Они стояли на промерзшей земле. Ноги мгновенно онемели. Наверное, это было к счастью, потому что в окаменевшую грязь намертво вмёрзло битое стекло, отблескивающее тусклым выморочным светом. Дул гнилой ветер, раскачивающий корявые ветви давно засохших деревьев, торчащих на мёртвой равнине, насколько хватало глаз. Правда, видимость ограничивалась тусклым багровым горизонтом. "Наверное, только где-нибудь на маленьких планетах горизонт кажется таким близким", - подумала Маринка, стуча зубами. Ржавые остовы кладбищенских венков напоминали высохшие скелеты, в хрупких рёбрышках которых свистел странно душный и вонючий ветер. Грудами возвышались истлевшие кресты и покорёженные могильные памятники с ржавыми звёздочками на гнутой арматуре. Низкие тучи убегали куда-то в темноту, словно нечто огромное втягивало их колоссальным мёртвым ртом. Неподалёку угадывались щербатые надгробные камни, пропадающие в неверных красных потёмках. Мимо прокатился замызганный, посеревший от времени бутон пластмассового гладиолуса, какие обычно оставляют на могилах плачущие старушки.
- Маринка, - преодолевая тошноту, крикнула сестра, - мы босиком! А тут стекло... и проволока!
- Вижу, - отозвалась Маринка и почувствовала, как слёзы сами начали капать из глаз. - Ирка, это же кладбище какое-то!
- Это Грызмаговские штучки, - дерзко выпалила Иринка. - Он всегда такой... нечестный!
Было странным слышать от Иринки такое. Обе они знали словечки и похлеще. Но, утирая слёзы и боясь переступить с ноги на ногу, Маринка поняла, что сестрёнка абсолютно точно выразила главную черту Грызмага. Разве честно убивать людей, собак и кошек такими ужасными способами? Разве честно, когда маленькая девочка попадает в деревянный гроб, который нельзя открыть, потому что, увидев то, что там лежит, люди с ужасом убегут с похорон? Марина чувствовала себя высыхающей... словно дохлая рыба на берегу... и грязной, как будто её уже облепили жирные мухи...
- Мы же будущие королевы, Марина, - на плечи её вдруг легли тёплые сильные ладошки и повернули её вплотную к сестре, - мы можем править там, где у Грызмага нет никакой силы!
Ветер трепал пижаму, казалось, ставшую вдруг ветхой и грязной, словно её вытащили откуда-то из свалки старых ненужных венков, там, на окраине кладбища, в овраге. Но глаза Ирины, которые всматривались в её заплаканное лицо, сияли чистым и смелым светом.
- Маринка! Это всё Грызмаг! Он не имеет над нами власти... мы же всё-таки принцессы! Ну? Соберись, давай вместе, а то мне одной не справиться!
Тридцать лет спустя, стоя на этой же равнине, ставшей ещё более мрачной и страшной - ведь взрослая Марина видела в своей жизни намного больше смертей и горя - королева Марина ясно помнила эти замечательные глаза. "Эй, Маринка, держись! - говорили они. - Грызмаг не злой волшебник и не какой-нибудь король мёртвых. Это просто слепой в своей ненависти и в своём космическом одиночестве дух, неуправляемая сила, колоссальное отклонение от нормы!"
- А норма - это любовь и порядок, - тихо сказала Марина. - Любовь и есть мировой порядок... иначе бы опустел весь мир!
- Ты всегда была сильнее меня, Иринка, - сказала взрослая Марина и сделала первый шаг. Она чувствовала, как кожа болезненно лопается, проткнутая гнилыми зубьями стекла... но боль была терпимой. "Рожать было намного больнее, долбанный ты Грызмаг! - со странной гордостью подумала она. - Слышишь, ты, мрачный могильный червь? Претерпеть боль, чтобы принести в мир новую жизнь, вот, что могут женщины. Любые. Самые простые, даже не королевы! И тебе этого не понять!"
Маленькой Марине эти мысли не приходили в голову. Но тогда их было двое. Тоненькая вначале, а потом всё более и более прочная нить связывала их. Маринка смутно понимала, что сестра забирает у неё большую часть боли и почти неосознанно старалась не отдавать её. И в этой борьбе становилось легче терпеть - не отпуская свою боль, удерживая её в себе... и всё-таки проигрывая в этом своей старшей сестрёнке, упрямо направляющей поток страданий на себя. Лицо Ирины побелело, губы были плотно сжаты. Ветер рвал на ней волосы, отчего голова Иринки казалась объятой мрачным тёмным пламенем... но она шла, поддерживая Марину, которая уже не плакала. Чёрт возьми, это и была магия, самая мощная магия на свете.
