Рочка, уваженье:
  Поставь на стол нам угощенье!
  Накрыла Рочка стол им вмиг,
  И парня стал просить старик:
   - Ты покажи мне Рочку эту.
   - Её и взор не видит мой.
  Тогда старик, прервав беседу,
  На землю бросил посох свой.
  Тот стал крушить, как сотня палиц,
  Курган, сровняв его с землёй.
   - Давай меняться, - молвил старец, -
  Дай Рочку мне, и посох твой.
  Дзигом, взяв посох, вновь помчался
  В село и вмиг туда добрался.
  Во двор Карафа бросил он
  Нещадный посох, и сражён
  Был насмерть им алдар спесивый.
  Дзигом усталый, но счастливый
  Пришёл домой к жене своей,
  Не разлучаясь больше с ней.
  
  
  
   11. ВЕТЕР ВОЗМЕЗДИЯ
  
  Когда Гуйман мальчишкой был,
  Его отец Хатаг, что слыл
  В селе охотником хорошим,
  Сорвался с кручи днём погожим,
  Уйдя навеки в Царство сна.
  Хотя то горе надломило
  Гуймана мать, но всё ж она,
  Назло невзгодам всем, взрастила
  Одна сынишку своего.
  Гуйман стал юношей красивым,
  Высоким, добрым и учтивым,
  Как и Хатаг - отец его.
  В селенье друг был у Гуймана -
  Проворный, статный Касполат.
  Они ходили постоянно
  К горам за дичью и назад
  Домой с охоты возвращались
  Всегда с добычей на плечах
  И с блеском радостным в глазах.
  Меж тем куда-то годы мчались,
  Подобно буйным рекам гор,
  А следом старость, словно вор,
  К Гуймана матери подкра́лась.
  Она, состарившись, уже
  С трудом по дому управлялась,
  О чём, кляня судьбу в душе,
  Всё время горестно вздыхала
  И сыну как-то раз сказала:
   - Старухой стала я, сынок,
  Как мне не жаль, и не опора
  Семьи уж нашей я, и Бог
  Мою лучину жизни скоро
  Погасит, знать, но вот найду
  Покой я в Царстве мрака разве,
  Оставив сына-сироту
  Здесь одного совсем. Я вправе
  Тебя просить, мой сын, жениться,
  А ты обязан согласиться
  С желаньем матери своей
  И сва́тов лучших без затей,
  Без маеты, без промедленья
  Отправь в соседнее селенье,
  Живёт где девушка одна
  С красивым именем Замира.
  Прошло три года, как она
  Во время свадебного пира,
  Что проходил в селенье том,
  Тебя нежданно увидала
  Парящим в танце круговом,
  И власть с поры той потеряла
  Над сердцем девичьим своим,
  Лишившись счастья и покоя.
  Не знает девушка отбоя
  От женихов, однако им
  Она отказом отвечает,
  Хотя и княжеских сынов,
  И всяких ловких удальцов
  Средь соискателей хватает.
  Тебе лишь дева хочет дать
  Своё согласие и ждать
  Твоих посредников устала.
  Поторопись, послушай мать,
  Ведь лет тебе, сынок, не мало:
  Весною будет тридцать пять.
  Пора уже остепениться,
  Пора семьёй обзаводиться.
  Нельзя ж до старости бродить
  По горным тропам с Касполатом
  С ружьём в руках и приходить
  Сюда, в постылый дом, с закатом.
  Вот если был бы ты женат,
  Тогда и друг твой, Касполат,
  Уж обзавёлся бы семьёю,
  Женившись следом за тобою...
  Гуйман почтительно внимал
  Её словам, затем сказал:
   - Зачем считать наш дом постылым,
  Который с детства мне родной.
  Он, знаю, выглядит унылым
  И хмурым чуть, как кров любой,
  В ком смеха детского не слышно,
  Но вот когда-нибудь потом
  Мы здесь сыграем свадьбу пышно,
  Тогда уж станет шумным дом.
  А что касается Каспола,
  То не до радостей ему,
  И ты же знаешь почему;
  Бедою схвачен он за горло.
  Прошло два года, как земле
  Предал Каспол отца Туала,
  А следом матери не стало;
  Старушка год лежит во мгле,
  И ей поминки годовые
  Совсем недавно справил он.
  Мой друг так горем удручён,
  Что звуки радости любые
  Ему претят, и скорбь уйдёт
  Прочь из души его тоскливой
  От этих горестных невзгод
  Ещё не скоро, и счастливой
  В селенье свадьбой в этот год
  Он не обрадует народ.
  К тому ж, невесты на примете,
  Я знаю, нету у него,
  И он не сможет оттого
  Попасть в супружеские сети
  Пока ещё и вслед за мной.
  Не будет друг спешить с женой.
  Услышав те слова, старуха
  Рекла тотчас же сыну сухо:
   - Какое дело нам, Гуйман,
  Что друг жениться не желает
  Из-за своих душевных ран.
  Он если сильно так страдает,
  Пусть остаётся бобылём;
  Меня то мало задевает.
  Тебе же что, скажи, мешает
  Ввести женой Замиру в дом?
  Гуйман, смутившись, ей ответил:
   - Когда я был ещё юнцом,
  То близ опушки леса встретил
  Колдунью старую, чей дом
  Стоял один в конце селенья.
  С трудом дыша от изнуренья,
  Она домой из ле́су шла
  И на горбу своём несла
  Вязанку дров. Без колебанья
  Я к ней на помощь поспешил,
  Явив задорное старанье,
  И, ношу сняв с неё, взвалил
  К себе на плечи и избавил
  Старушку ту от тяжких мук.
  Когда я вскоре этот вьюк
  Во двор избы её доставил,
  Она сказала хмуро вдруг:
  "Ты если, юноша, решишься
  Жениться раньше, чем твой друг,
  То жизни, знай, своей лишишься".
  Не надо б верить тем словам
  Колдуньи той - я понимаю
  И их из сердца прогоняю,
  Но тщетно всё, они уж там
  Гнездо надёжно свить сумели;
  Мне не дано их прочь прогнать.
  Гуйману вымолвила мать,
  Насупив брови: - Неужели
  Ты коротать свой век готов
  В пустом жилище из-за слов
  Её, которую могила
  Давно когда-то поглотила,
  Упрятав с нею и совет,
  Тебя которым одарила?
  Гуйман промолвил ей в ответ:
   - То, что колдунья говорила,
  Я позабыть, поверь мне, рад,
  Но не могу. Пусть Касполат
  Введёт в свой дом жену сначала,
  Ну, а за ним и я потом.
   - А разве только сын Туала
  Один твой друг в селе большом?
  Твоих друзей я не считала;
  Их много так, что пальцев рук
  Для счёта всех мне будет мало.
   - Но лишь Каспол мой лучший друг! -
  Взглянув на мать оторопело,
  Гуйман негромко ей сказал.
  В ответ та хмуро прошипела:
   - Так знай же, сын мой, что Туал,
  Отец Туала, дед и прадед
  Себе подыскивали жён
  До самой старости, и он -
  Твой верный друг Каспол, не станет,
  Раз так у них заведено,
  Усердно, как веретено,
  По всем селениям кружиться,
  Себе чтоб пару отыскать,
  И ты успеешь старцем стать,
  Когда тебе черёд жениться
  Свои раскроет ворота́.
  Но не для свадебного пира
  Ты будешь годен уж тогда,
  А для тиши иного мира!
  Гуйман, вздохнув, промолвил ей:
   - Коль сердце матери моей
  Беды предсказанной не чует,
  То это значит, что меня
  Несчастье всякое минует,
  И после свадьбы буду я
  Жить очень долго и счастливо,
  Хотя в душе моей тоскливо
  Из-за предчувствия беды.
  Однако, если хочешь ты,
  Отправлю сва́тов я к Замире
  Дня через три или четыре.
  Он слово данное сдержал
  И в скором времени сыграл
  Такую свадьбу, что неделю
  Неугомонному веселью
  Преда́лись жители села,
  Забыв про все свои дела.
  Со всеми вместе веселился
  Неутомимый Касполат,
  Который искренне был рад
  Тому, что друг Гуйман женился.
  Его приятный, мягкий смех
  Повсюду в доме раздавался,
  Он поздравлял со свадьбой всех,
  С гостями мило обнимался,
  Потом к танцующим во двор
  С улыбкой доброй устремлялся
  И в пляс неистовый пускался,
  В нём проявляя свой задор.
  Устав плясать, неторопливо
  Он шёл к пирующим опять,
  Чтоб в сотый раз уже поднять
  Там рог огромный, полный пива,
  За новобрачную чету.
