Таби просто обожал зеркала. Во всём остальном он придерживался похвальной умеренности, но зеркала были его слабостью. Непривычной формы: четырехугольные или идеально круглые, с изумительно гладкой поверхностью, без наплывов и наслоений, маленькие, такие, что можно зажать в кулак, и большие, настенные, в полный рост. Шутка сказать: возможность увидеть себя со стороны, заглянуть самому себе в глаза! Всё чёрен-дерево из дома Таби давно перекочевало к торговцам. Порой Таби боготворил их хотя бы за то, что те углядели что-то ценное для себя в муторных поездках из общины в общину по заросшим дорогам его родного края. Порой проклинал за то, что пристрастили его к этой иноземной роскоши. Честно говоря, он и сам не знал, как бы сводил концы с концам, если бы не миссия.
Как всегда, Таби проснулся затемно и с нетерпением ждал рассвета. Долго и тщательно умывался (непременно перед зеркалом!), расчесывал и взбивал шёрстку, пока не стал окончательно похож на золотистое пушистое облачко. Потом, морщась и жмурясь, в очередной раз засадил отвратительную, похожую на дохлое насекомое колючку прямо в нежное место за ушком. Повертел головой, придирчиво поглядывая: достаточно ли она заметна? Пару раз дернул ухом, проверяя, хорошо ли держится. Кажется, сойдет. Придется потерпеть противный зуд, но зато эта дурацкая колючка может привлечь внимание миссионеров. Тогда, может быть, он наберется смелости...
Таби ещё немного покривлялся, поиграл со своим отражением, делая большие глаза и хлопая ресницами, и, наконец, остался доволен своим видом.
На улице было еще пустынно и прохладно. Таби вышагивал, старательно поднимая лапки и задрав хвост трубой. В утреннем птичьем гомоне отчетливо слышны были отдельные возмущенные голоса: полагая, что в такой ранний час останется незамеченным, сосед вздумал, не дожидаясь вылета птенцов, выбрать весь мёд из гнёзд, примостившихся у него под крышей. Медвянки-родители стайкой носились вокруг, пронзительно вопя, норовили клюнуть в заплывшее жиром плечо или выдрать клок неопрятной рыжей шерсти. Сосед только лениво отмахивался коротким, словно обрубленным, хвостом. Таби не стал распекать его - вместо этого засвиристел, защелкал языком, выражая птицам своё сочувствие. Незадачливый воришка вздрогнул, хвост его толстой рыбиной упал на землю, потом принялся подобострастно мести пыль. Таби прошествовал мимо, не удостоив его даже взглядом. Подумать только: каковы его соплеменники... а ведь не уродись он сам таким миловидным и миниатюрным...
* * *
Лиза пила чай на открытой веранде, удобно устроившись в кресле-качалке. Чай был, конечно, контрабандный - в позапрошлое воскресенье один из пройдох, из тех, что разъезжают по округе и торгуют всяким хламом, хитро подмигнув, сунул сверток ей на колени, и, как ни в чем не бывало, прошествовал вперед и уселся на скамью прямо перед пасторской кафедрой. К чаю были ещё и мёд и варенье из местных ягод, с замечательным терпким привкусом. Лиза улыбнулась собственным мыслям. Если бы только отец Сироп (Сирп, его зовут - отец Сирп, не забывай) узнал - не избежать ей нудной проповеди. О том, как относится церковь к распространению пусть даже самых слабых наркотиков. О том, как эти "бессовестные конкистадоры, которые достаточно лицемерны, чтобы являться в церковь" обирают местный народ. О том, наконец, каких трудов стоит вырастить те самые терпкие ягоды и собрать мёд, который приносят и оставляют у порога школы благодарные ученики.
Школа... отец Сироп вернётся только послезавтра, а значит - в школе Лиза полноправная хозяйка. И уж будьте уверены, она не станет мучить этих милых малышей, похожих то ли на больших котят, то ли на шиншилл, ни зубрежкой цифр, ни законом божьим. Сегодня и завтра они будут только играть.
