Аннотация: Премилая история любви, для детей тринадцати лет.
ГРОЗОВОЙ ПЕРЕВАЛ
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ И ВОПИЮЩЕЙ ДУРОСТИ
"Ты знаешь, что Мэгги намедни нашла?
Ты знаешь, что Мэгги намедни нашла?
Нашла жениха, дурака и бездельника,
И сердце разбила у бедного мельника.
Был мельник хорош, и в труде и в беседе,
Отважен, как лорд, и прекрасен, как леди
Другой был невзрачный, пустой паренёк,
Но туго набит был его кошелёк
Один обещал ей любовь и заботу,
Другой, посулил посерьёзнее что-то:
Гнедую лошадку с коротким хвостом,
С уздечкой в колечках, седлом и хлыстом
Ох, деньги имеют изрядную силу,
Коль можно девицу купить за кобылу
Приданое - важная в жизни статья,
Но дай мне любовь, дорогая моя!"
Роберт Бёрнс, "Мэгги с мельницы"
"... У автора непреодолимая страсть к дли-и-и-инным,
сложносочинённым, и сложноподчинённым
предложениям"
цитатник
"Грозовой перевал" - история "великой, бурной, страстной, неистовой любви".
Любая аннотация очень доступно донесёт, этот не подлежащий ни малейшему сомнению факт, будь то книга, или одна из многочисленных экранизаций, от которых давно рябит в глазах.
В этой истории есть всё, что нужно неравнодушному читателю: трагедия на пустом месте, и как следствие - пара местечковых призраков; Герой-который-очень-сильно-любил-Героиню-и-всю-жизнь-оплакивал-её-несусветную-дурость, Героиня-которая-очень-сильно-любила-Героя-но-замуж-вышла-за соседа, тряпка-муж, разрытая могила, и высосанные из пальца семейные драмы. Словом, замечательная история любви, для детей тринадцати лет.
Действующие лица:
Хитклиф: главный герой - почти - что - Ромео. Сволочь редкостная.
Эдгар Линтон: муж, и комнатная собачка, по совместительству.
История любви Хитклифа и Кэтрин уместится в гениальной по своей ёмкости фразе из четырёх слов: они были одним целым.
КОНЕЦ
Когда влюблённыё являют собой одно целое - им наплевать на весь мир, и мало что в жизни может их разлучить. Но кому может быть интересна история счастливой любви без драм, и безмятежного сосуществования, даже если двое счастливцев в конечном итоге сожрали бы друг друга живьём?
Эмили Бронте разделила эти половинки одного целого с мастерством прирождённого рассказчика, и опытного хирурга. Богатей в золотых локонах прочно встрял поперёк взаимного и ожидаемого счастья, почти как у Чехова, "другой богатый старик!"
"Грозовой перевал" - история большой и чистой любви, история потрясающей душевной скудности, и мораль сей басни незамысловата: пинай ближнего своего в минуту душевной слабости, и сразу полегчает, пусть и ненадолго.
А если пнуть с оттяжкой не получается, нужно плакать "пока не заболеешь", грызть от злости перила, заполучить нервную горячку, морить себя голодом, бесноваться, метаться, обвинять ближних в чёрствости и эгоизме, колотить пятками по ковру, помереть в нервных судорогах, и оставить читателю напоследок вполне устойчивое впечатление: "Блин, дура какая-то!"
Хитклиф, со всеми фиалками в своей нечёсаной неделями голове, рядом с милой Кэти выглядит, зачастую, сущим ангелом.
Ну, вот представьте на минутку: у вас есть Хитклиф, и вы его очень сильно любите; по крайней мере во всеуслышание заявляете об этом, когда вам предоставляется такая возможность: "Бла-бла-бла, мой Хитклиф", высокопарным слогом через каждые два абзаца.
И вот вам делает предложение ваш давний воздыхатель, тот самый, в золотых локонах, который тоже очень сильно вас любит, и в отличии то Хитклифа умыт, воспитан и богат, что очень важно. К тому же ваш воздыхатель первостатейный подкаблучник, и вы понимаете, что будете его гнуть, как вашей душеньке угодно, а он и не пикнет. Словом, вы говорите: "да", а Хитклиф, по вашему мнению, перетопчется и потерпит. И вообще, замуж за соседа вы выходите только ради Хитклифа, и исключительно в его интересах.
Хитклифа вы очень сильно любите, но замуж за него не пойдёте, потому, как не желаете унизиться до вечно грязного батрака, и не желаете жить в нищете. А вот когда у вас будет богатый муж, то вы Хитклифу поможете встать на ноги, и будете с ним как прежде неразлучны.
