Федоровский Игорь Сергеевич : другие произведения.

Ключи от пропасти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть "Ключи от пропасти" переработанный и дополненный вариант романа "Подонки", но с альтернативными концовками. Читать, конечно, лучше в ПДФ или в бумажном варианте, так как там альтернативные варианты различаются по цвету, но и в ворде тоже, может, покажется интересным


   Игорь Федоровский
   Посвящаю ветру, который навсегда унесёт из мира эту историю
   Серафиме Орловой. Посвящаю ветру и туману, что всегда вместе с тобой
   Посвящаю стали, из которой спаяно моё безжалостное сердце
   Ключи от пропасти (Подонки)
   Просто повесть.
   Посвящается тем людям, которые в этой книжке узнали себя.
   Автор.
  
   Никто никогда не узнает, каким был этот мир на самом деле. Для кого-то он останется сверхидеальным, не способным на подлость и предательство, для кого-то превратится в пылающий кошмар, готовый в любую минуту взорваться на тысячи мелких кошмаров. В своей повести я попытался написать историю о нас, быть может, это плохо у меня получилось.
  
   ПРОЛОГ.
   Ваня Самойлов, озираясь по сторонам, бежал к себе домой, рискуя врезаться головой в какое-нибудь заблудившееся дерево. Школа осталась далеко позади, но Ваня знал, что самылинская банда просто так не отступит и не сдастся, не отпустит его. Будет до самой Солнечной гнать, если не дальше. Вон вчера Анютина возле собственного подъезда догнали и видно здорово отметелили, раз сегодня в школу не явился. Синяки, небось, дома зализывает, неудачник.
   Ну а ему, Ване Самойлову, пока везёт - не зря видать утрами по три круга на спортплощадке бегает. А круги-то порядочные: после двух - футболка к спине прилипает, а после трёх - согласишься с учёными, что земля вертится. Одно хорошо: подонки самылинские вряд ли догонят. Пусть бегать сначала научатся по-человечески! А то волки и волки, те тоже смелые, когда в стаю собьются.
   Что-то неожиданно ударило в левый бок. "Камнями начали кидаться, гады, - подумал Ваня, немного сбавив ход, - нет, не останавливаться, не останавливаться! Этим подонкам только того и нужно: один, самый здоровый, пойдёт на опережение и ножку дружелюбно подставит, когда будет нужно. И грохнусь тогда на дорожку - костей не соберёшь!"
   Позади кинули ещё камень, но промахнулись - не всегда им, гадам, в людей попадать! Тут на счастье показалась любимая Солнечная, и Ваня, не останавливаясь, почти перелетел дорогу, - благо машин было не так уж много.
   Самылинская банда не побежала дальше, вероятно решив про себя, что рисковать драгоценнейшей жизнью, бросаясь под колёса безжалостно-быстрых иномарок, ради какого-то сопляка бессмысленно. Завтра можно будет подкараулить какого-нибудь лупоглазого очкарика и набить ему морду просто за то, что он существует на свете. А сейчас - пить пиво и по домам.
   Ваня почувствовал, что за ним никто не гонится и, сбавив темп, уверенно зашагал к дому. Ничего, всё ещё впереди. Когда-нибудь он, Ваня Самойлов, разделается с этими подонками, а если не с этими, так другие найдутся.
   Напоследок мальчик остановился и ещё раз посмотрел туда, назад, где ещё стояли и курили несколько крепких парней в чёрных кожаных куртках, его сегодняшняя погоня.
   "Я ещё до вас доберусь, подонки", - прошептал Ваня и с презрением сплюнул на пыльный тротуар. Нужно было идти домой, потому что мама наверняка заждалась своего сына, задержавшегося к обеду.
   Но Ваня долго не уходил: он затаился в кустах и ждал, пока банда не разойдётся. Где-то совсем недалеко распевала какая-то птичка, забывшая наверно, что сейчас осень, а далеко не весна, и пора бы уже подумать о далёком путешествии на юг.
   Может быть, это была очень бойкая птичка.
   Но Ваня её не слушал. Он затаился в кустах и ждал,... ждал чего-то.
  
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ДЕВОЧКА ИЗ ДРУГОГО МИРА
   Никто никогда не поймёт, как сложно порой ощущать человека. Находиться с ним рядом в одной комнате, но не чувствовать его, дышать своим воздухом, оставляя кому-то собственный углекислый газ. Не согреешься в доме из спичек, воздушный змей сгорит, долетев до солнца. Маленькая девочка запутается в собственных косичках и проснётся взрослой.
   Сложно найти одну ничем не примечательную девятиэтажку в большом городе. Особенно когда нужный тебе дом спрятался за другой, похожий на своего соседа как две капли воды. А отыскать одну семью в какой-нибудь девятиэтажке вообще не представляется возможным. Но мы всё же попробуем.
   Семья Ивановых уже добрых четырнадцать лет пряталась от солнца, которое каждый вечер непременно заглядывало в окна большой четырёхкомнатной квартиры, чтобы сразу помрачнеть. Не любила эта семья солнца, и вечерами шторы на окнах были задёрнуты, чтобы, не дай Бог! не допустить в комнаты свежие и яркие солнечные лучи. Пусть уж будет приятный полумрак, пусть работает телевизор, гремит на всю квартиру новый музыкальный центр, только прочь ослепляющее солнце, лишнее оно в этом мире таинственного полумрака. Может быть, в другой маленькой и уютной квартире ярким живительным лучам будут рады, но не здесь.
   Ещё в семье Ивановых не терпели шума идущего на посадку самолёта. Но за девятиэтажками была дорога, а за дорогой на много километров - забор, за которым ленилось, вздыхая, лётное поле. Ленилось потому, что меньше стало принимать самолётов: подскочили цены на билеты, и простому русскому мужичку уже не покататься на большой железной птице, в Москву к родственникам не слетать. В новый год - открытка да в день рождения тоже, а самолёты пусть подождут до лучших времён, которые, может быть, когда-нибудь наступят.
   Но всё-таки что-то ещё летало по небу и создавало шум, который был ненавистен семье Ивановых. Особенно Марине, та-то любила спокойствие и уют.
   Иванов старший был женат два раза, но первая его спутница жизни умерла, оставив тринадцатилетнюю Марину и восьмилетнего Максима без матери. Но долго горевать Александр Кириллович не умел и вскоре женился снова. В дом пришла молодая новая хозяйка со своими планами, целями и намерениями, но ни Марине, ни тем более Максиму лучше от этого не стало. Жила, трепетала в глубине их детских душ память о маме, а Максим поначалу верил, что смерть - это не навсегда, а лишь на месяц, в крайнем случае, на два, и мама когда-нибудь обязательно вернётся в свой дом, к своим детям. Но время летело, дети росли, свыкаясь постепенно и с мачехой, и с новым братом Санькой, который вскоре после папиной женитьбы появился на свет. Время летело, сглаживая углы, но иногда оно замедляло ход, и из ничего рождались конфликты, порой перерастающие в самые настоящие скандалы. Тогда бессмысленной ругани не хватало места в несчастных четырёх комнатах, и она выплёскивалась в коридор, на лестничную площадку, а иногда даже на улицу, где терялась среди прочей брани.
   А на улице жили подонки. Должно быть, они обитали здесь ещё с незапамятных времён: во всяком случае, Марине всегда так казалось. Сколько она себя помнила, во дворе всегда собирались мальчишки и девчонки, курили, напивались и горланили на разные голоса блатные песни, рассказывали друг другу пошлые анекдоты - словом просто весело проводили время.
   Но, похоже, веселиться просто так компании скоро надоело, и вчерашний сопливый мальчишка Гришка Зерцалов объявил, что собирает новую крепкую банду, которая будет по его словам "контролировать территорию". И совсем скоро зерцаловская компания начала активные действия. Перво-наперво был избит Северцев, будущий учитель, с которым у Гришки были свои счёты. Потом был обчищен магазинчик по улице Чапаева - приезжала милиция, но так и не нашла виновных: в зерцаловской банде не место было предателям, которые, боясь тюрьмы, могли бы выдать Гришку. Милиция осталась с носом, а компания затихла на некоторое время, чтобы не "светиться" и чтобы начать потом новые налёты на чужие территории.
   Зерцаловскую банду побаивались: молодые мамаши теперь стали раньше уводить своих детей с площадки для игр, а по утрам вечно пьяный дворник угрюмо сметал в солидную кучку десятки одноразовых шприцев да с полсотни окурков - грязные следы весёлых вечеров компании. Порой шприцы и окурки валялись прямо в песочнице и пяти-шестилетние ребята подбирали их и устраивали "игру во взрослых". Находили кого-нибудь слабее других и забрасывали несчастного песком и мелкими камешками. Любой малыш хотел быть непременно похожим на Гришку Зерцалова, не на забитого работой отца, а на Гришку, сильного, ловкого, безжалостного. Так и вырастет из неоперившейся мелкоты жестокое, не умеющее любить и прощать очередное поколение полулюдей, для которых Зерцалов станет чем-то вроде языческого божка, поклоняйся ему и приноси новые и новые жертвы, и всё будет прикольно и по кайфу. А учиться летать так трудно, что и начинать, пожалуй, не следует. Ларьков и магазинчиков много - верь в свою команду, и бабки будут весело хрустеть в твоём кармане.
   Но Зерцалов, похоже, вовсе не хотел становиться для кого-то языческим божком. Во дворе его больше боялись и ненавидели, нежели любили. Непобедимую Зерцаловскую компанию всюду именовали бандой подонков и мечтали, что когда-нибудь милиция обязательно всех переловит, и во дворе хотя бы один вечер будет тихо и спокойно. Никому не запрещено верить, если ещё знаешь, что это такое. Да, может быть, настанет, наконец, тот день, когда в мире не будет больше подонков и одноразовые шприцы не окажутся в детских песочницах. Никому не запрещено надеяться на лучшее завтра.
   А сегодня вечером, как обычно, на детской площадке соберётся шумная компания зерцаловских подонков, вчерашних людей, которые совсем недавно сами у себя украли будущее.
   Что-то ждёт их завтра?...
  
   1.
   Резкий лучик света ударил в правый глаз Марины, и девушка проснулась. Так и есть: Максим опять солнечных зайчиков пускает. И зеркальце где-то отыскал - влюбился что ли? Семнадцать лет всё-таки - быстро, ох быстро летит время! Порой и ей, Марине Ивановой, хочется забыть про свои двадцать два, вынуть из шкафа старую куклу, посадить её с собой завтракать, а потом выбежать во двор и поиграть в классики вместе с соседскими девчонками. Хочется хотя бы на мгновение забыть, что нет в шкафу никаких старых кукол: ленивой грудой лежит там бельё да притулилась где-то небольшая коробка с противозачаточными таблетками. А соседские девчонки давно выросли и разлетелись по миру: кто в Германию уехал, а кто и просто к Москве поближе. Учиться уже заканчивают, работу подыскивают, парней по сто штук завели - теперь не до классиков.
   - Доброе утро, Марина, - Максим отложил зеркальце в сторону и робко улыбнулся сестре, показывая свои немного торчащие вперёд зубы, за которые ещё в детском саду мальчугана дразнили лошадью, - уже давно по радио десять пропикало, а ты всё спишь. Так и света белого не увидишь.
   - Отвали, Максик, я спать хочу, - пробубнила Марина, - ты знаешь, где я этой ночью была? На дискотеке. Причём самой крутой в мире, если Ване верить. А ты, конечно, десятый сон видел, когда я вернулась. Так что лучше задёрни шторы и ступай во двор, пока там подонков нет.
   - А я не спал, - покачал головой Максим, - я ждал, когда ты придёшь домой. А то ночь, темень, и тебя нет. Думал, что с тобой случилось. Мне-то ты не сказала вчера, что вернёшься поздно.
   - Правда? - криво улыбнулась Марина, - А что, я ещё тебе должна докладывать, куда я иду? Хватит с меня папы и этой ведьмы. А теперь уйди, пожалуйста, я буду спать. Иди Кимку буди.
   - Сегодня вечером опять придёт этот длинный? - не унимался Максим, сощурив свои близорукие добрые глаза, - Мне он не нравится. Не ходи больше с ним, а то я опять ночью спать не буду.
   - А тебе хотя бы один мой парень нравился? - рассмеялась Марина, показывая красивые ровные белые зубы, - Всё тебе то хромой, то кривой, то длинный... Это же не на всю жизнь, глупышка! За Ваней будет Саня, за Саней - Паня..., там ещё кто-нибудь. Но пока мне с Ванькой очень хорошо.
   - Ну, если хорошо, тогда ладно, - как-то отрешённо проговорил Максим, осторожно задёргивая штору, - я на улицу, посмотрю, сошёл мир с ума или ещё нет. Потом расскажу тебе.
   "Не забудь захлопнуть дверь", - хотела сказать Марина, но тут неожиданно навалился сон и заставил на время забыть о разного рода житейских проблемах. Пусть случится конец света, она, Марина Иванова будет спать и видеть сладкие и красивые сны с Ваней Самойловым в главной роли.
   Максим ещё постоял немного, посмотрел на улыбающуюся во сне сестру, и самому ему стало вдруг спокойно и весело на душе, словно он сам в один момент стал самым счастливым человеком на земле.
   В окно билось яркое солнышко, расправившее свои весёлые лучи. Максим подумал немного, подошёл к окну и ещё плотнее задёрнул шторы - пусть спит, только счастливые люди улыбаются во сне.
   Потом подошёл к Марининой кровати, осторожно подоткнул одеяло и вышел, тихо-тихо прикрыв за собой дверь.
   Приятных снов тебе, сестрёнка.
  
   2.
   Двор, похожий в самые жаркие летние дни на душный колодец, оживал. Ещё не видно было досматривающих последние сны зерцаловских подонков, но прогуливался неизвестно откуда взявшийся папа со своей совсем крохотной дочуркой да угрюмая хозяйка выгуливала своего раскормленного пса, лениво перебирающего лапами и вероятно мечтающего о тёплой квартире: лето-то лето, да холодное больно, можно обрубок хвоста отморозить.
   Максим не жаловался на погоду: не жарко и ладно. Он шагал по разбитому асфальтному проулку, сжимая в руке нелепый зелёный пакет с книгами. Библиотека была далеко, но парня не страшили дальние расстояния: зачем бояться того, что сможешь преодолеть? И Максим упорно шёл вперёд и почему-то улыбался. Быть может, он просто был счастлив и хотел поделиться своей радостью с другими людьми, которым сегодня почему-то не повезло.
   Максим ушёл, и снова стало одиноко и грустно во дворе, снова лёгкий ветерок принялся разносить печаль по улице. Старые тополя лениво вздыхали и слабо шевелили своими пыльно-зелёными листочками. Скучно.
   Но вот неожиданно двери одного из подъездов распахнулись, и во дворе появился Гришка Зерцалов. Появился не один, а вместе с лучшим другом Куцулой, а это значило, что на вечер снова планировался налёт. Видно деньги у зерцаловских подонков закончились - не честным путём же их зарабатывать!
   - Квартира номер сорок шесть, - отрывисто произнёс Зерцалов, по привычке глядя в глаза собеседнику, - бабка и дедка к племяшам уедут. На день рождения. Замок на двери ерундовый: ребёнок откроет. А вечерочком наши пенсионерчики приедут и не найдут своей любимой капусты на привычном месте. Ха, ха.
   - А откуда она у стариков? - подозрительно посмотрел на своего шефа Куцула, - Что-то не верится, что сегодня нам крупно повезёт.
   - Куцула, не верится только в гробу, в этой чёртовой деревянной коробке с откидным верхом, - рассмеялся Гришка, - сейчас ты жив? Жив. Так вот, верь, пока живёшь, так сказал кто-то умный. И тогда бабки будут в наших карманах, и самые лучшие девчонки останутся с нами на ночь. А у наших старичков есть не только деньжонки в шкафчике, но и кое-какое золотишко.
   - Наверняка ещё с царских времён, - ухмыльнувшись, проговорил Куцула. Он до сих пор не верил в успех сегодняшней операции, но мысли о деревянной коробке попытался отбросить в сторону, потому что это были, согласитесь, не самые приятные мысли.
  
   3.
   Место было хорошим, приметным, в двух шагах от автобусной остановки, прохожие часто останавливались и глядели на притягивающую внимание вывеску его компании. И Ваня Самойлов считал, что если бы не Яков Розенберг, дела пошли бы просто превосходно.
   Если бы да кабы... Куда его денешь этого наглого толстяка адвоката, когда он тут, под самым носом, ходить далеко не надо. Да, у Розенберга опыт, да, ему за сорок, да, у него сейчас больше клиентов, а, следовательно, и денег, - всё это верно. Но молодости, резвости и горячности, которые есть у Вани, ему, Якову, негде раздобыть. Пока ещё не изобрели хитроумный аппарат, который поворачивал бы время вспять, а молодильные яблоки существуют только в сказках, и Ване Самойлову с детства это известно.
   ...Часы показали десять, и Ваня смело зевнул, по-мальчишески улыбнувшись. Как хорошо, что сегодня воскресенье - можно хоть до обеда в кровати проваляться. И на работу не нужно - этот жирный еврей Розенберг уже достал. Всё при встрече плачет, что денег не хватает, а вторую машину уже купил, говорит дочери. Только не очень-то верится. Зачем какой-то студентке юридического автомобиль? Он, Ваня Самойлов, пару раз сталкивался с этой дочуркой и оба раза отмечал про себя, что роль даже самого неказистого водителя ей не идёт.
   Лике Розенберг шёл двадцать первый год. Это была тихая скромная девушка, одна из таких, которые краснеют, когда какой-нибудь парень как-то по особенному на них смотрит. Когда Лика училась в школе, вполне вероятно, что мальчишки подобные Ване Самойлову или ещё хуже старались при каждом удобном случае как-то оскорбить, унизить её. А Лика была не из тех девчонок, которые способны постоять за себя: она убегала куда-нибудь, где не было противных мальчишек, в скверик, за гаражи, на школьный двор, а то забывала про всё на свете и мчалась далеко-далеко в лес, где под тенью любимых берёз находила уют и покой. Пусть отец вызывает милицию, носится по всем знакомым, забыв про свои дела, ей, Лике Розенберг, сейчас не нужно ничего, кроме тех берёз да ещё тишины, которой там, в большом и шумном городе, никогда не хватает.
   Ваня редко вспоминал о Лике, незачем было, но Лика думала о Ване почти каждую минуту. Не могла не думать. Может быть, потому, что была просто-напросто влюблена в него?
   - И всего за две встречи! - не поверит читатель. А что? Лика была из тех девушек, которые верят в любовь с первого взгляда. Стоило только столкнуться с Ваней в тёмном подземном переходе, стоило, выбравшись на свет, посмотреть этому парню в глаза, и всё! Какое-то странное чувство охватывает тебя, и ты никуда от него не можешь убежать. И с этого момента в твоём сердце нет больше места, и мир для тебя становится ярким, словно в один момент выглянуло тёплое чистое улыбающееся солнышко в тёмных и суровых каменных пещерах.
   ...Вторая встреча произошла в конторе её отца: там Лика узнала, что тот темноволосый голубоглазый высокий парень - Ваня Самойлов, и у любви появилось имя, а девушка могла не бояться теперь, что проказница любовь подстроит какую-нибудь каверзу, и она, Лика Розенберг, больше никогда не увидит Ваню.
   - Он работает в юридической конторе рядом со мной, - объяснял отец, когда Лика пыталась осторожно выведать у него сведения о Самойлове, - кончил юридический с отличием. Вроде бы есть квартира где-то ближе к центру. Родители, говорят, погибли - несчастный случай, что ли. Вообще, парень хороший, поговорить любит. А почему вдруг ты им заинтересовалась?
   - Просто так, - уклончиво отвечала Лика и тут же переводила разговор на другую тему, чтобы - не дай Бог! Отец чего-нибудь не заподозрил.
   Была бы мать - Лика, облегчённо выдохнув, всё бы ей рассказала. С отцом сложнее: всё у него работа на первом месте, всё мечтает денег скопить да коттеджик в три этажа отгрохать. А ещё вместе с ней, Ликой, на Канары отправиться отдыхать. Чудак отец. Что там копать на этих Канарах? Солнце-то и здесь неплохо светит, а любимые берёзки вряд ли там встретишь.
   И главное: Вани Самойлова-то там не будет! А если так, не нужны ей Канары и папочкины деньги не нужны. Вот ещё: вздумал автомобиль ей купить. Зачем? Не королева она, чтобы в собственных машинах разъезжать. До любимых берёзок-то пока и автобус довезёт.
   А потом видно будет. Только (в этом Лика была абсолютно уверена) жизнь можно прожить без Канар и нового автомобиля, но нельзя, нельзя без любви.
   Нельзя.
   Только вот Ликиному отцу этого никогда не понять.
  
   4.
   Катя вышла на улицу и, щурясь от солнца, взглянула на небо. Ни облачка. Душно. А дома ещё хуже: там ещё гора неприбранных вещей. Вчера не успели всё по местам разложить, а сегодня родители чуть свет смотались куда-то. Что ж, Катя вам не Геракл, чтоб за троих вкалывать!
   ...Колмаковы приехали сюда из далёкого посёлка "Кирпичный", разменяв трёхкомнатную бабушкину квартиру на двухкомнатную здесь. Престижный район, как-никак, да и институт права рядом, не нужно полтора часа добираться на противном скрипучем дребезжащем автобусе, чтобы хоть на одну лекцию поспеть. А то не посмотрят, что деньги за учение платишь, и выкинут к чертям собачьим прочь из института. И тогда прости-прощай карьера адвоката и собственный офис, который сейчас за деньги и на луне открыть можно. Полетят тогда под откос мечты и планы, растворятся в мутной воде надежды и останется только непонятная девичья гордость, которую при удобном случае можно всегда откинуть в сторону.
   Катя была уверена, что она самая красивая девчонка на свете. Там, в "Кирпичном", парни за ней бегали табуном, но умная и рассудительная Катя старалась не заводить ни с кем долгих серьёзных отношений. И действительно, кто они такие? У всех отцы на грязном кирпичном заводе работают, помилуй Бог! С зарплаты на зарплату перебиваются, едва-едва концы с концами сводят. Не очень-то сейчас жалуют простых рабочих, и Катя хорошо понимала это. Понимала она и то, что в своём посёлке может рассчитывать лишь на скромную роль жены дворника или того же самого рабочего. Но этого Кате было мало, ей хотелось выскочить замуж за какого-нибудь бизнесмена с почтенными непьющими родителями, поэтому девочка радовалась, что её семья удумала, наконец, перебраться в город.
   И всё же Катя скучала по посёлку и покидала его с какой-то необъяснимой тяжестью на сердце, словно что-то дорогое и любимое осталось там, в "Кирпичном", и никогда-никогда больше к ней не вернётся.
   Не вернутся костры на школьных субботниках, сухие жёлтые листья, озорные, готовые дёрнуть за косу мальчишки, весёлые вечера, на которых парни постарше исполняли под гитару неприличные песни и раздражали своими "концертами" двор, а в особенности стариков, которым очень сложно было понять сегодняшних парней и девчонок.
   Не придёт школа с её громким звонком и скучными уроками, от которых всё время хотелось сбежать куда-нибудь, забыться, затаиться: навсегда ушло немножко весёлое, немножко грустное школьное время, пробежало босыми ногами по острым камням и скрылось вдали, за густым непроглядным туманом. Скрылось, а слёзы и непонятная боль в душе? Пустяки. Поезд всего лишь сделал остановку, потом он вновь наберёт ход и помчится дальше по безжалостно-железной дороге, которой и конца-то не видно, помчится вперёд, притормаживая кое-где, помчится, чтобы рухнуть в конце пути в бездонную пропасть, где уже не счесть сколько разбившихся поездов...
   Максим шёл домой, глядя на синее-синее небо и то и дело сталкиваясь с прохожими. Когда те особенно возмущались, останавливался, говорил: "Извините" и шагал дальше.
   В своём дворе Максим неожиданно для самого себя налетел на Катю и едва не сшиб её с ног. Дыра в зелёном пакете, такая незаметная вчера, сегодня стала до неприличия большой, и книги озорной кучей вывалились на дорожку.
   - Извини, - пробормотал Максим, но тут же поправился, - извините, пожалуйста.
   - Ой, нет, не надо на Вы! - засмеялась Катя, - Я же всё-таки не престарелая дама с тремя подбородками.
   - Да, конечно, - Максиму нужно было собирать свои книги, но он стоял и не мог оторвать глаз от Кати. Такую красивую девчонку он встретил впервые в жизни.
   А что Катя? Катя видела голубоглазого мальчугана с давно не стриженными светлыми волосами, которые, похоже, не слушались расчёски. Красно-синяя куртка (не за ЦСКА ли болеет, случайно?) расстёгнута - всё-таки жарковато во дворе. Стоптанные кроссовки (ого, пешком ходить любит?) да спортивные штаны (наверняка в первом классе ещё их носил - вон какие короткие!) - неплохая одёжа. Ах, да, мятая футболка (под хиппи косит, что ли?) Во дворах на Кирпичном обсмеяли бы этого парня, и все дела. Но Катя здесь была человеком новым, и смеяться ни над кем не собиралась. Пока. Нужно было искать новых друзей, а не заводить врагов. Кто знает, сколько ещё жить в этом доме? Никто. Да, скоро ей восемнадцать, но никто отдельной квартиры на совершеннолетие не обещал. Оно и понятно: откуда капуста, чтобы обещать? А просто так квартиры не дарят даже в современных бразильских сериалах.
   - А у тебя книжки рассыпались, - продолжила беседу Катя, помогая опомнившемуся Максиму собрать книги, - давай свой пакет, попробуем его связать как-нибудь.
   - Рассыпались, - соберём, - пробурчал Максим, колдуя над своим любимым зелёным пакетом, - ну вот и всё. Спасибо. Теперь я сам справлюсь.
   Максим заботливо вложил книги в пакет - ничего, до дома выдержит! И облегчённо выдохнул, словно только что покорил марафонскую дистанцию.
   - Хороший у вас двор! - восхищённо произнесла Катя и, заразившись примером Максима, посмотрела на небо, но ничего не увидела там. Лишь крохотное облачко показалось вдали, не испугавшись испепеляющего солнца. Смело плыло оно по небу, но силы были неравными, и скоро облачко растаяло, слилось с беспощадно-синим небом.
   - Да, пока здесь хорошо, - согласился Максим, похоже, раздумав идти домой. Нужно было познакомиться с этой темноволосой девчонкой, но как? Не взять же и спросить прямо: "Девочка, скажите, как вас зовут?" Ещё сочтёт его, Максима, наглецом и нахалом, и что тогда?...
   - Почему пока? Если хорошо, то всегда хорошо, - улыбнулась Катя, немного прищурив свои живые серые глаза. - Кстати, я Катя.
   - Ах, да, - растерялся Максим.
   - Что, да? - не поняла Катя.
   - Это я так..., думал вслух, - нашёлся мальчик, - а меня зовут Максим.
   - Почему же Максим? - спросила Катя, - Пусть будет Макс. Так круче.
   - А ты, Катя, в каком доме живёшь? - осмелел Максим, нисколько не обидевшись за своё новое прозвище, - Я тебя в наших краях не видел раньше.
   - А что, в гости ко мне захотел? - вполне серьёзно спросила Катя, - я была бы рада, но в нашей квартирке беспорядок: вещи, знаешь, в разных углах. Мы только вчера вечером приехали. Восьмой этаж, квартира двести восемь. Вот этот крайний подъезд. Заходи как-нибудь.
   - Двести восемь? Так это вы в бывшей тёти Марусиной квартире живёте! - Максим был так рад, словно только что выиграл на ипподроме или угадал все числа в непростой лотерее, - А я всё думал, кто туда вселился? Слышно было, как ночью чем-то тяжёлым брякали.
   - Так мы что, соседи? - воскликнула Катя, - Вот уж повезло! А то я всё время думала, что нам соседи наркоманы попадутся. Представляешь, всё время думала!
   - Да и здесь не рай, - скривился Максим, как будто бы ему наступили на мозоль, - ты не читала в газетах о банде Монтёрского переулка?
   - Я не читаю газет, - призналась Катя, - что в них интересного? Одна политика со своей несмывающейся грязью. Да сплетен парочка промелькнёт кое-когда. А что там об этой банде? Кого-то убили, что ли?
   - Почему обязательно убили? - не понял Максим, - Разве преступление - это только убийство? А как же грабежи, пьянки, унижения людей, наконец? Здесь, Катя, всем заправляют подонки, низкие создания, которые позорят звание Человека.
   - Так во всех дворах мальчишки собираются в шумные компании - не судить же их! - возмутилась Катя, - а если выпьют, украдут, так на то милиция есть, пусть разбирается.
   - Милиция? - засмеялся Максим. - Есть-то она есть, но, похоже, не здесь. Да и не ей бороться с подонками. Пробовали уже, но - без толку.
   - А может быть, тебе с ними бороться? - усмехнулась Катя, - Может, ты самый лучший, самый умный и самый сильный?... Нет, не поверю. Ни за что не поверю.
   - Вон, посмотри, - неожиданно показал Максим на три похожих друг на друга фигуры, - видишь, они в синих футболках. Спросишь, почему? Просто Зерцалов на днях синюю футболку себе купил - вот все и хотят на лидера походить. Авось перепадёт чего-нибудь со щедрого стола.
   - А кто такой Зерцалов? - спросила Катя, - Самый главный здесь?
   - Для кого главный, а для кого и не очень, - улыбнулся Максим и вдруг неожиданно решился, - пойдём, я помогу тебе порядок навести. Всё же лучше, чем просто стоять и любоваться какими-то там подонками.
   - Хорошо, - согласилась Катя, отметив про себя, что с Зерцаловым нужно будет обязательно познакомиться. Не всякий дурак может стать лидером, пусть даже этих жалких подонков. Тоже выдумали - банда! Детская игра в "казаки-разбойники" и только.
   А если уж кто по нечаянности и украл у зазевавшегося прохожего кошелёк, так это такая мелочь, что милиция, конечно же, не посмотрит. А если и взглянет лениво, то - кого ловить? На всех синие футболки - сам Зерцалов себе только что такую же точно купил. Всю улицу не арестуешь.
   И интересно, если этот Зерцалов будет ходить голым, а тупые подонки возьмут и тоже разденутся? Хотелось бы посмотреть.
  
   5.
   Марина бы ещё спала и спала, но явился Санька, Иванов младший, в синей футболке и белых "кроссах". Просто так взял и явился с улицы - наверняка жрать ему захотелось.
   - Привет, - пробурчал он, распахнув дверь в Маринину комнату, - а где мама?
   - Стучать надо, когда в чужую комнату входишь, - возмутилась Марина, кое-как отодрав голову от подушки, - а твоей мамы нет, она на даче. Ещё вчера вечером уехала.
   - А почему меня не взяла? - захныкал Санька, - Я так хотел поехать!
   - Меньше со своими подонками шляться надо, - Марину уже начал раздражать этот десятилетка. Если хочешь жрать, - жри, но не мешай людям!
   - А с ними круто, - сказал Санька и неожиданно сплюнул на чистый пол, - скажи, правда я плююсь так же, как Гришка Зерцалов? Два дня учился.
   - Ну, до него тебе далеко, - вздохнула Марина, окончательно решив для себя, что больше не уснёт. - А сейчас возьми тряпку и протри мой пол. Здесь тебе не улица, чтобы плеваться и в кроссовках разгуливать.
   - А что, в Америке все дома в обуви разгуливают, - нашёл дельный довод Санька, - я в ихних фильмах видел!
   - Мы не в Америке, - зевнула Марина, - иди за тряпкой.
   - А вот и не пойду! - обиделся Санька, - Что ты Макса мыть пол не заставляешь? Пусть попотеет! И в комнате твоей этот Макс сколько угодно бывает.
   - Он не свинья и полы не пачкает, - сказала Марина, - а комната эта моя: кого хочу, того и впускаю.
   - Не твоя, а папы с мамой! - воскликнул Санька, - Они каждый месяц за квартиру платят. А ты бездельница, вот!
   - Ловко! - засмеялась Марина, - Тогда, может быть, ты супер-пупер рабочий, пятидневку за день выполняющий? Читать сначала научись, стахановец!
   - А я умею, - бодро начал Санька, но тут же смутился и прибавил, - но не люблю. Да и не модно это сейчас - с книжкой торчать. Компьютер - вот это да! Клёвая крутизна. Знаешь, Куцула мне такую офигенную игру дал. Закачаешься!
   - Смотри не упади, - предупредила Марина, ещё раз зевнув, - и вообще, что от тебя нужно Куцуле? Он же подонок, Санька, понимаешь, подонок.
   - А ты с Ваней Самойловым спишь, - неожиданно произнёс Санька, - мне Куцула сказал. И ещё ты эти носишь в сумочке... преверзативы.
   - Что? - засмеялась Марина, - Идиот ты, Санька, иди голубей гоняй, а по чужим сумкам не шарь. И Куцула твой - идиот, так ему и передай.
   - А ты меня не обзывай! - обиделся Санька, - А то возьму папе скажу, он тебе капусты на новое платье не даст. А в старом ты никому не нужна будешь. Ха, ха!
   И скорчив презрительную рожицу, Санька выбежал из комнаты, и дверь за ним решительно захлопнулась, да так, что Марина вздрогнула.
   "Придётся самой мыть пол, - подумала девушка, когда Санька ушёл, - а то подцеплю ещё заразу какую-нибудь от этого подонка".
   Зазвонил телефон на тумбочке, - тоже проснулся после долгого сна. Марина сразу же ожила, будто и не было только что в её комнате этого занудного Саньки с его идиотскими манерами и тупыми угрозами. Звонил Ваня.
   - Привет, - знакомый, хрипловатый, самый дорогой на свете голос донёсся из трубки, - как спалось?
   - Привет, Ваня! - обрадовалась Марина, и в глазах её промелькнуло что-то светлое, неуловимое, - Ты придёшь сегодня? Я буду ждать.
   - Что, опять твой Санька достал? - сразу же угадал Ваня (как это у него получалось?) - Голос у тебя какой-то раздражённый. Пари держу, что сон твой последний не дал досмотреть. А там наверняка был я. Угадал?
   - Вроде как, - попыталась сменить тему разговора Марина, - но не нужно о Саньке. Он меня и так достал за эти десять лет. Так ты придёшь?
   - Да, - коротко ответил Ваня, - и мы пойдём с тобой в "Иволгу". Как?
   - Ой, да это же страшно дорого, - Марина сначала испугалась, потом обрадовалась, а затем испугалась и обрадовалась одновременно, ты что, Ваня, банк ограбил?
   - Почему обязательно банк? - удивился Ваня, - И казино вполне годится, там тоже деньги водятся. А если серьёзно, просто решил пригласить. Или это уже запрещено законом? Я со вчерашнего дня не заглядывал в уголовный кодекс.
   - Ну, Ваня, что касается законов, то здесь ты специалист, - засмеялась Марина, - а если серьёзно, то я, конечно, не против пойти!
   - Ура! - Ваня был рад-радёхонек, не жалко ему было сумасшедших денег, которые придётся отдать за ужин в "Иволге", - Жди меня как обычно, в семь. А сейчас - пока. Работа и в выходные не отпускает. Целую.
   - И я тебя... тоже, - проговорила Марина, и трубка ответила ей немыми гудками. Марине осталось лишь стоять и надеяться, что Ваня услышал её слова.
  
   6.
   Кима сидела на стуле, подперев голову руками, и о чём-то думала. Весёлое солнышко озорно посматривало в окно, улыбалось девочке, но та не замечала солнечной улыбки, а может, просто не хотела заметить. На столе рядом с девочкой лежала тетрадка, на которой аккуратными ровными буквами было выведено: "Василькова Кима Алексеевна. Семнадцать лет. "Потерянный ветер". Роман. Рисунки автора". Если бы можно было заглянуть в эту тетрадку, если бы можно!... Моря, почти настоящие, встанут тогда перед глазами, а люди улыбнутся вам, и у них всегда будут немного грустные улыбки.
   Хлопнула дверь - пришёл Куцула, принеся с собой ворох свежей ругани, и Кима сразу напряглась, посерьёзнела (куда в один момент исчезла её мечтательность?) и побыстрее спрятала свою тетрадку. Нет, девочка не боялась брата, просто от Куцулы можно было чего угодно ожидать.
   - Есть что пожрать в доме? - напустился Куцула на Киму, - Мне некогда.
   - Тебе двадцать три, мог бы и сам что-нибудь сварить, - подняла свои серо-голубые глаза на брата Кима, - а то толчёшься на улице, будто там рай земной.
   - А что? Не нравится улица? - Куцула засмеялся, показав давно не чищенные зубы, - В интеллигентки хочешь записаться? Так твоя очередь прошла давным-давно.
   - Разве только интеллигенткам дано мечтать? - Кима загадочно улыбнулась, словно и не было рядом с ней Василькова Кирилла, больше известного под кличкой Куцула, а был какой-нибудь принц из далёкой давно забытой сказки. - А у тебя зубы давно не чищены, некрасиво. Твои девчонки плеваться будут.
   - А ты за моих девчонок не расписывайся, - Куцула сплюнул прямо на пол и ядовито улыбнулся, - и вообще, шла бы на улицу, парня какого-нибудь завела. Поверь, будет круто. А то мать придёт и опять тебе житья не даст.
   - Я не пойду на улицу, - отрезала Кима, - ты же отлично знаешь, что там подонки, а я их боюсь.
   - А этого дебила Максима не боишься? - Куцула заржал, размазав между тем кроссовком плевок на полу, - Ему, значит, можно в наш дом заваливаться, когда мысль его ерундовая в башку стукнет. Он псих, эпилептик, он болен, ты должна это понять. И если он за тобой бегать будет, я его...
   - Заткнись! - неожиданно оборвала брата Кима, - Ты ничего не знаешь, ничего, ничего!...
   Кима вскочила со стула, побежала в свою комнату, зарылась головой в подушки и заплакала горько-горько, словно вдруг в один момент перевернулся мир, и грязь, осевшая на дне, выплеснулась на голову. Липкая, коварная грязь.
   Куцула постоял ещё немного в комнате, посмотрел в окно, за которым всё светило безжалостное и беззащитное солнце. Ухмыльнулся, пожал плечами, сплюнул ещё раз на пол и направился в кухню. Болтовня болтовнёй, а жрать всё же хочется. Сегодня старичков грабить - нужно быть в форме. А то вдруг что-нибудь сорвётся? Пропадай тогда новенькая чёрная курточка, - здравствуй решётка да голые стены. Нет, об этом не хотелось думать. Паршиво. Лучше о жареной картошке или о бутерброде с икрой помечтать. Всё веселее станет.
   Зерцалов, меж тем, ни о какой еде не помышлял. На время скрывшись от своих подонков, он чертил в песочнице рукояткой своего ножичка буквы, которые весело превращались в слова. Проходи сейчас Куцула мимо песочницы, он бы увидел странную картину. Гришку, копающегося в песочнице.
   Но Куцула жрал бутерброды с докторской колбасой и, конечно, ничего кроме них и ободранной кухоньки не видел.
   Вскоре Гришка поднялся, отряхнул коленки и зашагал прочь. А на песке осталась радовать глаза короткая, но такая ясная фраза:
   Марина, я тебя люблю!
  
