Аннотация: Рассказ давший название сборнику, я его называю переходным к двумирью. Здесь кончается мой реализм
НАУЧИТЕ МЕНЯ ПЛАКАТЬ
Городу
-Сколько? - переминался с ноги на ногу от нетерпения я, ожидая, когда продавщица кончит телефонный разговор, - Мне очень нужны деньги, понимаете?
Продавщица лениво бросила в мою сторону безразличный взгляд. Видно было, что я ей давно надоел, а отделаться от меня было не так-то просто.
-Больше не даёт, - кидая слова, как милостыню, проговорила она, поправляя обесцвеченную прядь волос, упрямо спадающую на глаза, - только пятьсот. Да я вам и говорила, что такие устаревшие модели у нас сейчас не в ходу. Интересуются телефонами с камерой, интернетом... а у вас? Даже дисплей нецветной. И вообще, состояние ужасное.
Насчёт состояния она, конечно, перегнула палку. Мама всегда бережно относилась к телефону, считая, что там живёт какая-то очень мудрая душа, которая помогает звонить и на звонки отвечать. А чтобы душа эта не замёрзла в нашей холодной квартире, мама сшила для телефона специальный чехол, мягкий и почему-то всегда пахнущий мамиными руками, когда к нему прикасаешься. Теперь же чехол ненужно валялся где-то в углу моей комнаты, а мудрая душа уходила вместе с её хозяином к продавщице за пятьсот рублей.
-Ладно, я согласен, - решительно проговорил я, пододвигая телефон поближе к продавщице, а потом прибавил скорее для себя, чем для неё, - пятьсот.
-Вы бы его друзьям продали или в ломбард сдали, - посоветовала мне продавщица, видно не желая расставаться с пятисотенной. - Глядишь, больше бы и выручили.
Я не стал отвечать, просто взял деньги, повернулся и поскорее вышел из магазина. Друзей у меня не было, а с ломбардами я связываться не хотел. Ничего, ещё пятьсот рублей добыто, а могло быть и меньше. На прощанье оглянулся: ветер упрямо срывал с двери магазина яркое объявление: "Покупаем сотовые телефоны. Дорого".
Я усмехнулся, сплюнул противную липкую слюну и двинулся прочь отсюда. Теперь в больницу. Да, посещение больных с четырёх, но может, меня впустят раньше.
-Операция дорогостоящая, - второе слово доктор проговорил по слогам, нарочито делая ударения на каждом. А мне вдруг почему-то стало стыдно за свои поношенные кроссовки да полинялые джинсы с протёртыми коленками. Но виду я не подал.
-Какова же сумма? - произнёс я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал.
Доктор удивлённо посмотрел на меня. Перед ним сидел восемнадцатилетний парень в мятой футболке и старых видавших виды джинсах. Колючий, давно не видевший бритвы подбородок (с болезнью мамы некому стало говорить мне, что пора побриться) да длинные каштановые волосы, по которым я каждое утро проходился расчёской, чтобы уж совсем не перестать следить за собой. Серо-зелёные глаза, ищущие в каждом слове, в каждом жесте врача подсказку, что делать дальше и как вообще дальше жить.
-С учётом лекарств, оборудования и бинтов - тринадцать тысяч, - отчётливо проговорил доктор, словно боясь, что его вдруг неправильно поймут, - но учтите, если операция не будет сделана вовремя, могут возникнуть осложнения..., ну, вы не маленький, что вам говорить.
А меня вдруг словно обухом по башке ударили. Доктор ещё говорил что-то про то, что можно взять ссуду в банке, про ценные вещи, которые можно продать или заложить в ломбарде, я же никого уже не слушал: ни доктора, ни ту навалившуюся на меня внезапно тяжёлую музыку жизни, которая заставляла затыкать уши, чтобы не слышать тягучую, катящуюся свинцом боль.
Встал, хотел, было уйти, как вдруг вспомнил чего-то и снова обратился к доктору.
-Скажите, когда нужно будет принести деньги? - потом я понял, что задаю вопрос не так, неправильно и поспешил добавить, - Когда крайний срок?
Врач вздохнул, посмотрел в мамину историю болезни, которая холодно и неприступно высилась на куче докторских бумаг, потом вздохнул ещё раз и произнёс:
-В течение этой недели, крайний срок - следующая. Вы поймите с болезнью шутить нельзя, а уж тем более нельзя тянуть. Что мы можем сделать без операции? На дешёвых лекарствах она долго не протянет.
