Авторското право публикувани литературно произведение, защитено от законите на Руската Федерация
Awọn aṣẹ fun atejade ìwé kiko ise ni idaabobo nipasẹ awọn ofin ti awọn Russian Federation
А-тарскiя правы на апублiкаванае лiтаратурны твор ахо-ваюцца заканада-ствам Расiйскай Федэрацыi
Ауторска права за об+ав ене к°ижевно дело зашти"ено законодавством Руске Федераци+е
The kukopera kwa lofalitsidwa zolembalemba ntchito kute-tezedwa ndi malamulo a Russian Federation
Авторские права на опубликованное литературное произ-ведение охраняются законодательством Российской Феде-рации
ОБЕЗЬЯНА И ВЕРБЛЮДЪ: Литературно-художественное издание.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Романы о ни о чём - моя радость, моё изобретение.
Ни войн, ни столкновений грудью в грудь (груди), ни слёз однополых любовников на кладбище.
"О чём? Не понял(а)!" - лучшая оценка моим но-вым, как марка водки, романам.
В метро девушка вскочила с коленей подруги, ломала себе пальцы, кричала, что охвачена горячей любовью ко всем розовым фламинго.
Подруга не утешала, она в отчаянии разрыдалась, за-тем светло засмеялась, вытерла слёзы и объявила, что осуждает себя с рождения, а барабанщикам на Параде в Москве не простит невнимания - так утка не прощает коту, который украл утёнка.
В искренности двух девушек больше действия, чем во всех моих романах о ни о чём.
"Славно-то, как около цирка?" - женщина с клоун-ским носом, но потрепанная бельём на ветру, обращалась к прохожим.
Да, славно!
- Три часа брожу по Москве, уйму шаловливых со-ветов выслушала, а обезьяну в шапочке с пером, в потеш-ных полосатых панталончиках, в красных башмачках с за-гнутыми концами, в зеленом камзольчике, в белом жабо, и всенепременно на двугорбом верблюде, а обезьяна - меж-ду горбов на попоне восседает с царственной мордой, буд-то - двоюродная сестра королевы Англии - не видела! - Девушка (обязательно девушка, потому что в женском платье, длинноволосая, с ярко выраженными грудными железами, тонкой карандашной талией) в Макдональдсе извлекла пирожок из обертки и рассматривала его, словно выведывала военную тайну. - Пирожок не похож на пиро-жок, а даже неприличной милостыней выглядит, как негр на содержании доярки.
Пироги выходят из печи - румяные, с луком, яйцом и рисом - вкусные, красивые, и не простят подделки, даже не поблагодарят за то, что их съели, а этот пирожок - го-рячий, но не из печки, нахальный, и, если бы он родился человеком, то обязательно - карликом с мелкими чертами проказливого лица.
Что карлики - обожают мотоциклы, тянет карликов к мотоциклам, будто они - родные сёстры.
В душе у карлика тихо, словно умерли домашние жи-вотные, а на мотоцикл прыгает, тарахтит мотоциклом, и находит в тарахтении спасение от своей трусости перед девушками с сорок пятым размером ноги.
Пирожок - он бы карлику подошёл, и с радостью в карлика вошёл, даже на скорости, на мотоцикле, а мне - стыдно, когда от пирожка аромат женских духов; я же не в городе Рязани, где пироги с глазами - их едят, а они гля-дят.
- Девушка, сразу видно, вы - из деревни!
Об обезьяне рассуждаете, пирожок критикуете - странно, но с тихим шелестом шёлка опустились на стул в Макдональдсе - графиня, и вам за великосветскость про-щается лепет; с беспокойной улыбкой, вы обижаете пиро-жок за то, что он не похож на Ваш домашний пирог. - Мужчина подсел рядом за столик, поставил поднос (гам-бургер, молочный ванильный коктейль-стандарт), улыб-нулся девушке, надул щеки, пыжился выглядеть киногеро-ем - романтичным, остроумным знатоком бумаг и скри-пок. - В деревне свои пироги, а в Москве - американские пирожки, иначе москвичи и гости столицы опухнут с голода, как лемминги в весеннее наводнение.
Большой город требует быстро и качественно, и справляется, даже на плечо язык никто не высовывает; Макдональдсы спасают, поэтому люди пухнут не от голо-да, а от ожирения - век бы книжки читали, а нет - едим и едим, верим, что в пирожках, в колбасе заложены основы гробоведения.
- Вы Московский озорной гуляка? - девушка отку-сила от пирожка, кивнула головой - тяжелая коса до пола питоном в резонанс засмеялась (собеседник подозревал иронию в словах незнакомки, то от улыбки задохнулся, простил девушке даже молодость - так Король Людовик прощал неопытных девственниц). - Немолодой жиголо, без средств к существованию, неудачник, иначе не знако-мились бы с девушками в кафе быстрого питания, деше-вом, но вкусно готовят, даже кровь кричит в щеках.
На ресторан у вас денег нет, подруги жизни нет - я вижу, что вы без обручального кольца; молодость прошла, вы - старый, лет тридцати пяти, но надеетесь подцепить простушку из деревни; может быть, возьмете её в свою квартиру, где проживает сварливая вечная мама с лошади-ными вставными зубами имени "Первых американских поселенцев".
За то, что пригрели деревенщину, вы будете каждый день её поучать, журить, корить, презирать, учить жизни; после же укорений, вы заставите девушку прислуживать по квартире - вам и матушке, готовить королевский обед, но из дешевых продуктов; выслушивать вас, работать си-делкой старой барыни, а в конце жизни потребуете, чтобы я поднесла вам стакан воды за облагодетельствования.