   7.
   - А почему ты не наденешь синюю футболку, как остальные? - спросила Катя, когда вещи в квартире нашли своё законное место, - Смешайся с толпой этих вонючих подонков, глядишь бороться легче станет.
   - Тогда это будет нечестно, - объяснил Максим, - это подонкам нужно, чтобы было легко, а я не из таких. И синюю футболку я надену лишь тогда, когда Зерцалов и его компания переоденутся в красное.
   - Вот оно как! - звонко рассмеялась Катя, - Ну ладно, пойдём чай пить. Да оставь ты свои книги, не убегут они от тебя. А пакет тебе я могу дать новый. Просто так подарить. Хочешь?
   - Да здесь же рядом, - как-то неуверенно проговорил Максим, но потом добавил уже довольно бодро, - а с чем будет чай? Если с конфетами, так я не люблю сладкого.
   - И бриться, похоже, тоже не любишь? - улыбнулась девочка, - Или под хиппи косишь? Тогда ладно, против них лично ничего не имею. Только... ты наркотой не балуешься, случайно? А то у нас в "Кирпичном" было много таких. Откуда только дурь доставали, уму непостижимо!
   - Это всё подонки виноваты, - проговорил Максим, и кулаки его сами по себе сжались. Казалось, он сейчас встанет с убийственно мягкого дивана и пойдёт в страшный кровавый бой против тех, кто достаёт в далёком посёлке "Кирпичный" наркотики и губит людей, которые, может быть, ни в чём не виноваты. Просто не повезло, не подфартило когда-то, и - пошло - поехало! Поехало - пошло, да только остановки очень сложно будет дождаться, и Максим хорошо понимал это. А Катя его не поняла.
   - Какие подонки? - удивилась она, - Ваши, что ли, которые тебе покою не дают?
   - Да нет, - махнул рукой Максим, - другие. У каждого двора есть свои законы, и подонки всюду свои. Но хватит о грустном, пойдём, а то чай наш остынет.
   ...Они пошли в кухню и пили там вполне сносный чай из пакетиков. Максиму, если честно, чаю вовсе и не хотелось, но время нужно было обмануть. Хотя бы сегодня. Не хотел Максим так скоро уходить от девчонки, в которую влюбился с первого взгляда, не хотел возвращаться домой, где Тамара снова будет кричать и ругаться, потому что он, Максим, опять поздно пришёл домой. Ведьма она - эта Тамара. Маме бы наверняка не понравилось, что какая-то тётенька живёт вместе с отцом. И ему, Максиму, это не нравится, но что поделать? Папу не переубедить, а мама уж что-то долго не возвращается. Да, там, где она сейчас, хорошо, но Марина и он, Максим, скучают. Да и папа, конечно, тоже.
   - Ну, как тебе чай? - вывел мальчика из раздумий Катин весёлый голос, - Не слишком горячий? А то я не знаю, какой ты любишь...
   - Да всё хорошо, Катя, спасибо, - Максим вынул из кармана таблетку и попытался незаметно проглотить её. Но от зоркого взгляда девочки не ускользала ни одна мелочь.
   - Ты что, сидишь на колёсах? - удивилась Катя, - Это ведь тот же самый наркотик, только классом пониже!
   - Да нет, это не то, - как-то виновато произнёс Максим, - это... витамины. Знаешь, чтобы гриппом не болеть и простуду одолеть...
   - Это в середине лета - гриппом? - усомнилась Катя, но тут же нашла выход из положения, - Знаешь, дай-ка и мне одну витаминочку. Я тоже не очень хочу заболеть гриппом. А там - лекарства, колючие шарфы, ненавижу.
   - А у меня... кончились, - нашёлся Максим, демонстративно вывернув пустой карман, в котором ещё недавно сладко дремала таблетка.
   - Жаль, - улыбнулась Катя, - придётся, значит, ходить с колючим шарфом и пить микстурку... У тебя, правда, больше нет?
   Максим хотел для пущей важности вывернуть и второй карман, но затем понял, что пользы от этого никакой не будет, и твёрдо сказал:
   - Нет.
   - Ну, из "нет" каши не сваришь, - засмеялась Катя. Вообще-то ей было всё равно, принимает ли Максим "колёса" или нет, просто свои знания, да и заботу показать было нужно. А то ещё решит этот туповатый Макс, что и она, Катя Колмакова, тоже из подонков, потом сложно будет доказать обратное. А ещё мама говорила, что портить отношения с соседями, особенно в день приезда, не стоит.
   - А что, я пойду, - поднялся со своего места Максим, - а то ещё придут твои родители, и нам станет неловко. А мне ещё нужно Марину увидеть, а то её опять длинный уведёт надолго.
   - Мы же соседи! - улыбнулась Катя, - Да родители мои с удовольствием познакомятся с тобой. И кстати, что ты так печёшься о своей Марине? Кто она тебе? Сестра? Так не лезь в её жизнь, пусть длинные носят её на руках, разве это плохо?
   - Она мне больше чем сестра, - отозвался Максим, - мы с ней вместе ненавидеть учились. Знаешь, как всегда сложно учиться, особенно если все кругом против этого. А подонки были против, они хотели, чтоб я стал таким же, как они...
   - А ты не стал, - проговорила Катя и, похоже, немного удивилась Максовой смелости, - и поэтому тебя сейчас все ненавидят...
   - Ничего, - улыбнулся Максим, - это даже хорошо, когда ненавидят. В тысячу раз лучше, чем - любят, любят, а потом - нож в спину.
   ...Максим попрощался и ушёл. Родителей ещё не было, и откуда-то навалилась скука, пытаясь затащить Катю в свои сети. Нужно было подниматься, закрыть за Максом дверь, потом ополоснуть чашки с недопитым чаем, но рассказы этого придурковатого соседского мальчишки о дворовых подонках заинтересовали Катю.
   "Нужно будет купить синюю футболку, - думала девочка, - ну и красную заодно: вдруг у них поменяется мода"...
  
   8.
   Лика поджидала Ваню возле крыльца его адвокатской конторы, не подозревая даже, что по воскресеньям контора закрыта. Отец-то работал круглые сутки, не зная выходных, и Лика думала, что и Ваня сегодня работает. Дёрнуть же белую, беспощадную дверь у девушки просто не хватало смелости.
   Но тут Лике повезло. Молодая пара хотела зайти в адвокатскую контору, но запертая дверь не пропустила их. Мужчина что-то сказал своей спутнице, и они побрели дальше по Центральному бульвару, решив, может быть, для себя одну бесхитростную вещь: оставить дело к адвокату на потом. К тому же погода стояла великолепная - одно удовольствие для весёлых прогулок по бульвару...
   И ждать Ваню теперь не имело смысла, - Лика вздохнула и сама засеменила по бульвару. Ничего, завтра, может быть, повезёт.
   Бесцельно пробродив два часа по городу, девушка вернулась домой, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, но всё же расстроенная. Потому что время опять пролетело, показав нос откуда-то из-за угла, скрылось, оставив кучу нерешённых дел на завтра.
   Отец был дома, и Лика как-то сникла, опечалилась, зная о том, что отец обязательно спросит, где это она юная Розенберг, шаталась целых два часа.
   Но папа был не один: из комнаты доносились два мужских голоса, и Лика подумала, что наверняка к отцу пришёл какой-нибудь его старый знакомый. Это частенько бывало, и тогда отец словно забывал о дочери, а из шкафчика неизменно появлялась бутылка хорошего вина, и рекой лились воспоминания, слушать которые девушке было просто-напросто скучно.
   Но папа, похоже, обрадовался, увидев Лику.
   - Здравствуй, Анжелика! - воскликнул он, указывая на своего молодого собеседника, - А это Борис. Борис - Анжелика.
   - Можно просто Лика, - опустила глаза девушка. Борис не понравился ей. У него были тонкие аккуратные усики и кудряшки, которые, видимо, тот пытался распрямить, да получилось, откровенно говоря, хуже некуда - верно мудрые люди говорят, что против природы не попрёшь.
   А Борис улыбался. Ему понравилась эта кареглазая темноволосая девушка, дочь друга его отца. Но парень не мог начать разговор, словно язык только что отняли, не обещая вернуть его назад. А Лика лишь натянуто улыбнулась, кивнула отцу и, не глядя больше на гостя, направилась в свою комнату. Куда этому чистоплюю Борису до Вани, самого лучшего парня на свете! Даже сравнивать не стоит. Нет, завтра нужно обязательно встретиться с Ваней и всё рассказать ему!
   А несчастный Борис проводил печальным взглядом девушку, с которой не смог перекинуться даже словечком. Проводил до комнаты, услышал, как хлопнула дверь, и - о чудо! Он снова мог говорить!
  
   9.
   ...А по стеклу каплями дождя пробегало время. Куда? Зачем? Никуда. Просто так. Чтобы грустному стеклу не было одиноко.
   Кима Василькова. Потерянный ветер
   Как ни торопился Максим домой, Марины там он не застал. Пуста и одинока, стояла квартира, и угрюмо смотрели комнаты, будто бы пытались в чём-то перед мальчиком извиниться, умоляя включить свет и разогнать слепой мрак, так нелепо провонявший жизнью. Но Максим не стал разрушать эту темноту, он лишь кинул свой пакет-инвалид на табуретку и понуро вышел, захлопнув за собой дверь. Никто не ждал мальчика дома, никто не приготовил для него горячих нежных ласк и объятий, никто не встретил у порога, не предложил горячего чаю с пирогами.
   Максим направился к Киме. Почему-то всегда, когда мальчику было плохо, он отправлялся к Киме, и становилось легче, точно с души свалился огромный камень, оставаясь где-то там, на первых ступеньках Кимкиной квартиры.
   - Привет! - открыла дверь Кима, - Лаки, Лаки, Максим пришёл! Ты ему рад, не так ли?
   Лаки, большая кавказская овчарка, весело виляла хвостом, пытаясь, как обычно, положить передние лапы мальчику на плечи. Ей нравились те, кто нравился её хозяйке, а Максима, похоже, Кима всегда была рада видеть, а значит, и он, Лаки, был рад. "Гав!" - откликнулась собака, - подтверждая Кимины слова.
   - Привет, - отозвался Максим, проходя в квартиру, - как ты тут? Куцула и мама не достают? А то я что-то давно у тебя не был...
   - Куцула упёрся куда-то с подонками, - объяснила Кима, - а мама... Генрик сказал, что она вроде бы где-то в центре живёт. Вроде как с актёром.
   - Твой папа тоже был вроде как актёр? - печально улыбнулся Максим, - И сколько ему ещё сидеть?
   - Три года, - подумав, проговорила девочка, - а может, и больше, откуда я знаю, как время течёт там, на зоне? Но я, Максим, знаешь, очень сильно скучаю по нему. Ведь это он когда-то назвал меня Кимой. Светлая победа коммунизма, что ли? Сейчас такого имени и не встретишь.
   - Тебе хорошо, - сказал мальчик, - ты знаешь, что через три года твой отец вернётся. А когда придёт моя мама, я не знаю.
   - А эта ведьма с оловянными глазами ещё не съела тебя? - рассмеялась Кима, - А то ты сам говорил, что она тебя не любит.
   - Тамара-то? - улыбнулся Макс, - Дома её нет, да и мне, если честно, всё равно, где она может быть. Во всяком случае, никто не бранит меня за грязные ботинки или прочую ерунду. А дома сейчас скучно, нет никого, поэтому я здесь.
   - А если бы скучно не было, не пришёл бы? - вопросительно посмотрела на мальчика Кима, - Я же тоже по тебе скучаю.
   - Тоже мне, нашла по ком скучать! - засмеялся Максим, - кто я такой? Так, в школе за одной партой сидели... А сейчас в университете... за одной партой. Да ты не скучать по мне должна, а ненавидеть за то, что постоянно мелькаю в твоей жизни...
   - За что же ненавидеть? Мелькай на здоровье, - не смутилась Кима, - мне это даже нравится. Нравится, когда ты меня помнишь.
   - Правда? - удивился Максим, - Да, хорошо, когда ты кому-то нужен. Вот я не нужен никому, зачем? Я против всех. Против подонков, против ведьмы Тамары, против мира, который так и хочет меня раздавить, расплющить, превратить в тряпку. Да я могу быть таким, как все. Напялить синюю футболку, ограбить какой-нибудь киоск, начать употреблять героин, наконец! Я могу. Но не хочу. Зачем?
   - Так не думай об этом, - улыбнулась Кима, - главное - ты есть. И кому-то быть может, даже нравишься. Да, таким, какой ты есть.
   - Знаешь, Кима, - неожиданно проговорил Максим, - похоже, я влюбился. И - по-настоящему.
   - Интересно, - удивилась девочка, пытаясь скрыть неподкупные слёзы, подступившие к горлу, - в кого же?
   - Ты знаешь, что в наш дом въехали Колмаковы? - воодушевлённо начал Максим, - Так вот, я сегодня познакомился с Катей и... Ой, Кимка, что с тобой? Ты плачешь?
   - Нет, Максим, ничего, - всхлипнула девочка, - просто... я вспомнила вдруг одну печальную историю.
   - Какую же? - заинтересовался Максим, - Может, и я вдруг её вспомню.
   - А помнишь, зимой мы катались на лыжах, и я подвернула ногу? - спросила Кима, - До базы было очень далеко, и я просила тебя оставить меня там, а самому бежать за помощью, но ты ничего не хотел слушать и донёс меня до базы на руках. Я знаю, тебе было тяжело, но ты хотел, чтоб было лучше... для меня.
   - Я не мог оставить тебя там, одну на холодном снегу, - пожал плечами Максим, - и будь на твоём месте другая девчонка, я донёс бы и её.
   - Но другой девчонки не было, - сказала Кима, - была я. Другая бы сказала спасибо и забыла. Может, даже и телефон не спросила бы. А я... Помнишь, ты навещал меня в больнице?
   - Это было поручение класса, - сказал Макс, - никто не хотел идти, а я подумал, что не по-человечески это, так бросать человека. Как так, десять лет в одном классе, и вдруг - не пойду, не хочу, не буду! Это, знаешь, даже как-то подло.
   - Подло для тебя, - заметила Кима, - а для других - всё хорошо, всё в порядке. Посмотри, кто я такая? Отец в тюрьме, а мама путается с кем попало. Да мало того, я ещё такой, как все, быть не могу. Вот и все обходят меня стороной, а ты - нет.
   - Мы с тобой похожи, Кима, - вздохнул Максим, загибая пальцы, - нам хорошо вдвоём. Что ещё нужно? Мы умеем понимать боль друг друга. И вместе учимся жить. Порой падаем, летим в пропасть, но поднимаемся, выкарабкиваемся из смертельной бездны и снова идём вперёд. А сколько пудов соли мы съели вместе - не сосчитать!
   - Ой, Максим, что это я? - вдруг спохватилась Кима, - Может, ты хочешь чаю или ещё чего-нибудь? А то я такая непутёвая, всегда о чём-нибудь забываю.
   - Я уже пил чай, - признался Максим, - у неё. И как-то сейчас ничего не хочу. Не беспокойся. Давай лучше поговорим о тебе. Как там Потерянный ветер?
   - Вчера дописала главу и картинку нарисовала, - ответила девочка, - что, опять скажешь, я лентяйка?
   - Сказать? А что, можно и сказать, - улыбнулся Максим, - я знаю, тебе нравится слышать мой голос.
  
   10.
   Ваня, как обычно, подвёз Марину домой. Серо-стальная иномарка быстро подкатила к Монтёрскому переулку.
   - Спасибо, Ваня, - поблагодарила Марина, - всё прошло просто великолепно. Ужин..., свечи... и как тебе не жалко денег?
   - Может, я сегодня заночую у тебя? - предложил Ваня, - Ты же говорила, что отец в командировке, Тамара на даче, а Санька часто ночует у приятелей. Вроде бы нет никаких проблем.
   - Да, я говорила, - согласилась Марина, - но одна проблема всё-таки есть. Максим. Что он подумает, когда увидит тебя в квартире?
   - Ты, правда, уверена, что он всё понимает? - скривился Ваня, понимая, что Марина уплывает из его рук. - Ты же говорила, что у него эпилепсия, что он...
   - Ваня, он всё понимает, - прервала парня Марина, - он же не идиот. И знает, кто ты, и что в этой жизни для меня значишь.
   - Ну, может, может, его нет дома, - не сдавался Ваня, - тоже взял и заночевал у приятеля. Пойдём, проверим.
   - Это исключено, - покачала головой Марина, - просто потому, что нет у Максима друзей-приятелей. Так что извини, Ваня, но ты проиграл это дело.
   - Я сражался, как мог, - вздохнул парень, - но все мои аргументы разились об беспристрастного судью. Ладно. Я тебе позвоню, как доеду. Передавай привет своему Максиму.
   Вдруг откуда-то из темноты донёсся страшный крик, и Марину пробила дрожь.
   - Это подонки, - прошептала она, - что, что они там делают? Я боюсь, Ваня.
   - Это твой мир, - проговорил Ваня, - мир ублюдка Зерцалова и прочих ему подобных. Подонки... Знаешь, я готов уничтожать их сотнями, тысячами, миллионами. Не останавливаясь, чтобы отдышаться, не останавливаясь, чтобы вытереть руки. Они отбросы фабрики, которая производит людей, и с ними нужно бороться!
   - Слова, слова, - вздохнула Марина, выбираясь из машины, - это хорошо говорить, бороться! А если не умеешь, не знаешь как? Да, это мой мир, но я девочка из другого мира, мне тошно здесь. Ваня, давай, я кончу вуз, и мы уедем отсюда. Ненавижу подонков. Ненавижу Тамару и её обожаемого Саньку. Свой подъезд, квартиру, солнце, которое глядит в наши окна - всё! Давай уедем куда-нибудь далеко-далеко. Вместе.
   - Но у меня здесь работа, Марина, - немного подумав, ответил Ваня, - очень хорошая, скажу, работа. И ехать... Не знаю, на новом месте будет очень трудно...
   - А здесь легко? - не уступала Марина, - Вот окончу институт, и куда? Работать? Я не хочу, Ваня, понимаешь, не хочу! А вдвоём мы могли бы уехать в Москву. Там я бы дальше училась, а ты работал. Такие толковые, как ты всюду нужны.
   - Марина, ты не знаешь жизни, - рассмеялся Ваня, - ты думаешь, меня прям, ждут, не дождутся в Москве, да? Место мне там приготовили - мол, работай до пота, бабки заколачивай! Да там таких, как я знаешь сколько? Пруд пруди, и каждый норовит щель какую-нибудь найти, чтобы притулиться. А здесь у меня офис, Марина. Причём, ты знаешь, в центре города. Зачем мне уезжать? Зачем нам уезжать?
   - Пока, Ваня, - вздохнула Марина, - ты так ничего и не понял. Завтра у тебя работа, а значит, вставать рано нужно. И как ты сонный с мешками под глазами будешь улыбаться клиентам? Прости.
   Марина улыбнулась Ване и растворилась в тёмном мраке своего подъезда.
   Опять лампочку выбили, сволочи.
   Всех уничтожу, когда предоставится возможность.
   Ваня ещё раз посмотрел на тёмную пасть подъезда: та попищала немного вечно ломающимся домофоном и утихла, оставив двор в мёртвой тишине.
   На несколько мгновений.
  
   А потом - лёгкий едва уловимый шум. Это Ваня завёл мотор своей иномарки.
  
   11.
   Катя столкнулась с Куцулой на лестничной площадке. Родители (что им в голову ударило?) поручили девочке вынести мусор. Катя долго спорила, доказывала, что сейчас на лестничных площадках очень опасно, а возле мусоропроводов обязательно толкутся насильники, грабители и наркоманы. Но родители видно о подонках ещё ничего не знали: папа даже неудачно пошутил, что бандиты, мол, только в книжках бывают, и бояться здесь просто некого.
   Будто она, Катя, маленькая девочка, которая начиталась сказочек про злого Карабаса-Барабаса и боится выйти из своей комнаты.
   Какие уж там Карабасы, когда люди - сволочи?
   Но спорить с родителями не хотелось, и Катя с отвращением взяла мешок, набитый отходами.
   Меня сейчас вырвет, Господи! Прямо на чистый половик в кухне!
   Но как-то обошлось. Во всяком случае, на сам мешок девочка старалась не смотреть и уставилась в потолок, словно там и сидело долгожданное счастье, о котором Катя мечтала всю жизнь.
   Куцула, задыхаясь, бежал по лестнице наверх: видимо ему казалось, что за ним гонятся менты, и деваться уже просто некуда. Катя заметила парня, но было уже поздно. Куцула налетел на неё и сшиб с ног. Несчастный пакет с мусором вылетел из Катиных рук и обрадованный долгожданной свободе, запрыгал по ступенькам, теряя по дороге конфетные бумажки, яблочные огрызки да завёрнутые в обрывки газеты рыбные косточки.
   - Смотреть надо, куда летите! - сказала, придя в себя, Катя. За сегодняшний день её второй раз сбивают с ног, это чересчур.
   - Нечего под ногами путаться, - сплюнул себе под ноги Куцула и поглядел на неё. Мутный страшноватый взгляд. - И вообще, кто ты такая? К нашему Максику в гости на ночь пожаловала, да? Ой, сейчас загнусь от смеха.
   - Я теперь живу здесь, - опомнилась Катя, поняв, что с этим парнем, одетым в синюю футболку, лучше не спорить. Похоже, он кто-то в этом районе, а с такими лучше дружить. Может, тоже выбьешься в люди.
   - Да? - обрадовался Куцула, разглядывая её, - Так ты кто, баба Максима? Не верится.
   - Что ты прикопался к этому Максиму! - рассмеялась Катя, - Мы с ним, если хочешь знать, только сегодня познакомились. Я этой ночью сюда приехала, чемоданы не все распаковать успела. Квартира двести восемь, если интересно. А с Ивановыми мы соседи. Устраивает? Или тебе ещё паспорт показать?
   - Паспорт? Зачем? - не понял Куцула, - Я всё равно пока не знаю, кто ты. Так что - свободна.
   Катя сощурила свои весёлые серые глаза.
   - А я знаю, кто ты, - проговорила она, - ты подонок.
  
   12.
   Как ты сладко спишь
   И пугаешь ворон,
   Что слетелись клевать твоё мёртвое тело.
   Максим Иванов. Урны.
   Марина убежала не потому, что обиделась. За что ей было обижаться на Ваню, который, ясно и понятно, желает Марине только добра, не забывая при этом и о своей собственной шкуре. Просто девушка увидела надпись.
   Ясно и отчётливо в детской песочнице. Там, где ещё вчера валялись окурки и шприцы. Четыре слова...
   Ваня не должен увидеть... Он и сейчас-то готов этих подонков уничтожать до потери сознания, а когда увидит...
   У него есть пистолет, там, в бардачке его иномарки...
   Кто-то любит его Марину? Нужно разобраться...
   Не надо, Ваня!
   И как ты сонный с мешками под глазами будешь улыбаться клиентам?
   Прости... Прости, что так скоро убегаю. Так будет лучше для нас.
   Марина успокоилась только тогда, когда через разбитое коридорное окошко увидела, что Ванина машина медленно уезжает прочь от дома.
   Пока.
   Но ушла одна забота, добавилась другая, Максима всё ещё не было дома. На часах - десять минут первого. Никогда Максим не задерживался так долго на улице...
   А если... его задержали?
   Прочь эти мысли, прочь. Ну, зачем подонкам Максим. Все же знают, что он болен, что с него взять нечего.
   Но где, где тогда он?
   Обессилевшая, Марина рухнула в мягкий и ласковый диван. Уйти, забыть всё. Никого нет, в этом мире осталась лишь одна ты да этот диван, который всегда поможет забыть.
   Но почему-то сегодня ничего не забывалось, а наоборот всплывало на поверхность, может, потому, что хотело всплыть, а может...
   Марина, я тебя люблю - в детской песочнице.
   Гришка... Кто он был такой? Как сложно теперь ворошить подвалы памяти: много, ох много в них скопилось пыли, и даже лучший в мире пылесос вряд ли бы тут помог. Но Марина знала, что автор этой надписи Гришка и боялась того, что знала ...
   Кто он такой, Гришка? Он учился с Мариной до седьмого класса, потом, видно надоело. И не только самому Зерцалову, но и всему коллективу учителей, которые наверняка прыгали от радости, когда Гришка ушёл.
   А Марина не прыгала. Просто тогда Зерцалов ей нравился. Они вместе любили бродить по весёлым, улыбающимся бульварам, разговаривать, есть на ходу мороженое, смеяться... А когда Гришка ушёл, Марина поняла, что больше быть с ним не может, потому что Зерцалов опустился ниже её уровня. Без образования в жизни ничего не светит. Только дворы в Монтёрском переулке мести да в каком-нибудь ларьке за гроши работать. Шашлыки из отборной собачатины продавать. Нет уж, Гришка, прошли наши дни и никогда больше не вернутся.
   Всё проходит.
   Такова жизнь.
   А потом появится кто-то другой. Обязательно. Так и случилось. Появился Ваня, а Гришка..., Гришка остался далеко в прошлом замурованный в одном из подвалов Марининой памяти и вызволять его оттуда девушка, похоже, не собиралась.
   Звонок. Резкий весёлый звонок в дверь, разорвавший тишину.
   Кто это может быть? Максик? Но у него есть свой ключ! Соседи? Но в такую пору все давно должны спать!
   Не открывай, Марина! Никого нет дома! Пусть звонят сколько хотят и убираются к чертям!
   А вдруг что-нибудь серьёзное? И она, Марина, потом будет винить себя всю жизнь, что когда-то не открыла эту чёртову дверь.
   Ещё звонок. Настойчивый и безжалостный, заставивший девушку подняться.
   - Кто там? - спросила она, подойдя к двери, стараясь, чтобы голос звучал смело, а не казался испуганным. Пусть не думают, что она, Марина Иванова, в квартире одна.
   - Открой, Марина, - донёсся до девушки знакомый голос, - это я.
   Подумав немного, Марина открыла дверь. На пороге стоял Зерцалов. Стоял, держа в руках какой-то старый и, по-видимому, тяжёлый рюкзак. Никаких подонков рядом не было.
   - Привет! - проговорил Гришка, улыбнувшись Марине, - что, не ждала меня так поздно? А я вот видишь - здесь. Что, может, впустишь меня в коридор?
   - Обойдёшься, - проговорила Марина, однако посторонилась и в квартиру Зерцалова впустила. - Что тебе нужно так поздно? Да, может, для твоих подонков это и рано, но я вообще-то собиралась спать. И гостей, кажется, не ждала.
   - Мне всё надоело, - неожиданно заявил Гришка, - каждый день один дом, одни люди, для которых ты что-то значишь. Когда я создавал этот мир, я не думал, что он так скоро мне надоест.
   Это не ты создал мир, Гришка. Это мир создал тебя. И ты прекрасно блин, в него вписался.
   - Но почему ты пришёл сюда? - всё ещё не понимала Марина, - Я тебе не жилетка, в которую ты бы мог складывать свои притворные слёзы подонка.
   С седьмого класса не жилетка.
   - Ты проходила сегодня мимо старой песочницы? - спросил Гришка, глядя Марине в глаза. - Ты видела?...
   - А если ходила и видела, что тогда? - спросила Марина, - Видишь, мир не перевернулся, снег не выпал, вечные льды не растаяли... Тебе есть ещё что мне сказать? Если нет, у... ходи.
   - Я хочу сказать тебе, давай уедем! - воскликнул Гришка, - Знаешь, у меня есть деньги. Бросим эту старую жизнь к чертям, что, неужели она так дорога тебе?
   ...А здесь у меня офис Марина... Зачем нам уезжать!...
   Вот оно как иногда бывает - быстро и просто!
   Но так ли быстро и просто, как кажется?
   Что скажет папа? Что все скажут? Убежала с подонком, даже думать противно!
   Нет, он шутит. Он не может говорить серьёзно!
   - На что тебе сдался этот мир, когда тебя в нём никто не ценит? - продолжал Гришка. - А с этим адвокатом ты только потому, что он держит уровень, не бросил когда-то школу, как я. Уедем, Марина, и всё будет хорошо.
   А тебе было плохо, Гришка? Ты был здесь чуть ли не богом, и тебе было плохо? Тебя не ценили? А синие футболки по всему двору? Да Санька плевать, как ты, научился, чтобы хоть в чём-то на тебя походить.
   - Я не могу, Гришка, - холодно и безжалостно произнесла Марина, - что скажут люди? Да и последний курс учёбы куда денешь? А без него диплом мне не дадут, а куда сейчас без диплома?
   - Да уж на стенку не повесишь, чтобы люди завидовали, - рассмеялся Зерцалов, - да зачем он тебе? Всё равно ты никогда не будешь работать инженером... или кем там ещё? Будешь лежать на диванчике, а твой Ванечка станет кофий в постель тебе подносить. Так ведь? А кофе и я поднести смогу, не надорвусь.
   - А милиция поймает тебя, кто мне кофий подносить будет? - улыбнулась Марина, - Знаешь, Гришка, ты лучше иди, пока Максим не пришёл. Он-то вас, подонков, терпеть не может и с тобой по-другому заговорит.
   - Да нужен я ментам..., - начал было Гришка, но поперхнулся и закашлялся, - чёрт... Принеси мне воды, скорее!
   Марина сбегала в кухню и принесла Зерцалову воды. Гришка выпил, сплюнул на грязный коридорный пол и улыбнулся Марине.
   - Всё в порядке, - проговорил он, - просто мне самому как-то не по себе, что ухожу отсюда. Навсегда.
   - Когда ты уезжаешь? - безразличным тоном проговорила Марина.
   - Завтра утром, - посмотрел на часы Гришка. - В десять ноль ноль. Не грусти, я ещё забегу попрощаться.
   - Даже не пытайся, - сухо произнесла Марина, - с тобой я не поеду. Счастливого пути тебе, Гришка.
   - Я не хочу, чтобы ты здесь подохла, оказавшись никому не нужной, - ещё раз сплюнул на пол Гришка, - прощай. У тебя ещё есть время, чтобы подумать.
   - А зачем? - лениво проговорила Марина, выпроваживая Зерцалова за дверь, - зачем?
   И облегчённо закрыла за незваным гостем входную дверь. Хватит на сегодня посетителей, - приёмная Марины Ивановой закрывается!
   Но куда же делся Максим? Неужели и он задумал уехать? Нет, быть такого не может. Да Максим не сообразит, где билеты-то на поезд взять. Да и денег у Макса нет.
   Всё будет в порядке, вот настанет утро, и Максим опять разбудит меня солнечным зайчиком...
   Но какая же длинная ночь, какая тишина поселилась в подъезде! Да, все давно спят, даже Гришка сейчас пойдёт отсыпаться в свою конуру.
   Он говорил, что придёт завтра, зачем? Всё равно ему здесь ничего не светит, всё равно...
   Ой, что это? Хлопок... Да, приглушённый хлопок... Выстрел... Нет, не может быть! Это дети в подъезде пугают запоздавших жильцов. Но почему, Господи, почему так страшно?
   Выйди, - шептал внутренний голос, - выйди, посмотри, что там. Убедись, что это просто чья-то смешная шутка.
   Скорее глупая.
   Может, это Максима пугают! А ты будешь здесь стоять, умирая от страха.
   Надо идти.
   Подхватив в коридоре забытую кем-то отвёртку, Марина осторожно приоткрыла дверь. Ничего, вроде бы всё спокойно. Конечно, малыши пошутили и разбежались. Конечно, всё так, это она, Марина, накрутила себе чёрт знает что и теперь пугается каждого шороха... но... кто это там лежит? Пьяный, что ли? Нашёл место, где спать! Проход собой загораживает, и только. Уж на улицу выполз бы - очуметь погода! А то... футболку синюю на себя нацепил... Ой, это же...
   Подойди ближе, - шептал внутренний голос, - Подойди, подойди же!
   Марина осторожно, держась за стену, чтобы не упасть, подошла к лежащему человеку и только тогда, окончательно поняв всё, закричала от страха.
   На лестничной площадке лежал Гришка Зерцалов. Голова его безнадёжно свешивалась в щель между сломанными перилами, безжизненные кисти рук в последней схватке со смертью вцепились в основания перил, холодных и беспощадных.
   А по спине, по новой синей футболке Зерцалова, смеясь, расплывалось красное пятно. Будто бы кто-то, озоруя, налил немного сока на левую лопатку спящего Гришки. Всего лишь ради шутки.
   Он был героем своего двора, да и соседних тоже. Его боялись, ненавидели, но уважали. Его не могла поймать милиция и давно плюнула на сколоченную им банду подонков. Он был героем, но хотел, чтобы его любили, хотел счастья, которое не мог найти в деньгах и власти. Он хотел уехать с той, которую любил, уехать навсегда, забыть, что когда-то был героем. У него было всё. У него ничего не было.
   Счастливого пути тебе, Гришка.
   Куда? В какие неземные края? Ведь твой мир навсегда останется здесь.
  
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ МАЛЬЧИК С ЧУЖОЙ ТЕРРИТОРИИ
   Никто никогда, никогда... Меня часто спрашивают, кто мой любимый герой и я теряюсь в многоточиях, которые должны быть ответами. Ветер только тогда ветер, когда ты его ощущаешь. Сложнее с героями, их нужно по-настоящему ощутить, выстрадать и понять, частенько теряясь в их мыслях. Я слишком много пишу между строк, и скоро строки утонут в мыслях и станут показываться только во время отлива. Я сам превращусь в одно из случайных многоточий, кто знает, может, кто-то назовёт меня своим любимым героем?..
   Мимо него можно было пройти мимо и не заметить. Он не бросался в глаза, не учил детишек плеваться особым способом, не чертил любовных признаний в песочницах и не выпячивал из себя супергероя, которым, конечно же, не был. Да и зачем выпячиваться, когда есть Гришка Зерцалов, которому некоторые подонки поклоняются, словно безумные жрецы. Зачем лезть вперёд, когда всё равно в конце все сдохнут? Зачем подставлять грудь под невидимые пули?...
   Имя своё он давно уже позабыл, как некоторые подонки, которым просто не к чему было иметь скучные имя фамилию и отчество. Во дворе он был Генрик Самуэльсон, левая невидимая рука Зерцалова, которая ударит, когда её не ждёшь, а дома... Дома он тоже был Генриком, просто потому, что жил один, и там его просто-напросто некому было называть по имени.
   Он любил облака и часто, когда представлялась возможность, смотрел на небо, ожидая увидеть там своих белых и пушистых друзей. Иногда они были там, смело проплывали в какие-то далёкие страны, не зная, что всё равно часть из них не сможет всё время бороться с набравшим силы летним солнцем и растворится по дороге, превратясь в пустоту.
   Но часто облаков не было, и тогда Генрик грустил. Поскольку летом небо часто стояло безжалостно-синее, то грустил Генрик часто. Даже когда Гришка задумывал какое-нибудь очередное весёлое дело, и у подонков появлялась капуста в драных карманах. Генрик знал, что недолго она там будет лежать, испарится, как умирают облака под лучами палящего солнца. А потом? Что будет потом?
   Синяя футболка, длинные чёрные волосы, сине-зелёные глаза, мятый спортивный костюм, кроссовки, полюбившие дорожную пыль - вот и весь Генрик Самуэльсон. Двадцать три года - в детский садик поздновато. Особых примет не имеется.
   Сорок шестая квартира, которую Гришка присмотрел ещё накануне, была очищена от "ненужных мелочей", как любил выражаться Куцула. Добро было благополучно переправлено в старый рюкзак Гришки Зерцалова.
   А потом Гришка исчез. И ладно уж, если бы сбежал только он. Рюкзак с золотыми украшениями и деньгами тоже словно сквозь землю провалился, и стало ясно, что Гришка на сей раз ни с кем делиться не намерен.
   - Что это? - выходит, Гришка нас кинул? - всё ещё не понимал Куцула, когда злополучная квартира номер сорок шесть осталась позади, и подонки уютно разместились в песочнице. - Выходит, он захотел забрать себе всё?
   - Не думаю, - отозвался Генрик, - как он тогда будет завтра смотреть нам всем в глаза?... Если только...
   Мысль о бегстве Зерцалова из города вертелась в голове Самуэльсона, но он решил пока ничего не говорить подонкам. Сначала нужно самому всё проверить.
   Деньги. Сам Генрик никогда не был привязан к ним. Но знал, что это зло, которое делает парней и девчонок Монтёрского переулка монстрами. Бездушными и беспощадными. А Генрик пока ещё не хотел становиться монстром.
   - Нужно идти к Гришке на квартиру: он наверняка там, - взял на себя роль лидера Куцула. - Мы поговорим с ним, и он отдаст нашу долю.
   - Его там нет, - лениво проговорил Генрик, зевая, - подумайте сами: человек захотел присвоить деньги, которые принадлежат всем. Неужели он пойдёт туда, где его могут без особых проблем найти? А Зерцалов хитёр, он сейчас постарается забиться в тень и носа оттуда не высовывать. Даже если Гришка и забегал сегодня домой, то только затем, чтобы забрать свои деньги. Сейчас они ему нужны и всё.
   Но тут взгляд Генрика упал на надпись, по счастливой случайности ещё не уничтоженную ногами подонков. И подумал, что нет, не одни только деньги.
   Но, идти к Марине ему опасно! Вдруг кто-нибудь из подонков увидит его, выходящего из подъезда?
   Кого ты хочешь обмануть, Генрик? Себя? Гришка здесь знает каждую щёлочку, каждую дырку в заборе. А уж сколько есть способов для того, чтобы пройти незамеченным! Да мы, чёрт возьми, даже не следим за подъездами!
   - Я пойду, проверю одно место, - поднялся на ноги Генрик, - а вы проверьте квартиру Зерцалова. Так на всякий случай. Кто знает, может, он оставил какую-нибудь зацепку, которая позволит нам на него выйти?
   Дерьмо, разговариваю, как заспанный мент. Ничего вы там не найдёте!
   - Интересно, - почему это ты стал здесь командовать? - напустился на Генрика Куцула, - что, может, ты с Зерцаловым в доле? И нас тебе нужно спихнуть, чтобы убраться поскорее?
   Генрик засмеялся.
   - С твоими фантазиями, Куцула, только книги писать. Про убийц и гангстеров. Ты же прекрасно знаешь, что мне ваши дерьмовые деньги не нужны. Если их найдёте, можете поделить без меня. Я не обижусь.
   - Смотри, Генрик, - угрожающе проговорил Куцула, - если ты выкинешь что-нибудь против нас, я тебя...
   - Замочу в сортире, - продолжал смеяться Генрик, - ну ладно, ребята, некогда мне с вами. Если меня найдут завтра с пулей в голове, передавайте Гришке привет от меня, если он объявится.
   И Генрик уверенно зашагал в сторону остановки. Нужно обмануть Куцулу и остальных, а то ведь все они попрутся вместе с ним в Маринин подъезд, если узнают. Ничего, ещё есть время. Немного, но есть.
   Подонки постояли ещё немного, покурили, обматерили ещё раз Гришку и разошлись.
   После их ухода, в песочнице прогулялся ветер, окончательно уничтожив Гришкину надпись. Завтра здесь малыши выстроят песочные замки, окружат их рвами из ленивых окурков.
   А послезавтра Гришку Зерцалова забудут.
  
