В одном небольшом царстве, аристократическом государстве жил-был царь Ириар - красавец, да удалец, каких еще поискать. Богатыми были его владения, народ на землях его жил счастливо, работал усердно, да нарадоваться на вседержителя не мог. Сам же царь больше всего на свете жену свою любил, красавицу Людмилу: всем капризам ее потакал, все прихоти удовлетворял, да наследников с каждым годом все нетерпеливее ожидал. И вот, спустя пять лет надежд и всяческих ухищрений царица понесла! Родилась у Ириара дочь, красивее и талантливей которой не видел никто в округе.
Назвали маленькую царевну Василисушкой, да баловать ее стали всячески, целыми днями восторгаясь ее прекрасным ликом и чарующим голоском. Уж какие у царевны были волосы! Бывало выйдет она прогуляться с нянюшками из терема, да как коснется солнце ее роскошной густой косы, так переливы всюду и отсвечивают, словно золото то было настоящее. Всем была царевна хороша: и телом, и душою. За чтобы девочка не принималась - любое дело было ей по плечу, все в ее руках спорилось.
Так росла Василисушка, а вместе с ней и таланты ее множились: научилась она шить-вышивать вещи разные красоты необыкновенной, научилась пироги да другие вкусности выпекать исключительные, нигде ранее не виданные, да не опробованные. А уж как девушка песни пела красиво - у любого насмешника дух перехватывало, да сердце щемить начинало толи от радости, толи от тоски...
И лишь одно омрачало царя Ириара: никак его супружница не могла сына ему выносить, наследника стало быть не было. Время шло, год подкрадывался за годом, а дело с мертвой точки не двигалось. Ну а потом и вовсе страшное случилось - царица Людмила захворала сильно, да слегла от неизвестной лихорадки. Страшно печалились Ириар и Василисушка, да только спасти матушку им не удалось, так и остались они одни, как только царевне одиннадцать годков стукнуло.
Помутился с тех самых пор рассудок у царя, ведь больше всего на свете он теперь за дочь единственную переживал. Запер Ириар царевну в тереме, запретил выходить ей из дому, на люди показываться. И вроде бы не сильно жизнь Василисы изменилась: наряды да украшения ей дарили по-прежнему, книги заморские выписывали, учителей из стран соседних да дальних привозили, только перестала девушка петь совсем, забросила она вышивку и танцы, да целыми днями у окна просиживала, умоляя батюшку выпустить ее на волю-вольную, учиться как все. Ириар был непреклонен, окна в тереме магическим пологом велел занавесить, да пускать наказал к царевне только трех служанок проверенных - всюду ему заговоры чудились, да попытки покушения.
Так и просидела царевна взаперти до шестнадцати лет, света белого не видя, да побег планируя. Только вот зимой дцатого года случилось, наконец, то чего Ириар все время опасался: на его царство напал тать лихой, много люда погубил, самого его зарубил, а Василису вместе с другими девками из терема царского Кощею за медь да серебрушки продал, не распознав в бледной замученной девушке прекрасной царевны.
За тридевять земель, в тридевятом царстве...
ГЛАВА 1
По широкому коридору, устланному коврами дорогими заморскими, решительно двигался вперед не кто-нибудь, а сам царь Берендей с верными советниками: маленьким округлым Усачом и длинным худым, как жердь Жмыхом. Вседержитель тридевятого государства был зол как никогда. Короткие седые волосы его были непривычно всклокочены, синие глаза метали молнии, губы (и без того тонкие) превратились в тонкую едва заметную линию, не оставляя сомнений в настроении своего владельца.
Наконец, приблизившись к высокой двустворчатой двери, царь смог выместить хотя бы часть гнева, скопившегося в мечущейся душе. Пнув одну из закрытых створок Берендей, словно вихрь, ворвался в большую светлую залу, гаркнув на ходу:
- Где он?!
В повисшей следом тишине можно было услышать, как неровно забилось слабое сердце Архипа, верного слуги младшего из царевичей, Ивана. Уж он-то, как никто другой, понимал, чем может аукнуться визит батюшки к сыну, особенно после вчерашней Ивановой выходки...
Быстро прикинув, что к чему, Архип бухнулся на колени, сложил полные пальцы вместе и ну давай креститься-божиться:
- Не вели казнить, царь наш, батюшка, вели слово молвить, благодетель ты наш! - выговаривал слуга каждое слово четко и громко, с подвываниями, не оставляя надежды, что хозяин его проснуться успеет и себя в порядок привести. - Воля твоя на всё, да только справедливости ради, просить тебя буду, кормилец милейший! Ничего плохого не сотворили, ничем прогневать не желали, вот те крест! Не гневайся, не злись, а милость свою прояви до нас, грешных!..
- А ну, цыц, окаянный! - раскусив замысел сыновьего слуги, Берендей молча кивнул Жмыху на опочивальню царевича, а Усачу на кабинет: - найти и привести его немедленно! А ты, Архип, не забывайся, да из терема выметайся по добру, по здорову, пока я тебя...
- Царь-батюшка! - раздалось хриплое блеяние Жмыха из спальни царевича, - спать они изволят, поднять сил никаких не хватает. Ай, ай-яй-яй! Пусти, нехристь! Только не в лицо!!!
