Предвоенные и военные воспоминания Панькова Павла Дмитриевича.
Деревня Речкалово Мишкинского района Курганской области
Предвоенные и военные воспоминания Панькова Павла Дмитриевича.
Сентябрь 1838 года.
Меня провожают в армию:
- Ну ладно, до свидания! Может быть, приеду в отпуск. А ты, мама не плач... Я ещё здоров, чувствую себя отлично, через два года вернусь!
Мы стояли на перроне около поезда, который вот-вот должен был тронуться. Машинист дал сигнал, и я, оторвавшись от матери, кинулся к вагону, но спохватился, что не простился с отцом. Повернулся и увидел бежавшего к вагону отца. Он подбежал, обнял меня, поцеловал. Поезд тронулся, я запрыгнул на подножку, помахал рукой. К горлу подступил ком, на глаза навернулись слёзы. Не думал, что вижу их в последний раз. Родители скончались в 1943-ем, в один год.
Призвали меня в войска внутренних дел, отправили в город Ленинград в полковую школу младших командиров. Служить мне было легко, так как физически я был подготовлен к армии, по взводу вышел на первое место. По этому поводу мой сослуживец и земляк Александр Терентьевич Куликовских из деревни Ёлшино, написал в районную газету Мишкинского района "Красный уралец" о моих достижениях в службе.
Вскоре физрук полка стал меня готовить на разряд.
Была осень 1938 года. Всю нашу школу перебросили на Корельский перешеек в район Сестрорецка, видимо, для укрепления границы. Весной 1939 года нашу школу перебрасывают в летний лагерь вблизи города Луга.
В августе 1939 года нас подняли по тревоге, и мы прибыли в свой полк в Ленинграде. В полк нас не завели, мы пешком шли с Московского вокзала на Белорусский и там погрузились в пассажирские вагоны.
Высадились в городе Брест-Литовске.
Оказалось, что нас перебросили на западную границу. Пришили нам зелёные петлицы, выдали фуражки с зелёным околышем и стали мы пограничниками. Я вместе с десятком пограничников попал на заставу, которая располагалась в имении какого-то помещика. С одной стороны к ней примыкал фруктовый сад. Мы, сибиряки, впервые увидели, как растут настоящие яблони.
Пограничная полоса была хорошо распахана и разборонена. Она шла параллельно границе, и если нарушитель по ней проходил, то это сразу же было видно.
В ночное время наряд пограничников шёл один за другим. Винтовку брали на плечо, направляя первый в наряде штык вперёд, а второй штык - назад. Кругом такая темень и тишина... Когда наступишь на ветку, она так трещит...
До меня донёсся шум моторов со стороны тыла. Я остановился, прислушался. Да, я не ошибся. Поделился своими сомнениями с напарником - явственно слышен гул машин.
На заставу мы пришли в 3 часа. В казарме шум и беготня:
- Спать вам не придётся - застава поднята "в ружьё". Идите в строй своего взвода.
Бросилось в глаза то, что командиры отдают распоряжения шёпотом. Это меня удивило.
Нас завели в учебный класс. Только мы уселись, как открылась дверь, и в класс вошли пехотинцы.
Командир отряда зачитал приказ, в котором было велено нашей заставе перейти границу и завладеть польской стражницей (заставой). Нужно было подойти без шума, скрытно, чтобы захватить польских пограничников врасплох и избежать кровопролития, пленить весь личный состав стражницы. Это было 17 сентября 1939 года. Всё шло гладко. Когда же была подана команда по цепочке: "Приготовить гранаты!", один наш пограничник неосторожно или неумеючи обошёлся с гранатой. Она зашипела, а этот пограничник закричал: "Ложись!", и упал на землю, зажав гранату под себя. Раздался взрыв, парня разорвало. Зато остальные остались невредимы.
Конечно, на стражнице услышали этот взрыв и ситуация сложилась не в нашу пользу. Послышалась команда: "Бегом!". Поляки успели занять оборону и открыли огонь в нашу сторону.