  Вот так безудержно и рьяно
  Гулял на свадьбе друг Гуймана,
  Пока снимающий фату,
  Как подобает по обряду,
  Без суеты, людскому взгляду
  Замиры лик не обнажил.
  Тотчас же взор свой устремил
  И Касполат, как все, к невесте,
  Но лишь увидел он её,
  То, словно столб, застыл на месте,
  Влюбившись в миг один в неё.
  Сражённый дивной красотою
  Невесты друга, потерял
  Он безмятежность и стоял
  Объятый смутною тоскою.
  Уж не осталось и следа
  От беззаботного веселья.
  Стал Касполат мрачней ущелья,
  Где воцарилась темнота.
  Очнувшись чуть, он незаметно
  Покинул пир, уйдя домой,
  И там себе пытался тщетно
  Вернуть утраченный покой.
  Но не имел теперь он власти
  Над сердцем собственным своим,
  И уж не в силах сладить с ним,
  Решился твёрдо пленник страсти
  Жену у друга отобрать,
  Да вот не знал, что предпринять,
  И он коварное желанье
  На время скрыл в душе своей,
  Но из-за этого страданья
  Терзали грудь ему сильней.
  Когда же после свадьбы в горы
  Он вновь ходить с Гуйманом стал,
  То поневоле взгляд недобрый
  На друга верного бросал.
  Всё ненавистней становился
  Ему приятель с каждым днём,
  И дух досады, что таился
  В груди до времени молчком,
  Уже проснувшись, Касполата
  Просил с утра и до заката,
  В тиши вечерней перед сном,
  Покончить с тем, кто стал врагом.
  Гуймана ж словно ослепило
  От счастья, что явилось в дом,
  А память быстро позабыла
  Слова колдуньи целиком.
  Он весь, от радости сияя,
  Утратил бдительность совсем,
  Никак того не замечая,
  Что изменился друг меж тем.
  Стал Касполат немногословным,
  Угрюмым, хмурым, даже злобным,
  Как будто он придавлен был
  Какой-то новою бедою,
  Страшней былых, и под уздою
  Печали горестной ходил.
  Когда за чем-то обращался
  К нему Гуйман, то он старался
  Убрать в сторонку взор тотчас,
  И всё лицо его мрачнело.
  Из глубины зелёных глаз
  Наружу ненависть глядела,
  Зловещим пламенем горя,
  И взгляд тот, злобой напоённый,
  Гуйман, от счастья ослеплённый,
  Не замечал никак, а зря...
  Раз Касполату на охоте,
  В один из августовских дней,
  Который был уж на исходе,
  Не да́л удачи Бог зверей,
  И, сев на камень, он понуро
  На друга верного глядел,
  Что метким выстрелом сумел
  Сразить упитанного тура.
  Поднявшись с камня, Касполат
  Вдруг к краю бездны подступился,
  И, к дну её направив взгляд,
  К Гуйману громко обратился:
   - Напрасно влезли мы с тобой
  К вершине этого отрога.
  Здесь нету дичи никакой,
  А там - внизу, гляди, как много!
   - Ты врёшь, Каспол, как ярый лгун, -
  Гуйман с улыбкой отозвался.
  Встав, положил он на валун
  Ружьё и к другу подобрался.
  Когда же вниз Гуйман взглянул,
  То по́нял вдруг, что в сеть обмана
  Попался подло и нежданно,
  Но было поздно. Друг толкнул
  Его со всею силой в спину,
  И полетел Гуйман в низину,
  На камни острые упав.
  Дух испустил Гуйман не сразу.
  Он подавить сумел гримасу
  Жестокой боли и, подня́в
  Печальный взор свой к Касполату,
  Ему отчётливо сказал:
   - Я доверял тебе, как брату,
  А ты же мне убийцей стал;
  Теперь и сам, злодей, погибнешь.
  Иду бездетным я во мрак,
  Но уж и ты, мой подлый враг,
  Своих потомков не увидишь.
  Хоть сына нет, но отомщён
  Я буду всё ж. О горный клён!
  О ветер буйный! Покарайте
  Вдвоём убийцу моего!
  Я заклинаю вас. Прощайте!
  Вздохнув всей грудью глубоко,
  Гуйман умолк и растянулся
  На о́дре каменном своём.
  Злодей же с радостным лицом,
  Увидев это, усмехнулся.
  Забрав убитого козла,
  Который до́быт был Гуйманом,
  Он в настроении отрадном
  Пустился в сторону села,
  Под нос чего-то напевая.
  Ну, а зачем дружить с тоской,
  Когда сбыла́сь мечта благая:
  Он меж Замирой и собой
  Удачно смог убрать преграду
  И в скором времени в награду
  Женой Замиру назовёт
  И с этой девой черноокой
  До самой старости глубокой
  Под кровлей счастья доживёт...
  Меж тем, утрачивая ярость,
  Катилось солнце вниз к горам.
  Лучи его, теряя яркость,
  Не причиняли боль глазам,
  А, обретя благую мягкость,
  Дарили всем, прощаясь, радость.
  В тех мягких, ласковых лучах
  Село с усладою плескалось,
  Пока светило не рассталось
  С небесным сводом впопыхах
  И торопливо не закралось
  За спины скал и не исчах
  Уж свет дневной. А на горах
  Зари полоска лишь оста́лась,
  Что засияв, как медный шлем,
  На гребнях скал покрасовалась
  Не очень долго, а затем
  В клочки лиловые порва́лась.
  С нагорных бархатных лугов
  Стада овец, коней, коров
  Спускаться на́чали в селенье,
  Став громко блеять и мычать.
  Замира и Гуймана мать
  С тревогой ждали возвращенья
  Главы семьи с вечерних гор.
  Не удавалось им волненье
  Унять никак; ведь до сих пор
  Гуйман хлопот для огорченья
  Ни разу им не приносил.
  Во всякий раз он неизменно
  С любой охоты приходил
  Назад домой своевременно:
  В тот час, когда ещё светло.
  Нежданно с ветки груши сбоку
  Закаркал ворон, как назло,
  Усилив женщин двух тревогу.
  Встав у дверей своих ворот,
  Они глядели на дорогу,
  С тоскою ждя, когда придёт
  Гуйман к родимому порогу.
  К ним подошёл сосед Толас,
  Держа зажжённую лампаду,
  И их спросил: - Откройте правду,
  Что за нужда в столь поздний час
  Покинуть дом вас обязала?
  Ему в ответ вдова сказала:
   - Гуймана мы с охоты ждём,
  Волнуясь очень здесь вдвоём.
  Так долго он и сын Туала
  Не оставались там в горах;
  Такого с ними не бывало,
  И потому нас гложет страх.
  Толас тотчас же оживился:
   - Но Касполат к себе домой
  Давно с охоты возвратился,
  Аж пред вечернею зарёй.
  Глаза у женщин заблестели,
  А лица мигом просветлели.
  Вдова Хатага изрекла:
   - Хоть я на но́ги тяжела,
  Но мы к нему сейчас же сходим
  И обо всём его расспросим,
  Возможно, что Гуйман наш с ним.
  Давай, Замира, поспешим!
  Сосед сказал: - Я с вами тоже
  Пойду к нему. Сейчас темно,
  Фонарь мой слабо светит, но
  Помочь в дороге сможет всё же.
  Толас направился вперёд,
  За ним соседки зашагали.
  Дойдя до нужных им ворот,
  Они хозяина позвали.
  На зов их вышел Касполат,
  Держась рукой своей за щёку.
  Весь вид его был мрачноват,
  И у него в глазах тревогу
  Смогли пришельцы увидать.
  Нахмурив взор, Гуймана мать
  Напротив друга сына встала,
  Затем, вздохнув, ему сказала:
   - Гуйман с охоты не пришёл.
  Ушли вы в горы утром вместе,
  Сейчас ты дома здесь, на месте,
  А где твой лучший друг, Каспол?
  Скажи, куда он подевался?
  Скривив лицо, тот отозвался:
   - В горах с Гуйманом мы полдня
  Пробы́ли вместе на охоте.
  Дела там шли неплохо вроде,
  Пока нежданно у меня
  Мой крайний зуб не разболелся.
  Та боль была такою злой,
  Что я едва не разревелся.
  Мне с этой пыткою зубной
  Не до охоты вовсе было.
  Присел на камень я уныло
  И предложил идти домой,
  Но согласиться друг со мной
  Не пожелал, решив немного
  Ещё за дичью походить.
  Мне одному тогда с отрога
  Пришлось вниз ноги волочить.
  Пока до дома я доплёлся,
  От дикой боли весь извёлся,
  Готовый плакать, как вдова.
  Благодаря воде и соли,
  Я чуть избавился от боли,
  К тому ж ещё и голова
  Почти кружиться перестала.
