Медленно выплываю из сна. Что-то душно сегодня. Надо было бы с вечера кондиционер включить. Не открывая глаз, привычно прислушиваюсь к себе. Ничего не болит, ну и, слава Богу. Опять проснулся ни свет ни заря. Сейчас встану, заварю кофе, выпущу почти свою собаку непутевую Трикси в не слишком ухоженный садик, и день начнет набирать обороты.
Уже тридцать лет я живу в этом забытом всеми бельгийском городке. Я глава частного детективного агентства. У меня пять сотрудников, мы выслеживаем неверных жен или мужей, возвращаем в школу загулявших подростков, занимаемся поиском пропавших собак, даем консультации все тем же самым женам и мужьям. Ничего серьезного, что привлекло бы внимание полиции. Кстати, в полиции меня знают, кое с кем из старой гвардии я почти дружу. Бывает, они мне помогают, так, по мелочам, ну и я не отказываю. Иногда мы вместе пропускаем кружечку-другую в ближайшей пивной и пару раз в год выезжаем в горы. Я не просто осторожен. Как считают мои сотрудники, я слишком осторожен и поэтому доходы моей компании невелики, но зачем мне лишние хлопоты?
Что ж, жизнь удалась. Меня не нашли, не убили. У меня есть дочь, такая же непутевая, как и ее собака и так же, как собака, почти моя. Бывшая жена до сих пор считает, что удачно провела меня, а я всегда знал. У дочки Пенни глаза почти черные. У жены - серые. У меня на самом деле не карие, а зеленые, а то, что вы видите, так, маскировка. Генетика - наука серьезная, не мог у нас родиться ребенок с такими темными глазами. Да дело вовсе не в глазах - знаком я был с папашей. Жил по соседству со мной один итальянец, потом исчез, а моя будущая жена объявила, что беременна от меня. А скорее всего она и не знала от кого. Жена моложе меня, как сама полагает, на двадцать лет, мы в разводе, но в моем возрасте это неважно и, пожалуй, даже хорошо. Я чувствую, что и эта моя жизнь заканчивается. Мне не дашь больше шестидесяти, удостоверение личности настаивает на семидесяти, а я старше, значительно старше, не будем уточнять...
Моя жизнь подходит к концу, и наш мир катится в тартарары. С каждым годом стремительно увеличивается число преступлений и катастроф, слишком теплая зима сменяется промозглым летом, или наоборот: пять месяцев удушающей жары, а потом - замерзший Ла-Манш. Природные качели все более и более отклоняются от нормы. Они уже не раскачиваются, они скрипят и дергаются, боюсь, еще немного и слетят с перекладины. Мне интересно, увижу я "конец света" или нет? У меня есть свои соображения, почему так происходит и в этом мое проклятье. Да, разумеется, выбросы углекислого газа, утечка радиоактивных материалов, горы мусора и так далее. Но не только. Еще и слишком много неконтролируемой магии. Сила не берется из ниоткуда и не исчезает в никуда. ОНИ выкачивают магию из окружающего мира с помощью своих волшебных палочек, видоизменяют ее и сбрасывают, сбрасывают. Этот процесс нарастает с каждым годом. Прогресс не стоит на месте. Мне думается, что теперь силу качают уже не только палочками. Хуже всего обстоит дело в больших городах. Наша планета живая и она смертельно больна. Я чувствую, как магическая энергия течет сплошным потоком, образуя новые каналы и сметая преграды, пробивая дыры, уж не знаю в чем, и уходит, не знаю куда. Может быть в другие вселенные? Не хочется думать, что, в свою очередь, просачивается к нам. Я могу помочь, немного. Это как с запрудой, спусти потихоньку воду, и наводнения не будет. В моем городке все тихо и в округе не бывает неурожаев. Моя заслуга... моя.
Я долго живу, профессия заставляет меня замечать мельчайшие детали, накапливать факты, складывать, анализировать и делать выводы. Так вот, мой приговор - миру конец. И уже неважно кто виноват, маги там или магглы. А я не справился. Я в очередной раз не справился, и очень скоро мне придется начать все сначала. Вперед, вперед, потом обратно и снова... Я буду жить вечно! В дерьме! Вот счастье. Что же надо сделать, чтобы умереть и не вернуться?
Открываю глаза. Опс.
Сквозь маленькое окошко, скорее отдушину, пробивается лучик неяркого света. Больше ничего не могу разглядеть. Сердце ухнуло.
Опять. Впрочем, я ждал...
Нужны очки. Я и забыл, когда в последний раз надевал их. Так, они где-то здесь. Все правильно, прошло столько лет, а рука помнит. Надеваю очки, уже лучше, не то чтобы хорошо - света слишком мало, но кое-что разглядеть можно. Нахожу часы. Сейчас четверть седьмого, значит, у меня есть время. Надо вспомнить, надо все вспомнить.
Меня зовут Гарри Поттер, мне почти одиннадцать, я маг, вернее будущий маг. Я, сколько себя помню, живу в семье моей тети. Они вынуждены были взять меня годовалого после убийства моих родителей. По версии тети, мои родители погибли в автокатастрофе. Не проболтаться бы. Впрочем, проболтаться не успею, насколько мне помнится, именно сегодня должно прийти письмо из Хогвартса. Прямо сейчас надо решить, припрятать письмо или нет. Если спрячу, то у меня будет время, примерно неделя, чтобы смыться и замести следы. Я три раза проделывал это. Нашли меня два раза. В первый раз - почти сразу и жизнь покатилась по сценарию номер один, вот только все закончилось несколько раньше. А во второй раз я попался уже взрослым и не Дамблдору, а Волдеморту, и... он меня убил. Был еще и третий, тогда мне удалось убежать от обоих, но не от войны, хотя тридцать лет у меня таки было. Волдеморт пришел к власти, секретность магического мира сохранить не удалось, и развязалась сначала просто война, затем мировая, та самая которой всегда боялись - третья мировая и жить стало незачем. Я перед смертью посетил нашего великого искателя бессмертия и поговорил с ним. Он к тому времени жил один, магия стала какая-то не такая, природы почти не осталось, цивилизации больше не было, войны тоже уже не было, потому что люди стали редкостью, и дети не рождались вовсе. Он мне обрадовался, а я... представился и пожелал ему долгих лет. Он не казался чудовищем, просто старый, усталый не совсем человек. Его красные глаза были пусты. В бункере горели лампочки, работал холодильник и телевизор, на стеллажах лежали диски, книги и все это для него одного. Я спросил, а может, подумал:
- Ты этого хотел?
