Дом, в котором живу я
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Пьеса о нескольких людях, может, о нас с вами
|
ДОМ В КОТОРОМ ЖИВУ Я или КРЫША ПОЕХАЛА
Пьеса
Посвящается С.О.
Действующие лица:
Я
Он
Другой он
Она
Другая она
Место действия:
Дом не дом - просто большая комната (если вы вообразите, что между вашими спальней и кухней вдруг сломали стенку, вы получите примерное представление). В комнате две двери. Одна заколочена крест-накрест досками, на другой - большой портрет Дмитрия Медведева и картина "Утро в сосновом лесу". Герои по ходу действия, будто бы случайно заходят в комнатку за этой дверью и можно услышать, как шумит вода сливного бачка унитаза. Окон нет. Две двуспальные и одна односпальная кровать. Письменный стол, на котором притулилась забытая позеленевшая корка хлеба. То ли белый, то ли синий холодильник с кучей магнитиков на нём, словно красных прыщей на теле у больного. Возле холодильника куча вещей, сваленных как попало. Другие он и она сидят на кровати и не могут отвести глаз друг от друга. Он прибивает к стене её портрет, изредка попадая себе по пальцам. Произносит "Блин!" или ещё чего похлеще и продолжает работу. Я стоит у противоположной стены и смотрит в воображаемое окно.
Действие первое.
Я (обращаясь будто бы к самому себе). Дерьмо.
Она (появляясь из двери с Дмитрием Медведевым на ней). Не смывается.
Я. Сейчас посмотрю. (Уходит, его нет несколько минут. Возвращается). Всё в порядке.
Она (поправив причёску). Я хочу сказать, что ухожу от тебя.
Я (зевая) Сказал же, всё в порядке.
Она (улыбаясь) А до того, как я подошла, другое говорил.
Я. Тогда не смывалось.
Она. Ты хоть руки вымыл?
Я. Ты же уходишь.
Она (поморщившись). Я хотела попрощаться.
В первый раз звучит "Какая осень в лагерях" и обрывается, издавая какие-то совсем бессвязные звуки.
Он (попадая себе по пальцам). Блин!
Я. Радио глючит.
Она (возмущённо). Нужно выключить, меня уже бесит.
Я. Меня тоже.
Она. Да.
Я. Ты же уходишь.
Она. Тогда нет (смеётся). Понимаешь, когда нас, женщин, двое, а вас трое, такое может произойти.
Я. И кто он?
Она. Он.
Я Понятно.
Она. Если другой он на меня посмотрит, я тебя поцелую.
Я Пожар!
(Другой он и другая она кончают целоваться и смотрят на неё).
Другой он. Я люблю тебя.
Другая она. Я тоже тебя люблю.
Другой он. Нет, я люблю тебя сильнее. А почему мы обернулись?
Другая она. Вроде бы пожар.
Другой он. А-а.
Другая она (закрыв глаза). Нет, я люблю тебя сильнее. А теперь поцелуй меня.
Другой он (тоже закрыв глаза). Нет, это ты меня поцелуй.
Она (возмущённо). Ты меня провёл! И кем ты только был до катастрофы?
Другие он и она сталкиваются лбами и удивлённо смотрят друг на друга, словно сегодня впервые увиделись.
Я. Проводником.
Она. Скажи хоть, ты руки вымыл?
Я (смеётся). Я же не руками тебя целовать буду.
Она. А что он скажет?
Он (попадая себе по пальцам). Блин!
Я (в сторону). Подгорелый.
Она. И что же?
Я. Когда ты хотела попрощаться, это тебя не смущало.
Она (повертев пальцем у виска). Для таких случаев есть подпол. Полезли?
Я (махнув рукой в сторону других). Им вроде бы всё равно, где, когда и по какому поводу.
Она. Ну не болван ли? Кем ты меня считаешь? Они скоро туда (кивок в сторону Медведева) вместе ходить будут.
Я. Нет.
Она (не понимая). Что нет?
Я. Не болван.
Она. Ну, кретин, какая мне разница? Полезли в последний раз и проваливай.
Я. У меня руки в дерьме.
Она (морщится). А вымыть не судьба?
Он (подходит к ним и улыбается, не теряя, однако, своей деловитости). Консервы кончились. Чья очередь?
