Тухватуллина Лилия : другие произведения.

Стихи 2015г

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:




  
  
   СЛОВА
  
   Я знаю слов великую ненужность,
   когда прошла любовь.
   Я знаю слов смешную неуклюжесть,
   когда не нужно слов.
   Речей бывает много покаянных,
   когда не виноват.
   Как часто речи тихи и лояльны,
   а нужно бить в набат.
   Я слышу лжи бесстыдной осторожность
   воителей лихих.
   Я помню строгой правды невозможность,
   когда пишу стихи.
  
   ПРИВОЛЬЕ
  
   Переболеть одной любовью,
   потом другой и третьей, и
   однажды выйти на приволье
   одной единственной любви,
   той, что с тобою смежит веки,
   когда придет последний миг.
   Любовь - одна, одна навеки,
   ты эту истину прими.
   И тот, кому она досталась, -
   пусть был к нему всевышний строг -
   спокойно может встретить старость
   на перекрестье двух дорог.
   Хотя порой бывает грустно,
   свои сомнения развей:
   любовь - что бог, и это чувство
   есть оправданье жизни всей.
  
   ЗАДВОРКИ ПАМЯТИ
  
   Пройдешься по задворкам помелом,
   потом на нем умчишься в чисто поле.
   Зачем все время думать о былом,
   о грустном и ошибочном - тем боле?
   А в поле снег, а поле - белый лист,
   а поле изменяется все время.
   А на задворках памяти в пыли
   взойдет ли пересушенное семя?
   Но ты там бродишь, бродишь и метешь -
   вдоль, поперек, без всякой ясной цели.
   Твоя метла, колючая, как еж,
   всегда стоит в углу на темной сцене.
   Пересечешь свой двор наискосок -
   обрывки фраз, раскиданные фото
   и времени рассыпанный песок...
   Какая бесполезная работа -
   мести и день, и ночь туда-сюда,
   не вынося ненужное на свалку.
   Хотелось бы без всякого суда
   выбрасывать все то, чего не жалко.
   И будет снег стелиться по земле,
   а ты взлетишь - на памятной метле.
  
   КАМЕШЕК
  
   Приходить на землю голыми,
   в высь в одежде уходить...
   И опять бушует полымя
   где-то в области груди.
   Исписав листок пунктирами,
   сердце в теле замолчит.
   Для души ориентирами
   будут звездочки в ночи.
   Спотыкаясь на колдобинах
   млечных, манных ли путей,
   побредет мое подобие,
   к неизвестной пустоте.
   Путь мой тропочками узкими
   вдаль потянется сперва.
   Неземными трясогузками
   будут души распевать.
   И куда отсюда канешь? Как
   здесь найти конечный пункт?
   Я с какого-нибудь камешка
   поприветствую толпу.
   Вдохновленная толпою, я
   на вершину заберусь,
   и развею сердца полымя
   и земных познаний грусть.
   Что с того, что в мире фантиков
   и песочниц я жила
   героическим романтиком,
   не желая видеть зла?
   Что с того, что тяжкой полночью
   иногда моя душа
   ощущала с божьей помощью
   ледяной воды ушат?
   Те грехи, что не замолены,
   будет время замолить.
   Полетят быстрее молнии
   к вам послания мои.
  
   ОТСТРАНЕННОЕ
  
   Ты любишь Бродского,
   все любят Бродского.
   Когда-нибудь хоть как-нибудь
   все пишут строчки идиотские,
   сбирая складочки на лбу.
   Кормлю тебя стихами-клецками,
   что вязнут иногда в зубах.
   Сравнение какое плотское,
   найти иное - не судьба.
   Я напишу стихи - набросками,
   дыша февральскою Невой,
   где долго мерзнут рыбы Бродского,
   в лед упираясь головой.
  