Муж никуда не денется, ваши истинные чувства к Хитклифу поймёт без подсказки, и мешать не станет. Конечно, мужья-подкаблучники только для того и существуют, а если ваш законный тюфяк посмеет пикнуть что-нибудь, уж вы ему покажете! Для начала станете биться головой об буфет, а потом умрёте. Чтобы муж сразу понял, какая он жестокая, бесчувственная скотина.
Хитклиф, весьма конструктивная личность, от такого поворота событий немедленно сбежал в ночь, дабы выковать счастье своими руками, а Кэтрин пребывала в шоке и прострации.
Вот живёшь, никого не трогаешь, считаешь, что ты пуп земли для всего рода людского, а уж Хитклиф и подавно, ради тебя все свои чувства засунет куда подальше. Будет ходить на коротком поводке, и в рот тебе заглядывать, жить на деньги твоего мужа, и дверь вам в спаленку отворять.
А он, эта бесчувственная скотина, взял и сбежал, куда глаза глядят, чуть не в одном исподнем! Дёрнуло же его услышать, как ты обсуждаешь со служанкой свои далеко идущие матримониальные намерения, и какие эпитеты ты применяешь к нему, самому любимому на свете, за глаза!
День-другой Кэтрин бегала поджав хвост, как нашкодившая собачонка, затем билась в припадке, а после счастливо вышла замуж. И были они с мужем счастливы-пресчастливы, даже когда милой Кэти вожжа под хвост попадала, и тогда муж-объелся-груш, запирался в библиотеке или чулане, и советовал шёпотом из-за двери: "Вы только ей не перечьте!", "Вы её не раздражайте!"
И Кэтрин была безбрежно счастлива, а то как же! Хитклиф, конечно, её очень сильно любил, но в чулан его загнать - это вряд ли. Таких развлечений Кэтрин была бы напрочь лишена, как и тихой семейной радости - неторопливо наматывать на кулак мужнины нервы, и подробно рассказывать, как ужасно он её огорчил и расстроил, и с какой немыслимой жестокостью, вздумал, ни с того, ни с сего, её раздражать.
В самый разгар этого безоблачного жития, не мальчиком, но мужем, вернулся на родину Хитклиф, и тут же всем всё припомнил, и мстя его была страшна.
Кэтрин сначала очень сильно обрадовалась, раскатала губу, и решила, что будет помыкать своим дорогим Хитклифом (зачёркнуто), будет неразлучна, со своим дорогим Хитклифом, как прежде. Благо, он теперь богат, умыт, соответствует, и поддерживать знакомство с ним будет не зазорно даже её муженьку.
Однако муженёк закусил удила, и однажды наотрез отказался продолжить приятное знакомство. Кэтрин была в ярости. Слюнтяй, да как он смеет! Ему что, не нравится, что Хитклиф вытирает об него ноги? Причём в его же собственном доме? Сам виноват! Нечего было подслушивать под дверью! Что за дурная привычка - подслушивать под дверью! И услышать, какого мнения о тебе придерживается твоя милая жёнушка, за глаза.
Словом, Кэтрин наступила на те же грабли.
Она не упускала ни малейшей возможности, поизмываться над своим благоверным, но очень уж не любила, когда её ловили на горячем.
Поэтому, муж - тиран и деспот, имеет дурную привычку подслушивать под дверью, и весь скандал в доме только из-за него! Ах, как она несчастна, как несчастна: Хитклифа больше на порог не пустят, только потому, что у её дурака-мужа не ко времени разыгралось любопытство.
Хитклиф тоже её не радовал - вместо того, чтобы преданно валяться у неё в ногах, и скулить от такого небывалого счастья, положил глаз на сестрицу муженька, Изабеллу. Вернее на её приданое, что никак не мешало ему зажимать девицу в кустах за амбаром. Кэтрин лопалась от злости, делала вид, что её это не касается, и говорила Хитклифу гадости.
Хитклиф и ухом не вёл, делал что хотел, а Кэтрин отбрил в два счёта, когда ей вздумалось прочитать ему наставления.
А тут ещё у муженька прорезался голос, он стал визжать и топать ножкой, и Кэтрин решила, что с неё хватит! Она всего лишь хотела сохранить Хитклифа, как друга, а муж так мелочен и ревнив! А Хитклиф "дружиться" с ней наотрез отказывается, и смеет игнорировать команду "к ноге"! Раз так, она ещё покажет этим двоим! Она нарочно себя погубит, и разобьёт их жестокие неблагодарные сердца! Сказано - сделано.
