Факовский Дмитрий Александрович : другие произведения.

13 тараканов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 3.06*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сборник рассказов. Некоторые из них являются классикой постмодерна. Советую ЧУВСТВА и СОЛНЦЕ

  
  

Дмитрий ФакOFFский

  
  
  
  
  
  

13 тараканов

От автора.

   Данная книга не является: пропагандой физического и психического насилия, сексуальных извращений, жестокости, фашизма и прочих проявлений расовой нетерпимости.
   Если во время прочтения этой книги, у вас возникла мысль о цели его написания, считайте, что он написан для того, чтобы вы, прочтя его, смогли оглянуться и увидеть этот мир таким, какой он есть.
   Все события, которые имеют место в данной книге - плод фантазии автора.
   Все возможные аналогии - лишь совпадение.
   Этой книгой вы ни к чему не призываетесь и автор не навязывает вам свою точку зрения.
   С уважением, ваш Д.Факовский
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Как зыбок человек! Имел он очертанья -

Их не заметили. Ушел - забыл их.

Его присутствие - едва заметный штрих.

Его отсутствие - пространство мирозданья.

(Ф.И. Тютчев)

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СОДЕРЖАНИЕ.

      -- Суперкексы.
      -- Черное и белое.
      -- Beautiful, блядь, day.
      -- Додман.
      -- Один день из жизни супермена.
      -- Солнце.
      -- Любовь.
      -- Девочки.
   9.Несколько невнятных дней в Париже и один день в Амстердаме.
   10. Чувства.
   11. Уничтожить Дмитрия Факовского.
   12. День Алкаша.
   13. Расстрел.
  
  
  

СУПЕРКЕКСЫ.

   Дима подошел к своему старенькому компу с 233-м процессором и нажал на кнопку OFF. Экран в последний раз безжизненно моргнул и окончательно погас. Дима взял со стола чашку с остатками холодного кофе и в два глотка допил его. Ему нравился именно холодный кофе. Иногда, он пил кофе с молоком, но, это уже было немного не то.
   Взяв со стола последний роман В. Сорокина, Дима уже лег на диван головой к окну, чтобы свет лучше попадал на страницы, и был готов погрузиться в его чтение, когда с кухни его позвала мама.
  -- Дима, вынеси, пожалуйста, мусор.
  -- Сейчас, мам.
   Дима, нехотя поднялся с дивана и положил томик В. Сорокина на свой рабочий стол. Он подошел к шкафу и достал из него футболку с надписью WHO THE FUCK IS PRADA? (Дима долго терялся в догадках, как переводится эта фраза, в конченом итоге, для себя перевел ее как КТО ВЫЕБАЛ ПРАДУ?) и старые, порванные джинсы LEVIS 630 голубого цвета. Натянув все это на свое растолстевшее в последнее время тело, Дима вышел из комнаты и пошел на кухню, где его мама жарила котлеты. Аромат котлет уже разошелся по всей квартире. Мама стояла возле плиты в красном фартуке и готовила. Дима открыл дверцу холодильника и достал из него пачку питьевого йогурта. Взяв с тарелки еще горячую котлету, Дима стал есть ее, пачкая пальцы горячим жиром, запивая йогуртом.
  -- Ты вынесешь мусор?
  -- Сейчас, дай доем.
   Дима дожевал котлету и допил йогурт. Пустую пачку он бросил в черный целлофановый пакет для мусора. Подошел к умывальнику и вымыл руки.
  -- Мам, я пойду немного пройдусь.
  -- Ладно, только мусор вынеси. Ты есть не хочешь?
  -- Неа, я же поел только что.
   Дима, прихватив пакет с мусором, отправился в прихожую. Надев коричневые кеды ГРИНДЕРС, он открыл дверь и вышел в залитое летним солнцем парадное. В парадном воняло мочой и жареной картошкой.
   Дима не любил ездить лифтом, который, к тому же, очень часто застревал, поэтому побежал вниз по лестнице. Открыв с ноги деревянные двери, он выскочил на улицу и преодолел двадцать метров отделяющие его от мусорного бака. Мусорный бак, как всегда, был забит доверху. Часть мусора валялась вокруг него. Слава богу, бомжи действовали оперативно, растягивая каждый день себе часть мусорной кучи. Так бы гора отходов вокруг облупленного железного мусорного ящика была бы гораздо больше.
   Был месяц июль. Жарило со страшной силой. Термометр на солнце, иногда, даже зашкаливал за отметку +50. Сейчас, было около 35 градусов жары в тени. Вокруг мусорного бака летал рой мух, привлеченных свежими, гниющими на солнце отходами. Дима, стараясь не дышать зловонными испарениями, швырнул пакет с мусором возле бака, развернулся и пошел в сторону парка, который находился возле его дома.
   Дима неделю назад сдал последний университетский экзамен и сейчас маялся хуйней. За прошедшую неделю каникул они пару раз собирались с друзьями попить пива. Все же остальное время он проводил дома, тупо втыкая в монитор своего компа. Душа требовала чего-то особенного. В данный момент, хотелось простого пива. Дима полез в задний карман джинсов и достал необходимую купюру. В парке, который находился все в ста метрах от его дома, заблаговременно поставили тележку, в которой охлаждались пиво, вода и лежало мороженное. Дима подошел к тележке и протянул молоденькой темноволосой продавщице две гривны.
  -- Мне Оболонь Светлое, пожалуйста.
   Продавщица улыбнулась и достала из холодильника бутылку холодного пива. Вслед за пивом она протянула сдачу - тридцать копеек. Дима взял три монетки по десять копеек и засунул их в карман. Потом взял бутылку пива и пошел в сторону ближайшей лавочки.
   В парке лавочки находились полукругом. Все лавочек было шесть штук. На одной из них сидела молодая мама с коляской. Еще на одной расположились два рабочих, которые уже вторую неделю чинили в их дворе какую-то трубу. Они принесли из ближайшего гастронома два стаканчика с водкой - по 150 на каждого, пол-литровую бутылку лимонада Оболонь Спорт и один чебурек. Ребята с аппетитом обедали. Остальные четыре лавочки были свободны. Дима сел на соседнюю с рабочими. Открыл пиво о железный мусорный бачок, который стоял рядом и с удовольствием сделал первый глоток. Божественный напиток приятно растекся по телу, охлаждая его. Дима блаженно закрыл глаза и откинул голову на спинку лавочки. Поднес бутылку к губам, проник верхней губой в отверстие и сделал еще один большой глоток, осушив бутылку почти на половину. Дима посидел еще минут десять, прислушиваясь к пению какой-то неизвестной ему птицы. Допив пиво, он швырнул бутылку в кусты и встал. Тело приятно обволокло истомой и потянуло на сон. Дима не спеша, пошел в сторону своего дома. Колокола Андреевского монастыря, который находился через дорогу, вверх по холму, оповестили о том, что уже три часа дня. Самое время вздремнуть.
   Открыв своим ключом дверь, Дима оказался в приятном своей прохладой коридоре.
  -- Дима, тебе Вадим звонил минут пять назад, просил перезвонить, - крикнула с кухни мама.
  -- Спасибо, мам.
   Дима пошел в свою комнату, снимаю на ходу мокрую от испарины футболку. Взяв со стола радиотелефон, Дима нашел в меню телефонной книги номер Вадима и набрал его.
  -- Привет, Вадим? Ты звонил мне.
  -- Привет! Где тебя носило?
  -- Да вот вышел пивка хлебнуть, тут волком завыть можно. Хоть бы позвал куда повисеть.
  -- А я для чего звоню...
  -- О, уже другой базар, чё там намечается?
  -- Тут Саня пробил тачку, думали сегодня поехать оторваться.
  -- В смысле?
  -- В смысле телок снять.
  -- Телок? На окружной что ли?
  -- Да, а где еще?
  -- А я думал, что у тебя есть подружка.
  -- Такая же сука, как и твоя. Ты помнишь, когда твоя давала тебе в последний раз.
  -- Помню, но говорить стыдно. А кто еще кроме Сани и нас будет?
  -- Два дебила.
  -- А, понял. Так что с меня надо?
  -- Никуя, бери денег на пиво. Я заеду к тебе вечерком, часов в семь, ок?
  -- Заметано.
  -- Ну, иди поспи, а то голос у тебя вялый, нам сегодня всю ночь работать, у-ха-ха.
  -- Ок, спасибо, что позвонил. Жду вечером.
  -- Пока!
   Короткие гудки.
   Дима снял джинсы и кинул их в угол. Оставшись в одних трусах, он включил на мобиле будильник на 18-00, лег на диван, подложил под голову подушку и уснул.
   Дима проснулся ровно за две минуты до того, как на мобильном телефоне должен был сработать будильник. Это уже был не первый раз, когда он просыпался за несколько минут до сигнала, чувствую его приближение на уровне подсознания, наверное. Солнце скрылось за белыми летними облаками и жара немного спала. Дима нехотя поднялся со своего дивана, подошел к столу и выключил будильник на своем C-45.
   Дима пошел в ванную комнату, включил холодную воду и засунул голову под кран. Напор холодной воды приятно освежал и приводил в чувства после длительного дневного сна. Выключив воду, Дима насухо вытер волосы махровым полотенцем и причесал рукой непослушную прядь волос. Выйдя их ванной комнаты, он направился на кухню, где нашел записку, оставленную его матерью: КОТЛЕТЫ НА ПЛИТЕ. Я УШЛА В МАГАЗИН. МАМА.
   Дима скомкал листик бумаги, на котором была написана записка и бросил в мусорное ведро. Дима подошел к электрочайнику и поставил кипятиться воду. Тем временем, пока нагревалась вода, он отрезал себе кусок белого хлеба и намазал его сверху сливочным маслом. На масло он положил чуть теплую котлету. Выключатель чайника щелкнул, оповещая о том, что вода закипела. Дима приготовил себе чай с молоком и сахаром и стал с аппетитом его пить, поедая бутерброд с котлетой.
   Закончив трапезу, Дима подошел к мойке и тщательно вымыл чашку. Часы показывали 18-35.
   Дима пошел в свой комнату, одел тишотку и джинсы. В карман он спрятал пачку гандонов DUREX.
   Когда часы показывали 18-58 Дима услышал гудок машины. Он выглянул в окно и увидел фургон фирмы OPEL с тонированными стеклами, фургон принадлежал отцу его друга Вадика, но, пользуясь добротой своего предка, Вадик частенько брал тачку для собственных нужд.
   Дима помахал в окно рукой, Вадик ему ответил.
   Положив в карман несколько мятых купюр, Дима вышел из квартиры и запер дверь на два замка.
   Двери фургона бесшумно отъехали в сторону, и Дима залез в машину. Сидящий за рулем Вадик повернулся и протянул руку.
  -- Привет, кекс. Готов к дрючке?
  -- Гыгыгы, - весело заржали пацаны.
   Сзади сидели Саня - высокий, взбитый парень двадцати с копейками лет. На нем простые джинсы и черная футболка 4YOU, на ногах, не смотря не летнюю жару, тяжелые Доктор Мартинс. Кроме Сани в фургоне сидят братья Костя и Ростик, которых за глаза называют "два дебила". Они близнецы. Оба среднего роста, худые, с желтыми как солома волосами. Типичные селюки. Дима обменивается с ними рукопожатиями.
   Машина мягко трогается.
   Всю дорогу пацаны говорят о футболе и том, кто, сколько и когда выпил.
   Перед тем, как ехать на окружную дорогу, было решено заехать подкрепиться. Машина останавливается возле бара "Три лошади" возле станции метро Шулявка. Вадим поставил машину сразу возле центрального хода и чупы зашли в помещение бара. Бар был довольно небольшое - по три стола под правой и под левой стеной. Перпендикулярно столам находилась барная стойка. Барчик этот был класса так С, если не D. Основная публика, которая тут собиралась, состояла из местных хронов, студентов и обычной шпаны. Эту способствовали и цены: пиво по 25 центов за бокал и водка по 15 центов за 50 грамм. Пацаны сели за ближний к бару столик. За столиком напротив сидел калека с костылями и каким-то синяком. Они о чем-то тихо говорили. Больше посетителей в баре не было.
   В воздухе стоял резкий запах подгоревшего супа, хлорки и дешевых сигарет.
   Стены бара были обклеены грязными цвета горчицы обоями. Кафельный пол был пропитан грязью. Столик, за который сели суперкексы был покрыт зеленой, как сопли клеенкой, порезанной в некоторых местах, испачканной кетчупом и супом.
   К столику подошла не первой свежести телка лет тридцати и положила две обтертые книжки меню.
  -- Будем что-то жрать?
  -- Нахуй надо. Давай возьмем по пиву и картошечки жареной.
  -- Ага, по пиву и картошки.
  -- Ок.
  -- Вы можете принять заказ, - крикнул Вадик, обращаясь к официантке.
  -- Да, я вас слушай.
  -- Пять бокалов пива и пять порций жаренной картошки.
  -- Вадь, у меня сигареты кончились.
  -- У вас есть Bond красный?
  -- Да, 2-50.
  -- Нормально. И пачку сигарет, пожалуйста.
   Пиво принесли через две минуты разлитое в пластиковые стаканы. Пиво было теплым и разбавленным.
  -- Пацаны, надо бы еще поддать.
  -- Костик, возьми денег, сбегай, тут рядом с метро есть гастроном, купи бутылку водки литровую.
  -- Какую именно?
  -- Возьми SV, простую самую. Вот, тут двадцать гривен. На сдачу купи еще сигарет.
  -- Ладно.
   Костик встал и вышел из бара.
   Принесли пять порций жареной картошки. Вадик сразу же расплатился. Чупы начали с аппетитов есть.
   Калека повернулся в сторону их столика.
  -- Парни, у вас не будет сигаретки, для инвалида?
  -- Пошел нахуй, гнида.
  -- Вы чё, пацаны, вообще оборзели? Вы хоть знаете, с кем разговариваете.
  -- Иди нахуй, старый, - Дима отхлебнул пива и отправил в рот новую порцию жареной картошки.
  -- Ах ты, щенок!
   Калека схватил свои костыли и сделал попытку подняться.
  -- Генка, ну не надо, что ты, в самом деле.
   Алкаш стал хватать своего контуженого друга за руку.
  -- Да я им! Да я этим! Я им покажу! У меня деньги есть! Поняли, вы, уроды малолетние! Я вас щас достану!
  -- Бля, мужик, да ты заебуеш уже!
   Калека решительно схватил костыли и стал медленно двигаться в сторону их столика.
   Саня молча поднялся и двинулся на встречу. Калека, держась одной рукой за костыль, второй попытался попасть по Саньку, тот увернулся от удара и ловка выбил ногой костыль из рук калеки. Контуженый с грохотом рухнул на свой стол, переворачивая его.
  -- Генка, ну что же ты...
   Алкаш стал поднимать своего кричащего что-то друга под руки.
  -- Пошли отсюда, Генка.
  -- Я вас покажу, суки! Я воевал! Я ветеран.
   В ответ ему раздалось довольное ржание.
   Калека сбивается на плач:
  -- Я воевал, блядь, молокососы. Леха, блядь, я же воевал!
  -- Пошли, Генка, пошли.
   Алкаш и калека Генка уходят из бара. Алкаш поддерживает калеку под локоть.
  -- Что тут такое? Кто же это все убирать будет? - запричитала выскочившая из-за барной стойки официантка.
  -- Отдыхай, тетя.
  -- Ой, мальчики, ой мороки с вами.
   Официантка, взяв половую тряпку и ведро стала наводить порядок.
   Пацаны допили свое пиво, и вышли из бара. Официантка бурчала себе под нос ругательства и собирала с полу осколки посуды.
   Возле фургона уже стоял Костик с литровой бутылкой SV- Пшеничная.
  -- Пацаны, а мое пиво?
  -- Забудь о нем, дружище, я его выпил, - весело подмигнул Саня.
   Все рассмеялись.
   Пацаны залезли в фургон. Дима взял из рук Костика бутылку водки и уверенным движением открыл ее.
  -- Кто хочет, парни?
  -- Пей первым.
   Дима поднес горлышко бутылки к губам и отхлебнул. Водка приятно обожгла ротовую полость и теплом потекла по пищеводу. Дима зажмурился и блаженно откинул голову назад.
   Бутылка пошла по кругу. Каждый успел приложиться по три раза, когда Дима, последним глотком допил остатки водки и засунул, пустую бутылку под свое сидение.
  -- Ну, че пацаны, мы типа готовы?
  -- Ага.
  -- Ну, тогда двинулись.
   Кварцевые часы в машине показывали ровно 22 часа. Солнце уже скрылось за горизонтом, и сумерки опустились на землю. Фургон выехал на окружную дорогу и начал медленно ехать вдоль обочины.
  -- Пацаны, тактика как всегда, - предупредил Вадик.
  -- Без базаров.
   Спустя минуту Вадик сказал:
  -- А вот и наша ласточка.
   Фургон выхватил светом фар худенькую фигурку девочки, которая стояла возле обочины в двухстах метрах.
  -- Теперь тихо, парни.
   Фургон медленно подкатил к девочке. Пацаны затихли и пригнулись. Вадим открыл окно.
   Перед ним стояла белокурая девочка-подросток в сандалиях на высокой платформе, черной кожаной юбке и футболке. Девочка мило улыбнулась и подошла поближе к машине.
  -- Привет, солнышко, как на счет того, чтобы прокатиться?
  -- А ты один? - совсем еще детский, подростковый голосок, девочке лет четырнадцать, не больше.
  -- Да, а что, у тебя есть подружки.
  -- Нет зая. Ты чтобы хотел?
  -- Классический секс.
  -- Только с резинкой.
  -- Какие вопросы!
  -- Десять баксов.
  -- Многовато что-то.
  -- Время сейчас такое.
  -- Ладно, влезай давай на переднее сидение.
  -- А куда поедем, в смысле, где будем?
  -- Да прямо тут, в фургоне, только отъедем недалеко.
   Девочка влезла на соседнее рядом с водительским место.
  -- Ну, поехали, крошка, - Костик схватил девочку за волосы.
  -- Какого хуя? - заорала чикса.
  -- Закрой хлебало, а то выверну шею. Будешь вести себя хорошо, скоро отпустим, еще и на чупы тебе дадим, - Костик больно сжал ее шею.
   Фургон набрал скорость, направляясь к пустырю неподалеку. Въехав на огороженную с трех сторон серыми бетонными стенами территорию, машина резко затормозила. Тело девочки дернулось вперед, и голова ее смачно врезалась в панель машины.
  -- Бля, моя голова, - простонала девочка.
   Вадик резко дернул ее за волосы, отрывая голову от панели.
  -- Вы посмотрите, что эта сука сделала, - заорал он, показывая на темное пятно крови, которое осталось на том месте, где было соприкосновение головы шлюшки с машиной.
  -- А ну вылезай, сука.
   Вадик открыл дверь машины и ногой вытолкнул девочку. Ее тело с глухим звуком упала на гравий.
   Пацаны стояли и смотрели на шлюху, которая тщетно пыталась подняться.
  -- Ну, помогите же девушке, джентльмены, - приказал Вадик.
   Ростик схватил девочку за волосы и резким движением поднял на ноги. Она лишь слабо матюгнулась. Вторым движением он бросил ее обмякшее тело на кучу старых мешков, которые лежали в нескольких метрах от машины. Ростик со всей дури въехал ей ногой под дых. Девочка хрюкнула и отключилась.
  -- Фу как грубо, - улыбнулся Вадик.
  -- Ну, кто первый? - спросил Ростик, показывая пальцев на девочку.
  -- Давай я, - вперед вышел Костик и двинулся в сторону тела, на ходу расстегивая ремень.
   Костик поставил девочку раком и одним резким движением сорвал с нее кожаную юбку. Достав нож, он перерезал резинку трусов и кинул кусок материи в темноту. На девочки осталась лишь футболка цвета хаки и светлые босоножки на высокой платформе. Светлые волосы ее клочьями свисали над старыми мешками. Костик натянул на свой член резинку.
  -- Какая молоденькая, а уже шлюшка. Не сильно разъебаная еще, пацаны, - Костик резко всадил ей член по самые яйца, - какая она внутри тепленькая, ум-ууу.
   Костик закрыл глаза и начал с удовольствием жарить шлюшку.
   По очереди к шлюшке подошли Саня, Ростик и Вадим. Последним остался Дима.
   Дима подошел к шлюхе, которая находилась без сознания, и провел рукой по ее гладковыбритой пизде. На руке осталась отвратительного вида пенка из спермы его друзей, выделений шлюхи и ее мочи.
  -- Да ну ее нахуй, не хочу я эту пизду ебать.
  -- Ты че, брезгуеш типа. Ты же знаешь правила. Законы друзей. Ты должен подчиняться этим законам.
   Дима тяжело вздохнул, нащупал в кармане пачку резинок. Достал одну и еле натянул на вялый член. Вид пенки не способствовал эрекции. Поставив обмякшее тело девочки раком о с размаха зашел в ее резъебаную дырку. Сделав пару поступательных движений, Дима почувствовал, что его член окончательно обмяк. С противным чмокающим звуком он вынул его из пизды шлюхи и повернулся к пацанам.
  -- Я того, кончил.
  -- Гы-гы-гы, ну ты, бля, половой гигант!
   Дима спрятал член в джинсы и застегнул ремень. Пацаны стояли полукругом над телом шлюхи и курили сигареты.
  -- Ну что, по второму разу? - спросил Вадик.
  -- Ага, давай, - ответил Костик.
   Вадик подошел к телу шлюхи и стал снова расстегивать ремень, когда, непонятный звук заставил его остановиться. Звук исходил от ее тела, будто изнутри.
   Остальные пацаны, видимо, услышав этот звук, уставились на тело девушки. Звук был похож на то, будто их шлюшка страдала пищевым расстройством.
   Неожиданно, тело девушки повалилось на спину, и пацаны увидели, как живот ее стал вибрировать, что-то рвалось наружу, местами кожа лопалась, обнажая в свете луны розовые куски мяса и внутренностей. Кровь тоненькими струйками начала сочиться из рваных ран. Потом, одна из ран в центре живота начала расходиться все шире, выдав резкий фонтан крови и пучок розовых кишок. Тело девочки дернулось, из носа и ушей потекла кровь, изо рта вырвался мощный фонтан желтой слизи. Когда рваное отверстие на голом животе достигло в диаметре около десяти сантиметров, пацаны увидели, что внутри его что-то шевелится, лезет наружу. Сначала появился кусок ткани, похожий на голову молодого поросенка, потом наружу стало вылазить тело - розовое и покрытое слизью. Вместо рук у тела были еще не сформировавшиеся отростки, которые дергались словно рыбьи плавники.
   Через несколько секунд зародыш возрастом пять недель, извиваясь словно червь, выбрался из утробы своей бывшей матери и пополз, прочь в кусты, ловко орудуя отростками, которые в будущем должны были трансформироваться в конечности. Зародыш скрылся в кустах и еще несколько минут было слышно по шелесту листьев и хрусту веток, как он удаляется. Потом все стихло.
   Дима достал из пачки новую сигарету и закурил.
  -- А я не знал, что она беременна.
  -- Да, куда катиться этот мир, в четырнадцать лет залететь.
  -- Неужели ее не учили, что партнер должен быть в резинке? - удивленно поднял брови Саня, потирая переносицу.
  -- Наверное, нет, - угрюмо сказал Вадим и пошел заводить машину.

ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ.