Я не стал ничего отвечать доктору, просто попрощался и вышел. Я не знал, где можно достать тринадцать тысяч, но понимал, что достать нужно, иначе всё пропало. Никогда себя не прощу я, если с мамой что-нибудь случится.
Вернувшись домой, я достал из укромного места свою копилку, в которой весело бренчали монеты и ленились бумажные купюры - когда-то я мечтал купить фотоаппарат и понемногу стал откладывать на него деньги. Потом заболела мама, и ни о каком фотоаппарате больше я не думал: кого фотографировать, когда у всех вокруг вдруг стали печальные и встревоженные лица?
Я вооружился молотком, и мгновение спустя копилки больше не существовало. На её месте... да ну их эти осколки! Всё равно полетят они в мусорное ведро, безразличной некрасивостью уродуя пустое только что вымытое, полетят, не скрывая досады, думая, что в тёмном уголке моего шкафа было не так уж плохо.
Пятьдесят два рубля и семьдесят четыре копейки. Даже на простецкий с надписью б/у на ценнике фотоаппарат не хватит. А мне нужно тринадцать тысяч, чтобы мама была здорова. Тринадцать - не так уж и много. Для кого-то. Я же от этой многости задыхался, не зная даже куда бежать и к кому обратиться. Чтобы не ошибиться, ещё раз пересчитал деньги из копилки. Пятьдесят два семьдесят четыре, ни больше и ни меньше. Хотелось заплакать от собственного бессилия, да слёз не было, сгинули они в один миг вместе с казавшейся такой беззаботной и весёлой юностью. Куда уж веселиться, когда связан я этой магической цифрой тринадцать тысяч. По рукам и ногам. И всего лишь неделя, чтобы развязаться. Понимая, что больше никто времени мне не даст, я осторожно сложил деньги в робкую кучку и стал думать, что же делать дальше.
Данада. Почему-то она пришла мне в голову не сразу, а после того, как я перебрал в уме всех имеющихся в наличии родственников и знакомых, прекрасно понимая, что ни у кого такой суммы быть не может. Приятелей миллионеров, которым швырнуть мне тринадцать тысяч было, как нос вытереть, у меня не имелось. А Данада была, хотя нас теперь мало что связывало.
Теперь.
Старый театр не боялся дождя, он лишь устало вздыхал, глядя на тяжёлые чёрные тучи, ловил своей прохудившейся крышей первые дождевые капли и успокаивался, понимая, что это только дождь, а не конец света. Нам же с Данадой дождь был совсем не в радость. Как назло в такой пасмурный день у нас не было зонтика, а дождь покапал, покапал, потом видно ему это занятие понравилось, и он разохотился не на шутку, заставляя случайных прохожих прятаться на остановках.
Нам же до остановки было далеко, и мы укрылись под старой лестницей театра, слушая как по ней барабанят упругие полные сил и свежести капли. Нам было сухо и вполне уютно. На стене театра, уставшей ждать своего ремонта, весело играла надпись "Коля + Наташа = ?"
-Смешно, - немного удивилась Данада, - я думала, сейчас никто такого не пишет. Время что ли другое. А тут...
-Я бы написал, - сказал я смело, - что тут такого? Милиционеров здесь вряд ли встретишь.
-Правда? - улыбнулась Данада, а светлые глаза её загорелись, - А Влад говорит, что это ребячество стены разрисовывать.
Я промолчал. Мне не нравилось, когда Данада начинала говорить о Владе, словно тот был на земле идеальным человеком. Девушка, конечно, хорошо это понимала, просто ей хотелось меня подразнить.
-Только не надо дуться, Олег! - рассмеялась Данада, - Ты же прекрасно знаешь, что Влад для меня ничего не значит.
-Поскорей бы дождь умчался куда подальше, - буркнул я, - и мы бы пошли... куда-нибудь. Хотя бы посмотрели, как мир после дождя красив.
-Но ещё слишком дождь, - прошептала она и неожиданно прижалась ко мне. Только сейчас я понял, что она промокла, её синяя спортивная курточка пропиталась дождём насквозь. Робко и неумело я обнял её, потому что не хотел, чтобы Данада замёрзла и простудилась. Её губы были влажными, капельки дождя всё же изредка долетали сюда, находя свой приют на нас с Данадой. Я робко коснулся этих губ, почувствовал свежий сладковатый вкус дождя, первого весёлого дождя весны.