Я. Твоя.
Он. А если серьёзно?
Я (зевая). Я в прошлый раз лазил. Там предпоследняя ступенька сломана. Другой он и другая она лазили чинить...
Он. Хватит болтать, надоел, честно. Лучше перебирайся на мою койку. Она теперь моя девушка, понятно?
Я (усмехаясь). Койка?
Он. Она.
Я. Не грохнись на предпоследней ступеньке.
Он. Ты за кого меня держишь здесь? Думаешь, сам не соображу, что к чему? Да я там... (неопределённо машет рукой) был чуть ли не полномочным послом...
Она. Милый, возьми зубной пасты, кончилась.
Я (тихо). Не она одна.
Он. Меня за границей принимали с распростёртыми объятиями. Знаете, сколько мне давали, чтобы я остался там?
Я. Там предпоследняя ступенька сломана. Будь осторожен.
Он (не понимая). Ты что, мне угрожаешь? Ты, мразь такая, мне угрожаешь?
Снова звучит "Какая осень в лагерях" и снова обрывается, не успев толком разыграться.
Она (надув губки). Кто-нибудь может выключить это дерьмо?
Я (пододвигаясь к нему вплотную и сжимая кулаки). Может быть, я ослышался, но, похоже, что нет.
Другой он (с кровати). Да, милая, да... да, да...
Слова переходят в свистящий шёпот, потом в хрипение и булькание. Впрочем, это вполне может играть радио или неровно с надрывом работать холодильник.
Я. Ты кого мразью назвал, фашист недобитый, троцкист недорубленный?
Он (выпятив грудь). Я профессионально занимался ушу.
Она. У кого?
Он (начиная загибать пальцы). А ещё борьбой, боксом, футболом, баскетболом и бальными танцами.
Пальцев на руке не хватает, и он замолкает в недоумении.
Я (усмехаясь). Какими танцами?
Она. И ещё возьми резинок побольше, а то тут уже кончаются.
Я (недоумевая). Ты... что через них прыгать будешь?
Она (смеётся). Почти.
Он (назидательно). Нам нужно рожать детей, спасать человечество, входить в Историю. Поймите, кроме нас людей на земле не осталось. Мы станем новыми Адамами и Евами, если не будем пользоваться резинками.
Я. Твоим Адаму и Еве хорошо было: за них добрый дядя мир создал, а они только яблочки кушали. У нас же только и есть, что эта комната, неработающий радиоприёмник да куча консервированных фруктов в подполе.
Он. Так я полез (нарочно громко). Никому больше ничего не надо?
Другие он и она молчат, они заняты своим делом. Он скрывается в подполе.
Я. Ты хоть понимаешь, на кого меня променяла?
Она. А что у меня был такой богатый выбор? Боже, почему нас не спаслось человек восемьдесят или хотя бы сорок? Сообразительных, ловких (заметив, что он скрылся в подполе и не может её слышать) сексуальных конечно.
Я. Мужчин? Куда бы ты их всех здесь (оглядывает комнату, прикидывая, сколько людей сюда ещё можно вместить) запихнула?
Она (злится). Нет, собак. Я извращенка.
Другой он с кровати. Ав! Ав!
Я. Чего это он?
Она. Он в подпол полез. Не путайся.
Слышится шум где-то внизу, будто бы в подполе кто-то свалился с лестницы.
Я (вздыхая). Предупреждал же насчёт ступеньки.
Действие второе.
Три часа спустя.
Она (вздыхает). И что теперь сейчас ночь, день? Я не могу уже без солнечного света, у меня это электричество в печёнках сидит!
Он (выпятив грудь). Давай я буду твоим солнцем.
Она (испугавшись). У тебя на брюках майонез. Наверное, там, в подвале, испачкался.
Он. Блин! Пытается стереть майонез рукой, но только пачкается ещё больше. Чистой рукой лезет в карман, не находит там того, что искал. Ощупывает другие карманы, хмыкает. Потом начинает ходить по комнате, заглядывая под кровати и стол.
Другая она (возвращаясь из комнаты с Медведевым). Чего это он?
Другой он. Он.
Другая она. Да не он, а чего это.
Другой он. А-а.
Он. Кто-нибудь видел мой носовой платок?