Вы непременно сэкономите на утомленной жене; да-вайте подсчитаем стоимость одного дня жизни в роли ва-шей молодой красавицы жены! - Девушка оглядела оста-ток пирожка, протянула соседу, улыбалась искренне, с лу-чиками кронштадтской весны, проговорила без робости, но слегка побледнела и придвинулась к мужчине, будто шептала ему сокровенное о кладе в бабушкином сундуке. - Отведайте пирожка; вы же себе не можете позволить пи-рожок в Макдональдсе, дорогой пирожок для вас; рядовой гамбургер - привычно и обычно, но пирожок - роскошь, стоит дороже гамбургера, менее питательный и по себе-стоимости уступает, как дедушка в метро уступает место молодой бабушке.
В деревне нет метро, но наши мужчины входят в уныние, пьют, не избегают опасных ям в реке, поэтому ча-сто тонут, или давятся гнилыми поганками, или что ещё хуже - накушаются непотребного, у нас же нет Макдо-нальдсов; для пирогов не в каждом доме печка найдется, а мука, рис, яйца и лук - деликатесы для многих тружеников села - черепах водяных кушают, как крокодилы, но на жизнь не ропщут, о своём житье-бытье в книжках пишут, иногда английскими буквами, оттого, что английский язык обязателен для нищих россиян, не вызывает острого полового желания, и на английском мы обязаны, как на родном произносить слово "еда".
Из уездного города к нам в село прислали молодень-кую учительницу английского - тоненькая, больше для по-рядка Мирового живёт, посредственная, с короткой стриж-кой; где это видано, чтобы женщина волосы коротко под-стригала, как обезьяна на верблюде.
В Москве я сначала падала в обморок - первые два часа; не верила что вижу людей - толстые, невероятно тол-стые женщины, иногда в обтягивающих штанах, а зад - трактор "Кировец", ноги - тумбы, и стрижка - короткая, под мальчика, под деда - ностальгия по старикам.
Затем я пообвыкла, знала заранее, что в Москве ожи-рение, но не представляла, что ожирение с короткими во-лосами и с огромными слоновьими ягодицами, к которым прилипают жёлуди.
Ах, дурно я говорю о людях, но в оправдание себе - не осуждаю, а по наблюдательности своей - чистая, свет-лая, весенняя, и заранее прошу прощения, если кто слышит меня и затаил обиду, как на краснокожего индейца. - Девушка приложила руки к грудям (груди через платье ярким светом надежды озаряли жующие лица с пятью подбородками каждое). Она долго смотрела в зал (собеседнику страшно стало от молчания девушки, словно она вызывала духов добра, чтобы они сожгли в адском костре духов зла). - Нравятся вам короткие женские стрижки - носите на здоровье нации; и пОпы огромные толстые бронетанковые - к усладе вашей; дивно мне, но я на природе выросла и не знаю грязи, сырости в квартирах, налогов, переломов опорно-двигательных аппаратов, причём переломы из-за ожирения.
В деревнях за чуть подстриженные волосы, пусть да-же ниже плеч - ворота дёгтем мажут в назидание потом-кам; я, когда вижу испоганенные ворота - уже не шучу над благотворительностью, называю мазальщиков нечувствительными монстрами, которые прячут зеленые хвосты в портках.
У нас мужчины в портках пашут и сеют, а у вас встречаются мужчины в юбках - что с них взять, даже апельсины не вырастут около мужчины в юбке.
Слышала я слово "мода", но до Москвы верила, что мода - когда красиво.
Вздор нагородят и под юбкой спрячут ваши мужчи-ны.
Может быть, у них язва под юбкой, когда штаны, то язва трется о ткань, как кошка трется о порог, а в юбке - не трётся язва, другому яму роет, а, если мужчину в юбке за-смеют, на лесоповал погонят, то - неприличным полагаете, защищаете его всем Миром, даже забываете, что в стране давно сталь не выплавляют.
Когда мне исполнилось семь лет я онемела - не на год, но на час, и причина - не поломанная человеческая судьба, не скелет в шкафу батюшки, не свиньи, что стекла битого наелись и сдохли, а яичная скорлупа, от голубого дрозда - нехорошо, когда на скорлупу наступаешь, не к добру, а к - дождю.
Я батюшке в поле узелок со снедью несла - бутылка самогона - наилучший, чистейший - для организма полез-ный, бодрость и работоспособность на лугу от него повы-шенная, как вешают цыгана конокрада - ближе к небесам.
На скорлупу наступила, да призадумалась - так ли это хорошо, когда в лугах ромашками пахнет; детский ле-пет, мысли маленькие, но остановили меня, даже выбили из графика - я же не в тайге, где охотник выбивает из бел-ки спесь.
Призадумалась я, мечтала, чтобы в наши леса не только дрозды прилетали с голубыми яйцами, не только медведи захаживали из зоопарков, но и обезьяны прибежа-ли - хлопотливые, немного дурные, с отвратительным за-пахом из-под хвостов, но потешные, милые, с большими черными глазами, в которых отражается бездна болота.
Я не боюсь болот, в болотах - сила, даже, если геолог с палаткой утонет, то болото не пугает, оно, наоборот, от геолога ума и жира набирается, крепчает и по ночам ино-гда приходит в снах; даже в женщину болото может пере-кинутся - так оборотень перекидывается из человека в чу-дище и обратно.
Мысль об обезьянках тешила меня; я осуждала азиа-тов за то, что они кушают живых обезьян - видела по компьютеру; в азиатских ресторанах обезьянку подают к столу, живую, привязывают, чтобы голова, как у каторж-ника из дырки в столе торчала, затем - ножом снимают верхушку черепа - и из живого черепа ложками черпают обезьяний мозг - неэстетично и бессмысленно, потому что обезьяна - не говядина и не свинина; обезьяна должна потешать, а не страдать на столе.
Чижиков и соловьёв кушаем - деликатесы, но обезь-яну не съем - нет нужды мне в обезьяньих мозгах.
