Проскочив 8 этажей этажей жилого отсека; 5 этажей силовой установки и машинного отделения; 4 этажа ангаров, пассажирский гидравлический лифт, в считанные секунды вынес Роберта на "остров" надстройки командного мостика, постов наблюдения и связи, возвышавшийся над полетной палубой, под которой можно было слышать, как барабаны наматывают на себя подъемные канаты. Стоп. Двери лифта открылись.
Роберт находясь на полетной палубе, всегда испытывал чувство легкого волнение, которое даже со временем не притуплялось. Здесь было последнее место отделявшее человека от космоса, от бездонного звездного неба, не прощавшего шуток. Именно на полетной палубе он уже чувствовал себя пилотом-истребителем и ни кем больше. Все чем он был еще в этой жизни, все это оставалось в шахте лифта, идущего вниз к жилому отсеку.
Чувствовалось, что гравитационное поле было разряжено. Это была верная примета того, что сегодня взлет и посадка бортов проходила в интенсивном режиме и генераторы поля не успевают довести его до нормы, из-за частого открытия шлюзов. Роберт слегка подпрыгнул на месте, что б убедиться в этом.
Он окинул взглядом вокруг себя, и ему сразу бросился в глаза маленький гражданский персональный борт конгрессмена, выделявшийся среди четырех десятков военных бортов, преимущественно военно-транспортных, маневрировавших на рулежных дорожках возле телескопических трапов погрузки-разгрузки и подъемников, то поднимающих на палубу, то опускающих борта в ангары . Такого большого движение на полетной палубе Роберт не мог припомнить. Он решил пару минут полюбоваться картиной, открывшейся ему.
Транспортные толстяки "Посейдон" лениво подруливали к своим трапам, что б опустошить свои переполненные смертоносным грузом внутренности и медленно выруливали на взлет, или уходили к своим персонально большим подъемникам, что б отправиться вниз на заслуженный отдых. На их фоне, истребители "Спидфаеры-118" "И-115" и "МГ-100" выглядели совершенными крохами и ловко ныряли и выныривали из своих подъемников револьверного типа, разбегались по своим назначенным шлюзам на взлет. Прямо под "островом" управления, к пассажирским лифтам маршировали две колонны, пехоты, а вдали, еще одна, только-только выползала, из "Посейдона", все увеличиваясь и увеличиваясь в своих размерах.
От этого грандиозного движения исходило ощущение огромной силы, казалось, что невидимая пружина сжимается у него на глазах, готовая по команде вырваться из чрева их авиабазы, и еще десятков таких же, в открытый космос и смести все на своем пути. Ему нравилось это чувство силы всегда и он не находил нужным с ним бороться, ведь он на самом деле, ни во что не верил, кроме силы и ему было радостно от того, что сейчас он там, где она рождается и он будет там, где она найдет свое применение. Сейчас, в этом месте чувствовалась только громадность и простота надвигающегося события, в сравнении с которым ничтожно малыми выглядели его причины, последствия и его страшный смысл. Абсолютно все отступило пред масштабом происходящего - абсолютно все. Такие сложные, для понимая фантомы, как добро и зло, кто прав, кто виноват, в чем справедливость - были уже раздавлены, между жерновами простых символов - свой и чужой, победитель и побежденный. Миллионы людей готовились убивать друг друга, самыми изощренными способами, и это казалось совершенно естественным. Именно между этими простыми, и что важнее всего - очень понятными всем символами, возникала естественная человеческой природе жестокость, называемая людьми по-разному - логикой войны, или рациональным решением вопроса. Люди навечно обречены быть завороженными гипнотическим воздействием силы - она единственное, что у них есть в противовес их страху, за избавление от мучительной невыносимости которого, они готовы на все. На все... Роберт все это конечно отлично знал, но он знал это только там внизу - в жилом отсеке, где он оставался человеком, а здесь на полетной палубе он был только пилотом-истребителем и больше никем. Тут уже не оставалось места, что бы быть кем-то другим.
Роберт на секунду задумался, вспомнив, что все происходящее ему напомнило строки из исторической книги, которую он читал, борясь с бессонницей. Он достал ее из вещмешка и прочел на том месте, которое было так похоже на происходящее сейчас.
"... с утра, обнаружив нервное дрожание в своей правой икре, которое Наполеон искренне считал предвестником великих свершений, он покинул карету, велел подать его серую шинель, и верхом, на разгорячившемся от происходящего грандиозного движения вокруг, белом Ефрате, наблюдал величественную картину с высоты холма. В такие минуты Наполеону хотелось чувствовать себя полководцем, а не императором, полководцем, вступившим в след Александра Великого Македонского.
Все шло, для императора, как нельзя лучше. "Партия уже решена" - так думал он этим утром. Осуществив скрытную переправу, он достигнет стен Смоленска до того, того, как объединятся русские армии и разобьет их по одиночке. Смоленск - город ключ, взятие которого откроет ему дорогу на Москву, эту магическую столицу северного гиганта, нависшего над Европой.
- Вот, великий день, Бертье, - сказал Наполеон, обращаясь к сопровождавшему его начальнику главного штаба, - Все мои свершения в Европе - ни что, пока в России ежегодно рождается миллион младенцев. Вы наблюдаете закат тысячелетней империи скифов, Бертье.
Наполеон, укоротил повод и придерживая на спуске Ефрата, направил его к маршировавшим, мимо колоннам Старой Гвардии, в приветствии подняв правую руку. Неистовым многотысячным эхом, восторженных голосов, отозвалось движенье его руки, громом разнеслось вокруг, и сопровождало на протяжении всего движенья вдоль колонн.
Через два часа марша, на пути императора на восток, его встретит деревня с простым русским названием Красное и дивизия новобранцев Неверовского..."
"Вероятно, в этом мире ничего по большему счету не меняется". Роберт положил книжку обратно, закинул покрепче за спину свой походный вещмешок, и ловко, держась за леера, проскакивая по три-четыре ступени, спустился вниз на палубу - любил так делать, в разряженном поле. Сейчас настроение у него было отличное и он насвистывая что то, направился к борту конгрессмена.
В двух шагах от спущенного трапа, стояла группа из восьми военных пилотов, построенная в ряд, старший группы проводил инструктаж боевого охранения, рядом стоял гражданский пилот. Когда Роберт подошел, инструктаж уже закончился, гражданский юркнул по трапу в борт, а офицеры разошлись в стороны, говоря о чем то друг-с другом. Среди них Роберт увидел того самого младшего лейтенанта с усиками.
- Младший лейтенант Жак Пуатье! - окликнул он его.
- Так точно, господин майор. Я лечу во втором звене правым ведомым, - произнес он с гордостью.
- Так, так, значит во втором звене, говоришь - сказал Роберт и решил пошутить - ну, смотри, я буду наблюдать. Не перепутай педали! Ну, а кроме шуток - это очень важно - уметь строго держаться в строю. Вот видишь этот иллюминатор - я вот отсюда буду грозить кулаком тебе, если что не так.
Видно было, что настроение у лейтенанта тоже перед вылетом хорошее. "Да, похоже, вообще, он был славным парнем этот Жак - зря сегодня он с ним так" - подумал Роберт.
- На какой машине ты, на "Спидфаере"?
- На "МГ".
- Хорошая машина.
Роберт заметил заначек выпускника с "отличием", на груди лейтенанта, но решил ничего не шутить на эту тему - просто похлопал его по плечу.
"Славный парень. Даже отличник. Да, мы все тут славные парни".