Хруст. Ломающихся костей, рвущихся сухожилий. Хруст мостовой, по которой ступает тяжелая нога инквизитора. Маленькая деревенька, на улице крепко смешан запах осенней листвы и навоза. И крови...
Жители ожидают новых безумств инквизиции. Вот ведь парадокс - предающие аутодафе находятся в меньшинстве перед народом, любой из которого мог пасть жертвой страшных пыток, но сила страха, заставляющая сердца нервно биться в конвульсиях, на их стороне. Для иных жителей это особое время, время мести инструментом безнаказанной клеветы, для удовлетворения потребностей слабого ума. Любая молоденькая девушка могла оказаться ведьмой лишь по напущению озлобившейся и ревнивой жены, а то и матери, " растящей своего сына для себя, но никак не для бесстыжих баб". Сосед мог привести всю братию инквизиторов с экзорцистом во главе, к соседу, дабы выгнать из его, не в меру ожиревшей свиньи, злого духа, а в самом хозяине подопытного животного признать страшного колдуна, с целью последующего овладения бесхозным имуществом...
Но вот рука и глаз инквизиции непредсказуемы. Глаз может косить, а рука окажется без указательного пальца. В случаях таких увечий священных Органов под очищение огнем попадали целые города, а огонь не упускал возможности жарко лизнуть перед смертью и мстительных граждан.
***
Он пришел сюда неслучайно. Поступило донесение от местного старосты о странных случаях колдовства, заставивших деревенскую стражу бросить свои посты. Защиту ждали на сей раз только от инквизиции. Страх перед ней уступил место более животному - страху неведомого.
Яков отличался от своих собратьев по службе. И было это не только внешнее отличие, бесспорно выделявшее его выражением ужаса, отвращения, а бывало, что и сочувствия, на лицах видевших его людей. Ему кое - чего не доставало. Не было смягчающих взгляд ресниц. Улыбка походила на издевательски насмешливый оскал. Потому и улыбки не было, равно как и поводов для нее. И еще - Якову не хватало возможностей разума, чтобы забыть о том дне, оставившем на память след каленого железа на лице и в придачу знание о том что абсолютное зло это зло исходящее от человека.
Самый коварный и обезоруживающий обман тот, который способно чинить тело над душой. Любому было достаточно взгляда на Якова Инститориса, чтобы понять - перед ними человек не способный любить, понимать и чувствовать. Самому же инквизитору его внешность служила защитой. Под воздействием отвращения ни одно живое существо не могло привязаться к нему, тем самым освобождая самого мужчину от привязанностей.
Мостовая, шурша под ногами, привела инквизитора в дом старосты. Хозяин заискивающе - подобострастным взглядом встретил своего гостя, привычно сутулясь, как всегда, оказываясь в компании особо высокопоставленного человека.
- Милости просим!!!! Очень благодарны, что Вы изволили нас почтить своим вниманием!! Вот, вот, проходите, - суетился перед Яковом староста .
Инквизитор сел за грубо отесанный огромный дубовый стол, который время успело отметить глубокими щербинами и темными пятнами. Откинув капюшон, инквизитор привычно с грустным раздражением смотрел на старосту, глаза которого медленно меняли свое местоположение, перебираясь вверх по лицу. Хозяин часто заморгав, нервно сглотнул слюну и криво умостил свой зад на табурет, чуть было не упав с оного, и срывающимся голосом позвал свою дочь:
- Грета! Подавай!!!
Дверь, ведущая в кухню распахнулась, на пороге появилась белокурая девушка. В руках она держала поднос с кувшином домашнего вина и две деревянные кружки. Не отводя глаз от своего передника, не дыша, Грета широкими шагами приблизилась к столу, поставила поднос и так же не глядя удалилась, оставив как напоминание своего присутствия скрип тяжелой двери.