Я ждал ответа, два дня, а потом... умер.
В моих прошлых жизнях бывало по-разному, то он меня убивал, то я его. Но и после смерти самозваного Лорда я долго не жил, меня убивали свои по указке Дамблдора. Даа... Хорошо еще если сразу. Было дело, я сначала в Азкабане сидел даже и не знаю сколько лет. И ни разу, заметьте, ни разу на меня не покушались бывшие соратники Волдеморта. А и действительно, зачем утруждать себя? В последний раз я успел раньше, нет, не убить, сбежать.
Значит так, одна жизнь, самая первая, в которой, кстати говоря, я убил Волдеморта, а потом меня... Рон. Я сначала ничего и не понял, иллюзия на меня была наложена интереснейшая. Мне казалось, что жизнь продолжается, но слишком все было гладко и как-то предсказуемо. Дети с ожидаемыми или странными именами, отсутствие новых знакомств, абстрактная работа. Я знал, что работаю... и все. Эти реплики: "Дорогой, что приготовить на ужин? Ты не забыл носовой платок? Ах, какие у нас красивые дети, как они быстро растут, может нам завести еще одного ребенка? Гулять перед сном, полезно для цвета лица". Я попытался поговорить о жизни с Джинни, Роном, с Гермионой и не смог. Я с женой и детьми жил в особняке Сириуса. Дом был запущен и уныл. К нам часто приходила Молли и начинала уборку, которая никогда не заканчивалась, привлекая к этому процессу не только нас с Джинни, но и Гермиону с Роном. Мои школьные друзья со своими детьми также постоянно обретались у нас. Почему? Почему мы там жили? Я легко мог позволить себе собственный дом. Я хотел путешествовать, но мы никуда не уезжали. Я спал с Джинни, у нас были дети, а ощущение от всего этого было примерно таким же, как и от работы, дано и все. В какой-то момент я почувствовал себя, словно в навязчивом сне и захотел проснуться. Что бы там Снейп ни говорил о моей неспособности к ментальным наукам, я сбросил с себя наваждение. А ладно, не буду обольщаться, вероятнее всего просто закончилось действие зелья, а может, ослабло заклятье. В общем, я проснулся и сразу узнал нашу больничку в Хогвартсе. С трудом встал, осмотрелся и в первый момент подумал, что сон продолжается. Я разглядывал свои руки. Случайной царапине было от силы три дня, обломанный ноготь, опаленные и не успевшие отрасти волосы над левым ухом. Было такое чувство, что бой закончился вчера. Мне снова семнадцать! За дверью слышались очень, очень знакомые голоса. Запахи, запахи: начинающегося лета, свежего постельного белья, лекарств. Солнечный луч на полу, на столике ряд склянок с разноцветным содержимым и муха, медленно ползущая по краю пустого стакана. Все яркое, настоящее. В палату вошла Гермиона, не взрослая женщина из моего сна, а совсем еще юная. Она, увидев меня, застыла столбом.
- Ты... как?
Я недоуменно смотрел на нее и улыбался. В дверь просунулся Рон, его глаза стали круглыми от удивления, затем в них появилась то ли досада, то ли опасение. Я смотрел на плавно (как в кино) поднимающуюся палочку Гермионы, в голове зазвенел звоночек: "опасность, опасность". Не сумев уйти от заклятья, я лежал на полу с идиотской улыбкой на лице, не в силах пошевелиться, не способный логично мыслить и все пытался и пытался сбросить с себя наваждение. Через некоторое время мне удалось приподнять веки, больше ничего, но хватило и этого. Я смотрел в чуть суженные глаза Рона, в них не было злости, сочувствия, в них вообще ничего не было кроме решимости. Его палочка сделала простое петлеобразное движение и указала на меня, губы шевельнулись, и мир окрасился в зеленый цвет. Это неправда, что смерть от авады мгновенна и безболезненна. Я теперь знаю. Еще несколько минут я был в комнате с ними или они со мной и слышал как Рон, задыхаясь, сказал:
- Дамблдор был прав...
- Да, но мне хотелось дать ему немного мира.
- Ты дура. - Странно, но Гермиона молчала. Сознание медленно гасло, и боль уходила.
Я очнулся глубокой ночью в своем чулане в луже собственной мочи. Только одна мысль крутилась в голове: "За что?" Собственно, вопрос был поставлен не верно, правильнее было бы: "Почему?" Впрочем, как вопрос ни ставь, а ответа все равно нет.
Меня трясло, и понадобился час, чтобы слегка успокоиться и определиться. Еще через пару часов я сбежал из дома моих родственников. Ушел в никуда, без денег, вещей. Нашли меня еще до начала учебного года и промыли мозги. Не стерли память, а качественно так промыли. Определенно, для того чтобы снова и снова копаться в моих воспоминаниях. Я даже знаю, кому это понадобилось. Два раза в неделю я пил чай в кабинете директора. Вновь дружил с Роном, ляпался на уроках, однако ловцом не стал. Напоминалка Невилла куда-то запропастилась, возможно, потерялась еще до начала урока полетов, (а, неважно) и мы с Малфоем не сцепились. И насколько мне помнится, с хорьком у нас больше не случалось такой бешеной вражды, как в мою самую первую жизнь. Потом, в Хеллуин, меня убил Волдеморт - Квиррел. Да, да, Квиррел, его не убрали из школы, почему? Для чего он нужен был Дамблдору? Не верю, что из меня не вытянули всю информацию о нем. Все повторилось за маленьким исключением, следом за мной и Роном в туалет с прячущейся в нем Гермионой зашел Квиррел. Обездвижив моих одноклассников, он выволок меня в коридор, оставив беспомощных детей на милость тролля. Квиррел не потрудился ни запечатать дверь, ни наложить заглушающие чары. И в соседнем классе, не торопясь, сначала под аккомпанемент предсмертных криков, а потом, с явным удовольствием прислушиваясь к суете учителей, уже не Квиррел, а Волдеморт просматривал мои воспоминания, попутно разрушив блок на моей памяти. Вот за это спасибо. Я, очнувшись в своем чулане, вспомнил свою первую жизнь и куски из второй (все-таки кое-что Дамблдор уничтожил) и снова сбежал, но не сразу, а подготовившись. Потом еще... потом не бегал, бесполезно.