Веселье разлилось на лугу по телу; ромашки помогли и мысли об обезьянах; шмели, жирные, никто их не купит - шмелей, но радость приносят на крыльях удачи.
Может быть, не шмели - а феи, не разглядывала, под юбку Дюймовочкам не смотрю, я же не городская, поэтому - не испорчена.
В мыслях о прекрасном открываю глаза, и - ужас! УЖАС!!!
По лугу ко мне бежит бородатая женщина в юбке, с волосатой грудью, в руках коса смерти, и косой железной устрашающей смерть меня сейчас пожнёт.
Проклятия летят из женщины, голос мужской, гру-бый - не сразу я батюшкины тембры уловила, поэтому - онемела, думала, что попала в ад, и сейчас меня веревкой, на которой черти своё нижнее белье развешивают на про-сушку, меня смерть задушит, а затем косой добьёт.
Не нужно бессмысленной возни; каждое действие несёт в себе пользу Будущему, и, возможно, что смерть моя в раннем возрасте - предначертана, от неё польза Гос-ударству Российскому; но обидно.
Онемела, от смерти в юбке бегу, ножки в ромашках заплетаются, и ромашки теперь - не друзья, а враги, стебли их - щупальца древнего царя Соломона.
Я швырнула в смерть узелок с провизией для батюш-ки, думала, что смерть, как медведь, накинется на добычу, и не прогадала я - послышалось жадное чавканье, а затем бульканье.
До дому я добежала, обошла белого двугорбого вер-блюда в стойле, отвесила поклон обезьяне - на карлика не похожа обезьяна, но потешная, а мне в тот момент не до потехи, онемела я после встречи со смертью.
В избу вбегаю, а на кровати маменька голая лежит, искусственное дыхание изо рта в рот дяденьке незнакомо-му делает; дяденька забавный - в высокой шляпе, потом я узнала - цилиндр называется, и, кроме шляпы на дяденьке нет ничего из одежд, даже самовар можно ставить на голое тело.
Маменька меня увидела, буднично осведомилась - где батюшка; я ничего не отвечаю - язык отсох; боялась я тогда, что не возьмут меня сомлевшую без языка в мичма-ны.
Очень хотела в моряки пойти после школы, да блажь всё, прошла блажь, от неё - дым, искры, но не деньги.
Матушка сарафан накинула - красивый, расписной - маки по льну, дяденьке объясняет, что я онемела сейчас - не от их ли искусственного дыхания изо рта в рот, как у кошек, которые немеют, чернеют и задыхаются в угольной шахте.
Дяденька с кровати свалился - тюфяки у нас соло-менные, экологически чистые, как и отхожие места; ногой в тонкую панталонину белую тычет, прыгает на другой ноге, а всё мужское у него изрядно болтается, очень на осьминога похоже.
"Лихоманка меня третий день трясет, будто назначи-ли меня кондуктором трамвая.
Джоги, Чоли, Чича, Фортунато, за что меня били? - расхохотался, облачился, говорит строго, решительно, но затем вдруг, зарыдал, лицом пожелтел и цилиндр скинул с головы - вторую голову убрал. - Девочка! Как онемела, так и протрезвеешь на моём великолепном представлении - без балерин, без кловунов, без медведей, без тигров на велосипеде". - Руку в шляпу засунул и вытягивает ленту цветную - красивая, как у хохлушек в волосах на свадьбе.
Тянет робко, а лента не заканчивается, змеится лен-той Мёбиуса; я умная, книжки читаю, в интернет хожу - обо всём знаю, но не всё принимаю.
За лентой плюшевый заяц выскочил - ободранный, в заплатках, но родной, настоящий друг любой девочке, а мальчикам зайцы не нужны - я ошибалась в детстве.
Дяденька мне зайца подарил, да поклон отвесил до насыпного пола, царицей Мира меня назвал и обещал, что если я принесу через десять лет в избу чистую воду в бе-лом ведре, то всю жизнь буду счастлива - так и произо-шло, теперь мой конь - добро.
Я заговорила, язык отмок, и сладостно стало на душе, слова льются, грудь себе детскую растираю ромашкой; а дяденька хохочет, будто на ключик золотой заведенный, вытаскивает из шляпы диковинные бумаги.
Матушке бумажки цветные без хозяйственной надобности, она оттолкнула дяденьку, руку в шляпу засу-нула, да банку трехлитровую соленых огурцов вытащила - нашу банку, из подполья.
Я захлопала в ладоши, а дяденька съежился в миг - ёжик не больше, пристально на маменьку глядит, но рас-храбрился, закричал, что за работу ему огурцы положены; Чича болеет, а он, вообще, не знает, как в его волшебный цилиндр огурцы из нашего погреба выскочили, как на хо-дулях Марсиане.
"Прогорел мой театр, сгорел дотла в жерле ревности, а я - директор погорелого театра, и имя мне - понурая не-решительная головешка! Ах! - Дяденька у матушки выхва-тил банку с огурцами, и в шляпу обратно закинул, как в колодец Моветона (матушка руку в шляпу, да рука в кап-кан на мышей попала, как крокодилу в зубы). - Большой театр я содержал, хозяин, собственник - Карабас Барабас обзавидуется.
Одних балерин циркачек - шесть штук; три акробат-ки, два акробата, дрессировщик львов, погонщик лошадей и попугаев, коннозаводчик Гиви, воздушные актёры, гим-насты, жонглёры, клоуны и даже женщина - силач-в-руках-подкова-калач.
Гвоздь программы - я, золотой гвоздь, фокусник граф Игорь фон Абрамович дон Кио.
Сколько женщин я пилой разрезал, скольких пикой проткнул на арене, скольких стрелой погубил в яблочко глаза - вашим мамашам, господа полицаи, не снилось.