А потом как-то быстро всё кончилось. И небо в один миг посветлело, и несмелое солнце выглянуло из-за крыши театра, и прохожие, покинув гостеприимные остановки, отправились по своим делам. Данада улыбнулась то ли мне, то ли небу, поправила свои светлые волосы и осторожно выглянула из-под лестницы. Тут же на нос ей упала крупная капля, и девушка быстро спрятала голову под лестницу. А я посмотрел на Данаду и вдруг засмеялся. Девушка сначала хотела обидеться, но потом её тоже разобрал смех, и мы стояли под лестницей старого театра, и так хорошо нам никогда не было.
Данада, выслушав меня, тут же стала предлагать различные выходы, как будто я сам бессонными ночами не просматривал их, понимая, что все они кончаются тупиками.
-Можно попробовать заложить вашу квартиру и взять ссуду в банке. Если не будешь копаться, скоро получишь свои деньги.
Я обессиленно улыбнулся.
-Будь у задачи такое лёгкое решение, я бы никогда не позвонил тебе. Квартира нам не принадлежит, мы её просто-напросто снимаем.
-А что отец? - вопросительно посмотрела на меня Данада, - он ничем не может помочь?
Ты забыла, Данада. Всё забыла. А в сущности, зачем тебе помнить меня? Всё же кончилось год назад, и липы с тех пор успели зацвести и сбросить листву. Нет у меня отца, Дан. Бросил он нас, когда мне ещё и года не было, и теперь ни слуху о нём, ни духу.
-Нет, - пиная подвернувшуюся под ноги консервную банку, произнёс я, - отец нам ничем не поможет.
Данада укоризненно посмотрела на меня.
-А ты всё такой же, - и что-то от прежней Данады вдруг проснулось в ней, - я тебя так и не отучила пинать что попало по дороге. Как маленький ребёнок, фи!
И девушка скорчила мне глупую рожу, потом засмеялась, посчитав видно смешными собственные слова, потом поняла, что дело-то нешуточное, и сказала уже серьёзным тоном.
-Не знаю, даст отец деньги или нет. У нас же в октябре свадьба.
-И кто же женится? - равнодушно спросил я, - Неужели твой отец встретил одинокую заблудшую душу?
-Заблудшую душу? Интересно, - будничным тоном произнесла Данада. - А вообще выхожу замуж я. За Влада Черевицына.
"Ты же прекрасно знаешь, что Влад для меня ничего не значит", - захотелось съязвить мне, но я промолчал. Не время было сейчас для того, чтобы спорить.
-Я всё верну, - сказал я как можно уверенней, - у меня есть работа на лето в строительной бригаде. С июля начинаем.
-Это два месяца? - Данада что-то подсчитала в своей голове, а потом решительно покачала головой, - Там больше пяти тысяч работникам без опыта не дадут. Следовательно, тебе не хватит, чтобы рассчитаться с моим отцом.
-Когда ты стала такой, Дан? - проговорил я, не глядя на неё. Лето уже успело надоесть городу, подарив его лёгким горы пыли, отняв же чистый воздух и свежий ветерок. Деревья задыхались, вбитые в асфальт повседневности, им бы хотелось вздохнуть, да чем? Не солнечным же обжигающим зноем!
-Какой? - не поняла Данада, кинув в мою сторону удивлённый взгляд.
Я не ответил. Просто посмотрел ей в глаза, пытаясь обнаружить хотя бы там чуточку прежней Данады, не нашёл и разочарованно вздохнул.
-Ну, скажи! Не можешь, да! - наступала девушка. Что в ней осталось прежним, так это тёмно-синий спортивный костюм: Данада всегда считала, что синее прекрасно подходит к её светлым волосам, солнечной распущенной волной спадающим на плечи. - Скажи лучше, что ты неудачник, ничего за душой не имеющий! Скажи, давай!
-Мне нужны деньги, - ответил я всё так же уверенно и твёрдо.
Данада оценила меня пренебрежительным взглядом, потом немного подумала, сказать ли ей ещё что-нибудь обидное в мой адрес, но потом поняла, что с меня и так достаточно.
-Я ничего не обещаю, - наконец выдала она, - я поговорю с отцом, вряд ли он вообще тебя уже помнит. Как-никак год прошёл с тех пор, как мы окончили школу и разбежались по институтам.
-И на том спасибо, - сказал я, и хотел, было уже прощаться и идти, как вдруг, разочаровываясь в русских дорогах, рядом с нами остановилась, радуя глаза, новенькая "Тойота". Водителя я узнал сразу, хотя никогда его и не видел. Но слишком уж много Данада мне про него рассказывала.