В следующий миг Берендей замер на пороге сыновьей опочивальни, разглядывая безрадостную картину: Иван сидел на огромной постели в чем мать родила и смотрел на окружающих красными от недосыпа и количества выпитого накануне глазами. Рядом с ним катался по полу Жмых, охая и непрестанно стукаясь об опрокинутые здесь же лавки. На углу большой резной скрыни у стены висели мужские портки, усыпанные остатками старинного зеркала, купленного еще Берендеевой бабкой. Дорогие ковры, устилавшие пол, были истоптаны глиной и смердели, словно по ним свиней выгуливали... Впрочем запах скорее исходил от самого царского отпрыска, присосавшегося к глиняному кувшину с водой, заботливо поднесенному Архипом.
- Оооох! - наконец напившись, выдал красный молодец, - доброго утра, батюшка. С чем пожаловать ко мне изволили? Снова нотации читать станете? Так обещаю я, не стану больше злоупотреблять вовсе! Вот опохмелюсь сейчас и сразу за ум начну браться, другим примером представляться...
- Молчать! - внимательный наблюдатель сразу заметил бы перемены, отразившиеся на лице и в позе царя-батюшки. Не было в его взгляде ни тени сочувствия, или понимания, только лишь разочарование и злость. Перешел сын его младший все границы дозволенного и недозволенного и сегодня Берендей понял, что без решительных действий здесь совсем уж не обойтись. - Позвать к нам сюда Олега Бояровича, пусть приведет этого нерадивого отпрыска в чувства и ко мне проводит. Кончилась свобода твоя сегодня, Иван, помяни мое слово. Ты терпение мое расходовал, меры не знал, так познаешь благодарность мою, сын!
С теми словами царь удалился выполнять другие дела, требующие его личного присутствия, а царевич вновь на постель повалился, не осознав пока, чем ему поведение последних дней аукнется...
***
Спустя несколько часов после вышеозначенных событий, Иван прибыл к отцу на поклон. Теперь он выглядел намного свежее, понятливей и серьезней, чем прежде: Олег Боярович (богатырь с двадцатилетним стажем) умел приводить распоясавшихся молодцов в чувства. Так, искупавшись головой вниз в бочке с ледяной колодезной водой, выпив жуткий отвар старого лекаря "от хворей алкоголических и насморка аллергического", и выслушав нравоучения и сожаления в исполнении верного Архипа, Иван, в пятый раз отрепетировав про себя речь лучшего в мире сына, приосанился и постучался в святая-святых, отцовское логово.
Это был кабинет царя Берендея, где и проводил он изрядную часть дня. Большая светлая комната обставлялась по вкусу вседержителя и хорошо отражала его характер: всего было в достатке, мебель сюда устанавливалась исключительно дорогая, практичная и добротная, чтобы на века. По стенам от входа стояли лавки для сидения, одновременно служившие ларями для хранения различных вещей, и высокие шкафы из красного дерева для бумаг, писем и книг. В переднем же углу, под старинными иконами, находилось золоченое кресло хозяина, перед ним стоял стол, усыпанный избранными книгами, письменными принадлежностями и бумагами различной степени важности. Вся мебель выполнялась по специальному заказу Берендея, в том числе особые подставки-ступеньки, расписной стол в центре комнаты и парадные резные стулья с росписью, серебрением и позолотой. Но особое внимание все вошедшие обращали на стену справа, где были изображены сюжетные росписи, напоминавшие о подвигах великих предков нынешнего царя. Ну а в центре другой стены была встроена миниатюрная печь, украшенная мраморными изразцами самых редких пород - такую Иван и себе в покои сделать хотел, уж больно красиво смотрелось...
- А, пришел...- Берендей отложил в сторону какое-то письмо, приподнялся в своем золоченом кресле и указал сыну на один из стульев в центре комнаты, - присядь, Иван, в ногах правды нет. Поговорим.
- День добрый, батюшка, - царевич поклонился своему родителю и направился в указанном направлении, снова прокручивая в голове слова о раскаянии и усвоенных жизненных уроках. Начать, пожалуй, следовало издалека, с проявления заботы... - Плохо выглядишь, кормилец наш, никак здоровьице снова шалить стало? Отдохнуть бы тебе хоть денек-другой от суеты этой, государственной...
Не понял Берендей порыва сыновьего, не оценил заботы. Нахмурился батюшка пуще прежнего, кулаки сжал и совсем волком на младшенького своего смотреть стал. Замолчал Иван, сожалея, что Архипа не прихватил, тот бы непременно подсобил в такой непростой момент.
- Ты о здоровье моем побеспокоился никак?! - царь поднялся с места, выпрямился, показывая весь свой немалый рост, и, зло сощурив глаза, продолжил речь свою обличительную, - а когда Настасью, единственную дочь кузнеца портил давеча, тоже обо мне пёкся?! Он утром ко мне захаживал, аудиенции требовал... и справедливости! Все наше царство-государство только на тебя и работает, люди злато-серебро в казну собирают, а я его разбазариваю, от озверевших отцов откупаюсь! И ты мне скажи, сколько же нужно выпить, чтобы на Настасью позариться?! А если понесет она? А если дитя бедное на нее похожим родится?!!
Тут уж Ивана передернуло всего, фантазия-то у него хорошая была, красочная: сразу представил он, как малец мучиться будет с таким лицом... Ох, а уж если девка?! Мда, нужно впредь аккуратнее быть...