   1.
   Марина опять ушла с Гришкой, снова с Гришкой, И Генрик не знал, что ему делать. Хотелось где-нибудь раздобыть пушку и пристрелить Гришку, но Самуэльсон понимал, что это глупо и от отчаяния пинал безжалостно твёрдый снег. Марина никогда не посмотрит на него, нет. Она всегда будет с Гришкой, всегда. Ей-то и невдомёк, что какой-то там тринадцатилетний сопляк Генрик Самуэльсон может влюбиться в неё.
   - Что, баба твоя убежала с другим? - услышал мальчик знакомый ехидный голосок Куцулы. Ну что ты стоишь? Беги, сделай что-нибудь! А то будет поздно. Скажу как пацан пацану, у них всё серьёзно с Гришкой.
   - Шёл бы ты куда подальше, - прошептал Генрик, сжав кулаки, - Марина будет со мной, слышал?
   - Что-то не больно верится, - усомнился Куцула, - Ха, Генрик, ты что, плачешь? У тебя же глаза мокрые!
   - Я никогда не плачу, ты что, не знал? - сказал Генрик, - Просто... ты же видишь, как холодно! У меня это с мороза.
   - Да? - не поверил Куцула, - Ну мне, значит, показалось. Конечно, стоит ли из-за какой-то тёлки... Да пойдём, я тебя с тремя другими познакомлю! Одна одной лучше, выбирай не хочу!
   - Если ещё раз назовёшь Марину тёлкой, убью, - предупредил Генрик, угрожающе пододвигаясь к Куцуле. Тот, испугавшись, отступил.
   - Что ты, Генрик, не сердись! - успокаивающе произнёс Куцула, - А может, хочешь травки покурить? Мне вот на днях ребята давали затянуться. Правда, круто.
   - Мне твоё дерьмо не нужно, - отказался Генрик. - Марина и не посмотрит на меня такого.
   - Марина на тебя вообще не посмотрит, - сплюнул Куцула, - у неё есть Гришка, а он здесь всё. Не сегодня так завтра он станет королём.
   - Правда? - рассмеялся Генрик, - Когда это случится, позови меня, вместе посмеёмся. Гришка - ничтожество.
   - Только потому, что Марина с ним? - съехидничал Куцула, - Брось, Генрик! Что ты в ней отыскал? Обычная ботаничка, только очков не носит.
   - Нет, - покачал головой Генрик и сказал с какой-то особенной нежностью. - Она необычная. Будто бы с другой планеты прилетела. А как посмотрит на меня и поманит взглядом, сразу хочется забыть про всё и всех и бежать за ней на край света.
   - С другого мира? Не будь идиотом, Генрик! - воскликнул Куцула, - Не сходи с катушек. И вообще, будь осторожнее, а то Гришка тебя убьёт.
   - Да? А это мы ещё посмотрим, кто кого! - рассмеялся Генрик, - Ты что думаешь, я просто так сдамся, отступлю? Ты, Куцула, меня не знаешь.
   - Ну ладно тебе! - примирительно произнёс Куцула, - Я же для тебя стараюсь, пойми! И против Гришки ты так, плевок. Он тебя, если захочет, носком ботинка в песок вотрёт. И при этом Марине вашей будет пошлые байки рассказывать, как он это умеет.
   - Пошёл ты, Куцула, - отмахнулся Генрик от Куцулы, словно от назойливой мухи, - через месяц Марина будет со мной, вот увидишь!...
  
   Теперь, вспоминая этот разговор десятилетней давности, Генрик мог только печально улыбнуться. Он так и не стал для Марины больше чем другом, ни через месяц, ни через два, ни сейчас. Правда, Гришке тоже не очень-то повезло, скоро они с Мариной расстались, похоже, окончательно и бесповоротно. Марина ясно заявила всему двору, что влюблена в Володю Панаева. Генрик не очень-то этому верил, так как хорошо знал Володьку и понимал, что ничего у него с Мариной не выйдет. Понимал и готовил атаку всеми фронтами на гордое Маринино сердце. Но никакой атаки не вышло. Во время ночного налёта на киоск с мороженым Володьку и его, Генрика, замели менты. Сразу же запахло колонией, Генрик, конечно, взял всю вину на себя, но Володьке было шестнадцать, и ему, тринадцатилетнему пацану Генрику Самуэльсону, просто не поверили и только посмеялись над ним. А уж Володьке-то досталось по полной программе, надолго он исчез из Монтёрского переулка. Сейчас его мало кто из ребят и вспомнит.
   А Марина была не из тех, кто ждёт своих капитанов из дальнего плавания. Нашёлся Серёжка Виноградов и апельсиновое мороженое, которым он угощал Марину. Но или мороженое было неважным или Серёжка - так себе, но, в конце концов, всё слишком уж быстро закончилось, не успев даже начаться как следует. На горизонте замерцал Ваня Самойлов, пока ешё расплывчатая, неясная фигура, от которой несло дорогим одеколоном. Тогда, конечно, никакой машины у Вани не было, но деньги, похоже, были, поскольку в кино они с Мариной ходили часто, да и пару раз в ресторан наведывались. Генрик поначалу следил за ними, потом стало как-то неинтересно, и перестал. А время текло, убегало, десять лет промчались как одно мгновение, но Генрик не забыл Марину, не смирился со своим поражением, а просто отступил в сторону, выжидая удобный момент, чтобы во всём признаться.
   Когда же он наступит, наконец?
   Ничего, он, Генрик, умеет ждать.
  
   2.
   Прошло несколько дней после похорон Гришки Зерцалова, и жизнь Монтёрского переулка потекла по привычному, спокойному руслу. Отгремели по ступенькам Марининого подъезда милицейские ботинки, не пришлось им кого-то догонять, пачкаться в грязи... - не нашли менты убийцу Гришки. Может, не очень-то и пытались, а может, и не пытались вовсе - вон сколько во дворе подонков, попробуй, проверь, где был каждый, когда все они горой стоят друг за друга и говорят, что были всё время вместе и пили пиво.
   И, конечно же, никакую квартиру номер сорок шесть не грабили.
   Генрик не боялся, что его будут подозревать: никто его не видел на лестничной площадке восьмого этажа, и ладно. Беспокоило его то, что деньги, которые на все сто процентов должны были быть у Гришки, при нём обнаружены не были. Выходит, их кто-то забрал. Это мог быть либо убийца, либо посторонний человек, случайно оказавшийся в такое позднее время в подъезде. Последнее маловероятно, а первое ничем не подтверждалось. Никто из подонков не уехал из города, зная, что в Монтёрском переулке теперь оставаться опасно, никто не хвастал новым мобильным телефоном и не угощал за свой счёт героином. Ничего не изменилось, кроме одной мелочи: лидером подонков теперь стал Куцула. И никому не нужные теперь синие футболки были небрежно покиданы в шкаф, скомканы и забыты. Только Генрик не снимал свою, может, потому что ему было лень, а может, он просто не признавал превосходства Куцулы. Не снимал и даже достал ещё одну, на смену.
   Марина и вовсе не думала о пропавших деньгах, хотя милиция и Санька наперебой спрашивали её о них, словно вспомни она, и человечество будет спасено от завтрашнего конца света. Однако подробно описала старый рюкзак и предположила даже, что деньги были именно там. Сказала, что Гришка собирался бежать из города, а о том, что тот предлагал бежать и ей - умолчала. Сказала просто, что Гришке нужно было срочно скрыться от подонков, и он завернул к ней якобы попрощаться. Но на самом деле он боялся увидеть кого-нибудь из "своих" и за свои деньги боялся тоже.
   Видела ли Марина рюкзак, когда обнаружила труп Гришки? Нет, никакого рюкзака рядом не было, его кто-то забрал. По всей вероятности - убийца. Ему было проще всего. Могла бы Марина узнать ещё раз рюкзак, если бы увидела его? Конечно. Он был весь такой... старый, ремни едва держались да и к тому же ужасно тяжёлый... Видела ли Марина так ненароком сами деньги? Да нет, конечно, нет!
   Милиционеры ещё ладно: зададут свои нудные вопросы и уйдут, а вот Санька... Тот не давал покоя Марине ни днём, ни ночью, вообразив, что ему и только ему сужено отыскать деньги и купить одну суперкрутую компьютерную игру, которая совсем недавно появилась в магазине.
   - Не ищи деньги, Санька, - сказала Марина, когда тот её очередной раз достал, - я их украла и отдала их Ване. Когда мы поженимся, я уеду из этой квартиры подальше от тебя и твоей мамы. Мы купим себе коттедж на берегу моря, а ещё яхту и лимузин. А тебя я в гости не приглашу, так и знай!
   Санька надулся и ушёл в свою комнату. Он больше не плевался, как Гришка, не для кого было стараться. Грязная синяя футболка скомканной валялась в шкафу. Теперь Санька канючил, чтоб ему купили другую, крутую, с черепом и костями, чтобы, увидав, друзья поняли, что он, Александр Иванов младший, в будущем будет лидером не только всего Монтёрского переулка, но и соседней Абаканской улицы. А мама будет им гордиться, понимая, что сын чего-то достиг в жизни.
   В своей комнате Санька увидел Максима и возмутился, потому что считал, что в его комнату может заходить только мама и то для того, чтобы навести порядок или поднести тарелочку с аккуратно уложенными на ней дольками грейпфрута. А уж какой-то Максим да ещё и без предупреждения! Пусть убирается к чёрту!
   - Ты что здесь делаешь? - напустился Санька на Максима, - Тебя кто-нибудь сюда звал? Нет, скажи, тебя кто-нибудь сюда звал?
   - Нет, я сам пришёл, - улыбнулся Максим, - что, нельзя было? Просто твои окна выходят во двор, а мне нужно увидеть, когда один человек придёт.
   - Вышел бы на улицу и глазел, - деловито пожал плечами Санька, - а это моя комната и я не хочу, чтобы ты тут был! Уходи!
   Максим посмотрел в голубые глаза брата, в которых поигрывали злые красные огоньки.
   - А я тебе стишок написал, - Максим протянул Саньке измятый лист бумаги, - вот, прочитай!
   - Тоже мне, ещё читать! - такой подарок Саньке был явно не по душе, - Ты бы мне какую-нибудь игру компьютерную подарил, что ли? Вон в магазине на углу сколько новинок!
   - Ты же знаешь, что я в них не разбираюсь, - вздохнул Максим, - как-то вот так.
   - Так, так... Знаешь чем об косяк! - истерично засмеялся Санька, будто бы только что услышал подобное, - Если не разбираешься, то уходи! А то я маме скажу, что ты меня достаёшь!
   Но Максим, похоже, увидел того, кого ожидал увидеть и улыбнулся самому себе. Потом, оставив Саньку воевать с компьютерными монстрами, осторожно вышел из комнаты, стараясь не хлопать дверью. Сейчас нужно быть смелее. Не робеть, а просто пригласить её в кино. А то вдруг завтра испортится погода и пойдёт дождь? Ему-то, Максиму, ничего, а она, кто знает, может, боится дождей.
  
   3.
   Лике всё же удалось поймать Ваню у конторы. Тот, похоже, направился купить себе чего-нибудь перекусить. Во всяком случае, контору он закрыл и даже табличку прилепил. "Перерыв пятнадцать минут. Не беспокоить".
   - Привет, Ваня, - сказала Лика, когда парень увидел её, - мы давно не виделись! А я сегодня решила навестить старых знакомых. Вот ты первый в очереди.
   - Привет, - улыбнулся Ваня, не понимая, что этой Розенберг от него нужно. Может, отец что-то против него затевает? Нужно это выяснить.
   - Понимаешь, Ваня, у меня горе, - печально улыбнулась Лика, - меня вчера бросил парень. А сегодня "Волшебники Митиленского леса" последний день. Мы с ним хотели пойти, а теперь вот... Сказал, что некогда ему и свой билет мне отдал. А одной мне идти страшно. Начало очень поздно.
   - Сходи с отцом, - пожал плечами Ваня, - мне кажется, ему очень нравится фэнтези.
   - У папы работа, - вздохнула Лика, не заметив его яда, - знаешь, его даже в Израиль звали, а он отказался, мол, и здесь всё хорошо и работа есть. Куда ему в кино! Он не пойдёт, я знаю.
   - А что, подруги у тебя все по курортам разъехались? - лениво проговорил Ваня, которому было совершенно неважно, куда разъехались Ликины подруги и вообще, есть ли они у неё.
   - Мои подруги берёзы в лесу на полянке стоят, - улыбнулась Лика, - и пойти со мной тоже не могут. Выходит, я совсем, совсем одна.
   - И что ты хочешь предложить? - спросил Ваня, хотя уже знал, что услышит в ответ.
   Лика хочет пойти в кино с ним, Ваней, это очевидно.
   Но зачем? Что ей нужно? Неужели отец подослал её выведать мои планы и намерения?
   - Тебе бы не было сложно меня проводить? - засмущалась Лика, - Заодно посмотришь "Волшебников". Крутая вещь, ты же слышал.
   - Послушай, - весело произнёс Ваня, - боюсь, что ничего не выйдет. Ты знаешь, что у меня есть девушка? Очень хорошая, если хочешь знать. Так вот, что она подумает, если увидит нас..., ну ты понимаешь.
   Но Лика не хотела понять. Она вроде бы хорошо сыграла свою роль, выдумала мифического парня и билеты, которые заранее купила сама и теперь, выходит, всё зря? Нет, надо бороться, бороться до конца!
   Но Ваня сказал, что у него есть девушка. Это осложняет дело. Теперь на сцене появляется соперница, для которой видно Ваня тоже что-то значит. Нужно разузнать всё о ней. Попробовать, хотя бы. А билеты не пропадут: в кино можно пойти и одной. А лишний билет можно кому-нибудь подарить. Просто так.
   - Я понимаю, - отозвалась Лика, поняв, что нужно что-то ответить, - поэтому и не настаиваю. Ладно. Пойду одна, может, бояться темноты разучусь?
   - У тебя же теперь есть машина, - безразлично произнёс Ваня, - мне твой отец говорил. Так почему бы тебе ни поехать в кино на ней?
   - Ты что! - рассмеялась Лика, - посмотри на меня! Что я сильно смахиваю на профессионального водителя? Да мне машина нужна, как собаке пятая нога! Не знаю, зачем папа мне её купил.
   Зачем? Деньги некуда девать, вот и купил. А ты не будешь ездить, он найдёт ей применение. Например, будет на ней кататься сам. По выходным.
   - Нет, на водителя ты не похожа, - признался Ваня, - но будь осторожна. Сейчас по улицам бродят подонки, знаешь, эдакие чучела с людскими масками. Им наплевать, кто ты, Лика там Розенберг или дочь самого китайского императора. Потому, знаешь, лучше найди себе друга. Хотя бы на вечер.
   - Спасибо, Ваня за хороший совет, - поморщилась Лика. Да, друга на вечер найти она могла. Да тот же самый Борис, у отца наверняка должен быть его номер. Но зачем кому-то звонить, что-то предлагать, когда это просто не нужно? А Борис ещё подумает, что появились какие-то слабые шансы, цветы начнёт дарить, постоянно улыбаться, фу! Цветы хороши лишь тогда, когда на грядке растут, когда живут и дышат, даря радость всем. А умирающие цветы, пусть даже в лучшей в мире вазе, - ничто. Она, Лика, будет плакать, когда они завянут.
   Так что лучше обойтись без Бориса.
   И надеяться, что никакой подонок не привяжется на обратном пути.
  
   4.
   Пока Лика разговаривала с Ваней, тщетно пытаясь уговорить его пойти в кино, Марина также тщетно пыталась позвонить ему в офис, который был закрыт. На пятнадцать минут, которые могут продлиться вечность. Звонить на сотовый было бесполезно: Марина знала, что в рабочие часы Ванин сотовый обычно отключён.
   Наконец, слушать длинные безжалостные гудки стало невмоготу, и Марина решила вылезти во двор, подышать воздухом. Не ждать же, когда свихнётся мир, чтобы выйти и полюбоваться!
   Генрик стоял у подъезда, словно ждал, когда же она, Марина, спустится вниз. Девушка даже немного удивилась, увидев его.
   - Привет! - улыбнулась она Генрику, - А почему ты не со всеми?
   - Все ещё спят, - улыбнулся и Самуэльсон, - не знаешь расписания подонков? Выходи через часика три. Тогда, может, увидишь нас всех.
   - Очень нужно мне вас видеть! - расхохоталась Марина, - Кто вы такие? Ваня говорит, что вас вообще истреблять надо.
   - Кто мы? - спросил Генрик, почему-то глядя на небо, по которому медленно ползли сегодня робкие облака, - Не знаю. Но мы есть, так же, как есть ты и Ваня, который нас ненавидит. И мы будем. Уйдут в никуда я, ты, Ваня, а мы будем всегда.
   - Неправда! - заявила Марина, - Не будете. Придёт время, дома снесут, и вас вместе с негодным мусором выбросят на свалку! Ты думаешь, что если подонок, то прям бессмертен? Не смеши!
   - Я этого не говорил, - произнёс Самуэльсон, провожая взглядом уставшие облака, - я не бессмертен. Мы бессмертны.
   - Не всё ли равно? - сощурилась Марина, - впрочем, ну их, этих подонков. Министры они, что ли, чтобы о них говорить? Как ты, забыла спросить? По-прежнему ключи людям выпиливаешь?
   - Ну не всем же иметь свои офисы и в шикарных лимузинах разъезжать! - обиделся Генрик. - Во всяком случае, на хлеб мне хватает. А от масла быстрее сдохнешь.
   - Как ты думаешь, Генрик, кто убил Гришку? - неожиданно спросила Марина, - Тот, кому очень были нужны деньги, так?
   - Тогда тут можно подозревать всех, - усмехнулся Генрик, - оглянись по сторонам, погляди на людей, кому из них не нужны деньги? Но вот убить ради них... Я бы, если честно, на такое не пошёл.
   - Знаю я это твоё "честно", - не очень-то поверила Марина, - слово подонков ничего не стоит. Будто его и нет. Гришка вон всюду швырял этим словом, словно лапшу на уши его вешал, и что, помогло оно ему?
   - А что, может, и помогло, - не хотел униматься Генрик, - смотри, у него было всё: деньги, слава, синяя майка лидера... Был план: сбежать с тобой из города... но вот ты стала его осечкой.
   - Как это? - не поняла Марина, - Почему осечкой?
   - Ты отказала ему. А он привык, чтобы всё выходило так, как он запланировал, - попытался разъяснить Самуэльсон, - но, увы! не вышло, и Гришка понял, что сейчас он не герой всего Монтёрского переулка, а просто затравленный волчонок, за которым сейчас идёт охота. Любой красивый лист когда-нибудь упадёт с ветки, таков закон этого мира. И мы упадём, Марина.
   - Ты думаешь об этом? Смешно, - криво улыбнулась Марина, - я, скажу честно, никуда падать не собираюсь. У меня есть собственная комната, любимый парень, семья... А у тебя - подонки. Куда тебе без них?
   - Они это и есть я, - тоже улыбнулся Генрик, - только, Марина, я к тебе тут по делу. Этот твой Ваня... Ты не знаешь, где он был в ночь убийства Гришки?
   - Где? - недоумённо пожала плечами Марина. - Да проводил меня и домой к себе поехал, куда ещё?
   А ведь он так и не позвонил мне тогда.
   - Правда? - не поверил Генрик, - Просто у него была серьёзная причина убить Гришку.
   - И какая же? - вытаращила на Самуэльсона глаза Марина.
   - Сказать? - сощурился Генрик, и улыбка его пропала, - боюсь, что мои слова тебе не понравятся.
   - Да уж говори! - воскликнула Марина, - что за причина?
   - Ты, - по-зерцаловски сплюнул Генрик, - эта причина ты. Представим на одно лишь мгновение такую вот картинку: Ваня что-то забыл у тебя спросить или, может, просто сюрприз приготовил. Для виду завёл машину и недалеко отъехал. А это что? Это, Марина, алиби. Причём - шикарное, о такое любой прокурор зубы сломает. Ты видела, что Ваня уехал, случайный прохожий это видел, - на суде вы подтвердите, что Вани непосредственно в момент убийства в Монтёрском переулке уже не было. А что, Марина, если всё не так? И Ваня, выключив фары, незаметно вернулся?
   - Зачем ему это? - не поверила Марина, - Да он вообще не знал, что Гришка предложил мне убежать!
   - Да он вернулся не из-за Гришки! - выкрикнул Самуэльсон, - Из-за тебя. Ты ему, похоже, не всё сказала в этот вечер. А может, ты ему что-то обещала и не дала?
   Марина попыталась припомнить, чего бы такого Ваня мог забыть у неё, но должного ответа не нашла и недоумённо покачала головой.
   - Значит, просто решил разыграть тебя, - утвердительно проговорил Генрик, - потому и огни погасил. Ты могла не сразу войти в подъезд, а ещё немного постоять на крыльце - вот он и решил перестраховаться.
   - Да откуда ты вообще знаешь, что Ваня возвращался? - дошло наконец-то до Марины. - Что он сам тебе позвонил и сказал, что разыграет такую сякую Марину? Не понимаю.
   - У твоего Вани какая модель автомобиля? - напустился на Марину Генрик, - Марка, цвет, детали..., прочие мелочи... Вспомни. Это очень важно.
   - Иномарка... Светло-серая..., - вздохнула Марина, делая вид, что думает, - а какая, что разбираюсь я в них, что ли? По мне - везёт и ладно.
   - Ясно, - понимающе улыбнулся Самуэльсон, - просто я в ту самую ночь видел одну очень любопытную машинку. Ехала с потушенными фарами, я ещё подумал, неужто Гришка раздобыл такую крутую тачку и собирается на ней удрать? Но это был не Гришка, а кому ещё нужно было прятаться? Только твоему Ване, который просто захотел вернуться. А вот зачем... Знаешь, когда увидишь его поинтересуйся.
   - Не буду, - категорично заявила Марина, - может, это был не Ваня вовсе, а убийца. Подъехал незамеченным, пробрался в подъезд, застрелил Гришку, забрал деньги. А потом тихо и незаметно скрылся. Что, в нашем городе машина есть только у одного Вани? Или скажи уж просто: ты его ненавидишь и хочешь просто убрать с дороги.
   Генрик засмеялся.
   - Да сдался мне твой Ваня, - весело проговорил он, - ну не люблю я его, и что? Я много кого не люблю. Да и меня, знаешь, не все обожают.
   - Да уж представляю, - вздохнула Марина, - бывают моменты, когда и я тебе в волосы вцепиться готова.
   - А что? Вцепляйся, у меня их много, - веселился Генрик, - только не сильно дёргай, а то я буду плакать.
   - Ты уж заплачешь, - усмехнулась Марина, - скорее дом наш рухнет,квартирную плату отменят или подонки начнут бабушек через дороги переводить. А дёргать за волосы я тебя не буду, пока не за что.
   - Ничего, повод всегда можно найти, - улыбнулся Генрик, - вот, скажи, если я тебя поцелую, оттаскаешь за волосы? Только честно.
   - Тогда я тебя просто убью, - предупредила Марина, на всякий случай отодвинувшись подальше от Самуэльсона, - а потом придёт Ваня и ещё раз тебя убьёт. Ты говоришь, что бессмертен? А сказки читал? У Кощеев Бессмертных всегда самые страшные концы.
   - Ну, уж не пугай так, - Генрик сделал вид, что действительно боится, даже зубами постучал для пущей важности, - а то у меня сердце от страха остановиться может. Сдохну раньше своих лет, юным и дурным.
   - И будешь сам виноват, - усмехнулась Марина, заметив, что Самуэльсон прикидывается, - нечего к чужим девушкам приставать.
   - Это с каких пор ты чужая? - не понял Генрик, - Мы же с тобой целую вечность знакомы. Больше даже. Помнишь, я тебя в классе пятом от больших мальчишек защищал? Им не нравилось, что ты с распущенными волосами ходишь, что ты от всех отличаешься. Помнишь?
   - Тоже мне, нашёл чего вспоминать! - возмутилась Марина. Историю эту она давно забыла, но признаваться Генрику было стыдно, - Да тогда я дурочкой была, захотела повыделываться. И хватит, прошу, тут героя из себя корчить! Старо уже, господин актёр, не пройдёт!
   - Что ты! - отмахнулся Генрик, - я не герой, просто прикидываюсь. Чтобы ты хотя бы раз в жизни посмотрела на меня по-другому.
   - Это как? Спиной вперёд, что ли? - развеселилась Марина, - Так я могу. Вот. Нравится? Ладно, мне тут к знакомой одной нужно зайти, книгу забрать. Некогда... с тобой. Потом можем и поговорить, только выбирай, пожалуйста, моменты, когда со мной никого не будет.
   - Жаль, что тебе ещё куда-то нужно, - прямо заявил Генрик, - а то можно было бы зайти ко мне, выпить чего-нибудь, поговорить спокойно. У меня, знаешь, столько к тебе вопросов, что я даже не знаю, когда нам и разрешить их все.
   - Попытайся уж как-нибудь сам, без меня, - вздохнула Марина. Генрик, как всегда, был неисправим. Какие вопросы в его квартире! Она, Марина, и здесь-то с трудом от него отбивается, а там! Боже упаси!
   - У тебя, случайно, номер мобильного не изменился? - спросил Генрик, - Я тебе позвоню.
   - Не думаю, что тебе светит очень многое, если вообще что-то светит, - улыбнулась на прощание Марина, - номер тот же: удивительно, откуда ты его знаешь. Наверное, надо сменить.
   - Не спасёт, - покачал головой Самуэльсон, - не забывай, что у тебя есть Санька. Я его очень попрошу узнать твой номер, и он узнает, не беспокойся!
   - Пока, Генрик! - решила прекратить беседу Марина, - Эдак она никогда не дойдёт до подруги, если будет слишком долго болтать со всякими Самуэльсонами.
   - Так я позвоню, не забудь! - выкрикнул Генрик уже убегающей Марине. Ничего, пусть сейчас она убежала, пусть. Придёт время, и они с Мариной будут вместе. Слово Генрика Самуэльсона не ржавеет.
   Проводив Марину взглядом, Генрик оглядел двор. Мелкота уже высыпала на улицу и играла в песочнице. Похоже, сегодня там, весёлая игра, до Самуэльсона доносился весёлый смех детишек. Генрик тоже улыбнулся и зачарованно поглядел в никуда. Словно там было лучше и веселее.
   А где-то над ним осмелевшие облака плыли по небу. Жизнь продолжалась.
  
   5.
   - Ты не хочешь сходить на "Волшебников Митиленского леса?" - спросил Максим у Кати, - Я билеты достал, держи, это твой! А то сегодня последний сеанс, завтра будет уже поздно.
   - А ты не думаешь, что зря извозил свои карманные деньги? - усмехнулась Катя, которой вовсе не хотелось идти в кино ни с каким Максимом, зачем? Тем более так поздно: нападут ещё на них на обратном пути, а он, Максим, поди, и драться-то не умеет. Все кости наружу.
   - Нет, ты что! - испугался Максим, - Просто, зачем мне деньги? Всё равно, подкидывает мне их папа иногда, а я не трачу и в стол себе складываю, пусть, думаю, копятся на благие дела.
   - Вот как! Выходит, я у тебя благое дело, - рассмеялась Катя, - только, Макс, зря ты это. Честно, зря. Видишь ли, у меня заболела бабушка, а родители мои всё время работают, не могу понять, как можно столько работать? А с бабушкой посидеть просто некому. Ты понимаешь меня?
   - Да, конечно, - сник Максим, - тебе нужно, я понимаю. - Ничего. Сходим как-нибудь в другой раз.
   - Ты извини, Максим, - попыталась взбодрить мальчика Катя, - пойми, что мне тоже неловко. Ты же покупал билеты, потратил деньги..., ради меня.
   - Не надо, - улыбнулся Максим, - зачем извиняться? Лучше передай бабушке от меня привет и пожелай ей выздороветь поскорее.
   - Хорошо, передам, - успокоила Максима Катя, - да не волнуйся ты так! Моя бабушка крепенькая, полежит-полежит и поправится.
   - Конечно! - взбодрился Максим, - А завтра,... завтра мы сможем куда-нибудь пойти? Я бы тебе показал город. Это он на первый взгляд такой грязный, но здесь такие чудесные уголки есть, что начинаешь понимать, не зря!
   - Что, не зря? - не поняла Катя.
   - Живём не зря, Катя! Не зря цепляемся за что-то в этой бессмысленной пустоте. Когда есть места, которые тебя ждут, когда есть хотя бы один человек, которому ты нужен... Так ты сможешь завтра со мной?
   - Вот завтра и видно будет, - улыбнулась Катя, уже обдумывая, чего бы соврать Максиму в следующий раз, - а сейчас, извини, мне бежать нужно.
   - Конечно, - Максим сразу же понял, что нужно уходить. Мешать Кате ему не хотелось. Ещё рассердится на него. Завтра, завтра они с Катей весь вечер будут гулять по весёлым бульварам, а лёгкий ветерок растреплет её чудесные тёмные волосы, и она тогда станет ещё красивей.
   Максим ушёл, а Катя, конечно же, никуда не побежала, а лишь пошла в свою комнату и рухнула в кровать. Спать, спать, и ни один идиот не осмелится сейчас её потревожить!
   Но звонок в дверь резко и невежливо перебил сон, который уже было опутал девочку. Тихо выругавшись, Катя нехотя поднялась с кровати и открыла дверь. На пороге стоял Куцула.
   - Привет, - улыбнулся парень Кате, - может, пригласишь меня в комнату?
   - Проходи, - не растерялась девочка, - ты же теперь у нас новый король подонков, как я могу тебя не впустить!
   - Да, как это просто быть королём, - Куцула, похоже, только что был в магазине, поскольку большая дорожная сумка его была чем-то основательно набита, и Катя заметила это.
   - Что, тоже собрался бежать на край света? - покосилась на сумку девочка, - Смотри, а то выйдешь из моей квартиры, и на том же самом месте - бабах!
   Куцула поёжился. Он видно не хотел повторять путь Гришки Зерцалова, а Катя поняла, что может разговаривать с этим горе королём на равных, и понимающе улыбнулась: ничего, мол, кто из нас хочет раньше времени сдохнуть? Забудь.
   - Там тряпки, - объяснил парень, - синие футболки сейчас не в моде, а я посмотрел в шкафу, там одна синь болтается да ещё мятая.
   - Гладить футболки надо, - заметила Катя, - дай, посмотрю, что купил-то хоть.
   - Смотри, - пододвинул Куцула сумку поближе к девочке, - только там я ещё Кимке кой чего накупил, так что не удивляйся.
   - А откуда у тебя деньги? - небрежно так поинтересовалась Катя, - В лотерею, что ли, выиграл?
   - Нет, это из старых запасов, - объяснил Куцула, - а почему ты интересуешься?
   - У меня из головы не выходит это убийство, - призналась Катя, - все вокруг говорят, что у Гришки были с собой деньги. Деньги, которые неизвестно куда исчезли потом. Ты думаешь, их унёс убийца?
   - А кому же больше? - пожал плечами Куцула. Говорить о Гришке ему не хотелось, и Куцула поспешно перевёл разговор на другую тему, - В кино хочешь пойти? Сегодня "Волшебники" последний сеанс. А у меня на кассе свои люди есть, - билеты нам обеспечены.
   - В кино? - рассмеялась Катя. И что это всех туда так тянет? Как будто там доллары на голову сыплются. Но с Куцулой пойти стоит. Он всё-таки здесь сила. Ещё обидится, и что тогда делать?
   - Ну, так что? - спросил Куцула, - пойдёшь со мной?
   - Океюшки! - воскликнула Катя, - Когда ты зайдёшь? И как твои подонки? Останутся на этот вечер без своего лидера!
   - Ничего, - брезгливо поморщился Куцула, - обойдутся без меня. Да там Генрик есть, ему можно доверять.
   - Смотри, как бы этот Генрик не отхапал у тебя лидерство, - предупредила Катя, - прогуляешь с девушкой власть, вернёшься и - уже не король.
   - Заткнись, - неожиданно резко оборвал девочку Куцула, - я сейчас забегу домой, вещи куда-нибудь пристрою и вернусь. И только попробуй куда-нибудь смыться! Я тебя из-под земли достану.
   - Да куда я уйду? - улыбнулась Катя, не понимая, шутит Куцула или говорит правду, - Мне уже в кино так хочется!
   - Я скоро, - предупредил Куцула, поднял с дивана свою сумку, хотел улыбнуться Кате на прощанье и не стал: вдруг заметит его не чищенные миллион лет зубы?...
   Интересно, осталось ли в его тумбочке хотя бы немного зубной пасты? Если нет, то придётся у Кимки стырить.
   А то, ох как не идут королям грязные зубы!
  
   6.
   Из разговора с Ликой Ваня вынес одно: её отцу предложили уехать в Израиль. Хорошее предложение, пусть убирается со своей сумасшедшей дочуркой. Ваня будет только радоваться и в ладоши хлопать от восторга.
   Но только вот беда: не хочет Розенберг никуда уезжать. Упёрся как бык, и всё тут. Да и что не упереться - народ к нему не с пустыми руками валом валит.
   А что если Розенберга подтолкнуть малость?
   Например, внушить ему, что здесь, в этом городишке, опасно. Что кругом воры убийцы и маньяки (в Монтёрский переулок свозить его, что ли?) А то сидит в своей конторе и ничего, кроме носа собственного не видит. А может, просто не замечает, дела, видите ли, ему важнее.
   С девчонкой этой... Ликой, что ли начать заигрывать? Та увлечётся им, а он, Ваня, выберет подходящий момент и бросит её ко всем чертям. Лика побежит к папочке, поплачется, и, быть может, они уедут.
   Но нет, с Ликой ничего не выйдет. Ещё Марина случайно узнает об этой новой затее и не так всё поймёт, и что потом делать? Терять Марину из-за каких-то Розенбергов он, Ваня Самойлов, не собирается. Вообще надо решить эту ситуацию без потерь.
   А что если просто легонько стукнуть Лику по её умной головке? Только так, чтобы никто не заметил. А потом раструбить её отцу, что опять с зоны несколько очень опасных преступников сбежало, и по улицам теперь поздно ночью одному и ходить и ездить опасно. Розенберг испугается и уедет.
   А может, не уедет, а охрану заведёт? Он богатый, может. А он, Ваня, зря будет рисковать.
   Но что же, что же придумать? Ох, как достали эти Розенберги, кто б знал! Маринина мачеха по сравнению с ними настоящий ангел в лайковых перчатках. Ах, да совсем забыл, что нужно позвонить Марине! А то выкинет фокус, заявит, что он, Ваня, не звонил потому, что нашёл другую девушку и развлекался с ней на рабочем месте. Богатая фантазия у Марины, ничего не скажешь. Ещё сейчас трубку не возьмёт, решит поиграть, а ему, Ване, волноваться, звонить через каждые пять минут и, в конце концов, закрывать контору и отправляться на её поиски. А кому нужны услуги адвоката, идите к Розенбергу, он такой же, как я, только еврей.
   И ещё капусту лопатой загребает. А девушки у него нет и бежать на её поиски не нужно.
   Но и Ване ни за кем бежать не пришлось. Марина ответила сразу же.
   - Привет, Ваня! Я тебе звонила, но ты не подходил, наверняка купить себе чего-нибудь поесть выходил. А мне скучно стало, и я пошла на улицу, представляешь?
   - Одна? Не представляю, - рассмеялся Ваня, ну, как, подонки, не сильно мешают? Если только что, говори! Уж я-то их научу уважать свою девушку!
   - Ой, Ваня, не надо про подонков, - взмолилась Марина, - что о них вообще разговаривать? Ты сегодня не заедешь?
   - На "Волшебников Митиленского леса" что ли тебя пригласить? - совершенно серьёзно проговорил Ваня, - Правда, кино так, для сопливого возраста. Но все хвалят.
   - Не хочу, - лениво проговорила Марина, - знаешь, я сегодня так устала. Лучше загляни просто так.
   - Хорошо, - не стал спорить Ваня, - есть заглянуть просто так!
   - Я буду ждать, - предупредила Марина, дав понять, что если он, Ваня, не появится, может произойти страшный скандал.
   - Хорошо,... любимая, - нежно произнёс Ваня и быстро отключился, так как увидел молодую пару, штурмующую крыльцо его конторы. Негоже деловому человеку вести личные разговоры на рабочем месте.
  
   7.
   - Борис хочет сделать тебе предложение, - неожиданно заявил отец за ужином, и Лика чуть не поперхнулась цыплячьим крылышком, - он говорил со мной, и я не возражаю против вашего брака.
   - А со мной кто-нибудь говорил? - пришла в себя Лика, отодвинув от себя несчастного цыплёнка, - Спрашивал хотя бы, согласна я или нет? А то вы молодцы: посидели за бутылкой вина да и всё без меня решили. Поздравляю, папа!
   - Ну, дочка, не надо так, - успокаивающе произнёс отец, - завтра вечером Борис придёт, и вы поговорите.
   - Вот как! - рассердилась Лика, - А если я не хочу с ним разговаривать? Что мне в угол забиться и сидеть там? Знаешь, папа, я люблю другого, твой Борис мне не нужен ну... ни капельки.
   - Но он придёт, - недовольно проговорил отец, - и что я ему скажу?
   - Что? Скажи что меня нет дома, - вскочила из-за стола Лика и побежала в свою комнату. Скорее одеваться и бежать туда, где её всегда поймут. Куда? К берёзкам, конечно.
   С отцом предстоит серьёзный разговор вечером, но ничего, она, Лика, справится. Только бы папа выкинул из головы мысли о замужестве. Только бы опомнился, так не хочется с кем-то ссориться! А придётся, не говорить же ему, что она, Лика, влюблена в Ваню, и ни на кого другого смотреть не будет. Рано пока говорить, не пришло время. Берёзки, только берёзки смогут помочь сейчас.
   Подбегая к остановке, Лика посмотрела на часы: её автобус должен был быть через сорок пять минут, - расписание девушка знала назубок. Ладно, погода хорошая, можно и подождать.
   На остановке вопреки ожиданиям Лики никого не было. Стоял только какой-то длинноволосый парень в мятой синей футболке и мечтательно смотрел куда-то вдаль.
   - Автобус только что ушёл, - заметил Лику парень. - Похоже, что-то там с графиком не в порядке.
   - А ты почему не уехал? - удивилась Лика, - Почему стоишь здесь и смотришь в никуда?
   - Просто так, - ответил парень. - Почему солнце нам улыбается с неба? Его ведь никто не просит. А оно светит, просто так. Вот и я хочу немного побыть солнцем.
   - Это сложно, - немного подумав, произнесла Лика, - светишь, светишь, а на тебя и не смотрят и бранят часто. Хотя, если ненамного, то я бы тоже попробовала.
   - А куда ты едешь? - улыбнулся парень, незаметно разглядывая Лику, - Что-то не похожа ты на дачницу. И на девушку из деревни тоже.
   - Я просто отдохнуть еду, - сказала Лика, - знаешь, у каждого человека есть свои любимые места. Моё - в пятнадцати километрах от города. Остановку "Поворот" знаешь?
   Парень кивнул.
   - Вот там, - улыбнулась девушка, - когда-нибудь выйди, прогуляйся в тех местах! Сразу вся печаль уйдёт, и почувствуешь, что не всё ещё потеряно в этом мире!
   - Когда-нибудь обязательно прогуляюсь, - убедил Лику парень, - только не сейчас. У меня, если честно, дела в посёлке, вот я и здесь.
   - Похоже, не срочные, - попыталась выступить в роли сыщика Лика, - раз автобусы просто так пропускаешь.
   - Тот был битком набитый, - признался парень, - а через две минуты придёт другой, на нём-то мы и поедем.
   - Вот тут ты ошибаешься! - воскликнула девушка, - Кстати, я Лика. Просто Лика.
   - А я Генрик Самуэльсон, - отозвался парень, - и знай, что моя информация всегда самая точная!
   Но на сей раз Генрик ошибся. Автобус пришёл не через две, а через три минуты. Лика торжествовала. Самуэльсон помог Лике залезть в автобус. Больше никто не пожелал ехать за город. Двери устало закрылись и автобус медленно поехал, оставив позади пустую остановку.
   Ничего, скоро сюда придут люди.
   Но Лика и Генрик будут уже далеко.
  