Последний раз мне удалось скрыться в маггловском мире и пожить по-настоящему долго. Сейчас началась девятая жизнь, надеюсь, последняя. Говорят, у кошек девять жизней. Может я, как кошка?
Подведем итог. Что было? Во-первых: убегал подальше от магического мира и войны. Во-вторых: меня убивали. В-третьих: я убивал, а потом - меня. В-четвертых: я убивал и всю оставшуюся жизнь прятался. А конец в любом случае один - я в самом начале, на старте, и впереди у меня опять целая жизнь. Проклятье! А было еще и в-пятых. Я пробовал с Томом договориться. Не получилось. Я быстро уразумел, что либо умру, либо буду плясать под его дудку. А дальше? Даже если он поделится бессмертием, то будем мы на пару сидеть в бункере, подъедать консервы и охотиться на крыс. Да и не верю я в его бессмертие! В общем, я тогда умер.
Быть может не убивать его, а запереть в теле, например Квиррела, лет на двести, на мой век хватит. А что потом? Он ведь все равно вырвется и разрушит все, я же снова окажусь здесь. Да и наш мир даже без Волдеморта не такая уж и стабильная штука. Похоже, чтобы умереть я не только должен избавить мир от красноглазого, но и сделать его, этот самый мир, устойчивым. Эх, знать бы как! Может с Дамблдором договориться? До чего же противно! Что ж, я не раз переступал через себя, переступлю снова. Опять же вопрос: о чем договариваться?
Над моей головой послышались шаги, это встала тетя. Я сажусь, еще раз осматриваюсь, нахожу одежду и своего забытого солдатика. Он в предыдущей жизни хранился в моем школьном сундуке почти до окончания Хогвартса, а потом потерялся, как-то не до него мне стало. Не дожидаясь крика, выхожу из своего чулана.
Рассматриваю себя в зеркале прихожей. Я и забыл, каким был маленьким! На меня смотрит худой, неухоженный ребенок с кривовато надетыми очками и спутанными волосами. Смотря с высоты своего возраста, меня так и подмывает взять "его" под мышку и отнести в ванну, а потом кормить, кормить... Неужели тете с ее патологической страстью к чистоте не хочется меня отмыть? Раньше мне это как-то в голову не приходило наверно потому, что детей до прошлой жизни у меня не было, да и оставлял я этот "прекрасный" мир большей частью молодым.
Иду в ванную комнату, вновь разглядываю себя: нечистые спутанные волосы, шрам, тени под глазами. Тот еще красавчик. Я торопливо стараюсь придать себе приличный вид. Принять душ не могу, нет времени и вода, как говорит тетя, нынче недешева. Применяю немножко магии, волосы сразу становятся менее взлохмаченными. У меня еще нет палочки, и поэтому на вспышку силы никто внимания не обратит. Да, в самом деле, это такая малость, что и говорить-то не о чем.
Вхожу в кухню. Тетя помешивает деревянной палкой в огромной кастрюле нечто серое, она отрывается от своего занятия, подозрительно оглядывает меня с головы до пят и будто чего-то ожидает. Я смутно вспоминаю - в бачке красятся старые вещи Дадли. Тетя надеется превратить их в школьную форму для меня. Мысленно усмехаюсь и ничего не спрашиваю. Она окидывает меня недовольным взглядом, но сама разговор не начинает. Вот и прекрасно. Потом закрывает бак и оставляет его греться на плите. У меня появляется желание созорничать и изменить серый цвет тряпок на... мне все равно, какой. Я, улучив момент, так и делаю. Цвет изменился, и когда все это безобразие высохнет, оно станет, я надеюсь, цвета хаки. Причем никакой магии, а просто пакетик зеленой краски. Не думаю, что она его хватится, а если и хватится, то что? Да ничего. День сегодня особенный, не до краски им скоро будет...
Похоже, я снова начинаю чувствовать себя ребенком. Быстро, однако, на этот раз.
Нарисовался Дадли, и мы садимся завтракать и, что примечательно, дядю Вернона не ждем. Ай да тетя! Какие у меня сегодня интересные мысли! Кажется, я начал собирать досье на эту парочку, можно сказать занялся любимым делом. Сказываются тридцать лет работы частным детективом и двадцать лет копом! А вот и дядя. Ловлю себя на том, что радуюсь его приходу. Соскучился что ли? Может и так, я родственничков не видал со времен окончания школы. Жду звонка и нервничаю, хотя наперед все знаю. Дадли, на манер пылесоса, быстро освобождает тарелку, а мне еда не идет в горло. И чего я так нервничаю? Я все решил, на самом деле я давно все решил, я поеду в Хогвартс, я попробую еще раз. Чего-то я упускаю, но у меня есть время, до Хеллуина - точно. Я подумаю, я понаблюдаю и, может быть, пойму. Решено, письмо отдам дяде, а дальше по известному мне сценарию. А вот и почтальон!
Завтрак съеден, письмо сгорело, дядя ушел на работу, Дадли смылся к Пирсу, тетя доваривает мою форму, а я, помыв посуду и протерев пол, приступил к разборке второй спальни Дадли. Спальня теперь моя. Слишком много мусора! Плохо помню, но, сдается мне, в прошлый раз я особенно не затруднялся, так и жил среди коробок и сломанных игрушек. А сейчас я спустился в кухню и, не спрашивая, вытащил несколько больших черных пакетов. Тетя промолчала. Упаковал совсем уже явный хлам и, опять же не спрашивая, вынес к дороге. Остальное аккуратно расставил вдоль стены, пусть двоюродный братец забирает. Что не заберет, то мое.
