Аннотация: Великолепнейший роман из серии "О ни о чём"!
Эсаул Георгий
СВИХНУТЫЕЪ
Москва
2015
ПРЕДИСЛОВИЕ
В потёртых панталонах граф Разумовский вбежал в опочивальню княгини Шереметьевой, облобызал ручку, преданно заглядывал в омутные очи, взором обещал употребить всё своё влияние на принятие проекта о корсетах из китового уса.
"Мон ами, княгиня, розовая вода вам не соперница!
Сон дивный я видел, ужасный, с предзнаменованиями - без чудищ, но люди страшнее всех чудищ, вместе посаженных в один котёл в аду.
Приснилось мне, что в будущем люди обретут дар зрения магического - волшебного, и имя этому дару - Возмездие, как баран на крюке!"
"Полноте, друг мой, озабоченный, государственный, радетель балерин и покровитель казнокрадов! - княгиня Шереметьева поправила выбившийся шаловливый локон-Амур. - Доступных графинь называют дешевками, а сны о магическом зрении Будущего - девичьей наивностью на службе дьявольских козней зла!
Ex mala - bad"
- Полноте, волки! С утра меня огорчаете - звОните, прихОдите без денег, наверно - с рекламными целями: двери, окна вставить за сто сиксилиардов; или - в новую веру пытаетесь обратить в воскресенье с утра, словно я жалобщик - неудовлетворенный коростель, - а не рабочий! - Георгий открыл дверь, грустный, притихший - не рад новому гостю, а что радоваться, если денег не предложат, а длинными фразами, скоромными улыбками побеспокоят - глухонемые менеджеры без души. - Ах! небо обвалилось с облаками и самолётами, Атланту ноги перерубили! - Георгий схватился за голову, причитал, даже завыл, но остановил себя на высокой ноте, вспомнил, что - человек, а человек ко всякому привык, будто каждого человека запрограммировали на восклицания обязательные по утрам. - Заходите в квартиру, девушка - Венера Милосская с руками.
Голая - как вам не стыдно, но не в моей компетенции обличать, я не инквизитор, не политик, поэтому не укоряю, не браню вас - где одежду оставили? на лестничной клетке бомжам? - я удивлен, словно мне сердце заменили на свиное.
Людям пересаживают сердцА от свиней, и печень пересаживают, и почки - без убеждений люди становятся с пересаженными органами, а каннибалы с выпученными глазами удивляются - вместо человеческого сердца в жертве находят свиное.
Пакет у вас, но пакетом срам не прикроете - изнасиловали вас в лифте?
- Мерзавец! Негодяй без такта и без совести, князь порока и разврата! Стяжатель без пейсов! - девушка из ниоткуда выхватила баллончик с едким перцем и - будто жук-могильщик, скрещенный со скунсом - пустила струю слезоточивого глаза в рот, нос и глаза Георгия, разукрашивала, как ёлку на Рождество.
Глаза девушки - мрачные агаты; лицо сведено в судороге ожившей вампирши.
Георгий провалился вглубь квартиры, со стенаниями работника консерватории, которому сломали скрипку, побежал в ванну, промывал опухшие глаза - лягушка позавидует, не Царевна лягушка, а жаба на листке кувшинки.
Девушка прошла в квартиру, переборола страх - ненависть выше страха; и поверженный Георгий - всхлипывания, мокрота из носа - не угроза чести и достоинству девушки - так заяц не проглотит удава.
Через три минуты Георгий вышел из ванной, молча смотрел рубиновыми глазами на девушку, пыхтел - оскорблённый и униженный узник своей квартиры, граф Монте-Кристо, узник замка Иф.
Девушка из пакета извлекла коробку, преувеличенно гордо выпрямила спину, говорила обдуманно, будто выступала на трибуне Съезда Коммунистической партии:
- Удивительно, что газ в баллончике слабый - должен был вам глаза выесть, дырки в черепе бы зияли жизнеутверждающе; и в глотке - война, задыхались бы вы в бронхиальной астме, пройдоха, Буратино при смерти.
Вы, наверно, часто водку употребляете - не задаёте себе вопрос: зачем родились?
Невежа вы, оттого, и поэтому - в безобразных семейных трусах столетнего бегуна и в белой майке одесского бомжа.
Постыдились бы: к вам девушка пришла, вызывали, наверно, руки потирали, что так просто заказали электрический чайник, дешево, не сердито, и чайник - не оскорбительный, не шутка, не унизительный ночной горшок для карликов.
В интернет-компании заказали, о доставке, наверняка, забыли - еще одно доказательство вашей алкогольной зависимости, заяц вы на капустной грядке, а не мужчина, постыдились бы - трусы постирали, или накинули бы халат узбекского вождя.
Впрочем, мне без надобности - курьер я - насмотрелась, нагляделась на вас, насильников, даже выходить замуж передумала за миллионера; разве цель жизни приличной красивой девушки с гибким станом и крепкими яблочными ягодицами - жизнь под пятой неопрятного мужчины, бесстыдно облаченного - как модельер Сергей Паяльников - в семейные трусы и майку?
Грех и адские котлы вам на голову, мужчина! - девушка вскричала, протянула бумаги, будто собирала голоса в поддержку умерших героев Франции (Георгий удивлялся татуировке над левой грудью девушки из фирмы, подавлял в себе злобу неудовлетворённого самца, переводил робкий воспаленный взгляд, покалеченных слезоточивым газом глаз - так немец на фронте задыхался в своих же испражнениях). - РаспишИтесь здесь и здесь, если грамотный, нет - крестик поставьте, я же не прошу вас пойти со мной ночью на кладбище и глумиться над свежезакопанными трупами.
Не встречала, но знаю вас, пьяниц в семейных трусах, как залупленных желудей знаю.