   8.
   На улице Максим столкнулся с Кимой и немного удивился, так как давно не видел девочку на свежем воздухе без Лаки.
   "Видно что-то случилось дома, оттого Кима и здесь", - решил Максим. Ему было ясно одно: оставлять сейчас девочку одну нельзя. Кто знает, может, ей нужна помощь!
   - Мама приехала и какого-то нового привела, - сразу же начала рассказ Кима. - А тот на меня так нехорошо посмотрел, что мне стало страшно, и я убежала.
   - Это ты правильно сделала, что ушла, - сказал Максим, - ты сейчас куда?
   - Я не знаю, - немного подумав, сказала Кима, - приткнусь куда-нибудь, ты не беспокойся!
   - А в кино не хочешь пойти? - вспомнил про билеты мальчик, - А то у меня вот оказались... случайно. И не знаю, что теперь с ними делать?
   - Что, выручить тебя? - рассмеялась Кима. - Мне всё равно делать сейчас нечего. Когда хоть начало?
   - В десять вечера, - сказал Максим, - ты не считаешь, что это очень поздно?
   - Пойдёт, - ободряюще улыбнулась мальчику Кима, - сколько сейчас? Ой, ещё даже семи нет!
   - Можно просто по городу прогуляться, - предложил Максим, - погода вон какая хорошая.
   - А как же подонки? - спросила Кима, - Сейчас ведь их время наступило.
   - А что подонки? - вздохнул Максим, - Подонки-то они подонки, но такие же, как и мы, люди. А людей не нужно бояться, они что, волки? Хотя бы сегодня не нужно бояться людей.
   - Да когда мы вместе, мне вообще ничего не страшно! - заверила Кима, - Ты, как скала, за которую я всегда могу спрятаться.
   - Нет, - покачал головой Максим, - не гожусь я на роль скалы. И вообще...
   - Что? - не поняла Кима.
   - Понимаешь, я вижу, что всё плохо, что всё не так. Но сделать, сделать ничего не могу. Я ненавижу подонков, но они есть, как и ты, и всё.
   - Нет, - неожиданно твёрдо проговорила Кима, - не всё. Ты не один, у тебя есть я. А вместе мы ещё что-то значим в этой жизни.
   - Боремся с обывателями и конформистами? - печально улыбнулся Максим, - Жаль, что пока плохо. Запираемся в свои комнатушки и ничего не видим, а может, видеть не хотим. Будто и нет ничего за окном. Но есть подонки и шприцы в детских песочницах. Есть страх, который сковывает по вечерам, и мы боимся выйти на улицу, посмотреть, как там дела? Боимся подонков, а на словах мы ох какие герои, реки и горы своротим, но победы добьёмся!
   - И ты что, считаешь, что я такая? - не поняла Кима, - Ты действительно так считаешь?
   - Нет, - покачал головой Максим, - не считаю. Просто ты такая и есть. Ну и что? А я вот какой: слабый, злой и порой бессердечный. И ещё...
   - Постой, - громким шёпотом произнесла Кима, - всё не так. Какой ты слабый, когда идёшь против всех да ещё улыбаешься при этом? Какой же ты злой, когда всем стремишься помочь, даже тем, кому вообще на тебя пофиг? А уж про бессердечного вообще молчи. Даже у подонков что-то бьётся в груди.
   - Молчать? - улыбнулся Максим, - Так скучно идти будет. И не хвалить же мне себя! За что? Пока я ничего хорошего в этой жизни не сделал.
   - Ты это уже говорил, - вздохнула Кима, - ну не совсем это, но что-то похожее. А ты знаешь, что я не люблю повторений.
   - Наша жизнь - это вечный повтор, - ответил Максим, - ты, Кима, знаешь, я тебе открою большую тайну - мы живём вечно. Смерти не существует - это лишь стадия перехода. Перехода в новую светлую и радостную жизнь. Только не здесь. Во вселенной есть бессчётное количество планет, которые являются повторами нашей Земли. Когда мы умираем, мы попадаем туда. Но мы можем вернуться в наш мир, если очень-очень захотим. Моя мама обязательно вернётся.
   Кима вытаращила на мальчика свои серо-голубые глаза и не могла ничего ответить.
   - Ты что думаешь, я идиот? - печально улыбнулся Максим, - Нет, я просто в это верю. Как кто-то верит в бога, чёрта, дьявола... Как ты веришь в то, что совсем скоро твоего отца выпустят из тюрьмы. А ещё... знаешь, мы ведь не разучились верить в лучшее завтра. Или... позавчера, кому что нравится.
   - Всё в порядке, Максим, - успокоила мальчика Кима, - просто я немного удивилась, услышав от тебя такое.
   Максим усмехнулся:
   - Мы все немного идиоты, но вместе с тем мы мудрейшие люди в мире! Только редко кто к нам прислушивается, а ещё реже - понимает. Потому что люди сейчас зациклились на своём Я, - слово МЫ их уже не волнует.
   - А зачем слушать идиотов? - улыбнулась Кима, - Пусть уж будет, как есть. Так легче. Зачем Мы? Мешаться под ногами? Так раздавят нас и толку никакого не будет.
   - Нас не раздавят, - улыбнулся в ответ Максим, и Киме вдруг стало хорошо и спокойно от его слов, словно в один момент всё плохое исчезло куда-то далеко. С ней рядом был Макс, чего ещё желать? Всё хорошо.
   Но всё хорошее когда-нибудь кончается.
  
   9.
   Ещё один вечер накрыл печальной тенью дворы и переулки города. Ещё один летний вечер, такой же, как остальные, безнадёжно жаркий, не оставляющий надежды на лёгкий ветерок, который мог бы что-нибудь изменить.
   Во дворе у детской песочницы стали собираться подонки. Наступало их время. Время улыбающихся сигарет, которые со временем всё равно превратятся в окурки, весело звенящих бутылок пива - со временем они будут звенеть не так весело, станут никому не нужными, и завтра пьяный дворник устало соберёт их, чтобы где-нибудь сдать, а на полученные деньги снова напиться. Так и идёт по непрерывному кругу весёлая жизнь Монтёрского переулка, идёт, идёт...
   Ваня приехал сюда, когда сигареты были ещё не полностью выкурены, а пиво только начато. Со злой улыбкой подошёл он к подонкам, в кармане держа верный пистолет, с которым можно было никого не бояться.
   - Привет, козлы, - весело произнёс он, махнув подонкам рукой, - Что, как курится и пьётся? Ещё не задохнулись и не поперхнулись? Жаль. А то бы я посмеялся, а значит, польза была бы людям. А так, что от вас? Дерьмо по песочнице развозить? Так вы и есть дерьмо. Причём самого последнего качества, даже на удобрение не годитесь.
   - Что он там несёт? - не понял Санька. - Сегодня ему налили немного пива, и он осмелел, решив показать себя перед подонками, мол, глядите, какой я храбрый, никого не боюсь! Конечно, знал Санька, что ничего ему Ваня не сделает, побоится Марининого гнева.
   - Скоро вы все загнётесь, подонки, слышали? - злобно улыбнулся Ваня, - Я лично об этом позабочусь. А ещё вам на память венок куплю. Один на всех, поняли?
   Санька испугался и спрятался за чью-то широкую спину. А вдруг, правда, венок? И как же тогда суперкрутая компьютерная игра, которую он, Санька, собирается купить? Нет уж, пусть остальные что-нибудь скажут Ване, пусть он увидит, что это за сила есть в их дворе!
   Но подонки молчали. Бросали на парня злобные волчьи взгляды, прятались друг за друга, боясь столкнуться с обжигающе холодным неистовым Ваниным взглядом. Они, пожалуй, отступили бы назад, да боялись трусость свою показать, как-никак, они подонки, короли этой территории, а Ваня чужой. И качает тут права, словно знает, что ни Куцулы, ни Генрика сегодня во дворе не будет.
   А Ваня неожиданно засмеялся, видно картинка ему показалась забавной. Потом небрежно опрокинул носком ботинка случайно оказавшуюся рядом начатую бутылку пива, посмотрел, как весело переливается в ярких лучах уцелевшего фонаря янтарный ручеёк, ещё раз оглядел толпу подонков, порадовался своей победе и зашагал к подъезду. Кто знает, может, Марина сейчас смотрела в окно и всё видела? Видела, что весь её двор не стоит и его, Ваниного, мизинца? Хорошо бы было.
   Но ничего Марина не видела. Когда Ваня пришёл, Марина дремала на своём любимом диване и по привычке испугалась врезающегося в нервы звонка.
   - Иду, иду! - недовольно проговорила девушка, совсем не ожидавшая Ваню так быстро. - Подождите минуточку!
   Однако минуточка затянулась надолго. Никак не хотели находиться Маринины шлёпки, а являться перед гостем босой было не совсем прилично. Девушка поискала их под диваном, отодвинула стулья, даже за шкаф заглянула - всё напрасно. А звонок не унимался - верно, попался какой-нибудь назойливый сосед, который не уйдёт без нужного ему молотка, а может, ещё и напильник попросит, и откуда она, Марина, знает, где лежат такие мужские вещи?
   Наконец, шлёпки нашлись, и Марина, нахолбучив их, побежала открывать дверь. Вдруг для отца какое-нибудь важное сообщение?
   Ты опять не спрашиваешь, кто там? А вдруг убийца Гришки Зерцалова придёт и за тобой?
   Ерунда! Страшилок меньше смотреть нужно. Убийца второй раз не приходит на то самое место.
   А вдруг приходит? Особенно если решит, что деньги Гришки каким-то непостижимым образом оказались у меня?
   Нет, это просто соседи. Кому-то сегодня позарез нужен гаечный ключ, вот и всё.
   Но на пороге стоял Ваня и улыбался.
   - Что ты так долго мне не открывала? - спросил парень, - Я уж начал думать, что ты меня разлюбила.
   - Ваня, не надо так! - пришла в себя Марина, - Просто шлёпки потерялись, я их найти не могла. А ты, я знаю, не уйдёшь так быстро.
   - Куда мне уходить! - рассмеялся Ваня, - Там, внизу, знаешь, какой пьяный восторг будет, когда я пройду к своей машине и уеду? Завизжат и решат, что всё, Марина дала мне отворот-поворот. Просто двери захлопнула перед носом, и всё. У подонков что есть так это их дурная фантазия да длинные языки, которые давно надо бы укоротить.
   - Что, опять столкнулся с подонками, когда шёл ко мне? - лениво проговорила Марина, зевая, - И хочется тебе с ними связываться? Ты же куда выше их, так и проходи мимо с гордо поднятой головой.
   - Когда я учился в школе и был ещё маленьким сопляком, был в параллельном классе один подонок Самылин, - начал рассказывать Ваня, - Так вот, ребята считали этого Самылина чуть ли не Богом. Его враги были их врагами, в школе начался настоящий хаос, но потом Самылина отправили в колонию, и всё кончилось. Подонки затерялись среди обычных людей. Возможно, его дружки просто испугались суровой бесконечности стен да холодных решёток на окнах, не знаю.
   - А ты? - поинтересовалась Марина, - Ты тоже был с Самылиным? Глядишь, ещё считался первым человеком в его банде.
   Ваня покачал головой.
   - Я знал, что его компания не протянет долго. Да и я всегда мечтал стать юристом, а не бандитом.
   Марина рассмеялась.
   -Да уж, в бандита бы я не влюбилась. Не моё это бегать по тюрьмам и добиваться коротких встреч. Я, в конце концов, не декабристка!
   Ваня помрачнел.
   - А как же Гришка Зерцалов? Что у вас с ним было... до меня?
   - Гришка? - вздохнула Марина, - Я думала, что люблю его, да. Но сколько мне тогда было? Тринадцать? Глупая девчонка с идиотской улыбкой, девчонка, которую в классе каждый норовил дёрнуть за косичку или жевательную резинку на стул приклеить. Мне нужна была защита, вот и появился в моей жизни Гришка Зерцалов. Но теперь его нет, и давай, пожалуйста, не будем больше о нём говорить.
   - Хорошо, поговорим о нас, - Ваня понял, что пора менять тему разговора, - где сегодня твой Максим? Опять будет шататься до лунного затмения? А когда он придёт, ты пошлёшь меня куда подальше.
   - Нет, - прошептала Марина, - мы все вместе будем наблюдать лунное затмение. И на мгновение потеряемся в этом мире. Ты, я, Максим... да как хорошо нам будет втроём! Лучшего я не могу желать.
   Но перспектива наблюдать лунное затмение, да ещё втроём Ваню нисколько не прельщала. Но, что делать? пришлось кивнуть головой в знак согласия, чтобы Марина, не дай Бог! не обиделась.
   - А если честно, Максим сегодня поздно придёт, - вынырнула из своих призрачных мечтаний Марина, - он на Волшебников пошёл и похоже, не один.
   - Неужели у него появилась девушка? - не поверил Ваня, - У него! Никогда не поверю.
   - А чего тут верить? - пожала плечами Марина, - К нам на днях новые соседи приехали. А у них дочка есть, Катя,... нет, Ваня, не в твоём вкусе, можешь поверить. А вот Максим ходит за ней как приклеенный. Чуть дверь соседская скрипнет, он уже в коридоре - смотрит, кто вышел. Если Катя, обязательно её до остановки проводит. Не может он без неё, как и я без тебя не могу.
   - Ну, я-то нормальный, а твоему Максиму лечиться надо, - отрезал Ваня, недовольный Марининым сравнением, - а эта... Катя знает, что Макс болен?
   - Не знаю, - покачала головой Марина, - может, кто-то из соседей и проболтался, мне не докладывали. А с подонками Катя вроде пока не общается.
   - Правда? - обрадовался Ваня, но потом подумал, вспомнил оставшихся у песочницы подонков, среди которых девчонки ничуть не выглядели белыми воронами и радоваться расхотелось, - Пока... Жаль, что ненадолго. Стоит раз искупаться в вашей дворовой грязи, тут же сам станешь той же самой грязью.
   - Ваня, не надо, пожалуйста, о подонках, - взмолилась Марина, - почему все наши разговоры постоянно сводятся к ним? Что, больше тем для разговора нельзя найти, что ли?
   - Главная тема вон, в песочнице собралась, - скривился Ваня, но потом улыбнулся, - ладно, хватит о них. Ты точно знаешь, что Санька сегодня домой ночевать не придёт?
   - Конечно, - ответила Марина, понимая, что Ваня хочет остаться. - Я же тебе говорила, он редко ночует дома.
   - А может, сегодня он придёт, назло нам? - рассмеялся Ваня, пододвигаясь поближе к Марине, - И не один, а ещё парочку этих подонков с собой притащит. И куда, спрашивается, мы будем их всех девать?
   - Ну, опять ты о подонках! - возмутилась Марина, тоже подвинувшись к Ване, - Ты не можешь не думать о них хотя бы сегодня?
   - Сегодня? - прошептал Ваня, чувствуя, что нормально дышать он уже просто не может, - Идёт. Обещаю сегодня не думать не о ком, кроме тебя.
  
   10.
   Вы когда-нибудь видели воспалённый город? Тёмные улицы, жмущиеся к уцелевшим фонарям, дворы, заболевшие чумой, пытающиеся в слабом свете, падающем из открытых окон, найти друг друга и поддержать, а если нужно, и подать руку помощи. Но дворы Абаканской улицы боялись испачкаться в грязи Монтёрского переулка и предпочитали спасаться без чьей-либо помощи, надеясь на собственные силы, верней на силы своих хулиганов. Многолетняя вражда связывала подонков Монтёрского переулка и Абаканской улицы, и только город не хотел с этим смиряться и грустил, шевеля воспалёнными извилинами ещё не уснувших переулков.
   Санька, отколовшись от группы подонков, шагал по Абаканской, пиная подвернувшуюся под ноги пивную банку.
   Красивая улица. Куда лучше их вонючего переулка. Пирамидальные тополя посажены. Клумбы не засыпаны окурками, не убиты, на них то тут, то там смелые цветочки проглядывают. Саньке никогда не хватало смелости сорвать с этих клумб хотя бы один цветок, а сейчас ему просто не до них было. Позвонила мама и сказала, что вернётся завтра. Санька, конечно, любил маму, но... придётся теперь ночевать дома, терпеть этого идиота Максима и зануду Марину, которой и с дивана-то лень слазить. Придётся мыть руки перед едой и зубы чистить... - как противно! Хорошо Куцуле, некому отругать и за стол обедать не пустить, он везде сам себе хозяин. Но для мамы Куцула просто бандит, а папа часто умывается и зубы чистит, к нему не придерёшься.
   Словом, ему, Саньке, нужно будет прикинуться воспитанным, а то новой компьютерной игры уж точно не видать.
   А старые уже надоели. У Куцулы можно бы попросить какую-нибудь новинку, да что-то он в последнее время не в духе. Всё боится, что Генрик власть у него отберёт. Но где он, Генрик? Уехал куда-то, и зачем не сказал. Возможно, он действительно что-то затевает да только Саньке не говорит. А что, если так? Санька не знал, на чью сторону встанет, если Куцула и Генрик станут врагами, но был уверен, что останется с сильнейшими. Что, он, Санька, дурак? Нет, даже зубы сегодня утром почистил. Зачем? Всё равно завтра приедет мама и начнёт воспитывать... Поздно вечером не гулять, пиво не пить, в карты с большими мальчишками не играть... Надоело!
   Скоро Саньке надоело и пустую банку пинать, и он решил вернуться к подонкам, надеясь на то, что Ваня уже уехал. В Маринином парне Санька чувствовал силу, но не ту бессильную силу подонков, которые даже не знают теперь, кто сейчас во дворе главный, а другую - слепую и бессознательную, готовую смести всё на своём пути. Санька понимал, что Ваня ненавидит подонков, и боялся, что одними угрозами дело не кончится. Правда за спиной Марины Санька пока чувствовал себя в относительной безопасности, но кто знает, какие мысли заползут в голову этого Вани завтра?
   Абаканская улица сталась позади, но Санька не переставал думать о ней. Да, это его улица. Когда-нибудь он станет здесь королём.
  
   11.
   Бережное - посёлок городского типа. Автобусное сообщение, дороги не хуже городских и газ, который сюда обещают провести уже три года. Строящаяся церквушка в центре, небольшой сквер, незаметно превращающийся в свалку, библиотека, в которую редко кто захаживал, клуб, в котором в любое время дня и ночи теперь можно было купить пива и сухариков... Обычный посёлок не лучше и не хуже остальных.
   Генрик приехал сюда, когда темнота начала одолевать мир и закрадываться на улицы, освещаемые лишь окнами домов. На окраинах же почему-то было ещё темнее, словно окна здесь подчинялись какому-то своему правилу и свет на улицу не пропускали. Но Генрик научился ориентироваться в темноте и шёл совершенно спокойно, словно ходил тут каждый день. У последнего дома, за которым простиралась бесконечная чернота, парень остановился. Слабый чуть живой свет горел в подслеповатом окошке с треснувшим стеклом, и Генрик понял, что бабушка дома. Да и куда она пойдёт по темени? Магазины, небось, уже закрыты, а сплетничать со старухами в чьей-нибудь уютной гостиной и лузгать семечки бабушка не любила.
   Улыбнувшись робкому свету в оконце, Генрик осторожно приоткрыл калитку и заглянул во двор. Ничего, что темно, он, Генрик, и так знает, что где находится. Вот тут, справа, разваливающийся сарай, в котором, когда ещё был жив дедушка, находился сеновал. Тогда бабушка держала корову, и Генрик любил приезжать к бабушке попить парного молочка... Как давно это было, сколько прошло лет? Самуэльсон не знал. Для него время здесь замедляло ход и норовило увести назад, в весёлое солнечное детство. Но стояла кромешная тьма, а утра нужно было ещё дождаться. Да и сколько сейчас времени? Наверняка часов одиннадцать, а может, ещё больше.
   Возможно, уже наступило завтра.
   А Генрик путешествовал во вчера. Он сам не заметил, как обошёл весь двор, едва не свалив по дороге шаткий забор. Вот здесь они с Васькой-Пиратом играли в прятки, а он, Генрик, всегда забивался в старую собачью будку, забывая про то, что его левая нога полностью не может поместиться в будке, и наблюдательный Васька обязательно его обнаружит.
   Наблюдательный... Генрик печально усмехнулся, попытавшись хотя бы сосчитать, сколько лет нет уже на свете Пирата, но сразу же сбился, утонув в пропасти прошлого. Не повезло все же Ваське: пырнули его где-то на другом конце посёлка ножом дружки-собутыльники, а подающий надежды парень только-только в город собирался, в университет поступать. Даже новую белую рубашку купил...
   Не сошлось...
   А Генрик редко вспоминал о нём. Может, потому, что Город прогонял прочь все беззаботные мысли о солнечной деревне...
   Утонувшей во мраке.
   Но сейчас Города не было, Монтёрский переулок и подонки остались где-то далеко за бесконечной чернотой вечности.
   Ничто не мешает вспомнить.
   А всё же, как уменьшился двор! Не ужели когда-то я был таким маленьким?
   Да, был. Но это прошло. Теперь ты очень большой подонок.
   Вздохнув, Генрик подошёл к двери, закрытой на разболтанную щеколду и осторожно постучал. Сначала ответила ему тишина, а потом неторопливое шарканье по полу - бабушка услышала стук.
   - Ну, кого это на ночь глядя? Спросила она, открывая дверь.
   А у нас, в городе, по сто раз спросят, прежде чем откроют.
   - Я, бабушка, я, - отозвался Генрик, проходя в родные сени. Здесь когда-то он любил прятаться от бабушки в старой, отслужившей свой век одежде, отсюда он таскал калоши, чтобы посмотреть поплывут ли они, словно корабли в дальние страны.
   - Родимый! - обрадовалась бабушка. По-другому она Генрика не называла, похоже, настоящее имя Самуэльсона тоже помнила плохо, а к новому никак не могла привыкнуть.
   - Здорово, баб, - Генрик прошёл в комнату, туда, где свет, чтобы бабушка могла разглядеть его. Как здесь всё постарело! Ковёр ещё больше поела моль, обои пожелтели, кое-где поостали от стенки, кое-где кошка достала их своими когтями, одинокая лампочка на потолке покрылась пылью. И лишь на столике в углу - неизменное бабушкино вязание, мягкие и тёплые тапочки, которые Генрик любил носить в деревне, а в городе не носил: там и так тепло, да и зачем? Не к лицу подонку какие-то там вязаные тапочки, Куцула первым заржёт, увидев их.
   Бабушка неловко поправила очки, с треснувшим правым стеклом и отломанной дужкой и оглядела внука.
   - Посмотри, на кого ты стал похож! - возмутилась бабушка, - Футболка-то какая мятая, а волосы... Настоящий бандит!
   - Нормальные у меня волосы, - попытался оправдаться Генрик, вспомнив, что бабушке не нравится то, что мужчины отращивают себе длинные девчоночьи, - и футболка тоже, просто я сегодня её погладить забыл.
   - А ты уже большой, - продолжала наставлять бабушка, - а всё как ребёнок. Футболка, то гляди, в штаны не заправлена.
   Генрик хотел ответить, что не нужно её, футболку-то, в штаны заправлять, но тут из кухоньки запахло щами, и парень понял, что ничего с сегодняшнего утра не ел.
   - Бабушка! - проговорил он, - знаешь, я уже и забыл, какие вкусные щи ты готовишь. Давай поужинаем, а после можешь называть меня хоть бандитом, хоть ребёнком, хоть самим чёртом. Я не обижусь.
   Бабушка всплеснула руками, заохала и засеменила в кухню: куда бы посадить, чем бы угостить. Генрик улыбнулся, поправил свою мятую футболку и уселся прямо на полу, наплевав и на пыль, и на снующих туда-сюда тараканов. Как всё-таки по-особенному пахнет в деревенском доме! Старыми вещами, молоком, кислой капустой, навозом, наливными яблоками, детством... Каждый запах напоминал Генрику о чём-то далёком, безвозвратном, парень хотел вспомнить, о чём именно, но не смог, видно всё же стал он чужим для деревни, для дома и даже для бабушки своей, к которой в последнее время не ездил и даже вестей о себе не присылал.
   Деревенский дом настороженно следил за парнем, который сегодня прибыл из другого мира. Не узнавал дом в этом пропитанном городом подонке весёлого озорного мальчишку, который когда-то свалился с чердака, пытаясь выяснить, есть ли у него, дома, душа или нет. Слишком много прошло времени, слишком много.
   Ты с чужой территории, парень. Не думай, что тебе здесь будут рады.
   А Генрик и не думал. Он вдыхал запах прогнившей древесины и мечтал о чём-то своём.
   Скорее всего о Марине.
   О ком же ещё думать, когда тебе в подслеповатое оконце улыбаются звёзды?...
  
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ РАСКОЛОТЫЕ СУДЬБЫ
   О ком думать, когда на улице одни подонки? Вероятно, о ком-то среди них, поскольку ты вряд ли чем-то от них отличаешься.
   - Мы живём в уникальный век истории и можем наблюдать, что люди постепенно снова превращаются в обезьян, - сказал Максим Киме, когда они подходили к кинотеатру, - причём в таких, из которых человек потом уже не появится. Сложно научиться снова думать, если этого не хочешь.
   - Но чтобы не хотеть, тоже нужен ум, - произнесла Кима, - когда мне предлагают грушу, я думаю, что не хочу её, а потом уже отказываюсь.
   - Интересно, что тебя заставит отказаться? - улыбнулся Максим, прекрасно зная, что девочка любит груши. Наверняка ты чем-нибудь объешься и...
   - Или съем перед этим добрый десяток груш! - рассмеялась Кима, - Смотри, а мы уже добрались.
   В кинотеатре было душно и многолюдно. Ребята нашли свои места, и Максим посмотрел на часы. До сеанса ещё пятнадцать минут, можно облегчить танталовы муки в душном зале.
   - Я куплю мороженого, - сказал Максим, улыбнувшись Киме, - ты сиди, я сейчас.
   - А пустят в зал с мороженым? - испугалась девочка, - Ещё выставят тебя из кинотеатра, и что тогда?
   - Не паниковать! - подмигнул Киме Максим, - Да я, если захочу, слона живого пронесу в зал, и никто не увидит.
   - Тогда ладно, - успокоилась Кима и, когда Максим ушёл, достала из сумочки неразлучный блокнот и стала кого-то увлечённо рисовать. Скорее, пока свет в зале не выключили!
   Максим же направился на поиски мороженого. В буфете народу было немного, и мальчик, радуясь, что ему повезло, встал в небольшую очередь.
   Но тут услышал за своей спиной знакомый голос.
   - ...Менты обыскали его комнату, и всё говорило, что он готовился к побегу. Комната - вверх дном! А все деньги, что были в его доме, пропали. А у Гришки-то, похоже, были неплохие запасы!
   "Куцула, - безошибочно определил Максим, нисколько не радуясь подобному соседству, - но что он забыл в кино? Как подонков своих осмелился бросить? А то разбегутся, как стадо баранов, попробуй-ка их потом собери!
   - Если бы я их нашла, купила бы себе шубку, - ответил Куцуле второй голос, и Макс похолодел. Он узнал и этот голос, хотя лучше бы было, чтоб не узнал. Катя. Самая красивая девушка вселенной.
   Нет, не может быть! Просто похожий голос. Катя же сама сказала, что у неё больна бабушка и...
   Обернись! Пойми, что это ошибка, и успокойся.
   Что ты замер, как стена? Боишься того, что тебе предстоит увидеть?
   Не бойся! Обернись и увидишь, что для тревоги нет повода.
   Серенький зайчик! Обвиняешь подонков в трусости, а сам ещё хуже их!
   Серенького зайчика Максим перенести уже не смог. Мальчик обернулся и его взгляд тут же столкнулся с равнодушным Катиным взглядом.
   - Привет, - попытался прийти в себя Максим, но перед глазами неожиданно встала чернота, и мальчик понял, что если будет просто стоять и молчать, то, несомненно, провалится в эту обжигающе чёрную бездну, - Хорошо хоть с твоей бабушкой всё в порядке, а то, знаешь, я переживаю за неё.
   Никто не узнает ничего нового из этой истории. Когда она завершится, вы просто откроете новую книгу. "Каким был Генрик плохим или хорошим?" - спрошу я вас. Вы нехотя ответите, что не помнили такого. "Это что-то про подонков и шлюх", - ответят другие, поморщившись, хотя про шлюх там совсем не было. Третьи пойдут подбирать ключи дальше. Неважно, что не подберут. Важно, что будут пробовать. А каким был Самуэльсон я и сам не знаю. Иногда он выводил меня из себя, рискуя быть вычеркнутым из книги, иногда приносил помощь, как бедной Киме, но чаще всего он просто жил, и контуры его становились всё отчётливее. Мне уже было ясно, что ни в какую бездну он не упадёт. Не умеет подбирать ключи, а просто так никакие бездны не распахиваются.
  
   Судьба первая Лика и Раскольников.
   В нашем доме не видно тепла и не слышно неба. Зато ароматом навозной кучи заползает в лёгкие ядовитый запах денег...
   Лика Розенберг. Мысли
   Махнув рукой на прощанье Генрику, Лика спрыгнула на тёмный, кое-где испещрённый морщинами асфальт. У обочины на асфальт наседала сорная трава и жалкие кустики, листьям которых не хватало воздуха: тонули они в дорожной пыли и бензиновом запахе и радовались лишь дождю, который мог принести умирающим листьям немного спасительного неба.
   Но дождя не было, Лика, вздохнув, посмотрела на небо. Опять солнце, уходящее за горизонт да безразличное небо, прогоняющее облака. Ничего, сейчас вечер, а стало быть, жарко не будет. И подруги берёзки встретят её приятным холодком и спросят, шелестя листочками: "Как дела?" Лика помолчит немного, вдыхая в себя свежий берёзовый запах, а потом скажет, что всё очень плохо, что папа хочет выдать её замуж за местного богача, которого она вовсе и не любит, но не может убедить папу в том, что совсем не деньги главные в жизни. Берёзки стихнут, вслушиваясь в её слова, и прошепчут что-то хорошее и светлое, успокоят, приласкают, она их поймёт. Лике станет хорошо-хорошо, и она расскажет берёзкам о Ване, которого любит больше жизни. Расскажет, а берёзки посоветуют ей, что делать дальше, чтобы Ваня понял, что есть на свете человек, который без него жить не может.
   Тропинка, извивающейся лентой скрывалась в молодом березняке, и Лика смело зашагала по ней. Стемнело, но свои берёзки девушка нашла бы и с завязанными глазами. Главное идти всё время по тропинке, а, дойдя до поваленной сосны, повернуть направо. Тогда, если вскарабкаться на небольшой пригорок, можно и увидеть их, дружную семейку берёз, Ликино утешение и радость.
   Но девушка брела по тропинке и понимала: что-то не так. Что-то случилось в лесу за время её отсутствия. И тропинка вроде бы та же и воздух ничуть не изменился, а смутная тревога одолевала Лику, не давала ей идти по лесу спокойно, распознавая запахи, угадывая нужные повороты, чтобы не оступиться и не удариться несчастной головой о какое-нибудь случайное дерево. Нащупывать шишку в кромешной темноте не очень-то приятно.
   И Лика оступилась. Запнулась ногой обо что-то твёрдое и упала. Но долго разлёживаться на земле девушка не собиралась, она встала, нашла свою сумочку, вспомнив, что там лежит фонарик, в котором, похоже, батарейки ещё не сели. Вынув своё спасение, Лика посветила вперёд, а потом вокруг себя: видно ей стало интересно, за что же она зацепилась.
   Осмотрелась и испугалась: на земле лежал огромный ржавый кусок железа, которому вовсе и не место было в лесу на тихой и спокойной поляне.
   Мёртвой поляне. Ржавая железяка убила её.
   Лике поскорее захотелось убежать, уйти с этой поляны, но она не могла даже пошевелиться. Какие подонки могли бросить это в такую беззащитную траву? За что?
   А воздух такой тяжёлый и безжалостный, что хочется плакать.
   Но девушка как-то сдержала себя и двинулась дальше. Обратно нужно будет идти другой дорогой, обязательно.
   Чтобы не видеть этого ужаса.
   Но тропинка неожиданно кончилась. Нет, она не пропала совсем, заканчиваясь ничем, просто огромная гора земли навалилась на тропинку и задушила её в своих объятьях. Робкий лучик Ликиного фонарика метался по этой куче, пытаясь найти лазейку в безжалостном завале, пробиться к спасительным берёзкам, но не смог и, обессилев, погас. Похоже, кончилась батарейка.
   Отчаянно девушка попыталась покорить эту преграду, неожиданно вставшую у неё на пути. Оступилась, ободрала руку о беспощадно острую проволоку, но стиснула зубы и вскарабкалась на эту кучу земли, оставив где-то внизу уснувший навсегда фонарик.
   И увидела огоньки. Неожиданно возникшие на том месте, где должна была быть поваленная сосна. Не может быть! Это же фонари! Но откуда им взяться в лесу? Нет, она, Лика, видит сон, ей всё это снится, как иначе?
   Конечно, снится. Ничего этого нет, всё выдумка, фарс, нужно только проснуться, и всё пойдёт по-прежнему.
   Но разве в бреду можно чувствовать запах гари? А он есть, и никуда не деться от него, не сбежать, не улететь в далёкие счастливые края, пусть даже с Ваней и на белом коне. Ведь тут берёзки. И как она, Лика, может их бросить?
   Но тут девушка услышала стук. Где-то далеко-далеко, но в то же время рядом, потому что Лика уловила ещё чей-то стон, словно кому-то там, за стеной могучих сосен, очень плохо.
   Вы не знаете, как, умирая, кричат деревья? Задыхаясь от непрекращающейся боли, умоляюще глядя в ослепительно холодное небо. А ещё их мучает жажда, но от коварного солнца не выпросишь дождь. И вздохнув в последний раз, упадут деревья друг за другом, не отставая. Последний солдат - столетний дуб - будет держаться дольше всех, но и его, в конце концов, достанут мощные молодые топоры, и, крякнув в последний раз, упадёт он на землю. Упадёт, но не сломится, проиграет, но победит. А лесорубы утрут пот со своих лиц и пойдут праздновать свою победу. Потом, завтра, можно будет разделаться с дубом, распилить на части, чтобы увести легче было. А сегодня - веселиться!
   Но вот Лике было не до веселья. Она не могла поверить, что кто-то мог пойти с топорами на лес, на её лес, что кто-то мог ворваться в её мир, грязными сапогами растоптав всё хорошее, что было.
   Но берёзки ещё живы, они не должны умереть. Нужно спешить, быть может, что-то ещё можно сделать. Лика побежала по земляной насыпи, потом при слабом свете фонарей увидела дорогу, наспех сложенную из разровненного гравия. В сандалиях бежать по острым камешкам было больно, но девушка не обращала внимания на подобные мелочи. Скорее, скорее вперёд!
   - Кто идёт? - Неожиданно услышала Лика грубый мужской голос. Остановилась, огляделась по сторонам и увидела невдалеке человеческую фигуру, - Куда направляетесь девушка?
   - Не ваше дело, - отозвалась Лика, нисколько не испугавшись незнакомца. - Вы не видите, что происходит? Лес рубят! Это вам не картошку чистить всё-таки!
   - Здесь теперь частная собственность, - незнакомец подошёл ближе, и Лика с удивлением заметила, что тот одет в грязную кожаную куртку и такую же кепку с обломившимся козырьком - видно жарко ему никогда не бывало, - и посторонним запрещено ходить. А лес, что? Нам приказали, мы и рубим.
   - Ведь это как рубить человеку ноги без наркоза... - проговорила Лика, - Скажите, вам не жалко их?
   - Кого? Ноги? - рассмеялся кожаный, - Я сюда не для жалости поставлен, а для работы. Здесь годика через два такой коттеджный посёлок отгрохаем, что москвичи приедут и завидовать будут. Представляешь, москвичи и - завидовать! А то какой-то лес! Да кому сейчас он нужен? Грибочки-ягодки собирать? Сейчас людям бабки нужны, а не лес.
   - Сколько вам нужно? - девушка поняла, куда кожаный клонит разговор, - У меня есть деньги, я заплачу, только пустите меня туда!
   - Куда? - не понял незнакомец.
   - У меня там берёзки... Мне без них нельзя... И они без меня не могут..., - задыхаясь проговорила девушка, - Мне одним глазом... Узнать, что всё хорошо, и всё.
   - А в какой стороне ваши берёзки? - поинтересовался кожаный.
   - Вон там, - махнула рукой Лика.
   Кожаный усмехнулся.
   - Поздно, барышня, приехали. Мы эти берёзки первыми срубили, с них начали. Уж больно место там для нашего фургончика хорошее.
   - Как срубили? - не поняла Лика. Она надеялась, что кожаный сейчас рассмеётся и скажет, что он только лишь пошутил, что он всегда так подшучивает над молоденькими девицами. Но кожаный не смеялся и не улыбался даже, поняв, что денег теперь ему никто не даст.
   - Вы не могли! - Закричала девушка, поняв в один момент, что всё кончено, и ничего не вернуть назад, - Это же убийство, вы не понимаете! Деревья они живые, они, как и мы, только лучше, честнее! Они не предадут и защитят, утешат и помогут принять верное решение... скажите, за что?
   - Идите-ка вы домой, барышня, - сплюнув, посоветовал кожаный, - а то поздно, темно... Я за вас отвечать не намерен!
   - Подонок вы! - выкрикнула Лика, развернулась и побежала по дорожке к шоссе. Убедившись, что довольно далеко убежала, она спустилась с насыпи вниз, увидела первое попавшееся на глаза дерево и обняла его и горько заплакала. Всё кончено.
   Как неожиданно быстро рушится мир! Падает под топорами безжалостных Раскольниковых, не успевая даже вскрикнуть под их стальным напором, умирает, оставляя лишь пни да кучу дров, которые зимой сгорят в дорогих каминах.
   А на умирающий мир наступала ночь. Давно уже отгремел последний автобус в город, лишь редкие машины, расстреляв дорогу фарами, спешили куда-то. Должно быть домой. Отдыхать.
   А Лике было ох как далеко до дома! Она стояла, обнимала корявую, морщинистую старушку сосну и плакала.
  
