Утро мягкими шагами наступало на мир. Первые розовые мазки окрасили небо, и город стал медленно просыпаться. Вот заскрипели колеса какой-то случайной повозки; по каменной мостовой застучали каблучки женщины, спешащей на службу, торговцы готовились открыть свои лавки, городовой, позевывая, медленно шел вдоль еще спящих домов. И тут как гром среди ясного неба по еще сонной улице промчалась коляска; на сиденье сидел невысокий, пожилой мужичек, с седой бородкой; он испуганно вжался в спинку, судорожно сжав в руках маленький женский саквояж; на месте же возницы седела женщины в ярко-красном дорожном платье; ее черные волосы беспомощно трепетались на ветру, а на пухлых румяных губах застала легкая торжествующая и счастливая улыбка. Мужик, случайно оказавшийся на ее пути, испуганно вскрикнул, но успел отскочить в сторону.
- Барыня, Мария Федоровна, давайте поедим медленнее. Прошу вас, - сквозь встречный ветер прокричал несчастный мужичек, волею судьбы ставший пассажиром такой лихой возницы.
- Не шуми, Матвей! Все в порядке! Я просто рада вернуться домой! - счастливо прокричала в ответ женщина, подгоняя лошадей.
Матвей еще больше сжался и даже зажмурился, отчего его маленькой пухлое лицо сделалось очень несчастным.
Коляска проехала еще две улицы, завернула за угол и остановилась у большого высокого дома. Мария Федоровна легко спрыгнула с козел и взяла у слуги свой саквояж.
- Давай Матвей, перестань дрожать. Вставай и распорядись, чтобы распаковали вещи.
- Матушка, Мария Федоровна, как же так можно. Ведь чуть не убились!
Слуга кое-как выбрался из коляски.
- Матвей, перестань причитать. Ведь ничего не случилось. И перестань дрожать! Мы дома, Матвей! Мы наконец-то дома!
Женщина крепко обняла слугу и запечатлела ласковый, но звонкий поцелуй на пышной, кучерявой бакенбарде слуги, отчего тот резко подобрел; потом быстро и легко вбежала по лесенке и вдруг остановилась. Ее глаза наполнились слезами; рука с нежность прикоснулась к дереву двери и она прошептала:
- Наконец я дома. Я все-таки дома...
И опять торжествующе улыбнувшись, с легким придыханием открыла двери.
Да, да это та самая княгиня Мария Федоровна Курская. Практически все свое детство и юность она привила здесь, в этом доме. Зайдя в дом Мария не глядя кинула свой саквояж на пол, улыбнулась еще шире и, словно девчонка, подпрыгивая бросилась осматривать дом.
Дом! Как много в этом слове чувство. Вот эти стены, пол, высокий потолок, вот стол, за которым часто сидел папенька, вот любимое кресло матери, которое отец запрещал куда либо переставлять и даже садиться в него, а вот картины, фотокарточки, книги, так любимые отцом, вот гостиная с голубыми обоями и стулья, маленький столик на вычурных ножках, вот столовая с большим дубовым столом, монументом стоящий в длинной, светлой комнате, а окна, какие же они большие, какие же они знакомые... Здесь все пахнет домом! Быстро-быстро взбежав по широкой лестнице, Мари бросилась по коридору и остановилась у своей комнате. Дверь от резкого толчка с глухим ударом стукнулась об стенку.
Знакомые вещи, куклы, занавески, обои, кровать под балдахином, маленькие книжки французских любовных романов, картина, написанная каким-то художником в Италии и изображающая маленькую темненькую девочку в розовом платье с большим обилием кружев, бантом и оборочек. Задорно смеясь, Мария кружилось словно в танце по своей комнате, как будто не замечая ни слоя пыли на всех вещах, ни белой ткани, закрывающей мебель, ни того, что все родные вещи уже успело состариться.
Она была дома. Она была счастлива.
Служанка, напуганная криками и топотом, заглянула в комнату и тут же сама улыбнулась. Госпожа была чудачкой, но до того доброй и живой, что слуги не считали нужным обращать на ее чудачества. И смотря на нее, женщина только качала головой. Ей казалось, что в комнате не тридцатилетняя дама, а шестнадцатилетняя девочка. Глаза Марии Федоровны блестели, казалось, каким-то странным помешательством, ноги сами кружили ее, а рот изогнулся веселой, детской улыбкой.
- Барыня, вы вернулись! Как мы рады!
Мария остановилась, внимательно посмотрела на служанку, а потом с плачем бросилась ее обнимать и целовать.
- Марфа, Марфушка! Как же я рада! Дом, родной дом!
Тут в коридоре появился дворецкий, как всегда невозмутимый, он проговорил.
- Мария Федоровна, как мы рады, что вы вернулись.
- Василий! Это ты? Как же я соскучилась по всем!
И бросила обнимать и его. Дворецкий не смог долго держать свое лицо строгим и даже прослезился. По очереди Мария обнимала и целовала всех слуг, которых она знала с рождения, да и они ее тоже. Она плакала и смеялась, как ребенок, бегала по дому, срывая все белые полотна; и только ближе к полудню успокоилась и присела в кресло, но еще долго ее большие, темные глаза блестели и светились абсолютным счастьем и изредка губы сами собой шептали:
- Дома. Я дома.
...Дом это то место где тебя ждут, где ты радуешься таким обычным вещам - мебели, стенам, запаху, даже слугам. Дом - это твоя крепость и твоя жизнь, поэтому здесь не должно быть одиноко...