Уселся с каким-то красочным журналом в углу своей новой комнаты и начал в очередной раз прокручивать в голове спорные и бесспорные факты прошлых жизней. Привалился к стене и незаметно задремал. Проснулся сразу, почувствовав чей-то взгляд. Не убыстряя дыхания, не изменяя позы, я чуть приоткрываю глаза и сквозь ресницы (хорошо, что очки на носу) смотрю на тетю. Она глядит мимо меня, в ее взгляде нет злости, только усталость. Тетя слегка повернула голову, мне стало хорошо видно ее лицо. По щеке, по ее щеке ползет слеза! Я непроизвольно дергаюсь и замираю. Тетя, бросив на меня быстрый взгляд, почти выбегает из комнаты. Чего-то я недопонимаю.
Явился Дадли, он всегда точно знает время обеда. Мы поели, и я поманил брата в комнату. Странно, тот пошел без разговоров. Да ничего странного, я неосознанно применил давно отработанные на Пенни жесты и интонацию голоса. Она всегда меня слушалась. Вот, опять потеря. Вряд ли я ее увижу. Рождение это такая случайность! Поищу, когда время придет, если доживу.
Дадли жалко комнаты, жалко игрушек, он злится и срывается на крик. Я жду и, когда вопли поутихли, успокаивающе касаюсь его руки. Он недоуменно смотрит на меня и окончательно замолкает. Я, не отводя взгляда, тихо и на пределе слышимости говорю:
- Если хочешь, держи игрушки здесь, я не против, у меня все равно почти ничего нет.
Истерика прекратилась. Дадли смотрит на меня так, как будто в первый раз видит.
Вошла тетя и увела его. Игрушечный хлам остался.
Тетя нервничает и ждет прихода дяди Вернона, она не сидит перед телевизором, а пытаясь занять себя, методично разбирает кухонные полки и так же, как я утром, складывает мусор в большой черный пакет. Дадли нет дома, он в кино. Увидев меня в дверях кухни, тетя злобно смотрит мне в лицо, я поспешно ухожу. Сегодня мы с ней настроены друг на друга, мы связаны прочными узами взаимной неприязни и ни она, ни я не находим себе места. Перетаскиваю свои пожитки и располагаюсь в теперь уже моей комнате. Получилось неплохо, с чуланом не сравнить. Кровать бы кто помог перетащить. У меня сил не хватит ее разобрать. Что-то я не помню, как все устроилось тогда, прежде, но спал я на кровати...
И чего это я засуетился?
Глава 2.
Опять мне не спится, что и неудивительно, сегодня, нет, уже вчера был день моего рождения и добавил мне в копилку еще одну плюху. Будто мало их у меня было.
Сначала все шло как мне и запомнилось. Много сов, много писем, адресованных теперь в самую маленькую спальню. Я делал вид, что хочу прочитать, мне, разумеется, не дали. Сов день ото дня становилось все больше, писем тоже. Я видел недоумение и зависть в глазах Дадли, мрачный азарт на лице дяди Вернона и страх во всем облике тети Петунии. Дадли как обычно капризничал, требовал внимания, потом недоумевал, а с течением времени начал опасаться отца, это когда мы спешно покинули дом и отправились в никуда, убегая от сов и писем. Он попробовал выместить свое плохое настроение на мне, но тетя, невзирая на истерику сына, (всегда бы так) очень категорично запретила ему со мной заговаривать. Он притих и только злобно косился в мою сторону своими заплывшими жиром светлыми глазками. Я старался держаться как можно более незаметно, у меня не очень-то получалось. Дядя вел машину, а мы с Дадли сидели сзади разделенные тетей Петуньей. Несколько часов вместе с хныкающим братцем в замкнутом пространстве совершенно вымотали меня. К горлу подступала тошнота не то от голода, не то от дорожных газов, а возможно, от кислого запаха дядиного пота. Я упрямо смотрел в окно и изо всех сил старался отстраниться от невыносимой действительности.
В конце концов, поездка закончилась, Дадли и тетя воспрянули духом, но я знал, что мои злоключения продолжатся и придорожный мотель это только промежуточная станция на пути к одинокой рыбацкой хижине на малюсеньком островке. Впереди была бессонная ночь в одной комнате, мало того, на одной кровати с Дадли, и знание этого не позволяло мне расслабиться. Я опасался тупой агрессивности братца и лишь надеялся, что утомительная поездка на автомобиле умотала и его тоже. Что ж, вечер и ночь мы провели вместе. Я старался отвлечь его и, не закрывая рта, рассказывал истории "Сеттона-Томпсона" о животных, а он слушал, не сводя с меня зачарованного взгляда. Его бы показать хорошему психологу желательно вместе с родителями. Дадли спал, а я почти всю ночь провел сидя на подоконнике и только под утро, совсем закоченев, залез в кровать и продремал пару часов.
Утро началось с сов и писем, и дяде окончательно снесло крышу. Как он орал! Азартный человек, не любит проигрывать. Он исчез, а мы ждали, ждали: тетя - мужа, Дадли - обеда, а я не ждал, я не хотел остаться голодным и принял меры. Догадайтесь сами, какие, если ни денег, ни знакомых у меня не было, а кушать хотелось? Правильно, есть два решения, и я использовал оба, благо дядя вел себя неадекватно, и многие нас жалели. Пара шоколадок и немного яблок лишними не стали. И несколько мелких купюр изъятых из бумажника молодого мужа, все внимание которого было поглощено его женой, тоже нашли применение. Еще компания подростков недосчиталась пары фунтов, что ж, меньше марихуаны выкурят. Я был копом двадцать лет, помните? А до этого медбратом. А еще раньше сам баловался курением и не только табака. Вредное это дело - наркотики. Так что ближе к вечеру я отозвал Дадли в сторонку, и мы дружно умяли почти все. По молчаливому обоюдному согласию тетю решили не вмешивать. Все-то он понял мой братик. Дадли легко управлять, если знаешь как. Я знаю. Психологически ему не одиннадцать, а года на три-четыре меньше, вот с учетом этого и ведите разговор.