  Толас рассказчика прервал:
   - Тебя сегодня, сын Туала,
  Я с крыши дома увидал,
  Когда домой ты возвращался
  С убитым туром на плечах.
  Ты так довольно улыбался,
  Как будто смог свершить в горах
  Какой-то доблестный поступок,
  К тому ж не плёлся, как твердишь,
  А нёсся к дому, словно стриж.
   - Я шёл домой, когда был сумрак,
  И на лице моём, Толас,
  Не мог увидеть ты улыбки.
  Хоть у тебя и верный глаз,
  Но ты попал в силки ошибки.
  Толас с усмешкою изрёк:
   - В то время небо было ясно,
  И видел я тебя прекрасно.
  Коль мрак село бы обволок,
  То я не стал бы в тьме взбираться
  На крышу, чтоб её чинить.
  Да и Гуйману оставаться
  В горах за турами ходить
  Во мраке ночи было глупо;
  Ведь риск большой упасть с уступа.
  Хозяин дома весь вспотел,
  Но в руки взять себя сумел:
   - Гуйман - охотник самый лучший
  Во всём ущелье, и ему
  Там не страшны любые кручи,
  Хоть облачились горы в тьму.
  Гуйман везуч в горах, учтите,
  К тому ж всегда настороже.
  Пока вы здесь со мной стоите,
  Он мог спуститься вниз уже.
  Толас, внимательно взирая
  На Касполата, произнёс:
   - Пускай отныне боль зубная
  Не доведёт тебя до слёз.
  Пришельцы дружно отвернулись
  От Касполата и пустились,
  Храня молчание, назад.
  Но дома не было Гуймана,
  Как предрекал им Касполат.
  Мину́ла ночь, и утром рано
  Мужская часть всего села
  Без промедления пошла
  К горам на поиски Гуймана.
  Идя по тропкам неустанно,
  Мужчины к по́лудню нашли
  Его безжизненное тело,
  Остыть что полностью успело,
  И на плечах своих снесли,
  Не сбившись с траурного шага,
  В просторный двор вдовы Хатага.
  В тот день же тело мертвеца
  Мужчины бережно омыли
  И в гроб дубовый уложили.
  Близ погребения отца
  На третий день похоронили
  Его, скорбя, и совершили
  Пир поминальный по нему.
  Сельчане там сошлись к тому,
  Что если б вот не задержался
  Гуйман в горах до темноты,
  То ни за что бы не сорвался
  Он с той злосчастной высоты.
  А Касполат всё предавался
  Средь всех тоске и сокрушался:
   - Зачем я друга своего
  В горах оставил одного?
  Со мною он бы не сорвался
  Со склона вниз, а жив остался.
  Один я только виноват
  В том, что Гуйман упал с уступа;
  Коль я бы вынес пытки зуба,
  То был бы жив сейчас мой брат.
  Ну чем же я разгневал Бога,
  Что поступил со мной Он так
  Несправедливо и жестоко?
  У всех счастливых гибнет враг,
  А Бог меня, многострадальца,
  Заставил с другом распрощаться.
  Злодей слезами исходил,
  Согбенный тяжестью печали,
  И горько всё себя корил.
  Его же люди утешали:
   - Нет никакой твоей вины
  В нелепой гибели Гуймана.
  Нашёл кончину он случайно,
  Во тьме сорвавшись с вышины,
  И разделил, как ни досадно,
  По воле нашего Творца
  Судьбу злосчастную отца.
  С тоской, разыгранною ладно,
  Подлец так горестно вздыхал,
  Что уж никто из односельцев
  И из соседних сёл пришельцев
  Подозревать его не стал
  В убийстве друга. Лишь Толасу
  Червяк сомненья не давал
  Спокойно жить уже, и сразу
  Он после тризны той погнал
  С зарёю утренней взбираться
  Его на горы, чтоб заняться
  Осмотром места драмы там,
  Своим доверившись глазам.
  Пробыв весь день в горах, спустился
  Толас обратно вниз, в село,
  Пока светило не сошло
  С небесной выси. Он явился
  Во вдовий двор и произнёс
  Замире голосом негромким:
   - Добрался к скалам я высоким
  И вот оттуда вам принёс
  Ружьё охотничье Гуймана.
  Оно лежало в глубине
  Того уступа, как ни странно,
  А не внизу, на самом дне,
  Близ тела мёртвого Гуймана.
  Любой охотник постоянно
  Оружье держит при себе
  В горах и там, скажу тебе,
  С ружьём своим не расстаётся,
  Пока домой не доберётся.
  Хотел бы очень я узнать,
  Зачем же всё ж Гуйман оставил
  На валуне ружьё лежать,
  А сам стопы́ свои направил
  На край уступа. Что за дело
  Туда идти ему велело?
  И где тогда был Касполат?
  Я стар, уж мне за шестьдесят.
  Раскрыв объятия, могила
  Ждёт с нетерпением меня,
  Но я хочу дожи́ть до дня,
  Когда раскроется, что было
  На самом деле здесь, в горах.
  Скрывает что-то сын Туала;
  В его продуманных речах,
  Могу сказать я, правды мало.
  Но если есть на небе Бог,
  То должен знать Он, кто помог
  Найти Гуйману ту дорогу,
  Ведёт что к вечности порогу,
  И обязательно с него
  Всевышний взыщет очень строго,
  Устроив мести торжество,
  Чего, надеюсь, ждать недолго...
  А кто несчастье породил,
  Тот каждый день, стыда не зная,
  К могиле "друга" приходил
  Да там, как туча дождевая,
  На холм могильный слёзы лил,
  И, словно баба, голосил,
  Сельчан всех этим убеждая,
  Как с ним его судьбина злая
  Несправедливо обошлась,
  Лишив единственного друга.
  Вся жизнь теперь - сплошная мука,
  Она совсем не удалась,
  И с нею лучше распроститься
  Да в Царство мёртвых удалиться,
  Чем мертвецом быть средь живых!
  Его жалели все сельчане,
  От стариков до молодых;
  У всех у них он состраданье
  Несчастным видом вызывал.
  Один Толас лишь продолжал
  Не верить в слёзы, что так рьяно
  Лил с громким плачем "друг" Гуймана
  На сельском кладбище. Толас
  Туда поднялся как-то раз
  И там, увидев Касполата,
  С лицом нахмуренным пред ним
  Предстал, промолвив суховато:
   - Иди-ка, парень, ты к живым,
  Что обитают чуть пониже,
  А мертвецу его жилище
  Оставь в покое, да и тишь
  Сего печального селенья
  Не нарушай, являя рвенье;
  Гуймана тем не воскресишь.
  Из края вечного покоя
  Назад, к живущим, нет путей.
  Ходить на кладбище злодей
  Пореже стал, не беспокоя
  Рыданьем узников могил.
  Теперь с утра он уходил
  С понурым видом на охоту
  И в ясный день, и в непогоду,
  И там средь скал один бродил.
  Он дотемна не приходил
  Домой в село, чтоб не встречаться
  С людьми и с ними не общаться,
  Но иногда, спускаясь с гор,
  Он приносил козла во двор
  Двух вдов и тушу молчаливо,
  Со знаньем дела, свежевал
  И на Замиру взор бросал
  Украдкой. Та была красива,
  Как и на свадьбе шумной той,
  Где он утратил свой покой.
  Замира в траурном наряде
  Казалась краше подлецу,
  Хотя и свадебное платье,
  Считал он, было ей к лицу.
  Покончив с тушей, отправлялся
  Убийца подлый со двора
  Домой, и там он сокрушался
  Всю ночь до самого утра,
  Что долго ждать ещё придётся,
  Когда недобрый небосвод
  Ему умильно улыбнётся,
  И он Замиру назовёт
  Своей женой. Злодей, вздыхая,
  С рассветом ранним шёл к горам,
  Где проводил весь день свой там,
  Средь скал угрюмых, изнывая
  От одиночества, но он
  Терпел упрямо все лишенья,
  Поверив в то, что за терпенье
  Победой будет наделён
  Всенепременно в поединке
  С судьбой неласковой своей...
  Меж тем, как медленный ручей,
  Струилось время без заминки,
  И наступил тот день, когда
  Случилась год назад беда
  В горах с Гуйманом. Годовые
  Поминки, как велит адат,
  Гуйману справили родные.
  Замира траурный наряд
  Сняла с себя, затем, рыдая,
  В село соседнее ушла,
  Где до замужества жила
  С отцом и матерью, не зная
  В своей девичьей жизни бед.
  Тут Касполат приободрился
  И, месяц выдержав, пустился
  В один из дней за нею вслед
  В селенье то и заявился,
  Волнуясь, в тот заветный дом.
  Представ перед её отцом,
  К нему учтиво обратился:
   - Твой зять Гуйман мне другом был,
  И я, как собственного брата,
  Его, клянусь тебе, любил.
