Бесконечно благодарю вас за каждую минуту, что я была с вами, и жалею за то, что отдавала другим. Сериозно, очень прошу прощения за то, что я раз сказала Володе - что он самый дорогой.
Самая дорогая - вы, моя Марина.
С. Голлидэй
из "Повести о Сонечке" М. Цветаевой
О женщинах не скажу, потому что всех вспоминаю с благодарностью, но люблю только Сонечку Голлидэй.
М. Цветаева
Так уж устроено женское сердце: друг-другом, муж-мужем, но всегда рядом должна быть Подруга. Подруга - как больница для души: порежешься, покрошишься вся, разругаешься с самым любимым так, что кажется - потроха наизнанку, и бредешь к ней. Вваливаешься, сползаешь, обессиленная, - раны зализывать. Хоть немножко, но стихнет боль.
Подруга - это любовь. Ревнуешь постоянно: на работе Таня у нее какая-то, кофе все время пьют вместе, уже два раза встречались в выходные - о чем им разговаривать! Злишься: давно не звонит; наберешь номер - занято, а-а-а, с другими у нее есть время болтать... Напустишь холодка, разговариваешь притворно-равнодушным тоном, бросаешь невзначай: да мы тут с одной девчонкой вместе в магазин ездили. Почему тебя не позвала? Ну, думала, тебе не надо... Почувствуешь, что задела - и самой, вроде, легче станет. Вот так, по кругу. Потом раскаяние, примирение: да понимаешь, просто мне так обидно было - ты все с Таней этой, с Таней... А-а, она с мужем поругалась? Поня-атно. Я же не знала. Радость, теплота в груди, робкие слова нежности: конечно, приходи. Мы же все-таки лучшие подруги...
Ну чем не любовь?
Раньше - еще в школе - у меня была такая подруга. Одна, лучшая. Закадычная. Мы рассказывали все о себе - без пробелов. Любую пустяковую мелочь: вчера шла по другой дороге от тебя - знаешь, где магазинчик на углу - там замерзло, каток такой, чуть не упала, представляешь? Или - какие колготки хочу купить. Или - как посмотрел соседский Игорь, когда вечером из дома выходила. Уж не помню, была ли я когда-нибудь у какого-либо врача без нее (в коридоре меня поджидающей). Не представляю, чтобы она, поссорившись со своим парнем, хоть раз не пришла ко мне, чтобы в подробностях все выплакать. Она, помнится, сказала мне как-то: "Да пусть он хоть совсем меня бросит. Не страшно, если ты рядом."
Шло время. Старая шерсть, как говорил Шарик из Простоквашино, вылезла, а новая - чистая, шелковистая - все не вырастала. То одна подружка, то другая "тянула" на лучшую. Но некая закономерность прослеживалась: только поближе друг другу станем, а нет, вижу - опять что-то не то, не то...
Без закадычной было плохо, - сказывалась давняя привычка рассказывать кому-то все-все о себе. Постепенно я "докатилась" до того, что понемногу, по случаю, выплескивалась то одной приятельнице, то другой. Потом поняла - да ведь это выход! Роли закрепились, узаконились: с одной я советовалась "по работе", с другой делилась наболевшим, с третьей ходила по магазинам. Закадычность дифференцировалась - чего не было в Оле, находилось в Маше, где не могла помочь Ира - поддерживала Света. Телефон не умолкал, в гости всегда было кого пригласить.
Но почему-то иногда наступало такое время, когда требовался всего один живой человек. Не придуманный, не напетый - реально существующий, близкий, родной. Которому, наконец, была бы важна и насущна именно я - как индивидуальное, абстрагированное от мира существо, созданное Богом, наделенное душой, духом и свободой воли.
"Марина, если вы когда-нибудь узнаете, что у меня есть подруги, подруга, - не верьте: все тот же мой вечный страх одиночества, моя минутная слабость, которую вы никогда не хотели во мне признать.
И - мужчина - не верьте. Потому что это всегда туман - или жалость - вообще самозабвение.
Вас же я любила в здравом уме и твердой памяти и все-таки любила - безумно. Это, Марина, мое завещание."1
...Где ты, мой друг, мой единственный друг, которого я так долго жду. Который поймет, и которого я пойму. Который простит и выслушает, и промолчит. Которому не нужно будет ничего объяснять. Который не будет ждать звонка, а просто придет.