   БАБОНЬКИ
  
   Да, проводила на небо мужа.
   Теперь остался мне телевизор.
   По всем каналам какой-то ужас.
   Да все одно ведь конец мой близок.
   Была моложе, ходила в церковь,
   читала книжки про Иисуса.
   Теперь мне тяжко. Вот с этой дверкой
   вчера возилась. От мух и гнуса
   хотела снова повесить марлю.
   Жара такая, а только ляжешь -
   жужжит над ухом слепень, комар ли.
   Мужик бывает, и старый, кряжист,
   у баб вся сила в слова уходит.
   ...Нет, не нужна мне такая книжка,
   хоть по рисункам смешная вроде.
   А в бога верила я не слишком.
   Вот эти сказки прочту я, может,
   здесь буквы крупные, это ж детям.
   Еще услышу я слово божье.
   А сказки - лучше на этом свете.
  
   ОБИТАТЕЛИ
  
   Немые птицы выключают свет,
   немые рыбы принимают ванну,
   немые звери дремлют. В доме нет
   жуков и мотыльков - они в нирване.
   Поют, проснувшись, птицы в телефон.
   Зверушки когти пилочками точат.
   Рыбешки цедят жабрами бульон.
   В дом впархивают бабочки в сорочках.
   У этой птицы в горлышке нарыв.
   А этот жук то плачет, то хохочет.
   Чешуйчатый лишай - проблема рыб.
   А у зверей - отеки из-за почек.
   Но сколько-то продлится эта жизнь.
   Никто не съест друг друга и не выдаст.
   Спускаются на лифте птицы вниз.
   Рыбешки в окнах плавают для вида.
   Немые звери едут на метро.
   Немые птицы едут на трамвае.
   Неподалёку раздается гром
   и грохот взрыва. Всякое бывает.
  
   УЛЫБКИ
  
   Под звон бокалов, плеск речей,
   как фантастические рыбки,
   порхали алые улыбки
   в лучах трезубцев и мечей.
   Запойный ветер рвался в зал,
   давно пресытившись простором.
   И над столовым мельхиором
   сияли губы и глаза.
   Плыла тяжелая луна
   в лохмотьях туч, сырых и липких.
   В бокалах красного вина
   кармином таяли улыбки.
   Пир завершился между тем.
   И расходились пары-группки,
   и затихали рыбки-губки
   на лицах женщин в темноте.
  
   ЗАМОК НА ЗАМКЕ
  
   Коль строишь замок на песке,
   то смысла в этом нет.
   И ты не знаешь даже, с кем
   твой принц стоит в окне.
   И ты не знаешь даже, кто
   пустил их в замок твой.
   Строитель замка - прожектёр,
   а стройка - мотовство
   сокровищ горестной души,
   хранимых под замком.
   Но замок можно сокрушить
   всего одним пинком.
  
   УЛИЦА. АКВАРЕЛЬ
  
   Какая, в сущности, безделица:
   стол, стулья у дверей.
   И улочка брусчаткой стелется
   к ботинкам фонарей.
   И вьется по стене растение
   с бутонами цветов.
   И окон влажное свечение,
   и перелет мостов.
   И крыши, крыши над мансардами.
   Сюр, графика, пастель.
   Здесь - быть художниками-бардами,
   и петь о красоте.
   Чай с булочками и со сливками,
   а над столом - сирень.
   В тумане улочки оливковой
   растает акварель.
  
   АБСУРД ПОЭЗИИ
  
   На границе меж мной и державою,
   где дорожный качается знак,
   я столкнулась - лоб в грудь - с Окуджавою,
   и нежданно возник Пастернак.
  
   Зашагали мы шпалами ржавыми,
   каждый в чем-то и скрытен, и наг.
   Разговаривали с Окуджавой мы,
   потому что молчал Пастернак.
  
   Согреваясь корою шершавою
   на пригорке, под дубом большим,
   пели долго потом с Окуджавою,
   пусть негромко, зато от души.
  