Кэтрин безотлагательно решила умереть, заперлась, и стала очень сильно мучиться. И ждала, что муж вот-вот явится с повинной, а муж всё не являлся. Он сидел в библиотеке, и ждал, когда его благоверная перебесится, и был не в курсе, что милая женушка, ему назло, пытается опухнуть с голоду вот уж три дня как.
Потом Кэтрин открыла дверь своей комнаты, и тоном Примадонны Захудалого Театра попросила миску каши, потому-что-она-кажется-умирает-чтоб-вы-все-знали!
Да, миска каши - просто незаменимая вещь, когда пытаешься умереть с голоду. Натрескавшись до отвала гренок и напившись чаю, Кэтрин стала умирать дальше, переваривая ужин, заламывая руки, и причитая, что никому нет до неё дела, и как ужасно, оказывается, умирать, когда этому процессу никто не сочувствует.
- Я умираю! (пафос) Я на краю могилы!!! (пафос-пафос) А этому человеку всё равно! Я хочу умереть!!! (пафос-пафос-пафос) Ах, не нужно мне было...ик... есть! Мне нужно срочно умереть, и тогда муж очень сильно пожалеет!
Потом у Кэтрин по расписанию случился припадок, и муж наконец явился, отдирая на ходу от седалища накрепко приросшее сиденье стула. И первым делом наподдал служанке, за то, что ему "вовремя не доложили", а Кэтрин, наговорив мужу всяческих гадостей и отведя душу, снова стала ангелом во плоти, кроткой страдалицей и бедной овечкой.
И самым естественным образом оказалась на сносях, на довольно приличном сроке и на последнем издыхании.
Далее, по сюжету грядёт последняя встреча, воистину несчастных, влюблённых.
Хитклиф - того же поля ягода, что и Кэтрин, совершенно не отдавал себе отчёта в том, какое огромное счастье обошло его стороной, и проклиная на все лады несчастного мужа, ночи проводил под окнами своей ненаглядной.
И как положено в приличном романе о любви, стоило мужу выйти за порог, Хитклиф сразу же прорвался к своей Кэтрин. И целовал он её, и обнимал, и Кэтрин его тоже обнимала, и очень сильно плакала.
А потом не удержалась - собрала весь сарказм, положенный ей Богом в этот день, и повесила на Хитклифа всех собак, по поводу их прекрасной, но так жестоко загубленной любви. И припечатала сверху самым справедливым обвинением, за всю историю существования любовных романов:
- Ты, Хитклиф, меня убил, чтоб тебе жить сто лет!
Хитклиф, который и впрямь обладал цветущим здоровьем взвился под потолок, засопел, прослезился, и прицельно плюнул ядом откуда-то сверху:
- Коль рожа крива, то нечего на зеркало пенять!
То есть, следуя канону в английском классическом дамском романе он сказал что-то вроде:
- Не кажется ли тебе, любимая моя Кэтрин, что выйти замуж за соседа, а после хлопать глазами, и дрожащим голосом утверждать: "Я только хотела, чтобы нас с Хитклифом никогда не разлучали!"- это, по меньшей мере странно!
Загнанная в угол Кэтрин вышла из положения с честью: откинулась на подушки, закатила глаза, заломила руки и запричитала, обращаясь почему-то к служанке: "Вот, Нелли, он не любит меня, бла-бла-бла, он не спасёт меня от могилы, бла-бла-бла, это не мой Хитклиф, бла-бла-бла, потому что, настоящий Хитклиф, в моём сердце, бла-бла-бла!"
А над ней стоял и глотал слёзы, надо полагать, какой-то подозрительный, не обитающий в её сердце неправильный Хитклиф, и он наверняка делал неправильный мёд.
Словом, Кэтрин была в своём репертуаре, и не упустила случая поизмываться всласть, даже находясь при последнем издыхании. Не удивительно, что у Хитклифа сдали в итоге нервы.
Потом они друг дружке сразу всё, конечно, простили и возрыдали в голос. Сначала рыдали по очереди, после рыдали одновременно, пока муж не вернулся из командировки.
Кэтрин облилась слезами, забилась, как обычно в припадке, и померла в третьем часу утра, по местному времени.
Скорее лопнула от злости, как глупый мыльный пузырь, чем зачахла от нестерпимой тоски, как гласят многочисленные аннотации. От нестерпимой тоски, как опыт учит нас, не умирают.
От непереносимой тоски незамедлительно меняют мужей: постылого бросают не задумываясь, ибо думать тут не о чем, и живут долго и счастливо с любимым, во веки веков, аминь.
Во все времена, и в любую эпоху. Вот единственная правда жизни, а всё остальное - домыслы слегка больного воображения.