   Стас натянул узкую футболку с изображением Эминем и внимательно посмотрел на себя в большое зеркало, которое висело в прихожей. На него внимательно смотрел парень восемнадцати лет с глубокими синими глазами и крашенными желтыми волосами. Широкие штаны с множеством карманов, красная бейсболка фирмы Найк и тишотка с изображением кумира. Все при нем. Стас подмигнул своему отражению, и оно ему ответило. Стас достал из одного из многочисленных карманов cd-рекордер, включил альбом THE EMINEM SHOW и одел на уши модные большие наушники фирмы SONY.
  -- Мама, я гулять, - крикнул Стас, слыша свой голос где-то вдалеке, сквозь звуки речитатива.
  -- Хорошо, ты обедать придешь?
   Голос матери не смог прорваться сквозь музыку. Стас выбежал на улицу. Лето в Днепропетровске, как и во всей Украине, было жарким. На небе не было ни одной жиденькой тучки, ни одного пушистого облачка. Солнце монотонно палило. Стас жил в новом районе. Тут не думали о том, чтобы садить растительность, тут строили дома. Друг на друге. Такое себе гетто.
   Стас двинулся по асфальтированной дорожке вдоль тоненьких полосок жидкой выгоревшей травы на запад, в цент города, где каждый день собирались представители городской хип-хоп культуры.
   По будням, парни и девушки в возрасте до восемнадцати лет собирались возле памятника Ленину приблизительно после 17 часов. По выходным они тусовались там круглосуточно. Но это было в пору учебы, сейчас были летние каникулы и, не смотря на то, что был понедельник и солнце стояло в зените, Стас спешил к месту встречи, зная наверняка, что его там ждут его друзья и подруги. Особенно девочка по имени Маша.
   Маше было всего пятнадцать лет, и она вошла в ИХ тусовку только этой зимой. Сразу же, наверное, это была судьба, она познакомилась со Стасом. Это произошло в первый же день. Стас был одним из лидеров ИХ тусовки, одним из сторожил. Стас не мог не заметить эту невысокую, худенькую темноволосую девочку с божественными зелеными глазами, которые словно стрелы пронизывали его.
   Этим же вечером они гуляли по чудесной зимней набережной Днепра держась за руки. Потом, Стас проводил Машу домой. Они долго еще целовались под ЕЕ парадным, прячась от возможных взглядов ЕЕ родителей.
   Потом, они начали встречаться. Они виделись почти каждый день, он звонил ей каждый вечер и они часами говорили на интересующие их темы: кто с кем гуляет, последние новинки хип-хоп музыки, фильм 8 МИЛЯ. Иногда, они ходили на концерты местных и приезжих хип-хоп групп.
   Их объединил хип-хоп. Он связал их сердца. Они оба жили согласно принципу КТО НЕ СЛУШАЕТ ХИП-ХОП, ТОТ ЛОХ. На вопрос, почему им нравится этот стиль, с позволения сказать, музыки, они отвечали: нам нравиться ритм, глубокие тексты, эти тексты про нас, про таких как мы.
   Во время их встреч, они некоторое время проводили со своими друзьями, а потом, попрощавшись, отправлялись в Макдональдс или другое культовое среди подростков заведение. Они пили фруктовые шейки, ели картофель фри и целовались. О, какими сладкими были ее губы, как грели сердце долгими ночами ее поцелуи.
   Так они встречались оставшиеся дни зимы и всю весну.
   Потом пришло лето. Стас сдавал экзамены и заканчивал первый курс юридического университета города Днепропетровск. Маша сдавала переводные экзамены в десятый класс. Они были счастливы, одним словом.
   Единственное, чем был недоволен Стас, так это отсутствием допуска к ЕЕ телу. Но, он не терял надежды. Наоборот, дело сдвинулось с мертвой точки. Неделю назад они в очередной раз обсуждали ЭТУ тему. Стас и Маша решили поехать уже в эту субботу на дачу к Стасу и сделать ЭТО. Понятно, что у Стаса в связи с этим было приподнятое настроение.
   Стас вышел на проспект, в конце которого находился пункт его назначения. Не спеша, поблескивая на солнце черными модными очками, Стас двигался вдоль сменивших новостройки пятиэтажных коробок хрущевок.
   Мимо, по проезжей части, проезжали автомобили. Вот, весело звеня, проехал трамвай.
   Проходя возле одного из двориков, Стас вдруг почувствовал что-то неладное, что-то тошнотворное, вонючее, он почувствовал страх. Солнце вдруг стало светить слабее закрытое тенью. Стас, испугано повернулся в ту сторону, где, как он думал, должно было находиться существо-обладатель тени, и увидел черного человека в темных очках а-ля семидесятые и темной одежде. Черные джинсы Levis, черная футболка без рукавов, черные Доктор Мартинс и черные кожаные перчатки с обрезанными пальцами. Он стоял среди старых поломанных ящиков из-под овощей, куч старых покрытых гноем газет и аккуратных кучек собачьего дерьма. Большой, страшный, черный человек из кошмаров.
  -- Иди сюда, парень.
   Голос человека в черном звучал спокойно, тихо и сухо. Голос был властный, ему хотелось повиноваться. Темные круги очков гипнотизировали, притягивали к себе. Отрезали малейший путь к отступлению.
   CD-рекордер упал на асфальт с глухим звуком и разлетелся на шесть неодинаковых кусков. Диск Эминем покатился и, наткнувшись на пожелтевшую кирпичную стену замер.
   В глазах Стаса промелькнул огонек страха загнанного в ловушку животного.
   Человек в черном не говорил никаких угроз, не делал никаких движений, которые могли бы напугать парня. Его голос был уверенным и сильным.
  -- Куда ты идешь? - спросил человек в черном.
   Стас проглотил сладкую от ужаса слюну. Во рту был сладкий вкус жевательных конфет.
  -- Я иду к своим друзьям, - прошептал он, слыша свой голос глухо вдалеке.
   Как будто и не его голос, такой тихий, испуганный, как у школьника, который нассал в уголке живой природы и сейчас стоит перед учительницей биологии Марией Ивановной, ощущая всем своим нутром глубокое чувство вины и страха.
   Стас чувствовал непонятную вину. Его лицо предательски покрывалось красными пятнами.
   Было еще одно чувство. Приятно и непонятное в данный момент.
   Чувство приятной тяжести внизу живота, чувство, которое было так похоже на эрекцию. Он почувствовал, как маленький теплый ручеек потек по его ногам.
   Человек в черном посмотрел ему прямо в глаза. Потом, взгляд его стал спускаться все ниже и ниже, остановившись на темном пятне, которое расползалось по светлым штанам Стаса.
   Стас находился в странном состоянии. Он был удивлен, он не ожидал такого от себя, как и того, что соленые слезы начнут вырываться с его глаз и обжигать своими каплями кожу.
  -- Пошли со мной. - сказал человек в черном, взяв Стаса за руку.
   Стас не стал сопротивляться. Не прораняя ни единого звука он, как провинившийся ребенок, поплелся за человеком в черном.
   Он углублялись в переулок, который, с каждым шагов, все плотнее окутывал их зловонием и сырой темнотой. Тяжелый ботинки человека в черном глухо отражались эхом в каждой щели кирпичной стены.
   Они шли идильно держась за руки. Как отец и сын.
   Резко, они остановились. Перед ними была такая же кирпичная, как и у домов, стена. Потресканная от времени и покрытая спорами грибов-паразитов.
  -- Положи руки на стену и расставь ноги на ширине плеч, - тихо приказал человек в черном.
  -- Как в ментовке, - промелькнуло у Стаса в голове.
   Он повиновался, ощущая кожей ладоней неприятную сырость стены.
  -- А сейчас, закрой глаза и молись, если ты умеешь молиться. И ни одного звука, иначе будет хуже, - приказал человек в черном.
   Последнее замечание было лишним. Во рту у Стаса все отвратительно слиплось сладким сиропом ужаса. Он не мог говорить, не то, что шептал. Холодный липкий ужас наполнил каждую его спору, парализовав тело и мозг.
   Стас почувствовал, как крепкие руки человека в черном снимают его обоссаные штаны вместе с почерневшим от страха нижним бельем. Потом было чувство прикосновения чего-то горячего к его бедрам, проникновения в его тело в самую глубину. Все глубже и глубже, принося боль и успокоение. В голове крутилась какая-то молитва, отбиваясь эхом от поступательных движений. А потом мозг покрывается паутиной времени и все перестает вокруг существовать.
   Стас стоит возле высокой глухой стены в грязном переулке в центре родного города. Его пальцы автоматически, уже изодравшись до крови, ковыряют желтые кирпичи; штаны, испачканные грязью, своими и чужими выделениями лежат в ногах. Человек в черном уже давно ушел. А Стас все стоит. Отрешенно и с чувством пустоты внутри.
   Пройдет еще некоторое время, и он наденет штаны, не обращая внимание на их мерзкую липкость и неуверенно двинется прочь. Он будет идти по улицам своего города смотря невидящими глазами прямо перед собой.
   Стас не будет ничего замечать вокруг себя. Ни праздника жизни, ни Маши, которая бежит по другой стороне улице, отрезанная от него потоком машин и машет ему рукой.
   Стас еще ничего не понял из того, что с ним произошло, но, для себя он принял важное решение: Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДУ СЛУШАТЬ ХИП-ХОП!
  

BEAUTIFUL, БLЯДЬ, DAY.

   6.15 a.m.
   Николая Александровича ЧикOFFского разбудил протяжный собачий вой, который доносился из-за плотно прикрытой двери спальни. Николай Александрович тяжело открыл свинцовые веки и посмотрел на часы. Была середина июля и солнце уже почти два часа, как встало из-за горизонта и заводских стен, и нещадно палило все живое и заасфальтированное.
   Луч солнца упал на бледный лоб ЧикOFFского. Николай Александрович почувствовал его и поморщился. Он плохо переносил яркий солнечный свет. Во рту все пересохло, и Николай Александрович с трудом пошевелил прилипшим к ротовой полости языком.
   "Тупое животное", - подумал он и, нехотя, откинув легкую простыню, прикрывающую его тело, прикрытое лишь семейными трусами, поднялся с кровати.
   Осторожно ступая босыми ногами на потрескавшийся места паркет, Николай Александрович подошел к белой деревянной двери и рывком открыл ее.
   Его собака, тигровой окраски французский бульдог, по кличке Фунтик стоял под дверью и преданно смотрел своему хозяину в глаза.
   Собака часто будила ЧикOFFского так рано, если хотела сделать пи-пи или ка-ка. Разозленный внезапным подъемом, Николай Александрович зло пнул собаку голой ногой в районе задницы. Фунтик обиженно побежал прочь на свое кресло.
   Николай Александрович сходил на кухню и выпил стакан купленной вчера mochi. Прохладная жидкость отмочила засохшую ротовую полость, и Николай Александрович с удовольствием почувствовал свой язык.
   ЧикOFFский вернулся в спальную комнату, плотно закрыл дверь и снов лег в кровать.
   Заснул он сразу же.
   Спал Николай Александрович ЧикOFFский ровно два часа и четырнадцать минут.
   8.32 a.m.
   Телефон пронзительно зазвонил. Бурча, Николай Александрович отбросил простыню и пошел в гостиную, где находилась телефонная трубка.
  -- Алло, - еле выговорил ЧикOFFский, во рту за два часа все успело пересохнуть и язык опять плохо его слушался.
  -- Квартира ЧикOFFский, - приятный, тихий голос человека лет пятидесяти.
  -- Да.
  -- Владимир Николаевич ЧикOFFский умер.
  -- Да? - Николай Александрович устало вздохнул и подумал о том, что, все же, надежд на то, что его сын выживет, не было.
  -- В шесть тридцать утра. Мне очень жаль.
   После короткой паузы.
  -- Мне надо приехать? - спросил Николай Александрович, прерывая ее.
  -- Да. Вы его отец.
  -- Да.
  -- Извините, но я должен спросить.
  -- Да, я вас слушаю.
  -- Как вы предпочитаете, стандартно или ...
  -- Стандартно, - Николай Александрович не дал закончить собеседнику фразу.
  -- Тогда буду ждать вас сегодня в час дня, вас устроит?
  -- Да, конечно, спасибо.
   Николай Александрович нажал кнопку OFF.
   ЧикOFFский вернулся в спальную комнату, лег в кровать и укрылся с головой простыней. Полежал так минуту, а потом почувствовал, как на глазах его выступают schemchuzini.
   "Я же знал, что будет так, к чему теперь страдать, надо готовиться", - подумал Николай Александрович.
   Его сын, Владимир Николаевич ЧикOFFский, умер от повышенной radosti.
   Николай Александрович полежал еще минуту, потом решительно встал и пошел на кухню.
   Поставил чайник.
   Пошел в ванную комнату:
      -- Вымыл член.
      -- Почистил зубы.
      -- Подмыл сальные железы.
   Николай Александрович вышел из ванной комнаты и пошел на кухню. Тут он достал из хлебницы буханку ржаного хлеба и отрезал себе два кусочка. Потом, открыл холодильник и достал govno ЭСТОНСКОЕ. Открыл банку govna и намазал его толстым слоем на два кусочка ржаного хлеба. Бутерброды положил на белого цвета тарелку.
   Николай Александрович насыпал в свою фарфоровую кружку две чайные ложки muravyov и залил это сверху на три четверти кипятком. Николай Александрович всыпал в кружку две чайные ложки соли и тщательно перемешал. Достал из холодильника поллитровую банку свежей козьей spermi и залил сверху в кружку. Тщательно перемешал чайной ложкой.
   Николай Александрович спиной к окну и стал старательно есть бутерброды с govnom, запивая их chaem из фарфоровой кружки.
   9.02 a.m.
   Николай Александрович встал из-за стола и положил в мойку пустую тарелку и кружку. Включил воду и вымыл посуду.
   Николай Александрович взял телефонную трубку и набрал номер 444-HUY-SOSI.
   После четвертого гудка трубку взял Михаил Антонович Жукинский, лучший друг Николая Александровича ЧикOFFского.
  -- Миша, привет.
  -- Доброе утро, Коля, как там Володя?
  -- Он умер, сегодня позвонили.
   Пауза. Ее нарушает Михаил Антонович Жукинский.
  -- Его нельзя было спасти? - непонятно, спрашивает он или утверждает.
  -- Нельзя, - подтверждает Николай Александрович, - сегодня я заезжаю за НИМ час дня.
  -- Как?
  -- Стандартно.
  -- Хочешь, я поеду с тобой?
  -- Спасибо. Я как раз хотел тебя об этом попросить.
  -- Какие проблемы, старик?
  -- Спасибо, Миша.
  -- До встречи, прямо там, да?
  -- Да, до встречи.
   Николай Александрович нажал кнопку OFF.
   Николай Александрович вернулся в свою спальную комнату и открыл платяной шкаф. Достал из него серые легкие летние брюки и белую тенниску LEVIS. Одевшись, Николай Александрович вышел в прихожую и достал со второй полки шкафчика для обуви черные лакированные туфли. ЧикOFFский налил на ладонь несколько капель одеколона и растер их на своих небритых щеках.
   9.27 a.m.
   Николай Александрович вышел из своей квартиры и запер дверь на два замка.
   ЧикOFFский прошел через небольшое парк, наполненный запахом свежескошенной травы и яблок.
   Николай Александрович заглянул в газетный ларек у купил спортивную газету.
   Потом, Николай Александрович подошел к трамвайной остановке и сел на трамвай номер ZOPA.
   Трамвай был красного цвета. В вагоне, кроме Николая Александровича было еще семь с половиной человек. ЧикOFFский сел возле окна и развернув черные страницы газеты, стал читать обзор матчей пятого тура по pizdobolu.
   Через восемь остановок трамвай въехал в лес.
  -- Кто выходит в лесу, - закричал на весь вагон проводник.
  -- Мы! - ответили три с половиной человека.
   Проводник выбросил за ноги трех с половиной человек через открытое окно в лес. Трамвай не снижал скорости, которая равнялась, пять edricheskim скоростям.
   Через еще две остановки, проводник, по просьбе Николая Александровича, выкинул его в окно.
   Николай Александрович упал лицом в блевотину, выбил себе четыре зуба и отбил почку. Струйка крови потекла изо рта и выпачкала белую тенниску.
  -- Спасибо! - крикнул Николай Александрович, улыбнувшись окровавленным ртом и помахал рукой трамваю.
   10.57 a.m.
   Николай Александрович открыл стеклянную дверь кафе SODOM и вошел. В кафе было много свободных мест, поэтому он сел возле окна.
   Подошла миловидная официантка с шикарными черными усами.
  -- Чего изволите?
  -- У вас есть irlandskiy kal?
  -- Разумеется.
  -- Тогда, мне тарелочку и чашку chaya so spermoy.
  -- Одну минуточку.
   Пока официантка выполняла заказ, Николай Александрович рассматривал в окно двух людей, которые сношались недалеко от входа в кафе.
  -- Вот ваш заказ, - оторвала его официантка от наблюдений.
   Перед ЧикOFFским стояла тарелка дымящегося irlandskogo kala и пластиковый стаканчик chaya so spermoy.
   В кафе играла музыка группы Йу-Ту.
  -- Спасибо.
   Николай Александрович с аппетитом приступил к ланчу.
   Через двадцать восемь минут сорок шесть секунд официантка принесла счет и забрала пустую посуду.
   Николай Александрович заплатил ей 7 kuskov и вышел из кафе.
   12.11 p.m.
   Николай Александрович закрыл стеклянную дверь кафе и двинулся по высаженному fialkami асфальту.
   12.50 p.m.
   Николай Александрович открыл двери сектора-1 морга и вошел внутрь. Сектор-1 морга представлял собой квадратное помещение с стенами с обоями в цветочки. Потолок был выкрашен в розовый цвет. В секторе-2 морга, в который можно было попасть через стальную дверь, хранились трупы. Сектор-1 морга был пуст, не считая сервированного стола и двух стульев. На одном из них сидел Михаил Антонович Жукинский, который поднялся при виде входящего Николая Александровича.
  -- Привет, друг, - Михаил Антонович приветственно ударил Николая Александровича в ebalnik.
   Николай Александрович ответит на приветствие друга.
   ЧикOFFский и Жукинский сели за сервированный стол друг против друга. Стол был сервирован хрусталем, фарфором и серебром. В ведерочке со льдом стояла открытая бутылка французского шапманского.
   12.58 p.m.
   Из сектор-2 морга вышел повар в белом колпаке и поставил на стол соевый соус и хрен. Повар вернулся в сектор-2 морга.
   13.00 p.m.
   Стальная дверь в сектор-2 морга открылась и появился повар в белом колпаке, толкающий перед собой столик на колесиках. На столике стояло серебряное блюдо, на котором лежал жаренный Владимир Николаевич ЧикOFFский, украшенный картошкой фри, зеленью и с моченым яблоком во рту. Вслед за поваром вышел официант в черном строгом костюме. Он подошел к столику и налил ЧикOFFскому и Жукинскому французское шампанское.
   Повар в белом колпаке отрезал по яйцу от Владимира Николаевича ЧикOFFский.
   Николай Александрович поднял бокал шампанского.
  -- За Вову.
  -- За Вову. Светлая ему память.
   Слеза потекла по щеке Николая Александровича.
   - Ну что ты, Коля? - Жукинский отправил в рот кусочек жареного яйца.
  

ДОДМАН.

   Его звать Алексей Петрович Васильчук. Для друзей просто Леха. Простой такой парень. С провинции, поэтому и не успел еще нажраться жизни. Он приехал в столицу из маленького городка N, что на юге страны. Приехал круто менять свою судьбу. Приехал учиться - в провинции с ее комплексами и отсталостью это невозможно. Потом искать роботу и строить жизнь.
   В провинции все это является невозможным. Там ты либо сразу спиваешься, идешь на преступление и попадаешь к ментам, либо это случается через год, после того, как ты окончишь школу. Альтернативы нет, альтернатива - один год.
   Но у него такие грустные глаза. Может это и не грусть, просто они невыразительные, покрытые пеленой печали. Безнадега в них. Смотрят сквозь тебя, пронзают тебя своим холодным блеском.
   Он - додман. Это такой новый слой людей из поколения пепси. Додманы сами выбрали себе этот путь, который стал для них вечной борьбой за жизнь и с жизнью. Они выбрали этот путь, потому что видели в нем единственную альтернативу системе этого поколения. У них своя система.
   Одни смирились с этой системой, стали ее рабами, другие начали бороться и очутились на обочине, а додманы просто ушли от системы в другое измерение, вкололи ширку и улетели на Солнце. Вкалывая ширку, они объявляют свой протест либерально-продвинуто-ебаному обществу, в котором они вынуждены жить.
   Под глазами черные, глубокие как могильные ямы круги. Зубов почти не осталось. Уставшие скрюченные пальцы, исколотые руки.
   Своими действиями, взглядом рыбьих глаз он давит на психику окружающим, но это мало его волнует. Вколов новую дозу, он отправляется в новый полет: яркий и болезненный, ожидаемый и проклинаемый каждую бессонную ночь. Полет длинной в дозу, которая будет длиться все последующие несколько месяцев с остановкой в сырой могильной яме с гранитной плитой, вместо автоматических дверей, с голосом казенного проповедника вместо записи на пленке.
   Леха любит учиться, но дается учеба ему с каждым днем все тяжелее и тяжелее. Тело и мозг как большая рана. Болит всегда, поет, когда есть доза.
   Он учиться для того, чтобы убить время, сублимировать его, отогнать подальше страдания. Но, они снова приходят, и он успокаивает себя ширкой - своей нежной рукой она режет на куски боль, заставляя сходить с ума от наслаждения.
   Леха любит наблюдать за тем, как всходит солнце из-за серых, поросших желтой травой стен заводом, которые видны из его окна.
   Каждое утро он встает и подходит к окну, открывает его и смотрит на красный шар, который согревает его своими лучами. Красное как кровь, оно слепит глаза. Додман не закрывает глаза - это приятная боль, она напоминает про бесконечность. Эта боль символ того, что ты выиграл еще одну маленькую битву - прожил еще один день. Но, новая битва впереди. Одерживая победу в каждой маленькой битве, Леха чувствует, как проигрывает войну, ее печальный финал приближается с каждым восходом мясистого кровавого шара.
   Еще, Леха любит рисовать картинки. Почти никому они не понятны. На рисунках разные фигуры, которые что-то символизируют, разные уродцы. Когда его спрашиваешь о том, кто это, он говорит, что это - люди. Такими он их видит.
   А сейчас, солнце садиться. Леха стоит перед открытым окном своей маленькой комнаты и осторожно вдыхая горячий июльский воздух.
   Сейчас, смотря на кровавые пятна заката на стенах заводов, он мечтает о том, чтобы снова встретить восход солнца.
  

ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ СУПЕРМЕНА.

   Проснуться в семь часов утра от первых лучей солнца, которые пробиваются через занавески красного цвета.
   Еще минут десять лежать и пытаться раскрыть заспанные глаза, одновременно пытаясь смыть слюной, сухость во рту, которая образовалась вследствие чрезмерного употребления дешевого пива в пластиковых бутылках накануне и привкус блевотины.
   Встать холодными ногами на холодный пол и почувствовать слабое головокружение и неслабую слабость во всем теле.
   Сделать полтора шага к рабочему столу и залпом осушить стакан минеральной воды, благоразумно приготовленный с вечера.
   Почувствовать кайф от того, что сухость во рту временно проходит.
   Почувствовать слабую, ноющую боль в животе.
   Вспомнить о том, что твой знакомый стос въехал тебе по пьяни в живот.
   Потрогать живот и скорчиться от боли.
   Выйти в одних семейных трусах и рваной майке серого цвета из спальни и идти к холодильнику.
   Долго рыться в холодильнике в надежде найти апельсин, чтобы убить этот ужасный привкус блевотины.
   Не найти апельсин.
   Выругаться тихо себе под нос.
   Зайти в туалет и обнаружить, что он зверски испачкан вашей блевотиной.
   Тихо ругаясь, устало мыть туалет половой тряпкой в течение следующих шести минут.
   Выйти из туалета.
   Зайти в ванную комнату и тщательно вымыть руки, стараясь при этом не смотреть в настенное зеркало, чтобы не видеть свое опухшее лицо.
   Почистить зубы, чувствую отвратительный вкус зубной пасты Колгэйд.
   Подмыть свои подмышки и использовать дезодорант.
   Тщательно вымыть член с мылом Duru.
   Пойти на кухню и поставить электрочайник в режим ON.
   Ждать пока чайник будет закипать, чтобы потом автоматически выключиться.
   Включить музыкальный центр.
   Поймать волну 100 FM.
   Слушать группу Depeche Mode на Gala Radio.
   Вернуться на кухню и приготовить себе чай.
   Кинуть в чай две ложки сахара и кусочек лимона.
   Взять из вазочки два печенья с прослойкой шоколада.
   Взяв чай и печенье вернуться в гостиную.
   Сесть на диван.
   Пить чай с печеньем и слушать группу Виа Гра на Gala Radio.
   Отнести на кухню грязную чашку и вымыть ее.
   Вернуться в спальню, наскоро застелить постель и переодеться: снять семейный трусы и рваную серую майку, вместо них надеть другие семейные трусы, футболку Tom Tailor и удобные джинсы Levis.
   Взять мелочь и сходить в ближайший газетный киоск за свежей спортивной газетой.
   Прочесть свежую спортивную газету сидя в туалете.
   Узнать результаты 28-го тура по футболу во второй лиги, национального первенства по футболу.
   Положить газету рядом с толчком, подтереться и выйти из туалета.
   Посмотреть на настенные часы.
   Увидеть, что еще только девять часов и впереди целый.
   Подумать о том, что делать целый день.
   Вспомнить о том, что все знакомые стосы сегодня уехали к Лехе на дачу, а ты дурак отказался, потому что...куй его знает почему, потому что ты дурак просто.
   Постояв несколько минут, сходить все же в гастроном и купить себе две бутылки пива Оболонь Премиум.
   Вернуться домой, и залезть в сеть.
   Бесцельно посидеть в чате, разговаривая ни о чем со знакомыми кексами.
   Выйти из сети.
   Включить в музыкальный центр диск Земфира (избранное).
   Пойти приготовить себе чашку кофе.
   Взять чашку кофе и бутылку пива и вернуться к компу.
   Отставить кофе в сторону для того, чтобы он стал холодным.
   Сосать прямо из бутылки пиво и перелистывать весь тот бред, который ты, именуя его литературой, написал за последние две недели.
   Услышать песню Земфиры Webgirl и взгрустнуть о своем.
   Допить бутылку пиво.
   Начать излагать внезапно появившуюся идею на винт.
   Через десять минут закрыть файл Mocrosoft Word с парой страниц нового шедевра. Вот он.
   Встрл! Мзг и чсть чрпнй крбк рзлттс в рзн стрн!
   -Ск! Т тг хтл?! Плч!!!
   Слдщ тр встрл пршлсь в бздхнн тл, чтвртй лшь рзбрсл п тртр кск глв.
   -Вс! - скзл Кй, тбрсл пстлт пшл в тд, гд н щ н бл, гд ждл г нв прклчн гд щ плнм плн ткх мрзй, ктр н тльк чт тпрвл к пртцм...
   А вдь К бл всг 22 гд. Этт вскй млдй члвк, с тмн рсм влсм, крпкм тлтчнм тлм, мднй дждй нкк н вдвл сб з бзжлстнг бйц. Рбшк LCst бржн пркрвл н тл "Клтв!" вбт в блст срдц, кчствннй стц скрвл грмн бцпс.
   Бтнк Clrks мнтнн шгл п щ нвсхшм сфльт. Кй прмтвл брвк тльк чт слчвшгс нцднт, н тльк чт бл члвк, тргвц, ктрй лжл нскльк плтк в днм з злчнх рйнв грд. См тргвц бл вхдцм з Пкстн, , п мнн мнгх, тбрл рбч мст "крннх" жтлй, ктрrrrrrrrr всь тльк знмлсь тм, чт бспрбдн пл стрвл прфмнс н стдн нфлд рн, пртв стль ннвстнх м фнтв Лврпл, ктр твчл м взмнсть.
   вдь дннг бйств бл дрг прчн: Кй, бдч ншй 16 лт, лшлс свг дрг. н щ трйк г дрзй пмшлл млкй кржй днжд ршл грбть лрк, прндлжщй ж пкйнм пк. Крж н стл тг, чт слчлсь с г дргм, прнь бл жстк збт кльм с мнгчслннм прлмм шбм бл дствлн в мстнй гсптль, гд, н прхд в сзнн, скнчлс н слдщй днь. т бл хмрй, дждлвй днь: блк нзк нвсл нд грдм, н дш бл тжл, тк щщн, чт вт-вт слчтс нчт стршн нппрвм. Дл этх трх прнй слчлсь, пжлй, см стршн в х крткй жзн: кждй птрл чстц тг, кт бл дл нг дргм, лчшм дргм.
   Пршл щ 3 дн, псл пхрн льфрд, рбт бжл с клдбщ в ккй-т пдвл, гд бл ср, дшн с птлк кпл вд. кждг з прнй стл слз н глзх, н н хтл врть в дннй кшмр, п крг пшл бтлк вск, н тпл з н тльк дв. Кгд чрдь дшл д К, н тбрсл бтлк в стрн и сквзь зб вдвл з сб: "М длжн тмстть! н бл днм з нс, м тмстм з нг!" С тм слв н дстл стрй хтнчй нж прзл сб лднь, пртнв нж свм дрзьм, чтб т пвтрл т. вт тр рк бл плжн дн н дн, крвь кпл н пл.
   -Клнмс! тмстть з смрть льфрд бть вмст всгд, кгд нш пмщь бдт нбхдм км-т з нс! - т слв хм тзвлсь в пстм дшнм пдвл, бдт нс х в бдщ, в тмн бдщ дл дтй крн тг грд.
   Тпрь, псл 8 лт с дн бщн, Кй вплнл г. Тпрь н хтл пкнть тт грд встрттьс с дрзьм, врн вплнть свй длг, тк кк брт дврд скнчлс т прдзрвк, к нркт г прстрстл, п слхм, вс т ж пк.
   Кпв блт н рйс Лврпль-Лндн, Кй тпрвлс к сб дмй, тдхнть внвь пдумть нд свршннм м пстпкм. Хт нд чм дмть, н кк стннй "ср" вплнл св бщн, тпрь м нд бл хть н рдн крлй твжнх срв пмчь дрг, ктрм в дннй ммнт бл тк ж тжл, кк м, всм 8 лт нзд.
   Хлднм, псмрнм трм г нг стпл н хлдн лнднск змл. Пзвтркв трдцннм кртфлм с рбй, впв чшк крпкг, н пгнг кф прчтв трнн гзт, Кй нбрл нме Джймс тпрвлс н встрч с дргм дтств нвм прклчнм в тм двн ж сгнвшм нкчмнм мр.
   Встртвшсь с дргм, прн нпрвлсь к пдрг Джймс, тм мжн бл прнчвть нрмльн псть. К тм ж в чсть прзд К бл ршн дть "звннй жн", н ктрм сбрлсь пмм Рчр (4 дрг) двх дрзй щ члвк дсть, срд нх прчк двльн-тк крпкх прнй, прдствлщх рдкльнх фнтв ****, чтр двшк щ пр рбт. Дмшк бл днтжнм, н двльн тнм, к тм ж бл дсттчн клчств, нврн, смг звстнг лчшг в мр, пв Gnnss прст грмн клчств рзнбрзнг вск. Нчь бщл бть вслй.
   Рзлв п првй рбт впл з встрч, псл чг звзлсь рзнбрзнйш рзгвр. Фтбл, пв жнщн - тльк т тм дстйн нстщх мжчн. Двшк, тк ж пддржввш ****, вн н стпл прнм в стрм, кждй рз пдклвл рбт пр дбнй взмжнст. Врм лтл бстр Кй ршл вспмнть, кк н с прнм в нст двл прсртьс прклтм "лврпльцм".
   Вт н, лчшй днь дл кждг фнт, дл кждг члвк кт знт, чт тк нстщй фтбл. Drb Ds - см "слдк" дн в псмрнх бднх чмпнт.
   Встрч нзнчн н 10 тр н днй з стнцй мтр. бщй сбр, тзвн сктм, взд к мст нзнчн, првл, пть тзвн, пть првл, пр пв, взд к мст нзнчн, встрч с ппннтм, мщнй пржк пгн врг - рмнтк, дл нстщх прнй, стль жзн. Н т в Рсс, в нг нмнг п-дргм...
   Взять холодный кофе и выпить его в четыре глотка.
   Почувствовать кайф.
   Услышать, как Земфира поет: ты гений и я тоже гений.
   Запомнить эту фразу как такую, которую можно будет употребить.
   Посидеть за компом еще сорок минут, просматривая фотографии когда-то любимых и чужих тебе людей.
   Почувствовать одновременно чувства: ностальгии, шизофрении и дикой жалости к самому себе несчастному.
   Выключить от греха подальше комп.
   Снова сходить на кухню и сделать себе еще одну чашку кофе: полторы чайные ложки кофе Нескафе (только не в гранулах!), две ложки сахара и двести грамм воды.
   Выпить кофе горячим и скушать банан.
   Почувствовать, как начинает пошаливать сердце.
   Подумать о том, что надо вести более здоровый образ жизни.
   Достать вторую бутылку пива.
   Лежать на диване, смотреть ТиВи без звука, слушать Земфиру и пить пиво прямо из бутылки.
   Выключить музыкальный центр.
   Взять радиотелефон и позвонить своей девушкой.
   Пять минут поговорить со своей девушкой и узнать, что в школе у нее все нормально, что я все придумываю, и нифига она меня бросать не собирается, что сегодня она занята и не сможет со мной встретиться.
   Попрощаться с ней и нажать кнопку OFF.
   Сделать себе еще одну чашечку кофе.
   Почувствовать дикую грусть.
   Пока кофе остывает, пойти подрочить в ванную комнату, сбивая, таким образом, грусть и навязчивую мысль о том, что твоя девушка обычная гадина.
   Кончить через три минуты.
   Вернуться на кухню и выпить свой кофе.
   Позвонить одному знакомому кексу и договориться с ним встретиться в парке возле дома и попить пива.
   Встретиться с кексом в условленном месте и обменяться рукопожатиями.
   Пойти в тот же гастроном, где утром покупал пиво, и купить еще восемь бутылочек пива Оболонь Премиум.
   Сесть на свободную лавочку в парке и пить пиво, говорить о футболе, жаловаться на то, какая твоя девушка сука и смотреть на гуляющих молодых мам с маленькими детьми, мечтая о том, чтобы переспать с такой мамой и воспитывать такого милого ребеночка.
   Снова чувствовать грусть и дикую жалость к себе.
   Чувствовать себя все хреновее.
   Попрощаться с кексом и вернуться домой.
   Разогреть себе тарелку куриного бульона.
   Сделать салат из свежих помидоров и огурцов с оливковым маслом.
   Налить себе сто грамм водки SV.
   Взять фарфоровую тарелку бульона и вазочку с салатом.
   Выпить махом сто грамм водки и заесть бульоном.
   Потом съесть салат.
   Вымыть посуду.
   Подумать и сделать себе еще чашечку кофе.
   Выпить кофе.
   Почувствовать приятную усталость.
   Лечь на диван в гостиной и включить музыкальный канал.
   Сделать минимальный звук.
   Прочитать пару страниц Стогова.
   Повернуться на левый бок и заснуть.
   Крепко спать два часа тридцать восемь минут.
   Проснуться от лая собак во дворе.
   Почувствовать сухость во рту от выпитого пива.
   Сходить на кухню и попить минеральной воды.
   Пойти в туалет и сделать свои дела.
   Включить ТиВи и тупо втыкать Большую Стирку.
   Сходить в гастроном и купить себе две бутылочки пива Оболонь Премиум.
   Сидеть перед ТиВи, пить маленькими глоточками пиво и смотреть стюпид шоу.
   Пойти на балкон и смотреть на красные деревья в лучах садящегося солнца.
   Включить комп и залезть в чат.
   Сидеть в чате два часа и ни о чем разговаривать со знакомыми стосами.
   В 23 часа выключить комп и пойти на кухню.
   Сварить себе пятнадцать пельменей, заправить их сливочным маслом и съесть, запивая сладким чаем с лимоном.
   Выключить везде свет и пойти в спальную комнату.
   Включить ночник и еще минут двадцать почитать Стогова.
   Выключить ночник.
   Повернуться на левый бок.
   Полежать минут десять.
   Уснуть под пение пьяных выпускников из соседней школы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СОЛНЦЕ