Мы залегли, так как пулемётный огонь был очень сильным. Послышалась команда: "В атаку! Вперёд! Ура!!!".
Поляки, видя превосходящую силу, залегли в окопах и посчитали сопротивление бессмысленным. Поляков построили и увели в плен. На этом наша миссия была закончена.
После того, как стражница была взята, наши войска пошли вглубь Польши.
На охране границы мы старались передвигаться скрытно, а немцы, в свою очередь, двигались в открытую, обыкновенно днём. Да ещё и упрекали нас, что мы плохо охраняем границу.
В апреле месяце 1940 года на нашу заставу прибыло ополчение. Это показалось бойцам загадочным. Оказалось, что новички раньше служили в другом отряде. На другой день нас построили и объявили: "Собрать свои личные вещи и быть готовыми к отъезду!".
К концу апреля мы приехали в Киев. Служба протекала, как обычно, только дисциплина была гораздо строже. Строгости начались тогда, когда Наркомом Обороны СССР был назначен Тимошенко.
На дворе стоял октябрь 1940 года - похолодало! Всё чаще стали нас поднимать по тревоге, иногда с большими бросками. Ночевали мы в лесу, в палатках. Набросаем веток на снег - вот и вся постель...
1941 год.
Через сутки мы ходили в караул на объекты. Только почему-то объекты стали менять. Наступила весна того несчастного трагического года. В начале апреля командир взвода уехал в отпуск, пообещав после выхода из отпуска дать отпуск и мне. Я радовался, ждал с нетерпением встречи с родными. Всё шло нормально. Командир взвода вернулся из отпуска досрочно - отозвали. В конце мая к нам в батальон стало поступать пополнение, но не новобранцы, а пожилые. Таких обычно призывают из запаса летом на переподготовку. На вопрос: "Почему к нам, ведь мы же не учебный батальон?" - ответа не последовало.
Батальон наш располагался с километр от казарм и штаба. Все отпуска были прекращены. Обстановка накалялась. Недалеко от нашего лагеря строилась огневая точка ПВО.
В начале июня я был назначен начальником караула на Смородинку, где работала моя любимая девушка Оля. Встретились, но говорить долго было запрещено. Оля была обеспокоена тем, что в городе Киеве жители пребывают в предчувствии беды - войны... На этом мы с Олей и расстались.
А как хотелось съездить домой, в отпуск! Я ещё в то время не терял надежды. Но какая-то неведомая сила будто сверлила мои мозги: "Не собирайся и не думай про отпуск! Ты же чувствуешь, что твориться!".
Да! Да!
По выходным дням у нас всегда была физзарядка, как и в обычные дни, а сегодня, почему-то, не поднимают, хотя время уже вышло! Только подумал об этом, слышу: "Подъём! Время 10 минут: одеться, умыться и быть готовыми к построению! Зарядки не будет!".
Было 22 июня 1941 года. Воскресенье. Война!!!
Собрали нас всех в лен. палатку*, зашёл замполит
батальона - балагур по натуре, всегда с шутками-прибаутками, весельчак такой, а тут мы его увидели совсем другим: строгим, с надвинутыми бровями. Замполит встал около стола, упёрся на него широко расставленными руками, обвёл всех суровым взглядом и начал:
- Товарищи! Сегодня в 5 часов утра немецкие самолёты бомбили авиазавод. Разорвав с нами договор, без объявления войны начали её против СССР. Наглые фашистские палачи...
Было ясно - война! По лагерю раздалось: "Боевая тревога!".
Все выбежали из палатки. Командир взвода на бегу объяснил, что надо взять только самое необходимое, потому что в лагерь не вернёмся.
Нам выдали патроны, неприкосновенный запас продуктов (НЗ). Стало как-то не по себе. За несколько минут батальон был готов к выходу.
- Командиры взводов, ко мне! - На ходу командовал командир роты, давая какие-то распоряжения.
- Батальон, в походную колонну, становись!!!
Батальон быстро перестроился.
- Шагом марш!!!