Другая она. Милый, он спрашивает, видел ли кто-нибудь его носовой платок.
Другой он. Милая, не видел, потому что у нас нет человека по имени Кто-нибудь.
Другая она. Милый, для меня существуешь только ты. Мне никакой Кто-нибудь не нужен.
Другой он. Нет, милая, это для меня существуешь только ты.
Другая она (говорит так, будто бы только что доказала сложную теорему). Милый, значит, мы существуем друг для друга.
Он (роется в большой куче вещей, сваленных как попало). Я потерял носовой платок и испачкался. Мне нужен носовой платок.
Снова звучит: "Какая осень в лагерях"... Никто уже не просит её выключить.
Я (будто бы сам себе). Мы здесь уже три месяца. Значит сейчас сентябрь. Листья, наверное, желтеют. Но ещё тепло, птицы готовятся к долгому полёту в тёплые страны. Сейчас всюду проходят субботники. И мои друзья комсомольцы тоже работают там. Чтобы год от года наша страна крепла, чтобы ей не были страшны фашисты и прочие чуждые советскому государству недобитые классовые элементы.
Она. Что ты там бормочешь?
Я (продолжает, будто не слыша). Раньше, до этой комнаты, у меня была девушка, и я любил её. По-настоящему, не так, как любят здесь. Понимаешь, мне всё время хотелось быть с ней. До последней доли себя, до короткого лучика света в конце моего пути. Я всё думаю, почему она не спаслась? Или спаслась, но находится по другую сторону этой трижды проклятой двери (подходит к выходу и стучит кулаком в дверь, словно надеясь, что она распахнётся). Знаешь, порой мне хочется отодрать эти доски и пойти искать её. Пусть там нет воздуха, света и тепла, с ней мне ничего не надо.
Она (вытирая платком набежавшие слёзы). Ты так хорошо говоришь... Порой мне кажется, что среди нас сегодняшних ты один по-настоящему живой человек.
Я (задумавшись). У тебя кто-нибудь был?
Она начинает загибать пальцы, потом, когда их не хватает, приходит в замешательство и начинает что-то шептать. Если прислушаться, отдельные фамилии можно уловить.
Я (поспешно). Нет, нет, не так. По-настоящему.
Она. Я со всеми по-настоящему. Я так не умею.
Я. А с кем-нибудь было особенно так?
Она снова загибает пальцы, потом шепчет.
Я. А особенно-особенно?
Она (виновато). У меня пальцы устали.
Я. А по человечески?
Она. С тобой.
Я. Правда?
Она. Да.
Молчание. С минуту никто не произносит ни звука. Он по-прежнему роется в куче вещей, Другие он и она целуются, я и она смотрят друг на друга.
Я. Почему ты уходишь? Почему ты губишь себя? Пусть он остаётся со своим носовым платком, если, конечно, найдёт его.
Она (снова вытирает слёзы). Не найдёт.
Я. Почему?
Она. Потому что я плачу.
Я (замечает, что на платке вышито "Он"). Понятно. Но я не хочу, чтобы ты плакала. Пусть наши дети видят тебя весёлой, радостной, живой. Им и так нелегко придётся. Если мы не сможем отодрать доски с входной двери, это придётся делать им. Иначе мы просто погибнем здесь все вместе.
Он кончает копаться в вещах и прислушивается к их разговору.
Она. Я не знаю, как сказать... Ты, честно можешь удивить человека. В хорошем смысле слова. Никогда не думала, что у меня будут дети... А сейчас думаю.
Я. Правда?
Она. Да.
Они одновременно делают шаг вперёд и оказываются друг у друга в объятиях. Он, поняв в чём дело, вскакивает. Холодильник, только-только начав работу, послушно замирает, замёрзнув.
В доме внезапно гаснет свет, оставляя в комнате только темноту. Сначала никто не понимает, что произошло. Затем все дружно начинают говорить, так, что ничего понять нельзя. В то же время начинает звучать "Какая осень в лагерях" по радио, только на этот раз можно услышать весь припев. Шум голосов, однако, не утихает, будто там, в темноте, осталось не пять человек, а гораздо больше. Если прислушаться, можно уловить совершенно странные звуки, такие, например, как крик петуха, выступление президента или обрывки трансляции хоккейного матча: "Гол", "Ну кто так играет?", "Мазила".