В целом, на сытый желудок поездка на лодке не была для меня слишком уж большим испытанием, и рыбацкая хижина оказалась не такой ужасной, как помнилась. Я вполне оптимистично устраивался на ночь и приготовился не спать, а ровно в полночь встретить свой день рождения и Хагрида, который представлялся мне почти родственником. Я отчаянно боролся со сном, сказывалась предыдущая ночь на подоконнике, и громкое сопение Дадли нисколько не мешало, а наоборот, заглушая яростный шум волн, успокаивало и отвлекало от мыслей о ненадежности нашего убежища. Все-таки я задремал и пропустил полночь, и лишь когда дверь начала содрогаться от мощных ударов, я пришел в себя.
Хагрид оказался именно таким, каким мне и помнился: огромный, нечесаный, добродушный и очень шумный. Дядя потерял остатки своего разума и, не в силах смириться с поражением, принялся ему угрожать. Вот тут-то я понял одну вещь, если дядя и тетя вели себя, как бы это сказать... да, правильно. Тетя защищала сыночка, дядя защищал, как уж мог, семью, (во всяком случае, он старался) то Хагрид явно искал причину для демонстрации, как своей силы, так и стоящей за ним силы волшебного мира. На этот раз Дадли не был смертельно голоден и не пытался по-тихому добраться до пирога, он только с вожделением глядел на помятую коробку, но и этого оказалось достаточно. Хагрид направил на него свой зонтик и произнес заклинание. Я, в последний момент, едва дотянувшись, ухватился за огромную руку, и заклятье попало в стол. На том месте, куда врезалась синяя молния, мгновенно выросла ветка, она бешено раскачивалась, дрожа молодыми листочками. По-моему это была вишня, а может, я ошибаюсь.
- Зачем? - одновременно с собственным действием, сразу севшим голосом спросил я. - Дадли ничего не сделал. Мы не ужинали, и он просто хочет есть.
А тетя в то же самое время истошно кричала:
- Неет! - И заслонила сына собой. Меня поразило сходство этого крика и крика моей матери, когда она защищала меня от Волдеморта. Спасибо дементорам, этого я никогда не забуду. Тетка стояла как кошка перед сенбернаром, защищая своего детеныша. У меня не было сомнения - она будет стоять до конца, кусаясь и царапаясь, и еще неизвестно чья возьмет. В глазах щипало. Я не помню когда плакал в последний раз. И тут мне пришло в голову, что и тетя и дядя защищают и меня на свой собственный извращенный манер. Я как бы увидел сцену глазами тетки: кто-то огромный, гораздо сильнее ее, он хочет зла ее ребенку, и меня обдало холодом. Если бы Пенни угрожала опасность, я бы тоже пошел на медведя с голыми руками. Слезы высохли. Сейчас все обошлось, а в тот, в первый раз? Что, глядя на хвостик Дадли, она думала о волшебниках? Тетка знала, давно знала, что таких как она, волшебники и за людей-то не считают.
Хагрид, растерявшись, топтался на месте. Он ведь не злой, исполнительный и недалекий, что есть, то есть. И тут опять на меня накатило, я спросил себя, а откуда известно, что он добрый? Я же в сущности ничего о нем не знаю. Ну, неплохой лесник, зверюшек любит, но наивный и безответственный, а учитель из него никакой. Хагрид направил зонтик на давно остывший камин, и пламя нехотя взялось за сырые поленья. Пристроив котелок с водой над разгорающимся огнем, он из кармана извлек колбасу и разложил ее на бумаге. Тетя увела из комнаты и мужа, и сына. Что ж, спасать надо того кого можно спасти, а я для них потерян.
Мой большой гость вытащил из своего бездонного кармана заварку и высыпал ее прямо в котелок. Кружек у нас не было и, порывшись в допотопном шкафу, я нашел две стеклянные банки и начал решать задачу о том, как бы их вымыть, не выходя наружу под проливной дождь и пронизывающий ветер. Проблема разрешилась сама собой. Хагрид опрокинул котелок с чаем, а я, обрадовавшись в душе, что не придется полночи впихивать в себя запоздавший ужин, предложил лечь. Быстро согревшись под меховым плащом, я крепко уснул.
Утром прилетела сова со свежей газетой. Мне пришлось проснуться и, дабы не вызвать у лесника подозрений, задать ему несколько вопросов прикинувшись, что ничего не понимаю в денежной системе волшебников. В конце концов, это не было такой уж и неправдой.
Я вышел из хижины. Шторм прекратился, и утреннее солнышко уже ощутимо припекало. С наслаждением потянулся и почувствовал слабое жжение в правой ноге повыше колена. Я приподнял шорты, и вот тут-то наступил момент истины. Там была чуть припухшая точка, явный след укола. Я неверяще помотал головой, а в уме сами собой замелькали предположения. Укус, меня просто укусило какое-то насекомое, а может прыщ? Или вчера напоролся в лодке на что-то и из-за холода не заметил? Я еще раз внимательно осмотрел слегка покрасневшую отметину, нет, больше всего это напоминает след инъекции. В задумчивости я вернулся в хижину. Хагрид уже встал и тоже направился во двор. Я быстро и тщательно обыскал комнату и нашел. Рядом с постелью валялся длинный стеклянный кончик самодельной ампулы. На зельеварении мы разливали в такие некоторые зелья. Я продолжил поиски, но больше ничего не было. Собственно, и так все ясно, нет, как раз не ясно. Зачем Хагриду понадобилось что-то вводить мне? Я прислушался к собственным ощущениям и ничего не почувствовал. Я был на редкость спокоен... после такой-то новости? Да, вот оно, не всякий ребенок пойдет с совершенно незнакомым человеком неизвестно куда! Но я то пошел и в первый раз тоже, не испытывая никаких опасений, а только радость, что хотя бы на время избавился от Дурслей, и робкую надежду на то, что может быть никогда не вернусь в дом на Тисовой улице. Я понял, Хагрид, конечно же, не сумел ночью напоить меня чаем, он его пролил, в нем-то и было средство. Если бы не его оплошность, я бы ничего не заподозрил.
Я давно знал, что Дамблдор подмешивает зелья в чай для гостей, да и конфеты у него с подвохом. Выходит и Хагрид тоже. Сколько же раз я пил чай в его хижине и удивлялся, быстрому течению времени. О чем мы беседовали, а? И только ли с ним? Господи, никогда бы не видеть этот волшебный мир, да и не слышать о нем!
На душе стало гадостно. Я всхлипнул.