  Невосполнимая утрата -
  Кончина друга для меня.
  С того злопамятного дня
  Вся жизнь моя переменилась;
  Кручина в душу мне вселилась,
  Лишив меня счастливых дней
  До самой смерти, видно. Знаю,
  Что так же дочери твоей
  Скорбь сердце гложет. Не желаю
  Такой судьбы я никому,
  Когда унынье грудь терзает.
  С Замирой нас объединяет
  Гуймана смерть, и потому
  Прошу тебя я здесь покорно
  Мне в жёны дочь свою отдать.
  Конечно, будем мы, бесспорно,
  С ней по Гуйману горевать
  До неминуемой кончины,
  Но перед натиском кручины
  Нам будет легче устоять
  Вдвоём с Замирой и унять
  В сердцах своих тоску немного.
  Во имя праведного Бога,
  Прошу тебя: не откажи
  В моём настойчивом прошенье,
  Явив хоть малость снисхожденья
  К мечте моей больной души.
  Умолк убийца и с тревогой
  В глазах ответа ожидал
  Отца вдовицы черноокой,
  Но тот, нахмурившись, молчал.
  Злодей от этого молчанья
  Терпел душевные страданья;
  Он опасался услыхать
  Слова отказа, став дрожать,
  Как мышь несчастная в капкане.
  Прервав понурое молчанье,
  Отец Замиры произнёс:
   - Ты больше года, парень, нёс
  В груди тяжёлый груз печали,
  Лишившись друга своего.
  Тебе весь срок тот нелегко
  Жилось, и здесь, в селе, то знали;
  К нам тоже слухи долетали,
  И все тебе мы сострадали,
  Но не могли ничем помочь.
  Твоя святая дружбе верность
  Повелевает выдать дочь
  Мне за тебя. Пусть безутешность
  Прочь удалится, наконец,
  Из ваших чистых двух сердец,
  И будьте счастливы до гроба;
  Вы заслужили счастье оба.
  Подлец Замиру в жёны взял,
  И стала жизнь его чудесной
  С женою кроткой и прелестной.
  Он, как и прежде, продолжал
  Ходить за дичью на охоту,
  Но вот уже не каждый день,
  А только в ясную погоду.
  Его не сковывала лень,
  Причина здесь была другая:
  Он отхватить сумел большой
  Кусок от счастья каравая
  И уж теперь в горах с бедой
  Ходить в обнимку не решался
  По скользким тропочкам. Злодей
  В такую пору оставался,
  Став жизнь ценить уже сильней,
  Под кровлей благостной своей,
  Наедине с женой, и с ней
  Он ощущал себя счастливым,
  Хоть выдавался день дождливым
  Или январская метель
  Стелила снежную постель.
  Замира в доме успевала
  Все переделывать дела
  И ежедневно навещала
  Гуймана мать и, как могла,
  Ей по хозяйству помогала.
  Совсем уже старухой стала
  Свекровь, и в помощи её
  Она, конечно же, нуждалась.
  И облегчить сноха старалась
  Вдовы несладкое житьё.
  С большим трудом передвигалась
  Та по двору и сокрушалась,
  Что не дано её ногам
  Дойти до кладбища и там
  Ей, наконец, припасть щекою
  На холм могильный и слезою
  Могилу сына оросить
  Да боль души своей смягчить.
  А Касполат, хотя и редко,
  Но шёл к селу былых сельчан,
  Однако там, где спал Гуйман,
  Теперь уже он, как наседка,
  Истошный крик не поднимал,
  А пред могилою стоял
  С усмешкой мерзкою и злобной
  И лицемерно слёз не лил
  Под гнётом скорби безысходной.
  Он, что хотел, то получил,
  И не было нужды рядиться
  В черкеску горести уже.
  Уколов совести убийца
  Не ощущал. В его душе
  Огонь вины за оскверненье
  Себя убийством не горел.
  Злодей не только не жалел
  О совершённом преступленье,
  А был, напротив, горд собой,
  Что смог отправить в мир иной
  Врага и даже скрыть участье
  Своё к падению его
  С уступа страшного того.
  Он, породивший то несчастье,
  Навеки стал счастливым сам
  И полюбился всем богам.
  Ему всегда святой Георгий
  Во всём сопутствует в дороге,
  Афсати, Бог зверей, даёт
  Ему удачу на охоте,
  Фалвара добрый бережёт
  Его овец; на огороде,
  Спасибо Богу Уацилла,
  Ячмень отличный уродился,
  На зависть жителям села;
  К нему лицом поворотился
  Бог очага - Сафа, и в дом
  К нему уже пришёл достаток.
  А Бог Богов ему в подарок
  Даст скоро сына, и отцом
  Он, наконец, счастливым станет
  И в честь младенца пир горой
  На всё селение закатит.
  А не отправь он в мир иной
  Гуймана, что в пути преградой
  Встал к жизни славной и богатой,
  То разве был бы наделён
  Сейчас дарами счастья он?
  Нет! Одинокий и бездольный
  В пустом своём жилище б жил
  Да дни впустую проводил.
  Так Касполат, собой довольный,
  Вблизи могилы рассуждал
  О совершённом им деянье,
  Что он грехом не признавал,
  И помышлять о покаянье
  Убийце было невдомёк.
  Он жил, беды не ожидая,
  К тому ж совсем не понимая,
  Что не всегда великий Бог
  Бывает добрым, лучезарным,
  А часто злобным и коварным
  Он может быть и покарать
  Убийц сумеет непременно.
  Тем не дано, то - несомненно,
  Задумку Бога разгадать,
  Как не дано то и провидцам,
  И потому кровопроливцам
  От кары неба не уйти,
  Хоть жизнь прожить всю взаперти...
  Однажды днём у Касполата
  В горах, в тот час, когда узрел
  Он хищным взглядом турье стадо,
  Вдруг зуб некстати заболел.
  Охотник мучился от боли,
  Но он отчаянно хотел
  Настигнуть дичь и поневоле
  Страданья тяжкие терпел,
  Её преследуя упорно.
  Однако туры так проворно
  Носились вскачь по тропам скал,
  Что Касполат, как не желал,
  Не смог добыть уж и турёнка,
  Хотя ходил за стадом долго,
  И вскоре травлю прекратил.
  Он с неудачею смирился
  И без добычи вниз пустился
  Домой, в село, и слёзы лил
  От боли, словно мальчик-плакса.
  Когда спустился он в село,
  То ненавистного Толаса
  В дороге встретил, как назло.
  Тотчас с язвительной насмешкой
  Он Касполату произнёс:
   - Ты в прошлый раз с особой спешкой
  Козла подстреленного нёс,
  Теперь неверными шагами
  Бредёшь без радости домой,
  К тому же с голыми руками.
  Видать, сегодня ты, герой,
  Не смог у горного уступа
  Убить козла, как в прошлый раз.
  Прервал его охотник грубо:
   - С тобою, мерзостный Толас,
  В дороге лучше не встречаться.
  Ты очень любишь насмехаться,
  Людей ввергая в срам и стыд,
  А я не в духе: зуб болит.
  К тому ж ещё скупой Афсати
  Не дал удачи мне некстати,
  И без добычи я, к стыду,
  Домой к жене своей иду,
  Зубною болью изводимый
  Тебе на радость, одержимый
  Враждой ко мне. Но знай, мой враг:
  Прочь унесёт полночный мрак
  Мою зубную боль с собою,
  И завтра, с утренней зарёю,
  На скалы резвою стопою,
  Тебе, Толас, назло, схожу
  И кучу туров уложу.
  Толас в ответ изрёк: - Скажу,
  Что глупо, друг, тем днём хвалиться,
  Который завтра к нам придёт.
  Ты разве можешь поручиться,
  Что он с собой не принесёт
  В селенье наше бед немало,
  И даже в дом твой, сын Туала?
  На белом свете нет дверей
  Таких, которых бы несчастье
  Не растворило без ключей
  И в день погожий и в ненастье.
  От боли корчась, Касполат
  Вскричал с запальчивою страстью:
   - В мой дом нет доступа несчастью,
  И он уж горечи утрат
  Не в скором времени познает.
  С женой мы молоды, и нам
  Визит беды не угрожает.
  А вот к зловредным старикам
  Она без спроса и без лени
  Примчаться может, без сомнений,
  И быть тогда похоронам
  В селе на длительную радость
  Могильным змеям и червям.
  Но не сумели вызвать ярость
  В груди Толаса те слова,
  Что с уст дрянного существа
  К нему слетели. Он с усмешкой
  В глаза охотника взглянул
  И с нескрываемой насмешкой
  Ему тотчас же протянул:
   - Нередко Смерть жалеет старцев,
  Зато вот полных сил поганцев
  Она частенько не щадит
  И им во тьму ступать велит.