- Я думала тогда о "заражении крови", которым нас так пугала мама, когда мы наступали на гвоздь или в кровь сбивали коленки, - сказала Марина. Она не знала, к кому обращается - к Охотнику, к Ирине, к Коту или ко всем сразу. - Но мне тогда не хотелось напоминать об этом Ирине. Я старалась терпеть боль самостоятельно... а потом связывающая нас невидимая ниточка вдруг окрепла и мне показалось, что она раскалена добела...
...и стекло вдруг перестало резать и рвать им босые ноги. Сёстры остановились, в недоумении глядя на расцарапанные и порезанные ступни.
- Не болит, - растерянно сказала Маринка.
- Совсем не болит! - торжествующе подтвердила Ирина. - Значит, даже в земле Грызмага мы можем постоять за себя!
- Наша магия действует, - прошептала Марина, стараясь не думать о торжествующих микробах, миллионами копошащихся сейчас в ранах. Кровь почти не текла, но выглядели их ноги ужасно. Наверное, в любой поликлинике девочек сразу же уложили бы на каталки и повезли в операционную, где врачи уже ждали бы их со сверкающими ножами и пилами наготове. Марина закрыла глаза и потрясла головой. Не думать, не думать об этом! Они вернутся в королевство и залечат все-все раны!
А сейчас взрослой Марине приходилось справляться самой. Её вдруг накрыла волна гнева. Что же, чёрт возьми, происходит? Почему она должна ковылять на своих израненных ногах по проклятому мёрзлому стеклу, кривясь и охая? Она уже не та маленькая девочка, которую пугали мрачные силы Грызмага. Да, конечно, они пугают и сейчас, но уже по-другому! Сейчас она переживала за друзей и любимых, за обманутую Грызмагом сестру, так и не увидевшую простого счастья - собственного ребёнка. Так и не вышедшую замуж, так и не пожившую в собственной семье, с её радостями, бытом и неприятностями... ведь будь ты хоть миллион раз королева, но прежде всего ты - женщина! В этом, именно в этом сейчас её, Маринина сила - женская неодолимая сила бытия.
Да пусть она и сгинет здесь, вне времени и пространства, на могильных равнинах Грызмага... всё равно она уже победила! У неё есть сын, у неё есть мужчина, в которого она начала влюбляться по-настоящему, искренней любовью зрелой и состоявшейся женщины. И что может сейчас сделать с ней Грызмаг? Оставить навеки здесь, как Ирину? Лишив памяти, лишив всего того счастья, что пришлось на её не такую уж и короткую жизнь?
- Да вот шиш! - рассмеялась она, выпрямившись посреди закаменевшей в смерти равнины. - Вот ещё! Ни черта у тебя, Грызмаг, не выйдет. Воспоминания о плохом будут терзать меня, но и воспоминания о хорошем - тоже будут! О сыне, о друзьях, о любви, о материнстве...
"А я лишил всего этого твою сестру!" - пророкотал в её голове скрипучий низкий голос.
- Не лишил, - тихо сказала Марина, недобро усмехаясь. - Ещё не лишил, мерзкий ты, жирный червяк! Потому что я ещё жива. И потому, что я - здесь.
Она ожидала, что всё вокруг взъярится... и Грызмаг, выворачивая из земли колоссальные глыбы, явится перед ней, подобно огромному вулкану, чтобы стереть в пыль... но всё оставалось по-прежнему. Вот только ноги перестали болеть...
Она стояла на всё тех же острых и злых осколках стекла, торчавших отвратительными зубами из окаменевшей грязи, твёрдо и уверенно. Под пыльными сбитыми каблуками хрустнули раздавленные острия. Волосы собрались в свободно заплетенную косу. Правая рука привычно лежала на эфесе меча. Магия двух королев - с ней была истинная магия двух королев, о которой так часто упоминал им Карла - пусть даже сейчас Марина и была одна, а тело её сестры лежало под двумя метрами каменистой уральской земли.
Марина медленно вынула клинок из ножен и подняла его кверху. Несколько мгновений она колебалась... но правильное решение пришло к ней ровной мощной волной ощущения того, что именно это сейчас и нужно.
И он встал перед ней, без лат и доспехов, в простой потёртой кожаной куртке. Повязка на голове намокла кровью, на щеке алела глубокая рана... но - живой, со спокойным лицом. Только глаза горели радостью.
Он склонил перед ней голову и глухо сказал:
- Спасибо за то, что призвала меня.