Когда в хижину вошел Хагрид, мое лицо было спокойно. Чуть больше или чуть меньше отходов жизнедеятельности результата не меняют, а мне не привыкать.
Мы быстро собрались и отчалили с острова. Ни тетю, ни дядю я так и не увидел.
Косой переулок меня почти испугал, все-таки я слишком долго не находился в таком скоплении сил. Мои инстинкты, привыкшие к тому, что много магии это всегда опасность, кричали о необходимости срочно покинуть подозрительное место. Но взяв себя в руки, я не побежал прочь, а начал просматривать соотношение сил и быстро понял, что уж здесь-то ничего плохого не может произойти, я имею в виду в магическом смысле. Очень интересное местечко. У меня возникла аналогия с кратером - в центре магический источник, а избыток силы сливается в естественный разлом. Знали древние, где поселение строить, знали. Интересно, как, в свете моих запоздало проявившихся способностей, выглядит Хогвартс? Недолго ждать осталось.
Далее все пошло своим чередом с некоторыми, тщательно мной спланированными отклонениями. Сначала Гринготс. Я когда добрался после тошнотворной поездки на тележке до своего хранилища, то не сразу сунулся брать деньги, а сначала пристал с вопросами к гоблину. Я знал по прошлым посещениям, на какую сумму могу рассчитывать, но легенду новичка в волшебном мире надо поддерживать. Набрав золотых, я вновь уселся в тележку и со скукой наблюдал за показательным изъятием маленького свертка Хагридом. Когда же мы собрались покидать банк я, как хороший актер, сделав вид, будто мысль только-только пришла мне в голову, поинтересовался у гоблина, существуют ли волшебные кошельки для хранения денег. И к неудовольствию Хагрида мы задержались в банке еще на некоторое время, пока гоблин дополнительно заколдовывал магический мешочек персонально для меня. Что ж, я стал обладателем невзрачного кошелька, который нельзя украсть, невозможно потерять, и за отдельную плату он был напрямую связан с моим хранилищем. Не думаю, что Хагрид догадывался об истинных возможностях кошелька, он почти сразу потерял интерес к происходящему и стоял в сторонке, читая газету. Обменяв несколько золотых на фунты, мы, наконец, вышли из банка и продолжили поход по магазинам.
Вторым серьезным отклонением был выбор волшебной палочки. Мне не хотелось приобретать мою старую палочку из-за ее схожести с палочкой Волдеморта. Я намеревался пробовать поискать другую. Действовать решил по обстоятельствам, подозревая, что палочка с пером феникса была изготовлена по спецзаказу персонально для меня. Только вот я, прожив длинную жизнь в маггловском мире и привыкнув обходиться своими силами, не был тем наивным ребенком, который мнил себя попавшим в сказку. Мне представлялось, что лазейка есть.
В полутемном магазине продавца не было видно, по стенам стояли стеллажи с сотнями узких коробок. Большинство из них светились, многие испускали подвижные цветные лучи, а некоторые сияли настольно ярко, что хотелось закрыть глаза, но от их сияния в комнате не становилось светлее. Я покосился на зонтик Хагрида. Зонтик как зонтик, ничего особенного. Скользнув взглядом по полкам, я постарался почувствовать свою палочку. На несколько мгновений мне почудилось, что я нахожусь в библиотеке перед книжными стеллажами и по корешку выбираю себе книгу. Захотелось провести рукой по деревянным футлярам, взять в руки вот эту, светящуюся синеватым светом коробочку и еще одну, и еще... Своей прежней палочки я не ощутил и неудивительно, старик принес ее только после многих неудач. Я стоял и внимательно осматривал огромные стеллажи. Стоило чуть расфокусировать глаза, и светящиеся разноцветные огоньки сливались между собой, образуя затейливые узоры и наводя на мысли о рождестве. Вскоре появился продавец, и начались долгие измерения под длинный монолог старика. Я жадным взглядом обшаривал полки. Замолчав, старик протянул мне палочку. Как я и ожидал, она не подошла, затем другую, третью, искусно выбирая из всего многообразия такие, которые явно не годились для меня. Они казались мне тускло-серыми и какими-то давно мертвыми. "Как все предсказуемо!" Я мысленно усмехнулся. Я даже знал по чьей просьбе, читай приказу, разыгрывается представление. Все должно казаться правдоподобным, ведь я предназначен для длительного использования!
Механически взмахивая очередной палочкой и перебирая взглядом пыльные коробки, я прислушивался к своим ощущениям. Несколько коробок привлекали меня больше других, и я ждал того момента, когда продавец отправится за двойником палочки Волдеморта, а дождавшись, не мешкал. Подойдя к стеллажу и проведя ладонью по деревянной полке, я задержал пальцы вблизи одной из двух наиболее притягательных для меня коробок. Чуть помедлил, прислушиваясь к себе и, открыв крышку, дотронулся до слегка желтоватой древесины. Древесины ли? Едва прикоснувшись к будто бы оплавленной поверхности, я сразу понял, да, это она, моя палочка! Ничего для стороннего наблюдателя не изменилось, просто маленькая искорка отделилась от моей руки и такая же от палочки. Я мгновенно поймал их и зажал в кулаке. Искорки мягко щекотали ладонь, потихоньку затихая. Когда я разжал пальцы, ладонь была пуста.
Вернулся старик и вложил в мою руку до боли знакомую палочку. Да, привычное ощущение тепла и комфорта было, было... но вовсе не такое сильное, как помнилось. Я держал палочку и чувствовал разочарование. Представьте себе: вы сунули нос в самую середину цветка, ожидая насладиться божественным ароматом, и обнаружили, что цветок не живой, он искусственный, а пахнет от него дешевым одеколоном и пылью. Если бы я очень захотел то мог бы вызвать и искры, и сияние, а так, взяв палочку, я не успел даже поднять руку, как раздался резкий скрип, и палочка распалась на две ровные половинки. Неяркое буроватое перо упало на пол. Старик сконфуженно поглядел на меня, почесал седую макушку, и мы начали наш поиск снова, но теперь уже мистер Оливандер предлагал мне только светящиеся палочки. Интересно, как он их выбирает? Каким образом он знает, что может подойти, а что нет? Видит? Чувствует? Хотелось бы мне поговорить с ним на эту тему.