  Толас, сказав то, усмехнулся,
  От односельца отвернулся,
  Что на него молчком взирал
  Глазами злыми, и неспешно
  Своей дорогой зашагал,
  Под нос мурлыча безмятежно
  Слова из песенки смешной.
  Хотел охотник вслед Толасу
  Послать язвительную фразу,
  Но резкой болью зуб больной
  Вновь о себе сумел напомнить,
  И он, прижав щеку рукой,
  Поплёлся медленно домой.
  Соль помогла чуть урезонить
  Свирепость боли, но злодей
  Всю ночь томился, сна не зная.
  Когда же утром мгла ночная
  Уйти решила поскорей
  Прочь из селения куда-то,
  То боль зубную Касполата
  Она с собою забрала́
  И заодно её глумленья
  Над негодяем пресекла.
  А тот без сил от утомленья
  Вмиг на кровать упал ничком,
  Забывшись тут же крепким сном.
  Замира выгнала скотину
  Пастись на горную равнину,
  И, чтобы мужу не мешать
  Сон после бдения вкушать,
  Она к свекрови торопливо
  Ушла на утренней заре,
  Застав нежданно во дворе
  Её одну. Свекровь тоскливо
  Свой устремила долгий взор
  Куда-то к гребням хмурых гор,
  Что возвышались над селеньем
  В своём обличии осеннем.
  Перед старушкою, дивясь,
  Замира тут же очутилась
  И к ней с укором обратилась:
   - Зачем ты с ложа поднялась
  Сегодня с раннею зарёю,
  Когда в том нет совсем нужды,
  И здесь с тревогой и тоскою
  Глядишь на горные хребты,
  Как будто видишь их впервые.
  Та на Замиру навела
  Глаза свои полуслепые,
  Затем с печалью изрекла:
   - Ты не кори меня, Замира,
  За то, что с раннего утра
  Отвергла я уют одра́.
  Жильцы таинственного мира
  Зачем-то ночью этой мне
  Смогли привидеться во сне.
  Сначала в сон ко мне явился
  Мой муж и хмуро проворчал,
  Что ожидать меня устал,
  И прочь куда-то удалился.
  Его, немного погодя,
  Колдунья старая сменила.
  Со злобой мне в лицо глядя́,
  Она, хрипя, проговорила,
  Что это я - плохая мать -
  Гуймана - сына погубила,
  Когда его уговорила
  Жизнь холостяцкую прервать,
  Не принимая во вниманье
  То роковое предсказанье,
  Которым юношею он
  Был ею за́годя снабжён,
  И все виновники кончины
  Благого, доброго мужчины
  Расплату завтра понесут.
  Исчезла ведьма с глаз, и тут
  В нелепом сне своём нежданно
  Я вдруг увидела Гуймана.
  Смотрел в глаза мне мой сынок
  С глубокой грустью и участьем,
  Затем, убрав свой взор, изрёк,
  Что днём сегодня трём несчастьям
  В селе случиться суждено
  По твёрдой воле небосвода
  И отвратить их не дано.
  Гуйман ещё промолвил что-то,
  Но я проснулась в этот миг
  От страха, что змеёй проник
  Мне прямо в грудь, и не успела
  Я слов последних услыхать,
  Однако явственно сумела
  Из них одно всё ж разобрать,
  И было слово то - убийца.
  Что им Гуйман хотел сказать,
  Того, как только ни стремиться,
  Мне не дано уже узнать,
  Хотя я сердцем понимаю,
  Что это слово неспроста
  Произнесли его уста.
  Я снам не очень доверяю,
  Да только этот сон ночной
  Зловещим был и мой покой
  Унёс к горам, и потому-то
  Я взор направила к хребтам,
  В душе тревожась, что кому-то
  Смерть явит страшный лик свой там.
  Скорей, Замира, возвращайся
  Назад домой и постарайся
  Там Касполата убедить
  Сегодня к скалам кровожадным
  Поход за дичью отменить,
  Чтоб вдруг не стало вероятным
  Его свидание со злом.
  Пусть Касполат весь день в своём
  Родном жилище истомится
  От праздной лени, но зато
  Под кровом добрым не случится
  С ним злоключенья ни за что...
  Пока старушка говорила,
  С неё Замира не сводила
  Своих тревожных чёрных глаз.
  С вниманьем выслушав рассказ,
  В котором что-то поразило
  Её, она свекровь спросила:
   - Я в толк никак тут не возьму,
  Что за колдунья приходила
  В твой сон ночной и почему
  Тебя со злобой обвинила
  В кончине сына твоего?
  Старушка горько повздыхала,
  Затем с волнением сказала:
   - Тебе понять то нелегко,
  Ведь с детства ты не проживала
  В селенье нашем, а пришла
  Недавно к нам, не то бы знала,
  Что на краю села жила
  Когда-то старая ведунья.
  Ты крохой малою была
  В те времена, когда ушла
  В тьму эта мерзкая колдунья.
  Но прежде чем уйти во мрак,
  Та моему подростку-сыну
  Вдруг напророчила кончину,
  Коль раньше друга вступит в брак.
  Гуйман без всякого сомненья
  Поверил в силу предреченья
  И с дня того не помышлял
  Жениться раньше Касполата,
  А мне же было трудновато,
  Как будто чёрт мой ум отня́л,
  Принять на веру предсказанье
  Колдовки той, и я старанье
  Своё сумела приложить
  К тому, чтоб сына непременно
  К женитьбе пагубной склонить,
  Хоть не хотелось совершенно
  Гуйману в брак вступать ни с кем.
  И потому-то между тем
  Во сне колдовка говорила,
  Не пряча праведный свой гнев,
  Что я Гуймана погубила,
  Её пророчество презрев.
  Выходит, вправду я убила
  Его, пролив родную кровь.
  С тревогой в голосе спросила
  Замира грустную свекровь:
   - А имя друга называла
  Колдунья сына твоему?
  В ответ старушка ей сказала:
   - Нет, друга имени ему
  Та не открыла, тем не менье
  Гуйман был твёрдо убеждён,
  Что Касполата, без сомненья,
  В виду имела ведьма. Он
  И только он один являлся
  Гуйману другом. Ты иди
  И Касполата убеди
  Сейчас же в том, чтоб воздержался
  Сегодня туров добывать.
   - О нём тревожиться не надо;
   Он только что улёгся спать
  И вряд ли встанет до заката,
  Коль случай сон не отберёт;
  Ведь эту ночь всю напролёт,
  Знать состраданья не желая,
  Его терзала боль зубная,
  А потому он не пойдёт
  Туда к горам, где стережёт
  Беда охотников несчастных.
   - Как хорошо, что Касполат
  Уж сон вкушает без преград,
  А не по тропкам скал опасных
  Сегодня будет он ходить,
  Стараясь туров подстрелить.
  Замира мягко ей сказала:
   - Тебе бы тоже не мешало
  Сейчас прилечь и отдохнуть
  От тягот всех ночи́ зловещей,
  Зачем-то вдруг с собой принесшей
  В постель твою видений жуть.
  Пойдём домой, и ты спокойно
  Поспишь, избавившись совсем
  От скорбных дум своих меж тем.
  Пошли не мешкая. Довольно
  На горы мрачные глазеть,
  Не то недолго заболеть -
  Ведь по утрам в селе прохладно;
  Глянь, зябнут даже петухи.
  Старушка с помощью снохи
  Вернулась в дом к себе обратно
  Да там к постели добрала́сь
  И, покряхтев чуть, улеглась,
  Припав затылком на подушку.
  Лишь сон глубокий одолел
  Свекровь - несчастную старушку,
  Замира, бледная как мел,
  Ушла домой без промедленья.
  Храп Касполата ей сказал,
  Что после тягостного бденья
  Он в сети прочные попал
  Дневного сна и, без сомненья,
  Супруг из этого плененья
  Не скоро вырвется, а ей
  Задать хотелось поскорей
  Ему вопрос здесь, на который
  Ответ желала получить.
  Направив к мужу взор свой острый,
  Она решила не будить
  Его немедленно, сейчас же,
  А терпеливо ждать, когда же
  Он сам очнётся ото сна.
  Замира села у окна,
  Недалеко от Касполата,
  И занялась своим шитьём.
  Меж тем без отдыха, бегом
  Часы летели без возврата
  В утробу вечности, и вот
  Достигло солнце середины
  Небесной тверди без забот.
  Однако, как малыш невинный,
  Спать Касполат всё продолжал,
  Но лишь Замира уронила
  Вдруг на́ пол ножницы, он хрипло
  Гуймана имя прокричал
  Во сне, и в тот же миг нежданно,
  Дверь распахнув, влетел незвано
  В жилище буйный ветер гор,
  Неся с собою листья клёна,
  И этот весь осенний сор
  Он так швырнул ожесточённо
  В лицо поверженного сном,
  Что против воли тот проснулся.