Батальон двинулся. У каждого из нас был вопрос: "А куда?".
- Батальон, смирно! Командирам рот и взводов всем составом следовать по своим объектам! Наша задача - охранять радиостанцию.
Начались тревожные дни. Немцы каждый день бомбили флотилию и мосты. Город пока не трогали. Часто над Киевом проходили воздушные бои. По ночам в воздухе гудели немецкие самолёты, освещенные лучами наших прожекторов.
В начале июля 1941 года нас с командиром взвода вызвали в штаб батальона. Комбат сначала поговорил с командиром взвода, потом вызвал меня:
- Командира взвода мы переводим, ты остаёшься за комвзвода, командуй!
Комбат проинструктировал меня немного, рассказал, как вести себя в новой обстановке. Я так и остался командовать взводом, а куда перевели комвзвода, - до сих пор не знаю.
Начало августа, день выдался хороший. Вдруг, часов в 10 загудели сирены: воздушная тревога! Тревога меня застала на территории радиостанции. Мне начальник караула приказал обежать с проверкой все посты, а сам побежал в расположение взвода, дать команду солдатам: "В подвал!".
Появились немецкие самолёты в сопровождении истребителей. Часть самолётов отделились и начали бомбить мост и флотилию. Остальные самолёты продолжали лететь дальше. Наши зенитки открыли по ним огонь. Появились наши истребители и начался воздушный бой. С той и другой стороны я насчитал самолётов около двадцати. Наших "Ястребков" было больше, но перевес был на стороне немцев, так как их "Мессиршмиты" очень быстрые и вёрткие. В этом бою я насчитал сбитыми 2 немецких и 3 наших самолёта, но зато наши "Ястребки" сбили немецкий бомбардировщик. Бой длился около 20 минут. Немцы сбросили бомбы и улетели. Один из самолётов загорелся и упал где-то за Дарницей. Истребители развернулись и пошли на запад, преследуемые нашими истребителями. На этом бой закончился.
К концу августа немцы подошли к самому Киеву со стороны Сталинки с юго-западной стороны. Сталинка - это пригород Киева. Так что, они могли обстрелять из артиллерии и миномётов любую точку города. Через некоторое время к нам в сквер пришли миномётчики и выкопали траншеи. Миномётчики говорили, что у них нет мин и они сейчас в резерве, на отдыхе.
Со стороны Сталинки слышны были канонады артиллерии, а ночью стояло сплошное зарево. Немцы беспрерывно обстреливали мост через Днепр и днепровскую флотилию.
Однажды днём объектом обстрела стала и наша радиостанция. Первый снаряд разорвался на ипподроме, который примыкал к нашему скверу. Второй ударил в сквер. Вреда эти снаряды никому не принесли.
Через два дня я шёл по скверу. Подходя к зданию я неожиданно услышал вой мины. Я хотел забежать за угол дома, но услышал уже шипение мины и мгновенно упал. В тот же момент раздался взрыв. Мина разорвалась за углом дома, куда я хотел забежать. Счастливый случай - я остался жив. Слышу, опять летит мина. До блиндажа добежать я не успевал, упал к стене здания. Снаряд разорвался в метрах двадцати. При обстреле радиостанция не пострадала.
Немцы город обстреливали и бомбили аккуратно. Они хотели взять его целым и невредимым.
К вечеру этого дня приехал замполит батальона. Весь следующий день обстрела не было, а к вечеру немцы стали сильно бомбить мост и флотилию. Снаряды на флотилию летели через нас, выдавая себя воем и шипением. Да, такой вой, что страх и ужас наводит!
После обхода постов сидели с замполитом Ткачуком в сквере около блиндажа. Он был изрядно пьян, "под мухой". А я уже усвоил даже по звуку выстрела, куда будут стрелять: по нашей радиостанции, по флотилии или по мосту. Те пушки были, видимо, гораздо большего калибра, звук выстрелов у них был гораздо сильнее. Слышу: выстрел другой.
- Товарищ замполит, этот снаряд на нас летит! Пошли в блиндаж!