Голос ее звонко разнёсся над садом с педантичными грядками петрушки и чахлыми розочками. И словно в ответ пахнуло горьковатыми ароматами разнотравья, скрывающего низкорослые деревца и домики, похожие на слоёные пирожные, со стенами, покрытыми воском и крышами, вечно липкими от смолы. Ароматами того мира, что начинался прямо за убогой оградкой.
И тут же над низенькой калиткой миссии показалась глазастенькая мордочка: пришёл первый ученик.
* * *
- Итак, о чем же мы с вами поговорим сегодня? - Лиза обвела глазами класс.
День только-только начинал наливаться зноем, а в огромной школьной беседке, увитой зеленью, было даже прохладно. Ученики устроились на ковриках, перед массивными досками иссиня-чёрного дерева, тяжелого как камень. Двенадцать пар глаз преданно смотрели на нее. Как всегда, никто так и не издал ни звука. Стеснялись?
Один из них вдруг шевельнул длинным острым ушком - раз, другой, словно отгоняя назойливую муху. Лиза взглянула повнимательнее: так и есть! Таби опять ухитрился найти какой-то репей! Бедняжка...Вон как шёрстка запуталась.
- Таби,- строго, "учительским" голосом сказала Лиза. - Где это ты опять бегал? Посмотри на себя!
Малыш только шире распахнул глаза и захлопал ресницами. Лиза вздохнула, Подошла, аккуратно разобрала пальцами колтун, вынула зловредную колючку. Погладила маленькую головку, в который раз поражаясь: такая мягкая, такая шелковистая.
- Ну, Таби, ты у нас сегодня натерпелся. Давай постараемся исправить это дело: будешь у нас в игре главным действующим лицом.
Краем глаза она заметила быстрое, как внезапный порыв ветра, движение у себя за спиной, будто все разом дернули хвостами. Девушка обернулась: ничего. Показалось? Да, наверное.
Тут Таби поднял мордочку и едва слышно прошелестел:
- Про солнце...
- Про солнце? - опешила она. И тут же догадалась, о чём он. - Ты имеешь в виду - почему солнце всходит и заходит? И как оно связано с вашей землей? Да?
Малыш отчаянно закивал. У Лизы аж слёзы навернулись на глаза от такого нарочито "земного" жеста. Ей так давно хотелось рассказать им о большом мире! Отец Сироп не одобрял обсуждение таких тем, предпочитая что-нибудь более абстрактное, более отвлеченное. Отговаривался: об этом позже, потом, когда они подрастут. Когда подрастут? Но разрешат ли им тогда ходить в школу? И так отпустили только самых маленьких, наверняка из тех, что пока еще ростом не вышли, чтобы работать в садах. Её первый класс. Первый, за целый год существования миссии. И Лиза решилась:
- Ну, хорошо, - и громко, обращаясь ко всем. - Дети! Сейчас мы с вами поиграем в новую игру. Таби у нас будет солнышком...
* * *
Знойный воздух был полон звона: спешила в поля мошкара, пока раскрыты венчики полуденных цветов. Таби возвращался медленно, важно, ни на шаг не сходя со своей привычной тропы, ни на миг не опуская хвоста, не отвечая нескромным, которые то и дело оставляли работу и выглядывали из придорожных кустов, окликали его, в надежде поймать хоть одно-единственное его слово. Новость уже успела облететь округу: за происходящим в стенах миссии всегда незаметно следили десятки внимательных глаз. Все, кто выбегал навстречу, уже знали о том, что случилось.
Люди, которые пришли, чтобы рассказать о Творце, наконец-то заговорили о главном. В доме с зелеными стенами исполнили ритуал - и Таби, того самого Таби, который был так расточителен, что обменял всё свое чёрен-дерево на тщеславные игрушки, - назвали Солнцем, светочем, дарящим жизнь.
Теперь он шёл домой - уже не просто одним из избранных слушать тех, кто говорит с богом и летает к нему на воздушных кораблях. Он возвращался как Таби-Солнце, вокруг которого вращается сама земля. Одиннадцать его новых слуг отодвигали листья-путы, невзначай перегораживающие тропинку, и хвостами отгоняли жалящих жуков.