Она не расспрашивала Рыцаря ни о чём, хотя ей и очень хотелось узнать, чем кончился бой. На мгновение у неё мелькнула страшная мысль, что она призвала к себе на помощь душу погибшего, но Рыцарь был живым, реальным, уставшим и раненым. Марина подумала, что магия, позволившая ей призвать Рыцаря Маренго к себе, имеет и оборотную сторону. Наверное, он ничего не помнил сейчас, - кроме того, что должен идти с младшей сестрой выручать свою возлюбленную королеву.
"Может, этот шаг подсказала мне сейчас сама Ирина?" - подумала она и едва сдержала слёзы радости. Пока ещё ничего не произошло. Ничего такого, чему можно было радоваться... кроме появления верного друга, конечно!
А тридцать лет назад сестрёнки просто обняли друг друга, радуясь тому, что не болят ноги, что нет больше мерзкого холода. Так, держась за руки, они дошли до моста, за которым терялся в мёртвых потёмках Город Напрасно Умерших, в котором не светилось ни одного живого огонька. Бледными гнилушками светился крутой противоположный берег, маслянистые воды тяжело скользили под выгнутой аркой моста. Казалось, что не вода, а нефть или какая-то другая безжизненная жидкость, приняла на себя мертвенную вековую сонливость. Ни травинки не росло на этих берегах, ни всплеска не было слышно, только пахло чем-то приторным.
Маринке это смутно напомнило запах в старой церкви, куда её, совсем ещё кроху, привела когда-то бабушка. Ей даже снились иногда яркие блестящие оклады, в которых терялись тёмные от времени лики святых. А под ними хаотично лепились огарочки свечей с длинными сосульками оплавившегося воска. Ей было и страшно, и интересно, и она крепко держалась за плотную ткань тёмной бабушкиной юбки. А когда к ним подошёл неожиданно молодой бородатый священник с весёлыми глазами и поздоровался, Маринка пустила тихую слезу. Не потому, что испугалась, а как-то неожиданно для себя... может, потому, что бабушка пришла на отпевание какой-то своей старой подруги, и женщины в платочках уже готовились петь, тихо переговариваясь между собой. Само отпевание Маринка не помнила - её за руку вывели из храма, и она бродила около церкви, стоявшей на горе уже не первую сотню лет, смотрела на протекающую далеко внизу реку, на раскинувшийся за ней город, кутавшийся в зелёную пышную листву, на дымящиеся трубы комбината. Старинное кладбище при церкви было солнечным и весёлым... ни капельки не похожим на мрачные равнины Грызмага.
- Ирка, а ты была у церкви на горе? - спросила она, озираясь.
- Была, конечно, - ответила сестра, крепко держа её за руку. - Там красиво...
- И кладбище там совершенно другое, не страшное, правда? Там летом кузнечики стрекочут, солнышко светит и облака прямо над головой плывут... и поют там красиво.
Словно отозвавшись на её слова неподалёку протяжно завыли. Не вурдалаки, не псы - нет! Так тоскливо и страшно могли запевать запойные пьяницы, собиравшиеся в сквере неподалёку от Луны. Что-то тягучее, без начала и конца, да, в общем-то, и без музыки, словно сама смертная тоска вздумала оплакивать жестокую и бессмысленную судьбу.
Сёстры прижались друг к другу ещё теснее. Не сговариваясь, они почти бегом прошли мост и ступили в чёрную тень улиц, начинавшихся с узкой набережной. Они шли прямо и прямо, почти не замедляя шаг... и, оглянувшись, Маринка увидела, как из глубины вод медленно всплывало что-то, напомнившее ей брюхо гигантской мёртвой рыбы. Она отвернулась. Разглядывать, что же такое скрывается в этой ужасной реке, ей не хотелось.
- Это Город Напрасно Умерших, владения Грызмага, тёмного духа, - сказала взрослая Марина своему спутнику.
- Понял, - напряжённо ответил Рыцарь. - Не знаю только, почему Ирина попала именно сюда. Кот говорил, что это место самоубийц.
- Самоубийства - они разные бывают, - задумчиво заметила Марина, шагая по горбатой поверхности моста. В этот раз в реке плавало несколько раздувшихся, слабо шевелящихся голых тел, окружённых светящейся зеленоватой ряской, но вглядываться у неё так же не было желания, как и тридцать лет назад. - Наверное, не все попадают сюда...
- Где мы будем её искать? - немного помедлив, сказал Рыцарь. - Знаете, королева, я слышал, что вы с Ириной уже были здесь ещё детьми.
- Да. Были. Думаю, Ирина всегда помнила об этом, а я - забыла. А идти мы будем прямо, до угольно-чёрного дворца, открытого всем ветрам. Там стоит трон Грызмага. Пустой. Во всяком случае, тогда он был пуст.