Последующие события в романе занимают двадцать лет, и в ключе семейно-родственных отношений очень сильно напоминают "Санта-Барбару".
Кэтрин призраком бродит по болотам, Хитклиф носится за ней, аки Мизгирь, а когда не носится - пинает с оттяжкой и ближних своих, и всю округу в придачу.
При этом он умудряется очень трогательно предаваться печали, и в конце концов умирает, в ненастную дождливую ночь, за двадцать лет окончательно изнурив себя онанизмом (зачёркнуто), и хоронят его рядом с Кэтрин.
В итоге, по округе бродит парочка неугомонных призраков, надо полагать, трогательно держась за руки. И если верить старому слуге, можно увидеть, как эти двое выглядывают из окна комнаты Хитклифа, в каждую дождливую ночь со дня его смерти.
Вот такая история любви, умело рассказанная когда-то давно, девицей Бронте, и помещённая с давних времён на полку с пометкой "классика".
Многие брали на себя труд, на свой лад рассказать историю Хитклифа и Кэтрин, хотя не были настолько хорошими рассказчиками, как Эмили Бронте и её восхитительная Нелли Дин, и по большей части удачно попадали пальцем в небо.
Больше всех в попадании пальцем преуспел Роберт Фуэст, режиссер и творец по-совместительству, которому пришла в голову блестящая мысль, снять экранизацию "Грозового перевала" с Тимоти Далтоном в главной роли.
Похоже, лавры Шекспира не давали покоя этому деятельному человеку, он выкроил и состряпал историю Ромео и Джульетты "по лекалам Эмили Бронте": Хитклиф и Кэтрин очень сильно любили друг друга, умерли, как и положено в один день, а большая часть романа выброшена за ненадобностью.
Впрочем, если заменить слово "экранизация" на словосочетание "по мотивам", и не бубнить себе под нос, что такого в романе и близко не было, можно с удовольствием посмотреть очень неплохой фильм, выдержанный в мягких глубоких тонах, с корректной "картинкой", и музыкой Леграна.
Не меньше радуют глаз великолепные костюмы, а главное, хорошо подобранные актёры и просто потрясающая Нелли Дин, в исполнении Джуди Корнвелл.
И всё бы ничего, но главным героям предстояло трагически умереть в один день, и режиссёра по такому случаю преследовала ПНИ (пы-ны-и) - Приставучая Навязчивая Идея,- сделать из грязного работяги не просто джентльмена, а прекрасного принца.
Нет, Прекрасного Принца в квадрате, дабы финальная сцена трагической гибели главного героя имела должный накал.
Ну а тот факт, что Хитклиф, и образ Прекрасного Принца, вещи по определению, несовместимые, творца-затейника совершенно не смущал.
Он энергично потёр ручки, и принялся лепить Хитклифа-принца, из того, что было.
"То, что было" выглядело еле-еле на двадцать, и при этом ухитрялось должным образом свести в одно целое недооформившуюся мальчишескую стать, и мощный сексуальный флёр.
Называлось просто: "Тимоти Далтон в расцвете своих двадцати четырёх вёсен", и звучало великолепно поставленным голосом, особенно радуя чутких на ухо зрительниц, когда звонкий юношеский тембр плавно окрашивался сочными баритоновыми тонами.
Тимоти Далтон соответствовал, как нельзя лучше, той части замысла, где дело касалось принца, но с Хитклифом-плебеем договориться у него не получилось, и вполне понятно почему.
Нужно очень и очень постараться, чтобы неописуемого красавца, с очевидной королевской статью, точёными пальцами, роскошным ртом и манерами урождённого аристократа, превратить в ярко выраженного деревенского пролетария.
Вряд ли эта затея увенчалась бы успехом, поскольку убедительно превратить принца в свинопаса до сих пор удалось только Андерсену, и только в сказке.
Роберт Фуэст и его творческая команда, дерзнули сказку сделать былью, и под их чутким руководством, превращение получилось просто на грани фантастики - такого чумазого Хитклифа не случилось больше никогда, и ни в одной экранизации.
- Идите, кидайтесь головой в навоз!- эту фразу Тимоти Далтон слышал, видимо, по десять раз на дню,- Вы недостаточно грязны! И не забудьте хорошенько размазать по лицу!
Основательно измазанный, в лохмотьях, издалека и в темноте, Далтон слегка напоминал бедолагу-Хитклифа, но это робкое, неустойчивое впечатление мгновенно и неизменно испарялось, стоило лишь камере дать крупный план, и тут же возникало во всей красе снова, стоило Тимоти Далтону открыть рот, и произнести пару строк текста.