Он отвечает:
- Да я в гражданскую войну воевал, видел я этих немцев...!
Услышав вой снаряда, я встал на ступеньку блиндажа. Вскоре раздалось шипение мины.
- Падай, замполит!
А он стоял и матерился. Раздался взрыв и замполит упал спиной на мою руку и я почувствовал кровь. Он выскочил из блиндажа, я за ним, но видимости не было. Мина ударила в стену здания, и осколки пошли в нашу сторону. Я кинулся к миномётчикам, которые сообщили, что увидели, как замполит мешком упал на пол. Раненый замполит сильно стонал. Я вызвал машину и Ткачука увезли. Через два часа он скончался. Я подумал про себя: "За смертью приезжал. Ведь я его предупреждал, но самонадеянность подвела замполита. Если бы он был трезв, этого бы не произошло...".
Утром рано раздалась сильная канонада со стороны линии фронта. Била и наша артиллерия, и немецкая. Артподготовка.
Мы в этот день потеснили немцев на 15 километров, а на следующий день ещё дальше. Орудийные выстрелы стали плохо слышны.
Часов в 10 утра мне позвонил комроты и приказал, чтобы все бойцы, свободные от караула, были в боевой готовности. Через час подошла машина, нас погрузили на машину вместе с отдыхающими миномётчиками и повезли в направлении фронта. По дороге мне комроты сказал, что нас ждут две машины в Сталинке. Перед нами поставлена задача: уничтожить десант, который находится в 8-10 километрах от Киева. Не доезжая до деревни, занятой немцами, мы высадились и пошли пешком. Какова численность десанта, как они вооружены,- никто толком не знал. Нами была выслана разведка, но немцы по ней открыли такой огонь, что разведданных нам получить не удалось. Миномётный огонь не прекращался. Батальон развернули и пошли в наступление. Артиллерии у нас не было. Немцы бомбили нас из миномётов с такой силой, что двигаться вперёд было невозможно. Командиры нам передали: "Короткими перебежками и ползком отойти в лес".
Стали отходить. Обстрел на время прекратился. Мы заняли оборону. Я успел, лёжа, вырыть небольшую ячейку. Пополз узнать, сколько осталось живых во взводе. Оказалось, что трое остались убитыми, а четверо ранены. Я дополз до своей ячейки и залёг. Через несколько минут начался обстрел. Рядом боец позвал меня к себе в окоп. Я прижался к земле и пополз к нему, а обстрел не затихал. Я нырнул в окоп. Окоп был стоя на одного, но мы втиснулись. Обстрел усиливался. Из других окопов были слышны стоны, крики. Вдруг, с правого фланга от нас ударила артиллерия. Немец перестал стрелять. Наши вели плотный огонь по деревне из миномётов, а ещё правее какая-то часть пошла в наступление и была уже недалеко от деревни. Немцы открыли огонь из пулемётов и автоматов. Поступила команда:
- В атаку! Вперёд!
Мы поднялись и пошли в атаку. Часть, которая атаковала справа, ворвалась в деревню и смяла немцев. Вот что значит артиллерия!!!
Парня, с которым мы были в одном окопе, убило. Когда начался обстрел, что ему пришло в голову - посмотреть, что происходит снаружи? Он высунул голову, мина ударила в дерево, недалеко от нашего окопа, и осколком ему разнесло голову. Он так и присел, склонив голову на моё плечо.
Мы по-прежнему несли службу на радиостанции. Через два дня немцы опять подошли к самому городу. Бои были очень жестокие. Весь день на линии фронта стоял сплошной гул. Била артиллерия, беспрерывно слышалась пулемётная и автоматная очереди. Было видно по всему, что нашим очень трудно держать оборону.
Немцы обстреливали мосты, но город не трогали.
Обе стороны несли огромные потери бойцов. Я думал: "Неужели фашисты возьмут Киев? Не может быть!!! Всё равно придёт подкрепление и мы отстоим город!". Так я думал, а вышло всё наоборот...