   21 июля. День.
   Миша: 22 года, рост 182 см., вес 75 кг., прямые волосы средней длинны платинового цвета, спортивное телосложение, безработный.
   Маша: 20 лет, рост 175 см., вес 57 кг., грудь 3-го размера, натуральная брюнетка, волосы средней длинны, прямые, безработная.
   Миша и Маша сидели, обнявшись на полу. Однокомнатная квартира, принадлежащая Мише, была скудно меблирована: в углу номер один, под окном, лежал итальянский матрац, на котором находились две подушки с белыми наволочками и синяя в цветочек простыня; в углу номер два прямо на покрытом ковролином полу стоял музыкальный центр фирмы SONY вокруг которого хаотично были разбросаны музыкальные диски; напротив окна располагался книжный шкаф, под стеной стоял массивный дубовый стол и два стильных офисных стула. На столе были две газеты, кожура от банана и две чашки, в которых еще недавно был кофе. Рядом со столом стоял большой сейф.
   В пластиковое окно уже четвертый день бесшумно стучал дождь.
   Миша был одет в узкий светло-голубые джинсы и черную футболку с изображением скелета рыбы.
   На Маше были джинсовые шорты и красная футболка.
   Простынь на матраце была смята. Еще тридцать минут назад Миша, и Маша занимались на нем любовью. Миша кончил спустя десять минут, после того, как вошел в Машу. После этого, он откинулся на спину и стал смотреть в потолок. Через две минуты Маша встала и пошла в душ. Еще через две минуты Миша отправился на кухню и приготовил две чашки кофе с сахаром. Когда Маша вышла из душа, они оделись, и сели за стол пить кофе.
  -- Я хочу есть, - сказала Маша.
   Миша встал и пошел на кухню. Открыв холодильник, он нашел в нем только один банан и банку клубничного джема.
  -- Ты что будешь, банан или клубничный джем? - спросил Миша, демонстрируя левой рукой банку джема, а правой банан.
   Подумав две секунды, Маша выбрала банан.
   Миша положил на стол банан и отнес банку клубничного джема в холодильник.
   Маша оторвала черный кончик банана и, аккуратно, сняла с него кожуру. Потом, она разломала мякоть фрукта на две половинки. Одну, она тут же отправила себе в рот.
  -- Хочешь? - с набитым ртом спросила Маша, протягивая Мише половинку банана.
  -- Нет, - покачал головой Миша.
   Маша прожевала то, что было у нее во рту и откусила кусочек от второй половинки. Прожевав, она отправила в рот остаток фрукта. Проглотив последний кусочек, она языком облизала немного испачканные мякотью банана губы и улыбнулось.
  -- Наелась, мышка? - ласково спросил Миша.
  -- Да, котик, блин. - ответила Маша и улыбнулась.
   Пока Маша ела банан, Миша успел выпить пол чашечки кофе. Теперь, они принялись пить кофе вдвоем.
   Допив, они оставили чашки на столе и сели на пол, обнялись и стали смотреть на дождь.
  -- Я боюсь, Миша - прошептала Маша, крепче прижавшись к телу парня.
  -- Не бойся, милая, скоро уже все закончится. Осталось всего несколько часов.
  -- Я знаю, - прошептала Маша и тихонько всхлипнула.
  -- Все будет нормально.
   Миша нежно поцеловал девушку в ухо и обнял левой рукой, прижимая ее тело к своему.
   Капли дождя падали с неба стеной воды. Они бесшумно ударялись о стекло окна, превращаясь в нечеткие своей формой пятна. За окном виднелись кроны каштанов. Деревья раскачивались от сильных порывов ветра и царапали ветвями в стекло.
   В комнате был полумрак. Электрическое освещение было выключено. Свет, проникающий с улицы был тусклый и безжизненный.
   Миша осторожно убрал руку с плеча Маши и подошел к сейфу. Набрав код и повернув ручку вправо, он открыл его массивную дверь. В сейфе лежал обрез охотничьей двустволки, револьвер 45-го калибра, черный кожаный портфель и жестяная банка с буквой R на этикетке, с виду напоминающая консервы.
  -- Последняя, - сказал Миша, доставая банку из сейфа.
  -- Миша, я не могу больше...это, - Маша всхлипнула и показала пальчиком с аккуратным маникюром на банку, которую держал в руках парень.
  -- Маша, не глупи, - лицо Миши стало серьезный и, даже, немного холодным, - ты же знаешь, ты должна.
   Миша сходил на кухню и принес консервный нож и чайную ложечку. Он поставил банку на стол и умел движением открыл ее. В банке находилась масса, напоминающая по виду паштет, сероватого цвета. Запах массы наполнил комнату. Маша поморщилась. Запах отдавал гниением животного.
  -- Миша, может можно...
   Миша оборвал ее.
  -- Осталось совсем немного, мы слишком много сделали, слишком далеко зашли и было бы глупо отступать вот сейчас.
   Он воткнул ложечку в массу R и протянул банку Маше.
   Маша взяла ее дрожащими руками и поставила на пол. Держа правой рукой ложечку она подцепила маленький кусочек, поднесла его ко рту и остановилась.
   Лицо Миши стало менее холодным.
  -- Давай милая, так нужно, - ласково сказал он.
  -- Дай мне чем-то запить.
  -- Сейчас, сейчас.
   Миша торопливо сбегал на кухню и принес кофейную чашку, наполненную кипяченой водой.
  -- Вот, - он протянул чашку.
   Маша взяла чашку с водой свободной рукой, зажмурилась и отправила первую ложку R в рот. Тут же, не глотая, он сделала большой глоток воды и проглотила вместе с ней и массу.
  -- Молодец, ты лучше быстрее ешь, не тяни время, так легче будет, - посоветовал Миша.
   Маша послушалась парня и стала энергично есть массу, запивая ее водой. Миша еще два раза бегал на кухню и заново наполнял чашку. Когда она зачерпнула последнюю ложку со дна банки, лицо ее приобрело зеленый оттенок.
  -- Миша, я щас это, сблевону, - Маша тяжело дышала.
  -- Нет! Давай, быстрее, доедай!
  -- Не могу, бля, не могу.
  -- Давай же! - почти зло крикнул Миша.
   Дрожа уже всем телом, Маша отправила ложку с массой в рот и одним глотком допила остаток воды.
  -- Вот и все! Молодец! - Миша радостно хлопнул ладонями и потер их друг о друга.
  -- Миша, я щас сблевону.
   Миша не успел ответить. Мощный напор густой блевотины вырвался из рта Маша, она упала на четвереньки, чтобы не испачкать себя и стала блевать на пол.
   Миша угрюмо смотрел на эту сцену.
   Выблевав, все до последней капли, Маша устало откинулась на спину. Лицо ее стало бледным.
  -- Пиздец, бля, - тихо прошептала она.
  -- Ну вот, что же ты сделала, - голос Миши был печальным и тихим.
   Миша сходил в туалет и вернулся, неся в руках совок и веник. Собрав блевотину, он достал из сейфа черный кожаный портфель и отправил в него содержимое совка. Закрыв портфель, он поставил его возле сейфа.
   Миша сел возле Маши и взял ее за руку.
  -- Как ты, милая?
  -- Это все так ужасно, почему мы должны это делать, - Маша начала тихонько плакать.
  -- Успокойся, полежи немного, мы скоро уже поедем.
   Миша сходил на кухню и принес две таблетки аспирина и чашку воды.
  -- На выпей, - он протянул Маше воду и таблетки.
   Маша выпила аспирин. Постепенно, ее лицо стало приобретать здоровый розовый оттенок.
  -- Маша, нам уже пора, - сказал Миша, когда девушка уже выглядела вполне здоровой.
  -- Уже? - Маша выглядела взволнованной.
   Миша достал из сейфа обрез и револьвер, который протянул Маше. Девушка взяла оружие.
   Миша и Маша вышли в прихожую, где на вешалке висели два дождевых накидки. Миша помог одеться девушке. Возле входной двери стояли ботинки Миши и кеды Маши. Молодые люди обулись. Миша спрятал под дождевик обрез, в правой руке он держал черный кожаный портфель. Маша спрятала револьвер в правый боковой карман.
   Когда они уже были готовы выйти из квартиры, в двери неожиданно позвонили.
   Маша бросила испуганный взгляд на Мишу, тот приложил указательный палец к губам, призывая соблюдать тишину.
   Миша заглянул в глазок. На лестничной площадке стоял человек в черной куртке и черных очках.
  -- Кто? - спросил Миша.
  -- Вам телеграмма, - последовал ответ из-за двери.
  -- Как всегда, - одними губами прошептал Миша Маше.
  -- На раз-два?
  -- Да.
   Миша отошел на три шага назад, достал из-под дождевика двустволку и положил ее на плече, направив ствол на дверь. Маша подошла к двери и медленно повернув ключ, положила ладонь на дверную ручку.
  -- Раз-два, - прошептал Миша.
   Маша резко опустила дверную ручку вниз и рванула дверь на себя. Дверь резко открылась. На секунду, перед Мишей мелькнул силуэт человека в черной куртке и черных очках. Прогремел выстрел.
   Миша сделал несколько шагов вперед и посмотрел на труп. Верхняя половина черепной коробки был начисто снесена, мозги медленно стекали по стене напротив. Черная куртка трупа была перепачкана кровью. Осторожно, чтобы не испачкаться, Миша расстегнул куртку мертвого и достал из-под нее автомат УЗИ.
  -- Пошли, быстро сказал Миша, - схватив одной рукой черный кожаный портфель, а другой руку Маши.
   Миша побежал первый, держа в вытянутой руке обрез. Следом бежала Маша, сжимая револьвер.
   Проскочив два этажа, молодые люди услышали, как хлопнула дверь парадного. Кто-то бежал им навстречу. Их разделяло всего два этажа. В пролете мелькнул силуэт в черной куртке.
  -- Ложись, - заорал Миша.
   Маша упала на грязный пол. Через секунду прогремел выстрел и пуля, пролетев в том месте, где еще недавно была голова девушки глухо вошла в стену. Человек в черной куртке и черных очках выскочил из-за угла. Миша выстрелил. Пуля с хрустом вошла в плече человека в черном и отбросила его на метр. Человек ударился о стену. В руках он сжимал револьвер. Не дожидаясь, пока он поднимет оружие, Миша нанес прикладом обреза прицельный удар в голову. Черепная коробка хрустнула. С глухим стоном, человек в черном опустился на заплеванный пол и затих.
  -- Побежали! - крикнул Миша.
   Маша вскочила и они, преодолев оставшиеся этажи выскочили на улицу под стену дождя.
   Рядом с их красной девяткой стояла черный опель с огромной буквой R на капоте.
  -- Люди Романа? - испуганно спросила Маша.
  -- Да, - почему-то весело ответил Миша и засмеялся, - прыгай быстрее в машину, а то промокнешь.
   Миша бросил обрез и черный кожаный портфель на заднее сидение.
   Уже через минуту красная девятка выехала со двора и поехала по улице Воложской в сторону набережной.
   Миша включил магнитолу и вставил альбом Radiohead "Hail to the thief". Спокойная музыка наполнила салон автомобиля.
   Машина выскочила на набережную. Изредка, мимо проезжали одинокие авто. На причале стояли несколько туристических кораблей. Маша устало смотрела в окно. Миша сосредоточенно вел автомобиль.
   Миновав набережную, они выехали на скоростное шоссе. За окном промелькнула надпись, которая говорила водителям о том, что они проехали черту города. Машина набрала хороший ход и двигалась со скоростью 110 км в час, рассекая сплошную пелену дождя, который наносил отчаянные мощные удары по стеклу и крыше.
   Проехав сорок восьмой километр, Миша свернул влево, пересекая белую линию и сбросил скорость. Машина въехала на узкую, заасфальтированную дорогу, которая углублялась в сосновый лес. Начало понемногу темнеть. Дождь усугублял видимость. Миша включил ближний свет и осторожно поехал вглубь леса.
  -- Игорь будет нас ждать? - спросила Маша.
  -- Конечно, все как мы и договаривались.
  -- А вдруг, ну, вдруг они добрались до него.
  -- Он не светился, прекрати волноваться, все нормально я тебе говорю.
  -- Миш, за нами не было хвоста?
  -- Думаю, что нет, - ответил Миша и, помедлив несколько секунд, добавил, - они считаю, что мы уже мертвы и будут считать так еще, по крайней мере, час-два, так что все нормально.
   Машина уперлась в железные ворота, на которых было написано "База отдыха ЛЕЛЕКА". На воротах висел большой амбарный замок.
   Миша коротко просигналил два раза. Подождал минуту. Ворота не открывались. Миша просигналил еще два раза. В воротах открылась дверь, и появился сторож Петрович, прячущий свое тело от дождя в бушлате. Миша приоткрыл окно. Петрович наклонился. От него понесло перегаром и Миша поморщился.
  -- Вы к кому? - спросил сторож.
  -- Игорь Котов, домик номер сорок шесть.
   Сторож подозрительно посмотрел на Мишу, потом перевел взгляд на Машу, но, все же, пошел открывать ворота.
   Машина въехала в открытые ворота и поехала в глубь базы, проезжая однотипные деревянные дома, которые отличались только номерами, остановившись возле домика номер сорок шесть.
   Миша посигналил. Через пол минуты дверь домика открылась, и на ступеньках появился Игорь, одетый в спортивные штаны, спортивную майку без рукавов и обутый в дешевые вьетнамские кеды.
   Игорь: 23 года, рост 179 см., вес 77 кг короткие волосы ёжиком неопределенного цвета, спортивное телосложение, безработный.
   Игорь приветственно помахал рукой машине, адресуя приветствие Мише.
  -- Пошли, - сказал Миша, обращаясь к Маше.
   Маша молча открыла дверцу и выскочила под дождь. Преодолев несколько метров, отделяющих машину от домика, он вскочила на крыльцо, кивнула в знак приветствия Игорю.
   Миша взял с заднего сидения черный кожаный портфель и обрез, после этого он вышел из машины и так же вскочил на крыльцо.
  -- Привет, - сказал Миша, зажав под мышкой обрез и протягивая для рукопожатия руку Игорю.
   Парни пожали друг другу руки.
  -- Пошли внутрь, - сказал Игорь.
   Молодые люди зашли в домик, и Игорь закрыл дверь за засов.
  -- Ну, рассказываете, как добрались, - спросил он.
  -- Почти без приключений, - улыбнулся Миша, - спрячь это, - Миша передал Игорю черный кожаный портфель.
  -- Что там?
  -- Производство от R, - сухо ответил Миша.
  -- А-а, - протянул Игорь понимая и спрятал черный кожаный портфель в шкаф.
   В комнате, кроме шкафа, были три кровати, деревянный стол и две табуретки. Окна выходили на озеро, которое в данный момент было скрыто дымкой и водой.
   Миша помог снять Маше дождевик и повесил рядом со своим на гвоздик. Оружие на кровать.
  -- Замерзли, наверно? - заботливо спросил Игорь.
  -- Есть немного, - устало улыбнулась Маша.
  -- Сейчас, подождите, согрею вас.
   Игорь побежал в прихожую, которая одновременно служила и кухней, и стал рыться в холодильнике.
   Уже спустя несколько минут на столе стояла бутылка водки "Мягков", тарелка с жареной домашней колбасой, свежие огурцы и помидоры. Игорь еще раз сходил на кухню и принес три граненных стакана.
   Миша открыл бутылку водки и понюхал - не паленка. После этого, он разлил пол бутылки по стаканам.
   Парни сели на табуретки, Маша - прямо на кровать.
  -- Ну, будем, - сказал Миша и поднял свой стакан.
   Его примеру последовали и Маша с Игорем. Не чокаясь, выпили. Миша закусил свежим огурчиков, Маша положила в рот кусочек жаренной домашней колбасы, Игорь закусывать не стал, а только довольно крякнул.
  -- Он тут? - спросил Миша, пережевывая кисло-сладкую мякоть помидора.
  -- Тут-тут, куда ж ему деться, в двадцать восьмом домике.
  -- Отлично, вот сейчас передохнем немножко и приступим.
  -- Ага, - Игорь весело улыбнулся.
   Маша взяла себе свежий огурчик и стала устало его грызть.
  -- Устала, небось, - сочувственно протянул Игорь, кивая головой в стороны Маши.
  -- Да, - тихо сказала она и откинулась на кровать.
  -- Ты поспи, милая, - Миша погладил голое колено девушки, - завтра у тебя ответственный день.
  -- Я знаю, - сонно сказала Маша и зевнула, - только я боюсь, вдруг не выйдет, вдруг они все сорвут.
  -- Все будет хорошо, любимая, уже никто нам не помешает, - ответил Миша и увидел, что Маша уже и заснула, - вот и хорошо, - добавил он, обращаясь к спящей Маше, - а мы пока еще одно дельце сделаем.
   Миша разлил оставшуюся пол бутылки водки и парни выпили. Игорь опять крякнул, но, все же отправил в рот кусок домашней колбасы. Миша закусил помидором.
  -- Инструменты готовы, - спросил, жуя, Миша.
  -- Конечно, что за вопрос, вон там, под кроватью.
  -- Ок, проверять не буду, - Миша улыбнулся, - хорошая колбаска у тебя, снова у бабы Любы брал?
  -- У кого же еще, - улыбаясь, Игорь встал, - ну что, отдохнул малость?
  -- Да, - Миша встал тоже, - пошли проведаем Сопилина.
   Сопилин: 42 года, рост 172 см., вес 85 кг., волосы отсутствуют, женат, две дочки - Люба 17 лет и Оля 14 лет, писатель-прозаик, автор романов "Березовая весна" и "Лето в горах".
   Миша и Игорь вышли в прихожую. Миша надел свои ботинки, Игорь - кеда. Миша взял полиэтиленовый пакет и спрятал его в карман. Игорь взял лопату.
  -- Пушка брать? - спросил Миша.
  -- Нах? - ответил Игорь.
   Дождь не прекращался. Парни накинули дождевики, и вышли из домика.
  -- Далеко идти? - спросил Миша, шагая.
  -- Какое далеко? Тут всей базы кот насрал, вон там, за туалетом, - Игорь показал рукой на домик, крыша которого виднелась за общественным туалетом.
   Парни ускорили шаг.
   Когда до домика Сопилина оставалось около сорока метров, они увидели, как двери открылись, и на крыльце показался толстый лысый мужик в спортивных штанах и рубашке в серую клетку расстегнутой не груди. На ногах у него были шлепанцы. Сопилин скатал катанец грязи на массивной груди и кинул его в сторону, потом, поковыряв нос, писатель извлек зеленую сопли, рассмотрел ее и, свернув в шарик, кинул вслед за катанцем своей грязи. Парни остановились. Сопилин, оценив взглядом расстояние между домиком и общественным туалетом, решил все же не переобуваться и не одевать ничего сверху. Писатель грузно побежал к туалету.
   Добежав до одной из пяти дверей, он открыл ее и зашел в кабинку. Дверь закрылась.
  -- Он сам сейчас в домике, - сказал Игорь, - тачки его нет, значит, жена с дочерьми в городе.
  -- Отлично, - ответил Миша, - ну пошли, надо кончать.
  -- Ага, - кивнул Игорь и пошел вслед за Мишей в сторону общественного туалета.
   Миша и Игорь подошли к дверце кабинки туалета, за которой скрылся Сопилин и прислушались. Было слышно, как писатель усердно пыхтит за дверью, справляя большую нужду.
   Миша оценил дверь.
  -- Начнем, - сказал он и мощным ударом с ноги выбил дверь.
   Кабинка туалета была узенькой, от удара двери Сопилин упал и приземлился задницей прямо в дырку.
  -- Ох, - шумно выдохнул писатель.
   Миша рывком отбросил дверь в сторону и стал молча лупить тяжелыми ботинками по животу, груди и голове Сопилина.
  -- Что вы делаете?! - истерически закричал писатель, прикрывая толстую морду короткими руками.
   Миша отошел на два шага назад, а потом, немного разогнавшись, обрушил перпендикулярный удар в живот Сопилина.
   Писатель хрюкнул и выпустил изо рта струйку крови.
   Прогнивший деревянный пол туалеты хрустнул, и некоторые доски под мощным ударом Миши и тяжестью веса Сопилина проломились. Тело писателя на половину провалилось в дырку.
   Миша принялся наносить удары, целясь в живот. После пять ударов пол окончательно проломился и тяжелое тело Сопилина с глухим всплеском провалилось в дерьмо.
   Игорь, который все это время стоял рядом и наблюдал, улыбнулся.
   Сопилин попытался из последних сил выбраться, хватая испачканными в дерьме руками за гнилые доски. Миша прицелено ударил ногой в голову писателя. Тело обмякло и пошло на дно. Через минуту оно уже почти полностью было скрыто под массой дерьма.
  -- Вот так, - устало сказал Миша, - посмотри, я не перемазался?
   Игорь оглядел парня.
  -- Не-а, красавец гы.
   Миша достал из кармана полиэтиленовый пакет и взял у Игоря лопату. Подойдя в дыре, в которой виднелось тело Сопилина, Миша сунул лопату и загреб ей дерьмо и розовых червей.
  -- Держи пакет! - сказал он Игорю.
   Игорь широко раскрыл пакет, и Миша высыпал лопатой в него дерьмо.
  -- Вот и все, - устало сказал он, отдавая лопату Игорю и беря у него пакет.
   Парни вернулись к своему домику. Пока Игорь мыл под краном лопату, Миша достал из шкафа черный кожаный портфель и положил в него пакет. Старательно закрыв портфель, он спрятал его обратно в шкаф. Миша подошел к спящей Маше и бережно укрыл ее одеялом.
   Игорь зашел в домик, неся в руках чистую лопату.
  -- Ну, вот и сделали мы, - улыбнулся он.
  -- Осталось совсем немного, - сказал Миша, - есть выпить чего?
   Игорь открыл холодильник и достал еще одну бутылку водки "Мягков", намыв еще огурцов и помидоров, дорезав домашней колбасы, парни сели прямо за кухонным столом и за двадцать минут приговорили бутылку.
   Миша посмотрел на часы.
  -- Ого, уже почти десять, - пробормотал он, - я пойду спать, завтра разбуди, как и договаривались.
  -- Сделаю.
   Парни разошлись по своим кроватям.
   22 июля. Час до рассвета.
  -- Миша, вставай!
   Миша проснулся от того, что его толкали в грудь и над ухом произносили его имя.
   Открыв глаза, Миша увидел склонившегося над ним Игоря.
  -- Сколько? - спросил Миша.
  -- Час, - ответил Игорь.
  -- Хорошо.
   Миша сел. Спустил ноги на пол и встал. В соседней кровати спала Маша.
  -- Неси инструменты, - сказал Миша.
   Игорь принялся доставать инструменты, а Миша сел рядом с Машей и нежно погладил ее по голове.
  -- Вставай, милая, уже пора, - сказал он, обращаясь к девушке.
   Маша открыла глаза и посмотрела на Мишу.
  -- Уже, любимый? - спросила она.
  -- Да, - улыбнулся Миша и помог Маше сесть.
  -- Вот, - Игорь протянул Мише инструменты - железный кол, молот и нож.
   Миша взял инструменты и положил их на стол.
  -- Мне выйти? - спросил Игорь.
  -- Да, - ответил Миша.
   Игорь скрылся в прихожей.
   Миша бережно раздел Машу, а потом разделся сам. Он вошел в девушку, и они занимались сексом двадцать минут. Миша кончил. Маша кончила до этого три раза.
   Миша встал с кровати и оделся. Голая Маша продолжала лежать.
  -- Игорь! Иди сюда! - позвал Миша.
   Вошел Игорь.
  -- Ну что, приступим? - спросил он, - осталось тридцать минут.
  -- Да, нельзя терять времени, - ответил Миша, - ты готова, любимая? - спросил он, обращаясь к Маше.
  -- Да, любимый, - ответила Маша и вытянулась на кровати во весь рост.
   Миша взял со стола железный кол. Игорь взял молот. Миша установил кол между грудей Маши и кивнул Игорю. Тот занес молот над головой.
  -- Я люблю тебя, - прошептала Маша.
   Миша кивнул и улыбнулся девушке.
  -- С богом, - пробормотал Игорь и ударил по колу.
   Маша дернулась, издала грудной крик и затихла.
   Железный кол вошел в ее тело и разорвал грудную клетку на две части. Миша засунул руки в рану и развел ее краю. Перед ним было сердце - розовое, с прожилками. Сердце судорожно трепыхалось.
   Миша взял нож и аккуратно вырезал сердце. Оно было теплое, мокрое и липкое от крови.
  -- Подай мне мой портфель, - быстро сказал Миша, - он в шкафу.
   Игорь достал черный кожаный портфель и открыл его.
   Миша осторожно положил в него сердце.
  -- Сколько? - спросил Миша.
  -- Двадцать минут.
  -- Надо спешить.
   Миша и Игорь обулись и накинули дождевики. Миша взял на руки тело мертвой Маши, Игорь взял черный кожаный портфель.
   Парни вышли из домика и, обойдя его, стали спускаться по бетонной лестнице к озеру.
   Пелена дождя и тумана ограничивала видимость в радиусе двух метров. Миша шел медленно, боясь оступиться. За ним шел Игорь.
   Миновав тридцать две бетонные ступеньки, Миша ступил на песок пляжа и двинулся в сторону озера, контуры которого смутно просматривались в двадцати метрах.
   Миша остановился, когда его ноги коснулись воды. Игорь встал рядом.
  -- Дай мне портфель, - сказал Миша и осторожно, стараясь не уронить мертвую Машу взял правой рукой портфель.
  -- Ну что? - спросил Игорь.
  -- Сколько?
  -- Около пяти минут.
  -- Пора.
  -- С богом, - пробормотал Игорь крестясь.
  -- С богом, - кивнул Миша и вошел в озеро.
   Дно резко уходило вниз. Сделав два шага, Миша почувствовал, как его ноги обволакивает холодная мутная вода. Сделав еще два шага, он оказался по пояс в воде. Крепче прижав к себе труп Маши и сжав портфель, Миша двинулся вперед. Еще шаг - и вода накрыла Машу, подобравшись к самой груди парня. Еще шаг - и вода уже доставала горла. Миша набрал инстинктивно набрал побольше воздуха и с головой погрузился в воду.
   Еще в течение минуты над водой лопались пузырьки воздуха. Потом и они стихли.
   Прошла еще одна минута и, разрывая грозовые тучи и дождь из-за горизонта поднялся кроваво-красный шар Солнца.
  
