Империя - женщина. Не выжившая из ума старуха в короне, а блестяще одетая роскошная тридцатилетняя баба в самом расцвете всех сил, с волнующей фигурой и немалым опытом в глазах, яркая, блистающая, желанная и недоступная. Она сама по себе, однако никогда не бывает одна. Феминизм чужд ей - это именно женщина, в классическом понимании женской роли. Это царица бала, украшение собрания, часто легкомысленная и ветреная. Однако некоторая блядовитость ее так и не перешла в потасканность, лишь подарив опыт. Она играет своими мужчинами - блестящими гвардейцами и дюжими слугами. Однако за такую женщину просто хочется подставить грудь. Иначе нельзя. Не случайно в большинстве империй императрица явно заслоняла императора (если такой вообще был).
Империя - музыка. Волнующие аккорды победных маршей, божественных гимнов, величавых вальсов и полонезов, горделивых романсов сплетаются воедино в этой музыке. Однако в звуках этой музыки слышится и рокот реактивных истребителей, и рев турбин красавцев-эсминцев, и гул дизелей, цокот копыт кавалергардов и скорый шаг гвардейской пехоты. Иногда сложно различить, для чего назначалась музыка - убери из марша барабан, и получишь бальный танец, и наоборот, сыграй полонез на барабане - и шагом марш! Но главный имперский инструмент - флейта, которая как ничто иное выражает женскую сущность империи. Ее холодная женственность, притягивающая и отталкивающая одновременно, как насмешливо-ждущий взгляд зеленых (или голубых) глаз, заставляет вспомнить мужское естество и вести себя подобающе. Кого не заставляет - у того никогда и не было мужского естества. Только виолончель может оттенить отстраненность звуков флейты своей мягкой женственностью, как гибкая фрейлина оттеняет вынужденную быть жесткой императрицу.
Империя - совершенство свершений, совершенных во славу ее, в ожидании ее восхищенного и одобрительного взгляда. Совершенство собора Василия Блаженного и Мавзолея Ленина, сталинских высоток и римского Колизея, елизаветинских галеонов и викторианских броненосцев. Это совершенство искусства Ушакова и Нельсона, Эссена и фон Шпее, не знавших поражений. Это несгибаемые полки и искуснейшие мастера. Это Родс, обмотавший планету телеграфными кабелями, Витте, проложивший рельсы через всю Евразию. Это Грабин и сто тысяч лучших в мире пушек ЗИС-3, это Королев и Р-7, пятьдесят лет выносящая в космос имперских космонавтов. Это Брюллов и Айвазовский, Вагнер и Бородин. Это "Гинденбург" и Ту-104, британские верфи и советские танковые заводы. Это "Роллс-Ройсы" и "Лендроверы", "Хорьхи" и "Победы", объездившие весь мир.
Однако совершенство не дается разом. Империя создается, а императрицей нужно родиться. Родиться уже в империи. Иначе потенциальная императрица останется "грязью в князьях", банальной потаскухой, хоть и очень дорогой. Но не более того. Так, пройдоха и кокотка, использующая отдаленное сходство с императрицей и вынужденная скрывать свое прошлое, успевая насыщаться, пока не увидели выжженную лилию на плече...
Однако, если империя не оценивает и не поощряет своих мужчин, может появиться другая женщина - Революция, яростная вакханка и амазонка в разодранной на груди гимнастерке, совращающая каждого встречного просто так, берущая его за руку и ведущая за собой. Ее чары гораздо сильнее обаяния империи, поскольку от революции можно получить гораздо больше, нежели от ни к чему не обязывающих, по большому счету, чувств к империи. Если империя не любит никого - она любит всех без разбору - то революция любит каждого индивидуально, надеясь на встречные чувства. И их вечный поединок не кончится победой.