Кириченко Мария, Ершова Елена : другие произведения.

Адъютант Его Преторианства

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:

    Вбоквел по миру васпов. Расширенная вселенная.
    Авторы - Мария Кириченко и Елена Ершова
    ---------------------------------------
    В Улье каждому офицеру претории положен адъютант. Вот только офицер - неудачливый дезертир. А назначенный ему адъютант - неофит, проваливший экзамен. И наказание, и насмешка. Но когда наступают тяжелые времена, и никто не протянет руку помощи, бывший враг оказывается другом...
    ---------------------------------------
    События, о которых рассказывается в повести, произошли задолго до событий романа "Царство медное" и после кроссовера от Марии Кириченко "Улей"Улей
    СТАТУС: повесть на стадии написания.
    Самиздат Lit-Era

   Адъютант Его Преторианства
  
   Предисловие от авторов
   Все началось с кроссовера Марии Кириченко "Улей".
   Познакомившись на марафоне "Чтение по обмену", я узнала о ее инопланетной расе воинов - цзы`дарийцах. Она узнала о моих васпах - генетических мутантах, выведенных в качестве идеальных солдат. А если познакомились авторы, почему бы не познакомиться и героям?
   И вот двое инопланетных разведчиков отправляются в осиное гнездо, чтобы увидеть Улей васпов изнутри.
   Там они узнают, как воспитывают бездушные машины для убийства; найдут друга в лице юного неофита; помогут новоявленному преторианцу украсть эссенцию Королевы, а также обретут в душе то важное, что не вытравить никакими приказами и никаким ядом.
   Для цзы`дарийских разведчиков эта история заканчивается.
   А для сбежавших из Улья васпов - только начинается.
   Пущенная с земли ракета достигает цели, и вертолет падает в тайгу. Теперь им нужно держаться друг за друга, чтобы выжить: дезертировавшему преторианцу и неофиту, провалившему экзамен на зрелость.
  