По лицу вашему внушительно опухшему читаю, что вы только и мечтаете скинуть свои семейные трусы, майку оставите, она для вас - флаг поражения под Берлином.
- Я отказываюсь верить вам и понимать, потому что вы - обнаженная девушка! - Георгий закричал, но тут же вспомнил о струе перцового газа, прикрыл рукой глаза, боязливо шевелил плечами, словно без рук сгонял Ангела и Чёрта. - Воля ваша, не знаю, что задумали - говорите, что курьерша, да, заказывал, чайник новый электрический мне необходим - придут пилигримы, беззащитные, нравственно устойчивые, а я с ними - чайную церемонию затею, как на приёме у китайского Императора.
Спасибо, что быстро доставили товар - но в глаза из баллончика не обязательно, я не в положении беременной истеричной девушки, которую успокаивает только удар палкой по голове.
Твердите, что я в семейных трусах и в майке, а сама - обнаженная, словно только что убежали из купальни, где читали шейхам "Тысяча и одну ночь".
Воля ваша, на улице декабрь, а вам жарко до наготы.
Промолчал бы, но вы напоминаете мне школьную подругу Светлану Алёшину - красивая девушка, влюблен я в неё был - в зеркало на себя посмотрите, поймёте, что вы - красавица с кукольным личиком, нерасчетливая, иначе бы уже замуж за миллиардера вышли, а не разносили по квартирам чайники из интернет-магазина, загадочного, как оскорбление генерала.
Света Алёшина - когда мы в девятом классе на каникулах маялись на жаре без дела - взяла меня за руку, прислонила влажные губы к левому уху, тёплые, лошадиные губы, а я стеснялся, что уши не вымыл, и прошептала сахарно-сливочным голосом оперной дивы:
"Георгий! Я волнуюсь - не сочти за оскорбление, что ставлю тебя в ряд с чудовищами Квазимодами, которых надо бояться, - по девичьему стыду конфузлюсь, робею - брани меня дурными словами, но я же девушка, грубости не стерплю, как не художник не терпит нищих девушек.
Робость моя сейчас сильнее, чем в кабинете, где сдают анализ на энтеробиоз.
Прежде чем медсестра надавила стеклянной палочкой - или пластинкой на кожу вокруг моего ануса, она сказала мне с лёгкой грустью увядающего леса:
"Не губи себя, девочка, выходи замуж за разухабистого шофера, отдаленно напоминающего церемониймейстера.
Слышишь меня, отчаянная, но уже с ранним целлюлитом; радетели русского языка называют его - "апельсиновая корка", я, когда услышала - поклялась, что никогда не скушаю больше апельсин; прошли годы, и я привыкла к апельсинам и к своей работе - стеклом ковыряться в чужих анусах. - Всхлипнула, задрожала букашкой на языке лягушки - я испугалась, что медсестра в ностальгическом порыве поранит мой анус, но обошлось, как под Сталинградом. - Не об анусах мечтала, но обстоятельства выгнули меня, гордую - нож бросала в мишень, не всегда попадала, но уверяла, что мимо маньяка не брошу.
Присмирела, с годами накапливается чувство неполноценности - вдруг, да узнают, что я анализы собираю между ягодиц - всякая работа почетна, даже писатель - Алексей Максимович Горький уверял, ему легко - сын зажиточного мастера.
Робела, и теперь - тихая, как мышка в городе Мышкин - сама себя в зеркале пугаюсь, жизнь называю грешной, обвиняю продавщиц селедки, драгоценности надеваю по праздникам и волнуюсь, что жемчужина закатится в анус пациента".
Медсестра взяла анализ, на прощание пожурила меня, укорила в нечистоплотности, а я по десять раз в день моюсь - полагаю, что медсестра нарочно меня унизила, скрывала за моим волнением свою синюю молодость.
На дачу ко мне поедем, Георгий, не стесняйся, мы в интернете видели даже, как самолёты падают, а парень к девушке летом на дачу - явление рядовое, как в колодец с бараном свалиться.
Никого не боюсь, даже гнева медсестры, стержень железный в моё сердце вбит.- Света положила на мою голову толченое стекло, капнула на него водкой из походной красноармейской фляжки Аркадия Гайдара.
Я выдавил мученическую слезу - страшно, когда к девушке на дачу в первый раз, девственник я, даже Мальвину по ночам во сне не видел.
У Светы волосы не синие, а - фиолетовые, под цвет моих глаз - когда злюсь, глаза лиловеют, как у лошади поэта Маяковского.
Вышли из электрички, Света в сельский магазин тянет, говорит, что водки на даче достаточно - папа на случай атомной войны запас - сто бутылок держит, а солёных огурцов нужно прикупить, покрасим их в оранжевый цвет, огурцы станут веселыми, как клоуны после зарплаты.
Пришли на дачу, выпили, я сразу захмелел, а Света платье задрала, рассматривает себя ТАМ - бесстыдно, но в то же время - целомудренно, будто одна, а меня закопала под березами. - Ложь с трудом даётся, даже искушенному кардиналу! - Света провела пальцем, понюхала, взвизгнула молодой кобылицей на лугу с клевером: - Георгий, не подумай дурного, я сразу скажу тебе ужасное - съесть тебя хочу - аж кровь в ушах звенит: нет, не съем, потому что - негуманно, и страшно -поймают меня - тогда пожизненное заключение, а в тюрьме задушат грязной простынёю, как графа Люксембурга.
Но хотела, мне никто не запрещает, и я представлю потом, что съела тебя; а на больше ты не рассчитывай, как кит на суше.
Глаза у тебя шальные, наверно, любовь со мной захотел, дурашка; а любовь - зло с чёрными зубами сатира.
Все беды от плотской любви, а все радости - от поедания человечины; наркотик она.
Я первый раз попробовала мясо человека в шаурме - около железнодорожной платформы "Новая" - путь к каннибалам.