Хагриду давно надоело наблюдать за моими безрезультатными попытками, и он, сказав, что скоро вернется, вышел из магазина. В конце концов, дошла очередь и до облюбованной мною палочки. Радужный свет под аккомпанемент колокольчиков озарил темную комнату. И я, и старик облегченно улыбнулись друг другу.
- Береза, с включениями кости василиска, двенадцать дюймов, в сердцевине чешуя василиска, довольно дорогая, пятнадцать галеонов, - объявил старик. Я расплатился.
Собравшись уходить, я увидел стоящую у стены и внимательно разглядывающую меня Нарциссу Малфой. Как давно она там стояла и сколько успела увидеть, неизвестно. Заметив мой взгляд, Нарцисса вежливо улыбнулась и пожелала успехов в школе. Я ответил:
- Да мадам, - и пошел к двери. У порога оглянулся, ее палочка не светилась, моя тоже. Стеллажи мерцали по-прежнему. Я пожал плечами.
Минут через десять появился Хагрид, в руках он держал клетку с белоснежной совой. Неловко поздравив меня с днем рождения и вручив билет на поезд Хогвартс-экспресс он, к моему удивлению, сославшись на сильную занятость, распрощался, оставив меня одного. На часах было три пополудни, кажется, именно в это время мы всегда расставались, вот только на этот раз я еще далеко не все приобрел.
Пришлось купить остальное самому.
На Тисовую вернулся поздно, родственники были дома, не злились и это было странно. Совсем уже на ночь Дадли зашел в мою комнату и попросил рассказать еще что-нибудь. Я согласился при условии, что он принесет мне, например, чай.
И он принес! Чай с мятой. Вот интересно, откуда Дадли узнал, что именно такой чай мне нравится? А он не дурак, знает мои предпочтения. В горле першит. Не заболеть бы.
Сейчас находясь в своей постели и даже не надеясь уснуть, я размышляю о том, что разве можно оставить одиннадцатилетнего ребенка одного в незнакомом ему месте? Да что там, в чужом ему мире. Если бы я захотел исчезнуть, то вполне мог бы попробовать. Сову сплавлю в обычный зоомагазин, и через пару дней найти меня станет невозможно. Аура у детей быстро меняется, золото безлико, магических вещей - один кошелек. Сжечь, и все дела. Деньги, да, денег много не возьмешь, пару дней можно попользоваться и все. Хотя... если обменять галеоны частным порядком, то на... хм, надолго хватит. А палочка то и вовсе другая, я ее еще не применял, а значит, не отследят. Или нет? Искры из нее я вызвал вполне сознательно. Рисковать не буду. О чем это я? Решил же в этот раз не прятаться, опять меня понесло.
А может демонстративно обидеться на Хагрида? И причина хорошая появится не ходить в его хижину на чаепития. А вот не пришлось бы в таком случае ходить к кому-нибудь другому. Тут надо подумать.
Глава 3.
Первого сентября на вокзал меня везет дядя Вернон. Мы всю дорогу молчим. Но тишина в машине вовсе не враждебна. И я, и он довольны, что не увидимся друг с другом долгое время, именно это и повышает нам обоим настроение. Я так и не разобрался, как после той ночи на островке изменилось отношение ко мне моих родственников. Тетя оценила попытку защитить Дадли, а вот дядя... Я являюсь живым напоминанием о его неудаче в качестве защитника семьи. Будь я постарше, поговорил бы с ним и объяснил, что бороться следует с равным противником, а если уж пришлось сцепиться с сильным, то не стыдно и проиграть, а лучше просто отойти в сторону и не привлекать внимания.
Мы подъезжаем к вокзалу. Вылезая из машины, я прихватываю клетку с совой, а дядя в это время пристраивает мой антикварный сундук на тележку. На фоне современных дорожных сумок багаж смотрится, по меньшей мере, странно. Сундук красив, по-настоящему красив, у него гнутая крышка и затейливые бронзовые накладки, он сделан из красного дерева и гораздо вместительнее, чем можно подумать, глядя на него снаружи. Пока мне это не важно, но со временем пригодится. У многих волшебников такие сундуки, а магглы на них не обращают внимания - магия, блин.
Дядя поворачивается ко мне, протягивает сложенную пополам купюру и произносит:
- Петуния просила передать.
В полном удивлении, можно сказать шоке, беру деньги, благодарю. Дядя садится в машину и уезжает. Я смотрю ему вслед. Н...да, как-то в этот раз все не так.
Медленно подхожу к платформам и, делая вид, что просто глазею по сторонам, осматриваюсь. Засекаю, по меньшей мере, троих волшебников, останавливаюсь около большого табло и якобы изучаю расписание поездов. Двое, из замеченных мною, (одеваться дорогие коллеги - авроры следует тщательнее, ну не заправляют магглы джемпер в брюки) тоже останавливаются. Следят, следят за мной. Глупо, целый месяц я был предоставлен самому себе, а теперь вдруг подозрительность проснулась!
Весь август мной никто не интересовался, я это знаю наверняка. Все дело в том, что после похода в Косой переулок я заболел. Сказалась поездка на остров в непогоду и то, что когда меня бросил Хагрид, я не стал торопиться с возвращением, а пошел в кафе и долго сидел с двойной порцией мороженого на открытой веранде, наслаждаясь прекрасным летним вечером. Тогда все было просто замечательно, а ближе к ночи я почувствовал первые признаки простуды и спустя три дня, с диагнозом "пневмония", вовсю обживал узкую койку в местной муниципальной больнице. Я ждал кого-нибудь из волшебного мира, все-таки колдомедики лечат гораздо быстрее, но, увы, про меня так и не вспомнили.