- Вижу, что понимаешь ты, о чем я толкую! - продолжил Берендей свою речь, - да только что с тобой говорить? В одно ухо влетает, из другого вылетает! Только и знаешь, как девок портить, да глаза бесстыжие свои заливать! Это повезло еще, что ни одна из них сама с жалобами не пришла, все по воле их происходило! Довольно с меня всего этого!
- Да что я сделал такого? - не сдержал царевич гнева праведного, - ну, выпил немного с братьями, так ведь и повод был!
- Это какой же?
- Десять лет со дня изобретения квакши!
- Чего?!
- Квакши! Ею сапоги чистят. Очень полезная вещь.
- Эдакий ты историк, оказывается! - несмотря на спокойный голос Берендея, Иван заметил его слегка дернувшийся левый глаз. Признак это был весьма нехороший... - Братья твои, Святополк и Яромир выпили не меньше твоего, да только все по домам разбрелись. К женам! Они не устраивали драки в кабаке, не били отца Симона за косые взгляды в свою сторону, не...
- Сейчас вспоминаю, он и впрямь тип не приятный, косился на меня так странно, почем мне было знать, что то новый поп?!
- На одежды его посмотреть! - голос царя некрасиво сорвался на визг, после чего он закрыл лицо руками и хорошенько его растер. - Ты крест ему золотой погнул! Семейную реликвию. А глаза... У святого отца косоглазие врожденное. Теперь он вообще на голову слаб стал, ни одной молитвы не помнит, только крестится и домой назад просится, в Витяково! Наш лекарь ему одну из своих настоек дал... Авось, оклемается.
Опустил Иван голову виновато, не хотел он никому плохого. Так получалось просто...
- В общем так, сын, - вздохнув, Берендей обессиленно упал назад в свое позолоченное кресло и потряс перед царевичем недочитанным письмом,- у меня проблем и без тебя хватает. На северных границах Полов разбушевался, хочет себе кусок моих земель оттяпать. На западе мор неизвестный начался, того и гляди оброк собирать не с кого станет. А с юга и вовсе тать неизвестная расползается, скот жрет, на людей нападать стала... Давеча на болотах девка крестьянская пропала, что по травы ходила. Народ лютует. Ну а ты...
- А я больше не стану пить и по бабам ходить, вот прям слово даю!
- Да знаю я, чего оно стоит, слово твое! Нет уж. Бери с собой Олега Бояровича, Саву и Даньку малого, да ступай к болотам. Что-то там нечисть ищет, а найти не может. Ты должен принести мне это, во что бы то ни стало! Не нравится мне происходящее, ох не нравится...
- Так Саву-то зачем брать? Он же хлипкий, как соломинка, да еще и того, с головушкой не дружит.
- Зато слова заветные знает и практикует! Ты вот ухмыляешься, а он меня два раза от смерти неминуемой уводил уже. Придерживайтесь все рядышком, там, на болотах что-то совсем не хорошее, и я должен быть во всеоружии, когда оно нападет в открытую!
Иван только кивнул отцу, да опрометью бросился вон из кабинета. Глаза его загорелись уже от предвкушения хорошей драки, кулаки зачесались, а ноги сами несли к оружейной комнате, за мечом заговоренным да доспехами.
- Разберемся, что там за нечисть по нашим землям разгулялась! - приговаривал царевич, на ходу плечи, да шею разминая, - отведаете скоро силушки богатырской! Дайте мне только до болот добраться, уж я вам устрою...
***
Четверо всадников бодро приближались к дубовой роще, что на юге Берендеевых земель раскинулась. Первыми ехали, судя по одеждам и телосложению, два богатыря могучих (Иван, да Олег), за ними следовал очень худой и темнокожий парень (Данька малой), а замыкал шествие маленький щуплый мужичок с глупой улыбкой на невзрачном лице (Савелий, то есть).
Компания эта при ближайшем рассмотрении вызывала ряд вопросов у любого, кто их на пути встречал - привечал. Крестьяне провожали удальцов недовольными взглядами, долго потом решая меж собой, зачем столь разномастную четверку в рощу понесло...
Иван же очень спешил свершить подвиг важный и домой вернуться к вечеру. Ночь обещала быть необычайно звездной и светлой, как и всегда, впрочем, в Купалов праздник. Именно сегодня девки все на Студеную реку отправятся: плавать, костры жечь, да полуголыми через них прыгать! Разве мог порядочный холостой царевич столь важные мероприятия пропускать?
Да только стоило мужчинам в рощу въехать, как кони их остановились, словно вкопанные, и идти дальше наотрез отказались. Как ни ругались богатыри, как ни уговаривали - животина с места не двинулась.
- Придется идти так, своими двоими, - подвел итог Данька малой и вперед двинулся, на себе пример другим показывая.
- Вот ведь невезение какое, - недовольно проворчал Иван, стаскивая с боевого коня меч и вещь-мешок с самым необходимым. - Тогда давайте скоренько туда, да обратно двигаться, очень уж батюшке невтерпеж узнать, что же здесь происходит. Сегодня к вечеру хорошо бы обернуться.
- Никак этого не получится, - тихо прогнусавил Сава, буровя Ивана черными как смоль глазками, - мы воротимся, а ты на Купалову ночь не успеешь, царевич.