   Подкрепили себя бутербродами
   и распили грузинский коньяк.
   А затем побрели огородами,
   и стихи нам читал Пастернак.
  
   Вихрь внезапный и небо нависшее.
   Удержаться бы с ними, но как?
   Окуджава растаял за вишнями,
   за пригорком исчез Пастернак.
  
   ЗЕМЛЯ И НЕБО
  
   О, боже мой, какое небо,
   как во спасение не верить?
  
   А рыбаки бросали невод.
   Шли за охотниками звери.
   Шоссе стада пересекало,
   авто слетало с виадука.
   И покоряли люди скалы,
   и тут же снова никли духом.
   Искали новых удовольствий
   и дружбу измеряли в литрах.
   И бились рыбками в авоськах.
   Склонялись в искренних молитвах.
   По вечерам считали деньги,
   тонули в плесах скучной брани,
   не зная, век так будет, день ли.
   Гасили свет - стирали грани
   между собой и свежим фото.
   И были счастливы, конечно.
  
   И уходили в бесконечность,
   как на рыбалку и охоту.
  
   ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС
  
   Здесь мой несуетный приход
   и память о семи углах.
   И солнце в заводи стихов,
   их ускользающая мгла.
  
   На завтрак жидкая уха
   берегового рыбака -
   в совсем обыденных стихах
   одна глубинная строка.
  
   На ужин свежая печаль
   из лавки маленькой моей,
   и тишины некрепкий чай,
   и радость с собственных полей.
  
   Старинной нежности вино
   в других заказано краях.
   Его доставят на одной
   из самых быстроходных яхт.
  
   НЕЖНЫЙ ЕЖ
  
   Все-таки ты впитываешь солнце,
   а потом тихонько отдаешь.
   Как тебе такое удается,
   маленький и добрый внучек-еж?
  
   Еж - не потому, что ты колючий -
   хоть порой упрямишься чуть-чуть -
   просто ты хозяйственный, мой внучек,
   любишь прикарманить что-нибудь.
  
   Ежик любит желуди-грибочки
   притащить в уютный домик свой.
   У тебя игрушек много... очень... -
   но киваю все же головой.
  
   То, что нам давно уже не нужно -
   пуговки, ключи, карандаши -
   могут унести великодушно,
   оживив в ладошках, малыши.
  
   УФА
  
   Город, в брызги зареванный
   в пору летних дождей...
   Вряд ли горд небоскребами,
   сохранил лошадей
   и пологие улочки
   по холмам берегов,
   сладкий дух свежих булочек
   и больших пирогов.
   Город - веер с проспектами
   и рядами дорог,
   молчаливыми реками,
   что текут поперек
   переулков бесчисленных,
   мимо дебрей лесных.
   Город с зимними мыслями
   до черемух весны,
   огородов возделанных -
   рядом с банками-vip
   и музеями, стелами...
   Город первой любви
   и последней романтики.
   Город зданий-слонов
   и естественной пластики
   троп, бегущих с холмов.
  
   ЧУДЕСА В РЕШЕТЕ
  
   Чудеса в решете:
   решета не видать,
   но в святой простоте
   в нем живет благодать.
  
   Благодать, вот беда,
   не заметил никто.
   Пролилась, как вода,
   на траву и бетон.
  
   Стенок нет, ну и что,
   а посмотришь на свет
   через то решето,
   в нем и донышка нет.
  
   Вот такая страна:
   глубь без дна, ширь без стен.
   И всегда есть у нас
   чудеса в решете.
  
   КВАРТАЛ ПЕЧАЛИ
  
   Грусть несу все дальше, дальше,
   по кварталу бедняков.
   Здесь никто не чует фальши,
   слыша топот каблуков
   в серой дымке на рассвете
   или даже по ночам.
   Тут смеются только дети.
   Остальные жгут печаль
   в керосинках, на спиртовках,
   и в горниле кузнеца,
   и клянут судьбу-чертовку,
   и вздыхают без конца.
   Поминают, вспоминают,
   долго каются потом.
   Здесь хоть раз любовь земная
   покидала каждый дом.
   О войне, о зле, о смерти -
   самый лучший разговор.
   И от пуль полно отверстий
   в стенах храма до сих пор.
   Но никто мне не ответит,
   где в округе правый суд.
   Только маленькие дети
   вести добрые несут.
  