  Увидев листья, муж молчком
  Их с ложа сгрёб и ухмыльнулся.
  Ох, не понравилась жене
  Та Касполатова ухмылка.
  Поднявшись вмиг, Замира пылко
  Рекла ему: - Скажи-ка мне,
  Ты почему сейчас так криво
  Вдруг усмехнулся? Отвечай!
  Ей Касполат сказал лениво:
   - Я улыбнулся невзначай.
   - Ты от меня скрываешь что-то.
  Скажи, во имя небосвода,
  Какую тайну ты хранишь
  В своей груди с таким стараньем?
  Ну, отвечай! Чего молчишь?
  Замире с явным нежеланьем
  В ответ промолвил Касполат:
   - В груди моей не скрыта тайна.
   - А почему во сне подряд
  Два раза ты позвал Гуймана?
  Вздохнув, он мягко произнёс:
   - Тебе не нужно волноваться,
  Ты ждёшь ребёнка, и всерьёз
  Сейчас не стоит огорчаться
  Из-за каких-то сонных слов
  И всяких прочих пустяков.
  Я сирота, ты это знаешь,
  Не дал сестёр и братьев Бог,
  И коль дитя вдруг потеряешь
  Из-за совсем пустых тревог,
  Тогда несчастней всех в селенье,
  Бесспорно, буду только я.
  Ты пожалей чуть-чуть меня
  И усмири своё волненье.
  Но эти мужнины слова
  Не разбудили состраданья
  В душе жены. Она, едва
  Тая своё негодованье,
  Немедля молвила ему:
   - Твои уловки ни к чему.
  Открой скорее, Бога ради,
  Мне тайну жгучую свою,
  Не поднимаясь из кровати,
  И прогони печаль мою.
  Знать, Касполата чёрт лукавый
  Сбил с толку в этот самый миг,
  Раз он не смог найти управы
  На свой же собственный язык,
  И не спеша, спокойно, внятно
  Вести рассказ Замире стал:
   - Когда тебя я увидал
  На свадьбе, будь она неладна,
  То я покой свой потерял
  С того мгновенья безвозвратно.
  Запал мне в сердце образ твой,
  И от огня любви жестокой
  К тебе - девице черноокой,
  Я, словно проклятый судьбой,
  Страдал все дни, как от недуга,
  Возненавидев тут же друга
  Сильней, чем смертного врага:
  Ведь ты хозяйкой очага
  К нему пришла самозабвенно.
  Любой огонь когда-нибудь
  Погаснуть должен непременно,
  Но тот, что жёг мне больно грудь,
  Не гас совсем, как око чёрта.
  И вот тогда решил я твёрдо
  Убрать с дороги без затей
  Мне ненавистного Гуймана,
  Чтоб стала ты женой моей.
  В тот день при помощи обмана
  Сумел его я заманить
  На край отвесного обрыва,
  И, проявив большую прыть,
  Столкнул Гуймана вниз ретиво.
  Он, умирая, простонал,
  Что раз убийцею я стал,
  То уж и сам погибнуть должен
  Нещадной смертью, как и он,
  И род не будет мой продолжен,
  А отомстят мне горный клён
  Да грозный ветер-непоседа.
  Но ведь легко понять, что это
  Одни пустые лишь слова;
  Ты через месяц или два
  Меня обрадуешь рожденьем
  Сыночка славного, и мой
  Он род продлит и утешеньем
  Нам станет в старости с тобой.
  А что мне ветер сделать может?
  Меня он разве в гроб уложит,
  В лицо швыряя злобно мне
  Охапки палых листьев клёна?
  Убийца, лёжа на спине,
  Закрыл глаза, зевая сонно,
  Затем в могильной тишине
  Сказал негромко: - Что-то мне
  Дремо́ту полдень навевает.
  Ну, сон коль небо насылает,
  То, что поделать, я посплю,
  Хоть днём не очень спать люблю.
  Через мгновение злодея
  Сон беспробудный одолел,
  И он тотчас же захрапел,
  Нисколько горла не жалея.
  Замира с каменным лицом
  В оцепенении стояла,
  На мужа спящего взирала
  Недобрым оком, а потом,
  Когда от тяжких дум очнулась,
  Она решительно нагнулась
  И, с пола ножницы подняв,
  Вновь взор на мужа устремила,
  Затем, пред ним неслышно встав
  Рукой недрогнувшей пронзила
  Злодею ножницами грудь.
  И Касполат погиб мгновенно,
  Успев лишь раз ещё всхрапнуть,
  Да на одре́ своём смиренно
  Уже последним сном почил.
  Тут ветер снова в дом ворвался.
  Он листья клёна подхватил
  Немедля с пола и приня́лся
  Их на покойника бросать.
  Закончив тело укрывать
  Ковром из листьев, ветер тут же
  Покинул скорбный дом скорей,
  В ком испустил свой дух злодей,
  И во дворе на старой груше
  Стал выть унывно средь ветвей.
  Надев наряды потемней,
  Замира вновь пошла к свекрови.
  Явившись в дом тоскливый, вдовий,
  Она неспешно внутрь вошла
  И пред старушкою предстала.
  Свекровь по-прежнему лежала
  В кровати, только не спала́,
  А тихо изредка вздыхала.
  Сноху, увидев, изрекла:
   - Мне утром сын приснился снова
  С печальным, траурным лицом,
  Сказав, что здесь, в селе родном,
  Наказан будет днём сурово
  Его убийца - Касполат.
  Хоть на душе сейчас тревожно,
  Но в то поверить невозможно:
  Ведь он Гуйману был как брат.
  Мой сон весь ложен, вероятно;
  Гуйман сам в пропасть соскользнул.
  Замира молвила ей внятно:
   - Тебя твой сон не обманул!
  Старушка вздрогнула внезапно,
  Как будто сильный, страшный гром
  Нежданно грянул за окном
  И напугал её изрядно.
  Направив взор свой на сноху,
  Она чуть слышно прошептала:
   - Но как же Тот, кто наверху,
  Смог допустить, чтоб сын Туала
  Вдруг кровь невинную проли́л
  Гуймана, что его любил
  Сильней, чем брат родного брата,
  Сильней, чем мать родное чадо.
  Мой сын предательски убит
  Коварным другом и лежит
  Во мраке, скованный могилой,
  А друг же, руки чьи в крови,
  Живёт с его женою милой
  В согласье, мире и любви,
  Не опасаясь божьей кары.
  Неужто Бог такой вот старый,
  Что не сподобился узреть
  Злодея мерзкое деянье,
  И мук не будет тот терпеть
  В аду за все мои страданья,
  За сына пролитую кровь.
  Сноха старушку перебила:
   - Тебя несчастье надломило,
  Но всё ж о Боге не злословь.
  Он видит всё, что происходит
  Здесь, на земле у нас, всегда
  И неизменно, без труда
  Злодеев в нужный час находит,
  Которых ждёт уже беда,
  Им от которой не укрыться;
  Рука Всевышнего тверда.
  Спросила старая вдовица:
   - Так почему же до сих пор
  Бог свой суровый приговор
  Не вынес подлому убийце,
  Что мне принёс так много зла?
  Вздохнув, Замира изрекла:
   - О подлеце-кровопроливце
  Не забывал Он ни на миг,
  И час назад сегодня, в полдень,
  Мерзавца гнусного настиг
  Немилосердный гнев Господень.
   - Так всё ж злодей с горы упал?
   - Нет, он в своей постели спал,
  Когда к нему пришла расплата.
   - Но чьей рукою покарал
  Бог негодяя Касполата?
  От чьей руки убийца пал? -
  Старушка с живостью спросила. -
   Нет у Гуймана никого,
   Кто отомстил бы за него.
  Замира тихо проронила:
   - Ты не сумела то учесть,
  Что я свершить могла бы месть.
  Старушка с трепетом взглянула
  Замире в тёмные глаза
  И удивлённо протянула
   - Вот это диво! Небеса
  Твоей рукою покарали
  Туала сына - подлеца,
  Отправив в сумрачные дали
  Его навек. Но без отца,
  Поверь мне, будет очень трудно
  Растить дитя одной тебе,
  Я это знаю по себе.
  Замира молвила ей грустно:
   - Не беспокойся ни о чём
  Сама чуть позже позабочусь
  И о себе, да и о нём.
  Я за тебя сейчас тревожусь,
  Ты, на беду, почти слепа,
  Да и к тому же так слаба,
  Что оставлять здесь без присмотра
  Тебя нельзя уже одну.