Процветал наш цирк передвижной, деньги давал, а деньги я в сундуке хранил, на белую гориллу диковинную копил - страсть у меня до горилл.
Но Судьба выкинула со мной фокус, по сравнению с которым голая балерина из шляпы - шутка студента цир-кового училища.
Клоун у меня рыжий работал, потешный - Алан, кар-лик от природы, но стремился ввысь, даже на ходулях к девушкам в общежитие ходил, мучился, проклинал вторые этажи, сам над собой смеялся, дразнил вахтерш, но не пла-кал в подушку любовницам.
На ходулях войдёт, шланг велосипедный с насосом из портков высунет - в темноте не видно, разгляди, что из портков торчит, - то ли змей морской, то ли игуана в бес-памятстве.
Большой успех Алан имел не только на арене, но и в общежитиях прачек, похожих на свежие матрасы.
Беда пришла - влюбился в Ольгу Николаевну - де-вушка двадцати пяти лет, сдобная украинка из потом-ственных гоголевских ведьм.
Ольга Николаевна работала силовым номером, куль-туристка, два метра ростом, сто сорок килограммов вну-шительного веса, румяная, во всех местах пригожая - ху-дожник Кустодиев в гробу перевернется, - фокусник об-лизнул губы, затем поклонился матушке, щелкнул пальца-ми у меня перед глазами - добыл искру и продолжал голо-сом потомственного ветеринара: - Алан на сто десять ки-лограммов меньше весит, на метр ниже, возможно, поэто-му воспылал - да так, что за двери мы прятались, когда он любовные стихи Ольге Николаевне нёс на оценку.
О работе Алан не забывал, но о прачках уже не ду-мал, а они в досаде забрасывали цирк старыми портянка-ми, резались в карты, терзались сомнениями - добиваться ли Алана, или найти Принца на Белом коне; страху я натерпелся от прачек, даже поносом мучился, вопил в бе-шенстве на акробаток, вырывал шесты у канатоходцев - всякое происходило, даже с внематочной беременностью клоунов-мужчин, я же - директор, как царь.
Ольга Николаевна, потому что обыкновенная девуш-ка, пусть даже культуристка циркачка, мечтала о Принце на Белом коне, и Принце не из Цирка, а Принце из Булон-ского леса - затвердила - Булонь, Булонь, лучше бы - Шампань - потешнее, как на пробежке кловунов.
Алан очень страдал от непонимания, иногда во время выступления срывался с лестницы, бежал за кулисы, но его останавливали пинками, отшибали память, пока он не рассмешит унылого зрителя в десятом ряду.
Однажды, когда кловун Алан в сильнейшем подпи-тии - выпил водку для слона - возвращался с отработан-ного номера, в слоновнике услышал подозрительное шеве-ление, будто три кобры плясали на похоронах факира.
Я часто в цирке менял факиров, кобры оставались прежние, а факиры умирали от укусов змей, словно нико-гда не слышали о русском бесстрашном купечестве, об офенях, что изобрели особый язык для тюремщиков.
Алан прошёл за стог с сеном и на необъятном батуте увидел свою любимую культуристку Ольгу Николаевну (слона за задние ноги поднимает), в объятиях нового при-шлого кловуна - Белого Пьеро; Пьеро весил как две Ольги Николаевны, на голову её выше, и борода у него ниже ко-лен, а у Алана - бородка похожа на поросль куртизанок.
Всё произошло на закате, когда зрители зевали, а воздушные акробатки под куполом веселили - бегали без трусов по канату.
Алан набрал полный рот авиационного керосина, подбежал к Ольге Николаевне, к Пьеро, выдохнул на них керосин, а на выходе изо рта держал зажжённую черную свечу - сатанинскую.
Сатанисты у нас арендовали угол в клетке со львами, мы брали плату черными свечами их человеческого жира; артель хотели создать по производству армяков, а армяки без свечей по ночам трудно шить.
Пьеро загорелся, вспыхнули волосы на Ольге Нико-лаевне, и она в ужасе пинком послала, тоже вспыхнувшего Алана, куда повыше - через тернии к Звездам.
От Алана купол вспыхнул, словно щёки у гимназистки на первом свидании с калекой.
Через минуту цирк пылал - Чернобыльская ката-строфа; Пьеро в роль вошёл с горящими - в двойном смысле - очами, бегал по залу, хватал зрителей за руки, умолял не паниковать, а принять смерть с гордостью, как братья Пилигрим.
"Люди, лёд, когда в трико - плохо, но и головешка в волосах - не к добру; проиграл ваш дедушка в карты Москву французам, да отыскал я в бабушкином сундуке Предзнаменование, Апокалипсис нового времени, где ска-зано, что все неправедники огнём цирковым очистятся".
Все и всё сгорело; остался я сирый - меня верблюд Ватрушка спас, а подгоняла его кнутом - превосходный жокей - обезьянка Чича.
Хлещет Ватрушку кнутом по очам, мне тоже доста-ется изрядно, но понимаю, что для нашего блага старается Чича - так конюх с барыней поднимают рождаемость в поместье.
Теперь мы втроём - артисты погорелого цирка, бро-дим по городам и селам, даём представления, берём лю-бовь и огурцы - зарабатываем, словно и не жили никогда в довольстве и сметане".
"Ишь ведь выжига! - Матушка без злобы прошептала и погладила фокусника по голове, затем по груди, руке, животу, бедрам - до беды бы дошло, но в сенях загрохота-ли вёдра, гром небесный с всхлипываниями вошёл в избу.
Папенька - я узнала его, а ведь на лугу приняла за смерть с косой, в юбке и с волосатой грудью, как у выздо-равливающего француза.