  
  
  
  
  
  
  

ЛЮБОВЬ.

   Я надолго запомню тот день. Двадцать пятое апреля 2067 года. В тот день в нашу деревню пришли немцы. Эти огромные негры-расисты добрались и до нашей деревушки. Я прекрасно помню тот день. У нас маленькая деревушка, сто дворов всего. Стоят, как обычно, по кругу, а на площади, в центре, стоит Фаллос. Ну, мы верующие люди, не какие-то там атеисты, анархисты. Мать их! Это они все виноваты. Обычная у нас деревушка. Рядом лес: грибы, ягоды, все как положено. Речушка наша Половичка течет себе тихо мирно уже годами. И тут они появились. На дерьмовозах своих въехали в деревню прямо через нашу речку - партизаны то давно мост подорвали, по приказу товарища Сталина. Все мосты подорвать приказал товарищ Сталин, чтобы враг, дескать, не прошел. Но мелкая наша Половичка, да и не широкая, не то, что Волга, аль Днепр. Проехали на дерьмовозах получше, чем по дороге, какой. Двести километров от нашей белокаменной столицы Минска деревушка наша стоит. Гостогрызловка называется. В честь великого героя нашего Четвертой Мировой Петра Гостогрызлова, который своими руками подорвал атомную электростанцию в 2007 году, когда город взяли янки. Прямо всех янки и накрыло ядерным взрывом. Прямо и погибли все. Среди мирных потери невелики были - всего двести тысяч человек. До взрыва якни в печах сожгли уже порядка восьми миллионов.
   Мы знали, что война началась. Но вести с фронта были обнадеживающими. Думали, что до нас не доберутся. Даже когда фронт грохотал в двадцати километрах от нас к северу, когда взяли западную часть Минска, все равно были спокойны. Верили в нашу армию. А она, мать ее, взяла да и лопнула как мыльный пузырь. И эти чертовы расисты прорвались. Прорвались гады, перебили всех и прямо там же и сожрали. Мы об этом узнали, когда они уже пришли в нашу деревню. Минск еще продолжал стоять. Не прорвались гады с запада. Решили идти на юг, значит.
   Они пришли днем. Я услышал, как воет мой кастрированный пес Джек. Я выскочил из дома (живу я один, давно уже, после того как моя Лидка от СПИДа умерла, я потом еще долго ходил проверялся, слава богу, что все обошлось) и увидел, как два здоровенных ниггера одетых в расшитые бисером и жемчугом халаты с калашами через плече вошли в мой двор. Огромные такие, шакалы! Вошли в мой двор, прямо по грядкам клубники, значит, идут в мою сторону. Увидели меня, значит. Да все автоматами машут мне, значит "Стой, где стоишь!" А то, я бы побежал! Я их как увидел, так и чуть не наложил в штаны от страха.
  -- Мы будем у тебя квартироваться, вайти! - сказали они мне.
   А потом так уверенно, пошли в мой дом. Хозяева, значит.
   Разве мог я возразить что-то? Поселились у меня. Хорошо, что я один жил. Не было у меня девок, а то бы выебали их к чертовой матери, как у моих соседей. Да что у соседей! По всей деревне ебали, да не только девок, но парней молодых и скот даже. Люди с запада, у них свои традиции.
  -- Давай нам пива да поесть, устали с дороги! - сказали они мне.
   Хорошо по-русски говорили, черти! Научили их, на свою беду.
   Принес я им пива своего, домашнего, яиц да овощей.
   Немцы попили да поели. А потом представились. Одного, значит, Питер звали, другого Томас. Одинаковы они мне на внешность были. Я им тоже представился - Александр Петрович я, дескать.
   - Сашкой будешь! - сказал, кажется, Томас.
   Нормальные мне попались немцы. Тихие довольно, хотя и наглые. Сидели целыми днями во дворе на скамейке, пили мой квас, резали каждый день моих курей. Я думал, что с голоду мы помрем, но, слава богу, провизию им стали завозить. Консервы всякие там, мясо. Сами жрали, да и со мной делились. Понимали, видно, что работать мне надо. Сказать, что обращались со мной они хорошо я не могу, но и не били, что уже хорошо.
   Как только немцы пришли в деревню, сразу начали устанавливать свои порядки. Взгромоздили на Фаллос свое ебаное знамя, захватили, твари, библиотеку и принялись книги сжигать. Первыми сожгли Достоевского и Факовского. Вандалы!
   Вот прошло две недели житья нашего совместного, и все потихоньку утихать стало. Попривыкли мы. Был порядок, хоть и ихний, но порядок все же. С провизией даже и получше стало, с передачками ихними. А то, что девок да живность ебали, ну так и без них такое было.
   Каждый день, полицаи собирали людей со своей части деревни и сгоняли в определенный сарай - сдавать дерьмо для дерьмовозов. К этому нам тоже было не привыкать, делали такое, когда наши войска в деревне останавливались. У нас даже и сараи с тех времен специальные остались. Загоняли нас по десять человек: мужик аль баба - без разбору. Подходили к бочкам большим, да и сдавали свое дерьмо.
   Почти каждый день часть немцев уезжала. Ходили слухи, что наши де рядом. В лесах. Так немцы садились на свои дерьмовозы и ехали. Иногда, возвращались не все.
   Как мы относились к тому, что наши рядом были? Да отрицательно! Знали, что коль придут наши, то немцы нас и порешат. А так порядок был. Конечно, победы хотели, но победы не тут, не в деревне, а там - на фронте. Чтобы немцы сами уходили, чтобы не велись бои прямо в деревне нашей. Знали, что если немцы уходить будут, то деревню могут спалить, могут людей с собой забрать. А вот, что убить - вряд ли.
   Верили в товарища Сталина. Верили и любили его. Надеялись.
  
   На деревню спустилась ночь. Миша и Вася осторожно крались полями, удаляясь от одиноко горящих окон домов все дальше и дальше.
   Когда свет деревни перестал быть виден, а вой собак слышен, Вася перевел дух и опустил рюкзак на землю.
  -- Ушли, кажется, - пробормотал он, вытирая рукавом рубашки пот с бледного лица.
   Миша испуганно огляделся и, убедившись, что погони за ними нет, сел рядом с Васей, положив свой рюкзак у себя в ногах.
  -- Проверь, посылка на месте? - спросил Вася, облокачиваясь на березу и прикрывая уставшие глаза.
   Позади было десять километров ходьбы через поля и лес.
  -- Да что её проверять? Тут она, тут.
  -- А ты проверь, - не унимался Вася.
   Миша полез во внутренний карман куртки и достал толстый бумажный конверт, на котором красными буквами горело "Минск. Товарищу Сталину."
   Слезы гордости, любви и еще черт знает чего выступили на глазах у Миши, губы его задрожали. Он всхлипнул.
   - Ну-ну, - похлопал товарища по плечу Вася.
   Миша аккуратно спрятал конверт во внутренний карман и, обхватив руками голову, замолчал.
   Так и сидели молча около десяти минут. Потом, Вася достал из рюкзака пачку сигарет Кэмэл и закурил.
  -- Пошли, Миша, - сказал он, поднимаясь, и тронул друга за плечё.
   Миша поднялся. Парни двинулись в темноту леса. Пользоваться фонариком они не рисковали, да и не нужен он им был. Молодые люди шли, ориентируясь на Полярную Звезду, на север.
  -- К рассвету доберемся до трассы, - сказал Вася, бросая окурок в густой мокрый мох.
  -- Не получиться у нас, Вася, не получиться, подведем мы товарищей, - замотал Миша кудрявой головой.
  -- Не ссы! - разозлился Вася, - ты пионер или нет, в конце-то концов.
  -- Пионер, - кивнул Миша и потрогал под курткой красный пионерский галстук. Сразу же уверенность вернулась к нему, мозг стал работать чётче, а тело налилось новыми силами.
   Парни зашагали быстрее.
  -- Кто, как не мы? - спросил Вася, - может Сашка Сухарь или Петя Сом?
  -- Никто, - уверенно замотал головой Миша, чувствуя приятную тяжесть конверта у сердца.
   В три ночи парни перешли в брод небольшую речушку. Отойдя от нее на двести метров, Вася скомандовал:
  -- Привал!
  -- Может лучше нам поторопиться? - неуверенно спросил Миша.
  -- Идем с опережением графика, - уверенно сказал Вася, смотря на командирские часы подаренные отцом, - нам лучше передохнуть минут двадцать, сил набраться - добавил он.
   Парни сели в невысокую сухую траву среди высоких столетних дубов. Вася достал их рюкзака краюху черного хлеба и флягу воды. Парни стали с аппетитом есть вкусный, выпеченный матерью Васи с утра хлеб, запивая его холодной родниковой водой.
  -- Хорошо, - протянул Миша и вытер ладонью с подбородка крошки.
  -- Да, - улыбнулся Вася, - сейчас бы косячок, но нельзя, потом, поэтому ограничимся сигаретами, - улыбнулся он, доставая из рюкзака пачку Кэмэл.
   Вася ловко достал одну сигарету. Миша не курил. Покурив и потушив дымящийся окурок о ствол дерева, Вася поднялся.
   Парни двинулись дальше.
   До рассвета оставалось около часа.
   Шли молча. Каждый думал о своем.
   Вася думал о своей матери и отце, о сестренке Настеньке, которую ебут немцы. Вася сжал от ярости кулаки, от чего костяшки побелели, а ногти до крови вошли в кожу. Ничего, - думал Вася, - вот дойдем до товарища Сталина, он вам всем покажет. Вася постарался отогнать от себя неприятные мысли, связанные с его сестрой. Он вспомнил свое детство. Купание в Половичке и первую, единственную любовь - свою Машу. Хорошо, что она уехала из деревни до того, как пришли немцы. Вася хотел найти ее. И он найдет ее, как только они доберутся до товарища Сталина. Вася был в этом уверен.
   Миша думал о товарище Сталине. Он любил его. Любил его, как отца. Миша рос один с матерью. Отец погиб в Шестой Мировой под Парижем. Парень не помнил отца, но, мама рассказывала, что он был хорошим человеком, таким, как товарищ Сталин. Миша не верил в то, что увидит его. От одной только мысли о том, что он встретится с товарищем Сталиным, на глазах у парня выступали слезы.
   К рассвету парни добрались до трассы М-91. Лес остался позади. Немцы были близко, Миша и Вася знали об этом, но, территория эта, пока, удерживалась федеральными войсками. Трасса была пуста.
  -- Будем ждать тут или двинемся по трассе? - спросил Миша.
  -- Опасно, лучше ждать, - сказал Вася, отходя в тень леса, но, не сводя взгляда от трассы.
   Миша встал рядом.
   Ждать пришлось не долго. Уже через десять минут на горизонте появилась точка, которая явно двигалась по трассе в их сторону. Через пять минут, точка превратилась в грузовой автомобиль. Вася напряг глаза.
  -- Наши, - весело сказал он, - пошли!
   И парни побежали в сторону трассы. Выскочив на нее, Вася энергично замахал руками перед приближающимся автомобилем. Машина, большой грузовик, в которых, обычно, перевозят гуманитарное тряпье, притормозил в нескольких метрах от парней.
  -- Вам куда? - крикнул усатый водитель, выглядывая из открытого окна.
   Вася и Миша подбежали ближе.
  -- Нам в Минск! - сказал весело Вася, - мы к товарищу Сталину, - добавил он.
  -- К товарищу Сталину? - удивился водитель и задумчиво покрутил усы, - ну я то тоже в Минск еду, да вот дерьма в баке мало осталось, может не хватить, хоть, черт с ним, садитесь, - весело сказал водитель и открыл дверь.
   Парни сели в машину и уже через минуту весело ехали по трассе.
  -- А зачем вам, пионеры, к товарищу Сталину? - удивленно спросил водитель.
  -- А у нас для него посылка, - ответил Миша.
  -- А-а, посылка, - понимая, протянул водитель и внимательней стал смотреть на дорогу, - тогда довезем, чего же не довезти? Часа через три будем, если чего не случиться, - водитель сплюнул.
   Миша и Вася задремали. Дала знать о себе усталость. Васе снился отец, который сидел за столом и ел пельмени, покрякивая от удовольствия. Мише снился Кремль. Большой и красный. Как в учебниках.
   Парни проснулись от того, что их тормошили. Они открыли глаза почти синхронно.
  -- Ну вот, и приехали, пионеры, - расстроено сказал водитель, - дерьмо кончилось.
  -- Далеко до Минска еще? - спросил Вася
  -- Порядочно, километров сорок будет.
  -- Тут машины еще будут идти?
  -- Куда там будут, - расстроено покачал головой водитель, - тут же фронт рядом, это я гуманитарарку везу, кто же тут ездит еще?
   Вася посмотрел на часы. У них оставалось чуть больше часа.
  -- Мы должны ехать.
  -- Так что же я поделаю то? - спросил водитель, крутя усы.
  -- Машина на дерьме работает, значит на органике, - сам про себя сказал Вася.
  -- Заправьте ее мной, - сказал Вася, обращаясь к водителю.
  -- Вася, почему тобой? Почему не мной? У тебя же Настенька! Ты ее найти должен! - закричал Миша.
  -- А у тебя товарищ Сталин и мечта, - отрезал Вася.
  -- Ну, вы решайте, - сказал водитель.
  -- Времени в обрез, Миша, - сказал Вася, вылезая из машины.
   Миша и водитель вылезли вслед. Водитель достал из кузова топор и расстелил на дороге брезент. Вася лег.
  -- Миша, сказал Вася, - ты не должен подвести.
  -- Не подведу, честное пионерское, - ответил Миша.
   Водитель ударил Васю по голове топором и череп, хрустнув, проломился. Серое вещество мозга полилось на брезент. Миша снял с руки мертвого парня командирские часы и одел на свою левую руку. Водитель снял рубаху, чтобы не перепачкаться, и стал старательно разделывать Васю на мелкие куски. Миша достал из кузова лопату и стал загребать ей куски Васи и кидать их в бак. Васи хватило, чтобы заполнить пол бака.
   Миша посмотрел на часы. Оставалось около пятидесяти минут.
  -- Гони, родимый, - крикнул он водителю.
   Машина помчалась по трассе.
   Миша успел. Он приехал за десять минут до срока. Водитель высадил его возле красных стен Кремля. Миша зачарованно посмотрел на Кремль, но, вспомнив о посылке, поспешил к входу.
   Возле центрального входа в Кремль стояли два высоких, красиво одетых солдата с винтовками.
  -- Куда, - спросил один из них Мишу.
   Миша достал из внутреннего кармана конверт и показал солдату. Надпись на конверте горела красными буквами, будто была сделана огнем.
  -- Я проведу. - солдат взволновано открыл дверь и показывая Мише, что тому следует следовать за ним, стал подниматься по устланной персидским ковром лестнице.
   Солдат и Миша поднялись на второй этаж. Прошли через красивый, украшенный картинами и скульптурами холл и подошли к огромной, украшенной золотом и драгоценными камнями двери. У дверей стояла охрана. Миша молча показал им конверт. Охрана взволнованно переглянулась. Один из солдат постучал и скрылся за дверью. Уже через минуту он появился в холле.
  -- Входите, - обратился он к Мише.
   Миша вошел. В огромном красном зале за дубовым письменным столом сидел товарищ Сталин и смотрел на Мишу. Миша почувствовал, как у него дрожат он волнения руки.
   Товарищ Сталин встал из-за стола, подошел к Мише и пожал ему руку.
  -- Здравствуй, сынок, - сказал товарищ Сталин.
  -- Здравствуйте, товарищ Сталин, - сказал на удивление уверенно Миша, чувствуя, как дрожь прекратилась.
   Миша достал из кармана конверт и отсалютовал товарищу Сталину. Буквы на конверте светились красным светом. Товарищ Сталин сел за свой стол и открыл конверт. В нем лежали горящие красным пламенем слова "ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ!"
   - Молодэц! - похвалил Мишу товарищ Сталин, взял трубку телефона и стал звонить на фронт.

ДЕВОЧКИ.

   Было воскресенье. Как всегда, Натали готовилась к своему привычному походу в клуб "Метла", который находился на улице Булгакова, возле университета Тяжелой Промышленности и был основным местом тусовки тем, кому до шестнадцати. Весна, воскресенье - отличный повод расслабиться и потанцевать.
   Натали осталась дома одна - ее бизнесвумэн-мама поехала решать свои неотложные биснес-факин дела. Оставлять малолетнюю дочку одну, доверив самой себе, наивно пологая, что такие понятия как наркота и алкоголь ей не известны, было для прогрессивной мамаши нормой. Мамаша доверяла своей четырнадцатилетней дочке и давала ей зеленый свет во взрослую жизнь. Как окажется потом - слишком рано.
   Натали стояла в ванной комнате, рассматривая себя в большое зеркало в позолоченной раме на белой кафельной стене. Рыжий чертенок смотрел на нее из зеркала. Натали была абсолютно голой и с нескрываемым чувство горечи смотрела на свои небольшие складочки детского жирка в области животика и ляжек. Глупенькая не понимала, что это делало ее особенно сексуальной. Этот детский жирок делал ее особенно желанной, сексуальной, немного извращенной, настоящей мечтой педофила. Каждый кекс, смотря на ее пухленькие ручки, попку, хотел стать ее первым парнем, лишить ее девственности, если такова имелась. Она имелась, и вход туда, пока что, был закрыт для любого.
   Натали медленно провела ладонями по своим большим для четырнадцати лет грудям и почувствовала приятный зуд внизу живота. Она посмотрела в зеркало на свои возбужденные соски и улыбнулась сама себе. Натали убрала руки - сейчас еще рано было мастурбировать. Она не знала почему, просто знала, что рано. Натали еще раз посмотрела на себя в зеркало и, скрипя сердцем, решила остановиться на мысли, что выглядит она довольно таки неплохо.
   У Натали был парень. Точнее не парень, в обычном понимании, а будущий муж, который был старый (двадцать пять лет), богатый и жил в Канаде. Он был другом ее семьи. Мамаша Натали обожала богатого будущего мужа (как она точно для себя решила). Натали тоже обожала его, а он ее любил. Кажется. Во всяком случае, он подарил Натали на память о себе золотое колечко, с каким-то долбанным камнем, приезжал раз в пару месяцев в ее город и встречался с ней. Женя обещал, что заработает еще больше денег в своей Канаде (а он работал на какой-то крутой фирме, такой мегафирме, большой и могущественной), потом они отыграют свадьбу (по всем славянским традициям) и он заберет ее с собой в мир капиталов и искусственной жрачки. Натали свято верила во все это. Без веры нельзя никак. Я надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю. Парня звали Женя, но, это не имеет никакого отношения к данному повествованию.
   Не смотря на то, что у нее, типа, был Женя, девушка, как представитель нового поколения, поддерживала основополагающие идеи сексуальной революции. Поэтому, она встречалась и флиртовала с другими парнями и чиксами, не чувствуя при этом никаких уколов совести. Это было нормально, так все делали, какого она должна была останавливаться, тогда, перед этим?
   Вчера в школе Натали купила у местных драг-диллеров две таблетки Е, которые сейчас лежали в ее шкафчике, спрятанные от глаз мамаши под стопкой футболок.
   Натали вышла из ванной комнаты и пошла в свою комнату. Было четыре часа дня. Через двадцать минут должна была приехать ее лучшая подруга Маша, и они должны были поторопиться - дэнсинг в "Метле" начинался в шесть вечера.
   Натали надела на себя черное секси белье, которую купил ей Женя, во время одного из последних свиданий, натянула на свою пухленькую попку широкие рэперские штаны со множеством карманов в самых невообразимых местах (даже на коленях и чуть выше пяток). Сверху, на свои большие груди, она натянула красную футболку с надписью "СССР". Натали, к сожалению, не застала Союза, поэтому, дабы компенсировать это упущение, приобрела себе такую футболку.
   Она была готова. Подруга должна была приехать с минуты на минуту. Маша могла опоздать: у лучших подруг привычка опаздывать.
   Натали достала из-под футболок две таблетки Е и задумчиво посмотрела на них. Она хотела быть королевой дэнсинга сегодня. Она хотела иметь сегодня все. Не много будет сразу две? Нет! Натали положила обе таблетки себе в рот и проглотила. Потом она пошла на кухню ждать подругу.
   Маша, как это ни странно, не опоздала. Открыв двери, Натали поцеловала подругу в губы. Выйдя в парадное, она заперла квартиру. Уже через пять минут они шли в сторону метро. По дороге, Натали почувствовала, что таблетки начинают действовать, энергия подступала все сильнее, она зрела, была еле сдерживаемой и была готова вырваться наружу в любую минуту. Натали почувствовала, что сможет танцевать сегодня до самого победного конца.
   Маша предложила подруге купить пиво. Девочки решили сделать это уже непосредственно возле клуба.
   Натали начинало понемногу рвать. Неожиданно, она поцеловала подругу в губы. Маша посмотрела на нее, увидела в глазах блеск и улыбнулась.
   Возле клуба девочки купили себе по Лагеру. Когда Натали пила пиво, она почувствовала небольшую глухую боль где-то в середине. Одновременно, она чувствовала большой заряд энергии, которая переполняла ее, которая была способна разорвать ее. Алкоголь вместе с Е наполнил ее мозг туманом, Натали хотела только одного - танцевать!
   И вот, они уже в середине клуба. Вокруг только продвинутые, модные и красивые. Классная музыка. Все супер. Перед глазами все плывет и Натали бежит танцевать. Все в слабой дымке, музыка драм-машины отдает дикими зарядами в голове, в глазах вспыхивают вспышки света. Удары драм-машины становятся все громче, свет в глазах все ярче. Сотни улыбающихся лиц...
   Неожиданно, изо рта Натали вылетел фонтан крови, она упала на дэнс-флор и начала корчиться в предсмертных конвульсиях. Она горела, горела из середины. Температура ее тела подскочила до сорока восьми градусов. Кровь, тонкой струйкой сочилась из перекошенного рта, ушей. Натали продолжала улыбаться. Через минуту, тело перестало дергаться. Натали умерла счастливой.
  