Откусила, надкусила, ещё раз откусила, и по телу истома необыкновенная разлилась, словно я на облаке лечу над проблемами, над неразгаданными тайнами - к чему стремимся двуполые? куда идём прямоходячие?
Шашлычник на меня смотрит с одобрением, в уголках узких азиатских глаз шалят лучики понимания и сострадания - так мать моржиха любит пингвинов.
Я упала перед ним на колени - стыдно, но восторг заставляет, закрывает очи саваном, целовала тапочки - потешные, с зайчиками, наверно с убитого аболициониста снял.
"Что? Что за чудесное мясо в шаурме, добрый шашлычник с носом Ходжи Насреддина?
Не обольщайся, я морально устойчивая, даже к лёгким наркотикам, выйду замуж девственницей, но с тебя буду требовать двадцать четыре центнера восхитительнейшего мяса в год, наверно это мясо Птицы Феникс".
Шашлычник засмеялся - черно-жёлтые зубы американского кукурузника недобро смотрели на меня.
Он взял меня за ухо, приподнял с коленей - добро, мягко, будто пони вытаскивал из кормушки, проговорил с зачатками материнского капитала в надтреснутом голосе любителя мухоморов:
"Мясо бомжа вкусное и питательное, по своим свойствам схоже с мясом академика, но с добавками горчинки, тмина и душевных страданий, которые придают мясу незабываемый аромат Тамбовской деревни"!
Я сошла с ума от страха, побежала от людоеда, проклинала несчастные фантазии любителей каруселей.
Разве возможно, чтобы человек кушал человека: мы же не в Африке, где любая пища должна петь и плясать.
Но - по мере того, как удалялась от шаурмянной - начинала внимательней присматриваться к прохожим, успокаивалась, даже не закатила истерику больной нищенке с гангреной.
Вокруг бродят огромные человеческие котлеты - каждая больше ста килограммов: куда только ООН смотрит? В зад мальчиков?
Миллиарды тонн мяса пропадают на погребальных кострах - шашлык по-индийски, в гробах - тушеное мясо, и, если бы родственники усопшего на поминках съедали бы труп, то - и стране прибыль, и моральное удовлетворение: лучше зубы наследников, чем могильные черви без паспортов.
Угрюмые могильные черви, недоразвитые, оттого, что никто их не любит, даже рыба. - Света вздохнула жалобно, блеснула слезами в овечьих милых глазах; я на миг представил, как её глаза плавают в тарелке с супом. - Георгий, обидно мне, неловко, что я слабая и законопослушная морально устойчивая девственница - не в силах поднять руку на человека, а мясо у тебя жилистое, лакомое, с ним связаны мои школьные воспоминания - так боксер мышечной памятью тешит самолюбие дзюдоиста. - Интерес Светы ко мне на время угас, она самозабвенно, до покраснения щёк рассматривала свою промежность, горестно всхлипывала, даже снизошла до объяснения - поверила, что я не улетел, а слушаю, будто в каждом ухе по граммофону: - Наверно, в крови у меня закончилось железо, потому что цвет губ бледно-красный, не яркий, не праздничным салютом над Москвой.
Чем ярче окраска, тем лучше для самочувствия.
Очень тревожно, когда половые губы желтеют, становятся похожими на цветки мать-и-мачехи, имя половым больным губам - Порок и Ненависть венерологов!
Если бы меня сейчас слушали калики перехожие, они бы переглядывались, чесали затылки, выдумывали бы свою выгоду от общения со мной, призвали бы для меня полевую кухню, в которой недоверчивый ефрейтор сварил бы партизана.
Я хорошо знаю цену своим бедрам и вкусам - бесценная я красавица, умная, меня даже экспресс-анализом мочи не испугаешь, впрочем - гадкое всё и неэстетическое, как пасть медведя.
Я, Георгий, желаю чистого, светлого, чтобы - белое и пушистое, а вокруг - золото и бриллианты".
Выпили, пили, красили огурцы, хохотали, а потом я провалился в зловонную выгребную яму, где и заснул.
Проснулся - думал, что Света меня съела, и я у неё в чреве, как Иов в чреве кита.
Неразрешимым вставал вопрос о моей чести и достоинстве: снасильничала ли надо мной школьная подруга, прежде чем зарезала и съела, или съела меня девственником - тогда в Рай попаду.
Вспоминал, сравнивал мысли, постепенно выбирался из выгребной ямы, и пришёл к выводу, что не снасильничала и не съела, потому что я - зловонный, в помоях и других нечистотах, о которые язык ломается, будто из моржовой кости.
Возможно, что не нашла меня, потеряла - не догадалась в яму лезть, или по девичьей скромности не посещает места, которые бросают тень на бледнокожую девушку, решительную и красивую громкой красотой Красной Площади.
Уехала, а меня оставила говеть, надрываться, искать ответы на вечный вопрос: "Кто я и почему?"
Не жук, но мечтаю о высокой лестнице из золота - распилил бы лестницу, продал по частям барыгам, а на вырученные деньги купил бы себе звание майора внутренних войск - мечта каждого мальчика, который попал в руки каннибальши. - Георгий аккуратно принял из рук девушки электрический чайник, покачал головой, силился, но глаза, будто ожившие, выпрыгнули из тарелки каннибала, смотрели на прелести молодой курьерши, обнаженной, словно только что родилась из морской пены.
Девушка наклонилась, раскрыла свой талант - другого таланта у девушек нет, воткнула вилку в розетку: засмеялась, хлопнула ладошкой по лбу, выбивала пыль знаний:
- Что же это я, будто из польского легиона любителей теней - воду не залила, а включила электрочайник - позор мне и хула!
Поляки обозвали бы меня дупой - любители вальсов и водки "Шопен".