   ШАР
  
   На земле упавший лист - чужестранец.
   Кто тебе твой век продлит, твой багрянец?
  
   Шар с веревочки рванул с прытью зверя,
   не последняя у нас, внук, потеря.
   Пусть летит за стаей птиц, он воздушный.
   Слушай, маленький мой принц, наши души.
  
   Внук приносит, не дыша, сгорбив плечи,
   одуванчиковый шар, словно вечность.
  
   ВИНОГРАД
  
   И звезды скользили по куполу неба -
   капелью дождя по стеклу.
   И тени ветвей за кусочками хлеба
   тянулись в саду по столу.
  
   Над тихим двором виноградные гроздья
   свисали с бесчисленных лоз.
   И я - постоялица, вовсе не гостья,
   в хозяйке почуяла злость.
  
   Она выпускала собак на закате.
   И падала южная ночь.
   Казалось, лежу я в больничной палате,
   в которой не смогут помочь.
  
   Мадам ранним утром и в кисти, и в лица
   вонзала придирчивый взгляд.
   И шла я на берег свободой упиться.
   На что мне чужой виноград?
  
   ТОПОЛЯ В ГОРОДЕ N
  
   Ветер холодно бросит:
   на выход с вещами.
   И раздует, как угли,
   в ветвях фонари.
   Тополя в эту осень
   совсем обнищали.
   Трудно будет в снегу им
   дорогу торить.
  
   Каждый тополь, как прежде,
   по возрасту годен
   к строевой, чтоб рискуя,
   стоять на посту.
   В камуфляжной одежде,
   незримые вроде,
   наблюдают людскую
   они суету.
  
   Рассчитавшись по двое,
   стоят вдоль обочин,
   но покажется: чинно
   шагают в строю.
   И проносятся с воем,
   лёд луж раскурочив,
   в грязных брызгах машины
   на север и юг.
  
   ТЫ ИЩЕШЬ СМЫСЛЫ
  
   Ты ищешь смыслы, а смысла нет.
   Во всех подъездах развал газет.
   По ним и взглядами не скользят:
   ведь там о том, что продать нельзя.
   Метет уборщица по утрам,
   сгребает в ящик печальный хлам.
   Ты ищешь смысла, а смысла нет.
   Как дым губительных сигарет -
   ты не старайся его схватить,
   получишь насморк, мигрень, отит -
   когда выходишь курить в подъезд,
   туда, где ворох ничьих газет,
   в которых пишут: хотим продать.
   А ты находишь свою кровать,
   и стол, и стулья, и стеллажи -
   а в книгах стынет чужая жизнь,
   в которой смысла ты не ищи.
   А на плите остывают щи.
   И ты их ешь, и собака ест.
   Потом выходите вы в подъезд,
   в привычный сумрак и неуют.
   А в ящик ворох газет суют.
   Листки расклеены на стене.
   И смысла в этом конечно нет.
  
   НОВОГОДНИЙ СУВЕНИР
  
   Птица богу снесла яйцо -
   шар коричнево-голубой.
   Бог его ноготочком - "цок",
   и услышал морской прибой.
  
   Взял иглу и проткнул насквозь,
   ладно, трещина не пошла.
   Появилась земная ось
   и спаялась с корой игла.
  
   И продел он в иголку нить,
   и повесил яйцо на ель -
   новогодние были дни.
   И понравился мир Земле.
  
   Как сверкали вокруг шары
   и гирлянды блестящих звезд!
   Был у бога такой порыв.
   А про птицу - потом ... всерьез.
  
  
  
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"