Подхожу к платформе между путями девять и десять и иду по ней, все более и более замедляя шаг. У меня еще уйма времени. Останавливаюсь около киоска и делаю вид, что интересуюсь выставленной в витрине всякой всячиной, сам же в это время рассматриваю толпу, отражающуюся в отмытых до зеркального блеска стеклах. Моя свита стоит неподалеку, они переговариваются и посматривают на меня, нисколько не опасаясь, что я их замечу. В принципе верно, но не на сей раз. В толпе вижу Невилла, его провожает своеобразно одетая пожилая женщина, я знаю, она его бабушка. Один только головной убор чего стоит! Могу поспорить, что на ее одежду, как и на мой сундук, наложены отвлекающие чары, иначе бы половина вокзала сбежалась посмотреть на огромную блестящую алую сумку и шляпу с фруктами и дохлыми фазанами более всего напоминающую натюрморт. А уж платье! Хм, такое декольте можно увидеть только на портретах эпохи возрождения. Теперь понятно откуда у Невилла комплексы. Узнаю еще парочку знакомых и вижу семью Грейнджер. Гермиону провожают мать, отец и... о, как интересно, с ними миссис Фигг. Все друг другу улыбаются, у них все прекрасно. И что же сие означает? Я всегда считал, что старая кошатница опекает меня, выходит, ошибался. Ко мне, значит, шпионов приставили, а магглорожденной Гермионе - гида. Сейчас-то ладно, а ведь в первый раз я ничего про волшебный мир не знал! Но я родился в волшебной семье, и, значит, мне вводный курс не полагается. А то, что я только месяц назад узнал о волшебниках? Кто вспомнил?
Да, я выжил, причем никто, включая Дамблдора, не знает почему. Что-то мне слабо верится в версию о жертве матери. Сколько матерей отдали свою жизнь за ребенка и многим ли это помогло? Вот то-то. А может Волдеморт аваду не правильно наложил, день неудачным оказался, марс не в том доме случился, рука дрогнула, а может в горле запершило? Кто знает, проверить невозможно. Меня считают спасителем, и никому не приходит в голову, что я просто ребенок и в первую очередь мне нужна если не семья, то хотя бы элементарная забота которой у меня никогда не было, что бы там не казалось старому директору. Похоже, до него со временем дошло, насколько я не связан с волшебным миром, и он испугался, вот и избавлялся от меня, лишь только я исполнял пророчество. А судьба считает иначе, все возвращает и возвращает меня к началу. Либо пророчество истолковано неправильно, либо оно вовсе не про меня, не знаю, а может не про Волдеморта?
Меня мутит то ли от слабости после болезни, то ли от собственных мыслей. Я вынимаю дядину или скорее тетину купюру (пять фунтов, неплохо, столько они мне никогда не давали) и покупаю несколько красочных журналов, шоколад, печенье, воду. Беру себя в руки и продолжаю свой путь по платформе.
А вот и барьер. Прохожу мимо, пусть за мной побегают. Верчу головой как бы беспокоясь, а на самом деле ищу своих соглядатаев. Так, одного вижу, а второго нет, понятно, побежал за инструкциями. Я, толкая перед собой тележку, медленно иду дальше. Интересно, успею дойти до конца платформы или нет?
Успел!
Поворачиваюсь и иду обратно быстрым шагом. Мой шпион не успевает перестроиться и продолжает идти мне навстречу. Я смотрю на него в упор и спрашиваю:
- Простите, вы не знаете, где расположена платформа девять и три четверти?
Он тупо смотрит на меня и не отвечает. Бормочу извинения, преувеличенно расстроено вздыхаю. Вот пройду мимо барьера, тогда и посмотрю, как они меня возвращать будут.
Поравнявшись с барьером, разделяющим миры, я увидел хорошо мне знакомую рыжую семейку. Так, мадам Уизли совсем заждалась, стремясь выполнить важное поручение - подружить меня и Рона.
- А вот фик вам! - бурчу себе под нос. - Я вредный.
Миссис Уизли участливо и немного невпопад начинает объяснять, как попасть на платформу, а ведь я ее ни о чем не спрашивал. Но, тем не менее, проходим по очереди сквозь стену, причем Рону предложено лично проследить за мной и помочь преодолеть страх. Вот умора. Как и в первый раз, близнецы помогают затащить мой сундук в вагон. Но на сей раз, я осторожен и слежу за тем, чтобы челка закрывала шрам. Привычка сказывается, столько лет прожил под чужой личиной. В поезде я не спешу искать свободное купе, а постояв немного в тамбуре, пробую перейти в соседний вагон, проверяя, есть ли за мной слежка.
- Молодой человек, - раздается у меня над ухом сухой голос. - Почему вы до сих пор не в купе?
- Простите? - говорю я, оглядываясь через плечо, и встречаюсь глазами со своим бывшим или будущим деканом. Ее слова неоправданно строги, похоже, именно она и отвечает за благополучное и правильное выполнение плана по доставке меня в школу.
- Пойдемте, я провожу вас, в коридоре вы мешаете другим пассажирам. - Она приводит меня в совершенно пустое купе (это в переполненном-то поезде) и оставляет одного.
Я с удовольствием сажусь на скамью, сундук пока не убираю, вот отдохну немного, тогда... Кладу на стол шоколад, открываю пакет с печеньем, одно просовываю сквозь прутья клетки. Сова благодарно ухает. Что ж моя милая предательница, ты все равно останешься моим другом, нет, не другом, ты моя. Никто же не виноват в твоем таком красивом и заметном цвете перьев. Да, пока я был в больнице, за моей птичкой ухаживал Дадли, неплохо ухаживал, и ему очень не хотелось возвращать ее назад. Будущим летом, если доживу, отдам Хедвиг ему, целее будет. Стираю со лба испарину и откидываюсь назад.
Я готов к появлению Рона.
Поезд стоит, и через приоткрытое окно до меня доносятся прощальные напутствия мадам Уизли, а заодно она сообщает своим деткам, что я очень похож на Джеймса Поттера и скорее всего его сын, Гарри Поттер. Рон тут же с энтузиазмом заявляет, что непременно это выяснит, а Джинни ахает и укоряет мать в том, что не сказала об этом раньше. Интересно, куда подевалась потом ее детская влюбленность? Близнецы весело подначивают Рона и Джинни. Им бы только языком потрепать. Что мне в них нравится, так это непосредственность и несерьезность, они с детства капельку циничны, ими не покомандуешь, возможно, именно поэтому отчаянных близняшек никогда всерьез и не рассматривали в качестве шпионов за мной, и насколько я помню, им, как правило, удавалось остаться в стороне от моих проблем. Поезд дает гудок и трогается. Я жду.