"В рабочий полдень скинул исподнее, без криков, без шума принимал ванну в болоте, ведь знаю, что на сотни верст нет чужих, поэтому не уберегся, как толпа негостеприимных новобранцев фермеров в одном лице. - Батюшка приложился к ведерной бутылке с самогоном (дяденька фокусник с укором посмотрел на маменьку), пил жадно, шумно, привыкал к новой жизни в юбке. - Украли мою одежду, прохожие с желтыми зубами; зубы их рассмотрел, думал, что к счастью, что увидел в кустах желтозубых, а оказалось - к потере одежды.
Пришлось мешок вокруг чресел обмотать, как бабе - стыдно, но должен я, чтобы веселье, радость, обнимания разлились по жизни, а не проклятия в адрес воришек одежды и не адский огонь с дымом серы.
Огонь, а серой воняет - грустно, как после первой ночи с коровой!
Фокусник заторопился, сказал, что у него срочные дела в лесу; матушка вынесла ему и Ватрушке с Чичей мешок с провизией - на год скитаний.
Я тогда впервые увидела не учительницу английско-го языка, а верблюда и обезьяну, живых, потрёпанных жизнью, без грима; без косметики верблюды и обезьяны выглядят не то, чтобы осерчавшими от жизни, но гувер-нантки в сельских усадьбах на них похожи.
Обезьяна важно восседала между горбов верблюда, в лапе обезьяны казацкая нагайка со свинчаткой - любой доктор поправит своё здоровье с помощью этой нагайки; волшебница Элли из Изумрудного города с подобной плёткой прошла через Волшебную страну.
Дяденька фокусник держал обезьяну Чичу за ниж-нюю лапу, но обращался ко мне (и я возгордилась, что для него значу больше, чем лапа обезьяны):
"Девочка с глазами-вишенками!
Нужды ты не знаешь и не узнаешь; и цирк твой не сгорит, потому что нет у тебя цирка, даже откланяться на арене некому - разве что - коровы на лугу.
Я бы выстругал себе и тебе новый цирк из березовых бревен, но на руках мозоли от собирательства, и Чича не обрадуется, если я возьму в руки мотыгу и киянку, словно я не легенда, а простой рисовый китайский мандарин.
Вижу, что у твоего батюшки жало с ядом, но для тебя - не страшно, потому что жало - не дуло пистолета Ка-лашникова, не выстрелит в тебя.
Пройдут годы, у тебя заколосится и подрастёт, как на удобренных полях.
Возникнет надобность в женихе; да где взять поря-дочного-то? - дяденька фокусник воздел руку (вторая рука занята лапкой обезьянки) к небу, заголосил тонко, по-бабьи - так вдова рыдает над очередным покойником му-жем. Или цирковая клоунада играла в бывшем владельце цирка, или искренность выходила вместе с желанием найти золотой ключик от страны Буратино. - В деревнях пьют поголовно, тонут в реке, теряются в лесу мужики, падают в берлоги к бурым медведям, а белых медведей в лесах нет, съели.
Пустяки всё, земное, наносное, - фокусник вынул из кармана карамельку, подумал, отшвырнул в кусты, словно гранату в фашиста, отвернулся от меня. - Человек думает не о радостях земных, а размышляет о каре небесной, об аде с черными чертями; копыта, рога, сковородки с кипя-щим маслом, котлы со смолой, сера, зубовный скрежет, мор, страдания, голод, холод нищета.
Где, правда?
Правда не в людях, а в вас - в девушках с длинными волосами, румяными щеками и отсутствием наркотической зависимости.
Люди об аде думают, а девушки - о женихе.
В деревне женихи - пыль, а в городе - фармазоны, презренные женоненавистники, изможденные эстеты в об-тягивающих голубых трико.
Не висельник тебе в мужья в деревню нужен, девоч-ка, не ключник с голосом бабы, не тракторист, который трактора настоящего никогда не видел даже в интернете, потому что интернет пропил, не городской стяжатель, по-хожий на Бабу Ягу в молодые годы.
Тихий пастушок романтик - вот настоящий жених для тебя, доля для женщины в горящей избе, для девицы, которая в колодце не только воду видит, но и Звёзды.
Все, все к Звёздам полетим: кто с Космодрома, кто - из колодца.
Найди себе романтика, поэта, но не бездельника по-эта с бутылкой водки в кармане, а поэта-работягу - при-гожего, покладистого, умного, работящего соглашателя; чтобы трепетал он осиновым листом в твоих руках, а тя-гость крестьянской службы переносил с почтительностью, пониманием и индейской трубкой Мира в руках.
Идеальный жених пастушок-романтик; где он водит-ся? в каком женьшеневом китайском краю?
Когда у тебя вырастет желание, девочка, желание жениться, а не умолять на коленях, то поезжай в город Москву - посмотри на Царь-колокол, а на остальное не смотри, словно тебе в глаза закапали фиолетовую краску.
Остальное - мираж без верблюдов и без обезьян.
В Москве народу больше, чем в твоей жалобной де-ревне; женихи склонятся осинами перед тобой, потому что ты - богатая, - фокусник усмехнулся, подошёл к моей ма-ме, обнял её за шею - так симпатяшки из Краснодара ла-стятся к Санкт-Петербургским девушкам. Матушка не со-противлялась, но после пяти минут тягостного молчания легонько надавила на глазные яблоки фокусника своими искусными пальчиками - приводила дяденьку в сознание. - Но почти все женихи - выжиги; изучи мужские сути, прежде чем посетишь столицу многих Родин - Москву.
Фармазонов и стяжателей - отметай, как оса прого-няет пчёл.
Суженного ряженного узнаешь по двум признакам - обезьяна и верблюд - символы эпохи вероятных черепов.
Либо накануне тебе приснится обезьянка на верблю-де - не обязательно Чича и Ватрушка, но обязательно эти два полезных для общества животных, сравнимых с нота-ми "ля" и "фа".