18 сентября 1941 года около восьми часов утра приехал комбатальона и с ним старший лейтенант, которого я видел раза два на радиостанции. Они приезжали всегда вместе с комбатом.
Мне было известно, что аппаратурная и мачты были заминированы на всякий случай.
Было приказано оцепить радиостанцию, прекратить движение гражданских и военных пешеходов, транспорта, снять караул с постов и взорвать радиостанцию.
Дали слово сапёрам, которые прибыли в наше распоряжение. Взрыв первый, второй, третий.
Мы построились, примкнули к батальону и пошли отходить за Днепр. Отход был непростой. Переправлялись мы через понтонный мост. Немцы этот мост постоянно обстреливали, образовалась пробка. От обстрелов мост сильно кидало в сторону, на него заплёскивалась вода. Люди переходили на другой берег так, как будто из воды вылезли. Останавливаться при переправе было подобно смерти. Запрещалось останавливаться хоть на секунду, потому что ждали переправу десятки тысяч людей.
Появились самолёты и стали нас расстреливать на бреющем полёте. Потом бомбили и опять обстреливали. Вокруг стоял такой гул самолётов, от взрывов бомб, разрывов снарядов наших зениток в воздухе... Крики утопающих, раненых! Это был кошмар!!! Мы, конечно, разбежались, самолёты улетели. Приказ: "Подобрать убитых и раненых и вперёд марш!". Раненых положили на повозки, убитых похоронили...
Снова налёт, опять обстреливают на бреющем полёте. Но мы были в стороне, поэтому спаслись от обстрела. На дороге стояли наши танки без снарядов, автомашины, у некоторых из них закончился бензин. Такая вот картина была после переправы...
Наш батальон прошёл задними улицами по Дарнице и вышел к лесу, где мы остановились на ночёвку.
Комбат собрал командиров рот и сообщил, что мы находимся в архи сложном положении. Нам необходимо любыми средствами добраться до линии фронта, а где она проходит - неизвестно.
- Сами видите, что техника выведена из строя, будем пробиваться пешим ходом. Паёк, рассчитанный на 3 дня, разделили на 10 дней.
С рассветом нас подняли. Позавтракали и двинулись на восток. Километрах в трёх виднелся лес - это наше спасение! Появились самолёты, мы рассыпались. Нас поливали с бреющего полёта. Зашли раза по три и улетели.
Двинулись дальше. Часа через три сделали привал на отдых. Вдруг взрыв и начался обстрел из миномётов. Надо было установить, откуда бьют миномёты. Посланную нами разведку немцы расстреляли.
Так мы и двигались на восток, надеясь добраться до линии фронта. Шли, в основном, ночью, а днём отдыхали. Питания нет. Где-то доставали мясо и давали по 100-200 граммов на день. Идём уже вторую неделю, а прошли мало.
В одном селе немцы остановились с конным обозом продовольствия. Командование решило взять это село и хоть как-то накормить людей. Вечером остановились в лесу недалеко от села, стали готовиться к наступлению. Стемнело. Наша рота подошла к самому селу. Послали разведку, но её немцы обстреляли, пустив в ход осветительные ракеты. Они, конечно, разгадали намерения нашего командования и приготовились к отпору.
На внезапное нападение надежда отпала. Наш батальон пошёл в наступление. Немцы в это время зажгли дом на окраине села, и мы оказались, как на картинке, а немцы в темноте. Наша атака опять захлебнулась. Немцы применили миномёты, наши не выдержали и откатились. Такой шквальный огонь открыли, что наша часть рассосредоточилась: кто вправо, кто влево. Мы поползли назад в переулок, в сторону огородов.
Нас обстреляли с чердака, но пули прошли мимо. Мой товарищ или отстал, или свернул куда. Я остался один на один с гибелью. Я было кинулся бежать, но меня обстреляли и я камнем упал на землю. Огляделся, вижу - пенёк. Я подполз к нему и залёг.