Несмотря на то, что к герою Далтона на протяжении фильма неизменно хочется обратиться: "Ваше - Основательно-Перепачканное-Королевское-Высочество", его Хитклиф получился не только самым чумазым, но и самым живым, самый эмоционально достоверным, за всю историю экранизаций шедевра Бронте.
Рецепт: сногсшибательную внешность смешайте с исключительной, фантастической актёрской одарённостью, чтобы эти две силы зачем-то уравновесили, и в дальнейшем свели друг друга на нет.
Прибавьте сюда роль и характер, по звучанию и рисунку подходящие актёру Божьей милостью Тимоти Далтону, как корове папаха. К тому же, роль и характер, урезанные добросовестным автором сценария до двух притопов, трёх прихлопов.
Всё тщательно перемешайте, встряхните, скажите "ура, свершилось!", и получИте результат.
Это будет Персонаж, который правдоподобностью, и другими подобными качествами вывернет благодарного зрителя, наизнанку, а зритель переживая горести героя, как свои собственные, при этом будет обречён бубнить себе под нос: "Ну не бывает таких плебеев, не бывает!"
Наверное, поэтому, в послужном списке Тимоти Далтона нет больше столь активно смещённых в сторону мирового пролетариата ролей.
Не потому что, он со своей удивительной самоотдачей и преданностью профессии, ухитрился на съёмках "Грозового перевала" до отвала наесться земли, а потому что против природы не попрёшь.
Экранным воплощением Кэтрин, как ни странно, озаботились не слишком усердно: подобрали в пару писаному красавцу Далтону дебелую селянку, с корявыми руками и крайне низкой степенью эмоциональной одарённости.
Разве что, одна особенность в облике Кэтрин настойчиво бросалась в глаза: выражением лица на протяжении фильма, эта девица неизменно напоминает глуповатую, сытую, вечно недовольную кошку. Особенно в профиль.
А в анфас, та же героиня напомнила перевёрнутое к верху дном, поставленное на туалетный бачок эмалированное ведро.
Добавив перевёрнутому ведру сильно оттопыренные уши, копну тёмных волос, и пару круглых пуговиц, вместо глаз, вы получите идеальное сходство с персонажем Анны Калдер-Маршалл, а главное, сразу же представите всю глубину самовыражения, и неистовство актёрской самоотдачи, особенно в тот момент, когда нужно было в должной степени передать накал страстей.
К ведру так же прилагался невысокий рост, тонкая талия, вечно лоснящиеся щёки и жидкие, тщательно подведённые брови. И вообще, брови как таковые, в этом проекте были чьим-то больным местом, но об этом позже.
А из двадцатитрёхлетней Анны Калдер-Маршалл, общими усилиями получился вот такой, ничуть не испорченный интеллектом, и радующий нежным цветом лица "пэрсик", вокруг которого столь стремительно и закручивается драма-драма-драма.
Одним словом, умеют творцы-создатели поиграть на нервах у доверчивого, не злопамятного зрителя.
А если говорить о фильмах с участием Тимоти Далтона, то два вопроса неотступно преследуют меня по сей день: а) по какому принципу подбирают кино-партнёрш, этому восхитительному человеку; б) почему в эпизодах страстно-эмоционально-эротично-громко-слёзного характера у Тимоти Далтона никогда не течёт из носа.
У зрителя, как правило, в таких случаях течёт, а Далтон весь такой красивый, и бесконечно убедительный, в слезах и губной помаде, но отнюдь не в соплях. При столь высоком уровне эмоциональной отдачи. Загадка, которую впрочем, можно списать на индивидуальные особенности организма.
Что касается его партнёрш, то их к особенностям организма никак не причислить, и
в итоге получаем нечто похожее на презабавный дуэт, в котором Далтон ведёт и "звучит" безукоризненно, а очередная дива вторит ему, читая с бумажки по слогам.
И не просто читает, пытаясь уловить нужную интонацию и подстроиться, а орёт как можно громче, наивно полагая, что чем громче - тем лучше.
Сюжетная линия в экранизации Фуэста проста, и сохранена в достаточном объёме. Всё тот же дом, открытый всем ветрам, почтенное семейство Эрншо, приёмыш, детство, отрочество, юность, и всё это очень-очень быстро. Не успеешь оглянуться, как вот он, Хитклиф во цвете лет, демонстрирует чумазой и взлохмаченной Кэтрин искусство выездки без седла.
Хитклифа видно не очень, разве что заметно, что без седла он прекрасно держится, а вот лицо Кэтрин, настойчиво-крупным планом, наводит на размышления. Как будто её только что разбудили и заставили улыбаться; бедняжка не понимает, что она здесь делает, но очень-очень старается.