Либо ты живыми их увидишь на улице, случайно; или - на картинке, или вскрикнет кто-нибудь в запальчи-вости - "Обезьяна и верблюд", - тогда и хватай жениха - он вблизи тебя пройдёт, а, может быть, спелым арбузом к ногам твоим подкатится, пообещает Луну с неба и свирель (скрипку, клавесин - всё одно, суета).
Романтика-поэта с душевным клеймом "обезьяна и верблюд" хватай, в Усадьбу свою вези нареченным жени-хом; он и в труде поможет, и в празднике, чайную ложку не украдет, в ломбард не снесёт, а, если ты в суде поссо-ришься с прокурором, то и на прокурора с вилами, как бык с рогами, бросится, потому что романтику прокурор - не указ; поэт витает, но и за яблоневым садом ухаживает".
Дяденька фокусник добрый совет дал, ловко подхва-тил обезьянку Чичу на руки - она же приняла его любез-ность с царственным одобрением, - сказал что-то о людях и вшах; и укатил на верблюде по имени Ватрушка - Си-вилла, предсказательница, а не верблюд.
Время пришло, мне сейчас двадцать два года - воз-раст паники для незамужних украинок, но детский возраст для американок и француженок.
Хожу-брожу по Москве, Царь-колокол посмотрела, а теперь - жениха надо, но, чтобы печатью обезьянки и вер-блюда отмеченный, как золотым пером в волосы.
Богатая я, но в меру понимания, деньги на берлин-ских немцев не потрачу, под ноги драчунам не кину, кло-вуна с красным носом не облагодетельствую - не куплю ему "Мерседес" красного цвета; могу многое по деньгам своим большим, но склад ума у меня крестьянский, что в переводе на Московский язык означает - "правильный", и не носит оттенка оскорбления, оттого, что у кого деньги и Правда, тот и умный академик.
- Где же вы остановились, душечка? - собеседник нервно усмехнулся, потрепал воротник рубашки (поддель-ный Ральф Лоурен). - В Москве, как вы точно, с помощью афоризмов владельца погорелого цирка, обрисовали - множество выжиг, фармазонов, стяжателей и просто ино-городних граждан с неблагими намерениями, словно толь-ко для того рождаются, чтобы у брата или у сестры роди-тельское достояние отобрать.
Сам я местный, пью умеренно, вас уважаю за стой-кость характера и за румяные щеки - заплакали бы вы в три ручья, но всегда веселы, правдивы, словно тоску сна-чала проткнули кинжалом, а затем сожгли в доменной пе-чи.
Моя бабушка работала на сталелитейном заводе чу-гунщицей - врагов народа в чугун закатывала; не больно врагу народа, быстро и без обиды к Партии и Правитель-ству, потому что из загонов с овцами народ и Партия со-оружали заводы и Космодромы Байконуры.
Бабушка часто после работы скидывала свинцовый фартук - радиации много в природной стали, выпивала чарку водки за помин души залитых в чугун врагов, и меч-тала - пушистая овечка у холодильника.
На работе у бабушки всегда жарко, поэтому дома она холод любила: зимой окна нараспашку, как блузка у моде-льера, из-под крана только ледяная вода, а в чайнике - льдинки.
Руку тяжелую с чугунными перстнями мне на голову бросит, тоскует, проникновенно рассказывает:
"Миша..."
Кстати, меня Мишей назвали в честь олигарха Миха-ила Прохорова.
- Очень приятно, Миша! А я - Алёна, в честь ху-дожника Васнецова.
В сортире у нас в деревне репродукции висят, поэто-му батюшка на Алёнушку Васнецовскую настроился, и меня по инерции назвал - так катится с горы телега без лошади.
Читал в отхожем месте книжки батюшка, хохотал из сортира, а иногда и плакал навзрыд, словно у него много-вековой сибирский запор от кедровых орехов.
Вы, продолжайте рассказ, Миша, словно дорогу укладываете.
Понимаю, что вы хотите произвести на меня впечат-ление, Миша, чтобы я вас облагодетельствовала молодая, красивая, богатая; увезла в поместье и назначила пастуш-ком-романтиком, другом Васнецова.
Но Судьба ваша и моя в лапах обезьяны и в копытах верблюда, а они в Макдональдс не заходили ещё, и гам-бургер с обезьяньим мясом и копыта верблюда здесь не подают вам на разочарование.
Назло стукните копытом по столу, Миша, изобразите верблюда, похожего на вас в зеркале.
Не думаю, что после вашей выходки я сделаюсь больной, но оперный сезон, назло вашим эстетам, открою в Макдональдсе.
Козы - не верблюды, но копытами, особенно по но-чам, стучат по крышам, воду ищут около трубы.
Будьте счастливы, смакуйте моменты со мной, не думайте о провале, о том, что я засмею вас, укорю в сер-дечной близости, пожурю за ложь; может и закрою лицо руками, зарыдаю, а потом молча вас в лоб поцелую, как покойника - всё из-за тугих чулок.
Я вам говорила о цене на красивую девушку и о том, что вы и другие мужчины желаете получить бесплатно то, что дорого очень стоит, дороже жемчуга.
Например, я - девушка вип класса, да-да, мне знако-мы и слова, и выражения, и дела - интернет всему научит; цена за общение со мной, или с другой красавицей - десять тысяч рублей в час - минимум.
На вечеринке я белой павой могу обнаженная по сто-лу пройти и станцевать среди бутылочек со спиртными напитками - запросто, без волнения, потому что с лестни-цы часто падала, знаю цену жизни и страху.
Мы беседуем час - десять тысяч рублей - раз.
Услуги психоаналитика, а вы мне изливаете свою душу - тридцать тысяч рублей в час; итого - сорок тысяч рублей вы мне должны уже, как уж на глупом пингвине.