   - Я люблю тебя, - сказал Ваня, глядя в невинно-белый потолок, - знаешь, так хорошо с тобой мне никогда ещё не было.
   - А что, ты ещё... с кем-то, кроме меня? - сощурилась Марина, - смотри,... герой, а то я ведь могу и не оценить шутку.
   - А я и не шучу, - нисколько не обиделся Ваня, - просто говорю, что люблю. Нельзя?
   - Почему? - рассмеялась Марина, - Можно и даже очень. Только, знаешь, мне от слов не теплее.
   - Это намёк? - похоже, Ване надоело рассматривать потолок: на Марину глядеть было куда приятнее, - Как хорошо когда нам никто не мешает!
   - Я хочу, чтобы так было всегда, - проговорила Марина, - каждый день, каждую ночь. Мне надоел Санька, надоела Тамара, мне все надоели. А от подонков меня просто тошнит. Только с тобой мне хорошо.
   - А ты не думай о них всех, - посоветовал Ваня, - думай о нас, поверь, так лучше. А сейчас в этой комнате только и есть, что мы. Да и зачем кто-то ещё? Любой третий - лишний.
   А Марина неожиданно подумала о Самуэльсоне. Он-то с Ваниными словами никак бы не согласился.
   А ну его к чёрту, Генрика.
   К чёрту.
   - Да, ты прав Ваня, - улыбнулась Марина. - Только мы. И никого-никого вокруг!...
  
   Максим ворвался в зал, и Кима испугалась, увидев его. Глаза. Они были не такими, когда Максим уходил. Тогда в них светилась жизнь, надежда, сейчас же ничего не было.
   - Что случилось? - напряглась Кима, - Тебе кто-то сказал что-то обидное?
   - Если бы! - усмехнулся Максим, - Скорее, Кима, уйдём отсюда. Я не хочу здесь больше быть!
   - Успокойся, Максим, всё хорошо! - Кима попыталась обнять мальчика, но тот отшатнулся от неё, как прокажённый.
   - Убирайся! - почти закричал Максим, - Мне и ты не нужна, мне никто не нужен теперь!
   - Хорошо, Максим, мы уйдём, - испугалась за Максима Кима, заметив охранника, который косился в их сторону. Ещё поймёт, что что-то не так, и вмешается. А Максим тогда вообще разойдётся и может какую-нибудь глупость сказать, не понимая, что его могут просто-напросто задержать. Конечно, к утру одумаются, выпустят, но всё же решётка не сахар, а железная дверь не сочная груша. Максим может в больницу загреметь после такой ночки. А то и ещё хуже.
   О том, что может быть хуже больницы, Кима не хотела думать. Только бы Максим согласился уйти!
   - Ты что, со мной? - махнул рукой мальчик, - хорошо, пойдём, только молчи. Не надо ничего говорить, не надо ни о чём спрашивать. Я просто хочу уйти.
   ...Из кинотеатра они вышли молча, но на улице Максим разговорился.
   - Она меня обманула, понимаешь? А я... я люблю её, не могу без неё жить.
   - Катя? - догадалась Кима, вздохнув.
   Максим кивнул головой в ответ.
   - Знаешь, как падает небо? - ответил он, - Быстро, раскалываясь на осколки, убивая нас своей лёгкостью. Ещё час назад было небо, и звёзды на нём были, а сейчас - нет ничего. Раскололось, не вынесло, рухнуло, а я..., я так любил живое небо.
   - Но оно не навсегда упало, - попыталась утешить мальчика Кима, - настанет новый день, и небо снова воскреснет, поднимется из руин, и в весёлой его синеве вновь заиграет солнце.
   - Воскреснет, - горько усмехнулся Максим. - Да, небо, может, и воскреснет, но я - нет. Я умер сегодня вечером, понимаешь?
   - А она стоит того, чтобы умирать за неё? - спросила Кима, - С кем она там была?
   - С твоим братом, - поморщился Максим, пнув подвернувшуюся под ноги пивную банку, - можешь за него порадоваться. Что? Не хочется? Ну, зачем так! Пусть хоть кто-то в этой безрассудной жизни умрёт счастливым.
   - А ты? - воскликнула Кима, - Тебе же всех больнее!
   Максим покачал головой:
   - Я умер сегодня вечером, - повторил он, печально поглядев куда-то в чёрную непроглядную даль, - мне уже никогда не будет больно.
  
   А в тёмном кинозале на ничем не примечательном месте - сразу и не заметишь - развалился Куцула. Светлые коротко постриженные волосы его сегодня были обильно сдобрены одеколоном, и от Куцулы немного несло парикмахерской. Катя сидела рядом с парнем, и думала, что вот она, её судьба, сидит с ней рядом в новой рубашке. Только бы удержать, не выпустить судьбу из скользких намыленных рук! А то действительно придётся за какого-нибудь дворника замуж выходить, а это уже совсем не интересное кино. Вот "Волшебники" совсем другое дело! Теперь понятно, почему от них все тащатся!
   А Куцулу совсем не интересовало кино. Он сопел носом, то и дело протирал глаза, чтобы не заснуть и думал о деньгах Гришки Зерцалова, которые неизвестно куда утекли. Скорей бы конец, да пива выпить, а то тут, как в адском пекле. И что за фильм? Сколько уже идёт, а никого так и не замочили. Сопливое детское дерьмо.
   И так далеко ещё до конца!...
  
   Весёлые стрелки настенных часов в комнате Марины показывали шесть, когда Ваня проснулся. Девушка крепко спала, уютно устроившись у стенки, лёгкая улыбка пряталась в пухлых детских губах девушки. Ваня не стал будить Марину, лишь поцеловал её на прощанье, коротко чиркнул записку, оставил её на тумбочке, оделся. Нужно было спешить, опаздывать на работу парень не хотел.
   Похоже, никого в квартире не было. Поразмыслив, Ваня решил, что Максим заночевал в своём кинотеатре, и усмехнулся, обрадовавшись собственной мысли.
   Сегодня ночью всё было тихо, спокойно. Никто не мешал.
   Но не всё было так уж ладно. В дверях Ваня неожиданно столкнулся с Тамарой Арнольдовной, полноватой сорокалетней женщиной с всегда недовольным лицом и светлыми крашеными волосами. Столкновение это в обычное буднее утро было совсем некстати. Ну, не могла приехать попозже эдак на полчасика! И не спится, что ли - вставать в такую рань, чтобы с первым автобусом приехать! Вот у кого Ване следует поучиться точности!
   Но Тамара, похоже, никого учить не собиралась. Она лишь быстро оглядела парня, который зарабатывает больше, чем её собственный муж, и ничего не сказала. Однако Ваня не хотел казаться невежливым.
   - Доброе утро, Тамара Арнольдовна, - тихонько проговорил он, - как там на улице? Не повеяло свежим ветерком?
   - Да откуда ему взяться? - ответила Тамара, вспомнив вдруг, что в коридоре осталась большая сумка, и нужно бы её занести в кухню, - Жарко, а у меня такая сумка тяжёлая...
   "Прям бабка старая, - подумал Ваня, потом захотел помочь Тамаре принести сумку, но, взглянув на свой шикарный с иголочки костюм, передумал. - Ещё испачкаюсь в этой дачной грязи, а меня клиенты ждут".
   - Так значит, всё то же пекло, - вздохнул Ваня, - а у меня в машине, как назло, кондиционер сломался.
   "Машина - консервная банка, пора бы покупать новую", - подумала Тамара, но вслух ничего не сказала и пошла в свою комнату. Пусть уж сумка постоит в коридоре, проветрится.
   А Ваня, радуясь, что не пришлось ничего объяснять, быстро вышел, осторожно захлопнув за собой двери. На лестничной площадке он остановился и огляделся. Да, этот подонок Зерцалов был убит здесь. Бедная Марина, что ей пришлось перенести!
   Дождавшись лифта, Ваня спустился на улицу. Рождался новый день, спешили на работу люди, быть может, мамы и отцы недавно уснувших подонков, где-то далеко шумели машины, недовольные тем, что их ни свет, ни заря будят и гонят неизвестно куда. Город оживал после ещё одной нелепой и безрассудной ночи, похожей на другие как две купли воды. На небе снова не было видно ни облачка - вероятно, и сегодня людям не дождаться дождя.
   "Лендровер" ждал Ваню, не желая больше оставаться в этом дворе, где целую ночь подонки не давали спать, норовили кинуть пустую бутылку, а то и просто, осмелев, взять да и разбить стёкла. Но видно, боялись подонки Ваню и машину не тронули, только насорили вокруг и всё. Ваня с презрением посмотрел на солидную гору пивных бутылок и ухмыльнулся. Ничего, придёт время, и он покажет этим гадам, где их место. И мамы не будут бояться отпускать своих детей во двор, опасаясь дурного влияния подонков, а Марине будет просто некого ненавидеть. Всему когда-нибудь приходит конец, и эти гады вскоре задохнутся в своём же мусоре, корчась от чудовищной боли перемен. Время подонков уйдёт, и на земле снова расцветут цветы, поникшие сейчас от июльского зноя.
   Подонки уйдут...
   А он, Ваня, и Марина будут жить в этом цветущем мире долго и счастливо.
   Как в сказке с хорошим концом.
  
   Самуэльсона разбудил гром. Парень проснулся, не желая верить, что вот наконец-то синее безжалостное небо победил дождь. Хотя бы здесь, в этом забытом Богом уголке. Но, вскочив на ноги, Генрик убедился, что никаким дождём и не пахнет. Просто бабушка, вооружившись дрелью, пыталась просверлить дыру в стенке.
   - Ты что, бабушка! - спохватился Генрик, - Тебе же тяжело! Давай сюда дрель, я мигом всё сделаю!
   - Да я уж привыкла, - вздохнула бабушка, - меня вот редко теперь кто навещает. Кому мы нужны теперь, старые? Не работаем, казённый хлеб едим, да и взять-то с нас нечего. А стены тут добрые, молотком не пробьёшь...
   Генрик ухмыльнулся, вспомнив стены своей городской квартиры. Там-то уж точно никакой дрели не нужно было, - надави на гвоздь посильнее пальцем, и готово! А начнёшь сверлить, так глядишь, и штукатурка на пол посыплется.
   - Я помогу, - решительно заявил парень. Могу я хоть кому-то помочь в этой жизни? А то, понимаешь, бабушка, я так хочу грома...
  
   Похоже, Ваня не совсем проснулся в это утро, ещё хранившее в себе немного прохлады. Почему-то в баке так быстро кончился бензин, а он, Ваня, заправлялся похоже совсем недавно, во всяком случае, парню так казалось. Но то, что казалось, на хлеб не намажешь, и, поразмыслив немного, Самойлов решил, что ближайшая заправка на Суворовском тракте, и ехать нужно именно к ней.
   Лучше бы он поехал в другую сторону, забыв напрочь, что заправка на Суворовском вообще существует.
   Лика ковыляла по обочине тракта, едва-едва передвигая свои уставшие ноги. Всю ночь девушка проплутала по лесу, прощаясь с ним. Знала Лика, что мало этим раскольниковым лишь части леса, они весь заберут, не подавятся, и с довольной улыбкой произнесут: "Маловато, мол! Ещё хотим!"
   Улица Новой жизни была тихим и постепенно зарастающим травой проездом из города на тракт. По ней редко кто проезжал: весной и осенью здесь без особых проблем можно было увязнуть в грязи, а зимой на этой улице, похоже, и вовсе не чистили, и покрытая белым отчаяньем, умирала дорога, чтобы потом весной ожить, кашляя непролазной грязью.
   Но Ваня знал, что по этой улице можно скорее попасть на тракт, и свернул на неё. Как-никак лето, а значит, и вся грязь здесь давно сдохла.
   Заправив полный бак, Ваня облегчённо вздохнул, словно только что совершил героический подвиг в своей жизни. Скорее назад, хотя, чего скорее, всё равно времени ещё куча. Хоть ещё раз к Марине отправляйся и досматривай свой сон. Но нет, нельзя. Так действительно проспишь работу, а ловкий Розенберг вовремя переманит к себе его, Ваниных, клиентов.
   Думать о Розенберге не хотелось, и, чтобы отвлечься, парень включил музыку. Но она не спасала. Только голова у Вани начала болеть, и поморщившись, музыку он выключил.
   И увидел Лику. Её худенькую фигурку, ковыляющую по почерневшей безжизненной дороге. Ваня нахмурился и почему-то сбавил скорость. Не нужно, чтобы Лика его заметила, иначе опять начнёт приставать со своими глупыми вопросами.
   А что если? Никого нет вокруг. Легонько подтолкнуть Лику, пусть в обморок упадёт от испуга, и смыться, не забыв вызвать скорую. Это же ничего не стоит, кто, скажи, кто подумает на тебя? Да и, похоже, не очень-то любит Розенберг с ментами связываться. Поохает, поахает да и смоется в Израиль вместе с дочуркой. А на его, Ваниной, улице будет праздник.
   Только так, чтобы никто не заметил.
   А как это, когда легонько подтолкнут? Наверняка немного больно, но Лика неженка, ей на пользу пойдёт.
   Ты что несёшь, Ваня? На какую к чертям собачьим пользу! Это же преступление, за такое загреметь можно на полную катушку, и... всё! Да, Розенберг, может, и уедет, но ему, Ване, никак не станет от этого легче.
   Жми на газ! Смелее! Это же не страшно, просто, просто...
   Ну не могут все быть счастливы, Лика, пойми!
   Ванина машина набрала ход и мчалась теперь прямо на Лику. Безжалостное бензиновое чудовище, умеющее подкрадываться незаметно. Никаких Лик машине жалко не было. И вообще, есть ли у иномарок сердце?
   И в последний момент Ване в голову залетела шальная мысль: "А что она мне сделала?" Но было уже поздно.
   Берёзки падают под ударами топоров, не умеющих чувствовать. Берёзки умирают, превращаясь в дрова, которые хорошо будут гореть зимой в печках. Берёзки падают, а когда-то они дарили прохладу и покой людям.
   Вниз, безжизненно вниз!...
   Лика неловко упала, ударившись головой о бордюр. Словно подрубленная берёзка, упала на почерневший асфальт. Ваня отъехал назад, развернулся и поехал прочь от этого места. Никто не видел? Вроде нет, во всяком случае, света других фар заметно не было. Да и место пустынное - мало кто ездит по этой дороге. Теперь - спокойствие, и всё пройдёт гладко. Розенберг испугается за дочурку, и скоро они уедут в свой солнечный Израиль, а к нему, Ване попрут клиенты, устраивая очередь у его офиса. Конечно, потечёт рекой зелёная капуста, и вскоре им с Мариной можно будет купить квартиру, а потом пожениться. Или сначала пожениться, а потом - квартира, неважно. Главное, чтобы Розенберг просто струсил и уехал.
   Только подъезжая к офису, Ваня заметил, что руки дрожат, словно после хорошей пьянки. Парень встряхнулся, попытался вспомнить о чём-нибудь весёлом, да что-то сегодня ничего кроме Лики да её папаши на ум не шло, и Ваня постепенно смирился со своими дрожащими руками, как и машина смирилась с небольшой, совсем не заметной вмятиной на капоте.
   Начинался новый рабочий день. Скоро начнутся клиенты, не встречать же их с дрожащими руками!...
  
   А вечером к Ване в офис неожиданно заглянул Розенберг. Взглянув мельком в его глаза, Ваня безошибочно определил, отец знает, что с Ликой случилось несчастье, столько боли и какого-то слепого безграничного ужаса было в них.
   - Моя дочь, ты же знал её, Лика, Лика... - начал, было, Розенберг и не смог ничего сказать дальше, только задышал часто-часто, собирая последние силы для того, чтобы сказать, чтобы не сломаться, как тонкая молодая берёзка...
   - Что с ней? - равнодушно поинтересовался Ваня, поигрывая миниатюрной пепельницей на своём столе.
   - Она попала под машину, - выдавил из себя Розенберг. Голос дрожал, будто Ваня наехал и на него, расколотив на всхлипы. - Лика, моя Лика!
   - Чёрт! - поморщился Ваня, - А я же говорил вам, что по дорогам сейчас одни подонки и едут... Что с ней?
   - Она умерла, - смог лишь произнести Розенберг и зарыдал. Ваня в первый раз видел, что взрослые плачут, и потому ему стало неловко и в горле как-то странно запершило. Отодвинув пепельницу в сторону, парень поднялся и тихо переспросил:
   - Что? Простите, я заработался, поэтому, быть может, плохо рассллыша...
   - Она умерла, - машинально произнёс Розенберг уже сквозь слёзы. - Умерла!
   У Вани внутри что-то оборвалось. Сначала он не поверил, посчитав, что с Ликой просто что-то серьёзное, а отец её, испугавшись, накрутил себе невесть что. Успокоившись на мгновение, Ваня снова взглянул в глаза Розенбергу и испугался, внезапно поняв, что случилось что-то страшное, чего случиться-то на самом деле не должно было.
   Я не сильно её толкнул. Я не виноват!
   Шаги. Уверенные шаги милиционеров, поднимающиеся по ступенькам его, Ваниного, офиса. Вы арестованы по подозрению в убийстве, ни больше, ни меньше!
   Не хочу! Я не виноват! Убирайтесь прочь!...
   "Ничего, он богатый, две машины имеет, значит, подонок", - пытался себя утешить Ваня. Но на душе у него было неспокойно. Розенберг поплакал ещё немного, потом извинился и ушёл, опустив голову и постарев на добрый десяток лет. А Ване вдруг захотелось закурить сигарету, но неоткуда её было взять, и дрожащие пальцы парня выбивали по столу дробь, тук, тук, тук...
   Скорей бы кончился этот день!
  
   Судьба вторая Бездна.
   Я люблю тебя. И мир не тот, мир сразу не тот, каким был до... Просто потому, что я смог и сказал. А теперь делай со мной что хочешь.
   Максим Иванов. Урны.
   Клятвенно заверив Киму, что, проводив её, немедленно пойдёт домой и попытается успокоиться, Максим, однако же, прошёл мимо своего подъезда, заметив прячущуюся во мраке ночи Ванину иномарку. "И тут я буду лишним", - подумал мальчик, и зашагал прочь, не зная куда, шагнул в зловещие ночные объятия Города, не желая бояться неизвестности.
   Город был машиной, которая переваривала в себе людей, а ненужных просто выплёвывала. Максим сейчас чувствовал себя этим плевком, и не понимал: за что? Он всегда любил и будет любить Город, его тёмные переулки, которых боится Лариса, потому что там всегда поджидает Неизвестность, корчась в агонии подслеповатых фонарей, но, не желая умирать. Где она, новая жертва, которую можно принести в дань Городу за ещё несколько дней тёмного существования в грязной подворотне, где? Эй, мальчишки, разбейте фонари, может тогда будет легче?...
   Максим шёл, не разбирая дороги, порой запинаясь о корни деревьев, натыкаясь на мёртвые фонарные столбы, хаотично и ненужно вырастающие на пути. Шёл просто так, не желая думать, отсутствующим взглядом разрывал темноту, застилающую глаза. Почему-то вспомнил, что не выпил вечером таблетку, достал из кармана упаковку, подумал немного и внезапно зашвырнул лекарство в тёмную Неизвестность, пусть получит что-нибудь пожевать и убирается к чёрту. Он, Максим, никогда больше не съест ни одной, ну и что, пусть ему будет плохо! Во всяком случае, хуже, чем сейчас уже не будет, и мальчик понимал это, шагая по безлунному безвременью в манящее никуда.
   Неожиданно натолкнувшись на скамейку, Максим понял, что устал и дальше идти просто не в силах. Осторожно опустился на неё, не пытаясь определить, куда забрёл, нащупал взглядом неизвестно откуда стелящийся подслеповатый свет, похоже, где-то рядом дорога, оттого и порывалось это что-то, болезненно-жёлтое, разорвать холодную и неподвластную тишину. Но Максиму было сейчас всё равно, что, где и зачем. Ночь навалилась на него, придавив тяжёлым покрывалом, и скоро мальчик уснул, чтобы в последний раз увидеть во сне Катю.
   И улыбнуться ей. А ещё, ещё, может, она улыбнётся?...
   Мальчик спал. Мальчику снились сны.
  
   - Не нужно было, - сказала на утро Катя, проснувшись на мягкой и удобной тахте Куцулы, - мы же едва знакомы, и вот... Да меня дома убьют за то, что не ночевала дома!
   Не убьют, но разговор будет.
   - Пустяки, - расхохотался Куцула, отыскав свои брюки, - поговорят и успокоятся... Когда мы ещё сможем увидеться?
   - А ты один живёшь? - с недоверием оглядела Катя комнату, - вроде большая квартира для одного тебя.
   - У меня есть ещё истеричка сестра и мать, которую я никогда не видел трезвой, - злобно рассмеялся Куцула, - впрочем, тебе-то что до них? Хочешь познакомиться? Не советую.
   - Я просто хочу, чтобы нам никто не мешал, - Катя поняла, что пора и ей подниматься, иначе родители уж точно её потеряют. А милиции и заплаканных глаз мамы Кате вовсе не было нужно.
   - Мешал? - не понял парень, - Нам никто не сможет помешать, потому что я главный в этом мире. Я и только я! А если тебе кто-то скажет другое, не слушай его, а лучше скажи мне, я разберусь.
   - Скажи, Куцула, - вдруг совершенно серьёзно проговорила Катя, - ты никогда не хотел просто взять и убить человека? Ни за что, а так. Как каждый из нас давит муху на оконном стекле. Только честно, Куцула!
   - А тебе это нужно? - неожиданно рассвирипел парень, - Нужно, скажи! Да, хотел! Всех этих ментов, которые с оружием-то не умеют обращаться, а корчат из себя... Генералов, если не выше.
   - Так ты бы смог? - продолжала наступать Катя, - Смог, если бы захотел?
   - Но на этот вопрос Куцула не ответил. Сплюнул, затёр плевок носком ботинка и горько усмехнулся, словно вспомнив что-то, что вспоминать сегодня было совсем не обязательно.
   Новый день, рождаясь, задыхался ещё в материнской утробе, пытался, наконец, выползти на свет, на волю, к счастью. Новый день всхлипывал, кой-когда поглядывая на часы: не пора ли? Но всё оказывалось не пора, и не мог дождаться день своего выхода на сцену, забывая постепенно очередной монолог, который нужно было прожить.
   А у времени нет суфлёров.
  
   Максима разбудил дворник, укоризненно покачал головой и ничего не сказал. Мальчик пробормотал что-то похожее на "извините", поднялся со скамейки. Нужно было идти домой, а то Марина, конечно, места себе не находит. Не знает, что делать, куда бежать, может, даже плачет, а всё по его, Максовой, вине. Нет, больше не будет слёз, больше никогда не будет слёз! Нужно вернуться, и всё пойдёт по-старому...
   Пойдёт ли?
   Нет, никогда. Но всё равно, нужно вернуться. Хотя бы сказать, что всё хорошо.
   Подходя к своему подъезду, Максим увидел Катю, которая, совсем не ожидая, что за ней могут наблюдать, не спеша вышла из парадного Васильковых и направилась к своему.
   Максима в жар бросило. Он попытался слиться с кустами, моля бога о том, чтобы Катя не обернулась и его, Максима, не увидела. Тогда бездна, не умеющая любить, жалеть и щадить, разверзнется перед ним и поглотит его, Максима, в себе.
   - Привет, Максим! Да ты ранняя пташка! Что, не спится? У меня вот тоже бессонница.
   - Как поживает твоя бабушка, Катя?
   Максим не был уверен, задаст ли он именно этот вопрос, если Катя его окликнет. Он не знал вообще, сможет ли тогда вообще вымолвить хотя бы одно вразумительное слово. Но на счастье мальчика Катя скоро скрылась в подъезде, так и не обернувшись ни разу.
   А Максима колотило и трясло. Он прислонился к беспощадно-твёрдой стене дома, которая не могла ничем помочь, и заплакал, ничего не желая понимать в своей непутёвой жизни.
   Улица начинала жить, пахло пылью, бензином, никто не кормил воробьёв на улице. Максим выждал время, чтобы случайно не столкнуться с Катей на первом этаже, у лифта, и решительным шагом направился к подъезду. Сейчас или... нет! Только сейчас!
   Но в коридоре Максим столкнулся с Тамарой Арнольдовной и растерялся, не зная, что делать. Он не ожидал увидеть мачеху, думая, что она будет в саду как минимум до конца недели.
   - Явился, наконец! - напустилась на него Тамара, - А дом из-за тебя на ушах стоит, знаешь об этом? И что, рад? Что улыбаешься? Тебе бы только гадости делать.
   - Я улыбаюсь, потому что мне больно, - выдавил из себя Максим, - а теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое.
   - Оставьте в покое? Ну, надо же! - не унималась Тамара, - А отец уже собирался милицию вызывать, чтобы тебя искать.
   - Папа приехал? - обрадовался Максим, - Когда?
   - Только что, - нехотя сообщила Тамара с какой-то обидой в голосе, - и сразу же, как Марина и Максим. А обо мне хоть бы поинтересовался.
   - Вы просто ревнуете, - сказал Максим, криво улыбнувшись, - вот и сердитесь на меня за то, что я есть.
   - Да как ты смеешь, - Тамара задохнулась от переполняющего её гнева, - сам виноват, а ещё кого-то обвиняет!
   - Виноват в том, что есть? - Максим прошёлся по коридору, взгляд его остановился на отвёртке, одиноко приткнувшейся на ящиках и по-прежнему никому не нужной. - Ну, поставьте меня в угол. Только, знаете, почему вы сердитесь? Папа вас не любит, вот так! И вы боитесь, боитесь, что он уйдёт, вот и напустились на меня. Но он уйдёт, так и знайте. И вы не виноваты, нет, ни в чём. Просто жизнь такая... невечная.
   - Это он потому, что Катька была с Куцулой, - неожиданно вылез откуда-то Санька, - скажи, Макс, что я выдумываю! Скажи, давай!
   - Не трогай мою жизнь! - выкрикнул Максим, - Вовсе всё не так. Просто...
   - Просто ты неудачник, Макс! - рассмеялся Санька, - Вот и идёт у тебя всё не так. А я удачник и во дворе меня уважают...
   - Ты не понимаешь! - воскликнул Максим, - Ты же станешь подонком! Таким, как они! Ещё не поздно, пойми это!
   - Зачем? - улыбнулся Санька, по привычке сплюнул на пол, потом понял, что это уже не модно, и осторожно вытер плевок носком собственного кроссовка. - Мне лень понимать домашние задания, а тебя и подавно. Да кому ты вообще нужен со своими нотациями! Никому. Так и знай.
   - А я не хочу знать! - не выдержал Максим, схватив злополучную отвёртку, - Оставьте меня в покое, прошу вас!
   Санька на сей раз ничего не ответил брату и для верности спрятался за мамину спину, кто знает, что учинит Макс сейчас!
   - Максим, положи отвёртку, - перепугалась Тамара, но виду не показала, только пальцы рук предательски задрожали, хорошо, что Максим этого не видел.
   - А если и не положу, что вы сделаете? - ухмыльнулся Максим. На губах его выступила пена, а глаза безрассудно глядели вперёд, пытаясь разбить эти ничтожные стены, которые отделяли от Кати, - Вы ничего, ничего не сможете!
   - Это не игрушка, Максим, - пролепетала Тамара, пытаясь унять дрожь в голосе. - Положи на место!
   - А я больше никого не слушаюсь! - воскликнул Максим, - Я просто хочу узнать, почему вы со мной так? Что я вам сделал? Ну, да, я есть, я ем ваш хлеб с понедельника по понедельник, я ненавижу подонков, выискивая в них остатки человечности. Я слушаю звуки Города с первого скрипа ставней, с первого автомобиля, прогоняющего ночь. Я читаю книги, удивляясь порой, находя в них выдранные страницы или заляпанный чернилами переплёт, потому что знаю, книги-то ни в чём не виноваты. За что же их так? За что меня так?
   - Ты не выпил таблетку, Максим! - воскликнула Тамара, - Давай мы положим отвёртку, и пойдём примем лекарство. Если врач сказал...
   - Хватит! - затрясся Максим, - Я не болен, не надо. Вам нужно, чтобы я был болен, вот и всё. Вам так легче. А мне, мне - нет! Слышали, нет!
   - Успокойся, Максим, - неожиданно донёсся до мальчика успокаивающий голос Марины, - всё хорошо, никто не желает тебе зла и обиды. Положи отвёртку, и давай спокойно поговорим.
   - Я не хочу, Марина, - отвёртка выпала из обессилевших пальцев мальчика и укатилась за ящики, - не хочу говорить и спокойно тоже не хочу. Всё равно ничего не выйдет из этого. А теперь, пожалуйста, не нужно ничего говорить. Я хочу тишины, я так по ней соскучился!
   И Максим молнией запрыгнул в свою комнату и тут же запер за собой дверь. Пусть ломятся к нему, пусть уговаривают леденцами и мороженым - не пройдёт. А что если Тамара вызовет санитаров с носилками? Она может. Правда без папы вряд ли осмелится, зато при нём выставит сегодняшнюю картинку во всех красках, чтобы и папа поверил, что с ним, Максимом, что-то не так. А потом? Максим не знал, что будет потом, но понимал, что ничего уже не вернётся на круги своя.
   Просто не сможет. А как, как научиться жить по-другому?
   Почему в комнате такой спёртый воздух? Хочется дышать, а нечем.
   А из окна, из окна несколько измученных летом деревьев, да за забором, безжалостно колючим забором бесконечное поле аэропорта, которому давно-давно мешала дышать свинцовая пыль.
   Где он, спасительный дождь?...
  
   Куцула нехотя выполз из подъезда, огляделся по сторонам, удивился, не увидев никого из подонков, затем посмотрел на часы, не понимая, чего это он забыл в такую рань, потом вспомнил про зубного врача, скривился, словно бы на мозоль любимую наступили, и зашагал к остановке. Проклятые зубы! И чего им надо, отваливаются в самый неподходящий момент, совсем не желая считаться со своим хозяином. И теперь чёртово кресло, подозрительно смахивающее на электрический стул. Правда, на самом деле электрический стул Куцула ни разу не видел - в американских боевиках его не очень-то показывают - но считал, что и на том и на другом сидеть довольно-таки неприятно.
   - Эй, Куцула! - окликнул парня знакомый голос Самуэльсона, - Подожди, есть разговор.
   - Ты уже вернулся из своей деревни? - ехидно произнёс Куцула, пытаясь унять дрожь в своём голосе, - Я не думал, что ты так скоро.
   - Я знал, что твои дружки вдоль и поперёк прочешут мою квартиру, - улыбнулся Генрик, - по твоему же приказу, конечно. Но не надо быть таким идиотом, Куцула. Если даже деньги украл я, замочив по пути нашего общего друга Гришку, то я, наверное, не стал бы прятать их в своей квартире, прекрасно зная, что ты обязательно вломишься туда и всё перероешь. Почему скоро? А что ты хотел, чтобы я ещё задержался, так? Чтобы всё здесь прибрать к рукам и по-дружески ручкой мне помахать, когда я приеду? Это, конечно, красиво, да вот есть один пустячок, меня это не устраивает. И я не люблю, когда роются в моих вещах.
   - Я знаю, что деньги увёл ты, - прошипел Куцула, словно только что ошпарился о горячую сковородку. - И разве тебя не учили в школе, что забирать себе всё нехорошо и нужно делиться?
   - Школа научила меня обманывать и грабить, больше ей я ничем не обязан, - усмехнулся Самуэльсон, приглаживая свои чёрные волосы. - А оправдываться перед тобой я не буду, ты такой же подонок, как и я. Деньги? Если ты найдёшь их у меня, я сниму перед тобой шляпу. И даже отдам их тебе все, до последней копейки. Сможешь купить яхту или ещё там чего. Только, мой тебе совет, Катю Колмакову не трогай. Она, может, ещё не знает, что ты за тварь.
   - Поосторожнее, Генрик, - произнёс Куцула, приклеив себе на лицо деланную улыбку победителя. А то ведь мои дружки могут ещё раз прийти к тебе в гости. И тогда, поверь, одним беспорядком ты не отделаешься.
   - А что, пусть приходят! - совсем развеселился Генрик, - Мы с ними по-дружески поговорим, разберёмся, что к чему. И, знаешь, не надо меня запугивать, я тебе не сопливый первоклашка. А в Катю, похоже, серьёзно влюбился Максим, давай, не будешь им мешать, дашь парню шанс? А то я тебя знаю: окрутишь, бросишь, а потом ручки вымоешь да другую найдёшь.
   - Что, завидно да? - всполошился обрадованный Куцула, - Завидно, что у меня так много девчонок, что я выбираю любую, а у тебя одна неприступная Марина, которая тебе не даст, стань ты хоть королём Эдинбургским!
   - Правда? - не поверил Генрик и легонько двинул Куцулу в морду. Легонько-то легонько, да Куцуле хватило: перед глазами у него всё потемнело, и по-прежнему ничего не понимая, Куцула свалился в пыльно-зелёную траву.
   - Чуть сильнее, и - перелом челюсти, - проговорил Генрик, оценив свой удар, - ничего, Куцула, отдохнёшь немного. Пари держу, тебе пойдёт на пользу.
   Но ответить Генрику уже никто не мог. Лишь незнакомая старушка прокричала: "хулиган!" и "в колонию вас всех надо!" Генрик выслушал, ухмыльнулся, помахал бабушке рукой и неторопливо зашагал прочь, обгоняя лениво скользящий по бульварам поток воздуха, который стыдно было даже назвать ветром.
  
   Утихли слёзы, ушла на время боль, и Максим решил осторожно приоткрыть дверь своей комнаты. Не вечно же сидеть запершись! Так и сойти с ума можно, вообразив, что все тебя кинули, и никому ты уже не нужен. Осторожно, на цыпочках, так! А где все? Почему никого не видно?
   Оказалось, Тамара, отец и Марина собрались в Санькиной комнате. Максим удивился, поскольку никогда не видел прежде таких семейных сборищ и попытался слиться со стеной, чтобы его не заметили.
   - ...В двух километрах от города есть хорошая клиника, - говорила Тамара, и Максим едва не закашлялся от волнения, осознавая, что речь-то идёт о нём, а значит нужно хотя бы немножко подслушать чужой разговор, несмотря на то, что это и подло.
   - Но Максим не сумасшедший, он мой брат! - услышал мальчик взволнованный голос Марины, - Я не хочу, чтоб его увозили, я его не отдам!
   - Ну, ты же видела, что произошло сегодня? - напустилась на Марину Тамара, - И нет никакой гарантии, что завтра в его больную голову не закрадётся идея взять нож, например, и пойти по улице? Максим уже не контролирует свои действия, он забывает пить таблетки, а личную няньку мы себе позволить не можем. В клинике ему будет лучше, там, как никак врачи и кошмарного двора с подонками нет. Время пройдёт, и он вернётся оттуда тихим и смирным.
   - Ты действительно думаешь, что так будет лучше? - осторожно спросил молчащий доселе папа, - Лучше для всех?
   - Конечно, Саша, вот увидишь, - успокоила мужа Тамара, - во всяком случае, по ночам мы будем спать спокойно.
   - Но... ты думаешь, что Максим захочет поехать? - растерялся папа, словно бы речь шла о курорте, - Он же совсем не любит все эти больницы.
   - А кто ему скажет, что мы едем в больницу? - торжествующе воскликнула Тамара, - мы скажем, что всей семьёй решили просто отдохнуть на природе. Вырваться на денёк из города, в котором, мне кажется, дышать уже нечем. Путешествовать Максим любит и с радостью согласится. А когда он поймёт, в чём дело, будет уже поздно.
   - Да вы что говорите, что думаете? - напустилась Марина на отца и Тамару, путая слова, позабыв на один миг о красивости своей речи, - Я поговорю с Максимом, он больше не будет. Какая больница, он не сможет, не выдержит там! Он свободу любит, а какая там свобода! Да и мы, как мы будем без Максима?
   - Просторнее станет, - ответила Тамара как будто нехотя. - И спать будем спокойно, не боясь, что кто-нибудь начнёт угрожать отвёрткой.
   - Похоже, Тамара права, - немного поразмыслив, произнёс папа, - Максиму действительно сейчас нужно в больницу. Но это не значит, что мы расстаёмся с ним навсегда. В приёмные дни его можно будет навещать, да и не навсегда же эта больница! Максима подлечат, и мы снова его заберём домой, и всё пойдёт по старому.
   - Максим не сумасшедший, - прошептала Марина, но уже не так уверенно. - Я его не отдам.
   - А тебе не приходило в голову, что, оставаясь дома, Максим сам подвергается серьёзной опасности? - от цепкого взгляда Тамары не укрылось то, что Марина стала колебаться, - Он забывает пить таблетки, вдруг с ним случится приступ, и Максим просто-напросто ударится головой об угол стола или шкафа? Тогда ты сама будешь себя винить в том, что не отправила брата в больницу. А ему там тоже будет хорошо, поверь.
   Максиму за дверью хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать весь этот Тамарин бред с грязными оттенками здравого смысла. Стукнется об угол стола! А почему не попадёт под машину и не свалится в колодец? Интересно бы спросить!
   - Ну, я не знаю... - совсем потерялась Марина, и весь её воинственный пыл куда-то пропал. - Мне тяжело с ним расставаться, поймите!
   - И нам нелегко, Марина, - вздохнул папа, - но что поделать? Всем так будет лучше и в первую очередь Максиму.
   - Да, да, - поспешила заверить девушку Тамара, - в первую очередь Максиму.
   Найдя в себе ещё немного сил, Максим нащупал дверную ручку, распахнул дверь. И сразу же в комнате повисло молчание. Все смотрели на мальчика и не знали, что сказать, словно на несколько мгновений язык выпрыгнул изо рта и убежал в туалет, обещая вернуться через чуть-чуть.
   - Лучше для меня, так? - выкрикнул Максим, нарушив игру в молчанку, - Здорово вы это без меня решили, спасибо бы вам сказал, да язык не поворачивается. Вы что, не поняли, что стали сегодня ещё хуже подонков? Они хоть не прячутся по комнатам, чтобы никто не услышал, а выходят на улицу, чувствуя себя хозяевами жизни, а вы, вы... Как пауки по углам. Да, я знаю, что всем мешаю, что я лишняя карта в шулерской колоде, но зачем так-то? Скажите, для меня важно это знать!...
   Взгляд его остановился на Марине, задержался на ней несколько мгновений и устремился в окно.
   Выходящее во двор.
   А во дворе начинали собираться подонки. Приходило их время, но для Максима сейчас не существовало ничего, одинокое безвременье поселилось в нём, и даже луна сейчас могла бы быть солнцем.
   Но солнца хватало и так. Борясь с непобедимым временем, оно усилило пыл, казалось, сейчас оно раскалится докрасна и взорвётся, оставив после себя лишь остывающие угольки. Но пока оно жило, не хотело сваливаться за горизонт и нещадно било в светлые глаза мальчика, пытаясь заставить его зажмуриться или опустить глаза, но видно сил уже не хватало, и ёжилось солнце, глядя Максиму в глаза, столько ненависти и боли было в них.
   - Максик, успокойся, - проговорила Марина, чувствуя себя школьницей, которую учитель застукал в тот момент, когда она говорила подружкам гадости про него. - Мы сейчас все вместе спокойно поговорим и всё обсудим. Ты поймёшь, что это лучший выход для тебя.
   - Не надо, Марина, - слабо улыбнулся Максим, - это не выход, обманывать себя.
   - Саша, - зашептала Тамара, пытаясь незаметно подобраться поближе к мужу, чтобы Максим ничего не услышал, - звони скорее в скорую помощь, ещё куда-нибудь. Мальчику плохо, мальчика нужно увести. Только так, чтобы он ничего не заподозрил.
   Папа нехотя потянулся к телефону, Максим заметил это и всё понял - старания Тамары пропали даром. Окинул всех на прощанье свинцовым взглядом и, ничего не сказав, развернулся и выбежал из комнаты. Солнце облегчённо выдохнуло, а в квартире начался переполох, словно вот в один момент все поняли, что случилось.
   - Держите, держите! Саша, да останови же его! - воскликнула Тамара, порываясь сама бежать за Максимом хоть на край света, чтобы потом отправить его в несчастную клинику, - быстрее! А я позвоню в скорую, пусть приезжают.
   - Зачем? - недоумённо пожала плечами Марина, - Вы не знаете, как Максим бегает, нам его не поймать.
   Отец для виду всё же выбежал в коридор, но в ответ услышал лишь, как захлопнулась входная дверь, металлическим звоном разрывая нервы.
   Поняв, что Максима ему не догнать, папа заторопился в комнату. Нужно было решать, что делать дальше.
  