- Это что еще значит? - подбоченился царский сын, насупился недовольно, - ишь, чего удумал, каркает мне здесь, воронье всякое! А-ну, рот на замок и бегом на болота! То же мне, ясновидец в пятом поколении!
Сава безразлично пожал плечами узкими и за Данькой пошел даже не глядя на взбешённого царевича.
- Да ты не кручинься так, малец, - Олег Боярович участливо похлопал Ивана по плечу, чуть не переломив тому ключицу, - разное бывает в походах боевых, дело это непредсказуемое. Главное - настроиться на хороший лад. А Сава мало ли что говорит, плох он на голову, все то знают. Мне вон предсказал, что вороном обернусь и домой полечу, про друзей позабыв. Я - вороном!
Высказавшись, богатырь неуклюже раскинул огромные руки и замахал ими, подражая крыльям, а затем, откинув голову назад, громогласно расхохотался, словно все сказанное жутко его веселило.
Вздохнул царевич тяжко, покачал головою глядя на богатыря возрастного и следом за первыми двумя путниками отправился.
Долго ли шли боевые товарищи - никому не ведомо, но, как только уставать начали, захлюпало у Даньки малого под ногами - к болотам пришли, стало быть.
- Отдохнуть бы нам малость, да перекусить, - вновь подал голос Сава, усаживаясь на землю и вынимая из-за пазухи пироги домашние, в тряпицы замотанные.
- Некогда нам перерывы делать! - снова стал закипать Иван, в сотый раз сожалея, что умалишённого этого с собой позвал. - Сейчас Данька тропку нужную найдет и двинемся дальше. Может девка та, пропащая, жива еще, тогда помочь ей сможем.
- Нет ей спасения больше, а вот тебе подкрепиться нужно, - не унимался черноглазый, протягивая цареву сыну пирог, - поешь, не брезгуй. Шутка ли: без еды и воды одному по болотам бродить.
- Да я тебя сейчас!..
- Остынь, Иван, - преградил Олег Боярович путь царевичу,- прислушайся лучше к округе здешней. Тишина какая здесь нехорошая, ни птицы пения, ни листвы шелеста... А где Данька наш? Куда подевался, бестолочь?
Стали богатыри оглядываться по сторонам, да спутника своего кликать. Только напрасно все, не было им ни ответа, ни привета в ответ. Пропал сын знахарки местной. А ведь он с измальства талант имел - сколько по весям и болотам с матерью ни хаживал, всюду верную тропинку домой находил.
- Может он назад воротился? - неуверенно предположил Олег Боярович, поглядывая с опаской на Саву, продолжавшего сидеть под деревцем карликовым и невозмутимо жевать пироги. - Хотя предупредил бы, наверное, что напугался... Столько прошли уже...
- Вернется, - заключил после недолгого молчания царский сын и к черноглазому предсказателю двинулся, дабы расспросить его, может тот увидел чего, но в силу своего скудоумия не догадался богатырям рассказать.
Оставалось Ивану не больше трех шагов до заветной цели, когда сзади неприятный треск послышался и шелест жутковатый. Оглянулся царевич назад, но ничего нового для себя не увидел. Разве что... Не было на прежнем месте богатыря русского, Олега Бояровича, зато на земле, чуть поодаль, ворон огромный стоял, голову склонив, да крылья медленно расправляя.
- Заворожили, демоны... - только и смог вымолвить царевич, медленно пятясь в направлении Савы. Впервые в жизни увидел молодой человек ворожбу такую, да испугался не на шутку. Сложил Иван три пальца вместе в фигуру богоугодную, бухнулся на колени и ну креститься, защиты себе просить. А сам-то второй рукой меч крепче сжимает, по сторонам оглядываться не забывает - колдуна таинственного вычислить пытается. Тут, как говориться, на Богов надейся, да сам не плошай.
Только сердце молодца утихомирилось немного, как сзади шаги глухие ему чудиться стали, словно крадется кто по веткам сухим. Вскочил царевич на ноги, крутанулся на месте и замер тут же, увиденным пораженный. Не было больше позади чащи лесной, не было Савы черноглазого, не было даже тропинки тоненькой, к дому ведущей. Всюду, куда глаз мог дотянуться, болото одно теперь раскинулось без единого островка земли.
- Сааавааа, - тихо, практически шепотом, протянул Иван, по сторонам оглядываясь, - Олеееег, Данькаааа!
- Каррр, - было ему ответом. Ворон, что совсем недавно мирно рядом сиживал, встрепенулся и полетел восвояси, не оглядываясь. И повисла вокруг тишина мертвецкая, лишь редким бульканьем с болот нарушаемая. Пригорюнился царевич, шмыгнул носом, да щетину трехдневную почесал. Решать что-то надобно, да только не думалось отчего-то молодцу ни о чем, окромя смерти близкой.
И тут чудо случилось, не иначе: вспомнилась богатырю притча старая, о старике, что веровал в Богов и, благодаря им, по воде мог ходить, словно по мостику. Прикрыл царевич очи ясные, да подумал про себя о том, как совсем недавно (года не прошло) с батюшкой в монастырь Буръянов ездил, да целую службу отстоял там в молитвах праведных (о том, чтоб Катерина, дочь попа местного, положительно на его вопрос ответила).