Я поправляю ваше здоровье, морально вас утешаю, поднимаю вашу самооценку - платный психиатр, терапевт, еще - десять тысяч - пятьдесят.
Вы же хотите, чтобы я стала вашей женой, домохо-зяйкой - услуги экономки - пять тысяч в сутки, сиделкой за маменькой - двадцать пять тысяч в сутки, гувернанткой - три с половиной тысячи в сутки, поварихой - три с половиной тысячи в сутки, наложницей - десять тысяч рублей за ночь, приравняем к суткам, ведь вы не сможете чаще раза в сутки, матерью ваших детей - три миллиона рублей за вынашивание и рождение одного ребенка, сиделкой с детьми - пять тысяч рублей в сутки.
Сложим все эти цифры, получим по минимуму, без учёта детей - больше ста тысяч рублей в месяц, намного больше; а ваша зарплата, если вы работаете, - не больше двадцати тысяч рублей.
Значит, вы, и вам подобные, хотите обмануть краси-вую девушку, заляпываете нам мысли словами, стихами, но приемлю стихи, если они от эстета романтика-пастушка; пастушка по призванию, а не по курсам охмуре-ния богатых девушек; и пастушок обещает по хозяйству лучше, чем батрак.
Вам же прощаю ваш долг, потешайте меня, пока не появятся верблюд и обезьяна, и, если они возникнут - воля ваша и фокусника, возьму вас в мужья, отвезу в Усадьбу, сделаю помещиком - будете моим мужем; станете тайно крестьянок на сеновале брюхатить, куриц щупать, но и трудиться так, чтобы из ушей дым, из пастушьего рожка - музыка, а из голосовых связок - развлечения для меня - сказки русско-народные.
Вы осведомлялись, где я остановилась; отвечаю - в гостинице "Националь", номер скромный, да я не сорю деньгами - четырнадцать тысяч в сутки, как за один час беседы со мной.
ПроводИте меня в номер, утомилась, да кланяйтесь чаще, не складывайте губки сердечком, как бука.
Не Губка Боб, а - бука.
Надеюсь, что я не ославила вас, не оскорбила и не обидела - чураюсь себя, слежу, чтобы лад в разговор, что-бы без оскорблений и намёков, что собеседник не соответ-ствует, как тополь не растет рядом с яблоней.
Любознательно о вашей бабушке, она и вас в чугун закатывала, или вы бабушку закатали? - Алёнушка за-смеялась, завернула остатки трапезы в салфеточку - предусмотрительность, подставила локоток Михаилу, и ухажёр с подобострастием, но в то же время с напускной гордостью мексиканского красавца, взял под локоток; по-шли крейсером "Аврора" и броненосцем "Потёмкин".
- Бабушка моя - фантазёрка, прямой потомок ска-зочника Андерсена, но сердце Андерсена надорвалось бы, как выскакивает горячая вода из земли на Дальнем Восто-ке, при виде мозолей бабушки.
Она боязливо смотрела мне в глаза, но, по мере того, как рассказ разворачивался, распрямлялись крылья у ба-бушки, и я отодвигался в дальний угол, хватался за топо-рик - на всякий пожарный случай - так утопающий в бо-лоте хватается за хвост русалки.
"Миша! В чугуне сила страны, и слабость людей! - бабушка закрывала дверь, подавала мне стакан воды, затем выпивала вторую стопку водки - за тех, кто в море. - Моя мечта - частный крематорий, а гробы в крематории из чу-гуна, нашего чугуна, проверенного, с пломбами. - В поры-ве мечты бабушка открывала рот шире и шире - Дарьяль-ское ущелье; в глазах её бушевало чёрное адское пламя, слова иногда превращались в заклинания, но - интересно, любознательно, особенно для молодой натуры мальчика, который не познал картинки нудистов. - Чушь, вздор, ложь, что нужно в крематории сжигать покойников в сго-раемых, как шляпка маляра из газеты, гробах.
В чугунном гробу покойник превратится в пыль, в труху воспоминаний потомков, как Пушкин.
Дедушка твой, мой муж - Силантий Петрович не ве-рил в чугунные гробы, и где он сейчас, подлец?
В седле на арабском скакуне?
Нет, он - душа часов, хотя и не часовщик, а профес-сор химии... был. - Бабушка вздыхала, смотрела на часы в чугунном коробе; вместо маятника - высушенная муми-фицированная голова моего дедушки, бабушкиного мужа - маятник Фуко вздрогнул бы от кощунства. - Когда мне исполнился год, мы переехали в Москву, да, в Москве в наши годы чугун изготавливали на зависть Испании и китайцам узловых станций.
Смышленая я в детстве, в один годик всё осознавала, да не убивала только, в чугун не закатывала - физическое состояние младенца не позволяло - так Анна Каренина на инвалидной коляске не попадет под поезд.
Помню, лежу в детской кроватке, а к нам в квартиру чёрт с визитом заходит, огромный, выше потолка.
Взрослые не видели, что чёрт, а думали, что папин начальник на заводе, да, начальник, но не над зарплатой и не над телом, а директор папиной души.
У чёрта на рыле наколка - чайка на фоне заходящего или восходящего Солнца - японский знак самурая.
Чёрт моему отцу говорит, что нашёл для него теп-ленькое местечко - смотритель кладбища в Перово; стыд-но в те времена с завода на кладбище уходить, но батюшка чёрта послушался, потому что уже, как бы умер батюшка - никто не видел, но я видела, младенец, хотя и слова ска-зать путного не могла сквозь деревянную соску - пожале-ли денег на нормальную соску, мне в рот гадость засовы-вали деревянную, чурку из печки, за что им - поклон и вечное проклятие - так девочка Элли проклинала маньяка из Изумрудного города.