Наслаждайтесь чайником, мужчина, пейте чай с лимоном: и мой вам женский генетический совет - я не ваша жена, но посоветовала бы - прежде, чем открываете дверь незнакомым девушкам - накиньте халат, а то нелепо выглядите в старинных семейных трусах и в людоедской майке, будто нарочно на машине времени слетали в прошлое и выкрали у товарища Сталина нижнее бельё.
Взгляну на мужчину, и рентгеновским взглядом его - насквозь вижу, каждую мысль, каждую косточку, даже фанерные чемоданы его прабабушки в мозгу нахожу - память поколений: и нет смысла во многих остатках памяти - зачем помнят революцию? Салтычиху?
От лукавого ваши мысли, и движения: найдите в себе человеческое достоинство, а оно - как грива у льва - начинается с приличной одежды, когда с вами разговаривает молодая, незамужняя, поэтому - очаровательная - женщина.
Намедни барин на улице меня останавливает около ресторана "Максим" - вежливый капиталист, в смокинге и в котелке, при штиблетах и белых рейтузах с кнопками, как глаза Буратино.
Котелок с пониманием и вежливостью приподнимает и тихим голосом, иссушенным летними ночами, когда на кухне повара сбиваются с ног в поисках мороженого, допытывается, а в глазах бездонных - пристрастие палача:
"Девушка, в русском сарафане - душа народа!
Не соблаговолите ли отужинать со мной, а потом - в нумер на тринадцатом этаже, где голуби умирают.
Голуби полагают, что тринадцатый этаж - Рай.
Не подошёл бы к вам - образование не позволяет и природная учтивость, герцог я; но ваша одежда, целомудренность - томик стихов в руках, ленточка в волосах, сарафанчик, лёгкий, словно дуновение изо рта золотой рыбки - очаровали.
Ваша детскость, яркие щёчки, малый, судя по губам, интерес к пошлостям - уверяю вас - сделает вас Королевой Ночного бала сатаны.
Я денег дам, даже на блюдо золотое вас посажу, а официанта горчицей измажу, как каракатицу злобную - в лучших традициях дореволюционного веселья.
Маменька меня охраняла от девушек, а от уличных - с кнутом, словно мух отбивала.
Боялась, что я - миллионер - попаду в сети алчной, похотливой азиатки, похожей на изумруд, или вдохновленной, немереной красоты, украинки - гордой, независимой, но обязательно оберёт хитростью, наследства меня лишит, капиталы отнимет, и на моей же могиле гопака спляшет с гарным украинским симпатяшкой, похожим на спившуюся кобылу.
Симпяташка потОм богатую вдову - мою бывшую жену - со свету сживёт, а сам - по спирали истории, словно альпинист - деньги отдаст азиатке или украинке, и его жена того симпатяшку уморит, и - дальше, по наклонной плоскости для роллеров; но мне нет услады от исторического кино, потому что в гробу сгнию, в дешевом, или в целлофане на помойке для нищих бомжей, позарившихся на свет в конце туннеля.
Охрану матушка мне выделила, чтобы невест отгоняли, и сама бдила, даже трусы сшила из свинца, чтобы в них радар помещался, который следит за моим перемещением, будто я гусь перелётный подопытный.
Казус вышел - не уследили; в общественном туалете города Санкт-Петербург я справлял малую нужду - рыцарь с родиевыми кольцами.
Вдруг, открывается дверь в туалет, и светом из неё ударило, будто за стеной атомную бомбу взорвали.
Я представил себя лодкой у дебаркадера, но не помогло, свет не исчез, а превратился в очаровательную девушку с вороными волосами ниже пяток.
Скромно ступает, губы с ботексом, накачаны - я знал приманки самок, изучал на курсах - так карась набирается жизненного опыта в зубах щук.
Платье красное - по минимуму - приоткрывает розу, будто невзначай, случайно, даже растения позавидуют платью.
Каблуки красных туфель - острые, теряются в аду, откуда доносится цокот копыт, я уверен - что копыта чёрта цокают, а не каблучки стучат девичьих туфелек.
"Простите, волшебник великолепный: либо я ошиблась - зашла по недоразумению в мужской туалет, либо вы в женском туалете нужду справляете, оттого, что - неподражаемый, Солнцеподобный.
Не покажу свою посредственность - пила бы с детства самогон, умерла бы от цирроза печени, но живая, танцую, ногу выше головы поднимаю, потому что - балерина с детства, и - чудо, груди мои от балета не уменьшились - природный дар, наследство матушки, которая грудью батюшку атамана завоевала.
Досталось мне хлебнуть горя, но вас увидела - и расцвела, простите мою непотребность, но теперь желаю узнать ваше истолкование факта - почему вы - конечно, без злого умысла, а, наверно, оттого, что ученый и, поэтому рассеянный, волшебник великолепный - спутали мужской туалет с женской комнатой, будуаром.
Моё почтеньице вашим родителям за великолепного красавчика гения!" - руки на груди скрестила, смиренно смотрит в кафельный пол с жёлтыми лужами, наверно - расплавленное золото нибелунгов.
Я взволновался, почувствовал себя работорговцем, доктором по пересадке органов, потому что спутал мужской туалет с женским, задумался, а ум мой пытливый рыщет, выискивает малейшие доказательства - так английский сыщик в постели мажордома разыскивает вшей.
Чуть не заплакал от стыда и горя, яркая бриллиантовая догадка осела на сетчатке глаза:
"Выздоровел я давно, а ходил под себя, как щенок!
Девушка, понимаю ваше смятение и конфуз, когда хочется, но не можется, потому что человек-скала загораживает дорогу к унитазу Счастья.
Но я - прикажите меня расстрелять - не ошибся с туалетом, потому что я не Копенгаген.
Здесь - мужской туалет, потому что - писсуары на стенах для прямоходящего справления нужды, как у горилл в зоопарке.