  
  
  
  
  
  

НЕСКОЛЬКО НЕВНЯТНЫХ ДНЕЙ В ПАРИЖЕ И ОДИН ДЕНЬ В АМСТЕРДАМЕ.

   Пару лет назад меня с одним моим знакомым стосом, которого звали Олег, занесло в Париж. Цель нашего прибытия в столицу Франции тем летом, по прошествию данного отрезка времени кажется мне достаточно размытой и невнятной. Короче говоря, добравшись на поезде до самой западной точки нашей страны, мы пересели на какой-то автобус и пеляли почти двое суток через Венгрию, Словакию и южную Германию, пока не оказались, типа в Париже.
   Еще перед отъездом нас напугали дикими ценами в столице Франции на спиртное, поэтому мы, благоразумно, запихали в наши рюкзаки по бутылке водки "Немироф" и по бутылке коньяка "Таврия". Кроме спиртного в наших рюкзаках нашлось место: двум палкам сырокопченой колбасы, несколько банок красной икры, футболкам, трусам, носкам и прочей фигне.
   Взяли мы и приличное количество налички, в баксах, разумеется. На Украинско-Венгерской границе нас довольно тщательно шмонали и, найдя наши запасы спиртного, что-то доходчиво объясняли. Мы же, послав их мысленно на хуй, нашли на стене пограничного пункта плакат, согласно которому, такое количество спиртного, которое имелось у нас в наличие, провозить разрешалось. Заполним их долбанные декларации, мы спокойно въехали в Европу.
   Как я уже сказал, добрались мы до Парижа за двое суток. Описывать то, как мы добирались, не буду. Скажу только, что в дороге мы поглощали огромными порциями венгерское и словацкое пиво, купленное непосредственно на автобанах.
   Приехали в Париж мы днем. Наш автобус долго ездил по узким улочкам, все дальше и дальше отдаляя нас от центра города. Наконец, проехав один или два квартала от районов, в которые парижские буржуа согнали все арабское население своего города, наш автобус остановился.
   Мы с Олегом вылезли из автобуса и осмотрелись по сторонам. Узкие, кирпичные улочки лучами то расходились в разные стороны, то переплетались снова. Ни хуя себе! Тут легко можно было заблудиться. Карта нам бы не помешала. Я попытался разобрать названия улицы, но, впервые видя французкие надписи, сделать этого не смог. Иногда мимо проходили арабы. Круто блин! Будем жить рядом с чурками! Район этот, если кто знает, где Мулен Руж находиться. На стороне улочки, где нас высадили, находился наш отель, вмурованный в бесконечную стену из старых кирпичных трехэтажных домиков, которые преобладали в нашем районе. Через дорогу находился продуктовый магазин, перед входом, в который на деревянных. "SHOP" - прочитал я и обрадовался, хавчик находился рядом.
   Мы с Олегом зашли в помещение нашего крошечного отеля и тут же нам на встречу выбежал расплывающийся в улыбке служащий. Он что-то радостно забормотал нам по-французски.
  -- А по-английски ты, блядь, базаришь? - зло спросил Олег.
   Я протянул ему наши паспорта и сказал по-английски, что на мое имя должен быть забронирован номер. Служащий понимающе замотал головой и, продолжая улыбаться, вернулся за свой столик и стал щелкать клавиатурой. Тут же в холе, я увидел стеллаж со всякой информационной хуйней, среди которой, мое внимание привлекла карта Парижа.
  -- Это бесплатно? - спросил я служащего.
  -- Да-да! - улыбаясь, замотал тот головой, протягивая нам наши паспорта и ключ от номера, - третий этаж, комната номер двадцать пять.
  -- Ага, спасибо, - я забрал ключ и паспорта.
   Был вариант подниматься по лестнице, мы же выбрали лифт.
   Наш номер находился на последнем этаже, над головой была только крыша. Это приветствовалось. Типа, мансарда. Я открыл двери, и мы с Олегом вошли. Наш номер был однокомнатным: две кровати, стол, стулья, ТиВи, туалет и душевая. Окна выходили на душную тихую парижскую улочку, название которой стерло из головы время.
   Мы быстренько разложили наши вещи. Осмотрев номер, мы увидела, что холодильник в нем не имелся. Плохо. Спрятали продукты и горючее под стол.
   Вышли из отеля, наменяли их франков, пошли в магазин и закупились хлебом и страшным пивом, крепостью в 10 градусов, которой пахло скорее не пивом, а воняло спиртом.
   Вернувшись в номер, начались наши несколько дней. Точное их число не известно. Где-то между четырьмя и шестью. События в памяти потеряли свою хронологию и всплывают лишь эпизодами.
   В тот день мы нажрались. Это я помню точно. В смысле, помню точно, что это было именно в тот, первый день. Хотя, нажирались мы и в последующие дни.
   Было ужасно жарко. Жара преследовала нас в Париже все дни нашего в нем пребывания.
   В тот день мы распили первую нашу бутылку водки, обильно закусывая бутербродами с красной икрой и толстыми кусками сырокопченой колбасы. Допив водку, мы принялись за пиво. После второй банки я вырубился. Очнулся, когда в номере было уже сумрачно. Олега не было. На полу валялась пустая бутылка из-под водки, банка из-под красной икры, смятые банки из-под пива. Часть икры была размазана по ковровому покрытию. Вперемешку с хлебными крошками на полу попадались окурки. Я встал и неуверенной походкой зашел в туалет. Помочившись, я принял прохладный душ, что привело меня в чувства после сна и алкоголя. Как ни странно, голова не болела.
   Я вернулся в комнату и включил ТиВи. Показывали новости на французском языке. Я открыл еще одну баночку пива и стал тупо втыкать в ТиВи, сожалея о том, что под рукой нет хорошего джойнта.
   Где-то минут через двадцать дверь открылась, и вошел Олег. Он улыбался. Олег рассказал мне, что две чиксы приятной внешности и уже не подросткового возраста, что развязывало нам руки, которые ехали с нами в одном автобусе и, при этом, вели себя в отношении нас вполне дружелюбно, поселились в комнате номер 14 на втором этаже. Он типа только что от них, забился о встречи. Ну и круто.
  -- Сейчас я им позвоню, сказал, что ты хочешь с ними побазарить, - улыбнулся он.
  -- Позвонишь? - я тупо втыкал, потягивая густое пиво-портвейн.
  -- Ага, дружище, ты что не раздуплил, что у нас есть телефонная связь между номерами, - с этими словами Олег полез в шкафчик и достал из него телефон.
  -- Круто, - протянул я, допивая пиво и протягивая руку за очередной баночкой.
  -- Просто набираешь номер комнаты, - объяснил Олег и набрал номер 14, - бери, - он протянул мне трубку, - их зовут Лена и Наташа.
  -- Какая из них какая?
  -- Беленькая - Наташа, черненькая - Лена.
  -- Мне Наташа больше нравиться, - начал я, когда в телефонной трубке сказали "Алло".
  -- Э-э, привет, это, типа, я, Дима.
  -- Очень приятно, - веселый голос, - а я Лена.
  -- Э-э, мне тут Олег рассказал, что вы рядом, э-э, это, типа круто, - я замолк, пиво начало не по-детски догонять и мозг из-за этого стал работать катастрофически медленно.
   После пятисекундной паузы Лена пришла мне на помощь:
  -- Ну, так вы придете к нам сегодня?
  -- Ага, - как и договаривались, - ответил я.
  -- Ну, тогда до встречи! - Лена повесила трубку.
   Я откинулся на кровать.
  -- Эй, чувак, съебись с моей кровати, - Олег начал, шутя спихивать меня на пол.
  -- Бля, попустись, - меня догоняет.
   Я помолчал.
  -- Так о чем я говорил?
  -- Типа, о том, что ты хочешь Наташу.
  -- А, ну да. Ты же не против Лены?
  -- Ты будешь удивлен, но я предпочитаю брюнеток.
  -- Классно, - я потянулся к пачке "LM" и достал себе сигарету, - где эта чертова зажигалка.
   Олег протянул мне зажигалку. Я закурил. Олег тоже достал себе сигарету.
   Ну, короче, тем вечером мы пошли к чиксам. Взяли бутылку коньяка, блок пива. Олег сбегал через дорогу в магазинчик и купил пару плиток шоколада. У девчонок тоже было что похавать: колбаска там всякая, сыр, яблочный сок.
   Телки были без комплексов. Не малолетки, это главное. Я так понял, постарше даже нас с Олегом. Ну, на год на два. Мы все выпили и сожрали. В первый вечер у нас нихуя не вышло. Хотя чиксы, разогретые спиртным, были не против и вели себя провокационно. Учитывая выпитое мной с Олегом днем, выпивка долбануло по голове реально, и мы с трудом добрались до своего номера, где сразу же и вырубились.
   На следующий день мы пошли в арабский район и купили у ниггеров две капсулы микродотов и несколько джойнтов, отдав им все имеющиеся у нас в наличии франки. Вернувшись в номер, мы приняли по одной, запив пивом. Следующие несколько часов я лежал на кровати и втыкал в потолок, который исчез, где перед моим взором в небе распускались среди дня красные, голубые и зеленые цветы, летали слоники и слышалось церковное пение.
   Из данного состояния меня вывел телефонный звонок. Я, нехотя, оторвал свой взгляд от неба и стал искать телефон. Олег лежал и курил джойнт.
  -- Олег, позвал я.
  -- Чего? - Олег повернулся ко мне. На Олега он и не был сильно похож. Ну и черт с этим. Меня стало попускать. Во всяком случае, я уже мог осознавать, что это глюки.
  -- Ты тоже слышишь телефонный звонок, или это очередной глюк? - спросил я, пристально всматриваясь в Олега-не-совсем-Олега.
  -- Ага, слышу, - Олег затянулся, и снова лег на спину.
   Я стал шарить по полу руками, пока не нашел телефонную трубку.
  -- Алло? - пробормотал я.
  -- Привет! Вы там что, спите? - далекий голос, кажется, блин Лена, да.
  -- Да, прости, спим, - соврал я, делая из пластиковой бутылки большой глоток минеральной воды, чтобы привести себя хоть в какое-то чувство.
  -- Мы с Наташей хотели вас пригласить сегодня к нам вечером.
  -- Было бы чудесно, - чудесно не было, не было даже хорошо, меня подташнивало.
  -- Только не берите так много спиртного сегодня, - Лена засмеялась и положила трубку.
   Я не смог тогда услышать в ее голосе намека.
   Я отправился в ванную комнату, проблевался и почувствовал себя намного лучше. После этого я принял душ.
   Вернувшись в комнату, я нашел Олега в том же горизонтальном положении, курящего травку.
  -- Эй, чуп, вставай, - я толкнул Олега ногой в бок.
  -- Бля, который час? - жалобно протянул он.
  -- Надо пойти провеяться.
   Олег сполз с кровати и открыл баночку пива. После того, как он сделал несколько глотков, я увидел, что ему полегчало.
  -- Звонила Лена, приглашала сегодня к себе, - начал я.
  -- А-а, понятно, - протянул Олег.
   Мы вышли на улицу и пошлялись по улочкам Парижа, стараясь не отдаляться далеко от отеля. Жара была страшная. Я стырил яблоко, проходя мимо одного из открытых магазинчиком, и стал с аппетитом его есть. Олег с завистью смотрел на меня и я, добрая душа, оставил ему половинку.
   Вернувшись в номер, мы открыли еще одну бутылку водки и достали баночку красной икры. Олег заметил, что, учитывая то, что у нас нет холодильника, икра может скоро испортиться, так что съесть ее нам надо как можно быстрее. С этими словами он открыл еще одну баночку и взял две ложечки. Мы пили водку из стаканов и ели красную икру из баночек. Потом, Олегу надоело есть икру и он стал мазать ей простыни. Слава богу, уборка номера и смена белья была ежедневной. Я доел свою баночку и стал курить "LM" бросая через открытую в ванную дверь окурки, стараясь попасть унитаз. Допив водку, Олег взял пустую бутылку и с громким смехом пустил ее в открытое окно по наклонной поверхности крыши. Прокатившись, она упала и через две секунды мы услышали звон бьющегося стекла.
   Вечером мы отправились к чиксам. Все получилось отлично. Я, как и просила Лена, не стал брать много спиртного, ограничившись блоком пива лагер. Олег вышел с Леной, типа, показать наш номер, и провел в нем два часа. Я, оставшись с Наташей вдвоем, достал джойнт и предложил ей. Она, улыбаясь, отказалась.
  -- Дима, я думала, есть вещи поинтереснее травки, - сказала она, подмигивая мне.
  -- Да? - спросил я. Я снова тупил, поэтому стал подкуривать.
   Наташа обняла меня. Тупить я перестал, отложив джойнт в сторону. Я принял достаточно много сегодня на грудь плюс кислота и травка. Член стоял как каменный.
  -- Вот значит, мы какие, - сказала Наташа, рассматривая его. Через секунду, головка исчезла у нее во рту.
   Я откинулся на кровать и стал наслаждаться. Я долго не мог кончить. Все думал о слониках, которых видел днем в небе.
  -- Тебе не нравиться? - расстроено спросила Наташа, не вынимая головку изо рта.
  -- Нравиться, - не стал врать я, и, чтобы кончить, представил себе, что у меня отсасывает Мэл Си (знаете, та чикса бишка из Спайс Гёрлс).
   Тут же я кончил. Потом Наташа попросила войти в нее, что я и сделал.
   Разбудили меня уже поздно ночью. Это была Лена.
  -- Будешь спать с нами, или пойдешь к себе? - весело спросила она.
   Наташа проснулась и тоже улыбнулась мне.
   Я подумал и решил пойти ночевать к себе в номер. Устало волоча ноги я поднялся на третий этаж. Дверь была не заперта. В комнате горел свет. Олег сидел на своей кровати и пил пиво.
  -- Ну, как? - это были его первые слова.
  -- Круто, - ответил я и плюхнулся на кровать.
  -- Ленка, она такое вытворяла тут... - начал он, но я его не слушал, так как заснул сном младенца.
  
   С этого момента хронология нашего пребывания в Париже совсем исчезает. Все события носят хаотический характер.
   Мы довольно скоро допили все привезенное нами спиртное, и пошли в продуктовый магазин в поисках чего-то крепкого. Нашли какой-то французский коньяк, который оказался довольно таки неплохим. Так же, каждый день мы тарились пивом. Беря то лагер, та наше пиво-портвейн.
   Еще раз или два мы ходили к нашим знакомым чиксам. Потом, они нашли себе каких-то французов и культурно послали нас нахуй.
   Еще мы лазили каждый вечер по арабскому кварталу, пили пиво, курили травку и думали о том, не снять ли нам у ниггером девочек. Так и не сняли.
   Каждый вечер в Париже заканчивался одинаково - ночью и двумя пьяными чуваками у себя в номере.
   Потом пришла пора уезжать. Автобус подали в семь часов утра. Впервые за все время, проведенное нами в этом городе, пошел небольшой дождик. А может, он и раньше шел, да мы просто еще ни разу не вставали в такую рань. В холл отеля спустились Наташа и Лена, держа под руку своих педиков французов. Вели они, как можно догадаться, с нами холодно. "Ну, и хуй с вами" - подумал я и отхлебнул из баночки пива-портвейна.
   Мы с Олегом сели в автобус на наши места во втором ряду и стали тупо смотреть на проносившийся за окном утренний Париж. Никаких чувств, кроме похмелья, мы не чувствовали, поэтому, сосредоточено поглощали пиво.
   Впереди был Амстердам. Доехать туда мы должны были к полудню или что-то около того. Потом, в нашем распоряжении будет время до десяти часов вечера.
   Выпив, после подъема, три баночки пива, я уснул.
  
   Проснулся. Автобус торчал возле какой-то факин мельницы. Я, нехотя, вылез. Ступил затекшими ногами на изумрудно-зеленую травку и потянулся, подставляю припухшее от сна и постоянного алкоголя лицо яркому солнечному свету. Краем глаза я увидел, что из автобуса выползает Олег, зябко кутаясь, несмотря не достаточно теплую погоду, в спортивную куртку с капюшоном.
  -- Мы...это...где? - протянул Олег, дико обводя глазами ветряную мельницу и зеленые лужайки, которые начинались за ней и тянулись в линии леса.
  -- Наверное, Голландия, - пожал я плечами.
   Я подошел к водителю автобуса.
  -- Эй, мэн, это Голландия, типа? - спросил я.
  -- Да, пригород Амстердама, - заулыбавшись, стал кивать головой водила.
  -- Нормально, - буркнул я себе под нос.
   К нам подбежал веселый экскурсовод группы туристов, которая ехала вместе с нами в автобусе.
  -- Ребята, не хотите посмотреть на производство сыров и деревянной обуви? Пойдем с нашей группой, - улыбаясь, затараторил он.
  -- Нахуй надо, - угрюмо ответил Олег, еще более втягивая голову в плечи - алкогольный озноб волнами проходил через его тело.
  -- Ну, как хотите, - расстроено сказал экскурсовод и побежал к своим туристом, которые послушной группкой ожидали его возле аккуратного деревянного домика, в котором, видимо, производили эти самые сыры и деревянную обувь.
   Олег плюхнулся на травку и тупо уставился на мельницу. Побродив взад-вперед, сходил к автобусу и купил у водителя-поляка две бутылки пива неопределенной марки. Открыв обе зажигалкой, я передал одну бутылку чудотворной жидкости Олегу, ко второй же приложился сам.
   По мере поглощения пива, дрожь в теле моего кореша стала пропадать, а лицо, наоборот стало приобретать розовый оттенок. Одной бутылки должно было хватить на час, потом, желания выпить естественным образом появится само собой.
   Когда наши бутылки были пустыми, мы увидели, как к автобусу, со стороны сырно-башмачного домика, груженные словно верблюды пакетами с сыром и деревянными башмаками двигаются туристы. С их стороны доносился веселый смех и счастливые вздохи. Мы тоже были счастливы, похмелье попустило.
   Забрались в автобус и двинулись дальше. Экскурсовод что-то говорил. Из всего сказанного, я уловил лишь то, что в Голландии очень мало земли, поэтому в дело тут пускают каждый ее клочок.
   Около полудня мы въехали в Амстердам. Я с интересом припал к стеклу, выглядывая шопы, где можно было бы дунуть или глотнуть кислоты. В то же время, мои уши внимательно слушали то, о чем вещал туристам экскурсовод.
   Вещал он о следующем:
      -- Наш автобус остановится в ста метрах от так называемого "квартала (районе? перевод разнится) красных фонарей". (УРА!)
      -- В "квартале красных фонарей" находятся так называемые шопы, а по простому - кафе, где легализировано, продают травку. (Без тебя знаю, мудило!)
      -- Наркотики продают так же на улице из-под полы и наркотики покупать не стоит ни у них, ни в шопах, так как это зло и от одного джойнта (ха-ха-ха) может свалиться здоровый человек. (Ага, ЩАС!)
      -- Над некоторыми заведениями в "квартале красных фонарей" висят таблички с изображением радуги. Это означает то, что данные заведения специализируются на сексуальных меньшинствах. (А вот за это - спасибо, мэн!)
  
   Автобус остановился на платной стоянке. Мы с Олегом выскочили. Амстердам ждал нас! За нами вяло вылезили туристы, держа, словно охотники ружья фотокамеры.
  -- Автобус уезжает в десять часов вечера! - кричал всем нам экскурсовод.
  
   Мы с Олегом весело шагали в сторону домов, которые, по нашим предположениям, должны были дать нам то, чего мы так желали.
  -- Сколько будем денег менять, на их факин гульдены? - спросил Олег, когда мы поравнялись с вывеской, на которой было написано, что за вот этой яркой красной дверью меняют валюту.
  -- У них джойнт стоит два-три бакса, марка - десять, - задумчиво сказал я, производя в мозгу сложнейшие математические расчеты.
  -- Баксов по тридцать-сорок на стоса, значит? - спросил Олег.
  -- Я себе хочу еще розу "Аякса" купить.
  -- Меняй больше.
   Мы зашли за ярко-красную дверь и, простояв в очереди из пяти человек целых двадцать минут, все же смогли поменять наши баксы. Олег поменял тридцать, я - сорок.
  -- Ну, чё, пойдем дунем? - выйдя на залитую солнцем улицу спросил Олег. Погодка была класс.
  -- Подожди, мне бы розу купить.
   Мы минут двадцать ходили по ближайшим магазинам, пока не нашли то, что искали - специализированный спортивный. Я купил себе красно-белую (почти как мясные цвета гыгыгы) розу "Аякса" и гордо повязал себе вокруг шеи. БОльшим придурком выглядеть я не стал. По улицам Амстердама то и дело проходили такие особи, по сравнению с которыми мы выглядели образцовыми пай-мальчиками.
   Перед тем, как пойти в "квартал красных фонарей", мы решили прокататься по каналам города, с целью поверхностного его обзора. Не знаю, нахуй мы это сделали, но поездка таки состоялась. Катер весело плыл по каналам, мимо проплывали другие катера. Гид что-то самозабвенно рассказывал. Я пялился на происходящее вокруг и пил бутылочное пиво. То и дело рядом проплывали катера с размалеванными педиками. Они весело махали нам и посылали воздушные поцелуи. Педики, так же, оккупировали все мосты и набережные. Как сказал гид, в этот день в Даме проходил какой-то фестиваль сексуальных меньшинств. Вот повезло-то, бля! В ответ на воздушные поцелуи, я посылал им салюты из средних пальцев.
   Получив от прогулки на катере только негативные эмоции мы, облегченно вздохнув, высадились на причал.
  -- Не хочешь пожрать, а то я проголодался? - спросил Олег и, не дожидаясь моего ответа, двинулся в сторону Макдональдса, который находился через дорогу.
   Жрать я хотел, поэтому, пошел за Олегом, без каких либо возражений.
   Мы заказали себе по гамбургеру, картошке и стакану колы, что влетело нам в довольно крупную сумму. Первым поднос с едой взял Олег и направился в сторону свободной стойки. Все столики были заняты. Я подхватил свой поднос и пошел вслед за Олегом. Поставив поднос на стол, я принялся есть.
   Меня тронули за плечо. Я повернулся. За соседним столиком стоял даун-переросток лет двадцати с папой (кажется, нормальным). Перед папой и дауном-сыном стояли подносы с едой.
  -- Hello, - сказал мне даун и помахал рукой.
   Из его рта неприятно вырвался запах котлеты и еще чего-то гадкого. Я поморщился.
  -- Отъебись, - сказал я по-русски, повернулся к своему столику и уже был готов был впиться зубами в гамбургер, когда меня опять тронули за плечо.
   Я повернулся, уже зная, что будет меня ожидать.
  -- Hello, - снова сказал даун, обдав меня салютом из котлеты и булки. Его кривой рот расплылся в улыбке и парень еще быстрее приветственно замахал мне рукой.
  -- Fuck off! - заорал я ему на интернациональном.
   Люди за соседними столиками повернули головы в нашу сторону. Лицо дауна вмиг стало испуганным, глаза наполнились слезами. Его отец оторвался от еды и, быстро разобравшись в ситуации, что-то сказал, видимо успокаивая, сыну. Даун принялся жрать свой гамбургер.
   Я вернулся к своей трапезе. Олег улыбался. Мы молча доели.
  -- Я возьму кофе, тебе брать? - спросил Олег.
  -- Нет, - я покачал головой, - я подожду тебя на улице, подышу воздухом.
   Я вышел. Возле входа в Макдональдс сидела девочка лет шестнадцати и с внешностью хиппи. Она что-то пела на французском языке, не обращая никакого внимания на проходящим мимо людей. Рядом с девочкой не были разбросаны деньги, так что пела она не для того, чтобы ей их (деньги) кидали, а исключительно ради своего удовольствия.
   Я сел рядом на довольно таки чистый асфальт.
  -- Привет, - сказал я ей по-английски, не зная французского.
  -- Привет, - ответила она мне так же по-английски, перестав петь.
  -- Ты откуда? - спросил я.
  -- Из Франции.
  -- Я как раз тоже из Парижа еду.
  -- Но ты же не француз, - он пристально посмотрела на меня.
  -- Ну, да, - протянул я, помолчав, добавив, - а ты тут что делаешь?
  -- Приезжаю каждые выходные, хочется отдохнуть от родителей.
  -- Тоже тема.
  -- Не поняла?
   Я не смог ей перевести.
  -- И сидишь тут и поешь? - спросил я.
  -- Да, тебе нравится, как я пою? - спросила она, улыбаясь.
  -- Ага, - кивнул я.
   Из Макдональдса вышел Олег и прервал наш разговор.
  -- Мне пора, пока.
  -- Пока.
   Я помахал девушке рукой.
  -- Что за чикса? - спросил Олег.
  -- Из Франции.
   На том тему и закрыли.
   Потом, мы двинулись в "квартал красных фонарей". Таблички с изображением радуги висели над каждым вторым шопом. Геи, лесбиянки, панки, хиппи, скины и прочии маргиналы, не считая обкуренных, попадались на каждом шагу.
   Проходя мимо одного шопа, я увидел, как двери его открылись, на улицу нетвердым шагом вышла девушка лет восемнадцати и, не пройдя и двух шагов, упал на мостовую. Через ее тело люди переступали, не обращая на него никакого внимания.
  -- Так и надо, - подумал я и тоже переступил.
   Походив минут пять и, оглядевшись, мы выбрали себе милый с виду шоп и зашли в него. Шоп встретил нас приятным полумраком и запахом травки, который пропитал тут все. Кроме нас, в баре сидел парень с девушкой и за стойкой стоял бармен (?!).
   Мы взяли по джойнту (в красивой такой коробочке со штрих кодом и наклейкой-лицензией государства) и бутылочки спрайта. Сев в удобный кресла мы принялись курить. Приход был быстрым и приятным. Я умиротворенно курил, попивая спрайт и заторможено смотрел в темноту помещения.
   Прошло некоторое количество времени. Мы взяли еще по одному джойнту, спрятали их в карманы и вышли. Потом, мы бесцельно ходили по улицам, натыкаясь на таких же обдолбаных, как и мы. Ноги вынесли нас к одному из каналов. Слава богу, пестрых педиков тут уже не было. Каждые десять метров к нам подходили и, вкрадчиво шептали, предлагая товар: E, LSD, кокэйн. Как заклинание: E, LSD, кокэйн. Мы не выдержали и купили по марочке кислоты.
   Остановившись на одном из мостов, решили покурить. Достали свои джойнт и приступили. Я смотрел на гладь канала. Иногда, проплывали пластиковые бутылки и резинки.
   Мы уже почти докурили, когда к нам подошел ниггер, воровато улыбаясь и бегая глазами он сказал:
  -- Хорошая травка.
  -- Ага, - мне было похуй на ниггера.
  -- Хотите отсосу за десять баксов, - ниггер сразу перешел к делу.
  -- А шел бы ты..., - начал я, свирепея, не смотря на выкуренные два джойнта от такого, когда меня прервал Олег.
  -- Я хочу, - сказал он.
  -- Бля, ты чё? - я устало посмотрел в его глаза. В них ничего не читалось.
   После двух джойнтов мне было почти на все насрать, поэтому, я махнул рукой и сел задницей на затоптанный булыжник моста. Олег и ниггер скрылись в одном из двориков. Я повтыкал несколько минут, а потом достал и проглотил марку.
   Через некоторое время вернулся Олег. Меня уже достаточно сильно колбасило, так что я ничего не понял из восторженного рассказа Олега.
   Следующие события я помню смутно. Мы каким-то чудом нашли наш автобус, зайдя по дороге в шоп и купив пирожков с наркотой и по джойнту.
   До отъезда автобуса оставался целый час. Мы тупо сидели на стоянке и втыкали. Вернулись туристы и экскурсовод. Все были трезвыми, нормальными, свежими, бля. Мы бросались в глаза как белые вороны.
   Сев на свое место, я уснул. Проснулся, когда было уже темно. Я съел пирожок с наркотой, попил пепси и опять заснул.
   Проснулся в очередной раз уже около самой границы. Мы с Олегом вышли на свежий воздух. Автобус остановился на каком-то автобане. Все побежали мыться и заниматься прочей хуйней. Мы отошли в сторонку и закурили наши джойнты.
   Где-то из темноты раздавалось пение сверчков. С неба на нас смотрела огромная луна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЧУВСТВА

   Что может быть прекраснее теплой июльской ночи в пригороде, вдали от шума и огней города? Словно шелковое одеяло, окутывает она нежно собою землю, пряча ее от утомительного дневного зноя, даря живительную прохладу. Смотришь в чистое небо, оно словно нарисованное умелым художником на холсте черными, серебряными и золотыми красками. На горизонте видны грозовые тучи. Они медленно приближаются, гонимые ветром. А так, небо, пока, чистое. Будто нарисованные звезды мерцают холодным светом на расстоянии вытянутой руки. Огромное, желтое, нездорово бледное лицо луны смотрит на тебя грустно с неба. Чему грустишь ты, Луна? Грустишь тому, что так ты одинока, или грозовые тучи с севера страшат тебя? Почему ты всегда молчишь, Луна?
   В темноте леса, укрывшись густыми кронами могучих столетних дубов и прикрывшись хрупкими телами молодых березок, спали заросли боярышника и бузины, кусты малины и ежевики, спали зверобой и душица, мята и розовые цветки клевера. Скрытые травой, свернули листочки кустики земляники, ожидая, что с рассветом добрые детские руки будут нежно срывать их сочные, налитые утреней росой ягоды.
   Могучий дубы безмолвно нависли над всем живым, уже многих лет наблюдая за происходящим на бренной земле. Если бы они могли говорить, как много сказали бы они нам, смертным. Но стали бы мы слушать их? Ведь мы, люди, так горды и самоуверенны.
   Вдалеке сверкнула, разрезая холст неба, молния и раздался первый раскат грома. Прошло двадцать, а может меньше, минут. Небо налилось свинцом. Грозовые точи с севера закрыли и бледное лицо луны, и холодные звезды. Гром разорвал ночную тишину прямо над головой. Первые тяжелые капли дождя упали с неба. Несколько минут длится тишина, нарушаемая глухим звуком падающих капель воды. Яркая молния и еще один, оглушительные раскат грома. Тучи разрываются. Ливень густой стеной воды срывается с неба и летит на землю.
   Я поспешно, боясь промокнуть до нитки, что могло бы в последствии вызвать простуду, встал с деревянной, чуть прогнившей лавочки, схватил фарфоровую желтую кружку, в которой весело от попавших туда капель дождя плескались остатки мятного чая, и побежал в сторону небольшого деревянного домика. Благо, домик, в котором я в одиночестве проводил последние две недели, прячась от суеты города, находился всего в двадцати метрах от лавочки. Не успев как следует промокнуть, я вскочил на крыльцо, отворил дверь и скрылся внутри.
   Я мотнул головой и несколько капель слетели с нее. Сняв промокшие кеды, я через кухню направился в единственную комнату, снимая на ходу футболку с небольшими пятнами от упавшей с неба воды.
   Оставшись в одних джинсах, я устало упал на свободную деревянную кровать и потянулся, слыша, как хрустят суставы. На второй, имеющейся кровати лежала моя спортивная сумка, в которую я еще днем сложил свои нехитрые пожитки. Спустя две недели, я, со скрипом в сердце от жалости, должен был уезжать, покидая и могучие дубы, и тонкие березки, и заросли сладкой малины и зеленую бархатную травку, и чуть прохладную воду небольшой речушки. Все вещи были собраны, за исключением толстой слегка потертой тетради, в которой находились наброски моей новой книги - это был результат моего двухнедельного пребывания здесь.
   Завтра я покину эти свежие, нежные места и, сев на пригородный автобус черт-его-знает-какой-номер-разберусь-на-месте, отправлюсь назад - в душное, отравленное и смердящее брюхо многомиллионного города.
   Мой дом в пригороде был тем местом, ради которого стоило жить. Построенный еще моим дедом, офицером артиллерийских войск в отставке, сразу после Отечественной Войны, дом принадлежал самому моему деду и моей бабушке, моим маме и папе. Теперь, настала моя очередь. Дом перешел в собственность ко мне. Мало что тут напоминало о том, кто его построил. Новую мебель ввез сюда еще мой отец, пол меняли тоже при нем, оконные рамы были установлены всего пять лет назад. От деда осталась только ржавая подкова, повешенная им над дверным проемом. Она напоминала о том, кто построил дом, чей дух был заложен в него. Не смотря на то, что дом множество раз ремонтировали, красили и постоянно в нем что-то меняли, в нем все равно чувствовался твердый дух и железная несгибаемость деда-офицера.
   Приняв вертикальное положение, я спустил босые ноги и коснулся ими деревянного пола. Взяв со стола тетрадь с набросками книги, я полистал несколько страниц и остался удовлетворенным результатом, моей деятельности за последний две недели. Настенные часы показывали первый час ночи. Я снял джинсы, аккуратно повесил их на спинку стула, и, в одних трусах, залез под легкое одеяло. Моя голова устало коснулась подушки, я зевнул и спустя несколько секунд уже крепко спал. Ночную тишину нарушали только звуки дождя, глухо бьющего по крыше и в окно. В углу, под самым потолком, словно маленький фонарик светился сверчок.
   Я проснулся от звука будильника в моих кварцевых CASIO. Сквозь неплотно задернутые занавески, свет падал веселыми кусками в комнату. Один из кусков лежал как раз на мне. Я закрыл глаза и снова их открыл. Несколько секунд лежал, смотря в потолок и приходя в состояние нормального восприятия после продолжительного сна - настенные часы показывали десять с минутами часов. Вместе с просыпанием приходило и чувство жалости, вызванное тем, что уже меньше чем через два часа я буду вынужден покинуть этот дом.
   Я рывком вскочил с кровати и сделал нехитрую утренею гимнастику: сорок отжиманий и сто приседаний. Почувствовал, как кровь стала нормально циркулировать в несколько онемевшем ото сна теле, я одел джинсы и футболку, которая за ночь успела высохнуть.
   Зайдя на кухню, я поставил на огонь плиты чайник, и, пока вода в нем закипала, отрезал себе два куска вчерашнего пшеничного хлеба и намазал на них два плавленых сырка. В холодильнике запасов почти никаких не осталось, да они уже были мне и ни к чему. Достав пакет молока, я с радостью обнаружил, что оно в нем имелось. Высыпав в глиняную глубокую тарелку остаток мюсли, я залил фрукты с орехами молоком. Пустой пакет я мастерски, словно всю жизнь играл в баскетбол, кинул через всю кухню в мусорное ведро. Взяв желтую фарфоровую кружку с холодными остатками чая, я сполоснул ее под слабым напором воды. Чайник на огне засвистел. Я снял его с огня, прихватом, достал из шкафчика жестяную банку с изображением драконов, я высыпал из нее в свою кружку немного мятного чая. Залив чай кипятком, я поставил свой нехитрый завтрак на поднос и отнес его в комнату.
   Включив телевизор, я сел на не застеленную кровать. Смотря краем глаза выпуск новостей, я приступил к завтраку. Съев мюсли с молоком, я отставил пустую тарелку в сторону и принялся за бутерброды с сыром, запивая их мятным чаем. Закончив трапезу, отнес на кухню поднос с грязной посудой, которую, тут же, вымыл. Вернувшись в комнату, я посмотрел на часы, они показывали начало двенадцатого. Следует сказать, что автобусы, связывающие то место, где находилась моя дача с городом ходили каждые четыре часа: в 8, 12, 16 и 20 часов. Мне стоило поторопиться, если я хотел успеть на двенадцатичасовой рейс.
   Открыв спортивную сумку, я спрятал в нее тетрадь с набросками романа. Обувшись, я вернулся в комнату и, повесив сумку на плече, осмотрел комнату. Вроде, ничего не забыто. Вынув телевизор из розетки, потом, отключив электричество и газ, я открыл дверь и вышел на крыльцо. Дверь захлопнулась.
   И, словно обухом по голове, ударила свежесть! Жаркое дневное солнце слабо проникало сквозь густые кроны деревьев. Редкие лучи рассеивались, словно призмой сочными зелеными листьями. Дышится легко и глубоко. Где-то там, в листве, сидит белка. Я замечал ее и раньше. Наблюдал за тем, как она проворно прыгает с ветки на ветку. Однажды, я читал книгу сидя в кресле в тени дерева, когда почувствовал, что на голову мне падает что-то мелкое. Встав, я увидел, что это были кусочки шишки. Задрав голову, я увидел на одной из веток дуба белку. В лапах она держала шишку. Почему, взяв плод с сосны, которая в гордом одиночестве высилась в пятидесяти метрах от домика, она прискакала по ветвям именно сюда? Многие загадки природы так и останутся неразрешенными. Вот и сейчас, я видел, как с дерева падали кусочки плода. Я попытался взглядом найти белку, но она спряталась где-то в листве, ее не было видно. Я спустился с крыльца. Трава еще была немножко влажной. Перекинув сумку через плече, я кинул прощальный взгляд на свой домик, на чуть прогнившую лавочку, на деревья, на заросли ежевики и на кучерявые кустики земляники. Насладился в последний раз пением птиц. Попрощался мысленно и с тобой, белка! Решив, что долгое прощание лишь породит никому не нужные сентиментальные чувства, я развернулся на сто восемьдесят градусов и пошагал по тропинке через лес к автостраде.
   Пройдя метров восемьсот, старательно обходя лужи, я вышел на автостраду. Чуть левее находилась автобусная остановка: небольшая давно некрашеная, обшарпанная и исписанная различными непристойностями будка. Подойдя к ней, я увидел, что кроме меня автобуса ждали еще двое: старик и старуха.
   Старик был одет в видавшие виды перепачканные засохшей грязью брюки и пиджак. Но ногах были резиновые сапоги, на носу - очки в толстой роговой оправой с фиксирующей резинкой, на голове - традиционная кепка. В руках старик держал большую клетчатую сумку.
   Старуха была одета в спортивные штаны, шерстяную кофту (не смотря на жару), на голове у нее был повязан серый платок. В руках она держала идентичную клетчатую сумку.
   Я подошел ближе и сел на чудом еще не сломанный кусок скамейки. Старик и старуха оживленно разговаривали.
  -- Вчера в магазине муку давали по два килограмма в руки!
  -- Да что вы говорите? Вот мерзость то! Вот при советской власти то...
  -- Меня моя старая послала, так я говорю, давайте мне, дескать, четыре килограмма, а они говорят кукиш вам, а не четыре килограмма!
  -- Ай-ай-ай! Дожили!
  -- Я им говорю, старая моя лежит, ходить не могёт.
  -- А они?
  -- А они говорят, обращайтесь в райсовет!
  -- Ай-ай-ай! Вот гады-то!
  -- Ну, я взял свои два кило и пошел домой, прихожу значит, а старая моя и говорит, посмотри, дескать, хороша ли мука.
  -- Сейчас совсем обнаглели, взяла я недалече желудок в магазине, так начала его, как пришла, резать, а там, Святая Мать! Черви повыползали! Это надо ж!
  -- Та, что черви? Черви - продукт натуральный, живой, так сказать. А я, как муку стал пересыпать, а там - кал мышиный!
  -- Ах ты, господи!
  -- Я старой своей и говорю, кал в муке. Ну, она меня послала в магазин. Я и пошел. А мне говорят, обращайтесь в райсовет.
  -- Ай-ай-ай, нечисть, какая.
  
   В этот момент подъехал старенький автобус, и старики прекратили свой разговор. Я зашел вслед за ними в душный, плохо вентилированный салон. Свободных мест было предостаточно. Я сел в передней части автобуса, возле окна. От духоты на лбу выступила испарина. Автобус медленно пополз по трассе. Мучиться мне предстояло минут сорок.
   Ко мне подошел кондуктор - толстая некрасивая, стареющая и неаккуратная женщина.
   - Билетики покупаем, - обратилась она ко мне, без малейших изменений выражения лица, на котором читалось полное равнодушие как ко мне, так, видимо, и ко всему окружающему.
   Я заплатил ей положенные пятьдесят копеек. Кондуктор пошла дальше по салону механически повторяя: "билетики покупаем".
   Я откинулся в кресле и устремил свой зор в грязное, покрытое засохшими трупиками мух окно. За ним проплывал лес. Большой и чистый. Над лесом было небо. Голубое, глубокое, чистое. По небу плыли тучки. Белые, пушистые и нежные. Внутри же были чувства. В основном плохие: тоска, жалость, опять тоска. Грусть. Она то подступала, то отпускала. Грозила вырваться, но я держался. Не давал ей взять вверх над разумом.
   Прошло сорок минут. Автобус остановился у крайней точки одной из линий городского метро. Я вышел из автобуса, для того, чтобы тут же нырнуть в темную трубу. В подземном переходе пахло мочой, старостью, грязью, бедностью и несчастьем. Под желтыми в тусклом электрическом свете стенами сидели безногие калеки, протягивая скрюченные руки в сторону людей, которые спешили побыстрее пройти несчастных, стыдливо отводя глаза. Чувствовали и свою вину, наверное. Так же и я, каюсь, отвел глаза, старался не дышать и ускорил шаг.
   Возле стеклянных дверей метро я остановился для того, чтобы купить и симпатичной продавщицы прессы спортивную газету.
   Подойдя к окошку кассы, я купил один жетон. Кинул его в щель турникета и прошел. Ждал несколько минут поезда. Он подошел. Станция была, как я говорил, конечной. Народу в пустые вагоны зашло немного. Было много свободных мест. Я сел. Достал свою спортивную газету и стал убивать время на протяжении шести станций. На седьмой я вышел. Поднялся эскалатором. Толкнул ногой затертые от аналогичных толчков таких же умников, как и я, дверь и вышел на улицу.
   Город. Он тут же повис надо мной. Своим ядовито зеленым небом, тяжелым серым воздухом, высокими черными домами, гулом автомобилей, толпами глупых людей. Я на мгновение закрыл в глаза, давай возможность сознанию прийти в себя. Стал глубоко дышать. Мне необходимо было отдышаться. Привыкнуть. Я открыл глаза. Город раскрылся передо мной, приглашая войти. Я сделал первый шаг навстречу и ... ничего не произошло.
   Я побрел в сторону автобусной остановки. Встал в очередь к маршрутному такси. Передо мной стояло человек пятнадцать-двадцать. Какая собственно разница, какое точно их было число? Сплошная масса людей. Они все кричали на своем непонятном языке.
  -- Мужчина! Вы куда без очереди лезете?
  -- Да я же, занимал!
  -- Да ничего подобного!
  -- А это какой номер маршрутки?
  -- А какой вам нужен?
  -- А я доеду на ней до площади Льва Толстого?
  -- Нет, вам нужна сто двадцать пятая маршрутка.
  -- Пропустите, я с ребенком!
  -- В очередь!
  -- Я занимал тут!
  -- Да ничего подобного!
  -- Женщина, куда вы суете свою сумку? Тут же дети!
  -- Это дети?
  -- Да, это!
  -- Мужчина, не толкайтесь!
  -- Так, это не я!
  -- Пустите меня!
  -- Я ветеран! Вы обязаны провозить одного ветерана бесплатно!
  -- Почитайте правила, папаша!
  -- Я по телевизору слышал!
  -- Пустите старика, как вам не стыдно, водитель?
  -- Ух, ты морда!
  -- Ты куда?!
  -- Пшел вон отсюда!
  -- Либо плати, либо выметайся!
  -- Мы еще долго будем тут стоять?!
  -- Я по телевизору слышал!
  -- Плевать на ваш телевизор, правила есть!
  -- Безобразие, какое!
  -- Тут же дети! Куда вы суете свою сумку!
  -- Вы будете садиться или нет?
  -- Пустите!
  -- Деньги плати!
  
   От их крика звенело в ушах. Очередь медленно двигалась. Я старался отвлечься от ее голоса. Я вспоминал тебя. Твои шелковые светлые волосы, твои огромные немного грустные глаза. Почему они у тебя такие грустные? О чем ты грустишь, скрывая свою грусть где-то в середине, в сердце. Вспоминал твой голос и твои губы. Такие вкусные губы. И твой шаловливый язычок, который при поцелуе наровит обвиться вокруг моего языка.
   Мои воспоминания прервались. Я стоял возле открытой двери маршрутки. Передо мной больше не было очередь, она шумела и подгоняла сзади.
  -- Есть еще места? - спросил я у водителя.
   Водитель молчал. Толпа же в маршрутке бесновала.
  -- Есть, есть!
  -- Садись уже!
  -- Давай быстрее!
  -- Есть еще одно место, молодой человек.
  -- Давай, заходи, блин!
   Я зашел и протянул водителю горсть мелочи. Он, не пересчитывая, бросил ее в коробку для денег.
  -- А талончик? - спросил я, сам стыдясь своего вопроса.
   Стыдился не зря. Водитель посмотрел на меня таким взглядом, от которого хотелось провалиться в данном случае через пол, чтобы такого больше никогда не видеть. Толпа зло загудела. Талончик мне все же дали (зачем он мне?) Я поплелся в самый конец маршрутки. На меня смотрели с десяток злобных взглядов. Они говорили:
  -- Ишь, ты, какой умный! Никому талончик не нужен, а ему подавай талончик!
  -- Корчит тут из себя интелегента.
  -- Очки нацепил, блин, и воображает.
  -- Вырастили вас на свою голову.
   И так далее.
  
   Я сел на свое место между двумя толстыми женщинами. Фактически, мне досталось пол места. Попробовал почитать газету, но делать это было неудобно: локти то и дело упирались в мягкую плоть сидящих рядом женщин, которые кидали на меня полные ярости взгляды. Я спрятал газету обратно в сумку. Постарался откинуться назад на спинку сидения. Не очень то и вышло. Тогда я просто закрыл глаза и расслабился, стараясь не обращать внимание на звучащий на полную мощность колонок "Радио Шансон".
   За одну остановку до моей, я стал протискиваться к выходу, задевая спортивной сумкой сидящих и стоячих. Толпа загудела опять. Я только и успевал бормотать: "простите-извените".
  -- Мне на светофоре, пожалуйста! - крикнул я водителю.
  
   Маршрутка специально проехала еще метров двести после светофора. Я секунд пять искал ручку, для того чтобы открыть дверь. Очередной гул толпы мобилизировал меня и я, все же, ее нашел.
   Выйдя из маршрутки, я пошел в сторону своей девятиэтажки, которая выглядывала из-за крон каштанов. Зайдя в парадное, я вызвал лифт и поднялся на свой шестой этаж. Выйдя, долго рылся в сумке в поисках ключей. Наконец, нашел их и отпер дверь.
   На автоответчике было записано десять сообщений. Среди всякой ерунды было сообщение и от тебя.
   "Дима, как только приедешь, позвони мне. Аня", - так звучало оно.
   Я тут же, даже не переодевшись и не помыв руки схватил телефонную трубку и принялся набирать твой номер.
   Первый гудок. Молчание. Гулкий удар сердца.
   Второй гудок. Молчание. Гулкий удар сердца.
   Третий гудок. Молчание. Гулкий удар сердца.
   Четвертый гудок. Молчание. Гулкий удар сердца.
   Пятый гудок. Молчание. Волнение. Гулкий удар сердца.
   Шестой гудок. Молчание. Я хочу уже положить трубку. Гулкий удар сердца.
   Седьмой гудок. Ты берешь трубку и говоришь "Алле". Я чувствую радость. Готов танцевать, но сдерживаю порыв.
  -- Аня? Привет.
  -- О! Наконец-то! Ты когда приехал-то?
  -- Только что?
  -- И сразу звонить?
  -- Ага.
  -- Ну, как ты отдохнул?
  -- Нормально. А как твоя работа?
  -- Все хорошо. Все отлично.
  -- Жалко, что тебя не было со мной.
  -- Ты же знаешь, работа, я не могла, все для нашего же блага, ты прямо как маленький.
   Тишина.
  -- Увидимся сегодня вечером? - спросил я и, помолчав, добавил, - если у тебя нет работы сегодня.
  -- Работы нет, - я видел, как она улыбается.
  -- Тогда во сколько и где?
  -- Возле колокола на набережной в девять.
  -- Я скучал.
  -- Я знаю.
   Я решился спросить.
  -- Аня, мы сделаем сегодня это?
   Тишина. Всего несколько секунд. Потом, он сказала.
  -- Если ты готов, тогда да.
  -- Я готов, - ответил я без промедления.
  -- До встречи тогда.
  -- До встречи.
   Короткие гудки. Гулкие удары сердца.
  
   Я переоделся в домашнюю футболку и шорты. Пошел открыл все окна, для того, чтобы проветрить квартиру. Потом сходил на кухню. Нашел немного заварки. Заварил себе чай и пил его, сидя перед телевизором. По телевизору показывали всякую чепуху. Вскоре, мне это надоело, и я выключил его.
   Время тянулось убийственно медленно. Было только три часа. Я сходил в свою комнату и, порывшись в книжном шкафу, нашел книгу, которую начал читать перед отъездом, но так и не успел закончить. Вернулся в гостиную. Лег на диван, подложив под голову подушку и стал читать. На двадцатой странице я заснул. И спал я почти два часа и не видел никаких снов. Во время дневного сна редко что-то снится.
   Я проснулся и пошел в душ. Приняв его, насухо вытерся махровым полотенцем, одел джинсы и футболку. Сходил на кухню и выпил стакан чая.
   Было почти восемь. Время выходить. А обулся в кеды и повесил за плечи рюкзак, предварительно положив в него огромный и острый как бритва охотничий нож.
   Я вышел из квартиры и направился к трамваю. На остановке было тихо и безлюдно. Наверное, восемь часов вечера, это как раз то время, когда люди уже предпочитают собираться во двориках попить пива, чем ехать к кому-либо в гости.
   Я сел на лавочку, ожидая трамвая. Он появился через десять минут. Весь такой красный. Я зашел в первый вагон, который был почти пустым. Сел у окна и задумался. Подошел кондуктор и я купил билет. Попросил закомпостировать его. Вышел на седьмой остановке, в старой части города, где еще сохранились именно памятника архитектуры, а не современные уродства.
   Узкими улочками мощеными булыжником, я шел по направлению к набережной. Свернул еще один поворот и оказался на берегу могучей реки. На пристани стояло два пассажирских парохода, несколько белых шикарных яхт, которые снимали обеспеченные люди для того, чтобы провести свой досуг, и несколько прогулочным катером. На берегу реки ветер ощущался отчетливее. Его порывы раз за разом поднимали волны волос на моей голове. Я поспешил к огромному колоколу, который был своеобразным символом морского вокзала. Подойдя ближе, я увидел, что Аня уже ждала меня. Она пришла немного раньше, как и я. На Ане были ее потертые джинсы, которые подчеркивали идеальную форму ее попки и стройность ног, черная обтягивающая футболка, давай возможность любоваться размерами и чертами ее груди.
   Мы обнялись и поцеловали друг друга. Я пережил сразу целую гамму чувств: радости, облегчения и, конечно же, любви.
   Она посмотрела на меня своими огромными, немного грустными глазами и сказала: "привет, милый".
   Я почувствовал, как слезы радости выступают легкими капельками на моих глазах. Я крепче обнял ее хрупкое тело и почувствовал, как бьется ее сердечко. Святой Боже, в этот миг я любил ее больше всего на свете! Больше солнца и луны, больше этой родной с детства могучей реки, этих зеленых каштанов, больше своей никчемной жизни!
  -- Ты не передумал? - внезапно спросила она.
   Я слегка побледнел и покачал головой.
  -- Что это значит, да или нет? - она улыбнулась.
  -- Нет, не передумал, - ответил я.
   Несмотря на то, что уже темнело, мы решили прогуляться. Мы шли, держась за руки и болтали ни о чем в свете ярких фонарей. За невысоким каменным заборчиком плескались темные воды реки. Я купил Ане мороженное, перед тем, как мы покинули зону города, где еще можно было что-то купить. Аня забралась на каменный заборчик и шла на нем, словно канатоходец. Я держал ее за правую руку. В левой она держала мороженное.
   Мы зашли довольно далеко от морского вокзала и свернули прочь от реки в сторону поросшего лесом холма. Перейдя дорогу, мы стали взбираться по лестнице. Пройдя около сотни полуразрушенных ступенек, мы оказались на смотровой площадке. Перед нами лежал город и река. Река была темной, лишь изредка ее освещали огни проплывающих катеров. За рекой был спальный район. Он светился зубьями многоэтажек. Слева был старый город. Он был тихим и темным. Казалось, что он спал, но это было не так. Он просто был не так вульгарен, как наглые новостройки за рекой. Старый город жил тихо и красиво. Мы стояли так несколько минут и молча смотрели на город.
   Первой заговорила Аня. Она повернула свое лицо ко мне, взяла меня за руку. Я увидел, как блестят ее глаза. Возможно, это были слезы.
  -- Тут? - тихо спросила она.
  -- Да, - ответил я.
  -- Тогда, не медли, - сказав это, она стала раздеваться.
   Аня сняла кроссовки и поставила их в сторону. Потом сняла джинсы и футболку. Одежду бросила на обувь. Она осталась в одних белых кружевных трусиках. Я невольно залюбовался ее красотой.
  -- Холодно, - поежилась Аня, переступая босыми ногами на бетонном полу.
   Я достал из рюкзака нож и посмотрел на то, как свет первых появившихся на небе звезд отразился на его стали.
  -- Дима, не медли, - прошептала она.
   Я подошел к ней ближе и поцеловал в губы. Аня вздрогнула.
  -- Я люблю тебя, - сказал я.
  -- Я знаю, - был ее ответ.
  