Впрочем, это вполне может быть игра воображения.
Действие третье.
Три секунды спустя. Мрак.
Другая она. Милый, это ты выключил свет?
Другой он. Да, я милый, я свет, но я не выключил.
Другая она. Тогда нужно сказать спасибо тому, кто это сделал. Смотри, как стало чудесно!
Другой он. Ты видишь меня?
Другая она. Я люблю тебя.
Другой он. Нет, я люблю тебя сильнее.
Другая она. Ты куда это полез? (смеётся). Такой нехороший.
Другой он. Ты о чём, милая? Я тебя не вижу.
Она. Жуть.
Я. Что-то под ногами... Хрустит.
Она. Наверное, макароны. Те, которые он притащил из подпола.
Я. Чёрт, всегда любил длинные.
Она. Кого?
Я. Макароны. Понимаешь, они становятся мелкими, если по ним походишь.
Она. Понятно. Слушай, может в подполе можно включить свет?
Я. Что нам будет с того света? (Молчание, обозначающее долгий мыслительный процесс). Хотя, полезу, посмотрю. Заодно принесу сюда свечи и фонарики.
Она (неуверенно). А ты хоть знаешь, в какой стороне подпол?
Я (смеётся). Я пока ещё ориентацию не потерял.
Другая она (уже почти визжит). Боже, ты никогда не делал так здорово. Теперь всегда будем делать это в полной темноте.
Слышится стук.
Другой он. Боже, милая, где ты? Я, кажется, с кровати упал.
Другая она. Ты что, смеёшься? А вот тут кто?
Он. Это я.
Другая она (испугавшись). Я?
Он (оправдываясь). Я думал это она...
Другой он с пола. Это он.
Другая она. А-а-а-а-а-а-а-а-а! (чем больше а, тем лучше).
Робкий луч света со стороны подвала. Появляется Я с фонарём в одной руке и с пачкой свечей в другой.
Я. Я слышал крики... Ничего серьёзного?
Она. Вроде все живы.
Я. В подполе тоже свет не включается. Но там ещё есть фонари и свечи. Много, если будем тратить их экономно, то нам хватит надолго.
Она. А потом?
Я не отвечает, начинает расставлять свечи по комнате, потом понимает, что так свет скоро иссякнет и прячет свечи в ящик стола. Ищет спички и не находит их.
Я (раздражённо). Чёрт, в этом доме есть спички или нет?
Он (неожиданно оказавшись в стороне света). Они в подполе (чиркает зажигалкой). Полезли?
Я (вздыхает, будто вспоминая что-то грустное). У меня есть что-нибудь на брюках?
Он (снова чиркает зажигалкой). А что?
Я. Думаю есть.
Он снова чиркает зажигалкой и задумывается.
Она (повторяет, не дождавшись ответа). Что будет потом?
Я. Что-то будет... Может быть, свет дадут, а может, мы научимся видеть в темноте. Кошки же умеют...
Она (вздыхает). Сейчас из кошек делают воротники. Держи спички, всё равно здесь курить невозможно. В чём это у тебя брюки?
Он (будто бы выходя из комы). Что есть?
Я (отвечая одновременно ему и ей, успевая ещё и зажигать свечи). Майонез. Там на полу целая лужа.
Она (улыбаясь). Потерял ориентацию?
Я (оправдываясь). Я же сказал, что слышал крики. На предпоследней ступеньке, понимаешь? Я помнил про неё... но вот забыл.
Другой он (снова забравшись на кровать, пользуясь тем, что стало светло). Я вспомнил, любимая, что мы ещё не обедали, а Он и Я говорят о еде.
Другая она. Любимый, у них только и есть, что майонез на брюках это неинтересно. Подождём, пока откроют консервы.
Другой он (видимо смирившись). Подождём, пока откроют консервы. Я люблю тебя.
Другая она. Нет, это я люблю тебя.
Он. Я люблю консервированного тунца. Там где-то была большая банка.
Она (начинает искать консервы). Так... Зубная паста. (Ему) Спасибо, милый! Посмотри, какие белые зубы!
Я подходит и смотрит на картинку. Смотрит долго внимательно, словно дожидаясь, что рот на упаковке ему улыбнётся. Потом находит банку с консервами.