Вижу, прямо на меня с криком бежит женщина с ребёнком на руках, а за юбку ухватилась девочка лет четырёх. Все кричат, ревут, а кругом горит. Я приподнял каску и тут же полетели
пули - и выше, и в пенёк. Что делать? Я оказался, как в западне. Вдруг с боку этого огорода бегут два бойца. Немец по ним открыл огонь, я поднял каску - выстрелов не последовало. Я прыжком кинулся к бане. Опять засвистели пули, но я уже был за баней. Пополз вглубь огорода, где уже не так светло было от горящих домов. Чувствую, что я цел и невредим. Можно бежать, а куда?
Впереди показалось здание, как потом я понял, - скотный двор, а справа горит какое-то строение - бежать опасно! Пригибаясь, побежал возле этого коровника. Засвистели пули. Я упал около дверей этого коровника и не задумываясь прыжком заскочил внутрь.
Там уже были люди. Они были удивлены тем, что я пробрался в коровник, так как все их попытки выйти из сарая заканчивались неудачей. Наш снайпер приоткрыл дверь - по ней очередь! Ему попало в руку и разбило приклад. Кое как перевязали руку. Я лёжа приоткрыл дверь - по ней очередь. Смотрю, в сторону двери бежит корова. Она, как очумелая, шарахается во все стороны. Видимо, её напугали выстрелы. Корова остановилась недалеко от ворот, через которые мы пытались выйти наружу. При таком положении я мог выползти из конюшни под прикрытием коровы. Раза три приоткрыл и закрыл дверь - обстреляли. Тогда я выполз, укрывшись за коровой. Немец этого не заметил, он вёл огонь с чердака коровника, который был "Г"-образный. Я попросил капитана, чтобы он открыл дверь и закрыл, выстрела не последовало. Немного погодя, я прыжком выскочил из-за коровы и уже успел подбежать к плетню. Прыгнул кубликом через плетень, в этот момент засвистели пули. Я уже засёк откуда бьёт немец. Выбрал удобное место, раздвинул плетень и протянул через него полуавтомат. Капитан приоткрыл дверь, немец дал очередь, в это время я тоже нажал на курок, сделал несколько выстрелов, немец замолчал. Смотрю, бежит капитан, добегает уже до плетня и тут очередь немца. Я нажимаю на курок, даю два выстрела. Капитан перевалился через плетень и застонал - ему перебило ногу. А немецкий снайпер больше не появился.
Капитана я перевалил на плащ-палатку и потащил к стожку. Но капитан был очень грузный и я не в силах был его долго тащить на себе. Я отполз метров 100. Слышу - разговор. Я объяснил ситуацию и солдаты узнали своего капитана Шурыгина. Капитана перевязали и все пошли в сторону от деревни, надеясь найти своих.
Вдруг впереди послышались разговоры. Это были наши, а сколько их - неизвестно. Капитана положили на санитарную повозку. Он горячо поблагодарил меня за спасение. Стали отходить кто куда. Кто вправо, кто влево от дороги. Немцы освещали местность ракетами, мы же ложились на землю, чтобы скрыть своё присутствие. Но нас всё-таки обнаружили, начали обстреливать. Надо было немедленно уходить.
До рассвета мы должны были добраться до леса. Шли быстро. Кое-кто, обессилев, не мог идти. Впереди показалась дорога, которую нам нужно было перейти. Машины по дороге шли в ту и в другую сторону. Мы пропустили машины и броском решили перебежать дорогу. Но в это время на дороге показались машины, они быстро развернулись, и дорога оказалась свободной. Нас было человек 100. Не успели все перебраться, как подъехали немцы и начали нас обстреливать из пулемётов и автоматов. Мы разбежались по полосе, вслед нам свистели пули. Мы четверо бежали, вдруг один упал и остался лежать.
Бежали по некошеной гречихе, в которой можно было на время укрыться. Стрельба стала стихать, мы от дороги отбежали километра на полтора. Я приподнялся и увидел, что немцы ведут наших солдат человек 20-30, бьют их прикладами, пинают. Мы улеглись на спину, чтобы не выдать себя. Решили отдохнуть после бега. Было уже светло. Слышим звук косы и увидели мужика, косившего гречиху. Мы, конечно испугались, но голод превысил страх.