Далее следует теплая, в мягкой дымке сцена, когда Хитклиф и Кэтрин сидят на полу в ногах у больного отца, самым естественным образом прильнув друг к другу. Кэтрин, слава богу, почти не видно, но зато слышно хорошо, а Хитклиф сидит на полу, склонив голову к отцовским коленям. Он по-тихому счастлив, слегка напоминает эльфа, и его "father?", произнесённое звонким юношеским дискантом, звучит убедительно и очень трогательно.
И снова быстро-быстро-быстро, умирает папенька, приезжает новоиспечённый наследник - сводный, горячо любимый братец с молодой женой, сердце Нелли Дин разбито, а с первым крупным планом Тимоти Далтона облажались, как никогда.
Выдумали Хитклифу оригинальную прическу с плебейским уклоном: на висках и затылке засаленные лохмы, а посередине уши.
Уши должны были неблаговидно выделяться, и портить, насколько возможно, общее впечатление.
Радостно потёрли ручки и уверенно сняли всё это крупным планом.
Кто хоть раз видел Тимоти Далтона крупным планом, тот сразу поймёт, какая замечательная получилась картинка: великолепные, "заигравшие" от такого поворота событий скулы, колдовские зелёные глаза, подбородок с ямочкой, нежно-смуглый румянец, и конечно, выставленные на показ уши, коим не хватало только заострённых кончиков.
И папочки-эльфа, который появился бы вдруг из ближайшего орешника со словами: "Я тебя, мерзавец малолетний, пятнадцать лет по всей округе ищу, а ты здесь, в грязных штанах, прохлаждаешься!"
Но зрителю всё же придётся поверить в Хитклифа, даже с его эльфийской роднёй, ибо Тимоти Далтон вовсе не тот актёр, которого может смутить неоспоримая данность.
И он с лихвой наверстал упущенное, мастерски выстраивая те эпизоды, в основе которых главными словами были: интонация, полутон, и жест, с лёгкостью находя оптимальную форму подачи и чёткую форму состояния.
Хитклиф, избитый до полусмерти - одно из самых запоминающихся.
Казалось бы, всё и так понятно, зрителю предварительно показали тяжёлый тупой предмет, которым Хитклифу досталось на орехи, и понятно, что человек добросовестно избитый данным предметом, будет лежать скорчившись, вниз лицом, на том самом месте, где ему так любезно удружили.
Но Тимоти Далтон, на то и Тимоти Далтон, чтобы суметь в своём нежном возрасте столь чётко расставить акценты.
Читатель, у меня едва не потекло из носа, когда я увидела его беспомощно выброшенную вперёд руку, - эту грязную мальчишескую кисть, с трясущимся мелкой дрожью пальцами, пытающимися ухватиться за солому.
А после снова случился какой-то крупный план, и снова впору было звать папочку-эльфа
Вскоре, режиссёр, по-видимому решил, что в действие не мешало бы добавить немножко натурализма и реализма, смешанных с лёгкой толикой садизма, и рассказал очередной эпизод из книги, на свой собственный лад.
Тот самый, когда Кэтрин припудрив носик собралась к соседям на чашку чая, а Хитклиф, подловив её в безлюдном месте, попытался сказать что-то на тему: " Каждый божий день, чай и сосед, Кэти, а как же я? Малыш, я же лучше соседа!".
Далтон в этом эпизоде убедителен, и проникновенен до слёз, особенно когда несмело берёт за локоть свою Кэти грязной до ужаса рукой, а она шипит что-то вроде: "Не смей меня хватать грязными лапами!", как кошка, которой отдавили хвост.
Памятуя о наказе режиссера, перевести дальнейший разговор в строго интимное русло, Хитклиф-Далтон попросту вытирает грязные руки о пышущее здоровьем лицо Кэтрин.
Кэтрин вздрыгивается, и со звуком, отдалённо напоминающим несколько искажённое: "ы-и-и-ы", лупит Хитклифа со всей дури по не окрепшей юношеской груди, обеими руками сразу.
За что получает приличную плюху, и падает на спину, как куль с зерном, закатив глаза под лоб и с нежным восклицанием "ах!". Хитклиф поднимает её за шкирку, прижимает к стенке и активно требует внимания.
И требует его с таким пылом, что из всего происшедшего можно смело сделать вывод: что-что, а прижаться всем телом этот молодой человек умеет не на шутку.
И вот Хитклиф сбегает в ночь, убедительно разъяснив зрителю одним только взглядом состояние потрясённой до основания души - пригодился в кои-то веки крупный план, и возвращается таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать, но я всё-таки попробую.