Я.Я не хочу такие зубы. Они нарисованные. (Ему) Держи своего тунца.
Он (берёт банку, не знает, что с ней делать). А открывать я чем буду? Зубами?
Она. Никакого кариеса! Никаких проблем!
По радио доносится выступление президента. По обрывкам фраз можно уловить, что он обещает лучшую жизнь.
Он (разводя руками). У нас нет консервного ножа, что скажешь?
Радио умолкает.
Я. Что я скажу? Быть консервным ножом я не могу, потому что я человек.
Другая она. Милый, у нас нет, случайно, консервного ножа?
Другой он (начинает о чём-то догадываться и загадочно улыбается). А зачем?
Другая она. Милый, ты не поверишь, но открыть консервы.
Другой он (обескуражено). А-а.
Он (снова начинает бесцельно и бесполезно бродить по комнате). Может, в холодильнике есть? Открывает холодильник, там горит свет.
Минуту все молчат и смотрят на этот свет. Он ярче свечей и фонарика и чуть ли не слепит всех.
Другой он (поднимается с кровати, помогает подняться другой ей). Милая, мне кажется, это солнце.
Все собираются у холодильника и по очереди начинают греть руки над лампочкой.
Действие четвёртое.
Неважно сколько прошло времени. Может быть, одно мгновение, но не исключены и миллионы лет. По-прежнему горят свечи, холодильник закрыт, видимо наступила ночь.
Он (роется в куче, явно что-то ищет). Я строю из конструктора дом. Там мы будем жить.
Она. А я разведу сад. Отыщу новые породы цветов, которые могут... без солнечного света.
Он (улыбаясь). Сорта, дорогая. Сорта, а не породы.
Другой он. Любимая, кого она там пытается развести?
Другая она (не расслышав). Тебя, любимый. Только тебя.
Я. Пора открывать холодильник. Сегодня день должен быть равен ночи.
Он. В ноябре? Не смеши.
Я. Сейчас сентябрь. Не сбивайся со счёта, пропадёшь. Хоть какой год сейчас, ты помнишь?
Он начинает что-то понимать. Его взгляд мечется - Я-дом, Я-дом, не может остановиться на одном.
Он. Какой сейчас дом... то есть год...
Я. Тысяча девятьсот сорок первый
Звучит "Какая осень в лагерях"...
Он. Ты уверен?
Я. Когда я попал сюда было двадцать второе июня. Сейчас сентябрь (усмехается) если мы, конечно, его продолжаем называть сентябрём.
Он (торжествуя, обращается к ней). Понимаешь, он прибыл к нам из прошлого. Отмотал пятьдесят лет вперёд, не знаю, как ему это удалось. Теперь понимаешь, что мы не можем ему доверять полностью. В нашем чёртовом августе девяносто первого мы вообще не можем никому доверять.
Она начинает что-то понимать. Её взгляд мечется - Я-Он, Я-Он, не может остановиться на ком-то конкретно.
Он (продолжает). Он может быть кем угодно: шпионом, полуодетым Гитлером... Он ещё не отравился, между прочим!
Она. Прекрати. Ты совсем ничего не понимаешь. Понимаешь, ничего не понимаешь!
Он (опешив). Чего я не понимаю? Того, что он прибыл из прошлого?
Она (безнадёжно). Сейчас действительно сорок первый год.
Я (обрадовано). Ну вот, говорил же! Мы скоро перестанем друг друга слышать, вот в чём наша беда. Это ты отмотал назад пятьдесят лет и прибыл к нам. Это ты...
Она (будто бы не замечая). Но не тысяча девятьсот... Две тысячи...
Я и Он (оба). Что?
Она (рассеянно). Две тысячи сорок первый год... Я попала сюда в июне, значит сейчас осень. Мы здесь уже три месяца. Листья, наверное, желтеют. Но ещё тепло, птицы готовятся к долгому полёту в тёплые страны. А вот наша страна никому не нужна больше. Даже птицы улетают отсюда. Газ разбазарен за смехотворную цену в другие страны. Нефть с помощью добрых друзей с Запада выкачана. А больше нам нечем хвастать.
Он (начиная снова считать на пальцах). А успехи спорта? А коммунизм? А сильнейшее государство в мире? А...
Она. Август.