Поднялся Иван на ноги, надежд на спасение полный. Сильна была теперь вера его, но (на всякий крайний случай) снял удалец кольчугу, отложил меч, да сапоги в сторонку... затем туда же рубаха полетела, да штаны с портками. Вот теперь, оставшись в чем мать родила, приготовился царевич к поступку великому - проверить силу молитвы богатырской. Совсем было собрался молодец первый шаг навстречу верованиям древних сделать, даже ногу правую вперед занести успел и глаза прикрывать начал (тропинку широкую посередь болота представляя), как вдруг заметил боковым зрением движение легкое.
То лягушка была, жительница местная. Выскочила она откуда ни возьмись на чудо дивное полюбоваться: не каждый день красавчики богатыри в места здешние захаживали, да раздетыми в болота ныряли.
Заметив, что парень замешкался, да со смущением ногу назад, на землю поставил, лягушка решила его подбодрить кивком головы, да лапкой передней вперед махнула, мол, дерзай, я отвлекать больше не стану. Только удалец с места не двигался, напротив, замер, словно изваяние, и глаз с болотной гостьи не сводит.
- Савка, ты что ли? - наконец произнес царевич, недоверчиво брови хмуря, - подай знак какой, если ты это.
Лягушка помолчала, затем медленно по сторонам оглянулась, решая, точно ли молодец к ней обращается, после чего наклонила голову вбок и глубокомысленно произнесла:
- Ты первый человек из тех, кто со мною за прошедшие четыре года поговорить решил, только не Сава я вовсе. Василисой меня кличут... с премудростями. Ква.
Богатырь молчал. Только подрагивающее веко на его окаменевшем лице выдавало сомнение молодца: ну не верил он в реальность всего происходящего и все тут. Прикрыв глаза, Иван с силой ущипнул себя за поясницу, после чего удивленно вскрикнул:
- Больно, итит вашу так его растудыть!
- Еще бы, - хихикнула рядом лягушка, не желающая исчезать из его, царевича, кошмаров,- так чего с тобою приключилось-то, горемыка? Заплутал, али специально на наши болота топиться пришел? Любовь с неприятностями вышла, или дракона не смог победить? А может ты... Эй! Куда снова собрался? Неужто так утопиться спешишь, что и поговорить некогда? Уважил бы деву прекрасную...
- Это кто здесь дева прекрасная? - хмыкнул царевич, решивший вернуться на путь веры и тщательно в болотную трясину всматриваясь: авось и впрямь тропка где найдется. - Иди-ка ты, зеленая, куда шла. Или сиди молча, на чудеса любуйся! Сейчас я по воде, как по суше пойду.
- Ааа, так ты больной, - понимающе и вместе с тем разочарованно проговорила лягушка и на брюшко прилегла, подперев голову передними лапками, - тогда ясно мне все. Давай уж, иди, чудотворец, я-то думала, что ты спасения ищешь...
- А ты что же, зеленая, другую дорогу отсюда к поселку знаешь? - спросил Иван, а сам весь обмер, да в слух превратился: очень уж ему не хотелось на болотах сгинуть.
- Знаю, конечно. Второй год здесь обретаюсь, чего только не видывала, где только не побывала...
- Так говори уже, не томи! Я уже околел весь, словно и не лето на дворе вовсе.
- Вот уж не скажешь по тебе, что околел, - промурлыкала лягушка в ответ, из-под полуприкрытых глаз Ивановы достоинства во всей красе разглядывая.
И стало царевичу впервые в жизни совестно как-то... Оделся молодец скоренько, да тогда только и выдохнул с облегчением. Вот же бестия зеленая, одним взглядом смутить сумела!
- Ну, чего смотришь? Вижу теперь, что баба ты заколдованная, - проговорил богатырь, стараясь при этом выглядеть как можно невозмутимее,- ахинею всякую несешь, а по делу только пустословить научилась! Баба и есть.
- Что?!! - рассерчала Василиса, глаза прищурила, да зло так на молодца поглядывать стала, обдумывая, какую гадость ему в ответ сотворить.
А Иван тем временем только шире заулыбался, ни на секунду не испугавшись изменений в новой своей знакомой.
- Эх, правильно мне Архип, слуга мой верный рассказывал, будто в голове каждой женщины зверь неведомый живет и заставляет ее всякие мерзости мужикам чинить.
- Это что за зверь?.. - приподнялась лягушка на месте, всем ликом своим демонстрируя, насколько сейчас царевич неправым может оказаться. Еще одно неверное слово враз новых знакомцев во врагов лютых превратить грозило, да только невнимательный из Ивана был собеседник...
- Так настроение-то ваше! Меняется оно по тысячи раз на день, и не уследить нам за вами. Вот сама посуди, сколько таких случаев на день припомнить можно? Только что улыбалась девка сидела, в глаза преданно заглядывала, а в следующий миг со скалкой за тобой по горнице гоняется, прибить грозится. А все почему? Показалось ей, что взглянул мужик на нее неправильно, да запах от него не тот, что ей хотелось... Мол, фиалками пахнет, как от Ирины - соседки, то бишь...
Ухмыльнулась лягушка, речи такие слушая. Неглупая она была, поняла, что не со зла богатырь околесицу несет.