То, что не все самоубийцы попадают в этот ужасный Город, думала и Ирина. Здесь бродили те, кто умер нелепо и случайно... зачастую так и не поняв, что умерли. Кто знает, что сейчас видел перед собой старик в телогрейке и с молоточком на длиной рукоятке? С такими молоточками на станциях обстукивают под вагонами колёсные пары, или рессоры, или что-то подобное. Старик-железнодорожник медленно ковылял прямо к сёстрам, неразборчиво бормоча и размахивая свободной рукой. В глубоко запавших глазах не светилось ни одной живой искорки. Следом за ним тащилось ещё несколько тёмных фигур, закутанных с головой в обветшавшую донельзя, грязную марлю или кисею. Они и выли эту странную песню. Марина схватила Иринку за плечи и дёрнула в сторону - из чёрной подворотни прямо им под ноги выкатился выцветший футбольный мяч.
Окно первого этажа распахнулось, - медленно, как в дурном сне. Из проёма окна вывалилась плотная масса тьмы, упёршаяся в мостовую косым столбом. Так обычно вырывается из окна свет домашней люстры, очерчивая на асфальте прямоугольник. Но сейчас это был толстый луч тьмы, вступить в который нельзя было ни под каким видом. Вслед за мячом уже брела изломанная худая фигура с безжизненно болтающейся одной левой рукой. Культя правой нелепо торчала в сторону.
Они обогнули столб тьмы, в которой что-то сопело и откашливалось, увернулись от размахивающего рукой старика, задержав дыхание, проскочили мимо закутанных фигур. Последних становилось всё больше. Они бесцельно брели по мостовой; стояли, не то оцепенев, не то медленно обдумывая свои тягучие мысли - она навсегда отвратили Марину от фильмов о зомби, которые через много лет пытался её заставить смотреть муж. Она выросла, ни разу не вспомнив об увиденном... разве только в ночных кошмарах ей являлись эти улицы, но в таких, которые она, проснувшись, не помнила. Но где-то в самом дальнем уголке её памяти они всё-таки были... а муж посмеивался над взрослой Мариной, считая её просто слишком впечатлительной.
Было страшно даже подумать, что можно прикоснуться к этим фигурам, но несколько раз девочкам проходилось проскальзывать мимо них, с ужасом чувствуя лёгкое прикосновение ветхой ткани, избегая всматриваться в закрытые ею лица... и всё равно замечая под нею смутные очертания худых обострившихся лиц с безвольно отвисшими челюстями.
Сейчас сердце взрослой Марины было спокойно. Они шли с Рыцарем, уважительно уступая дорогу мёртвым. Сейчас Марине казалось, что закутанные в саваны фигуры идут не угловатыми неровными шагами, а тихо плывут, почти не переставляя ноги. Они поворачивались к ним, живым, словно всматриваясь, и когда из рваной призрачной кисеи к Марине вдруг протянулась худая рука, она не стала отодвигаться. Рука робко коснулась её рукава и безвольно упала. Сгорбленная фигура, казалось, безмолвно рыдала.
- Ты хочешь мне что-то сказать? - тихо спросила Марина.
Фигура молча отплыла в темноту, так ничего не ответив. Марине почудился лишь протяжный вздох...
- Пойдёмте, королева, - позвал её Рыцарь Маренго. - Они не могут говорить с нами, а мы можем лишь жалеть и оплакивать ушедших.
- Вы не всегда будете здесь, - не отдавая себе отчёта, взволнованно воскликнула Марина. - Вы уйдёте к свету - каждый в положенный ему срок!
Где-то далеко во тьме с ненавистью пророкотал гром.
Две сестры пробирались по улице Города Напрасно Умерших. С тоскливым гулом вырастали башни и колыхались во мраке, тягуче меняя формы. Над головами вытягивались арки, истончались и вновь утягивались в стены, в которых медленно и неотвратимо исчезали окна, чтобы уступить место другим. Стрельчатые колонны, выступающие по бокам, плавились, формируясь в глухую гранитную стену с маленькими, почти средневековыми бойницами, казавшимися сгустками черноты на тёмной поверхности. Всё бесшумно расплывалось, таяло, подобно вязкому чёрному воску, принимало другие формы и размеры... завораживало.
И только мощёная улица, по которой они ступали босыми ногами, оставалась такой же прямой. Маринка сонно думала о том, что уже и не помнит, как они попали в город. Вроде, по длинному тоннелю, или всё-таки, перелезая через стену? Скорбные фигуры уже не пугали её. Иногда ей казалось, что и она, закутанная в дырявый саван, плывёт не чувствуя ног, туда, где должна предстать перед своим властелином, выполняя когда-то данную клятву. Давным-давно... может быть даже с рождения. Наверное, то же самое чувствовала и молчащая Ирина...