   Максим влетел в Кимину комнату и, не боясь задохнуться, проговорил:
   - Меня будут искать. Искать, чтобы отправить в больницу. Вполне возможно, уже ищут. Я убежал из дома, и больше туда не вернусь. Можешь говорить что хочешь...
   Здесь дыхания у Максима не хватило, и он закашлялся, пытаясь выпихнуть из себя спёртый воздух родной квартиры, глубоко засевший в лёгких. Девочка поспешила на кухню, налила в кружку воды, и принесла Максиму попить.
   Мальчик сделал несколько глотков, обессиленно глядя на дно кружки, словно что-то сокровенное укрылось именно там, потом подумал немного и поспешно вернул кружку обратно.
   - Кто ещё есть в доме? - быстро проговорил он.
   - Никого, - успокоила Максима девочка. - Мама утром ушла и не скоро теперь объявится, а Куцулу сегодня увезли в больницу. Говорит, упал и ударился головой.
   - С трудом верится, - облегчённо вздохнул Максим, - понимаешь, мне нужно где-то остановиться, пока мои не успокоятся и не утихнут. Потом я уйду, но сейчас... ты меня не прогонишь?
   - Ты что! - улыбнулась Кима, - Ещё не забыл, как помог мне с кинотеатром? Сегодня я тебе помогу, и даже просить меня об этом не нужно.
   - Конечно, я всегда всем мешаю, - Максим понял, что не снял у входа свои пыльные кроссовки, и ему стало стыдно, - пойду, схожу в туалет.
   - Если хочешь снять кроссовки, можешь снять их и здесь, - сказала Кима, - не надо для этого куда-то идти. - И что это за твоё вечное мешаю? Мешают масло в каше, чтобы оно растаяло!
   Максим не стал спорить, скинул кроссовки и уютно устроился на Киминой тахте.
   - Знаешь, - неожиданно сказал он, - у кого-то есть дом, у кого-то кирпичи, чтобы этот дом построить, у кого-то время, чтобы найти кирпичи. У меня нет ничего. Даже надежды на воздух, из которого можно было бы вылепить кирпичи. Ни-че-го! Только вот эти кроссовки, которые пропитались Городом.
   - А ещё потом от твоих ног,... - попыталась пошутить Кима, но мальчик жестом остановил её.
   - Нет, - продолжил он, только Городом. А Город - это вечное. Когда через миллионы лет здесь будет пустыня, кроссовки у проходящих здесь путников всё равно будут пахнуть Городом. Потому что это что-то большее, чем просто дома, бульвары, переулки. Я,... я не знаю что, но я чувствую.
   - Чувствуешь Город? - удивилась Кима.
   Максим вздохнул.
   - А завтра, завтра я уйду отсюда. Не знаю куда, куда-нибудь. Я очень хочу остаться, я дышу этим Городом, но, как выражается Тамара и прочие, так будет лучше для меня.
   - Зачем тебе уходить? - испугалась Кима, - Живи у меня. Сколько хочешь живи у меня, я всё устрою!
   Максим улыбнулся, печально взглянув Киме в глаза.
   - Ты же знаешь, что это невозможно, и всё равно говоришь. Зачем? Чтобы меня утешить? Поверь, я и этого недостоин. Я знаешь, теперь люблю её ещё больше.
   - Кого? - не поняла Кима, но потом догадалась и скорчила смешную рожицу, - После того, что она с тобой сделала?
   - А она со мной ничего не делала, - ответил Максим, - люблю-то её я. А значит, и виноват только я. А Кате пусть всегда будет хорошо. А со мной или без меня - неважно.
   - Не надо, Максим, - произнесла Кима. - Я же знаю, что важно.
   Мальчик опустил глаза и ничего не ответил.
   - Ты когда последний раз сегодня ел? - в Киме вдруг проснулась материнская забота, - Не помнишь?
   Максим пожал плечами: он действительно не помнил. Кима ничего не сказала, просто взяла Максима за руку и потащила в кухню.
  
   Город корчился в агонии очередного дня, сгорающего в опускающемся за горизонт солнце. Трещины на асфальте, убийственно горячие сейчас, остынут к утру, а недвижимый труп дня пьяные грузчики вскоре вынесут из мертвецкой.
   А Город снова воскреснет. Тот же самый, но другой, потому что и день придёт другой с новыми привычками и порядками. Вчерашний день любил кофе с молоком, палевый цвет и одевался исключительно в строгий деловой костюм, Сегодняшний день пришёл в спортивном костюме, в тапочках на босу ногу, и Город забыл спросить, какой же у этого дня был любимый цвет. И теперь вздыхал, сожалея, что уже слишком поздно.
   Марина, вдыхая ещё не наступившую прохладу вечера, вышла во двор. Максим, где ты? Куда пропал? Скоро стемнеет, возвращайся домой!
   Город, прищурив глаза, смотрел на Марину, пытался понять, что она просит, и не мог, теряя звуки в шелесте ветра. А вскоре Пустота взяла Город, и он отдался ей полностью, рухнув всей своей серой тяжестью в Бездну. Ещё один день умер.
  
   В двенадцать ночи в дверь осторожно позвонили, и дремоту Максима словно рукой сняло. Мальчик, стараясь особо не шуметь, соскочил с тахты. Кто бы это ни был, всё равно за ним. Однако Кима, похоже, была готова и к приходу снежного человека.
   - Полезай в шкаф! - показала Кима пальцем на дверь, всю оклеенную картинами, с которых, не боясь, смотрели нарисованные лица героев "Потерянного ветра", - Они тебя защитят.
   Максим, не долго думая, дёрнул скрипучую дверь шкафа, а девочка пошла открывать дверь. Лаки спокойно спал на своей подстилке, и Кима сделала вывод, что бояться особо нечего.
   На пороге стояла Марина. Кима приветливо улыбнулась девушке и пропустила её в коридор. Лаки на подстилке зашевелился, но не пикнул, раз хозяйка впускает, значит свои.
   - Кима, ты случайно сегодня не видела Максима? - обратилась к девушке Марина, - А то он сбежал из дома, и я..., и мы очень за него беспокоимся. Он же болен, ты знаешь. А вокруг столько нехороших людей...
   - Нет, Максима сегодня я не видела, - не краснея, произнесла Кима, - а что, что произошло? Я же, ты знаешь, тоже Максиму вроде как не чужая.
   - Мы всей семьёй решили, что Максима на несколько недель необходимо отправить в больницу. А он заупрямился, посчитал, что вполне здоров, а нас объявил вроде как злейшими врагами. А я не могу так! Я же для него больше, чем всё! Отец целыми днями на работе, а то в командировки на целую неделю уезжает, а больше до Максима и дела никому нет. Тамара и то хочет его в клинику спровадить. И идти Максику некуда, у нас здесь в городе родных нет.
   - Он вернётся, - утешающе проговорила Кима, - успокоится, поймёт, что кто-то в этом мире желает ему добра и вернётся. Не беспокойся, я Максима знаю, он очень сильный человек! И в обиду себя он никому не даст.
   - Ты позвони, если Максим вдруг окажется у тебя или просто пришлёт о себе весточку, - предупредила Марина, тяжело вздохнув, - мой номер ты знаешь?
   Кима кивнула.
   - И прости, что побеспокоила в такой поздний час, - на прощание сказала Марина, - просто я сегодня вообще вряд ли усну.
   - Ничего, - успокоила девушку Кима, - я ещё и не собиралась ложиться. И Лаки тоже, похоже, не сердится. Не сердишься, Лаки?
   - Гав! - негромко пролаяла собака, что на её языке, должно быть, значило "конечно, не сержусь".
   Марина ещё раз извинилась и ушла, цокая новыми каблучками по грязной лестнице. Кима подождала, пока стихнет звон каблучков, потом закрыла дверь, и вернулась в комнату вызволять из шкафа изгнанника Максима.
   - Всё в порядке, - улыбнулась Кима мальчику, - заходила Марина, спрашивала, тат ты или нет. Я ответила, что нет, она извинилась и ушла.
   - Так поздно? - вздохнул Максим, - И ночь она не спит из-за меня. Вот скажи, Кима, почему так? Почему я, не желая того, доставляю своим близким боль? Выходит, больше ничего принести в дом я не могу?
   - Не думай так! - воскликнула Кима, - Можешь и принесёшь. Только... Максим, спрячь скорее свои кроссовки! Хорошо, что Марина не зашла в мою комнату, иначе мы бы не выкрутились. Марина она такая, каждую трещинку на твоей обуви помнит!
   Максим взял свои кроссовки, затолкал их на нижнюю полку шкафа и, успокоившись, произнёс:
   - Теперь пусть заходит кто угодно. Хотя... кому ещё я нужен?
   Но здесь Максим был не прав. Двадцать минут второго ночи снова раздался звонок в дверь. На этот раз долгий и решительный. Кима вздрогнула и отправилась открывать дверь, а Максим снова затаился в шкафу.
   На пороге стоял Генрик Самуэльсон. Как только дверь отворилась, парень осторожно отодвинул Киму в сторонку и зашагал по коридору прямо к комнате девочки.
   - Где Максим? - спросил Генрик, неожиданно остановившись. - Я знаю, что он здесь, можешь не отпираться. Говори, и тебе же будет лучше.
   - Максима здесь нет, - твёрдо проговорила Кима, - и вообще, я не понимаю, как ты смеешь врываться в чужой дом в такой час? Посмотри, двадцать пять второго.
   - Где Максим? - отмахнулся от девочки, словно от назойливой мухи, Генрик, - Лучше тебе всё сказать по-дружески. А то я тут всё перерою, вытащу твоего мужчину из какого-нибудь уголка, и вам обоим несладко придётся. Тамара, знаешь, ящик пива обещала тому, кто Максима разыщет и домой приведёт.
   - Я же тебе вроде бы говорила, Максима здесь нет, - на одном дыхании произнесла Кима. - Если тебе больше делать нечего, можешь, конечно, всё обыскать, но поверь мне, Генрик, останешься ты с носом, и все дела.
   - Где комната Куцулы? - немного подумав, произнёс Генрик.
   Кима расхохоталась.
   - Ты что, думаешь, что Максим спрятался там? Уверяю, ты ошибаешься. И знаешь, лучше не трать попусту своё драгоценное время, а иди, поищи в другом месте, если тебе ящик пива дороже всего на свете.
   - Да знаю я, что Максима в комнате Куцулы нет, - отмахнулся от девочки Генрик, - просто Куцула буквально вчера мне подарочек очень интересный преподнёс, вот я и не хочу оставаться в долгу.
   - Ты никуда не пойдёшь, - выставила штыки Кима, - какое ты имеешь право командовать в чужой квартире?
   - Право? Извини, я такого слова не знаю, - Генрик направился к комнате Куцулы, - и вообще, я всегда делаю то, что хочу, и никто пока мне не мог помешать.
   - Считаешь, тебе всё дозволено? - не хотела сдаваться Кима, - Смотри, ошибёшься!
   - Не считаю, - проговорил Генрик, прежде чем нырнуть в темноту комнаты, - уверен.
   Кима недоумённо пожала плечами, пошла в кухню, думая, что в своей комнате быть опасно, пока Генрик здесь, и налила в стакан холодного чая. Отхлебнула глоток, поморщилась, пить чай ей расхотелось. Можно было порисовать или стихотворение написать, но в кухне как назло не было ни одного листка бумаги, а на ладонях у девочки и так жили полустёршиеся надписи и даже крохотные рисунки. "Пора умываться, - думала девочка, глядя на свои художества, - и хотя бы лечь спать с чистыми руками".
   Через пятнадцать минут появился Генрик, довольный, словно он не одного, а дюжину Максимов откопал в комнате Куцулы.
   - Ну, что, как успехи? - спросила Кима, не скрывая своего интереса, - Нашёл Максима? Нет? Ничего, может, ещё найдёшь. Ящик пива ведь для тебя значит больше, чем человек, которому, может, сейчас хуже некуда.
   - Я сделал что хотел, - отозвался Самуэльсон, - когда объявится Куцула, передай ему привет от меня. А Максима я ещё, может, найду в другом месте, правда? Если буду расторопнее. Счастливых сновидений!
   Генрик казалось, совсем ушёл, но внезапно его неожиданно причёсанная башка вынырнула из дверной щели.
   - Забыл сказать, передавай и Максиму привет от меня, - проговорила голова Генрика и тут же исчезла, отнюдь не желая, чтобы в неё запустили, например, тапочком.
   - Пока, Генрик, - прошептала Кима, подождала немного, чтобы парень успел выйти во двор, и только тогда облегчённо захлопнула дверь. Да, Генрика обмануть намного сложнее, чем Марину.
   Максим уже вылез из шкафа и рассматривал старые Кимины фотографии, видно надоело ему прятаться в тесном и тёмном Одёжном царстве.
   - Ты что! - напустилась на него девочка, - А если бы Генрик решил по пути в комнату Куцулы и сюда заглянуть? Ящик пива ему уж точно был бы обеспечен!
   - Да Генрик знал с самого начала, что я здесь, - проговорил Максим, печально улыбнувшись. - А может, не знал, но чувствовал. А ящик пива,... Генрик никогда не был таким мелочным. Ему Марина нужна, и всё! А я никому уже не смогу ни помешать, ни помочь. Я ушёл. Навсегда.
   - И куда же ты теперь? - спросила Кима, глядя в глаза мальчику.
   - Завтра утром забегу к Кате, мне ей нужно сказать ещё несколько слов на прощанье. А потом... - куда-нибудь, лишь бы вперёд. Но обещаю, что буду звонить, если будет откуда. Тебе, Марине, может, ещё кому-то. Только не грустить! Это же прекрасно, когда где-то далеко-далеко кто-то думает о тебе! А сейчас - давай спать, а то завтра я действительно ни на что не буду способен. В зале я видел неплохой диванчик, мне кажется, на нём не то, что ночь, всю жизнь проваляться можно. Я пойду.
   - Подожди, - решительно произнесла Кима, - я тебе принесу одеяльце, простыню и лишнюю подушку. Чтобы всё было как у людей, понятно?
   Максим только и мог, что пожать плечами. Кима отправилась в комнату брата за лишней подушкой, но обмерла, лишь только включила свет.
   Комната была перевёрнута вверх дном, словно здесь сам Мамай прошёл. Вещи брата были разбросаны по всему полу, а одни брюки болтались даже на люстре. Компьютерные диски нашли прибежище на кровати, а подушки наоборот обняли компьютер, словно хотели, чтобы всему миру в один момент стало удобно и мягко.
   И только письменный стол скучал в одиночестве, сверкая полированной поверхностью. И в уголке стола аккуратно примостилась записка. Весёлые детские буквы Самуэльсона:
   "Теперь мы в расчёте, и я нисколечко не обижаюсь. Можешь спать спокойно. Генрик".
   От души посмеявшись, Кима отняла у компьютера подушку и поспешила в зал, к мальчику. А то ещё немного - и рассветёт.
   И спать станет неинтересно.
  
   Короткая летняя ночь - время романтиков, грабителей и просто людей, которые любят тёмное время суток. Быстро и без спросу наваливается она на мир, уведя солнце за тёмную гору небес. Просыпаются молчаливые звёзды и угрюмо глядят сквозь вечную дымную пелену Города на людей, пытаясь в каждом высмотреть собрата, не дать огонькам, ещё тлеющим в людских душах, погаснуть. Частенько появляется луна, то круглая, точно тарелка, то серпообразная, норовящая своими острыми концами пронзить ночную темноту, победить летнюю ночь, не осознавая того, что с уходом ночи, и она, непоколебимо-жёлтая луна перестанет быть видна.
   Короткая ночь - время грабителей и романтиков. Время просто людей, которые что-то забыли в таком огромном мире...
   Днём.
  
   Кима проснулась от невидимого страха, прячущегося в глубинах человеческой души. Посмотрела на часы - ровно девять. И тут же услышала, как кто-то осторожно прикрывает входную дверь. Девочка сразу же догадалась, что это Максим, и, не переодеваясь, выбежала на лестничную площадку.
   - Подожди, Максим! - прокричала Кима, надеясь на то, что Максим её услышит. - Не убегай! Мы ведь..., мы ведь ещё не попрощались!
   - А я потому и хотел уйти, пока ты спишь, - сказал мальчик, обернувшись на лестничной площадке и столкнувшись с печальным Киминым взглядом, - ненавижу прощания. Нужно что-то говорить, в чём-то убеждать... Можно даже поплакать, если этот человек тебе дорог. А ты мне очень дорога. И я не хочу ранить тебя в сердце. Поэтому лучше уйти. Без проводов, без напрасных надежд, без слёз.
   - Постой не уходи, - неожиданно проговорила Кима, - я... я люблю тебя, Макс!
   Мальчик остановился и с какой-то особой нежностью посмотрел на Киму.
   - Мне нужно идти, - улыбнулся Максим, - Но ничего! Время придёт, и мы с тобой споём нашу победную песню. Над обывателями и конформистами этого мира. Вместе. Поверь, так и будет. Это же наши мечты, а они всегда сбываются, если очень захотеть.
   И улыбнувшись Киме в последний раз, Максим зашагал вниз по лестнице. Сейчас к Кате, а потом на сиреневый простор, где вольно дышит Свобода и где на белой тройке лошадей скачет Время.
   А Кима долго стояла, глядя мальчику вслед. В её глазах заблудились крохотные бусинки слёзы, но девочка не решалась плакать, - вдруг Максим вернётся и увидит её такой? Но Максим не возвращался, а по коридору гулял сквозняк, искал открытые окна и двери, чтобы незаметно проскользнуть туда. И поселиться в чьей-нибудь квартире, заставив кошек и собак находить себе новое тёплое местечко, а старую бабушку - накинуть кофту. Только Киме было всё равно: есть сквозняк - нет сквозняка. Она стояла на лестничной площадке и ждала, когда появится Максим и скажет, ободряюще улыбнувшись, что всё хорошо.
  
   Максим вышел из Киминого подъезда и взглянул на небо. Синее-синее, ни облачка. И будто бы не утро на дворе - солнце шпарит как заведённое! А сейчас как приятно было бы уйти куда-нибудь в холодок, где солнце не истерично смеётся, а просто по-доброму улыбается. Можно было, конечно, снова вернуться в Кимин сквозняк, но времени и так не было. Хорошо, что сейчас подонки спят. Даже ящик пива не сможет выгнать их на улицу в такую рань. А вот Тамара может показаться, лучше уйти за дом.
   Обойдя девятиэтажку, Максим сел на бетонную плиту, которая давным-давно отвалилась от забора аэропорта, достал из погрустневших карманов все свои деньги и пересчитал их. Сто двадцать семь рублей тридцать восемь копеек. Слишком мало, чтобы начинать новую жизнь да ещё вдали от дома и родных. Ну, ничего, он, Максим, справится. Будет работать, и на хлеб насущный хватит. А от масла толстеют, правда.
   Только не в клинику, там лекарства, уколы, ненавижу.
   А сейчас - к Кате. Она должна понять, что случилось, она не может не понять.
   Только осторожней. Мало ли кто может встретиться в лифте.
  
   Катя сидела в кухне на стуле и пересчитывала свои деньги. На новый телефон не хватало всего какой-то там тысчонки, да где её взять? Можно было, конечно, купить телефон попроще, подешевле, но это уже не так интересно. А тысчонку занять ну просто не у кого. По сегодняшним меркам невелики деньги, а попробуй их где-нибудь достань! На дороге-то не валяются, а родители и десятку не дадут без расспросов: Зачем? На что? Почему так много? А можно ли как-нибудь без этого? Чудаки! Ну, если Катя просит, то конечно, нельзя!
   Звонок в дверь сразу же заставил Катю собраться. В одно мгновение деньги отправились в ящик стола, недолго пришлось им радоваться светлому утру.
   Катя вздрогнула, увидев за дверью Максима. Поначалу ей захотелось прокричать: Проваливай отсюда и побыстрее! Но потом она вспомнила об обещании, данном Тамаре и открыла дверь.
   - Привет, Максим, - приделав на своё лицо улыбку, сказала Катя, - а я знаю, что ты ушёл из дома и знаю, что за тобой охотятся подонки всего нашего двора. Только... я всё равно с тобой, Макс. Я никогда не понимала этих взрослых...
   Максим прошёл в кухню, и первое, что бросилось ему в глаза, - болтающаяся занавеска на окне. Готовая улететь, сорваться со слабой верёвочки, вспорхнуть над пропастью этажей. Как птенец, который ещё не выучился летать, но уже вывалился из гнезда и летит в необъятную бездну.
   - Подонки - все мы, - отрывисто произнёс Максим, заворожённо глядя на штору, словно бы пытаясь научить её говорить. - Ты, я, Кима, Куцула, Генрик..., нет исключений! По-дон-ки! Чтобы быть ими вовсе не обязательно выходить по вечерам вместе со всеми во двор и пить пиво в песочнице. Можно просто быть, видеть, как пьют другие и ничего не делать, а то ещё хуже - не видеть. Просто не замечать. Будто ты один в центре своего малюсенького мирка, а люди рядом - шут с ними! Они подонки, неинтересно. Но очнись, подумай, ты-то тогда кто?
   - Мне лень думать, - зевнула Катя, не понимая, как можно вот так взять и сойти с ума. Подонки все вокруг! Что за бред!
   - Ну, не думай, а я всё равно тебе скажу, - продолжал наступление Максим, - я не хочу, чтобы всегда всё было так. Я хочу, чтобы всё изменилось. Конечно, не сразу вдруг и неожиданно, а постепенно, не отставая от времени. Подонки должны уйти. И остаться лишь как печальная память этого двора. Они не вечны - никто не вечен.
   - Я сейчас приду, - неожиданно сказала Катя, словно бы вдруг что-то вспоминая, - мне нужно. Подожди меня и никуда не уходи. Я тебе помогу.
   Катя ушла в коридор, а Максим остался в кухне, не в силах оторваться от колыхающейся занавески. "Вот так же и нас, людей, болтает жизнь туда-сюда, и мы ничего с этим не можем поделать", - думал мальчик, немного сочувствуя занавеске, потому что у неё не было сил противостоять сквозняку.
   И тут до мальчика донёсся приглушённый Катин голос. Девочка разговаривала по телефону и видно не хотела, чтобы её кто-нибудь услышал, но на беду у Максима был просто кошачий слух.
   - Он здесь, - шептала Катя в трубку. - Пришёл ко мне, а я сказала ему, что помогу. Приходите быстрее, а то он ещё что-нибудь заподозрит и убежит. Я же не смогу его остановить.
   Максим сначала не захотел поверить, что Катя говорит о нём. Нет, Катя, которую он знает, не может предать. Да, она ходит в кино с Куцулой, иногда говорит неправду, но предать... Нет, та Катя не может.
   Но видно Катя была уже не та. Во всяком случае, Максим ещё услышал, что Катя кого-то поторопила, почти выкрикнув, что не желает больше находиться с идиотом в одной комнате, а потом девочка резко бросила трубку, видно разговаривать расхотелось. Зато Максиму сейчас просто необходимо было многое выяснить.
   - Ты с кем говорила? - небрежно спросил он, когда Катя вернулась в кухню, - Что-то важное?
   - Да нет, ничего особенного, - пожала плечами девочка, - родители звонили, узнавали, полила я цветы или нет.
   - И как? Полила?
   Голос не задрожит, если ты сам этого не захочешь.
   - Конечно,- старалась казаться спокойной Катя, - только...
   - Не умеешь ты врать, Катя, - печально улыбнулся Максим, которому так хотелось поверить в эту успокаивающую ложь, - не умеешь, ну и не надо!
   - О чём ты? - Катя попыталась притвориться, что ей ничего не понятно, но номер не прошёл.
   - Ты звонила им, - проговорил Максим, наступая на девочку, - но зачем? Я же, я же... люблю тебя!
   - Ты вообще не можешь любить, - прошептала Катя, уворачиваясь от решительного взгляда Максима, - ты псих, вот ты кто! Твоё место в дурдоме, там находи себе девчонку и люби себе на здоровье!
   В дверь постучали. Катя заторопилась в коридор. На пороге стояли Тамара и Саша Ивановы, а ещё два санитара с носилками.
   - Могли бы и не стучать. Я же говорила, что открою, - властным тоном проговорила Катя, - он в кухне. Только осторожней, он может кинуться на вас, вы его глаз не видели! Хорошо, что санитары здесь, они помогут его удержать!
   - Он не кинется, - робко проговорил Саша, - я за него ручаюсь.
   Иванов старший был прав. Максим действительно ни на кого не кинулся, не пытался бороться с санитарами. Его вообще не было в кухне. Как будто и не было никогда. Показалось в ярко раскрашенном сне. А в кухне поселилась пустота, бездонная, слепая, безукоризненно чистая.
   Всего лишь пустота. Всего лишь в кухне.
   Окно было распахнуто, и слабый ветерок лениво покачивал мёртвую занавеску.
  
   Марина, возвращаясь домой, решила зайти за дом, подышать немного настоящим чистым, не затуманенным запахом бензина воздухом. А может, девушке просто не хотелось домой, где Тамара снова будет хвалиться тем, что обещала ящик пива тому, кто приведёт Максима, а Санька во всём ей будет поддакивать, порываясь бежать искать Максима, чтобы ящик не ящик, а бутылочку заработать.
   Лимонад, может, Санька и получишь. Да и то китайского разлива.
   Максима девушка увидела сразу же. Он распластался на бетонной плите, на которой ещё недавно считал деньги и мечтал о новой жизни, которая, может, сейчас для него уже наступила. Голова Максима превратилась в страшное кровавое месиво, в волосах словно запутались красные дождинки. Правая рука нашла последний приют на груди, рядом с сердцем, а левая была откинута в сторону, словно хотела обнять весь мир, и не смогла, не успела.
   И только глаза, как и прежде безоблачно синие, были с надеждой устремлены в такое же неподкупно чистое небо, с последней надеждой: ну пройди, пронесись дождь! Но дождя не было.
   И облака пропадали в синей бездне бездождевья, сожалея о том, что не могут падать вниз, к людям, где веселее. Хотя бы с восьмого этажа и - вниз!
   Обжигаясь о бетонную стену безглазой неизбежности, попытаться поднять упавшее небо.
   И собрать осколки, если фарфоровые небеса разобьются вдребезги.
   Оставляя красный дождь на солнце непричёсанных волос.
   И убаюкивающую занавеску где-то там.
   В квартире, которую почему-то не хочется вспоминать.
  
   Судьба третья Потолок
   Я играю на гитаре без струн,
   У меня о струны запинаются пальцы,
   Долгая музыка тишины.
   Кима Василькова. Потерянный ветер
   Прошло две недели после похорон Максима Иванова, и Монтёрский переулок зажил своей обычной жизнью, словно бы ничего и не было. Да, действительно, люди уходят каждый день, а жизнь всё равно идёт, чего ходить с опущенными носами! Первыми пришли в себя подонки, и во дворе вновь полилось рекой веселье, вдохнув в себя тяжёлый запах алкоголя и сигарет. Подумаешь, какой-то там Максим вывалился из окна! Не плакать же по нему. Проще забыть и спать спокойно. Никакого сотрясения мозга у Куцулы не обнаружили, и вскоре он уже веселился со своей бандой, открывая очередную бутылку пива.
   Куцула догадывался, что Генрик искал в его комнате деньги, но никому из своих приятелей ничего не сказал. Пусть Генрик думает, что всё нормально, что никто на него не держит зуб, пусть заблуждается. Сам Куцула, конечно же, считал, что деньги унёс Самуэльсон, и с нетерпением ждал, когда же Генрик проколется.
   Только Кима скучала по Максиму, и по утрам наволочка её подушки была мокрой от слёз. Но жизнь неспешно текла дальше, и нужно было учиться существовать дальше. Без Максима.
   Однажды Кима отправилась с Лаки на прогулку, а вернувшись, заметила, что входная дверь распахнута, и из комнаты доносится какой-то странный запах, прежде чужой для этой квартиры. Кима сначала испугалась, подумав, что к ним забрались воры, и хотела уже вызвать милицию, но тут заметила, что дверь не взломана, а просто открыта ключом. Девочка тут же решила, что опять Куцула привёл домой своих дружков с соседней улицы, опять на сковородке у него какая-то дурь и в кухне сейчас лучше не показываться. Лаки залаял и прижался к Киминым ногам, его тоже испугал этот чужой запах, которому вроде бы в квартире его хозяйки совсем не место.
   Но, поразмыслив немного, девочка смело дёрнула на себя дверную ручку и открыла дверь. Что ей, Киме, бояться, она у себя дома!
   - Кто там? - сразу же раздался в ответ уже малость позабытый мужской голос. Лаки снова залаял на этот раз несмело, то и дело посматривая на Киму, ожидая от неё поддержки, - Уберите собаку, я их ненавижу!
   - Папа! - выкрикнула Кима и словно маленькая девчонка помчалась в кухню и повисла на шее у приземистого бородатого человека в тельняшке. - Ты просто не представляешь, как я рада тебя видеть!
   Как он изменился! Да, стал меньше ростом (а может, это она, Кима, выросла?) Седые волоски вон - не сосчитать, тюрьма не красит. На руках, точно грибы после дождя, повылупились татуировки, синие несмываемые печати зоны.
   - Кима? - как-то слишком уж быстро отец поспешил высвободиться из объятий дочери. - Не думал, что ты такая взрослая. Сколько тебе сейчас?
   - Семнадцать, - ответила Кима, восхищённо глядя на отца, - знаешь, пап, как я рада, что тебя освободили досрочно!
   - Мать где? - отец, похоже, потерял к Киме всякий интерес, - Кирилла я уже сегодня видел, он меня и впустил, а где мать? Пусть она порадуется, сука, узнав, что меня освободили!
   Сказал он это, не скрывая злости в голосе, но Кима сейчас всё представляла в лучшем свете.
   - Она утром звонила, и сказала, что к вечеру объявится, - обрадованно произнесла девочка, - а что, хорошо, если вы сейчас помиритесь! У нас тогда будет настоящая семья. Не хуже, чем у остальных.
   - Какая семья? - не понял отец, - мне деньги нужны на первое время. И много. Думаю, Кима, и тебе придётся теперь зарабатывать деньги.
   - Но я же учусь, папа, - робко возразила Кима, - на филологическом, я писала тебе. Видно письмо не дошло.
   - Я не читаю писем, мне лень, - признался отец, - да и всё равно, хорошего вы не напишете, - сколько дерут за это вшивое обучение?
   - Нисколько, - попыталась хоть чем-то успокоить отца Кима, - и ещё стипендию платят. Немного, правда, но всё же лучше, чем ничего.
   - Бросать тебе к чертям всё это надо, - поморщился отец, - дворы пойдёшь со своим образованием мести, а то в колонию загремишь. У меня есть на примете один человек, я завтра постараюсь его привести. Будешь работать, деньги в дом приносить, причём такие, которые и во сне присниться не могут. За одну ночь заработаешь столько, сколько в твоём задрипанном университете никогда не дадут.
   - Почему за ночь? - не поняла девочка, - я по ночам обычно сплю.
   - А ты и будешь спать, - расхохотался отец, - только не одна. И не надо делать такие глаза, твоя мать тоже начинала с чего-то подобного.
   А Киме вдруг стало плохо, потому что она поняла, чего от неё требует отец. Поняла и сразу же испугалась того, что всё не так поняла, что её отец никак не может желать своей дочери такого. Это же грязь, мерзость, это вообще нечеловеческие чувства!
   - Ну, что ты? - вполне дружелюбно проговорил отец, - Не бойся, страшно будет только в первый раз. Потом привыкнешь, и сама будешь получать удовольствие от этого.
   - Я никогда не буду этим заниматься, - отрезала Кима, - и никто меня не сможет заставить. Я хочу учиться, и я буду учиться!
   - Не будешь, так я выставлю тебя на улицу, - рассердился отец, - лишний рот я кормить не собираюсь. И чтобы вечером собаки здесь не было, иначе я её отравлю, и с концами!
   - Что здесь у вас за шум? - раздался за спиной испитый голос матери, - Что, явился и уже разоряешься? Эдак тебя скоро опять заметут и уже досрочно не выпустят, не дождёшься!
   - Не каркай, дура! - по-хозяйски топнул ногой отец, - лучше вон поучи дочь свою уму-разуму. Я уже устал твердить, что ей нужно зарабатывать деньги.
   - Давно пора! - сразу же обрадовалась мать, хотя бы раз в жизни найдя в муже единомышленника, - Я говорила ей, что в университете этом она глаза себе испортит да поглупеет окончательно, и что толку? Она меня не слушает, и всё всегда делает по-своему.
   - Ну, от этого её мы быстро отучим, - немного подумав, проговорил отец, - я сейчас же позвоню Родиону, пусть он придёт и посмотрит её.
   - И всё это будет зря, - сказала Кима, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать, - я сейчас ухожу из дома. И пока вы не одумаетесь, я сюда не вернусь.
   - Никуда ты не пойдёшь, - решительно проговорил отец и схватил Киму за руку, - и если потребуется, я запру тебя в твоей комнате!
   Но лучше бы отец ни за какую руку Киму не хватал. Лаки давно наблюдал из коридора за тем, что какой-то незнакомый тип позволяет себе повышать голос на его хозяйку, но терпел, потому что был приучен Кимой не бросаться на первых встречных. Но применения силы Лаки стерпеть уже не мог. Словно разбушевавшаяся молния накинулся он на отца, впиваясь клыками в его руку. Тот вздрогнул от неожиданности, выпустил девочку и попытался добраться до правого кармана брюк, где находился спасительный нож, которым можно было легко и быстро усмирить непокорную псину.
   - Лаки, Лаки, не надо! - прокричала Кима, оказавшись на свободе, - Бежим!
   Лаки нехотя отпустил ненавистную руку, от которой противно несло дохлыми кошками. Раз хозяйка сказала, нужно бежать!
   Быстро, не дав никому опомниться, Кима и Лаки скрылись за дверью, оставив отца морщиться и вытирать укушенную руку о брюки, оставляя на них кровавые пятна.
   - Что стоишь? - неси перекись, бинты, что-нибудь! - крикнул он оторопевшей матери. - Заражение же может быть, чёрт побери! Кто знает, где шаталась эта псина. Есть в этом доме бинты?
   - Успокойся, - наконец пришла в себя мама, - сейчас всё принесу. Не будешь впредь куда попало совать руки.
  
   Устало вздыхал очередной летний день, торопясь сбежать от неуёмного солнца в спасительную тень. Девятиэтажки хотели пить, они, затаив дыхание, слушали небо, боясь пропустить гром, но ничего не было слышно в небе, только изредка взлетали и садились самолёты, распугивая облака, оставляя в небе порой белые следы. А глупые люди смотрели на эти следы и верили, что это облака появились на небе, что это облакам пришла пора жить. Верили и ждали дождь.
   Всё вроде бы осталось по-прежнему в квартире Ивановых после похорон Максима. То же солнце неизменно заглядывало в своё время в окна, строя рожицы уничтожающему компьютерных монстриков Саньке или смеясь над Мариной, досматривающей последний сон. Те же звёзды дарили свой холодный свет ночью, когда солнце уже умирало, скатываясь в бездонную пропасть. Всё то же. Только Максима не было.
   Никто не наводил порядок в его комнате, и постепенно поселилась в ней пыль, в углах прочно обосновалась паутина, завлекая мушек и ос в липкие прочные нити. Каждый день Марина говорила себе, что наведёт в комнате Максима порядок, но время текло, за днями текли дни, а запаха чистоты комната так и не ощущала, задыхаясь за запертыми окнами и редко открываемой дверью.
   Иванов старший снова уехал в командировку, обещая, что на этот раз уж точно ненадолго, но прошла неделя, и хоть бы весточка, хоть бы звоночек! Тамара злилась день, злилась второй, а на третий собрала вещи и укатила на дачу дышать воздухом. Совсем пусто и одиноко стало в квартире, доброй гостьей осела здесь тишина, убаюкивающая Марину ночью. Ваня появлялся редко: после того, как Розенберг похоронил дочь и уехал из России, работы прибавилось раз в пятьсот, и на личную жизнь совсем не оставалось времени. Впрочем, Ваня клятвенно заверил Марину, что скоро они поженятся, и девушка ждала этого дня, как ждут день рождения, скорчившись в три погибели у мамы в животике.
   И страдала от безделья. Конечно, можно было готовиться к свадьбе, подбирать платье, но одной заниматься этим так скучно, что, пожалуй, не стоит и начинать, чтобы потом не идти к алтарю с кислым лицом лишь из-за того, что платье узко в талии. Самый важный момент в жизни будет испорчен, а она, Марина, так не играет. Ваня занят до потери пульса, а настоящих подруг-то в городе не осталось. Мокроусова в Казани, Ленская в Питере. Одна она, Марина, заблудилась в грязном сибирском городишке с холодной зимой, безвременной весной, изнывающим от жажды летом и промозглой осенью, утонувшей в неизвестно откуда свалившейся на город грязи. Ну, ничего, Ваня непременно её увезёт куда-нибудь. Неважно, лишь бы поближе к Москве, где и условия для адвокатской карьеры хорошие, и солнце не светит целыми днями, позволяя хотя бы вечером малость подышать свежим воздухом.
   А то тут задыхаешься от зноя, прекрасно зная, что и завтра будет не легче.
   Ваня же пока никуда уезжать не собирался, слишком уж много дел на него свалилось с отъездом Розенберга. Народ валом валил, Ваня только и успевал улыбаться клиентам, и к концу дня улыбка намертво приклеивалась к его молодому гладко выбритому лицу.
   Зато деньги текли рекой. На хорошую квартирку в центре, чтобы поселиться там с Мариной, вполне хватало. Всё шло хорошо.
   И лишь одно было плохо: теперь Ваня боялся снов. Того, что в одну прекрасную ночь к нему явится Лика Розенберг и будет его целовать. Днём Ваня укорял себя в трусости, говорил, что всё это ерунда, что если даже кто-то приснится, так это только сон, его на утро смять и в мусорное ведро выбросить, чтобы день не омрачал. Вечером же уговаривать себя было бесполезно, и, возвращаясь домой, Ваня часто ловил себя на мысли, что думает о ней, о том, что идёт по дороге, по которой, возможно, ходила она, чтобы повидать отца. Плевался, шёл по другой дороге, но это не спасало: Лика умерла, но осталась в нём. Осталась ощущением, которое не видишь, не можешь потрогать, но всё равно чувствуешь, нисколько этого не желая.
   По счастливому случаю Ваню даже не вызвали в милицию давать показания, всю вину свалили на пьяных лихачей, с которыми, конечно же, нужно бороться всеми имеющимися средствами. Неопознанную машину, сбившую Лику, объявили в розыск, но свидетелей происшествия не нашли, да так и заглохло дело, лопнув, как воздушный шарик, когда его прокалывают булавкой. Ваня успокоился, поняв, что никому ничего объяснять не придётся, и облегчённо вздохнул, с головой уткнувшись в работу.
   Не замечая, как незаметно, вздыхая, торопятся летние дни, сбегая от неуёмного солнца.
  