- Ладно уж, замолчи, горе луковое, - махнула болотная жительница лапкой передней, да за собой поманила враз смолкнувшего молодца, - выведу тебя отсель, только ступай за мной след в след, ни на что не отвлекайся, да не оглядывайся. Устанешь ты сильно, но пока я не остановлюсь - и тебе нельзя! Понятно?
- А не шутишь ли ты часом? - насупился Иван, болото вокруг себя разглядывая, да про загадочную женскую душу думая...
- Не шучу, - серьезно ему Василиса отвечала. - Времени мало у тебя осталось, здесь каждый час за день проходит, так что ты почитай полтора дня уже без еды и воды. Теперь решай сам: веришь мне или, на чудо надеясь, сам пойдешь по болотам дорогу до дома искать.
Когда же богатырь первые шаги в болото делал, да чавкающие звуки вокруг своих сапог расслышал - внутри него, где-то в области ребер, что-то отчаянно сжалось... "Похоже, нутро моё беду чует,- проскользнула мысль в голове Ивана, - а может вернуться? Авось батя не бросит, подмогу вышлет..."
- Не оглядывайся! - тут же лягушка впереди проквакала, - и вообще, пути назад нет, мы на заговоренную тропку вышли. Так что молчи, молодец, да за мной топай, пока не скажу, что пришли.
Царевич шел. Сажени три - четыре уж позади были, а болото все не кончалось. В какой-то момент у Ивана в сознании мутиться всё начало, даже надежда затеплилась, что всё то сонвокруг, и вскоре он проснется в собственной постели с очередной барышней... А может и с двумя сразу (стресс лучше снимать наверняка двойными усилиями). Но нет... Стоило царскому сыну веки смежить, дабы мечтам приятным придаться, как рядом снова зеленая бестия расквакалась:
- А-ну, очи разинь, тетеря! Дошли почти. Эк, вы, мужики, слабый народец... Как вас только земля носит? А еще богатырь...
- Я, между прочим, стратегии продумывал, как быть, если с пути собьёмся! А ты только отвлекаешь.
- Если собьемся, так сгинем в болотах. Ни одна твоя стратегия не поможет. Так что открой очи ясные и соберись! Дай мне тебя живым до мамушек и нянюшек довести, с лапок на руки, так сказать, передать.
Лишь поморщился добрый молодец от слов таких неприятных. "Только бы выбраться отсюда, - снова про себя подумал царевич, - а там, хоть трава не расти! Доберусь до дому, бате все расскажу, как было... Магов соберем по окрестностям, и пусть с этими болотами и говорящими лягушками разбираются..."
Долго ли еще путь держали Иван со спутницей своей словоохотливой, коротко ли - то одному Богу ведомо, да только лишь понял молодец, что идти больше сил нет совсем, как услышал слова заветные:
- Пришли, детинушка, здесь передохнуть можешь и оклематься немного. Да только долго не засиживайся, время зря не теряй. Небось дома уже потерянным тебя объявили... Хм, а может и награду какую дают за спасение твое?
- Дают! Еще как дают! - завопил Иван, солнышко ясное, да поле широкое увидев, - сейчас я тебя награжу, зеленая! Эх, спасибо тебе, вот уважила! Я уж и не рассчитывал, что выбраться сумеем!
Прокричав последние слова, царевич в пылу страсти подхватил на руки ошалевшую от таких перемен лягушку и закружился вместе с ней по полянке:
- Как же хорошо жить! Ну, что глаза выпучила, мелочь ты моя, путеводительная? Иди я тебя сейчас...
А дальше произошло маловероятное, но очень весомое событие. То был поцелуй. Не страстный, не ласковый, не приветственный... Просто внеплановый поцелуй от широты души русской. Но сколько у него последствий приключилось!
Небылица в лицах.
ГЛАВА 2
В следующий миг завертелось-закрутилось все перед очами Ивана, выпала лягушка из ослабевших рук его наземь, и обернулась девицей, да такой распрекрасной, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказках сказать!
Пока любовался царский сын на незнакомку заворожено, она в свою очередь растерянно локонами длинными тело нагое прикрывала, да губками пухлыми беззвучно шевелила, словно рыба, выкинутая на берег... Что-то Василиса (а то она была, без сомнений) промолвить пыталась, да сил никак набраться не могла.
Наконец, когда богатырь нагляделся вдоволь на то что видно глазу было и большего ему захотелось, отмерла девица, да как закричит на всё поле чистое:
- Ты, что, чудище лохматое, натворил?! Ты, кого, недотепа, целовать полез?!! Я ж лягушкой почитай второй год по болотам да весям заговоренным обретаюсь, кого только не видывала за это время, но ни одному человеку в голову прийти не могло целоваться к лягушке полезть! Эк, недоумок, попался..аааа.... Что делать-то мне теперича..аа..?
Завыла Василисушка, закручинилась; обхватив себя руками за плечи, пошла красавица, куда глаза глядят, да причитать не забывает:
- Всё пропало, что-то теперь будет? Да за что мне эти напасти?..иии...