  Сноха умолкла. Тишину
  Свекровь нарушила: - Уж скоро
  Всевышний вспомнит обо мне,
  И разве бросит ту Он в горе,
  Что изнывает в западне
  Ужасной старости и хвори.
  Я знаю, Он освободит
  Меня из этого капкана,
  И будет путь мне в рай открыт,
  В ком обрету опять Гуймана.
  Замира, где твоя рука,
  Которой ты свершила мщенье?
  Хочу пожать её слегка
  Я для души успокоенья.
  Прижав ладонь снохи к щеке,
  Была что бледной, как бумага,
  Замолкла вмиг вдова Хатага,
  Забыв о хвори и тоске.
  Едва дыша, она лежала,
  Как труп, недвижно и молчала,
  Но вдруг, вцепившись всей рукой
  В ладонь Замиры, задрожала
  Всем телом вмиг и застонала,
  Затем, поникнув головой,
  Застыла, словно изваянье,
  На ложе горестном своём.
  Час простояв над ней молчком,
  Замира жуткое молчанье
  Смогла нарушить наконец:
   - Тебя, свекровь, настиг конец,
  Который ты всегда просила.
  Без долгих, тяжких, страшных мук
  И без болезненных натуг
  Свой дух на ложе испустила,
  К тому ж под кровлею своей,
  На зависть многим из людей,
  Которых гибель настигает
  Вдали от милых очагов:
  В пути, в лесах, средь ледников.
  Мне зависть тоже грудь пронзает,
  Как острый нож, ведь Смерть меня
  В постели тёплой не застанет,
  Где будет рядышком родня,
  А уж в безлюдном месте глянет
  В лицо мне взглядом ледяным,
  Который станет роковым.
  Свекровь моя, ты пожелала,
  Чтоб я снохой твоею стала,
  Предполагая, что со мной
  Придёт в дом счастье и покой,
  Но обманулась ты, однако.
  Случилось всё наоборот;
  Не принесла с собой я благо,
  Зато причиной всех невзгод
  Я почему-то стать сумела,
  И дом несчастным стал всецело.
  Прощай, свекровь, я ухожу.
  Безотлагательное дело
  Зовёт меня, и я спешу,
  Пока ещё не свечерело,
  Успеть его осуществить.
  Прости, что прах твой я слезами
  Не в состоянье окропить;
  Из сердца, стиснутого льдами,
  Уже не вытечет слеза.
  Склонившись к умершей пониже,
  Сноха закрыла ей глаза,
  Потом покинула жилище.
  Раскрыв ворота, в тот же миг
  Она увидела нежданно
  Толаса в двух шагах. Старик
  Сказал Замире деликатно:
   - Тебя я, дочка, видеть рад,
  Но что-то, видимо, случилось,
  Коль ты сегодня облачилась
  Зачем-то в траурный наряд,
  К тому же настежь растворила
  Ворота эти. Что за зло
  Явилось ныне к нам в село?
  В ответ Замира проронила:
   - Моей рукою покарал
  Творец убийцу и прибрал
  Затем свекровь мою больную.
  Толас сказал: - Старушку жаль.
  Ты словно мать свою родную
  Её любила, и печаль
  Надолго в грудь твою всели́тся,
  Но небольшая та беда.
  Гораздо хуже то, когда
  К тебе во снах твой муж-убийца
  Являться станет каждый раз.
  Замира молвила: - Толас,
  Мне никогда он не приснится,
  Я позабочусь уж о том.
  Ты ж, умоляю, нечестивца
  Зарой, как падаль, за селом -
  Он недостоин погребенья
  На чистом кладбище селенья,
  Где люди праведные спят,
  И пусть уж траурный обряд
  Свершён не будет по злодею
  Людьми, живущими в селе.
  Толас , надеяться я смею
  На то, что ты предашь земле
  Свекровь-старушку благочинно
  Вблизи могильного холма
  Её единственного сына,
  И пусть ей светом станет тьма.
  Ну, а меня же с нею рядом
  Вели сельчанам схоронить.
  Пронзив Замиру странным взглядом,
  Толас сумел ей проронить:
   - О мертвецах, ты как просила,
  Я позабочусь, а тебе,
  Что на сносях, хвала судьбе,
  Зачем нужна сейчас могила?
  Сказала женщина в ответ:
   - Коль рассуждать открыто, здраво,
  То я - виновница всех бед
  И не имею больше права
  Не свете этом пребывать.
  Старик сказал ей: - Неужели
  Найдётся кто-то, чтоб признать
  Тебя повинной в этом деле?
  Во всём виновен Касполат,
  И за ужасное деянье
  Он попадёт навечно в ад,
  Чтоб там испытывать страданья.
  Зла на тебя не держит Бог,
  К его божественному гневу
  Ты непричастна. Скоро срок
  Уж твоему наступит чреву,
  И явишь к радости села
  Богатыря, по воле Бога.
  В ответ, задумавшись немного,
  Замира глухо изрекла:
   - Нельзя от дерева гнилого
  Ждать изумительных плодов.
  Я на твоё надеюсь слово,
  Что похоронишь мертвецов,
  Как я о том тебя просила.
  Ну, а теперь, Толас, прощай.
  Старик вослед шепнул ей сипло:
   - Да попадёшь ты в светлый рай!
  Он знал, что зря и безуспешно
  Отговорить её уже
  От намеренья, что гре́шно
  Для всех людей, но то в душе
  Её незыблемо засело,
  Гоня вперёд осатанело.
  Из-под нахмуренных бровей
  Толас угрюмыми глазами
  Глядел, как твёрдыми шагами
  Замира к цели шла своей.
  Меж тем дорога без желанья
  Ложилась по́д ноги её.
  Однако та без колебанья
  Скитанье тяжкое своё,
  Запасшись ангельским терпеньем,
  Не прерывала ни на миг
  И шла упорно напрямик
  К горам, нависшим над селеньем.
  Ходить по тропкам горным вверх
  Вдвойне трудней Замире стало;
  Утроба пуще ей мешала
  Идти; к тому же изо всех
  Своих громадных сил старался
  Холодный ветер не пускать
  Её к горам и принимался
  Зубами льдистыми кусать
  Лицо страдалицы Замиры.
  Порывы буйного задиры
  Мешали путь ей продолжать,
  Однако путница упрямо
  К своей заветной цели прямо
  Старалась всё же дошагать.
  А ветер больше стал сердиться,
  Он выл, он лаял, он стонал,
  Он вверх Замиру не пускал
  И вихрем яростным кружиться
  Вокруг неё не уставал.
  Он тучу чёрную пригнал,
  А та собою вмиг закрыла
  Весь лик осеннего светила, -
  И свет небесный тьмою стал.
  Сердитый ветер снег бросал
  Под ноги женщине со склона,
  Но с каждым шагом неуклонно
  Всё ж приближалась, как могла,
  Замира к месту назначенья,
  Куда она, устав, дошла,
  Презрев всю тяжесть восхожденья.
  Затих суровый ветер гор,
  Захныкав горько за горою.
  Исчезла туча, и простёр
  Вмиг диск светила над землёю
  Свои горячие лучи,
  Как будто все они летели
  С трубы натопленной печи.
  Достигнув требуемой цели,
  Замира бросила свой взгляд
  На бездну, встав на край уступа:
  Вот здесь коварство душегуба
  Примерно года два назад
  Смогло отнять её супруга,
  Что был и славным, и благим,
  И ею сердцем всем любим,
  В отличье от Гуймана "друга",
  Ей за которого пришлось
  Пойти уж замуж поневоле;
  Тогда злодею удалось
  Из-за своей "несчастной" доли
  Растрогать доброго отца,
  Который сказкам подлеца
  Поверил старческой душою.
  И вот теперь из-за лжеца
  Она стоит пред пустотою,
  Как обречённая овца
  Перед волко́м в лесной чащобе.
  Но тут внутри, в её утробе,
  Малыш ворочаться вдруг стал,
  Как будто мать он призывал
  Не совершать худого дела -
  Его ведь крохотное тело
  Хотело жить! Но мать к плоду,
  Что ножкой бил по животу,
  Свой интерес не проявляла.
  Она пред бездною стояла,
  Презрев мирскую суету,
  И глаз с небес не отрывала,
  Знаменья словно ожидала...
  Затем - шагнула в пустоту.
  
   *****
  
  По воле неба, иль случайно,
  Но предсказание Гуймана
  Осуществилось целиком:
  Злодей погиб, не став отцом,
  И род его на нём прервался,
  Чего убийца так боялся.
  
  
  
   12. СЫН БЕДНЯКА И ЖАДНЫЙ АЛДАР
  
  Давным-давно бедняк с женой
  В лачуге трёх детей растили,
  И там под кровлею худой
  Убогость с голодом царили.