Возможно - что согласно моде амстердамцев - в женском туалете тоже писсуары у стены; вам, красавицам, неудобно, поэтому на полу появляются подтёки, на которые уборщица - запинаясь в словах хулы - ворох тряпок израсходовала, ведьма.
Вы ошиблись, курочка черноволосая!" - внушительно говорю, тереблю бакенбарды, гордый, что доказал без смятения, без дуэли; но в душе свербит сверчок - обидел девушку, словно разбил на её голове кувшин с джином.
Услышала, огляделась - Алиса в стране чудес, - вскрикнула раненое оленихой, чуть в обморок не упала, побелела, да грязный пол не позволил потерять сознание.
Дрожит, стучит зубами, наконец, вымолвила, будто покойника выплюнула:
"Грехопадение моё велико, не измеримо, глубже Марианской впадины.
Не той впадины, что у Марианны - героини сериала - между ног, а впадины - океанической, иногда её называют - Марианский желоб, хотя у горничных между ног тоже встречаются желоба и овраги с малинниками.
Да, я невнимательная, потому что чаще думаю о красоте, о поднятой выше головы ноге, а о доблести, о Правде забываю; и ненароком ранила ясного Финиста Сокола - вас, покрыла облаком подозрения, что вы ошиблись уборной, а не я, удивительная фея с настоящими грудями.
Лишу себя чести быть живой в ваших глазах - немедленно покончу жизнь самоубийством - утоплюсь в унитазе, оттого, что запятнала самого лучшего в мире великолепного волшебника - вас!
Нет! Не оправдывайте меня, добрейший из людей, как Президент Путин! - руки выставила - платье задралось - да, без нижнего белья девушка, а я уже понял, что не из грешного умысла, когда золотые часы на цепочке воруют, а по забывчивости, оттого - светлая Македонская душа.
Кричит в исступлении, не обращает внимания на вылетевшую грудь - батон докторской колбасы за пятьсот рублей килограмм. - Завтра пополудни отрекусь от самого дорогого, дам обет - не поднимать ногу выше головы, пусть меня осудят сатиры.
На пляже в Греции я впервые, когда мне пять лет было - а уже красавица, ногу выше головы поднимала, без понимания, без осознания эстетизма минуты - увидела сатиров - волосатые, кривоногие, рога под чёрными кудрями прячутся - неучтиво по отношению к безволосым телам русалок.
Два сатира в песке яму вырыли - котлован, по моим детским линейкам.
Я опасалась, что до центра Земли дороют, или до ада, но - обошлось - песок рядом скидывали - гора получилась, с неё немецкие бабушки без трусов катались на ягодицах, как на санках.
Потешные, на овощ свекла похожи.
Сатиры вспотели, от них исходил запах домашней кухни - не вкусно, как дома.
В яму один сатир спрыгнул, прилёг, руки на груди скрестил и хохочет, будто смешное придумал об американцах.
Другой его закопал живьём, даже на могиле станцевал сложное, но ногу выше головы не поднимал, иначе меня бы вырвало на песок около немецких бабушек.
Люди не обращают должного внимания, что один сатир другого заживо похоронил, настойчиво требуют у официантов закуску, выпивку, - всё, как на футбольном матче
Я осторожно подошла к сатиру, с опасением, что он и меня зароет - я бы попыталась откупиться детской печенью, - спросила, требовала - так утка требует от хозяина рыбу:
"Дяденька сатир с рогами!
Не обольщайтесь, рога не только у оленей, но и у вас, потому что вы волосатый и не верите людям, если люди не похожи на зебр.
Зачем вы закопали другого сатира, безобразного, неэстетичного, без золотого сечения в теле - за это преступление следовало бы сжечь на костре, но не закапывать, потому что на пляже - не чисто.
Он - ваш незаконнорожденный племянник с бородой между ног?
Или наследник греческого престола, воскресший царевич Дмитрий?"
Сатир посмотрел по сторонам, выискивал большой камень, чтобы в меня кинуть, не нашёл - швырнул огрызком яблока, ответил с нотками грусти тамбовского механизатора:
"Девочка с вопроса вместо ума!
Язык твой - суетливый, не бараний, а с бараньего языка польза - его скушать можно.
Ты задала вопросы, а знаешь ли, что на многие вопросы человечество не нашло ответы, Мир состоит из одних безответных вопросов.
Почему ушёл голубой друг?
Куда садится Солнце?
Зачем мы пришли в этот Мир?
Для чего низменно живём?
А ты спросила, даже шляпку не надела, а девочка без шляпки выглядит бедно: на пляже не разберешь - кто миллионер, если без шляпы и без золотых часов, корова деньги слизала.
Умей смеяться и поднимай ногу выше головы, а о закопанных греках не спрашивай, иначе северный ветер подует тебе в лицо и принесет безногого Принца.
Мы - греки - великий и гордый народ, как аисты белорусские.
Если закопал - значит - ночью не придется спать!"
Страсти, а сейчас страсти - выше, до скоропостижной моей кончины от стыда: головой об эмалированный унитаз - и к праотцам, к Мазепе!"
Девушка рыдает, а я утешаю - как умею, глаза косят, но руки делают, как у профессионального кузнеца.
До стыда дошел, помутилось в голове, будто привидение в череп залетело, за родную уже девушку в туалете полагаю, любовь от чистого сердца выказываю, и - через пять минут общения предложил выйти за меня замуж: хоть в туалете, хоть в недостроенном Дворце Съездов.
О свадьбе услышала, с визгом молодой кабанихи бросилась мне на шею, не скажу, что визг свиньи, потому что - неприлично, когда девушку сравнивают со свиньёй - неполиткорректно.
Ластится, целует меня, ногу выше головы подняла и мне на плечо прилаживает - до лихоимства дошло бы, как в Саду Содома.