Подбежал Иван тогда к девице и счастливо сообщил решение свое:
- Хорошо всё будет, прелестница юная! В беде тебя, так и быть, не брошу! Обратного пути нет у нас уже и не будет, потому как влюбился я с первой встречи нашей! - при этом богатырь быстренько, уже немного по-хозяйски даже, обежал ладную фигурку спутницы масляным взглядом и аж сам себе позавидовал - такую невесту не соромно было царевичу в палаты батюшкины привести. - Эх, быть мне твоим защитником и мужем, можешь не благодарить сейчас, вижу по лицу, что в шоке ты еще от счастья нежданно-негаданно привалившего!
- Да я...
- Молчи, милая, молчи, ненаглядная! Сейчас к батюшке моему на поклон пойдем, пир организуем, а там приголублю тебя, пригрею, как положено!
- Да ты!..
- Знаю, всё наперед знаю, что сказать ты хочешь, красавица, хорошо хоть в обморок не падаешь от блаженства, да удачи нечаянной.
Поняла тут царевна, что не слушает ее Иван вовсе; грезит он об одном лишь - как в койку девку очередную затащить, да "пригреть, приласкать". Обидно стало красавице, но делать было нечего, ведь снял дуралей чары с нее, знать время пришло - не выйдет больше от судьбы своей бегать. Надобно теперь богатырю объяснить подоходчивей, что есть уже у нее жених, да такой, что другим он в кошмарных снах лишь приходит...
- Послушай-ка меня, суженый ты мой, нежданный - негаданный! - сделав несколько шагов назад, Василиса тут же на царевича уставилась весьма недоброжелательным тяжелым взглядом и медленно руками по сторонам заводила, словно бы морок наводить собралась, - не выслушаешь меня - заколдую, зачарую, самого в жабу превращу, да болота стеречь заставлю!
Остановился горе - жених, улыбку сластолюбца с лица стёр, да засопел недовольно. Вроде помнил он историю о дальнем царстве-государстве, где царь Ириар некогда жил и правил - так не было в его роду магии, даже наоборот... Дочь хоть и талантливая, хоть и красавица писаная там родилась, а ворожить сама совершенно не умела, как ни старалась. Но ведь такие истории, о других странах, слушал молодец всегда нехотя, в пол-уха, а значит, упустить мог детали важные...
- Ну, слушаю, - буркнул Иван, руки на груди сложив, - только не подумай, что испугался я угроз твоих, просто интересно стало, что сказать хочешь такого важного.
Василиса, в душе ликуя, виду внешне не подала, насколько сильным волнение ее было. Магией девица действительно не владела, больше того: другой люд мог книги заговоренные читать и по ним заклинания разные исполнять, но только не дочь Ириара... У нее все выходило шиворот- навыворот, так что со временем даже самые упрямые учителя рукой махнули и советовали крестиком чаще вышивать...
- Хочу я, прежде чем ты меня своей невестой назовешь, с батюшкой твоим увидеться, получить заверения его, что намерения твои честны и тогда, с душою спокойной, пойду за тобой хоть на край света.
Лукавила царевна сильно, можно сказать, и слова правды не сказала. Не собиралась она за Ивана замуж, не собиралась даже невестой его становиться. Единственное, о чем мечтала девица - добраться до правителя земель здешних и объяснить тому доступно, что сын его (так его - растак) натворил. Надеялась Василиса, что батюшка и отпрыска своего вразумить сумеет, и ей, горемыке, помочь сможет...
- Отведу я тебя, в том сомнений нет! - в сердцах саданул богатырь кулаком по груди себе, да так сильно, что аж закашлялся. Не по нраву ему было недоверие царевны, а еще пуще раздосадовал отказ красавицы на месте всё порешить, да невестой стать...
Однако и спорить ему не хотелось - уж больно хороша была девица - так и тянула к себе, так и манила. Потерять такую негоже! Придется пока под каблуком у бабы побыть, зато потом окупится все сполна.
Свистнул тут Иван, да так громко, что земля под ногами дрогнула. Не успела Василиса испугаться, глядь, а рядом уж конь вороной копытом бьет, удила грызет.
- Это верный Чернобурка мой, - с улыбкой искренней царевич заявил, ласково животное по крупу поглаживая. В глазах Ивана светилось тепло и счастье от встречи, а в голосе молодого человека впервые за все время знакомства, Василиса расслышала новые ноты: то была гордость с нежностью вперемешку. - Мой друг проверенный... Ну что ты, побратим, где был? Скучал ли по мне? Вижу, как скучал, исхудал вон даже, бедолага...
- Интересный вы, богатыри, народ, - промолвила девица, медленно приближаясь к животному и его хозяину, ворковавшему рядышком, - может хоть ты мне, Иван, разъяснишь, отчего такая несправедливость в народе творится: почему вы, мужчины, на женщину глядя только телесную тягу к нам испытываете, и мысли не допуская о близости духовной? Почему женщину не можете воспринять, как дорогое сердцу существо, приласкать, к сердцу прижать просто от нежности щемящей... Тогда как лошадей своих любите по-настоящему?
- Ну, скажешь тоже! Женщина для того рождена, чтобы в постели мужика ублажать, чтобы восхвалять его за подвиги ратные, чтобы кормить и детей рожать. Вот задача ваша, так из покон веков идет. А Чернобурка - товарищ мой боевой! - рассмеялся Иван над глупостью бабьей. Всерьез она себя с конем богатырским ровнять решила что ли? Может еще в бой с ним, царевичем, завтра соберется? Во, дает! - Мы с ним почитай лет восемь бок о бок всюду обретаемся, он - часть меня уже. Так что с бабой Чернобурку ровнять не след! Это тебе еще повезло, что ты у меня спросила: я не злобного нраву, ни то что многие другие. Но впредь не вздумай у богатырей глупости такие вопрошать, а лучше и вовсе помалкивай, да улыбайся. Улыбка у тебя красивая.