   Я отошел на шаг назад. Аня стояла от меня на расстоянии вытянутой руки. Без замаха я ударил ее охотничьим ножом в горло. Аня издала глухой грудной звук и упала на бетонный пол. Фонтан крови вырвался из рваной раны. Ее тело несколько раз дернулось в конвульсиях и навсегда затихло.
   Я сел на корточки и, перерезав ножом веревочки, снял с тела своей любимой немножко испачканные кровью трусики. Передо мной лежало тело самой любимой, самой родной девушки. Красивое, идеальное тело. Гармонию портила только рана, проходящая через все горло и кровь, которая текла из нее.
   Я перевел дыхание и преступил.
   Отрезал уши. Съел. Чувство страха. Отдышался.
   Вырезал глаза. Съел. Чувство отчаяния. Отдышался.
   Отрезал нос. Съел. Чувство жалости. Отдышался.
   Отрезал губы. Съел. Чувство грусти. Отдышался.
   Вырезал язык. Съел. Чувство стыда. Отдышался.
   Отрезал соски. Съел. Чувство покаяния. Отдышался.
   Вырезал печень. Съел. Чувство успокоения. Отдышался.
   Вырезал почку. Съел. Чувство гармонии. Отдышался.
   Вырезал селезенку. Съел. Чувство радости. Отдышался.
   Вырезал желудок. Съел. Чувство блаженства. Отдышался.
   Вырезал клитор. Съел. Чувство счастья. Отдышался.
   Вырезал сердце. Съел. Чувство любви. Отдышался и встал на ноги.
   Мое сердце было пьяно ее чувствами. Она отдала мне их, она воссоединила нас! Раз и навсегда! Я пошатнулся и схватился за поручень. Я и сам был пьян. Ступал осторожно, держась за перила. Спускался вниз по лестнице. Сердце мое было переполнено чувствами. Оно было большим и полным. Билось сильно и громко. Я боялся расплескать ее чувства. Шел осторожно. Очень осторожно. Спустившись, я сел на камень и стал глубоко дышать. Понемногу, сердце стало успокаиваться. Ритм его нормализовался. Прошли минуты. Я встал и почувствовал снова, какое оно большое и полное. Медленно, очень медленно я побрел к трамвайной остановке. Пустынная остановка. Рядом стоит круглосуточный ларек. Около него - небольшая группа местных алкашей. Они пьют пиво и о чем-то оживленно кричат друг другу. Я отвел свой взгляд от них, боясь, что они нарушат гармонию чувств в моем сердце. Поднялся ветер. Трамвая все не было. Не удивительно, если принять во внимание поздний час. Наконец, после долгого ожидания, из-за поворота появились два красных вагона. Я зашел. В них кроме меня только одиноко, уткнувшись лицом в стоящее перед ним сиденье, спал пьяный мужчина. Я сел в другой от него конец вагона. Не было даже кондуктора.
  
   Меня убивали. Сначала, меня больно ударили в живот ногой и я, хрипя, упал на пол. Меня стали бить: сильно и точно. Последний удар пришелся ногой в висок, и мое тело замерло посреди залитой лунным светом гостиной.
   Первое. Отрезали уши. Никаких чувств.
   Второе. Вырезали глаза. Никаких чувств.
   Третье. Отрезали нос. Никаких чувств.
   Четвертое. Отрезали губы. Никаких чувств.
   Пятое. Вырезали язык. Никаких чувств.
   Шестое. Отрезали соски. Никаких чувств.
   Седьмое. Вырезали печень. Никаких чувств.
   Восьмое. Вырезали почку. Никаких чувств.
   Девятое. Вырезали селезенку. Никаких чувств.
   Десятое. Вырезали желудок. Никаких чувств.
   Одиннадцатое. Отрезали член. Никаких чувств.
   Двенадцатое. Вырезали сердце. Никаких чувств.
  
   Они ушли, расчлененное тело на полу в гостиной. Лунный свет падал на раны и лужи крови.
  
   Я поднялся лифтом на свой этаж и сунул в замочную скважину ключ. Ключ отказался поворачиваться. Я толкнул дверь. Она оказалось не запертой. Я вошел в прихожую и включил свет. Тут все было в порядке. Не разуваясь, я вошел в гостиную и увидел свое расчлененное тело. Я не стал включать свет и сел на диван. Повернув голову вправо, я увидел, что в кресле кто-то сидит.
  -- Кто ты? - спросил я.
  -- Твоя душа, - ответили мне.
  -- А-а-а, - протянул я.
  
   Я встал и взял со стола пачку сигарет. Закурил.
  -- Будешь? - я протянул своей душе пачку.
  -- Не откажусь, - душа взяла одну сигарету.
   Я поднес огонь и душа затянулась.
  -- Какие чувства? - спросила душа, выпуская красивое колечко дыма в потолок.
  -- Все.
  -- Уши?
  -- Страх.
  -- Глаза?
  -- Отчаяние.
  -- Нос?
  -- Жалость.
  -- Губы?
  -- Грусть.
  -- Язык?
  -- Стыд.
  -- Соски?
  -- Покаяние.
  -- Печень?
  -- Успокоение.
  -- Почка?
  -- Гармония.
  -- Селезенка?
  -- Радость.
  -- Желудок?
  -- Блаженство.
  -- Клитор?
  -- Счастье.
  -- Сердце?
   Я молчал.
  -- СЕРДЦЕ! - гаркнула душа.
  -- Любовь ..., - прошептал я пересохшими губами.
  -- Это хорошо, - кивнула душа и бросила окурком в труп.
  
   Я докурил. Встал и, подойдя к столу, положил окурок в пепельницу. Повернувшись, я увидел душу. Она открыла окно и стояла на подоконнике.
  -- Ну, я полетела, а ты, давай собирайся, - сказала мне душа и растворилась в ночной темноте.
  
   Я остался один. Посмотрел еще раз на труп.
  -- А что собираться-то? - подумал я и взобрался на подоконник.
  
   Подо мной была темная пустота. Надо мной звездное небо и бледная луна.
  -- Уши! - закричал я в темноту.
   Страх вылетел из моего тела и устремился в звездное небо.
  -- Глаза!
   Отчаяние вылетело из моего тела и устремилось в звездное небо.
  -- Нос!
   Жалость вылетела из моего тела и устремилась в звездное небо.
  -- Губы!
   Грусть вылетела из моего тела и устремилась в звездное небо.
  -- Язык!
   Стыд вылетел из моего тела и устремился в звездное небо.
  -- Соски!
   Покаяние вылетело из моего тела и устремилось в звездное небо.
  -- Печень!
   Успокоение вылетело из моего тела и устремилось в звездное небо.
  -- Почка!
   Гармония вылетела из моего тела и устремилась в звездное небо.
  -- Селезенка!
   Радость вылетела из моего тела и устремилась в звездное небо.
  -- Желудок!
   Блаженство вылетело из моего тела и устремилось в звездное небо.
  -- Клитор!
   Счастье вылетело из моего тела и устремилось в звездное небо.
  -- Сердце!
   Любовь вцепилась своими острыми зубами в мое сердце.
  -- Сердце! - закричал я еще громче.
   Любовь вонзилась когтями в мое сердце.
  -- Сердце, ну, пожалуйста! - закричал я, и слезы отчаяния выступили на моих глазах.
   Любовь так и не покинула моего сердца. Болью и теплом она засела в нем навсегда.
   Делать ничего не оставалось. Я выпрыгнул из окна и полетел навстречу звездам и луне.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Уничтожить Дмитрия Факовского

   Лето. Где-то в центральной России.
   Известный в определенных кругах поэт Белявчиков сидел за своим P-2 и внимательно изучал последние произведения, которые были размещены на сайте Литсовет. Поэт Белявчиков был уже не молод, ну и не стар. Мужчина в самом рассвете сил, между сорока и пятидесятью годами. Лимонов в его возрасте как раз находился в зените своей литературной славы. Но, к сожалению, Белявчиков был не Лимоновым. Написание стихов с каждым годом давались ему все сложнее и сложнее, а основной его литературный капитал был написан, увы, лет десять назад.
   Среди последних произведений, которые были размещены на Литсовете, внимание Белявчикова привлек очередной рассказ молодого писателя Дмитрия Факовского из далекого Киева.
  -- Вот, молокосос, - подумал зло Белявчиков и нажал на произведения Факовского, загружая его.
   Через пару секунд, на экране монитора появился, повествующий о похождениях Дмитрия в Лондоне, а точнее на его помойках. Текст был обширно сдобрен матов, сленгом и прочей неформальной гадостью.
   Белявчиков хотел плюнуть, да не стал. Не красиво все же. Перемотав страничку в самый конец, поэт увидел, что произведение Факовского имеет довольно таки неплохой рейтинг.
  -- Куда катиться этот мир? - грустно подумал Белявчиков и влепил Дмитрию Факовскому ЕДЕНИЦУ.
   Рейтинг заметно упал. Белявчикову стало немного легче. Он открыл страничку для комментариев и написал "Молодой человек, то что вы пишете - это ужасно. Вы берете публику матом и эпотажностью, надо же брать литературными ходами".
   С чувством глубокого морального удовлетворения Белявчиков вышел из интернета, закрыл страничку Литсовета и выключил компьютер.
   Поэт прошествовал на кухню, бурча себе под нос:
   - Уничтожать таких писателей надо, они не литературу, а черт знает что пишут! Были же прекрасные писатели, настоящие мастера своего дела, писали, так внутри оставалось что-то, слог радовал, формы радовали, содержание какое! А это! Боже мой! Заборная писанина! Пишет так, чтобы повыделоваться, говорит только о том, что несет смысловую нагрузку в своих произведениях! Фарс! Право же, фарс!
   Белявчиков приготовил себе чашку вкусного чаю и бутерброды с сыром. Вернувшись в гостиную, Белявчиков сел в удобное кожаное кресло, поставил поднос со снедью себе на колени и взял в руки томик Тютчева. Поэт отхлебнул чаю и довольно улыбнулся.
  -- Хо-ро-шо! - сказал поэт.
   На подлокотник кресла запрыгнул красивый сиамский кот по кличке Барсик. Белявчиков погладил его за ухом и кот довольно замурчал. Продолжая гладить кота, поэт с удовольствием погрузился в мир божественной поэзии Тютчева.
   Этот же день. Где-то в Киеве.
   Дмитрий Факовский пролистал последние комментарии, оставленные после его произведений. Сдерживая улыбку, он прочел то, что оставил для него поэт Белявчиков. Надо заметить, это было уже не первое сообщение поэта относительно произведений Факовского.
  -- Что же с ним будет, когда он TRIP прочитает? - подумал весело Факовский и написал ответ на комментарий "Уважаемый господин Белявчиков! Всегда рад получать в свой адрес от вас такую обоснованную критику. С уважением. Д.Факовский".
   Дмитрий Факовсксий выключил компьютер и, улыбаясь, покрутил свою козлиную бородку. После этого, писатель решил пообедать. Он пошел на кухню, достал из холодильника и поставил разогреваться кастрюльку с супом из белых грибом. Пока суп разогревался, Факовский нарезал балтийскую селедочку и, посыпав ее сверху листиками петрушки, положил на фарфоровую тарелочку. После этого, Дмитрий достал из холодильника кастрюльку с фаршированным перцем и поставил ее в микроволновую печь.
   Факовский открыл мини-бар и достал из него бутылку Каберне. Проворно открыв бутылку, Дмитрий налил пятьдесят грамм в специально приготовленный фужер и понюхал. Отличное! Факовский отставил фужер в сторону.
   Дмитрий выключил огонь под кастрюлькой с грибным супом, когда в двери позвонили. Факовский вышел в коридор и открыл дверь. На пороге стояла его экс-герлфренд Аня.
  -- Привет, - сказала Аня улыбаясь.
  -- Привет, - Дима улыбнулся ей в ответ и поцеловал в щечку, - ты как раз на обед пришла, составишь мне компанию?
  -- С удовольствием. А я как раз фотографии свои с моря тебе показать принесла, - Аня вошла в квартиру, и Дмитрий закрыл за ней двери.
   Пока девушка мыла руки, Дмитрий разливал вино по фужерам. Войдя, Аня улыбнулась.
  -- Будешь суп грибной? - спросил Факовский.
  -- Сам собирал?
  -- Сам, - честно ответил Дмитрий.
  -- Тогда буду.
   Дмитрий Факовский разлил суп в глубокие тарелки.
  -- Тебе сколько перцев класть?
  -- А они большие?
  -- Средние.
  -- Тогда два.
   Дмитрий положил себе и девушке по два фаршированных перца.
   Аня подняла бокал.
  -- Ну, за встречу? - спросила она.
  -- За встречу, - кивнул Дмитрий Факовский.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

День Алкаша.

   Темно. Холодно. Сквозь темноту пробиваются скупые лучи утреннего света. Михаил Петрович Коков с трудом приподнял свинцовые ставни век. Опухшие после вчерашнего глаза, увидели серое мартовское небо. Блеклое солнце нехотя бросало сквозь дождевые тучи на землю кусочки света. Тело онемело. Одежда была мокрой. Ночной дождь, не скупясь, полил спящего Кокова.
  -- Ох, ты...мать, - прокряхтел Михаил Петрович, делая попытку пошевелиться.
   Тело ужасно ныло. Отечность сменялась резкой колющей болью. Приподнявшись на локтях, Коков, почувствовав в голове удары молота, обессилено упал на спину.
   В спину через пальто больно врезались острые камни. Левый бок упирался в поросшую желтой прошлогодней травой стену городского кладбища. Тяжелые голые деревья зло выглядывали из-за нее, нависая над Коковым черными тенями. Тишину вечного покоя кладбища нарушало резкое карканье черных ворон, которые, словно язвы, облепили тела угрюмых деревьев. Михаил Петрович уперся на правую руку и, хватаясь левой за выступы в стене начал предпринимать попытки подняться. Острые куски стены больно впивались в кожу своими холодными краями. Медленно, сантиметр за сантиметром, Кокову удалось подняться.
  -- Ох, ты...бля, - пробормотал Михаил Петрович и ухватился испачканными грязью руками за стену.
   В голове раз за разом раздавались удары. Михаил Петрович поднял правую руку и к своей радости увидел, что часы не только были там, но даже не разбились и показывали семь-сорок. Коков попробовал уйти прочь от кладбища, но, тут же, ухватился руками за стену, предотвращая свое падение. Таившаяся в глубинах его тела дурнота резким движением взметнулась вверх к горлу.
   Сделав несколько судорожных глотков холодного мартовского воздуха, Михаил Петрович согнулся вдвое и выблевал себе под ноги, при этом попадая на, уже и без того испорченные, ботинки и полы пальто, желтую слизь. В горле отвратительно стало жечь так, как может жечь только после того, как вы выблевали из своего пустого желудка желчь с его (желудка) кусочками. То, что блевал Михаил Петрович желчью, говорило, по крайней мере, о том, что проделывал он эту процедуру (то есть, процедуру блевания) по крайней мере, не в первый раз, с того момента, как опрокинул в себя последний стакан водки (или что там было из спиртного?), иначе, блевал бы Коков не желчью, а сырками, колбасами и салатом винегрет.
   Михаил Петрович сразу же почувствовал дикую слабость, смешанную, тем не менее, с чувством внутреннего облегчения. В голове немного посветлело, да и тошнота коварно спряталась на время на дне организма. Почувствовав в теле появившуюся на время энергию, которая, по крайней мере, давала возможность стоять на ногах и даже медленно передвигаться, Коков поспешно посеменил прочь от кладбища к автобусной остановке, которая виднелась в утреней дымке.
   Придя на остановку, Михаил Петрович никого там не обнаружил. Для буднего дня восьмой час утра не являлся тем временем, в которое принято посещать кладбища. Возвращаться из этих мест, кроме таких редких исключений, каковым являлся Михаил Петрович Коков, никто не мог, также.
   "Хорошо", - подумал Коков, обозрев пустынную автобусную остановку, окутанную туманом и тонувшую в дождевых лужицах, и устало сел на мокрую от ночного дождя лавочку, - "пивка бы сейчас", - Михаил Петрович причмокнул тонкими горькими и перепачканными желчью губами.
   Не успев представить себе картину поглощения пива, Михаила Петровича Кокова стошнило опять. На этот раз, Коков упал на колени аккуратно в веселые спящие лужицы и, обхватив дрожащими руками лавочку, выхаркнул второй за утро сгусток желчи. Дался он утомленному желудку намного тяжелее, чем первый. Ему передовало несколько холостых позывов, во время которых изо рта-раны вылетали только слабые струйки темной слюны. Сгусток желчи с хлюпающим звуком, к величайшему облегчению Кокова, вырвался из оков желудка и звонко упал в лужицу, совокупляясь с ней.
   Силы временно покинули Михаила Петровича, и он продолжал стоять коленями на мокром асфальте, держась руками за лавочку. В голове была приятная слабость, во рту жгло, на глазах выступали слезы. Короче говоря, общее ощущение было как после бурного и продолжительного оргазма.
   Наконец, собрав всю имеющуюся у него силу воли, Коков, продолжая держаться руками за лавочку, смог подняться с колен и сесть на нее.
   Откинувшись, Михаил Петрович закрыл глаза. В темноте неярко вспыхивали огоньки, отдавая болью в голове. Медленно, осторожно, Коков стал вспоминать события вчерашнего дня.