Но дверь распахнулась - матушка с вилами ногой вышибла, ранимая, чистая, даже до убеждений, что газета "Известия" - орган Господа Бога додумалась.
Вилами мою невесту проткнула, дышит тяжело, но бормочет осчастливленная, что дело закрыла, как судья закрывает в погребе нагую прима-балерину.
Угасла моя любовь, я не некрофил, поэтому не люблю мёртвых девушек - так отморозки в тюрьме не любят торт "Птичье молоко".
Вас увидел, ожил, ум за разум забросил, через плечо ум лежит, в вас верю, и надеюсь, что матушка моя, когда найдёт вас в моей постели, не бросится с вилами, не пробьёт вам кадык, не оторвёт уши, оттого, что вы выглядите беззащитно, по-лесному, белорусская фея Полесья".
За руку меня взял червеподобный красавчик старичок, а я и рада, потому что каждая девушка радуется, когда её насильно пользуют - не виновата, а дело - в шляпе детского писателя Виктора Драгунского.
Взглянула в его душу, а в ней - пакости - черти на гробах пляшут, артисты театра и кино глумятся над трупами домашних животных, генералы армии совращают рядовых бойцов, спортсмены договариваются о результате грядущего матча и сердцами обмениваются в знак слабости мошонок и влагалищ.
Ужасы, кожа слезает с живых мертвецов, и всё - в голове, в мыслях - внешне добродетельного, Соломонского - буржуя.
"Расспросите свою матушку; она расскажет, как с лукавым прелюбодействовала и вас родила на кладбище, в могиле висельника!" - вырвалась, весело позвала полицейского, но убежал страж порядка, а на помощь мне пришли десантники - молодые, разухабистые; война для них не закончилась, пухом тополиным напоминает.
Вспотела я, вымылась из бутылочки с минеральной водой - любуюсь, как слажено десантники буржуя добивают, а ведь несколько минут назад он домогался моей руки и тела - продавец органов.
Причесалась, янтарную комнату вспомнила на картинке, пожалела, что нет её, слушала, как хлюпает под ботинками молодых парней - грустно, оттого, что нет ответа на извечные вопросы в хлюпанье крови!
Жизнь - колода!" - девушка курьер приняла у Георгия деньги за электрический чайник, подобрела, потрепала Георгия по щеке, проверяла на прочность кожу - так портной растягивает китайское шёлковое платье. - Бесстыдник, смените трусы на джинсы, а майку - на белую рубашку; белый - цвет капитуляции.
- Я в джинсах и в белой рубашке, в магазин за вином собрался на праздник песни и пляски! - Георгий закрыл за курьершей дверь, бормотал, чесал лоб, искал в голове причину угрюмости, будто ласкал белку на сене. - Глупости говорила, голая пришла, а меня укоряла, что я, будто в семейных трусах и в майке, словно не видела джинсы и рубашку, носительница красивых бровей на лбу и вишен - на грудях.
С ума сошла, наверно, иначе не работала бы в интернет-магазине, не развозила бы электроприборы по притонам, мы не в Самарканде, где девушка без дынь не ценится.
Дыни - добродетель - на столе и в постели падишаха.
Наверно, мои страдания и незнание - от необразованности; не окончил институт, поэтому в одетой девушке раздетую бесстыдницу вижу, а в её словах - другой смысл; не говорила курьерша о семейных трусах и о белой майке - воспаленное моё воображение без входящих смсок, палец сломаю, а голова останется здоровей, покрытая саваном безумства.
От отсутствия алкоголя в крови мои беды; не кошка я, чтобы три дня не пил. - Георгий вздохнул, взял с полки книгу "Карл Маркс молодые годы", не раскрыл, поставил обратно, будто свою молодость задвинул на полку.
Наполнил новый чайник, вскипятил воду, вылил - по инструкции положено, чтобы первая вода - в раковину, оттого, что ядовитая, как взгляд красавицы.
Время шло, в магазин - нужно, но боязно до сжатых губ, до сведенных бровей, будто судорогой их скрутило в ледяной воде Антарктиды.
Час просидел на диване, много обдумал, даже вспомнил, как за день ни одной бракованной детали не выточил - мастер производства, ударник - уже не коммунистического, а - капиталистического - труда.
Георгий подошёл к зеркалу, внимательно всматривался в отображение - он, не леший, не пустота в зеркале, не коридор в Мир безмолвия, где застряла команда француза Кусто.
Пригладил волосы, подхватил авоську и вышел из квартиры, торжественный, как министр здравоохранения Молдавии.
В лифте на седьмом этаже зашла старушка с перенесёнными муками радости на лице, сморщенная выжатым лимоном, но строгая и гордая, потому что - москвичка.
Старушка буркнула ответное приветствие, отвернулась к рекламному щиту с обнаженной красавицей на мотоцикле: к чему на рекламе пиццы голая девушка на мотоцикле - пиранья больших дорог.
Якобы читала, но через два этажа, серое лицо покойницы озарилось светом любопытства, взглянула на Георгия и тут же - губы на замок, глаза водяные рассредоточились солдатами по кочкам.
- Эти, всякие, без принципов, амстердамцы друг друга в жо...целуют, будто никогда балерин не видели.
Вам, стыдно, наверно, молодой человек, когда под наркозом лежали, и вам мужские причиндалы - или от осла - ко лбу пришивали.
Не сам же, по своей воле вырос у вас х...й на лбу, как у рыцаря Парсифаля.
Так с людьми не поступают, Мцыри!
- У меня х...й на лбу вырос? - Георгий провел рукой по гладкому - каток Медео отдыхает ото льда - лбу. - Жар у вас, слабительное проглотИте, ведро слабительного, и на - рыбалку!