  Бедняк всё думал как прогнать
  Нужду, и вот решил отдать
  Он сына старшего Махара
  К алдару злому в батраки.
  С глазами полными тоски,
  Пришёл бедняк во двор алдара,
  И с сыном там пред ним предстал.
  В ответ на просьбу, тот сказал:
   - Ну, коль сынок твой не тщедушен,
  Возьму его. Пастух мне нужен,
  И будет он пасти мой скот.
  Кормить его я сытно буду
  Да про одежду не забуду,
  А как один минует год,
  То, знай, получит он награду.
  Я всех отдам ему овец,
  Которых здесь через ограду
  Сам перебросит твой юнец.
  Бедняк охотно согласился
  На этот сносный уговор.
  Оставив сына, тут же двор
  Покинул он, и удалился
  Обратно в свой убогий дом.
  А сын ходить стал за скотом.
  Злой богатей одел мальчонку
  В совсем худую одежонку,
  А есть давал лишь небольшой
  Кусок чурека чёрствый с луком.
  Махар от пищи скудной той
  Исчах, как мучимый недугом.
  Меж тем год минул, и алдар
  Решил с мальчишкой рассчитаться,
  Но обессиленный Махар,
  Когда пришлось за дело браться,
  Лишь двух овец через забор
  Смог перебросить еле-еле,
  И стал их гнать в отцовский двор,
  Играя грустно на свирели.
  А тут под видом старика
  Ему навстречу по дороге
  Неспешно шёл святой Георгий.
  Взглянув на "стадо" паренька,
  Сказал негромко он Махару:
   - Пусть множит Бог твою отару!
   - Спасибо, - молвил старцу тот.
   - Гони обратно эту пару
  Да ворочайся с ней к алдару
  И в пастухи ещё на год
  Взять попроси его усердно.
  Тебя, как прежде, богатей
  Кормить все время будет скверно;
  Ты ж молоко овечье пей
  От всех украдкой сколько можешь,
  И через год окрепнешь так,
  Что двадцать пять баранов сможешь
  Пригнать домой, где ждёт очаг.
  Исполнил мальчик волю старца,
  Вновь став алдарским пастухом,
  И взялся он тайком питаться
  Овечьим жирным молоком.
  Махар окреп, в плечах раздался,
  А в вечность год когда убрался,
  Пришёл награду он забрать,
  И перебросил двадцать пять
  Больших овец через ограду,
  Чем вызвал сильную досаду
  Владельца множества отар.
  Под жизнерадостные трели
  Своей пастушеской свирели
  Погнал овец домой Махар,
  Но, бросив взгляд свой на дорогу,
  Он старца снова увидал,
  Который юноше сказал:
   - Пускай приходит на подмогу
  К тебе всегда благой Творец,
  Ведя дорогами везенья
  Тебя всю жизнь без утомленья,
  А я ж совет даю: овец
  Ты на базар без сожаленья
  Гони, и там их всех продай.
  Две трети денег ты отдай
  Отцу, а сам без промедленья
  Опять к алдару поспеши,
  И год ему вновь послужи,
  Но только пищу богатея
  Не ешь, а складывай все дни
  На видном месте и храни,
  А сам же хлеб, что повкуснее
  Ты покупай и ешь тайком
  Его с овечьим молоком.
  Когда алдара взор вонзится
  На холм нетронутой еды,
  Он тут же очень удивится
  Такому чуду ну, а ты
  Скажи ему, что научиться
  Без всякой пиши обходиться
  Нетрудно, если захотеть;
  Ведь стоит только потерпеть
  Прожить неделю лишь без пищи,
  То всякий будет навсегда
  Избавлен доброй волей свыше
  От притязаний живота
  И станет жить легко и долго.
  Старик нежданно замолчал,
  Затем, взглянув на парня строго,
  
   - Ну, если всё ты по́нял, парень,
  Тогда не стой здесь, точно камень,
  А поспеши-ка на базар
  И делай всё, как я поведал.
  Сообразительный Махар
  Всё по совету старца сделал:
  Продал овец, зашёл в свой дом,
  Семью без денег не оставил,
  К алдару вмиг стопы́ направил,
  Вновь став трудиться пастухом.
  Чурек и лук алдара злого
  Он в кучу складывал одну.
  Когда еды скопилось много,
  То эту странную копну
  Алдара око вдруг узрело.
  Лицо жадюги помрачнело,
  И он спросил у пастуха:
   - Зачем не ешь? Еда плоха?
  Не стал батрак тянуть с ответом:
   - Нет, неплоха еда совсем,
   И дело вовсе здесь не в этом:
   Я ничего давно не ем.
  Лишь услыхал слова он эти,
  То громко с завистью изрёк:
   - Коль жить бы я без пищи мог,
   Богаче всех бы стал на свете!
  Пастух промолвил без затей:
   - Ты без еды всего семь дней
   Сумей привыкнуть и не кисни,
   Потом привыкнешь к этой жизни.
  Есть перестал жадюга злой
  И совершенно обессилел,
  Когда настал тот день седьмой.
  Он света белого не взвидел,
  Вмиг став весь бледным, словно мел,
  А на восьмой - вдруг онемел,
  И мог лишь только чуть рукою
  Ещё немного шевелить.
  Пришлось Махару сообщить
  Родне алдара, что с душою
  Проститься может богатей.
  Алдара родичи явились
  К одру больного поскорей,
  И все невольно убедились,
  Что их не зря позвал батрак:
  Алдара ждал могильный мрак.
  На зов родни пришёл священник,
  Спросив алдара при родне:
   - Сейчас сказать ты можешь мне,
   Кто всех твоих богатств наследник?
  Тот, испуская с хрипом дух,
  Хотел сказать, что свёл в могилу
  Его лукавый, злой пастух,
  И, вмиг собрав в кулак всю силу,
  Рукой на парня указал.
  Тут всё имущество алдара
  При всех священник записал
  На пастуха овец Махара.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   13. СЛОВАРЬ
  
  
  
  
  АВСУРГ - сказочный конь, не знающий усталости.
  АЛДАР - владетель, богач, князь.
  АФСАТИ - Бог охоты и благородных диких животных - оленей, туров, коз и др.
  БАРАСТЫР - владыка загробного мира.
  БЕШМЕТ - полукафтан, застёгивающийся на шее и на груди петельками из круглой тонкой тесьмы. Поверх бешмета надевают черкеску.
  БУРДЮК - мешок из шкуры животного для хранения вина и др. жидкостей.
  ВАЛУН - большой округлый камень.
  ЗАЛЯГ-ЗМЕЙ - огромное безногое чудовище.
  КАЛАН - коварный чародей.
  КАРАФ - корыстолюбивый.
  КРЫМСКОЕ РУЖЬЁ - кремнёвое оружие, пользовавшееся в старину большой популярностью.
  КУРДАЛАГОН - в осетинской мифологии покровитель кузнечного дела, небожитель.
  ОТАРА - овечье стадо.
  ПАКУНЗА - гигантское чудовище женского пола с двумя крыльями, на которых носится над морем и сушей в поисках добычи.
  САРАН - энергичный, ловкий, предприимчивый.
  ТОЛППАР - богатырь.
  ТУР - горный козёл.
  ТУТЫР - Бог, властелин и пастух волков. Без воли Тутыра ни один волк не смеет тронуть животное. Желая наказать кого-либо из людей, Тутыр посылает волков уничтожить его скот. Чтобы сохранить своих домашних животных, осетины задабривали Тутыра, устраивая в его честь пиры.
  УАИГ - в осетинских сказках глуповатое существо необыкновенной физической силы, враг людей, одноглазый великан.
  УАРИ - сокол, мужское имя.
  УАЦИЛЛА - Бог грозы, покровитель урожая.
  ФАЛВАРА - Бог мелкого рогатого скота.
  ХАРАМ - вредный.
  ХИН - хитрый.
  ХУРДЖИН - перемётная сума.
  ЦАРГАС - орёл.
  ЧЕРКЕСКА - узкий длинный кафтан без ворота. На груди к ней с обеих сторон пришиты гнёзда для газырей. Черкеска обхватывается узким поясом с особыми металлическими, большей частью серебряными пряжками. На поясе спереди висит кинжал.
  ЧУРЕК - хлеб из ячменной или кукурузной муки.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   СОДЕРЖАНИЕ
  
  
  
  1. Чудесный пояс.
  2. Небесное зеркало.
  3. Птичник и царь.
  4. Сын бедняка и богач.
  5. Младший брат.
  6. Чёрный орёл.
  7. Младший сын Уари.
  8. Два охотника.
  9. Человеческая жизнь.
  10. Алдар и охотник.
  11. Ветер возмездия.
  12. Сын бедняка и жадный алдар
  13. Словарь
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"