- Мы ничего не ели дня три, если есть у тебя что-нибудь, то дай нам, пожалуйста.
- У меня с собой ничего нет, но я сейчас принесу.
Сходил, принёс и дал нам полкалачика хлеба и кусок сала, завёрнутые в чистую тряпочку. Мы его поблагодарили, поели и так потянуло нас на сон! Договорились так: двое спят, третий бодрствует.
Я первый охранял своих товарищей по несчастью. Сдал дежурство, мигом уснул. Проснулся от удара по руке и сильного крика. Хотел прыгнуть, но был прижат стволом автомата в лоб. Мои товарищи уже были на ногах без оружия. Немец подвёл нож к моей груди, зацепил ремень от револьвера и перерезал. Дёрнул с силой за ремень и бросил в гречиху.
Я встал, два раза меня пнули, я чуть не свалился, так как второй пинок достался выше поясницы.
Всё! Чего я боялся - случилось. Ужас!!!
Нас повели, по пути мы примкнули к группе военнопленных из 15-ти человек. По дороге я спросил своего товарища: "Как ты заснул на полосе?". И тут же получил удар прикладом в плечо. Я понял, что разговаривать нельзя.
По пути к нам примкнуло ещё человек 20. Нас привели в деревню и загнали в погребную яму, где можно было только стоять, но не присесть.
Утром мы вышли из ямы и нас повели по деревне, ударяя прикладами безо всякой причины. Пока шли по деревне, нас набрали человек 200. Один товарищ сказал: "Вам ещё повезло, а мы трое суток сидели в погребе и только один раз нас выпустили на свежий воздух на полчаса, но чтобы мы не задохли в этом погребе, нас кормили, и дали досыта напиться воды. А один раненый так и умер в этой яме. Вот такие дела".
Вдали показалась большая колонна длиной с полкилометра. Нашу колонну присоединили к ней и мы пошли в сторону запада. Кругом степь, не убежишь, по сторонам колонны идут автоматчики с собаками.
К вечеру нас привели на ночь в село в колхозные базы - в коровники, набили тоже битком, но хоть можно сесть.
И так мы шли три дня. Всю колонну в Борисполе загнали на аэродром, согнали в кучу, как коров затабунивают, кругом поставили пулемётные посты на расстоянии 30 м друг от друга. Все охранники были с собаками. Лагерь был освещён. По полуночи на другом конце аэродрома послышалась стрельба, которая продолжалась около 5-ти минут. Утром мы узнали, что ребята хотели совершить побег, но безуспешно.
Привезли обед, которого хватило на половину всего состава. На другой день у нас отобрали ремни и сапоги, а выдали ботинки, которые мы брали из большой кучи - кому что достанется. Остались мы в одних гимнастёрках, а на дворе осень.
Это было 10-12 октября 1941 года. Уже холодно, особенно ночью. Находились мы под открытым небом, а иногда и под дождём. Спали кучами, чтобы теплее было. Сегодня я получил баланду, а толку что? Одна шелуха, но всё таки тёпленькое пойло.
В этом лагере был ещё один лагерь. Я бы назвал его лагерем-"колючкой". Представьте себе это сооружение, похожее на теплицу, только покрывной материал - колючая проволока. Ширина сооружения была метра четыре, высота - полтора,
длина - двадцать метров. Если бы я знал, что увижу эту ужасную картину, я бы не пошёл в ту сторону, так как в этих "теплицах" сидели и лежали люди, женщины с маленькими ребятишками, некоторые с грудными детьми. Лица этих людей были мышиного цвета, как будто обтянуты плёнкой. Женщины даже не плачут, а безразличным взглядом смотрят на своих детей, которые ползают и что-то произносят. Я видел валяющуюся мёртвую девочку лет пяти с раскинутыми руками. Рядом полулежит женщина лет тридцати и чуть дышит, а по ней ползает мальчик двух лет, еле передвигает ноги, что-то лепечет, чуть слышно... Мать обняла девочку и качает её, а она мёртвая, околела, не сгибается и лицо синее... Я дальше не смог смотреть, повернулся и ушёл. Не дай Бог кому-нибудь увидеть такой ужас, на который способно было человечество в годы войны!!!