Караси в сметане излечивают от старческого маразма, а налимы - от болезни дауна.
Придумали же - операцию, причиндалы на лоб пришил; где это видано, если я не из Амстердама, и нет у меня похоти к старым волшебницам.
Георгий с негодованием оттолкнул, сумасшедшую старушку, первый вышел из лифта, но зацепился карманом за штырь в стене, как за обломок зуба диплодока.
Старушка - с отчаянием тонущей чемпионки Мира по плаванью - прошла мимо, вильнула волчьим хвостом - настоящий хвост, седой, облезлый, потому что у пожилого человека, подметал пыль, искал дервиша.
Георгий моргнул - хвост не пропал, вселился в глаза, а старушка бодро помахивала, словно искала родных и хвостом поднимала решетки водоканала.
- Пожилая ветеран труда с волчьим хвостом - Правда или выдумки бешеных учителей пения?
Матери-героини лучше бы не придумали для старушек, чем волчий хвост.
Здоров я, но водка - вылечит и здорового; погрузит Мир в розовый туман, и неважно в тумане - кто с хвостом, кто с причиндалами на голове - нет у меня непотребного на лбу, старуха выдумала, - кто голая развозит электрические чайники, продаёт события.
В алкогольном чаду не так важно, где я и кто я, почему пришел и с какой целью, даже, если меня хвостом волчьим по лбу ударят, как раскаявшегося землекопа.
Прыгнул бы со скалы - нет скалы; подался бы в цари, но Империю заменили демократией. - Георгий вышел из подъезда, пробкой пролетел со ступенек. - Мир не расцелую, и Мир мне руку не пожмёт, как бескорыстному пугалу с погонами тюремного надзирателя.
Ах! Девушки, и вы голые, мраморные статуи? - Георгий присвистнул, сконфузился бельём на ветру, пытался обойти двух молодых мам с колясками - прицепами.
Девушки, нагие - только туфли на высоченных каблуках и цыганские кольца в ушах - с неодобрением инспекторов по делам несовершеннолетних посмотрели на Георгия.
Но он - сосед по подъезду, ругаться нельзя, поэтому - отвернулись, словно Георгий провалился в люк, продолжали разговор, качали грудями - обсосанными младенцами, раздвигали ноги, бесстыдно наклонялись, открывали, веками сокрытое от Солнца; голые, но не покорившиеся философии барона Врангеля.
Поодаль остановилась обнажённая велосипедистка - коса, кроссовки, велосипед, нет одежды, хотя не жарко, а - более чем холодно, холоднее, чем в душе эскимоса.
Девушка деловито пощупала шину велосипеда, прокрутила педаль, наклонилась - завлекающе, как на тонущей подводной лодке, раскрыла шлюз ягодиц; почувствовала мужской заинтересованный взгляд, посмотрела на Георгия - уперла небольшие соски в луч его взгляда, презрительно отвернулась, и покатила, блистая натруженными энергетическими ягодицами - Гидрогэс.
Около деревьев голая мама играла с одетой дочкой, но у дочки - шерсть на лице, а нос - нос лисицы.
Девочка с восторгом отбивала волан, будто не замечала наготы мамы - так тарелка с супом не замечает ложку.
Мама - прекрасная в зрелой наготе - следовала за воланом и своими огромными паровозными грудями - ностальгия по колоннам гимнасток с плакатами.
Попа с подвисами, целлюлитом, на роль в детском спектакле "Колобок" не годится.
Обнаженные женщины и девушки назойливо лезли в глаза, как золотые ключи в замочную скважину в каморке шарманщика Карло.
Старушки на скамейке возле подъезда - чинные, благородные, в малахаях, не обнаженные, но недобро смотрели на Георгия, стучали по земле волчьими хвостами, словно подрабатывали подметальщицами дворов.
Ожидание затянулось, Георгий понял, что нелепо выглядит с открытым ртом и удивлёнными глазами обманутого сказочника.
Но идти дальше - боязно: в Мир, где без белой горячки в магазинах правят белые медведи; женщины - бесстыдно нагие, как в аду, а старухи - с волчьими хвостами, даже с красными лентами на хвостах.
- Выпил он, отходит - то ли туда, то ли в наш Мир вернется здоровым огурцом! - нагая мама с коляской с улыбкой сказала подруге, и Георгий понял - о нём говорят, негромко, но и не заботятся, что он услышит и рассвирепеет, некультурности не боятся, сёстры по подъезду. - Нас голыми назвал, а сам в трусах семейных и в майке вышел на улицу, в магазин собрался, или во Вьетнам за невестами: вьетнамские невесты его и в трусах примут и в майке, лишь бы горох и рыбу к столу приносил в горстях.
Голодно, когда без рыбы, а во Вьетнаме из рыбы соус готовят: в бочке рыбу тухлят, и, когда из бочки под давлением жижа потечет на солнцепёке, её собирают и пьют против ожирения.
Обняла бы и заплакала вместе с вьетнамками за их задумку, не жирные они, вьетнамки, матери героини с мечтами об американских мужьях.
Но разве мечта девушки - выйти замуж за ободранного американца, который не отличит сковороду от Грузии? - в голосе молодой матери звенела зависть к вьетнамкам, беспринципным в выборе гражданского мужа с Медалью конгресса, как колокольчик для дойной коровы.
- Да, и этого, упившегося до трусов и майки - остальное, наверно, пропил - заберут, измучаются в оценке имущества, пообещают возвратиться с Луны и забрать - чудеса в природе, если человек пьёт после работы, себя не помнит, в срамном виде на люди выходит, будто ему в голову вбили благородные порывы с ржавыми гвоздями, - вторая молодая мама призывно вильнула полными бедрами (на левой ягодице Георгий рассмотрел татуировку - "Лев и меч"), но говорила не зло, оценивала Георгия на случай - если образумится, разбогатеет, то и его можно в запасе держать, когда муж в командировке, или откинется на зону на десять лет строгого - как взгляд учительницы математики - режима.