- Ну, спасибо за совет дельный... наверное, - усмехнулась Василиса, головой слегка покачивая, да взгляд насмешливый от молодца пряча, - постараюсь умнее впредь быть.
Порадовался Иван своему везению, надо же было на болотах такую жену себе отыскать: мало того, что красавица, каких нет в его владениях, так еще и сговорчивая какая! "Эх, - думал царский сын, - скорее бы ее батюшке и братьям показать, вот уж зависти не оберешься! Только вот вид у нее больно неподобающий, эдак засмеют нас совсем."
Стащив вещь-мешок с плеча, богатырь с усердием чистую рубаху да пояс искать принялся, приговаривая про себя:
- Тааак, не то это, и это не то... О, а выпить не помешает,.. но позже. Ага, вот и она! - с самым счастливым видом протянул молодец мятую вещицу мышастого цвета заинтересованной его поведением девушке, - накинь вот, пока в терем не приедем, прикрой срам-то свой.
- Что прикрыть? - Василиса задала вопрос очень тихо с легкими недоверчивыми нотками. Не могла она понять ход мыслей этого мужчины: то он смотрит на нее, как медведь в голодный год на проплывающую в реке щуку, то вдруг хмурится и все ее прелести обзывает одним словом "срам"! - Что это за тряпочка? Портянка для ног никак?
- Это рубаха моя сменная, - пояснил царевич терпеливо, - не артачься, женщина, мы ведь договорились уже: слушай меня во всем и будет тебе счастье!
Сложила девица холеные ладошки в кулачки, сцепила зубы покрепче, дабы лишнего не наговорить раньше времени, да голову пониже опустила, чтоб искрой из глаз не прибило молодца ненароком...
- Будь по твоему, Иван, надену я эти...это... Рубаху твою надену. Спасибо за доброту твою, да смекалку. Их я век помнить буду, уж поверь.
Послышался Ивану в голосе жены будущей скрежет подозрительный, словно ногтями кто-то по металлу провел, даже озноб по позвоночнику молодого человека пробежал и где-то в области поясницы остановился... Да только слишком юным был еще богатырь, списал он всё на усталость и значения глупостям сим не придал.
Облачилась Василиса в новый наряд, подняла с земли остаток шкурки лягушачьей и в карман припрятала нагрудный.
- На память о том, как спас ты меня, - пояснила она брезгливо сморщившемуся молодцу.
Иван сначала губы недовольно поджимать начал, но потом что-то для себя решил и кивнул согласно. Подсадив жену будущую на коня любимого, (при этом, руками любовно скользнув вдоль ее тела, на самом выдающемся месте остановившись), молодец заулыбался, словно кот, сметаны объевшийся. Грезил он о тех временах, что впереди их ждут, совершенно позабыв о всех мелочных препятствиях к счастью своему.
Ну а девица наша тем временем отвернулась в сторону и решила для себя твердо, что молчать станет всю дорогу, на Ивана не глядя совсем, чтобы не произошло. "Зачем?"- спросит меня читатель. Дело все в том, что терпение у нее было не вечное, а раздражал молодец страшно. За убийство царевича (пусть и не совсем преднамеренное) царевну по головке вряд ли кто погладит, отсюда и меры предосторожности понадобились...
Только недолго смогла правила нового придерживаться красавица - слишком уж словоохотливый попутчик ей достался. Старательно девица думала о постороннем, но то и дело доносился до нее довольный вкрадчивый голос Ивана:
- ... заживем, как братья мои. Детей мне станешь раз в год рожать! Баб не нужно и подавно, троих сыновей хочу, чтоб было кому границы наши доверить со временем... Встречать меня будешь у дверей и с улыбкой искренней... и чтоб вода уже нагретая - умыться, подмыться и в постель, миловаться!.. Да и нарядов тебе нужно прикупить, не ходить же как оборванке - народ засмеет меня с такой женой... Наследства у тебя, как я понимаю нет? Что ж, хоть лицом пригожая уродилась...
- Угомонись уже, богатырь, голова у меня болит... - попробовала остановить распаляющегося "жениха" красавица, всё еще на хороший исход дела надеясь.
- Эээ, нет! - прервал молодец девушку на полуслове, беспощадно изливая на нее свои откровения, - со мной это не пройдет у тебя! Слыхивал я, что у всех женщин замужних одна беда - чуть что, "Голова болит!" и всё тут, не лезь, не подходи! Такому не бывать в моей семье! Ты привыкай лучше сразу, что пока долг супружнецы не исполнен...
Разозлилась Василиса не на шутку, сжала кулаки крепче прежнего, больно ногтями в нежные ладошки свои впиваясь да зажмурилась, чтобы гадостей в ответ не наговорить тому, от кого судьба ее сегодня зависела. Налетели тут тучи на небо, потемнело вокруг словно бы ночь настала, и гул нестройный монотонный нарастать начал - то нечисть со всей округи к ним сползаться-слетаться задумала!