Один товарищ пояснил, что в эти колючки были загнаны евреи.
В этот день нас начали партиями отправлять в Киев. После полудня пошёл дождь, похолодало, каждый пытался попасть на этап, чтобы вырваться из этого лагеря. Может быть, будет и хуже? В этот день я на этап не попал, а попал только на следующий день утром. Каждый пытался встать в колонну, и получалось столпотворение. Немцы били нас палками по чему попало и даже применяли оружие.
Наконец, я оказался в колонне. Когда нас гнали до Днепра, местное население кидало в колонну то, что было можно: хлеб, картошку, жмых, брынзу, горох, крупу, завёрнутую в тряпку или мешочек и даже семечки. Бросали и одежду, видя, что мы мёрзнем. Ведь уже половина октября! Опять начался мелкий осенний дождь.
До переправы через Днепр оставалось с километр. Нас остановили и мы долго стояли. Населения сбежалось много и они стояли по обе стороны колонны. Бросали нам продукты, но мне не досталось - руки короткие против других. Мой сосед был высокого роста. Летел мешочек, он подпрыгнул, схватил его и тут же выронил из рук на дорогу, на мою сторону. Я, как кошка, прикрыл его телом. Содержимое мешка мы с ним разделили. Это были истолченные сухари. По лицу стекали капли дождя на обросшие бороды. На кого мы были похожи в эту минуту - ужас! Какое унижение...
Стоим уже три часа. Переправляются немецкие танки, артиллерия, автомашины и пешая живая сила противника. Вижу: прямо на меня, скорее не долетая, летит свёрток. Я прыжком накрыл его и подумал, что сделал это необдуманно, ведь меня могли убить за это. Часовой, было, кинулся ко мне, но мы стояли, как ни в чём не бывало. Он повернулся и пошел в сторону. "Слава Богу, пронесло!" - подумал я. Свёрток был обмотан бечёвкой. Мы развернули его, в нём была полуобгоревшая телогрейка. Телогрейку не разделишь. Я надел её и почувствовал себя, как в раю. Сразу стало тепло. Я был очень рад, а дождь не унимался: моросил и моросил...
Колонна с военнопленными стала передвигаться. Нас очень торопили. Переправлялись мы по тому же понтонному мосту, по которому наши войска отходили от Киева. Пригнали нас на улицу Керосинную. Лагерь был очень большой - на несколько тысяч человек. Спали, в основном, в помещении. Было очень тесно, но зато тепло. Утром подавался свисток и мы, как бешеные, вскакивали и, толкая друг друга, бежали по лестнице во двор. Мы старались не оказаться последними, так как последних немец бьёт беспощадно.
Потом нас стали вывозить на работу. Мы бессильные, изнеможённые, но делать нечего... Трудно, а жить надо!
В очередной раз, возвращаясь с работы, шли колонной по Крещатику. По сторонам, на тротуаре стояло много народа. Вдруг, смотрю и глазам своим не верю - знакомая девушка Наташа! Стоит с подругой и каким-то парнем. Я громко крикнул её имя. Она бросилась к колонне, но часовой оттолкнул её и она упала. Вскочила, догнала колонну и быстро-быстро начала говорить, что она меня вызволит. А я уже ни на что не надеялся, так как у меня была высокая температура. А таких, как я, больных, каждый день увозили куда-то и они больше не возвращались.
Через коменданта лагеря Наташа добилась, сказав, что я её муж, моего освобождения. Выходила меня, вылечила и отправила в своё родное село и потом приехала сама.
Но и это не спасло меня. Каждое утро староста с двумя полицаями обходили дома, выявляли молодых мужчин и отправляли в Германию.