Эпизод возвращения блудного сына выдержан в духе "Угадай, кто?", и в мрачных, вечерних тонах
Сначала камера, двигаясь снизу вверх, показывает пару стройных ног в сапогах для верховой езды, очертания фигуры, и наконец лицо, с первого взгляда на которое просто непреодолимо подмывает сказать: "здравствуйте Брови" - интонация утвердительная, ибо рисование бровей на Тимоти Далтоне, с этого момента и до самого конца, приняло форму навязчивого психоза.
Сразу, очень живо вспоминаешь старую добрую сказку "Морозко", и животрепещущий эпизод подготовки к смотринам, когда заботливая маменька наводит Марфушеньке брови сажей.
Вот примерно так же, щедро, от уха до уха рисовали брови Хитклифу. Спасибо, что не нарумянили его буряком, и не заставили ловить гуся, с криком: "маманя!"
Ну а в целом Роберт Фуэст попал, конечно, в "десятку", и если вы до сих пор в глаза не видели прекрасных юных принцев, то скорее смотрите "Грозовой перевал"1970 года выпуска.
А ещё, данная экранизация может заслуженно гордиться эпизодом с пометкой: "самый романтичный поцелуй, самым крупным планом, за всю историю кино".
После слова "кино" очень хочется дописать мелким шрифтом в скобках (скажите спасибо Тимоти Далтону), и вывести "поцелуйную" линию сюжета в отдельную тему.
Скромный интим разворачивался исключительно на лоне природы, и под музыку великого композитора.
Сам процесс был основательно загорожен ветками, прикрыт листьями и картинка зачастую, выглядела очень странно - снизу четыре ноги, а выше ветки, ветки, ветки.
Или камера почему-то отъезжала от места действия, как можно дальше, и ещё немножко туда же.
Оставалось только догадываться, какого рода события разворачиваются во-о-о-о-о-о-он там, в нижнем левом углу экрана, где что-то белеется, в аккурат, за энергично колышущейся сурепкой.
Если режиссёр хотел заинтриговать зрителя таким варварским способом, то у него не вышло.
Зрителю хотелось заплакать, подёргать творца-создателя за штанину и сказать жалобным голосом: "Дяденька-режиссёр, не стоит так тонко намекать на толстые обстоятельства. Честное-пионерское, я знаю, ЧТО там должно происходить, по крайней мере, догадываюсь. Расскажите лучше КАК это происходит, и ПОЧЕМУ".
- А теперь, Хитклиф, поцелуй меня - скомандовала Кэтрин, закрыла глаза и подставила лоб, отвесив нижнюю губу при этом так, что дождик, если бы он начался, мог спокойно попадать в рот.
Это, весьма настойчивое мимическое безобразие, должно было поведать зрителю о желании и стремлении героини к нежному поцелую в губы, но лишь свело на нет, всю, весьма и весьма качественную подачу партнёра.
Получив столь чёткое указание, Хитклиф, смотрит на губы Кэтрин, но героически преодолев себя, очень нежно и трепетно целует Кэтрин в чумазый лоб, ибо распускать руки не приучен, даже если очень хочется.
А в целом эпизод выглядит, как " посмотрел, и зачесался", потому как целоваться охота мгновенно прошла.
Со следующим поцелуем, творец видимо, никак не мог определиться, и смешал в этом простом незамысловатом действе Божий дар и яичницу.
Поцелуй Прекрасного Принца и одной, Немножко Замужней Леди; надо сказать, воображение в тот момент мне напрочь отказало, и что хотел сказать этим режиссёр, так и осталось для меня загадкой.
Хитклиф и Кэтрин встречаются в саду, очень долго смотрят друг на друга под музыку Леграна. У Кэтрин даже личико сделалось попроще, и она тянет вверх прелестные, розовые губки, и вдруг Хитклиф, пожиравший её дотоле взглядом вспоминает, как жестоко эта особа с ним обошлась, и лёгким движением руки повергает её на землю.
Кэтрин, беззвучно и плашмя падает на спину, Хитклиф прижимает её к земле, чтобы наконец-то прильнуть к столь желанным губам, а зритель к тому времени обстоятельно обдумывает две вещи:
а) об исключительной пользе умения беззвучно падать на спину для жизни вообще, и как выбиться тем же методом в актрисы, в частности;
б) о том, что феноменальная актёрская одарённость это всё-всё-всё, плюс ярко выраженная способность не выглядеть полным идиотом в тот момент, когда режиссёр сам не знает чего хочет.