- Это город снов, - сказала Ирина. - Противных, бесконечных, тоскливых снов. Помнишь, мы читали с тобой про Аид? Души умерших печалятся о земной жизни и жалуются Орфею и Одиссею.
Маринка молчала, слабо удивившись тому, что сестра ещё размышляет о чём-то. Сама она уже почти забыла обо всём. Её несло вязким потоком безвременья... и это вполне устраивало её. Позади осталось не так уж и много плохих воспоминаний, чтобы мучить себя мыслями о них. Но и хорошие воспоминания постепенно стирались, становились светлой печалью - оставалось только лёгкое скольжение в темноте, среди непрерывно меняющихся улиц. "Это не так уж и плохо, быть мёртвым", - сонно подумала она...
...и дёрнулась, получив пощёчину.
- Маринка, ты что, спишь на ходу? - яростно прошипела Ирина. - А ну-ка открой глаза! Ты что, хочешь тоже в эти тряпки завернуться?!
- Иринка отвесила мне плюху, - пробормотала Марина. - Иначе бы, Рыцарь, я так и осталась бы здесь.
- Это она может, - помолчав, сдержанно отозвался Рыцарь. - А это место способно заворожить не только маленькую девочку. Если бы вы не заговорили со мной, королева, то, боюсь, вам пришлось бы дать оплеуху и мне. Я только что долго беседовал с давно погибшим другом.
Марина покосилась на спутника. Здесь, в Городе Грызмага понятие "время" было абстракцией - но она готова была поклясться, что последний час (минуту, день?) Рыцарь шёл рядом и ни с кем не разговаривал.
- Мы почти пришли, Рыцарь, - сказала она. - Эта не меняющая очертаний громада впереди - обитель Грызмага.
Идти эбеновыми залами дворца Грызмага, всё равно, что переживать ночной кошмар. Тот, в котором ты заблудился в незнакомых пугающих просторах тёмных залов. Временами Маринка почти испытывала удушье - так близко придвигались блестящие полированные стены, а иногда клаустрофобия уступала место страху ребёнка, блуждающего среди огромных, уходящих во тьму колонн, обхватом своим не уступающих дому. Шорох босых ног эхом отзывался отовсюду, многократно усиливаясь, искажаясь, принимая вдруг самые пугающие формы - от отдаленного рёва вампирской стаи до издевательских смешков уродливых карликов, прячущихся в тёмных углах. Над головой во тьме хлопали крылья нетопырей... а быть может, это души маленьких эльфов кружились над сёстрами, не в силах выйти из тьмы.
Пол был отполирован так, что приходилось делать над собой усилие, чтобы разыгравшееся воображение не превратило их в неверную гладь застоявшейся чёрной воды. Запах увядших цветов и влажной земли кружил голову.
- Маринка, я на тебя обопрусь, - вдруг прошептала Ирина, тяжело повиснув на руке сестры. - Держи меня...
- Держу, Ириночка, держу! - испугалась Маринка, сразу же стряхнув с себя морок. - Ты только не падай, ладно?
- Я поддерживала Ирину, - с гордостью прошептала взрослая Марина. - У неё ушло слишком много сил на то, чтобы тащить меня, сонную, за собой.
Рыцарь молчал. Какие думы одолевали его сейчас, какие видения? Марина с тревогой ощущала, как он отдаляется от неё, становясь странно бестелеснее и слабее - словно выцветая и начиная сливаться с темнотой колоссальных залов. Она схватила его за рукав и повернула к себе, заглядывая в глаза, обычно такие угрюмые и жёсткие, а теперь подёрнутые странным бессилием.
- Ирина, - сказала она. - Ирина совсем рядом, друг мой. Ты ей очень нравишься... и в той жизни, и в этой... и даже здесь, в царстве Грызмага. Это чувство было готово перерасти в любовь, понимаешь?
На секунду у неё сжалось сердце - настолько равнодушным и пустым был его взгляд. Таким взглядом встречает старую жену глубоко задумавшийся подвыпивший старик, машинально, по привычке, откликнувшийся на зов вошедшей супруги. Но знакомое упрямое выражение уже появилось на лице Рыцаря, и Марина с облегчением перевела дух. Надежда, загоревшаяся в его глазах, обрадовала её. Рыцарь молча поцеловал ей руку и потянул за собой. Теперь он шёл немного впереди, и шаги его были тверды, а звук каблуков не давал эха.