   Кима не знала, куда идти, и потому битый час просто побродила по городу, никуда не торопясь: с Лаки далеко не убежишь. Солнце невыносимо пекло, но девочка уже
   привыкла к нему, как к назойливому знакомому, которого уже не зовут на чай, а он всё равно приходит.
   Кима шла неизвестно куда и думала, почему жизнь так нелепо устроена и не терпит переходов. Думала об отце, человеке, которого всё равно любила, несмотря ни на что, о том, что ждёт её впереди. Её и Лаки, потому что ему оставаться дома опасно. Отец сердит на Лаки и наверняка сейчас хочет от него избавиться.
   Девочка сама не заметила, как забрела в парк, и изнывающие от жажды деревья окружили её. Лаки почуял свободу, погнался за мотыльками, припавшими к земле в поисках спасительного холодка.
   Кима осталась одна, и ей как-то стало беспокойно за Лаки, который никогда в парке-то и не был. Вдруг заблудится, как его потом найдёшь? Сама Кима не так часто ходила в парк, потому не знала здесь всех укромных уголков.
   Четверо подкрались неожиданно, словно они давно знали, что Кима здесь, и дело осталось лишь за малым: схватить её и вернуть домой.
   - А вот и она, наша беглянка, - не вытерпел один, и девочка в ужасе обернулась. Да, она знала их всех. Подонки, верные дружки Куцулы, готовые за него в огонь и воду. Видно родители обратились за помощью к брату, иначе кто бы стал её искать?
   - А где собачка? - пробасил другой, оскалившись так, что любой пёс бы позавидовал, - У меня тут для неё остренький подарочек есть. Шарик, Шарик, тяф, тяф, тяф!
   "Хорошо, что Лаки убежал ловить мотыльков, - мелькнуло в голове у Кимы, - пока он в безопасности. А то эти, похоже, не шутят. Вон какой у этого второго нож! С ума сойти!"
   - Я никуда не пойду, - коротко и решительно заявила она, - можете передать Куцуле, что домой я не вернусь.
   - Ха, она думает, что мы почтальонами работаем! - расхохотался третий, по-видимому, главный в компании, - держите её за руки! Я знаю это место, здесь люди не ходят. Давайте-ка, позабавимся с ней чуток, раз уж выдалась такая возможность!
   Кима поняла, что подонки задумали что-то очень страшное, и в ужасе отшатнулась, вызвав истеричный хохот главного.
   - Слушай, Дэн, а может, не надо? - испуганно произнёс четвёртый, заметив, как тот снимает штаны, - Куцула сказал нам просто доставить девчонку домой. Про это он ничего не говорил. Не будет нам ничего плохого за то, что мы перевыполним план?
   - Ну, Шалый, брось, - произнёс Дэн, неловко коснувшись щеки Кимы, - смотри, какая гладкая кожа, какие губы! Мне эти местные сучки, которые даются всем подряд, надоели до одури. Ещё болячку какую занесёшь от них. А тут... Да на пачку презервативов поспорить готов, что она ещё ни с кем ни разу!
   Спорить с Дэном никто не стал. Наверняка каждому было жалко пачки презервативов. Шалый пожал плечами и отошёл в сторону, показывая всем своим видом, что ни мешать, ни помогать своим дружкам он не будет.
   - Пожалуйста, отпустите меня, - пролепетала Кима, и её слёзы нежным летним дождём закапали в траву. Но подонки не знают слёз: все одобрительно заржали, а Дэн ядовито сплюнул в траву и отвесил Киме пощёчину. Похоже, ему это понравилось, поскольку он ударил девочку ещё раз, а потом повалил в траву своей ста пятнадцатикилограммовой тяжестью.
   - Не трогайте меня, не надо! - ещё успела прокричать Кима, а потом её рот залепили мокрые противные губы Дэна. Девочка отчаянно попыталась вырваться, но двое других вцепились ей в руки, прижав её к земле, и скоро Кима поняла, что сопротивляться бесполезно, да и бессмысленно, что у них, у подонков, сейчас сила, и они сделают всё, что хотят, ни с кем не считаясь, не отвечая ни за чьи слёзы.
   - Добрый день, ребята, - услышала вдруг девочка где-то рядом спокойный и немного нахальный голос Генрика, - у вас, я вижу, весело? А почему меня не дождались, может, я тоже хотел бы повеселиться? Что, Дэн, язык отсох? Или просто меня здесь не ожидал увидеть? А я, как видишь, здесь, правда, пришёл слишком поздно.
   - Тебя и никто не звал, - огрызнулся Дэн, посматривая на своих дружков. А те тут же постарались спрятаться за его широкую спину, прекрасно зная, что Генрику ничего не стоит набить им всем морды. Шалый же поспешил вообще ретироваться, не желая связываться с Самуэльсоном: ещё стукнет, что потом говорить маме, если она спросит, откуда появился синяк?
   - А меня звать не надо, что себя утруждать? - усмехнулся Генрик, - Я сам приду, если сочту нужным. Оставьте девчонку, если вам дорого то, что болтается у вас между ног. Она моя, слышали? Проваливайте и передавайте привет Куцуле. Всё там в порядке с его башкой?
   Дэн, матерясь, натянул на себя брюки, изредка бросая на Самуэльсона ненавидящие взгляды. Генрик слушал-слушал всю эту брань, потом видно ему надоело. Подошёл к Дэну, что-то по-дружески прошептал ему, того как ветром сдуло! Даже штаны не успел натянуть. Вслед за ним поспешили и его дружки, совсем не желая оказаться в больнице с сотрясением мозга. Тот, который собирался угостить Лаки ножичком, запнулся о корень престарелого тополя и упал, расквасив себе нос о другой тополь помоложе. Генрик расхохотался, глядя на эту картинку.
   - Не нужна ли помощь? - прокричал он, глядя, как пострадавший с трудом приходит в себя, поднимаясь на ноги и шатаясь, словно после нескольких стаканов водки. Подонок промычал что-то нечленораздельное и поспешил догонять приятелей, не забывая теперь глядеть под ноги.
   Кима, кашляя и отплёвываясь, попыталась подняться, испуганными глазами ища Лаки. Генрик поспешил на помощь, но девочка жестом остановила его.
   - Не надо, - прошептала она, - не приближайся ко мне.
   - Ты что, посмотри, что они с тобой сделали! - Самуэльсон, однако, остановился, не зная, как поступить дальше, - Я ничего плохого тебе не сделаю, только помогу. Ты же знаешь, что мне всегда можно доверять.
   - Лучше найди Лаки, - попросила Кима, по-прежнему не замечая вокруг своего друга, - он у меня добрый, доверчивый, а этот подонок... говорил, что убьёт его!...
   Кима не выдержала и заплакала, уткнувшись головой в мягкую успокаивающую траву. Генрик решительно подошёл и осторожно положил ладонь на худенькое, нервно подрагивающее плечо девочки.
   - Успокойся, - ласково прошептал он, - всё будет хорошо, вот увидишь. Лаки найдётся, вот сейчас ты придёшь в себя, и мы вместе пойдём его искать. Лето, что если он вздумал влюбиться? Здесь в парке много подходящих бродячих кандидатур ошивается. Если бы я был на его месте, точно бы отправился на поиски подруг.
   Но Кима, казалось, вовсе не слушала парня.
   - Ведь я так ждала его, Генрик! - сквозь слёзы проговорила она, - Ждала, когда он вернётся из тюрьмы, дни считала... А он пришёл и сразу же заявил, что я должна зарабатывать деньги... любой ценой.
   Девочка не сказала, какой ценой она должна была зарабатывать деньги, но Самуэльсон догадался и так. Стиснул зубы, чтобы не задохнуться от невыносимой боли, душившей его, стерпел удар, потом совсем как старший брат потрепал Киму по светлым волосам, ещё раз заявив, что всё хорошо.
   - Пойдём искать Лаки! - неожиданно вскочила на ноги девочка, - Мне нужно его найти! Знаешь, Генрик, мне сейчас нужна твоя помощь, мне так нужна сейчас чья-либо помощь!...
   - Вон он, Лаки! - неожиданно оборвал её Самуэльсон, и Кима действительно увидела своего любимого пса и с радостным криком бросилась к нему навстречу. Собака радостно гавкнула и высунула язык: жарко.
   А Генрик с улыбкой смотрел на весь этот детский сад, жалея теперь, что не завёл собаку, которая была бы ему таким же другом.
   Уж тогда бы Куцула точно просто так в его квартиру не полез.
   - Ладно, - выждав некоторое время, решительно произнёс Самуэльсон, - хватит целоваться, пора подумать и о детях. Пойдём!
   - О каких ещё детях? - удивилась Кима, - У меня вроде бы пока ещё нет этого добра.
   Просто поговорка такая, - ответил Генрик, улыбнувшись, - чтоб ты хотя бы на миг забыла про свои слёзы.
  
   Казалось, Марина жила в доме, где опускаются потолки. Сегодня побелённое небо комнаты, словно решило раздавить Марину, стоило девушке вздремнуть на своём любимом диване, потолок начинал опускаться, норовя погубить под собой всё живое и пытающееся жить. С криком Марина спрыгивала с дивана, убеждалась, что потолок стоит на месте и никуда двигаться не собирается, облегчённо вздыхала, укоряя себя в чересчур богатом воображении, но заснуть уже не могла. Потом поняла, что попросту зря прожигает время, нехотя поднялась с дивана и решила навести порядок в квартире, чтобы прогнать ненавистную подругу лень. Но все комнаты были очень уж большими, даже смотреть на них было как-то боязно, и Марина решила начать с коридора, который, похоже, новоиспечённые соседи не почешутся вымыть. Ничего, в следующем месяце будет их очередь, а сейчас уж она, Марина, вымоет, так уж и быть.
   За ящиками по-прежнему сиротливо лежала отвёртка, никто так и не додумался её поднять. Марина попыталась достать её, но нечаянно задела плечом ящики, и они со страшным грохотом попадали на пол, оставляя Марине на память добрую тучу пыли. Девушка поняла, что сейчас будет чихать, чихать и вряд ли остановится, коварная пыль забилась ей в лёгкие, пытаясь найти новый уютный для себя уголок. Но Марина видно была против того, чтобы в ней поселилась коридорная пыль, девушка достала из кармана носовой платок и облегчённо высморкалась. Пыль поняла, что её выселяют из новой квартиры, и обиженно шипя, опустилась она на и без того грязный коридорный пол.
   "Тут не обойтись без веника, - подумала, было, Марина, но вдруг замерла как вкопанная. Из груды упавших ящиков и прочей рухляди, которой давно пора бы отлёживать бока на свалке, глядел на Марину рюкзак.
   С чуть живыми ремнями, старый, непонятного цвета.
   Рюкзак Гришки Зерцалова.
   Так вот почему Гришка тогда попросил воды! Чтобы на минутку отвлечь её, Марину, от ящиков.
   Не грусти, я ещё забегу попрощаться. Да за деньгами ты хотел забежать, Гришка, боялся, что с этим грузом тебе будет очень сложно, особенно когда на пятки наступают вчерашние друзья, норовя выстрелить в спину и отнять честно украденные деньги.
   Выстрелить - выстрелили, украсть - не украли.
   Гришка всё-таки перехитрил всех. И падая от настигнувшей его пули, наверняка втайне смеялся над убийцей, зная, что денег тому всё равно не видать.
   Но куда же девать деньги ей, Марине? Да, нужно немедленно перенести их в свою комнату, а то войдёт Санька, наслышанный и про рюкзак, и про деньги, придётся выдумывать какую-нибудь историю, чтобы его надуть. А уж в родной комнате, ей, Марине, не помешает ничего!
   Пирамиду из ящиков Марина снова возводить не стала, надеясь на то, что соседи заметят беспорядок в коридоре и уберут всё сами. Подхватила рюкзак и поспешила скрыться с ним в своей комнате. Только там она облегчённо вздохнула и открыла рюкзак, заметив, что у неё от волнения дрожат руки. А унять противную дрожь было никак нельзя, словно она на время поселилась в девушке, вместе с остатками коридорной пыли.
   Столько денег вместе и сразу девушка никогда не видела. Только теперь она начала понимать, почему все подонки, во что бы то ни стало, пытаются найти этот рюкзак. Здесь было целое состояние, маленький кусочек мира можно было купить за это рюкзачное богатство. И начать новую жизнь в своём мире вместе с Ваней. Не нужно будет работать, она, Марина, будет только и делать, что целыми днями валяться на диване да по вечерам нежданно заваливаться к кому-нибудь в гости.
   Дверь в комнату неожиданно скрипнула, и Марина машинально обернулась, сразу же накрыв рюкзак своим телом. Неужели, Санька? Нет, он не мог видеть, он не мог заметить. Всё в порядке, Марина, ничего не случилось.
   Но ничего не было в порядке. Что если Санька решит украсть у неё эти деньги? Он же просто с ума по ним сходит, мечтает все суперкрутые компьютерные игрушки себе купить. Теперь нужно быть настороже. Рюкзак..., где его лучше спрятать? В шкафу? Нет, найдут. И под кроватью найдут.
   О том, кто найдёт её деньги, Марина как-то не думала, но полагала, что желающие найдутся. Особенно если Санька раззвонит на весь двор подонкам о том, что будто бы видел в комнате сестры. И разные Генрики с Куцулами без приглашения придут "в гости", а если им не откроешь, они просто взломают дверь, и ещё хуже будет. Нет, нужно надеяться, что это был не Санька, а ветер. Ветер никому не скажет, не предаст, не понесёт волну сплетен по улице.
   Только молча позавидует, что такие богатства достались не ему. Ветер-то он ветер, да тоже деньги считать любит.
   Особенно чужие.
   Сбиваясь после сложной цифры десять и начиная снова.
   С нуля.
   Надеясь, что кто-нибудь подскажет заветную цифру одиннадцать.
  
   - Мне нужны деньги, - сказала Кима Генрику, - у меня есть родственники в Саратове, но добраться до них за что-то надо. Там я попробую обустроиться, поступить на худграф, начать новую жизнь... Ты не мог бы мне одолжить? Впрочем, смешно даже, знаю же, что вернуть их тебе не смогу.
   - Кто знает, может, я буду проездом в Саратове? - попытался пошутить Генрик, - Так что, ты никогда больше не вернёшься сюда?
   - Да, - твёрдо прошептала Кима, однако Генрик её услышал. Улыбнулся, полез в карман, достал потрёпанный бумажник, которому впору было валяться на свалке и отпугивать своим внешним видом прохожих. Парень не стал открывать его, отсчитывать деньги, он просто сунул его Киме в ладошки.
   - Вот, держи. Не знаю, сколько здесь, штук двадцать, а может, больше. На билет хватит. А то убьют меня когда-нибудь, и эти бумажонки попадут неизвестно к кому, чтобы уйти за героин. Бери. Тебе теперь всё равно важнее. Не каждый день начинают новую жизнь.
   - И как ты носишь с тобой столько? - удивилась Кима, рассматривая бумажник, - Я бы наверное, побоялась все деньги носить с собой и большую часть обязательно оставляла бы дома.
   - Я тоже оставлял в своё время, - поморщился Генрик, - но с недавних пор некоторые люди повадились без спросу наводить порядок в моей квартире, а это мне не больно нравится. А со мной эти бумажки в безопасности. Правда, до тех пор, пока менты меня не вздумают допросить. А то стою у них, как кость поперёк горла...
   - Ну, теперь-то им ничего не угрожает, - горько усмехнулась Сима, засовывая бумажник в свою сумочку. - Никогда не думала, что деньги будут значить для меня всё. Даже больше, потому что без них мне просто не на что будет есть и негде ночевать. А уж про Саратов тогда вообще не может быть речи. Спасибо, Генрик, правда, я тебя всегда буду помнить.
   - А как же подонки? - сощурился Самуэльсон, - Ты же всегда была против них, а теперь вот выходит благодарна? Ведь я один из них.
   - Во-первых, ты это ты, - улыбнувшись, проговорила Кима, - ты никогда никого не предашь, даже если захочешь. А во-вторых, один очень мудрый человек, Максим Иванов, когда-то сказал, что в любом подонке есть всегда что-то человеческое.
   - Если бы он не выбросился из окна, ты бы ни за что не уехала, сказал Самуэльсон, затолкав свои руки в карманы
   Кима подняла на Генрика светло-серые глаза и расстегнула кармашек на левой груди.
   - А он никуда и не выбрасывался, - проговорила девочка, вынув из кармашка маленькую фотографию Максима, - он вообще не умирал, он со мной, теперь навсегда. Правда, Лаки?
   - Гав! - подтвердила собака, грустными глазами глядя на девочку. Лаки понимал, что его хозяйка не сможет взять в Саратов, и был невесел. Даже заплакал бы, но где-то подслушал, что мужчинам плакать нехорошо.
   - Береги Лаки, - сказала Кима, поняв, что её верному четвероногому другу тоже несладко - если бы ты знал, как мне тяжело с ним расставаться, он же..., он же всегда меня понимал. А теперь я, поезд и одиночество. Ты будешь скучать, Лаки?
   - Гав, - немедленно откликнулся пёс и уткнулся холодным носом во влажную ладошку Кимы. Завтра его хозяйка уедет, и что-то будет уже не так, что-то изменится, но за днями всё также будут спешить дни, пытаясь играть в догонялки. Небо по-прежнему будет незримо-синим потолком, чернеющим по ночам, потому что именно в это время, по мнению Лаки, гигантской космической собаке, которая живёт где-то высоко над землёй в безвоздушном пространстве, вздумалось вильнуть своим мохнатым хвостом.
  
  
   Фотокарточка Максима, "Потерянный ветер", бумажник Самуэльсона, пара сменного белья, несколько рисунков - вот и всё, что увозила с собой Кима из этой жизни. Поезд набрал ход, девочка посмотрела в последний раз на Генрика, махнула ему рукой на прощанье, проводила взглядом перрон, провожающих, которые только и спрашивают: "А ты скоро ли вернёшься? Мы тебя будем ждать".
   Скоро вернёшься,... вернёшься,... вернёшься ли?...
   Перед Кимой расстилалось необъятное и необозримое пространство: бурая насыпь, с одной стороны наливающееся жизнью поле, с другой тоже поле, но мёртвое и чёрное с обгорелой травой, ничего уже не жаждущей.
   Над головой - остывающее солнце.
   А впереди - тянущиеся в бесконечность рельсы, пытающиеся впиться в неприступный горизонт и разорвать небо. И тогда, может быть тогда пронадеждится дождь!
   Но ни одно облачко не дышало на небе. Пассажиры, измученные долгим летним днём, зевали, не боясь, что случайная птичка, ищущая холодок, сдуру залетит в усталый рот человеческий.
   За окном потянулся редкий берёзовый лесок. Сколько уже километров - от города? У кого бы спросить?...
   Максим дремал в нагрудном кармане. Колёса небрежно стучали.
  
   Судьба четвёртая Девочка и Ничего
   Девочка играла в куклы из старых обоев склеенные,
   Девочке было мало нежности и откровения,
   Девочка растеряла море любимых лиц,
   Девочка играла в кукольную жизнь.
   Марина Иванова. Кукочка
   Любая история должна однажды завершиться, любой фильм - закончиться, любой ребёнок - подрасти. Это по правилу. Любая компьютерная игрушка выдаст тебе надоевшие The End. Ты помчишься в магазин за новой, чтобы через несколько дней получить те же долгожданные, но немного надоевшие уже слова. Потом опомнишься, купишь какую-нибудь японскую игрушку, но, пройдя её, встретишь там опять ненавистные The End, плюнешь и решишь, что Танька или Колька из соседнего подъезда очень даже ничего, и настала пора влюбляться. Всё как обычно. У Танек, конечно, оказывается повышенный интерес к кино и мороженому за твои деньги, а Кольки неизменно напиваются в стельку, и море им становится по колено. Тебе это вскоре надоедает, но ты ничего не можешь сделать, потому что живёшь как обычно, не зная чудес в жизни. За пятницей у тебя неизменно наступает суббота, а за воскресеньем - понедельник, потому что так и должно быть, так правильно. А послать к чертям всю эту правильность ты не можешь, потому что привык читать надоевшее The End в новой компьютерной игре. А что если какая-нибудь очередная компьютерная новинка тебе не поддастся? Ты просто не пройдёшь очередной уровень, застряв где-то в заоблачном Междумирье, не найдя дороги к земле? Ты попытаешься взять этот уровень сегодня, завтра, послезавтра, но так и не сможешь, и что-то в твоей жизни изменится, потому что правило нарушено! Любая история должна обязательно закончиться, а у тебя - не получается! А жить не по правилам ты не умеешь, не увидев завораживающего конца, новое начало для тебя не наступит. За субботой неожиданно наступит понедельник, пора на работу, а ты будешь спать, потому что по правилу сегодня воскресенье, и никуда идти не надо. Ты не поймёшь, что сегодня в один момент людям надоела правильность и обыденность, и будешь спать, радуясь во сне тому, что очередная компьютерная высота наконец-то покорилась тебе.
   Люди находят свои половинки, женятся, заводят семьи. Какие-нибудь Татьяны и Николаи поймут однажды, что без вас просто не могут. Проспятся, вылечат застуженное горло, досмотрят последний сеанс в кинотеатре. Дети становятся взрослыми - это по правилу. А если..., если... так не хочется взрослеть?...
  
   Никто никогда так и не узнал, каким был этот мир на самом деле. Для Генрика он остался загадкой, и даже понимая, что ответа всё равно не узнать, парень продолжал удивляться. Воздух густел над ним, в нём угадывались красивые картины, которые невозможно было уловить прежде. "Значит, есть... есть всё же", - удовлетворённо улыбнулся он. Потом воздух взорвался, и на землю посыпались капли дождя. "А ведь Марина придёт ко мне в больницу, - бросилось вдруг Генрику в голову, - придёт и принесёт мне фрукты".
  
   Телефонный звонок разрезал стелящееся по комнате молчание утра, и очередной красивый сон Марины снова потонул в бездне. Отвечать, конечно, не хотелось, повернуться бы на другой бок и снова заснуть, может, сон ещё можно вызвать из глубокой бездны, но телефон звонил всё настойчивее и настойчивее, и Марина, наконец, решила ответить.
   - Да? - приподнялась девушка с кровати, - Что, не смотрите на часы? Вы меня разбудили, и я очень зла. Что вам нужно?
   - Марина,... - донёсся из трубки испуганный Санькин голос. - Они похитили меня и хотят убить. Они говорят, им нужны деньги, те, что были в рюкзаке Гришки. Они думают, что рюкзак у тебя. Пожалуйста...
   Но тут Санька вскрикнул, видно трубку вырвали у него из рук, и скоро Марина услышала хрипловатый голос Куцулы.
   - Слушай сюда, детка, - угрожающим тоном произнёс Куцула, - я знаю, что рюкзак со всем добром Гришки у тебя. Ты должна его привести на нашу дачу в Одинцовку. Одна, без всяких Вань и прочих ублюдков. В противном случае я твоему Саньке перережу глотку, а его маленькие внутренности набью песком потехи ради!
   Марина сглотнула, её чуть не вырвало тут же на постели. Однако, опомнившись, девушка произнесла.
   - Я готова. Когда приезжать?
   - Ты уже должна быть здесь! - расхохотался Куцула, - Ну, ладно, без шуток. Если не приедешь в час дня, я отрежу нашему дорогому Санечке мизинчик. И пошлю его тебе с первой почтой. Мне нужны эти деньги, срочно я сказал!
   - А сегодня ходят туда автобусы?... - успела ещё бессильно прошептать Марина, но телефон моргнул на прощанье и разразился тишиной. Пугающей, подчиняющей себе, не оставляющей надежды. Обречённо посмотрела Марина на маленький будильник и вздрогнула: он безжалостно показывал половину первого. Потом опомнилась, поняв, что часы эти уж третий день как стоят, и взглянула на свои ручные часы, вспоминая, на пять или на десять минут они спешат, облегчённо вздохнула, поняв, что ещё нет и девяти. Потом вспомнила, что автобусы в Одинцовку сегодня не ходят, хотя это всё равно было неважно: не успеть на старой колымаге, полной садоводов, к часу дня. Тем более не зная расписания. Оставалось одно - брать такси. Звонить Ване было опасно: у Куцулы всюду люди, приметную иномарку тут же засекут, и виноватой в убийстве Саньки будет только она. И как потом смотреть в глаза отцу, когда он вернётся с работы и спросит, как поживает Санька? Да и в сердце Марины помимо жгучей ненависти к Саньке жили ещё тёплые сестринские чувства, которые с уходом Максима просто некому стало отдавать.
   Механически рука Марины потянулась к телефону.
  
   Вы говорите, написать счастливый конец? Я могу, да только не получается. Да и у ветра не может быть хорошего конца. Он либо теряется совсем, либо превращается в ураган, чтобы потом всё равно потеряться. Скоро уже приеду, что-то долго стоим на плохонькой станции. Дома вызывающе смотрят разбитыми окнами. Верно свои подонки тут есть... Но ты, Максим, не бойся. Что они, что наши, всех их сметёт усиливающийся ветер.
  
   - Что, Лаки, чувствуешь перемену погоды? - потрепал пса по шерсти Генрик, заметив, что тот напряжённо смотрит на небо, - Думаешь, будет дождь? Я бы тогда прыгал от радости. А ты? Тоже бы прыгал? Вон, смотри, облачко! Какое крохотное, какое слабое и беззащитное, но оно есть, оно живёт, оно надеется! Так же вот, как и я или может, ты. Ничего, Марина будет моей, да и ты найдёшь себе какую-нибудь дворнягу благородных кровей. Что, думаешь сдохнуть холостяком? Не пройдёт!
   За окном вместе с ядовито солнечными лучами оживал день. Похожий на вчерашний, как две капли воды, размазанный по земле. Скучно. От нечего делать Генрик стал думать о Марине, о том единственном разе, когда она была в его комнате. Сколько с тех пор прошло? Год? Два? Неважно. Всё равно, ничего хорошего из этого не вышло, тогда Генрик выпил водки немножко больше, чем следовало, и набросился на Марину, пытаясь, наконец-то, объясниться ей в любви.
   - Никуда ты не пойдёшь, - заявил тогда Самуэльсон, - я тебя просто не пущу. Ясно? Я хочу быть с тобой, и я буду с тобой, что бы мне это не стоило.
   - Убери руки, - сказала Марина, - я позову Ваню, он тебя с землёй сравняет. Ты же никто, ты подонок, не смей ко мне прикасаться!
   - Ну и что, что я подонок, - расхохотался Генрик, скидывая с себя рубашку - Гришка тоже подонок, и ты была с ним, не так ли? А я знаешь, ничуть не хуже его и твоего идиота Вани, которого ты собираешься привести. Ну, зови его, пусть приходит, поговорим.
   - Если это произойдёт, я завтра покончу с собой, выброшусь из окна, слышишь?... - отчаянно прокричала Марина, пока сухие горячие губы Генрика острым штопором не впились в её губы, пытаясь растянуть мгновение в бесконечность. Но Марина всё же вырвалась, оттолкнула Генрика и продолжила, - и я буду тебе нужна мёртвая, да? Скажи, буду нужна?
   Генрик остановился и задумался, убедившись, что лучше-то действительно не будет. Потом у него заболела голова, и Марина, воспользовавшись тем, что Генрик на секунду отвлёкся, поспешила ретироваться из квартиры Самуэльсона. Когда Генрик пришёл в себя, никого не было уже в комнате, лишь полуночный ветер лениво стучал в не распахнутое окно.
   А сейчас окно было открыто, Лаки сидел рядом, но лучше парню не было. Глухая чёрствая тоска точила его, прогоняла прочь радость и веселье, но Самуэльсон смотрел на крохотное облачко, и ему казалось, что оно стало чуточку больше.
   - Ничего, Лаки! - улыбнулся Генрик, пригладив свои взъерошенные волосы, - Мы ведь ещё живы. И когда-нибудь дождёмся грома.
  
   Только не будет уже того первого страха, когда вдруг в один момент небо заволокло, а он понял, что остался один в песочнице и все его друзья разбежались по домам. Никто не захотел делить с ним эту грозу. И девчонка, которая пять минут назад клялась, что будет его женой тоже. Нет, Генрик не осуждал Марину. Ни тогда, ни потом, когда настал гром и даже взрослые побежали, оставив его. "Слишком уж дерьмово так умирать одному, - подумал он, глядя детскими глазами на взрослый мир, - вернись, девчонка, я же ещё не умер, а ты обещала быть со мной до самой смерти.
  
   Ваня подошёл к двери и повесил табличку "Закрыто. Начало работы в десять часов". Потом вернулся на своё рабочее место и облегчённо свалился в кресло. Ничего. Пусть подождут. Всё равно идти к другому юристу теперь далековато.
   Из ящика стола Ваня вытащил коробочку, богато украшенную драгоценными камнями. Открыл и ещё раз полюбовался, да, наверное, даже у принцессы Дианы было победней колечко. Ничего, теперь деньги сами оседают в его, Ваниных, карманах, можно и королями себя почувствовать. Сегодня, да именно сегодня он, Ваня, сделает Марине предложение. С момента гибели этого полудурка Максима прошло уже достаточно времени, да и не жена она ему, чтобы траур носить.
   Неожиданно резко и до боли громко, разрывая офисную тишину, зазвенел сотовый на столе. Ваня посмотрел, кто звонит, скривился, поняв, что это позавчерашний неугомонный клиент, который при разводе с женой хочет заполучить не только квартиру, но ещё и дачу. Вчера он уже звонил, и Ваня вполне по-русски объяснил, что так скоро дела не решаются, что нужно время, хотя бы неделя. И вот сегодня он звонит опять.
   Дождавшись, пока телефон утихнет, Ваня решительно отключил его. Нет, сегодня ничего не должно мешать. Такое дело вообще стоит того, чтобы на работу не выходить. Но люди, куда им понять человеческую радость? Всё проблемы: муж - пьяница, дети отравляют существование, соседи громко слушают музыку. И как можно так жить - это же пустота, рваная и разлагающаяся. А он, Ваня, не Бог, чтобы всех оттуда вытаскивать.
   Немного подумав, Ваня подошёл к двери, снял оттуда не прижившуюся там табличку и повесил на её место другую, короткую и не дающую надежды.
   "Закрыто".
  
   Мысли - подонки, никогда не хотят соединяться во что-то цельное. Вот он и уничтожает мысли, топчет их ногами, а самые трусливые разбегаются сами. Конец у его истории будет хорошим - они с Мариной поженятся. И всё то, что происходило с ними раньше, не будет иметь никакого значения. Ну и что, если до него в её постели перебывали Гришка, Генрик, Куцула и половина подонков с их улицы? Можно ведь не вспоминать какие-то подозрительные моменты, разменять их все на парочку счастливых. Он ведь тоже Марине много чего не расскажет.
  
   Сдачи не надо! - прокричала Марина водителю, - Мы очень быстро приехали.
   Таксист повертел в руках пятисотенную, свистнул, на всякий случай посмотрел водяные знаки, убедился, что сегодня поработал на славу, и поехал домой спать.
   А Марина, пытаясь унять дрожь в коленках, дошла до конца аллеи, заметив, что работающие пенсионеры косятся в её сторону и перешёптываются. Все они добрались сюда ещё вчера на скрипучем разваливающемся автобусе и о такси даже не думали. А тут барыня приехала! Наверняка к тем с тринадцатой аллеи, они тоже не работают, только пьют да громко ругаются, хорошо хоть, что рядом с ними лишь заброшенные дачи. А то вынести их было бы не возможно.
   Марина хорошо помнила это место. Когда она была с Гришкой, тот не находил ничего умнее, чем приводить её сюда. Здесь они целовались пили пиво, а потом ей, Марине, неизменно становилось плохо, и Гришке приходилось носиться с ней, как с маленьким ребёнком... Тьфу, даже вспоминать противно.
   Резиденция подонков действительно находилась на отшибе, соседствуя лишь с заброшенными участками да с погибающей берёзовой рощицей, постепенно превращающейся просто в неопознанные пни с поганками на них.
   А живые берёзки страдали от жары. Солнце, в городе-то не щадившее никого, здесь просто издевалось над всеми, безжалостно глядя на мир своим раскалённым глазом. Только Марине теперь было наплевать на солнце. Её плечо оттягивала тяжёлая сумка Гришки, от которой девушке не терпелось побыстрее избавиться. Но, как назло, ни одного подонка видно не было. "Вот когда нужно, их и нет", - подумала Марина, доковыляв до калитки, которая чудом держалась на одной петле и не сгинула в буйной поросли крапивы, одуванчика, полыни и ещё какой-то не известной Марине траве.
   - Где вы? Я принесла деньги! - крикнула Марина, надеясь, что вот тут-то её услышат, - Всё до копейки. Отпустите Саньку!
   Краем уха за своей спиной девушка услышала странный посторонний звук, хотела обернуться, но не успела, получив страшный удар по голове, Марина без чувств рухнула в чернеющую бездну не найдя ничего на небе, чтобы успеть ухватиться за него.
  
   Когда я очнусь, у кровати будет стоять Ваня с букетом цветов. Конечно, лицо моё останется по-прежнему красивым, лишь голова будет болеть... да и то не сильно. Подонки ведь слабаки, даже бить как следует не умеют. Но всё равно сознание моё слегка затуманится, когда увижу обручальное кольцо. Ваня вынет его небрежно, не растеряв вместе с тем всей своей серьёзности. Да всё весь мир будет в нём, лучшем парне на свете.
  
   Марина очнулась в полутёмной комнатушке, единственное разбитое окно которой было завешено одеялом. Из другой комнаты доносились голоса, они заставили девушку прийти в себя и насторожиться, чтобы не упустить ничего важного.
   - ...Она ещё не очнулась? - спросил Куцула, - Пойди проверь.
   - Не хочу, - поленился Дэн, не желая, видимо, далеко уходить от рюкзака с деньгами, - что на неё смотреть? Я ей так двинул, что до вечера хватит.
   - Нужно забирать всё и разбегаться, - заявил Куцула, - я не могу ручаться, что сучка не настучала своему ублюдку или ментам.
   - Да никому она не сказала! - совершенно неожиданно для самой себя услышала Марина голос Саньки, целого и невредимого, - Я её здорово напугал, она бы никому не сказала. Марина у нас всегда была трусишкой!
   - Но сюда-то она пришла, не так ли? - не поверил Куцула, - Ладлно, на вот держи свою долю и убирайся.
   - Сколько? Это же мало! - возмутился Санька, - Да если бы не я, вы бы ничего не получили! Я увидел деньги, догадался, что это они, я придумал своё похищение! Да за это даже комп хороший не купишь!
   - На леденцы хватит, - лениво произнёс Куцула, - пошёл вон.
   Санька хотел ещё что-то возразить, затем понял, что с Куцулой спорить бесполезно, и, надувшись, побежал прочь.
   А Марина решила проверить, вытащили ли подонки её сотовый или нет. Оказалось, нет, забыли, посчитав, что она, Марина, в бессознательном состоянии звонить всё равно никому не сможет.
   Вот тут-то вы, подонки, и просчитались. Только нужно осторожнее, пока в соседней комнате тишина и никого нет.
   Телефон Вани был отключён, но Марина, теряя своё драгоценное время одиночества, упорно звонила ему, надеясь, что вот именно сейчас он включится и ответит на звонок.
   Но никто не включался. Марина хотела завыть от бессилия, затем вспомнила телефон Самуэльсона и позвонила ему.
   Генрик отозвался сразу, словно ждал её звонка.
   - Привет, Марина! - обрадовался он, - Ты не представляешь, как я...
   - Генрик, меня схватили твои дружки подонки, - поспешила перебить его Марина, - я принесла им деньги, а они схватили меня. Мне страшно, я боюсь, что они меня убьют. Если я дорога тебе, хотя бы немножко...
   - Сучка очнулась! - прокричал незнакомый голос за стенкой. Видно там всё же кто-то был.
   Марина вздрогнула, но ещё сильнее сжала трубку в руках.
   - Скорее, Генрик! Я в Одинцовке! Пожалуйста, приезжай!
   В комнату ворвались три тёмные тени, которым вовсе не нужно было, чтобы Марина любезно общалась с Генриком. Один из них ударил её чем-то очень похожим на бутылку, и Марина опять провалилась в глубокую судорожную ночь, где не горят даже звёзды.
  
   Когда я очнусь во второй раз, то буду уже совсем здорова. Врачи скажут, что мне разрешена прогулка (не долгая, но и не короткая) и мы с Ваней пойдём по больничному садику. Правда гипсовые статуи там все разбиты, а фонтан засыпан мусором, но всё-таки это не духота палаты. Ваня будет рядом. Он смущённо признается, что сидел день и ночь в её палате, боясь даже шевельнуться, чтоб не разбудить её. "Тебя выгонят с работы", - скажет она испуганно, на что он лишь улыбнётся. Ваня же ничего не боится, ну выгонят, так он запросто найдёт себе другую работу.
  