***

   Михаил Петрович Коков закончил свой рабочий день на коже перерабатывающем заводе "Ильичёв" как и всегда, ровно в шесть часов вечера. Устало, проведя ладонью по лбу, смахивая крупные капли пота, Коков выключил свой автомат. Пройдя в помещение для рабочих, где уже находилось с десяток таких, как и он работников, он снял грязный комбинезон и аккуратно повесил его в общий шкаф. В помещении стоял резкий сочный запах разложений - неизбежный атрибут заводов по переработке кожи. После этого, Коков проследовал в плохо освещенную заводскую душевую с покрытыми грибком стенами и тщательно вымылся с мылом под неровными струйками воды, которые падали из спрятанного где-то под потолком душа. Вернувшись в помещение для рабочих, Михаил Петрович стал переодеваться в свою повседневную одежду, достав ее из большой клетчатой сумки малинового цвета, которая во время рабочего дня хранилась вместе с десятками таких же клетчатых, только с синим или зеленым отливом сумок в общем, шкафу. К нему подошли два его приятеля, с которыми он работал на заводе вот уже почти как десять лет: Александр Михайлович Буковкин и Степан Федорович Дивидов.
  -- Как настроение? - спросил Александр Михайлович, улыбаясь гнилыми зубами, обдав Кокова неприятным запахом, одновременно садясь рядом с Михаил Петровичем.
  -- Устал, бля, сильно, - Михаил Петрович покачал головой, зашнуровывая ботинки.
  -- Мы тут со Степаном думали сегодня принять, поговорить задушевно, ты как? Третьим будешь?
  -- Так, Галька ведь, - грустно сказал Коков, - мать ее раз так.
  -- Ты мужик или нет? - вступил Степан Федорович.
  -- Да мужики, вы ж знаете мою бабу, - жалобно протянул Михаил Петрович.
  -- Знаем, знаем! И понимаем! Нет в тебе воли, Миша, нету!
  -- Но..., - начал Коков.
  -- Бабы любят сильных, волевых, - продолжал Степан Федорович.
  -- Какая к хуям воля, с моей Галькой-то? - не соглашался Коков, - она мне, сука, всю жизнь пересрала.
  -- А вот ты и докажи!
   Пару секунд Михаил Петрович молчал, видимо, обдумывая сказанное товарищами.
  -- Возьми, и докажи! - не унимался Степан Федорович.
  -- Ты же ничего такого не делаешь, иль уже с друзьями после работы отдохнуть тебе нельзя, а, Миша? - включился Александр Михайлович, - культурно выпьем, культурно посидим, о футболе поговорим. Ну, как?
  -- И докажу, - решительно качнул головой Михаил Петрович, поднимаясь
  -- Докажи! - поддакнул ему Степан Федорович.
   Михаил Петрович спрятал пустую клетчатую сумку в общий шкаф. Мужики двинулись к выходу и, пройдя турникет, оказались на улице. Было свежо, немного прохладно, но, как для марта, нормально. С неба смотрела мокрая луна, готовая расплакаться уже в течение ближайшего часа. Пройдя несколько десятков метров по заваленному коробками, и наполненному, хотя и менее густым, но таким же едким запахом разложений двору и миновав тяжелые железные ворота с надписью ЗАО "Ильичёв", они вышли на освещенную неярким светом фонарей узенькую улочку.
  -- Ну, как? Не передумал? - шутя, поддел товарища Александр Михайлович.
  -- Нет, - твердо сказал Михаил Петрович и, чтобы казаться убедительнее, добавил, - холодно во дворе то будет, собраться бы надобно у кого-то.
  -- У меня легко, моя Машка еще дня два как у сестры в Коловцах будет, - ответил Степан Федорович.
  -- Вот и ладненько, - обрадовался Михаил Петрович.
  -- Дело за малым, за бабками, - вступил Александр Михайлович.
   Михаил Петрович полез во боковой карман пальто и достал из него червонец.
  -- Вот, все что имеется в наличии, домой то я не пойду, - он протянул деньги Дивидову.
   Степан Федорович взял купюру и одобрительно покачал головой:
  -- У меня в квартире тоже заначка имеется.
   Александр Михайлович достал из карманов брюк несколько мятых купюр, пересчитал их и отдал Степану Федоровичу:
  -- Тут семнадцать.
  -- Уже на литру будет, - улыбнулся Дивидов, - плюс еще мои.
   Разговаривая, мужики шли по узенькой улице, по разным сторонам которой росли голые скелеты деревьев. Товарищи остановились возле бетонной девятиэтажки, в которой жил Степан Федорович.
  -- Я быстро, деньги возьму и вернусь, - сказал Дивидов и, доставая из кармана связку ключей, прыгнул в подъезд.
   Буковкин достал из нагрудного кармана потертой кожаной турецкой куртки пачку дешевых сигарет и протянул ее Кокову. Михаил Петрович достал себе одну. Александр Михайлович зажег о грубый ноготь спичку и дал прикурить Кокову, после чего сам с удовольствием затянулся крепким терпким дымом. Курили молча. И без того темное небо заволокло дождевыми тучами, и первые холодные тяжелые капли лениво упали на землю. Луна, спрятавшись за тучи, стала плакать.
  -- Щас еще и ливень зарядит, - угрюмо покачал головой Александр Михайлович, делая очередную затяжку.
  -- Поторопился бы Степан, а то промокнем тут.
   Коков поднял голову к окнам квартиры Степана Федоровича, которые пустыми темными глазницами смотрели с пятого этажа. Через секунду, они озарились светом. Свет, погорев две минуты, потух.
  -- Сейчас выйдет, - сказал Михаил Петрович.
   В окнах парадного на разных этажах несколько раз мелькнула тень. Через минуту появился и сам Степан Федорович.
  -- Порядок! - улыбался он, - еще двадцатку взял.
  -- Хо-ро-шо, - отчеканил слова Александр Михайлович, плотоядно улыбаясь.
  -- Тридцать семь, в итоге, - подвел черту Коков.
   Дождь усилился. Капли падали все с большей частотой. Мужики поспешили к гастроному, который находился на первом этаже соседнего дома. В открытом кафе возле гастронома никого не было - дождь спугнул последних постоянных клиентов. Как только мужики заскочили в освещенный прямоугольник дверей, небесная канцелярия разразилась ливнем.
  -- Ух, ты, бля, - замотал головой Буковкин, замотав густой шевелюрой, с которой слетали капли воды.
  -- А зонт-то взять и не додумался, - пробурчал Михаил Петрович, обращаясь к Степану Федоровичу.
  -- Ничего, авось пройдет скоро, если что, переждем.
   В гастрономе было пустынно. Из клиентов был только сгорбленный старик в коричневом пальто, который стоял возле булочного отдела и пересчитывал свою мелочь, с намерением купить буханку черного хлеба. По гастроному хаотично перемещалась уборщица, вымывая тряпкой на швабре каменный пол. Коков посмотрел на часы, было тридцать минут восьмого. До закрытия еще минут двадцать, как минимум.
   Мужики поспешили к вино-водочному, за прилавком, которого им усталой и подвытертой за день улыбкой улыбалась тетя Маша.
  -- Здравствуйте, Марья Петровна, - начал Дивидов, расплываясь в дружеском оскале.
  -- Здравствуйте, мальчики, выпить захотелось, после дня рабочего?
  -- Ага, Марья Петровна, вот бы нам водочки, если имеется такова.
  -- Так сейчас уже на коммунизм, хвала богу, имеется, куда ей деться-то? - тетя Маша рассмеялась.
   Дивидов подошел к прилавку и подслеповато прищурил глаза.
  -- Так-с, нам значит две бутылки "Пшеничной" по семь пятьдесят, - сказал он.
  -- Может, три лучше? - предложил Буковкин.
  -- Можно и три. Давайте три, Марья Петровна, - Степан Федорович положил на прилавок деньги.
   Тетя Маша достала из холодильника три запотевших от холода бутылки "Пшеничной" и поставила их на прилавок.
  -- Вот сдача, - она протянула пятьдесят копеек.
   Дивидов забрал три бутылки водки и сдачу.
  -- Так, держите, - он вручил Кокову и Буковкину по бутылке.
   Мужики засунули их в карман.
  -- Пивка бы надобно, - сказал Михаил Петрович, - а то, водка без пива, вы сами знаете, мужики.
  -- Ага, отполировать бы потом, - закивал головой Александр Михайлович.
  -- Сбегай в ларек возьми три литра. Одну в двухлитровой и одну в литровой, - Дивидов протянул деньги Кокову.
  -- Знаю, не дурак, - Михаил Петрович взял деньги, поднял воротник и выскочил под немного притихший дождь.
  -- Закусочки надобно купить, - сказал Буковкин.
  -- Там у моей Машки консервация есть, но все равно, прикупить надобно, - Дивидов подошел к прилавку и осмотрел его.
  -- Что брать будете, мальчики? - спросила уже тетя Зина.
  -- Да нам вот три сырка "Дружба", по девяносто три копейки.
  -- Еще что-то, мальчики?
   Дивидов пересчитал деньги и отрицательно покачал головой.
  -- Наверное, все.
   Тетя Зина протянула три сырка "Дружба" и Степан Федорович расплатился. Сырки исчезли в кармане куртки Буковкина. В этот момент в дверь вбежал Коков, сжимая в руках две бутылки с пивом.
  -- На, - он протянул Дивидову горсть мелочи.
   Мужики вышли на улицу. Дождь уже почти перестал. Только редкие капли срывались с черных ветвей голых деревьев. Было сыро и неприятно холодно.
  -- Пошли, - Дивидов двинулся по направлению к своему дому, сжимая бутылку водки.
   Сзади шли Коков и Буковкин. Александр Михайлович нес две бутылки водки, Михаил Петрович - пиво.
   Дрожа от холода, мужики добежали до дома Дивидова и стали подниматься по лестнице на пятый этаж. В парадном было сыро, тусклые лампочки, которые горели через этаж, нехотя освещали парадное, воняло жареной картошкой и старыми, заношенными панталонами. Степан Федорович отпер дверь и отошел в сторону, давая своим друзьям возможность войти в квартиру.
  -- Так-с, прошу-прошу, - театрально махал руками Дивидом, - заходите в нашу хату.
  -- Хорошо, что Машки то нету, - улыбаясь Коков и Буковкин прошли в единственную комнату и включи свет.
   Неяркая лампочка загорелась за желтыми от времени плафонами, освещая комнату, в которой находился старенький телевизор Электрон, диван, который одновременно служил и супружеским ложем, платяной шкаф, два деревянных стула и раскладной деревянный стол, который был поставлен в углу.
   Дивидов спрятал водку в стоящий на кухне холодильник, достав из него банку консервированных огурцов и помидоров.
  -- А вот и она, закусочка, родимая, - он поставил банки на стол, положив рядом сырки.
  -- Ты закусочку приготовь, а мы с Мишей стол покамест поставим, - сказал Буковкин, на секунду заглядывая на кухню.
  -- Ставьте-ставьте, - кивнул Степан Федорович, проворно открывая консервным ножом банку с огурцами, - хороши, мать, как на подбор все, маленькие!
   Александр Михайлович вернулся в комнату, где Михаил Петрович крутил ручки настройки телевизора, пытаясь найти канал с новостями.
  -- Да всрались тебе новости эти, давай лучше стол ставить помогай, - сказал Буковкин беря стол за один угол.
   Коков как раз нашел программу новостей, и подошел к столу.
  -- Та-ак, взяли, - скомандовал Александр Михайлович.
   Мужики подняли стол и отнесли его к дивану. Поставили. Коков вернулся к телевизору. Покрутил ручки и настроил более или менее нормальное изображение.
  -- Стёп! Газетки у тебя есть? - крикнул Буковкин.
  -- В столе должна быть клеенка! - крикнул в ответ из кухни Дивидов.
  -- Ага, вот она, родная, - Александр Михайлович достал из сложенного стола клеенку. После этого, он разложил стол и накрыл его.
  -- Сегодня, кабинет министров принял постановление ..., - бубнил телевизор.
  -- Да ну, выключи ты его к ебеней матери! - зло крикнул Буковкин, - задрали уже. Ты найди концерт мож какой-то.
   Коков стал клацать программы. На экране появились какие-то новомодные полуголые девицы, которые жизнерадостно помахивали телесами в такт незатейливой музыке.
  -- Оставь это, - кивнул удовлетворенно Дивидов.
   Коков отошел от телевизора и сел на диван. Перед ним был пустой стол, застеленный клеенкой. Александр Михайлович подхватил за спинки оба стула и поставил их подле стола.
  -- Бутылку одну водочки доставайте! - крикнул из кухни Степан Федорович, - уже готово все!
   Михаил Петрович сходил на кухню и достал из холодильника бутылку водки. Через минуту появился и Дивидов. Поставив на стол тарелки с консервацией и аккуратно порезанными сырками, он еще раз сходил на кухню и принес три больших рюмки.
  -- Вот это дело! - радостно кивнул головой Буковкин.
   Дивидов, на правах хозяина, открыл бутылку водки и налил каждому по полной рюмке.
  -- Вздрогнем!
  -- Давай!
  -- Ух, хорошо.
  -- Да-а, хорошо!
  -- Классно, в погоду-то такую.
  -- Пошла! Пошла родимая!
  -- Не паленка, это главное.
  -- Ну, да, хорошую водочку купили.
  -- Да ты, Миша, не зарекайся, другие-то мы еще не пили.
  -- Ну, хуй его знает, партия-то одна.
  -- Мы и партия едины.
  -- Ха-ха-ха.
  -- Так, по второй.
  -- Частим...
  -- Да не хнычь, наоборот, спасибо скажи, что не обижаю, наливаю.
  -- Так, подняли.
  -- Ух-х.
  -- Хо-ро-шо!
  -- Мягче пошла.
  -- А мне наоборот, хуже.
  -- Бывает.
  -- Да ты закусвай, давай.
  -- Закусываю.
  -- Хорошие помидорчики.
  -- Ага.
  -- Возьми сырок.
  -- Спасибо.
  -- Ну, что, по третьей?
  -- Что-то мы тосты не толкаем.
  -- Ага.
  -- Да ну их нахуй, эти тосты.
  -- Третий, за дам надо.
  -- Ну, давай за дам уж и выпьем.
  -- Можно не вставать, дам-то тут нету.
  -- Ха-ха-ха.
  -- По-ехали.
  -- Пошла родимая!
  -- Ух, согрела!
  -- Огурчик просто супер!
  -- Машка твоя, молодец.
  -- Нравиться?
  -- Машка или огурчик?
  -- Машка.
  -- Ха.
  -- Сань, сбегай за второй.
  -- Сейчас.
  -- Так ты не ответил.
  -- Да Степа, не заебывай.
  -- А вот и она, вторая!
  -- Открывай, Степан.
  -- Оп-ля, пролил немного.
  -- Ничего страшного.
  -- Так-с, давайте, мужики!
  -- Слушайте, давайте за дружбу?
  -- Так мы вроде тосты не толкаем.
  -- За баб, значит, пьем, а за дружбу нет?
  -- И то, правда. Нет ничего важнее в жизни бабы и друга.
  -- Золотые слова.
  -- Хорошо!
  -- Не паленка.
  -- Две из двух.
  -- Кому-то сегодня везет.
  -- Закусывай!
  -- Да я закусываю!
  -- Не видно что-то.
  -- Не грузи.
  -- Во как девки-то на экране жопами крутят.
  -- Ага, таких бы отжарить.
  -- А у тебя давно было?
  -- С Галькой-то?
  -- Да я не знаю, может с кем другим.
  -- Ха-ха-ха.
  -- Да ну ее...
  -- Не сыпать соль на рану?
  -- Точно.
  -- По пятой давайте.
  -- Частим.
  -- Нормально.
  -- Вы-ыпили.
  -- Отлично.
  -- Ой, бля, плохо пошла.
  -- Закуси.
  -- Оп-па.
  -- Спасибо.
  -- Так лучше.
  -- Степан, а ты Машку свою саму отправлять не боишься?
  -- А чего бояться?
  -- Так она у тебя баба видная...
  -- За такие базары можно и по зубам получить.
  -- Да я серьезно.
  -- Хлебало, закрыл бы, по-хорошему прошу.
  -- Та-ак! Мужики! Завелись!
  -- Наливай.
  -- Давай.
  -- Хорошо.
  -- Сырка больше нету?
  -- Весь, что был.
  -- Жалко.
  -- Наяривай огурчики давай.
  -- Хороши.
  -- Машка умница.
  -- Что тебе моя Машка, Миша, сдалась? Аль ебать ее хочешь?
  -- А почему бы и нет.
  -- Ты, бля у меня попробуй.
  -- А вот и третья.
  -- Попробуем.
  -- Понюхай.
  -- Не паленка, кажись.
  -- Наливай.
  -- Взяли.
  -- Ага, нормальная.
  -- Стопроцентное попадание!
  -- Нам везет!
  -- А бабы то на экране жопами крутят, у меня аж стояк начинается.
  -- Бабу бы.
  -- Миша, а я вот бы твою Гальку поебал.
  -- Да ты чего?
  -- А что? Нормальная телка.
  -- Бля, не пизди.
  -- А что? У меня щас никого.
  -- Сань, не пиздел бы, право дело.
  -- А почему и нет, пока Машки твоей нет.
  -- Не понял? Так она то к тебе какое отношение имеет?
  -- Оговорился, замяли.
  -- Бля...
  -- Налей.
  -- Суки.
  -- Выпили.
  -- Жуть пошла.
  -- Что, хочешь Машку мою?!
  -- Да отъебись ты, Степан. Лучше уж Гальку.
  -- Рот закрой.
  -- Бля, не борзей Миша.
  -- Я сказал, бля.
  -- Слышишь, ты, блин че-то зарвался!
  -- Ебали твою Гальку, ебали! Не сомневаться можешь.
  -- Ух, блин, покраснел.
  -- А что, думаешь? Я с Машкой одной? Саня дрочит, да? Ты ее не дерешь, а у нее свербит!
  -- Что ты сказал?
  -- Бля, Степан...нахуя ты это. Не слушай его, Миша, он пьян.
  -- Да нехуя я не пьян!
  -- Выпьем!
  -- Вот и все.
  -- Кончилось.
  -- Сходи за пивом.
  -- Нет, ты сука с темы не съезжай.
  -- Ты кого, бля, сукой назвал.
   Степан Федорович Дивидов вскочил со стула и нанес удар в сторону Кокова, чиркнув кулаком тому по плечу. Михаил Петрович схватил со стола пустую бутылку из-под водки и ударил Дивидова по голове. Стекло глухо лопнуло. Нависла тишина. На высоком лбу Степана Федоровича выступило пятнышко крови, которое стало быстро разрастаться. Дивидов с грохотом упал, опрокидывая за собой стол.
  -- Ух, ты, бля, - пробормотал Буковкин и плотнее вжался в спинку дивана.
   Коков ничего не ответил. Он молча вышел в прихожую, обулся, одел пальто. Постоял с секунду, задумавшись. Сходил на кухню и достал литровую бутылку пива. Спрятал ее в карман. Вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.
   На дворе была поздний вечер. Почти ночь. Мелкий дождик капал с темного неба лишенного звезд. Михаил Петрович выше поднял ворот пальто и пошел в сторону автобусной остановки. Долго сидел под козырьком. Пил пиво из пластиковой бутылки.
   Пришел пустой автобус и отворил двери. Коков зашел в салон.
  -- Я в один конец, - угрюмо сказал водитель, - напился уже.
  -- Поехали.
   Михаил Петрович плюхнулся на порванное дерматиновое сидение и протянул водителю мелочь за проезд. Автобус медленно поехал в сторону городской окраины. Иногда, он останавливался и подбирал одиноких, часто пьяных пассажиров.
   Наконец, автобус остановился.
  -- Конечная! - крикнул водитель.
   Михаил Петрович вышел. Слегка капало с неба. Справа была темнота, слева - стена и деревья. Коков пошел налево. Подойдя ближе, он увидел, что находится на городском кладбище. Михаил Петрович устало сел на корточки, прислонился спиной к стене и обхватил голову руками.
   Выехав из парка, первый утренний автобус подъехал к остановке.
  -- Ранний вы! - крикнул краснощекий молодой водитель, открывая двери.
  -- У меня нет денег, довезете? - слабым голосом спросил Михаил Петрович.
  -- Вижу, что погулял, - молодой водитель продолжал улыбаться, - заходи, довезу уж.
  -- Спасибо, - пробормотал Коков, зашел в салон автобуса и сел в углу. Тут же, он провалился в тревожный сон.
   Проснулся Михаил Петрович за две остановки до того, как ему следовало выходить. В салоне, кроме него, было еще с десяток человек. Наконец, его остановка. Коков вышел. Дом находился в пяти минутах хотьбы.
   Голова болела, мутило, тело ныло. Михаил Петрович Коков осторожно пошел домой. Подойдя к девятиэтажке, он, судорожно цепляясь за перила, стал подниматься на свой этаж. Вот и родная квартира. Тихая. Галька еще спит, наверное.
  
   Михаил Петрович открыл ключом дверь своей квартиры, вступил во внутрь и ...

***

   ... оказался в полной темноте. Внезапно, у него над головой зажглась слабая лампочка, освещая половину помещения, в котором он оказался. Михаил Петрович понял, что это не его квартира. Он стоял в большой квадратной комнате, лишенной окон. Посреди комнаты стоял грубый дубовый стол, на котором в длину мог поместиться взрослый человек, с креплениями для ног, рук и головы. Возле стола лежали два огромных мясницких топора. Рядом с Коковым, чуть скрываемый темнотой, стоял Дмитрий Александрович Факовский. Он зябко кутался в длинное серое пальто с поднятым воротом, вокруг шеи стильно был повязан шарфик футбольного клуба Динамо Киев. На Факовском были затертые до дыр голубые джинсы Лэвис и сбитые гриндера. Глаза его зловеще блестели из-за стекол очков в черной толстой оправе. Рядом с Дмитрием Александровичем стояли два высоких, стриженых под ноль-три парня в кожаных куртках, спортивных штанах и кедах. Миша и Саша.
   Дмитрий Факовский протянул руку Михаилу Петровичу:
  -- Привет, - сказал Факовский.
   Михаил Петрович молча пожал руку, испуганно и удивленно озираясь.
  -- Ребята, я, наверное, ни туда попал, - начал Коков, - я пойду.
  -- Нет, не стоит, - перебил его Дмитрий Александрович, - вы попали как раз туда.
  -- Но, моя квартира, - слабо выдавил из себя Михаил Петрович.
  -- Квартира? - Факовский удивленно поднял брови, - по адресу улица Героев Сталинграда 38\87?
  -- Да-да, именно она!
  -- Все правильно, Михаил Петрович, вы не ошиблись.
  -- Но, позвольте, это помещение не моя квартира и ... откуда вы знаете, как меня зовут? Мы разве знакомы? Вы, вы из милиции?
  -- Дмитрий Александрович Факовский, - представился Факовский и улыбнулся, - нет, мы не из милиции.
  -- И, что? - на душе отлегло, - что вы тут тогда делаете?
  -- Я вас создал, - устало сказал Дмитрий Александрович и сел в глубокое кожаное кресло, которое стояло возле стены за его спиной.
  -- Это как, создал? - не понял Коков, удивленно тараща глаза.
  -- Просто, придумал и написал о вас эту всю историю. И нет никакой квартиры по улице Героев Сталинграда 38\87, и ваши друзья Буковкин и Дивидов так же, как и вы являются плодом моей фантазии. Вот и сейчас вы скажите мне "Ю-409, ЛСМ-98-89".
  -- Ю-409, ЛСМ-98-89, - сказал Коков, тут же охнул и сел на покрытый грязной холодной плиткой пол.
  -- Вы уж извините меня, уважаемый Михаил Петрович, возможно, вы думали, что я оставлю вас живым...
  -- Я ничего не думал, - прошептал Коков.
  -- Тем лучше, - улыбнулся Факовский, - вот и прекрасно, что не думали, а то, не могу я вас живым оставить, вы уж простите меня, любезный, - грустно сказал Дмитрий Александрович и достал из пальто пачку сигарет.
   Сунув сигарету в рот, Факовский постучал себя по карманам и не нашел зажигалки. Миша достал из кармана спортивных штанов свою и поднес огонь Дмитрию Александровичу.
  -- Ага, спасибо, - сказал Факовский затягиваясь, - ну так, начнем? - спросил он, обращаясь к стоящим рядом с ним парням.
   Те кивнули. В этот момент вспыхнул яркий, слепящий глаза свет, выхватывая из темноты темную половину комнаты. Вдоль дальней стены стояли пять шикарных дубовых оббитых красным бархатом гробов. Возле каждого из них стоял венок.
   "Beautiful, блядь, day" было написано на первом венке.
   "Солнце" было написано на втором венке.
   "Любовь" было написано на третьем венке.
   "Чувства" было написано на четвертом венке.
   "День Алкаша" было написано на пятом венке.
   Первые четыре гроба были заколочены. Пятый же, был пустым, его крышка лежала рядом с венком.
  -- Начинайте, - приказал Факовский.
   Парни подошли к Михаилу Петровичу Кокову, один из них ударил мужчину кулаком в живот. Михаил Петрович охнул и пошатнулся. Миша и Саша подхватили его под руки и потащили к столу, который стоял посреди комнаты. Почувствовав, что конец его совсем близок, Коков истошно заорал. Не обращая на крики никакого внимания, парни водрузили Михаила Петровича на стол и закрепили его руки, ноги и голову при помощи специальных креплений. Коков оказался надежно зафиксирован и его тело могло лишь слегка подергиваться. Не смотря на это, Михаил Петрович продолжал истошно орать.
  -- Может, заткнуть ему рот чем-то? - озабочено спросил Саша, обращаясь к Факовскому.
  -- Не стоит, - ответил Дмитрий Александрович, вставая с кресла и, подходя ближе, чтобы лучше рассмотреть убийство своего героя.
   Подойдя к столу, Факовский погладил Кокова по вспотевшему лбу.
  -- Ну, что же вы, уважаемый, разорались-то? - Дмитрий Александрович изобразил на своем продолговатом лице учтивость, - начинайте, - кивнул он парням.
   Они взяли в руки огромные мясницкие топоры. Первым ударил Саша. Лезвие с хрустом вошло в плече Михаила Петровича. Коков на несколько секунд замолк, его глаза максимально вылезли из орбит и каждый, кто заглянул бы в них, мог бы увидеть в зеркальной белизне белков свое отражение. Через долгую секунду комнату сотряс животные рев. Саша выдернул лезвие топора из тела. Чавкающий звук. Горячая плоть не хотела отпускать холодную сталь. Фонтан крови вырвался вверх из тела, словно гейзер. Факовский еле успел отпрянуть, чтобы не запачкать свое пальто. Кожаным курткам парней повезло меньше, пятна густой крови оказались хаотично разбросаны на них. Миша ударил. Лезвие топора глухо вошло в грудную клетку. Коков ухнул и, сопровождаемая тихим хрипом кровь, тонкой струйкой потекла из его рта. Саша, поплевав на ладони, удобнее взял топор, размахнулся и нанес удар в жилистую шею. Глаза Кокова остановились на своем создателе и остекленели. Голова неестественно сдвинулась в сторону, соединяемая с телом несколькими тонкими полосками ткани.
   Потеряв всякий интерес к происходящему, Факовский направился к выходу, бросив лишь через плечо "рубите!" Отворив дверь, Дмитрий Александрович исчез в темноте.
   Парни молча принялись рубить мертвое тело, нанося удары с периодичностью в пять-шесть секунд. Спустя несколько минут на забрызганном кровью столе лежали десятки перемешанных с кишками, костями и серым веществом кусков Михаила Петровича Кокова. Саша и Миша молча начали переносить их в гроб, возле которого стоял венок с надписью "День Алкаша". Закончив эту процедуру, парни забили крышку гроба, и вышли из команты.
   Свет в комнате медленно гас, сменяясь темнотой.
  
  
  
  
  
  
  

Расстрел.

   Писатель постмодернист Дмитрий Александрович Факовский стоял на опушке леса. Была середина осени. Почти все деревья были голыми. Холодный северный ветер хватал охапки сухих разноцветных листьев и кидал ими в лицо молодого человека. Факовский был одет в черное длинное пальто, местами порванное и перепачканное грязью. Ворот был высоко поднят - Дмитрий Александрович пытался спрятаться от летящих в него листьев и пощечин ветра. Руки были туго связаны за спиной бечевкой. В двадцати шагах от него стояли писатели классической школы - люди из другого, более старшего поколения, но еще не старики, кроме одного. Одеты они были в добротные камуфляжные куртки, теплые штаны, такой же раскраски и армейские ботинки. Их было пятеро. У одного из писателей на голове была черная кепка с ушами (седой, уже старый мужчина), у остальных же головы были не прикрытыми. В руках писатели держали тяжелые охотничьи карабины, за их спинами, в десяти метрах, находился палаточный лагерь, а дальше лес - большой, вечный, великий. Черной стеной стоял он, протянув свои руки деревьев к серому небу и безмолвно взирал на мир с высоты своего величия. Тих, был лес. Не слышно было ни зверей, ни птиц. Только слабые завывания ветра между голыми стволами деревьев, да тихое шуршание сухой листвы, нарушали тишину этих мест.

***

   Дмитрий Александрович Факовский шел по лесу уже вторые сутки. Пища и вода закончились еще вчера. Одежда была порвана и перепачкана грязью. Факовский шел на солнце, которое призрачно светило ему в выси, среди верхушек равнодушных деревьев. Несколько раз, Дмитрий Александрович брал паузу. Отдыхал: садился на сухую листву, облокотившись спиной о могучий ствол и курил. Сигареты таяли прямо на глазах. Несколько раз, молодой человек хотел сдаться, но, все же, брал себя в руки, убеждал себя, что стоит идти.
   Сезон охоты начался. Охотники были рядом. Несколько раз, он слышал далекие выстрелы. Чувство самосохранения гнало вперед, притупляя голод и жажду.
   Совсем немного. Выбраться из лесу. Не смог. Ошибся. Попал в силки. Попался глупо. Глаза слишком устали. Разбил очки в начале дня и не различил в дымке опасности. Попавшись, пытался выбраться, но, запутался еще больше.
   "Конец мне, бля", - с грустью подумал Дмитрий Александрович и сразу же успокоился, осознав это. Стал ждать конца.
   И он пришел. Они пришли. Двое. Обходили расставленные ловушки. В охотничьих костюмах защитного цвета. Карабина на перевес через плече. Подошли к нему. Остановились в пяти шагах. Рассматривали редкий экземпляр Перешептывались. Потом, все же, подошли ближе. Разрезали спутанные сети и извлекли из них Факовского. Дмитрий Александрович думал, сначала, сопротивляться - ударить одного из охотников ногой в живот, забрать у него карабин, расстрелять, если успеет, второго, снести ему голову и насладиться зрелищем, как серое вещество стекает по толстому стволу дуба. Добить, потом, другого ударом приклада в голову. Хотел, было, да голод, жажда и часы, проведенные в сетях отняли последние силы и Факовский вяло упал под ноги охотникам. Ему связали руки. Обыскали. Нашли сигареты и забрали. Изверги! Потащили. Факовский расслабился.
   "Пускай, тащат", - устало подумал Дмитрий Александрович и закрыл глаза. Стало темно и тихо, слышно было лишь, как трескаются под армейскими ботинками сухие ветки, да шуршат его собственные ноги, скользя по опавшей листве.
   Стало немного светлее. Факовский открыл глаза. Лес кончился. Перед его взором открылась небольшая поляна, на которой был разбит палаточный лагерь. Невдалеке горел костер. Запах дыма и пищи возбуждал.
   Им на встречу вышли еще трое. Состоялся короткий разговор.
  -- Попался таки, гад, в силки.
  -- Хороший экземпляр (его осмотрели).
  -- Куда, девать-то этого?
  -- Посади возле костра.
  -- Миша, стереги его.
   Факовского посадили возле костра на пень, который служил, видимо, табуретом. Приятное тепло. Хорошо. Дмитрий Александрович, широко раздув ноздри, вдохнул в себя терпкий дым.
  -- Руки-то, развяжи, - попросил Факовский Мишу.
  -- Не положено.
   Хорошо, что руки были связаны не за спиной. Дмитрий Александрович наклонился вперед верхней половиной тела и, упершись на колени, уставился на красные языки костра, которые лизали жиденькие бревна.
  -- Дерева, добавь. Костер потухнет, - тихо сказал Факовский.
   Миша встал и подкинул в огонь несколько сухих бревнышек. Огонь жадно набросился на них. Послышался слабый треск.
  -- Покурить бы, - мечтательно сказал Дмитрий Александрович.
   Миша достал из бокового кармана пачку дешевых сигарет, извлек из нее одну и вставил Факовскому в рот. Поднес огонь. Дмитрий Александрович затянулся и благодарно кивнул головой. Попробовал поднять связанные руки - удачно, удалось контролировать сигарету.
   Прошло время. К костру подошли оставшиеся четверо охотников. Поставили на огонь тяжелый походный чайник с водой. Через несколько минут вода закипела. Появились грубые жестяные кружки - на дне каждой из них были щепотка заварки и кусочек сахара. Факовскому развязали руки и дали кружку. Налили кипятку. Дмитрий Александрович поднес чай к губам и обжегся. Хорошо. Хлебнул кипятку. Тепло.
   У одного из охотников на голове была кепка. Судя по разговору и по тому, как разговаривали, он был тут главным. Старшим. Седые волосы, большие белые усы.
   Охотники и Факовский сидели с кружками вокруг костра. Небо серело. Близился вечер. Вдалеке, где-то в лесу ухнула птица. Над кружками поднимался дым. Дмитрий Александрович был зажат между охотником в кепке и Мишей. Факовский подносил к треснутым губам кружку, делал глоток, морщился.
  -- Как тебя зовут, парень? - спросил старший.
   Факовский молчал.
  -- Аль оглох?
  -- Факовский, - тихо.
  -- Фа-ков-ский, - по слогам повторил седой, - пишешь?
  -- Пишу, - Дмитрий Александрович сделал большой глоток из кружки.
  -- Пишет, пишет, знаем мы его! - стал "подгавкивать" Миша.

***

   На следующее утро Факовского разбудили с первым светом. Все молчали. Руки ему связали за спиной и отвели в сторону от лагеря. Взяли с собой карабины. Факовский молчал, смотря в начинающее сереть небо. Близился рассвет. Было очень холодно.
   "Пойдет снег", - подумал постмодернист.
   Появился старший. В руках у него был карабин и листок бумаги. Он стал хмуриться и смотреть на бумагу.
  -- Тут я почитал твоё, - сказал седой охотник, показывая листок.
   В ответ тишина.
  -- Жалко тебя парень, дал бы честное пионерское, что прекратишь писать, - продолжил старший.
   В ответ тишина.
  -- Будишь писать? - спросил седой писатель, грустно.
  -- Буду, - кивнул Факовский.
   Старший вздохнул. Миша отвел Дмитрия Александровича на несколько метров, после чего вернулся к группе писателей.
  -- Целься, - сказал старший.
   Писатели вскинули карабины и прицелились.
  -- Огонь, - отдал команду седой писатель.
   С периодичностью в доли секунд грянули выстрелы. Тело Дмитрия Александровича Факовского глухо упало на землю. Одна пуля попала в голову, четыре - в верхнюю половину туловища. Из головы слабо вытекало серое вещество, пальто окрашивалось красным кровавыми пятнами.
   Седой писатель несколько удивленно посмотрел в листок бумаги.
   "Свет должен был пойти", - пробормотал он.
   Писатели взяли лопаты. Вырыли неглубокую яму в холодной земле. Бросили туда тело. Забросали землей. Воткнули в холмик дощечку, на которой ножом вырезали "Д.А.Факовский 25.10.2003".
   Через несколько часов лагерь свернули и писатели ушли. А, потом, выпал первый снег.

25 сентября 2003 года

  
  
  
  

Июнь-сентябрь 2003 года.

  
  
  
  
Оценка: 3.06*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"