Это был Влад Черевицын.
-Дан, не ожидал тебя здесь увидеть! - радостно провозгласил он, меж тем взгляд его буравил меня, задавал немой, но явный вопрос: "А ты-то что делаешь рядом с моей девушкой?"
Я не стал приветствовать Влада, а просто повернулся и ушёл. Не прощаясь. Ничего, буду надеяться, что Данада простит меня за это...
Ребячество.
-Я поговорил с Данадой, - сказал я маме, - ты помнишь, у неё отец контейнера на оптовке держит. Всё будет хорошо, мама.
-Он копейки лишней не даст, - вздохнула мама, - я же знаю его ещё по родительским собраниям. - Всё выше других себя ставил...
У меня сердце куда-то упало. До сих пор я был уверен, что всё в порядке, всё хорошо. Но... что делать, если отец Данады действительно не даст мне денег в долг?
Тихо и как-то виновато улыбнулся маме.
-Всё будет хорошо, мам, - произнёс на прощанье я, - я же сказал.
Данада-то может, и простила меня, но Влад нет. Вечером, когда я возвращался домой с больницы, на меня напали четверо парней. Все не лыком шиты - видно боксом или чем покруче занимаются. Но детство моё прошло во дворе, чьи законы были куда беспощадней суровых Владовских. Поняв, что с голыми руками мне против их кастетов ничего не поделать, я двинул одному, самому крепкому на вид, на прощание в морду и кинулся бежать, взметая за собой кучи пыли, получая вслед упрёки и ругань от прохожих, которых я ненароком сбил.
На следующий день я встретился с Данадой на Центральной площади. Кивнув девушке, мы пошли вперёд, неторопливыми шагами бороздя пыльные дороги.
Поднялся лёгкий ветерок. Пыль возмущённо взметнулась готовящейся к прыжку коброй, но затем опомнилась и утихла.
-Откуда это у тебя? - начала вдруг ни к селу, ни к городу Данада, заметив мою припухшую губу(не успел-таки увернуться от позавчерашних боксёров, разочек они мне успели врезать!)
-Ниоткуда, - твёрдо сказал я, пытаясь найти консервную банку или что-то похожее, что можно пнуть. Но ничего подходящего не было, и я поспешил добавить, - мы здесь не затем, чтобы обсуждать мои разбитые губы.
-Понятно, - Данада нашла взглядом консервную банку, показала мне на неё, - вон можешь пнуть, если хочешь.
-Нет, спасибо, - тут же отказался я, недоумевая, что вдруг случилось с девушкой. Судя по её унылому виду, я понял, что дела плохи.
-Почему ты никогда не плачешь? - Данада поддела ногой банку и она весело покатилась по дорожке, - На тебя сейчас столько всего свалилось, а ты... Признайся, это ведь дружки Влада тебя избили?
-Никто никого не избивал, - сказал я, - А плакать... что ж, научи меня, может, я тебе буду благодарен. Но сейчас меня интересует...
-Я поговорила с отцом, - неожиданно перебила меня Данада, - он сказал, что завтра ты можешь получить деньги.
Робкая, пока ещё осторожная радость впорхнула в моё сердце, и я сейчас боялся что-нибудь сказать, боялся потревожить эту птицу счастья, прилетевшую ко мне, не боясь обжечься о солнечные лучи.
-Спасибо, Данада, - наконец улыбнулся я.
-Пустяки, - пожала плечами девушка, - не за что.
Я стоял, как дурак смотрел на неё и не знал, что ещё сказать. Слова вдруг потерялись, рассыпались, словно бусинки по мокрому асфальту. Начинался дождь, но, похоже, Данаде на него было наплевать. Её губы вдруг шевельнулись, и как ни пыталась девушка удержать в себе эти слова, всё равно они звенящим колокольчиком полетели вперёд, наперерез дождю и ветру.
-Знаешь, Олег, а я люблю тебя.
И освободившись от тяжкого груза, который много лет держала в своём сердце, она покраснела, словно сказала вдруг что-то непристойное. А я только сейчас увидел ту настоящую Данаду, с которой в первый раз поцеловался под смелый стук дождя по бульвару.
-Ты в октябре выходишь замуж, Дан.
Я не знал, что ещё сказать девушке, и мы стояли и молча глядели друг на друга, будто бы ища лестницу старого театра, под которой можно было бы укрыться от пронизывающих струн дождя.