Матушка моя к чёрту ластится, а, когда услышала о кладбище, сразу ногу ему на плечо закинула, потому что - балерина.
Я в кроватке тоскую, не знаю, как с чёртом сладить, но, наконец, решилась, что всенепременно, когда вырасту, в восемнадцать лет выйду замуж за ученого человека, да чтоб он болел, хлипкий и вскоре после свадьбы тихо помер грибом поганкой.
Голову мужа я вместо маятника в старинные часы прикреплю, и своим поступком как бы чёрта в золотую клетку времени заключу.
Мечты мои, потому что - праведные, сбылись, и де-душку твоего, а он строптивый, никак не хотел умирать - я обезглавила после его смерти или до... не помню, склероз; голову вместо маятника прикрепила и каждый душный вечер мрачно смотрю на качание маятника-головы туда-сюда и обратно.
Всем приятно, кроме чёрта!
Слышу, как чёрт беснуется под землей, мучается в золотой клетке, и вода - не вода, но с него стекает в котел с кипящей смолой, где грешники проклинают чуму и ча-хотку.
Иногда в часы молния шаровая залетает, бьет в вы-сушенную голову твоего деда, но - только грохот, а ущер-ба для часов - ноль, потому что - чугунные".
Бабушка подходила к часам, заводила, при этом гиря часового механизма стонала человеческим голосом, будто просила милостыню в вагоне электрички.
Однажды, бабушка пришла с работы торжественная, увешенная орденами и медалями, в руках чугунный ко-стыль с черепом.
В часы залетела из форточки шаровая молния, удари-ла в высушенную голову дедушки, громыхнуло, но бабуш-ка, мокрая после дождя, не обратила на молнию должного внимания, а пошла в ванную, дверь за собой не закрыла, вывалила из сумок в ванную деньги, долго считала, иногда вскрикивала в восторге, после каждой тысячи вспоминала ракету "Искандер"; смуглое морщинистое лицо бабушки озарялось светом Правды.
"Миша! Мишенька, внучек неблагородный!
Мечта моя птицей Фениксом сбылась!
Я получила одобрение Совета Министров и Депута-тов на частный крематорий на Николо-Архангельском кладбище.
Расценки в десять раз превышают государственные, поэтому заживу с чугуном, как желаю, даже африканцев смогу называть неграми.
За свои гуляю!
Тебя же, и всех моих остальных родственников, про-шу не беспокоить меня; люди падкие до чужих денег - сразу побежите ко мне с мольбами и прошениями, начнете деньги клянчить на чугунные скамейки, на чугунные кро-вати и чугунные велосипеды, словно у вас между ног це-мент, а не живая плоть.
Придёт время и вас, родственники, в чугунные гробы положу - красиво, торжественно и со скидкой - нет в том горя, а помочь в радости - всегда, пожалуйста, тем более что планирую жить двести или более лет, как Мафусаил.
Борода у меня отрастет - не беда, потому что борода-тые женщины очень ценятся у знатоков кладбищенских дел и балета".
Бабушка меня угостила яичком, подозреваю, что с могилки.
Я поднял голову в совершенном отчаянии, будто на меня соловей присел отдохнуть:
"Бабушка! Ты разбогатеешь, а под тебя жених найдется кавказский или - ночь-негр, окрутит, охмурит, твои капиталы прогуляет, и мне ничего не достанется, си-ротке с родителями.
Добренькая вы, бабушка, разве возможно чудо, когда носки дырявые?
Всенепременно вас кавказец окрутит, и затем вы с ним начтёте, как Ромео с родителями Джульетты.
Кавказец затребует у тебя квартиру, а ты выставишь против его бойцов своих, Люберецких - прольется кровь, и всё останется на своих местах, только денег у тебя уба-вится; впрочем, ХАХАХА! Трупов прибавится, значит, твоему ремеслу - крематорию частному - прибыль!
Спохватитесь, да рано, станешь миллиардершей на своих бедах!"
Я не скрывал слёз, смотрел на бесчувственную ба-бушку, а видел - детский велосипед, барабан, скрипку - подделку Страдивари.
Бабушка вышла из квартиры, а запах чугуна и крема-тория навсегда остался в моих изумленных ноздрях. - Ми-хаил смахнул гороховую слезу, рассмеялся, но затих в вос-поминаниях - так девушка затихает в сумке для рыбы.
В холле гостиницы пожилой портье с усами из музея Буденного тихим замогильным голосом, словно нашел весной в подвале гнилую картофелину и вскрикнул от го-лода, поинтересовался:
- Мужчина с вами, госпожа?
- Не из праздного любопытства вы спросили, не по служебной надобности, а из-за пустоты в душе! - Алёна улыбнулась работнику гостиницы, потрепала его по левой щеке, словно пробовала кожу на прочность для изготовле-ния перчаток. - Если бы вы родились в древнем Риме, то обязательно носили бы на лбу кленовый лист, как индусы носят точку.
Не знаю, но предчувствую, или после чувствую; в душе - картина, вы и кленовый лист.
Не канадец, а Канады тогда ещё никто не затеял, а с кленовым листом, отмеченный печалью осени.
Я бы пригляделась к вам, как к своему жениху, но старый вы, словно вас в кадушке с капустой гноили для революционных матросов броненосца "Потемкин".
Сердцу и Судьбе не прикажешь, и, если появится сейчас верблюд, а на нём - царственная обезьянка в мала-хае, то даже и не знаю, кого в мужья возьму: Михаила или вас, как пень трухлявый для костра.
Нет знамения; в руках бы комкали фотокарточку обе-зьяны и верблюда - ясно и без подозрений - по капле море Байкал выпьем, а, если верблюд с обезьянкой пройдёт между вами и Михаилом - то - загадка, сфинксы ещё раз перевернутся в саркофагах.