- В одежде я, джинсы, рубашка, как у короля, старался, гордился, что дорого купил - на мою-то зарплату, щеголем себя полагал, а теперь на мне не видят ни джинсов, ни рубашки лебединой, а только - семейные трусы и майку, но у меня трусы не семейные, а - поло, модные - показал бы балерине, но на балерину денег нет, как у зайца на клевер четырехлистник. - Георгий бормотал, кланялся, пятился к подъезду, обращался в пространство, воспаленным - после ударного перца из баллончика курьерши - взглядом ловил обнаженные тела молодых женщин, искал в них оправдание своего существования. - Не белая горячка у меня, бумаги на чайник подписывал, не пил давно, но чувствую себя баклажаном в трусах гимнастки.
- Бесстыдник! Мерзость на лоб пришил, и гордится, как пошехонец! - одна из старушек сплюнула, стегнула волчьим хвостом, как бичом. - Женился бы сначала, семью обеспечил, а потом уже мошонку на лоб приделал, если модно во Франции.
- В наше время х...й на лбу не носили! - другая старушка прошамкала, высморкалась в куцый хвост, выпустила из ягодиц неблагородные порывы - декабристы бы удавились от зависти. - Деликатно бы прошёл мимо, нас бы копеечкой поздравил с днём пенсионеров, - простили бы ему беспутство - х...й на лбу; выглядит парень прекрасно, а глаза - маковые зёрна.
Нет на вас товарища Сталина - в Сибирь, а на морозе кожа очистилась бы от скверны, ласковые бы стали под вертухаями, на лесоповале пели бы песню: "Ой, мама, я боюсь!"
Одежду сменили бы на телогрейки с бубновыми тузами, а по праздникам на лавках бы плясали для увеселения начальника лагеря - так в Берлине алжирские парни танцуют на головах ангольских девчат.
Георгий вбежал в подъезд, снова провел рукой по лбу - чисто, как в мавзолее Ленина.
Ощупал себя - джинсы, рубашка, нет сомнения, и видится и ощущается - прожжённая в боях истина.
"Может быть, я - джин, шайтан? - Георгий закусил губу, чувствовал себя лошадью на последнем месте. - Голые девушки обличают меня, укоряют за то, что я, якобы в семейных трусах и в майке.
Старушки с волчьими хвостами бредят, будто у меня на лбу член мужской и мошонка, а не Звезда.
Обыкновенный рабочий вчера, сегодня я - с помрачением ума, но чувствую себя опекуном, здоровым, здравомыслящим Снежным Человеком - нотариусам на зависть.
Домой? Но выпить надо, иначе куликом запою, болота не найду!
Представлю, что так и должно: старухи с волчьими куцыми седыми хвостами, девушки и женщины - голые, а я - с членом на лбу и в семейных трусах, в майке, физкультурник средневековья.
Зачем и к чему мне мнение людей, и что я с него имею, с отрицательного, как полюса ниобиевого магнита?
На пустынников сатана тоже порчу насылал, видения им присылал: голых баб, чертей, искушал вином и оргиями с мальтузианками; пережили, акридами питались и мёдом, а я - водкой на меду и креветками - пустынник в Москве, медведь с трёхкомнатной берлогой".
Георгий уговорил себя, представил, что он в смокинге, а вокруг - артисты погорелых театров, лицедеи, которые отравляют жизнь зрителям.
- Мужчина! Спасите меня устоявшую, созревшую!
Вы, хотя в семейных трусах и в майке, но по виду - Наполеон, а другие - толстопузые ежи, дряхлые спортсмены с клоаками! - из-под лестницы застонало, выглянул овал испуганного лица - девушка курьер с лазурными, от пережитого, очами. - Довезите меня до дома - я вам, пропитОму, денег дам... на одежду.
Никогда не думала, что до сраму дойду, когда стены возопят, и из глаз стариков полетят искры адские, а старушки превратятся в мифических чудовищ - в серн одноглазых безрогих.
Здоровая я росла, гордилась работой - курьерша в интернет-магазине, что к фривольностям не располагает, а прибыль материальную и моральную извлекаю огромную, без сломанных костей и досады, что меня не поджарили гномы.
Может быть, я в другой Мир перенеслась на ковре-самолёте, ковёр не видно под ногами, а только пена изо рта коней, и коней тоже не видно - пена морская, кругом пена, как в цирюльне во Львове.
От вас вышла на улицу - батюшки, матушки - мама горюй!
Мужчины по вашей моде разодеты: семейные трусы и майки; не укоряю мужчин, и даже стыд почувствовала, что вам в очи перцем из баллончика брызнула - не майский жук, никто мне права не давал, чтобы из баллона орошала, как гусениц в луже.
Но испугали вы меня, оттого, что в старинных семейниках и в майке, как недоразвитый физкультурник тридцатых годов.
Когда же на улице других молодых мужчин в майке и семейных трусах увидела, то сердце моё перевернулось, чахоточной вдовой себя ощутила на руках каменного великана.
Каменному великану чахотка мясо-костных людей не страшна, и пыток каленым железом не боится, как курица не боится петуха.
Не со зла вы, не от сумасшествия, мужчины, в трусах безобразных - с дырками на ягодицах и причинном месте, и в засаленных майках, когда-то белых, щеголяете, будто вас засудили за братоубийство.
Но другое всколыхнуло мой ватный ум - так груди прачки колышутся на палубе крейсера "Авроры".
Почему пожилые мужчины не в семейных трусах и не в майках, как молодые, а - в кокетливых, не по размеру, маленьких, узких трусиках стрингах и в женских кружевных лифчиках - гей-парад Амстердама смеется, завидует.