Поцелуй, как таковой: картинка преображается, словно по волшебству, и зритель, не веря глазам своим, вслед за нижней челюстью, медленно сползает по стенке.
Как Даровитые Художники, изображают Прекрасного Принца?
У меня осталось стойкое впечатление, что все они как один срисовывали его, с небольшими изменениями, вроде цвета волос, с двадцатичетырёхлетнего Тимоти Далтона, из не очень плохой экранизации романа Эмили Бронте.
В оригинале задействован рисунок неземной красоты профиля, со всеми известными по многочисленным любовным романам бонусами, в качестве добавки: дли-и-и-нные ресницы, губы, при одном взгляда на которые частота пульса мгновенно подскакивает вдвое, изумительная, - руки сами тянутся потрогать - по-юношески бархатная кожа, тёплый, смуглый румянец, ну и прочее, и тому подобное.
Но особенно близок сердцу тот факт, что в таком шаблонном, снятом в крайне незамысловатой манере эпизоде, Тимоти Далтону удалось прыгнуть выше головы и лихо обойти собственную внешность.
И вся его неописуемая краса становится лишь приложением к самому факту действия.
Если когда-нибудь, вам вдруг придёт в голову посмотреть этот фильм, первым делом обратите внимание не на чувственные губы Хитклифа, а на то, с каким предвкушением неги он закрывает глаза, прежде чем коснуться губ Кэтрин.
Зритель нер-р-р-вен-н-н-но ищет губозакатывательную машинку, бормоча под нос соответствующую цитату Бёрнса, в переводе Маршака:
Влажная печать признаний,
Обещанье тайных нег -
Поцелуй, подснежник ранний,
Свежий, чистый, точно снег.
А дальше понеслось, смешались в кучу кони и люди: страстные объятья, качественно замаскированные ветками, непонятная возня где-то в чистом поле, трепыхающаяся очень вдалеке сурепка, умиротворённый внешний вид персонажей под занавес, а в итоге зритель.
С круглыми от изумления глазами, и совершенно уместным вопросом: "А что это было?"
Далее, на съедение Хитклифу досталась Изабелла, та самая, которую он не любит, но с удовольствием зажимает, где ни попадя.
Грозный режиссёр держался и настаивал до последнего: в чувстве к Изабелле никакой нежности, и никакой страсти, только животная похоть; Тимоти Далтон, сделал всё что мог, но зритель хихикал, и упорно отказывался верить глазам своим.
Вопреки поставленной задаче, у Хитклифа присутствует чарующий взгляд и тёплый голос, а уж когда дело доходит до поцелуев за амбаром, то взмыленный Далтон хоть и придерживается рисунка роли безукоризненно, но выглядит при этом весьма соблазнительно.
С поцелуями на сегодня всё, переходим к водным процедурам, и последней встрече несчастных влюблённых.
При виде истощённой нервными приступами, и мозговой горячкой Кэтрин, смело можно было рыдать и давиться от смеха: томная, расплывшаяся квашня, с крайне здоровым цветом лица, обильными, лоснящимися щеками и взвизгивающим голосом.
При всём при этом, актриса видимо, истолковала выражение: "выйти замуж", исключительно, как: "обабиться", и её Кэтрин уж никак не походила на Джульетту измученную токсикозом в заключительной стадии, истаявшую от болезни и тоски.
Скорее уж на Джульетту измученную нарзаном, и аденоидами.
Зато Далтон был на высоте, как всегда стремительный, изящный и длинноногий.
Аденоидное кряхтение Кэтрин ему с лёгкостью удалось перекрыть блестящим монологом на тему: "Как мне жить без тебя, тарам-пам-пам, припев", а у зрителя задёргался глазик и потекло из носа.
А после зрителю всё-таки пришлось смириться с тем фактом, что у Прекрасных Принцев, даже когда они плачут навзрыд, из носа не течёт. Из такого красивого, прямого носа. И слюни изо рта не летят, даже при громком крике, в состоянии глубоко-эмоционального "штопора".
Сцена в саду, сразу после смерти Кэтрин, примечательна по двум причинам: это Джуди Корнвелл, и актёрская добросовестность Тимоти Далтона.
Нелли Дин и Хитклиф великолепно смотрелись в дуэте, и в немногих совместных эпизодах глаз отдыхал на этой паре.
Под конец Нелли Дин была очень хороша, а Хитклиф, так просто поразил - ка-а-ак треснулся лбом об дерево с разбегу, - добрый зритель хоть и предполагал, что подобное может произойти, но от неожиданности подпрыгнул и схватился за сердце.
А потом Хитклиф просто поразил ещё раз, в ключевом эпизоде финала этой саги.