   Санька уже подбегал к остановке, надеясь поймать там попутку до города, как вдруг его остановили.
   - Слушай, мальчик, - обратилась к нему полная маленькая старушка. - Я совсем рассеянная стала. Собралась вчера в огород, а очки забыла. И вот мне нужно прочитать то ли это лекарство, а я не вижу. Ты большой мальчик, помоги старой.
   Санька взял у добродушной бабушки коробку в руки и оробел. Буквы были все знакомые, да, когда-то давно он проходил их в школе, но прочитать, что написано, мальчик не мог. Может быть, потому, что в последнее время вообще не приходилось ничего читать, как-никак каникулы, а какой дурак в каникулы в книжный шкаф полезет? А бабушка смотрела на Саньку, виновато улыбалась и ждала. Тогда Мальчик не выдержал, бросил коробку на землю и побежал прочь, опустив глаза, чтобы не встретиться с каким-нибудь насмешливо-презрительным взглядом: "Ха, глядите, такой большой, а не умеет читать!"
   В отчаянии Санька набрёл на заброшенную дачу, рухнул в зелёное безобразие лопуха и полыни и заплакал, изредка всхлипывая.
   А в руке его глупо пряталась грязная пятисотенная, только что полученная от Куцулы.
   Жалкая пятисотенная.
   Жаль, что в Одинцовке никогда не торговали леденцами.
  
   А всё из-за мопеда Шалого, только из-за него. Санька потом долго будет ныть и объяснять всем, что ничё не сделал, что был как все и не парился. Да, был с подонками, на мопеде Шалого катался, так больше идти было некуда. Не в песочницу же куличики лепить. А за марину он заступиться не мог, потому что силы в нём нету. Даже большим дядям м тётям всё равно, а он вмешиваться будет. Только чем сильнее Санька оправдывался, тем больше понимал, что никому это не нужно, что все устали от разговоров и хотят поскорее забиться в свои скорлупки, чтоб их никто и ничто не смогло побеспокоить.
  
   Выбежав из дома, Генрик наткнулся на сверкающий "Лендровер" Вани и понял, что нужно делать. Правда, скройся Ваня в подъезде, всё бы прошло куда красивей, потому что добираться домой Ване пришлось бы на автобусе. Но Самойлов, похоже, уже "побывал" в подъезде, поскольку собирался уже отправляться восвояси.
   - Стой! - крикнул ему Генрик, - Не уезжай! Марина в беде!
   Ваня распахнул дверцу автомобиля и смерил Самуэльсона ненавидящим взглядом.
   - Где она? - властным тоном проговорил Самойлов, - Я сразу заподозрил что-то неладное, когда не застал её дома. Марина очень редко выходит на улицу одна.
   - В Одинцовке - это десять километров отсюда, - сообщил Генрик, - Тринадцатая аллея, наша резиденция. Быстрее, иначе может быть поздно!
   Ваня вытащил из кармана пистолет и легко перекинул его из руки в руку.
   - Никуда ты со мной не поедешь. Вы подонки. Мразь последнего сорта, считающая себя высшей расой человечества, - произнёс Самойлов. - Но у каждого на земле есть свой конец. Я их уничтожу. Всех. Никого не жалея. В интересах человечества я избавлюсь от подонков.
   - Красиво это выдавать свои интересы за человеческие, - заметил Генрик, - будь осторожен. У Куцулы тоже есть пушка, и он ею тоже умеет махать.
   - Ты просто-напросто подонок, - зло усмехнулся Ваня, - проваливай отсюда. Ты мне сказал всё, что хотел, дальше я разберусь сам.
   - Да, я подонок и горжусь этим, - отрезал Генрик, не глядя на Ваню, - горжусь, что я могу кем-то себя назвать в этой жизни. А ты, ты не думаешь о Марине, ты думаешь о том, как бы выставить себя героем перед ней. Но, повторяю, будь осторожен.
   - Скажи спасибо, что я тебя тут не грохнул, - сказал Ваня, заводя мотор, - времени и патронов жалко. А за меня не беспокойся, я всегда знаю, что делаю.
   - И что же ты делал в ночь убийства Гришки Зерцалова? - успел прокричать Генрик, но сверкающая иномарка, беспокоя уличную пыль, начала набирать ход, выбралась на шоссе и понеслась вперёд. Самуэльсон печально проводил её взглядом, потом опомнился, сам выбежал на шоссе и стал кричать и махать руками, как сумасшедший. Остановилась чёрная "Лада", и из машины вылезли четверо здоровяков, несмотря на жару одетых в чёрные кожаные куртки, по которым Самуэльсон безошибочно определил, что парни эти "держат" Абаканскую улицу в своих лапах.
   - Что, мальчик, покататься захотел? - спросил его один, по-видимому, водила, и в руке его тотчас же оказался нож. - Но верно, ты ошибся тачками, правда, ребята?
   Те истерично заржали, угрожающе надвигаясь на Генрика.
   - Я... просто... - начал было Самуэльсон, но тут, не договорив фразы, нанёс водиле удар левой в подбородок, а затем, не дав никому опомниться, ударил правой всё в тот же подбородок. Водила упал как подкошенный, а Генрик, заметив, что дорога свободна, ринулся к машине, порадовавшись тому, что там-то как раз никого не осталось, иначе пришлось бы туго. Быстро завёл, не успевший ещё остыть мотор и помчал по шоссе, обдав опомнившихся "кожаных" горой пыли. Будьте здоровы, господа! А тебе, водила, отдельное будь здоров, долго ещё будешь маяться со сломанной челюстью.
  
   Её звали Анжелика, точно. Хотя может и не так, в мире всё переменчиво. Почему-то в последний момент он подумал не о Марине. Потом уже всё спуталось, и в голове стали биться непонятные мысли, каждая из которых была подонком. Он хотел раздавить их все, но не мог даже поднести руку к виску. "Может, Лик, ты мне поможешь?" - подумал он и улыбнулся.
  
   Ваня был умнее, чем думал Самуэльсон, и уж куда осторожнее. Первое, что сделал Самойлов, оказавшись на шоссе, - позвонил в милицию.
   - Да? Сержант Лавров? - прокричал Ваня в трубку, - Это Самойлов говорит, слушайте. Нужны ваши люди в Одинцовке. Да, дачный участок, тринадцатая аллея, вы должны знать это место. Да? Отлично. Я так и думал, что это место засвечено. Подъезжайте туда, там силой удерживается человек! Поняли? Отлично. Я тоже выезжаю, буду вас там ждать.
   И не дав сержанту Лаврову закончить, Ваня отключился, и радостная улыбка появилась на его губах. Да, хорошо это, когда есть связи в ментуре. Выслушают, и вопросов дополнительных задавать не будут. А кому они нужны, лишние вопросы? Никому. Только теперь нужно скорость увеличить, чтобы поспеть раньше этих всегда опаздывающих ментов.
   С подонками нужно по-дружески поговорить.
   Ваня улыбнулся, вспомнив бездыханного Гришку Зерцалова на лестничной площадке. Тогда он, Ваня, хотел сделать Марине сюрприз, явиться без предупреждения и приглашения, а получил сюрприз сам. Выходит, кому-то ещё этот Гришка настолько осточертел, что пушечку на него почистили да патрончика не пожалели. Никаких сюрпризов Ваня тогда делать не стал, а лишь поспешно ретировался, чтобы его не засекли на этой лестнице. Попробуй, потом тогда отмажься от вопросов, которые непременно посыплются от чистоплюев-ментов.
   Ваня уже не чувствовал, с какой скоростью едет, не обращал внимания на дорожные знаки, он просто летел по шоссе и смеялся. Над милиционерами, которым ни за что его не остановить, над подонками, которых он истребит десятками, сотнями,... миллионами, над черепахами-запорожцами, вечно путающимися под ногами.
   Проезжая мимо поста ГАИ, Ваня высунул в окошко руку и помахал милиционерам. Ничего, он Ваня, потом отмажется. Скажет, что спешил спасать свою будущую жену, да все прослезятся и всё тут! Ну, выпишут штраф, конечно, всё им деньги с людей тянуть...
   Скоро там эта Одинцовка? Да, скоро. Только бы успеть раньше ментов!
   А потом сказать, что стрелял исключительно в целях самозащиты.
   Ваня не видел знака "крутой поворот", не смотрел на дорогу, в своём воображении он уже расстреливал подонков, смакуя после каждого выстрела, глядя, как корчатся в агонии и постепенно остывают их грязные тела. Машина разнесла все ограждения, пролетела несколько метров по инерции, затем попыталась найти под собой дорогу и не нашла, безумной грудой металла скатываясь в овраг, становясь по пути лишь грудой импортного металлолома. На дне оврага машина в последний раз судорожно хрипнула и сдохла, остервенело испустив тошнотворный бензиновый запах.
   "Почему я сижу? Почему ничего не происходит?" - Ваня понимал, что нужно скорее выбираться из машины, пока не взорвался пробитый бензобак, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, они словно приросли к сиденью. Облизал губы, вкус крови не понравился ему, но сплюнуть сил уже не было. В глазах неожиданно почернело, и на мгновение Самойлов увидел рядом с собой Лику. Она приветливо улыбалась ему, карие глаза её смеялись. Лика протягивала Ване руку, предлагая ему пойти с ней.
   - Я не хочу! - отчаянно прокричал Ваня и, пересилив себя, распахнул глаза, на миг остановив пугающее чёрное Ничего. И ещё услышал взрыв, как ругнулся бензобак, и всю машину сразу же охватило мёртвенно-бледным огнём, не жалея, не спасая, не оправдывая.
   И - одинокий детский крик где-то в небесах.
  
   Он надел Марине на палец кольцо и поцеловал её. Кто там кричит? Неужели на свадьбе уже перепились? Да не может быть, они позвали проверенных людей, даже родственников не было. Чёрт, не смотреть туда, они с Мариной вместе и всё. Конец истории. Пусть другие интересуются, что за девочка кричала, когда начиналось его счастье. Ему, Ване Самойлову, уже всё равно.
  
   Генрик не поехал по шоссе, он знал короткую дорогу через болото, по которой сейчас, в вечное бездождевье, ехать совсем не опасно.
   Действительно, пугающее весной и осенью болото сейчас превратилось в камень. Но комары по-прежнему носились здесь в ожидании дождя, а может, в сухой бессмысленности Города они бы просто не выжили. Кое-где лишь проглядывали лужицы, остатки былой роскоши, но Самуэльсон осторожно их объезжал, чтобы не увязнуть в погибающем болоте. Скоро он был на задворках Одинцовки. Оставив машину в стороне, чтобы не привлекала внимания, Генрик, стараясь не шуметь, двинулся вперёд, прекрасно зная, что Куцула будет теперь настороже.
   У крайней заброшенной дачи Генрик заметил первого часового. Шалый вовсе не был настороже, он жрал переспевшую малину, и подбородок его весь был в малиновом соке.
   Когда Шалый нагнулся за очередной ягодой, Самуэльсон со всей силы ребром ладони совершенно бесшумно разрезал воздух и случайно подвернувшийся под руку затылок Шалого. Парень без звука рухнул в малину, раздавив по пути несколько хороших ягод, а Генрик подумал, что Куцула вовсе не глуп, теперь он понимает, что бежать ему поздно, менты наверняка уже подняты на ноги. Марина - вот главное прикрытие Куцулы, и он будет цепляться за это прикрытие до последнего.
   Возле соседней с резиденцией дачей стоял Дэн и сплёвывал шелуху от семечек в зелёное небо полыни. Генрик угостил его левой в солнечное сплетение, Дэн согнулся в три погибели, словно в одночасье радикулит его сломал, а Генрик обрушил на шею подонка свинцовую ладонь, отправив того отдыхать в убийственно мягкое содружество полыни и шелухи.
   В одночасье перемахнув через калитку, Самуэльсон ещё поискал взглядом подонков, но не нашёл их, и как-то стало тревожно на сердце, словно чувствовал парень, что главная преграда впереди, что Куцула затаился где-то в глубине двора и ждёт, ждёт его, Генрика.
   Но сначала Марина. Убедиться, что она жива и раздобыть, что-нибудь потяжелее, а то у Куцулы пушка, и сюда её он приволок явно не для того, чтобы птичек пострелять.
   Ну, где там Ваня с его зверем Лендровером и пистолетом? Уже должен быть здесь, а его нет. Неужели менты его замели за превышение скорости?
   Оглядевшись по сторонам, Самуэльсон шагнул на крыльцо и только сейчас увидел Куцулу. Тот стоял в нескольких метрах, скрываясь в своём неприметном десантном костюмчике за большой яблоней. Пистолет его был направлен на Генрика.
   - Что же это ты с пушкой вышел на охоту? - усмехнулся Самуэльсон, встряхнув свои чёрные волосы, - Я вот, видишь, безоружен. Давай, опусти свою пугалку и поговорим, если ты этого хочешь.
   - Ты знаешь, что подонки не прощают тех, кто пошёл против них, - проскрипел Куцула, и Генрик заметил, что пальцы у него дрожат, - а ты, мразь, не с нами, тебе нужны только деньги, ты за ними приехал, так?
   - Где Марина? - не выдержал Самуэльсон, - Скажи мне, где она, и мы уйдём. Мне не нужны твои деньги, вспомни, они никому не принесли счастья!
   Но, имея их, можно увести Марину далеко-далеко, подальше от лощёного Ваниного мира.
   - Ты просто мне завидуешь! - проорал Куцула, подняв высоко левой рукой Гришкин рюкзак, - Ты всегда завидовал, потому что я круче, потому что ко мне липли бабы, потому что я стал королём подонков после Гришки. Я, а не ты, понятно?
   - Но для этого тебе нужно было его убить, - вздохнул Генрик, - знаешь, а это шулерство, мой друг. Все тузы уже вышли, а у тебя ещё один козырный в рукаве. И я готов снять перед тобой шляпу: ты удачно его выбросил, когда среди играющих началась паника, и подозревать можно было кого угодно. Но шляпу я не надел сегодня, извини.
   - Что ты сказал? - прошипел Куцула, а Генрик заметил, как всё сильней и сильней дрожит рука Куцулы, - Ты хочешь сказать, что я убил Гришку?
   - Нет, - покачал головой Самуэльсон, - не хочу сказать. Говорю.
   Зазвенел телефон в штанах у Куцулы. Осторожно, не опуская пистолет, Куцула опустил рюкзак в траву, а освободившейся левой рукой взял трубку.
   - Да? Катя, скажи Рябому, чтобы всё было готово к поездке. Я сейчас.
   Генрик заметил, что держать телефон Куцуле было совсем не удобно, и рассмеялся, честно глядя в глаза своему вчерашнему другу.
   - Знаешь, Куцула, - Генрик улыбнулся и вдруг неторопливо сошёл с крыльца и медленно засеменил по направлению к яблоне, - давай, мы эти деньги поделим, и никому не будет обидно.
   - Не приближайся! - отчаянно прокричал Куцула, а пистолет в его руке теперь больше походил на малярную кисть: вверх-вниз, вверх-вниз!
   - И я уеду. Конечно же, не один, конечно же, навсегда, - продолжал Генрик, продолжая неторопливо приближаться, - и всем будет хорошо, все будут спать спокойно. Правда, за тебя не ручаюсь, тебе снится ночами Гришка, да?
   - А-а-а-а! - отчаянно выкрикнул Куцула и нажал на курок. Раз, второй, третий. Генрик, не дойдя до Куцулы нескольких шагов, остановился, будто вспоминая, что ещё можно было бы сказать, а потом медленно стал оседать в чернеющую траву, соображая, что вдруг стало не так и почему он не чувствует боли. Потом опомнился, удивившись тому, что долго не смотрел на небо и успел его забыть. А там набухали, множились тучи, они застилали всю безбрежную синь неба. И успев поймать языком первую дождевую каплю, Генрик удовлетворённо улыбнулся. А потом бездонная чёрная пустота взяла его, унеся далеко-далеко в неизвестное Ничего. А где-то начинался дождь, печально опускаясь на грешную землю, путаясь в длинных чёрных волосах Генрика, тонкими ручейками стекая по щекам. А Куцула вдруг бросил пистолет на землю и завыл, по-волчьи, глядя на небесную темноту, и опомнился только тогда, когда увидел направленные на него дула милицейских пистолетов.
  
   Вот почему-то всегда так бывает в книжках, что ненавистные вам герои остаются в живых. Так будет и с Куцулой. На сколько его посадят? Ясно же, что не навсегда. Хотя Кима его любила, а значит, находила в нём какое-то тепло. Катя, конечно, порвёт с ним, но Куцула не будет кончать самоубийством, он же не из породы Ивановых.
  
   Марина слышала выстрелы во дворе, но голова нещадно болела, и девушка не могла даже привстать, чтобы посмотреть, что там происходит, убили кого из подонков или нет. В волосах запеклась кровь, и Марина боялась, что причёска её больше никогда не будет такой красивой, как прежде, и Ване это не понравится. Иногда становилось совсем невмоготу, тогда Марина изо всех сил трясла головой, чтобы не потерять сознание, отдавшись холодному беспробудному мраку.
   Дверь неожиданно открылась, и комнату ворвались люди в милицейской форме. Марина улыбнулась им, попыталась привстать, но голова опять закружилась, и девушка без сил опустилась на лавку.
   - Марина! Услышала она вдруг сквозь надвигающуюся тёмную пелену знакомый голос отца, - Марина, боже мой, что они с тобой сделали!
   - А где Ваня? - слабо улыбнувшись, прошептала Марина, пытаясь как-то одной рукой пригладить себе волосы, чтобы они хотя бы казались приличными, - Я хочу его видеть. Пусть он зайдёт.
   В комнате повисла задумчивая тишина. Папа переглянулся с милиционерами, те пожали плечами и вздохнули. Марина поняла, что что-то не так.
   - Скажите мне, что с Ваней? - пересилив себя, девушка вскочила на ноги, - Не надо меня жалеть, скажите правду, мне станет легче. Он ранен? Конечно, эти подонки попытались его убить. Но с ним всё хорошо, не так ли?
   Марина заглядывала в глаза и папы, и милиционеров, но не находила в них ответа, и от этого почему-то становилось жутко, да и оскалившая зубы тишина, затаившаяся в уголке, навевала страх.
   - Скажите, - совсем как маленькая девочка всхлипнула Марина, - ну, пожалуйста, скажите...
   - Ваня разбился на автомобиле, - вздохнув, начал папа, - он ехал, слишком быстро, не заметил поворота, и...
   - Что? - Марина не хотела верить в то, что услышала, ни за что не хотела верить, - Скажите мне, что с ним?
   - Он погиб, - выдавил папа, растеряв все успокаивающие слова, которые хотел сказать дочери. - Марина, Марина, кто-нибудь, помогите мне!
   Девушка лежала на полу без чувств. В уголках её глаз запеклись крохотные слезинки.
  
   Я очнусь в третий раз, и больницы больше не будет. Останемся только мы с Ваней... где-нибудь на Канарах...
  
   Наверное, всё будет не так. Ваня поморщился, посмотрел на часы. Опять опаздывает. Могла бы уж хотя бы из-за его смертельных ран прийти пораньше. Парень оскалился, превратившись на мгновение в хищного зверя. Но тут же прежнее спокойствие взяло верх: Марина не должна видеть его другим.
   - Сперва мне сказали, что ты умер, - ей не хотелось вспоминать об этом, и каждую их встречу она произносила эту фразу через силу. Просто потому, что нужно было как-то начать разговор. Потом как-то всё текло само по себе, правда, Ваня потом не мог вспомнить, о чём же они говорили.
   - Ты просто пережила шок, вот тебе и показалось, что со всеми близкими тебе людьми что-то случится, - ему уже надоело каждый раз произносить одни и те же слова, но ничего другого не оставалось. Не хочет же он, чтобы Марина снова оказалась в больнице.
   Во дворе было непривычно пусто и тихо. Три маленькие девочки возились в обломках песочницы, пытаясь слепить что-то из грязи. Наверное, у них получится, вон как им смешно.
   - Сегодня мне опять снилось, что Максим, - она не могла говорить и уткнулась носом в его плечо.
   - Не стоит верить дурным снам, - сказал он, - пойдём на "Кракенов". Сегодня начинается показ, будем первыми, кто посмотрит эту дрянь.
   - Но Максим, - она хотела сказать ему, но не могла. Пришлось Ване снова прийти к ней на помощь.
   - Я знаю, - ей снился этот сон так часто, что нетрудно было его выучить. - Давай не будем его вспоминать и даже думать о нём. Ведь всё давно прошло, и впереди у нас "Кракены".
   "Нет впереди обсуждение моих ран, - вздохнул Ваня, - не болит ли у меня голова после взрыва".
   - Болит, страшно болит, - не дожидаясь вопроса, пробормотал он, а потом они пошли в кино. Фильм оказался действительно так себе, у Вани даже по-настоящему заболела голова. Потому, когда Марина предложила сбежать на середине сеанса, он первым вскочил с места, боясь, что она передумает.
   - Ерунда какая-то, - улыбнулась девушка, когда они оказались на улице. Моросил дождь, но он был такой мелкий, что даже следов после себя не оставлял.
   - Ну, не скажи, - Ване захотелось её подразнить, - может, мне хотелось узнать, куда делся этот рюкзак с деньгами. А я вот помчался за тобой, как мальчишка.
   По лицу Марины пробежала дрожь. Да, она вспомнила тот другой рюкзак из своих кошмаров, и Ваня втайне радовался, что угадал её мысли.
   - Их... их нашли, когда арестовали Куцулу, - она совсем не была уверена в этом, и ему нравилась её растерянность, беспомощность, беззащитность. Да, он любит её, но нужно навсегда избавиться от этих ужасов, иначе они потом и ему жить не дадут.
   - А мне казалось их забрал Самуэльсон. Просто чтобы позлить Куцулу. Вот и получил свою пулю. А Куцуле потом было не до рюкзака, менты его окружили.
   - Так ты думаешь, - ей самой даже думать было страшно, но, в конце концов, она выговорила, - рюкзак где-то там?
   Почему-то думать всегда приходилось ему. Марина только охала и рассказывала страшные истории. Чёрт бы побрал этот рюкзак, у кого бы он ни был.
   - Я предлагаю поехать туда и посмотреть, - он говорил так, будто приглашал её на кофе с печеньками, - машины у меня теперь нет, но я знаю, откуда идёт автобус до Одинцовки. Мы обыщем там каждый сантиметр, если захочешь.
   Дождь не оставлял следов на его щеках, но Марина уже была вся мокрая. Снял с себя куртку и накинул ей на плечи.
   - Сейчас уже темно, - с сомнением проговорила она, глядя на затянутое тучами небо, - мы ничего там не найдём, только ещё сильнее вымокнем.
   Неужели дождь стал сильнее? Он его совсем не чувствует, лишь на щеках Марины видит крохотные капельки. Не надо откладывать до завтра, иначе у неё на щеках будет куда больше слёз.
   - Мы там заночуем, - не моргнув, соврал он, я не рассказывал, что у меня в той деревне живут знакомые?
  
   Он ничего не рассказывал. Говорящие буквы вспорхнули на крышу, и их не стало. Марина, шатаясь, словно пьяная дошла до скамейки и уже без сил рухнула на неё. Чёрт бы побрал этот рюкзак. Она не знает, где он.
   Врачи ещё не разрешали ей выходить во двор, но находиться дома было невмоготу. Санька хвастался, что он будет преемником Куцулы, и подонки уже сейчас слушаются его как лидера. "Да врёшь ты всё", - хотелось сказать Марине, но она молчала. Иначе Санька мог и про неё что-нибудь сказать гадкое. А так, всё нормально, а завтра снова на грешную землю домов на Монтёрском переулке придёт утро, которое когда-то, ещё совсем недавно радовало и внушало слабую надежду на перемены к лучшему. Но со временем всё меняется - приходит утро, а ты уже ничего не ждёшь.
   Мысли в голове у Марины лениво дрожали. Хотелось подумать о Ване, но она не смогла, врачи велели ей прогонять тревожные мысли.
   - Наверняка сейчас он трахает Лику, - сплюнул Санька, показавшись во дворе. - Кому ты нужна, такая дура?
   Марина сразу же подобралась и просила на брата угрожающий взгляд. Санька ретировался с той поспешностью, на которую только был способен, а у подъезда запнулся об урну, что для подонка совсем было несолидно. Марина изобразила на лице слабое подобие улыбки.
   Можно было, конечно, позвонить Боре, он ответит всё равно, да только Марина не хотела отрывать его от дел. Вон их как у него много. Он скоро не будет обедать у Розенбергов, она об этом позаботится. Во всяком случае, можно найти других деловых партнёров, у которых нет красивых дочерей на выданье. Марина сжала кулачки и сморщилась от боли. Больше она никого не отдаст. Даже своим страшным снам, пусть проваливают, не оставляя следов крови по утрам на подушке.
  
   - Ты точно помнишь место? - Ваня прекрасно понимал, что задаёт глупый вопрос, но нужно же было что-то решать, иначе они будут искать этот чёртов рюкзак до конца света. - Вот поляна, там их конура. По ту сторону мы уже всё обшарили.
   Ему хотелось сказать, что ничего они не найдут, что здесь прочесали всё по нескольку раз и менты, и подонки. Солнце давно уже ушло в страшную кровавую рану, которую само себе учинило. А теперь и эта рана затягивалась. Совсем скоро они не только рюкзаки, но и самих себя здесь не будут различать.
   - Вот он! - вдруг крикнула Марина. Её глаза наконец-то засияли, этого момента он и ждал.
   Да это на самом деле был рюкзак. Грязный, разорванный, с налипшими на него прошлогодними листьями. Похожий на свежий могильный холм.
   - Не трогайте его, - услышал он вдруг позади себя такой знакомый голос. Вы там ничего не найдёте.
  
   Марина вздрогнула, услышав его голос. Нет, не может быть. Она просто ещё не совсем здорова, вот ей и мерещится всякая дурь. Надо позвонить Боре, он её подбодрит. Он это умеет и его голос, голос...
   - Марина, вы ведь любите меня, правда?Я вам принёс рюкзак, который вы вчера оставили на скамейке.
   Маленький мальчик, куда меньше Саньки. Самуэльсон... да, у него такая фамилия. Конечно, сложно запомнить. Но ведь он, он...
   Боль взорвалась в ней, и стало легче. Отпустило. Теперь они с Борей уедут далеко-далеко отсюда. В рюкзаке денег так много, что их и считать страшно. Как Ваня гонялся за ними да однажды не вписался в поворот...
   - Генрик, - Марина нашла в себе силы улыбнуться сквозь слёзы. Рюкзак, набитый школьными тетрадками Максима лежал рядом. - Как я тебя люблю, родной.
  
   - Это он подкинул рюкзак, - объяснил Генрик. Ване хотелось его убить, да только вот беда, пистолет остался в одном из последних Марининых кошмаров. Всегда этот урод появляется не вовремя.
   - Иди домой, - единственная фраза, которая выбралась из его распахнутого от удивления рта.
   - Нам всем пора, - ухмыльнулся Самуэльсон, - твоя Лика уже заждалась своего героя.
   - Но Ваня, - Марина уже не видела его, ночь накрыла поляну. - Ты же не мог...
   От её героев остались голоса, они то становились громче, то пропадали совсем, и тогда Марине казалось, что мир налетел на луну и скопытился.
   - Кошмар кончился, - услышала она прощальные слова Самуэльсона, - просыпайся скорее!
  
   - А где Тамара и Санька? - без всякого интереса спросила Марина у отца, когда они наконец-то оказались дома, - Я что-то их не вижу.
   - Их больше никогда здесь не будет, - решительно произнёс отец, - я развёлся с Тамарой, и она вместе с Санькой живёт теперь у своей матери в центре.
   - А-а, - лениво произнесла Марина, - ты уже уходишь? Зонтик не забудь, смотри какой ливень.
   Отец кивнул ей и ушёл, а девушка осталась одна. В холодной четырёхкомнатной квартире, слишком большой для неё одной.
   В дверь позвонили - пришла Светка, подруга Марины по институту. Принесла с собой торт и кучу свежих новостей, которыми начала делиться с подругой уже в коридоре. На лице Марины не появилось никакого выражения, она почти не слушала все эти Светкины россказни о новой её работе и новом парне, лишь изредка кивала головой, чтобы дать понять, что разговор очень интересен. Немного оживилась Марина лишь тогда, когда Светка заговорила о Куцуле.
   - Он, оказывается, ещё и Гришку убил, так ему долго теперь сидеть. У меня знакомые в милиции есть, так говорят, просто так он не отделается.
   - Да? - словно бы опомнилась Марина, потом зевнула и поспешила двусмысленно добавить, - Ну да, не отделается.
   - Генрик сейчас в больнице в критическом состоянии, - продолжала Светка, - врачи удивляются, как он ещё выжил, в нём же три пули застряли. Говорят, что вряд ли он долго протянет. Любой человек на его месте уже бы умер.
   - Он всегда был сильным человеком, - пожала плечами Марина. Судьба Генрика её не интересовала. Её сейчас вообще ничего не интересовало, потому что Вани рядом не было и никогда уже не будет. Она не Максим, чтобы верить, что мёртвые обязательно возвращаются. Да и зачем ей Ваня мёртвый?
   Светка извинилась, что очень спешит, и убежала. А Марина осталась. Ей не нужно было никуда торопиться, и, подумав немного, девушка подошла к окну, резко распахнула его и, подставив стул, вскарабкалась на подоконник, в один момент ставший мокрым от в вечность летящих капель. То и дело мир ослепляла молния, а потом жёлтоглазый удалец гром ударял в свой барабан, пытаясь расколотить на куски бездонное обжигающе-чёрное небо.
   Дождь спотыкался о карнизы, крыши домов, падал ниоткуда, словно понял, наконец, что пойти нужно, что его ждут и верят в него. Дождь разрывался на мелкие капли иллюзий, которые на мгновение ворвутся в этот мир, захлестнут и переполнят его, чтобы потом осесть в водосточных канавах.
   Слишком поздно.
   Марина зажмурилась, попыталась оттолкнуться и... там, внизу увидела Максима. Он шёл по каким-то уродливой формы камням, вырастающим из глубокой, синей пустоты. Максим улыбался ей, живой, настоящий с вечно растрёпанными волосами и немного торчащими вперёд зубами.
   Я не буду с ним сидеть рядом, у него зубы лошадиные, лошадям не место в детском саду!
   - Не-е-е-т! - изо всех сил закричала Марина и открыла глаза, сразу же увидев глубоко внизу такую крохотную сейчас каменную плиту. И - разбиваясь об неё капли дождя, тысячи, миллионы капель!
   Боже, как высоко и страшно стоять здесь, на мокром подоконнике! И как это Максиму хватило смелости? Нет, нет, только не так!
   Спрыгнув с подоконника, Марина наглухо закрыла окно, чтобы не слышать, как стучат о каменную плиту мёртвые капли дождя, и, стуча по полу своими шлёпками, побежала в ванную. Но бритва отца оказалась тупой, и в ней ленились, когда-то давно застряв, несколько грубых чёрных волос. Тогда Марина ринулась в свою комнату, уткнулась лицом в подушку и зарыдала горько-горько, поняв, что и умереть-то она не может, что всё против неё, что в наказание видно ей существовать в таком мерзком мире, каждый день задыхаться очередным днём и говорить кому-то безразличным тоном, что сегодняшний день куда интересней предыдущего.
  
   За окном не утихал дождь, кап, кап по мостовой, а во дворе у детской песочницы отовсюду стали собираться подонки. Наступало их время.
  
   1 августа 2006 - 9 мая 2007
   Омск - Лесное - Омск
  
   Она открыла глаза. В её снах шумел дождь, смывая всё, что происходило в её жизни. Максим? Ваня? Генрик? Куцула? Все они сливались в какое-то бесформенное чудовище, произносящее бессвязные фразы. Никого из них больше нет в её жизни - прочь. Она замужем за Борисом и даже фамилия у неё другая. Фамилия... фамилия, нет, Иванова всё же была лучше. Легче запоминалась.
   Вспомнив, наконец, что ей было нужно, Марина улыбнулась. Нет, всё не так уж плохо. Надо подниматься будить детей.
   Неужели прошло столько лет? Марина не могла в это поверить. Ване уже восемь, он заявляет, что будет ходить в школу сам, а если она не согласится на это, то убежит из дома на улицу.
   Там жили подонки. Почему жили, они всегда будут там. Пока стоит этот мир, и листья становятся зелёными весной, а пыльными - летом. Так уж повелось, и не ей менять этот круговорот. Она может только тихо ругаться с балкона, глядя, как какой-нибудь Кирка Грай пудрит мозги её сыну. Скоро и он станет подонком, иначе здесь не проживёшь.
   Лике в школу в этом году. Уже болит голова, как одеть, чтоб была не хуже всех. А то ведь о родителях по детям судят. Вот она сама всегда была примером образцовым. Отец мог ей гордиться. Надо будет выбрать свободный час, съездить на кладбище. А то эта дура Тамара не соберётся, всё у неё то спина, то зубы болят. Действительно ведьма она, правильно её Максим называл. Как-то умел он разбираться в людях, ей бы, Марине, так научиться.
   Вчера приходил Санька, полчаса барабанил в дверь, просил сто рублей на водку. Прогнала, дети боятся его, пока боятся. Потом они станут такими же, как он, но она постарается, чтобы это не случилось так скоро. Ещё год или два можно украсть. Она будет хитрой и ловкой. Никакому подонку не удастся её провести.
   У подъезда она снова наткнулась на Самуэльсона. Он теперь часто приходил сюда утром, говорил, что любит её и что они всегда будут вместе. Приходилось кивать головой и добродушно улыбаться, она ведь не хотела, чтоб мальчику было больно. Хорошо хоть скоро ему в больницу, два раза в год он должен посещать какой-то там реабилитационный центр, и с каждой процедурой становиться ещё хуже, чем был.
   - А я знаю, где рюкзак,- шепотком проговорил он, озираясь по сторонам, чтоб подонки не услышали. Марина вздрогнула, хотя давно приучила себя, что все его слова - бред. - Он так и остался на той поляне, никому не хватило ума его забрать.
   "Тебе-то уж точно ума не хватило", - Марина испугалась, не произнесла ли она случайно вслух эту фразу. Генрик не видел или не хотел замечать её испуга, только и сам уже перестал бояться. Его лицо скрывалось в грязных спутанных волосах, лишь глаза страшные, пожелтевшие глядели весело, словно в старом фотоальбоме.
   Но Марина была нынешняя, у неё не было времени болтать с Генриком. Вчера на новой работе опять сделали выговор за опоздание - всем наплевать, что у неё дети, за которыми нужно следить и оберегать от всяких граев и генриков. Её новоиспечённые коллеги думают, что она пришла занять чьё-то место, заведомо отказывая ей в месте собственном. Нет, сегодня нельзя опаздывать. Нужно попытаться наладить хорошие отношения.
   - Ну так что? - не сдавался Генрик кося жёлтым выцветшим глазом, - Мы с тобой поедем на ту поляну?
   Марина вдруг осознала, что устала. И день вроде толком ещё не начался, и ничего важного не произошло, а ей хочется рухнуть в постель и досмотреть прерванный ранним утром сон. Что ж там было? Да, они с Ваней пошли на "Волшебников Митиленского леса, и её парень обнимал её крепко-крепко, словно боялся упустить.
   - Не сегодня, - Марина нашла в себе силы улыбнуться, - Пора спать, Генрик. Пойдём спать.
   1 августа 2006 - Сентябрь 2013
   Омск - Лесное - Омск
  
   Она проснулась, казалось, что веки дрожали от страха. Ей показалось, что повернулся ключ в дверях. Да не может быть, это просто крутятся, сталкиваясь, глупые мысли в её детской головке.
   Он ещё спал, не от кого было прятать страх. Надо посмотреть на часы... нет, время ещё есть. Генрик не должен видеть её с ним. Всё равно, что она не любит Самуэльсона, с ним надёжнее. С ним она жена, а не какая-нибудь стерва, подобная Катьке Кирпичной.
   - Почему ты уехал тогда? - странно, она никогда не задавала ему этот вопрос, всё казалось таким очевидным. - Я сперва думала, что ты умер...
   - Мне было мерзко оставаться здесь, - пожал плечами он, считая, видно, вопрос глупым, - другого выхода просто не могло быть. От вас всех не дождёшься помощи.
   Вот он опять думает, что она тоже стала подонком. Вышла за Генрика и значит, смешалась с их грязью.
   - Почему мы не можем быть вместе? Пожениться и быть как все? - в отчаяньи выкрикнула Марина, забыв, что они сейчас вместе и она замужем.
   Он рассмеялся. Она не видела его лица, но слышала его смех, ровный холодный, распугивающий её ночные страхи.
   - Все живут как мы, глупышка, - произнёс он и повернулся к ней. Да. И ей вечно жить так. Обманывать Генрика, считать часы до его возвращения, просыпаться от набегающего предрассветного страха. Ей вдруг представился Самуэльсон худой, бессонный, осматривающий свой бесконечный секретный объект. Там и убить ненароком могут её Генрика, какие-нибудь подонки, а она, она будет в это время...
   - Вставай, - неожиданно тепло и ласково сказал Ваня, - ты и так проспала всё на свете.
   Так он не говорил с ней уже давно. И наверное, вряд ли в следующий раз будет так ласков. Она и не ждала. Просто глядела, как сквозь её ресницы медленно по каплям сочится рассвет и растекается по подушке.
  
   1 августа 2006 - Сентябрь 2013
   Омск - Лесное - Омск
  
   Глаза не хотели открываться, дрожали. Наверное, они слиплись от боли, оплавились от внутреннего огня, пожиравшего её. Даже дождь не остудил эту смерть, Марина ловила губами его капли. Она думала, что всё будет сразу: тупой удар и конец. Неужели Максим мучился так же?
   К ней бежали люди. Подонки, скоро весь двор будет заполнен ими. Она попыталась встать на колени, но боль обожгла её, прижала к земле.
   "Она не упала на каменную плиту, ей повезло, - пронеслось в голове у Марины, мысли будто бы относились к чужому человеку, вздумавшему совершить глупость, - вот он, камень рядом, она может до него дотронуться".
   Но сил не было, и боль разрывала её. По лбу пробежал муравей и заблудился в спутанных волосах. А из прекрасного рта Марины вместе с кровью выплёскивались бесформенные хрипы. "Даже Генрик не стал бы меня целовать такую, - с облегчением подумало распластавшееся на земле существо. - Но теперь мы на равных: я умираю и он сдыхает в своей больнице. Вот бы порадовался, если бы узнал, что мы умрём в один час".
   Впрочем, может, её ещё спасут. "Что вы ползёте? - хотелось закричать Марине, - бегите, спасайте её! Неужели она такая страшная, девчонка, за которой парни ходили табунами?"
   Дождь перестал и перед тем как угаснуть этому хмурому дню, показалось солнце. В один момент выглянуло оно из тьмы, изъеденное тучами, как червями. Марина улыбнулась и из последних сил протянула руки к большому уродливому огню, думая обхватить его, когда солнце начнёт валиться в тёмную пустоту двора.
  
   1 августа 2006 - Сентябрь 2013
   Омск - Лесное - Омск

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"