  
   Глава 1
  
   ДИН
  
   Тьма отпустила, на прощанье разрешив боли вгрызться в меня. Уйди, зараза. Не до тебя сейчас. Противно пахло сырой землей и колотило от холода, как в тренировочной у Зорга. Придет сейчас, пинками поднимет. Сам я. Сам.
   Я открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света, но успел разглядеть небо и стволы сосен. Не сдал экзамен, не васпа. Выжил ведь. Утритесь. Морду посекло осколками, помню, что летел сквозь лобовое. Почти посадил вертолет. Лар не смог бы, куда ему. Пе-ри-фе-ри-я. А с претором грызся хорошо. Мне почти понравилось. Я бы не смог.
   Открыл глаза снова и терпел, пока резь не ушла, потом собрался и сел. Вертолет увидел покореженный. Движки вдрызг, а лопасти целы. Как меня не покромсало-то в полете из кабины до земли? Свезло. Теперь свобода. Надо, чтоб не зря. Чтоб Лар и Тур выжили.
   Я еще раз посмотрел на вертолет. Дверь захлопнулась, преторианец мог и не вывалиться, как я. Жив ли одноглазый? С него станется. Сама Королева выбрала. Не просто так, наверное. Мне жгло проверить. Нестерпимо жгло залезть внутрь и увидеть труп в красном кителе. Хочу свободы до конца. Ну и маузер забрать. Преторианец из него три раза пальнул, патроны еще были. Стрелять я не хотел, но, ежели чего, врагу лучше угрожать маузером, чем палкой. Упали мы в нехорошем квадрате. Справа база ополченцев, слева деревни, и я между ними, как прыщ на заднице. Нужен маузер.
   Вертолет опрокинулся на бок закрытой дверью вверх. Я на него кое-как залез, цепляясь за кусты бурелома. Хорошо, не в болото свалились. Хотя почему? Булькал бы сейчас господин преторианец болотной жижей и помалкивал. Черт одноглазый. Чуть не искромсал стеком. Экзамен не сдал, позор васпов.
   Я зло рванул на себя дверь, чуть не покатившись по корпусу вниз. Из вертолета пахнуло трупным духом и жженой проводкой. Пилота одноглазый застрелил. Выволок труп из кабины, в кресло Лара толкнул, а Тур помогал тело за ноги тащить. Рядом со мной на скамью усадили, гады. Думал, блевану, но обошлось. Пошарил по стенкам и полу. Но маузера не нашел. Вспомнил, что у пилота должен быть второй. В углу свалка: труп пилота, скамейка, а из-под них торчит красный рукав преторианского кителя. Надо разгребать и обыскивать.
   Верхнее мертвое тело рванул на себя, уцепившись за гимнастерку. Тяжелый. Боль прострелила резаный стеком бок. До черных кругов перед глазами. Облокотился, куда не увидел, и опора качнулась. Восставший из мертвых преторианец поднял голову и сверкнул единственным глазом.
   - Стой...
   Куда там. Я взвился, как ужаленный, и быстро задергал пилота, не обращая внимания на боль в боку. Добрался до кобуры и выдернул маузер.
   - Не двигайся, - срывающимся голосом сказал я, наставив на одноглазого пистолет.
   Рука дрожала сильнее, чем в избе на экзамене. Выстрелить не смогу, напугать тоже. Куда мне? Неофит перед преторианцем. Но маузер в руке немного придавал уверенности.
   Красный черт молча уставился на меня. Не боится, я уже понял. Ни меня, сопляка, ни дрожащего пистолета в руке. Морда кровью из проломленной башки залита. Повязку черную с глаза потерял. Шрамы буграми на пол-лица. На пустую уродливую глазницу я не хотел, но смотрел. Отверткой что ли глаз выковыривали? Мерзость какая.
   - По...моги, - прохрипел преторианец.
   Я чуть маузер не выронил от неожиданности. Преторианец помочь просит? Хорошо же я головой ударился. Я молчал в ступоре, а одноглазый снова захрипел:
   - Ног... не чувствую. Помоги. Или пристрели.
   Я крепче сжал рукоять пистолета. Будто опять на экзамене. За спиной Зорг. "Убей. Пристрели". А я весь потный, трясусь и ничего сделать не могу. Как сейчас.
   - Давай уже, - шипит ядовито красный черт, - делай что-нибудь.
   Я зажмурился и положил палец на спуск. Давай, Дин. Он выберется и убьет тебя. Два раза уже пытался, на третий получится. Мало тебе причин? Вот еще: ты дезертир, Дин, тебя ждет страшная, мучительная смерть в претории. Давай уже!
   Нет! Не могу убить. Я трус, слабак и тряпка. Я не васпа. Прав сержант, прав преторианец.
   Я опустил руку с пистолетом и глаза в пол. Из-под свалки тел натекла кровавая лужа, подбираясь к моим сапогам. Это с пилота или с одноглазого? Или от обоих одновременно? Дерьмово преторианцу. Сдохнет. Сам не выберется, ног, говорит, не чувствует. Значит, уйти смогу и не догонит. Я поставил пистолет на предохранитель и сунул за ремень.
   Одноглазый оскалился.
   - Не застрелишь. Тогда вытащи. Люди рядом. Найдут...
   - Что мне люди? - гордо вскинул я подбородок.
   - Васпы найдут, - проговорил претор, и нехорошо так холодом потянуло, - знаешь, что будет.
   Я знал, и потому примерз к борту опрокинутого вертолета. Найдут. Бежать надо. Но преторианец истечет кровью. И все равно сдохнет. Вернее я убью. Не из пистолета, а вот так. Бросив.
   - Я прикрою. Вытащи, - тихо сказал красный черт.
   Я дернулся и сделал шаг, навалившись на пилота и окончательно сбрасывая его с кучи. Со скамейкой пришлось повозиться. Застряла крепко. До покалеченного претора я добрался, уже выбившись из сил. Под ним столько крови, что меня мутило. Выволок его на борт и чуть не упал рядом. В глазах темно, в ушах звенит.
  
  
   ЯН
  
   Запах мертвечины. Тяжелая, густая вонь разлагающегося тела. Ни вдохнуть, ни пошевелиться. Холодно. В допросной всегда холодно. И хочется пить. Наставник Харт недоволен мной. Он недоволен, когда эти чертовы шудры издыхают слишком быстро. Тогда он оставляет меня на дыбе в компании мертвых тел. И время замедляется, обретает вязкость. С каждым разом выкарабкиваться все труднее.
   Тяжелые шаги. К трупной вони примешивается запах сладости и гари.
   Наставник Харт. Я уяснил урок. Я готов к новому занятию. Дай воды...
   Моргаю. Свет опаляет роговицу.
   Не допросная, а кабина вертолета. И подошедший васпа - не Харт. К черту Харта - его труп скормили Королеве. Он сдох. А я жив. Теперь не ученик сержанта, а офицер претории. И у меня получилось! Почти получилось...
   Если бы не чертовы сосунки, спутавшие все планы.
   Если бы не ракета.
   Если бы не припадок.
   Столько не учтенных "если".
   Паршивый из меня тактик. Одно радует: они издохли, а я живой. Живой! Хотя, кажется, не только я. Шаги все ближе. В пятне света расплывается силуэт в солдатской форме. Кто ты?
   - Стой!
   Силуэт дернулся и отскочил вбок. Я сразу узнал его: долговязый сопляк, проваливший экзамен. Ученик Зорга.
   Когда он успел подобрать маузер?
   Дуло плясало в неумелой руке. По лицу пот градом.
   - Не двигайся!
   И голос - испуганный, дрожащий от напряжения.
   Угрожать мне вздумал, слизняк?
   Я попробовал пошевелиться. Рука дернулась, а вот ниже пояса - ничего. Ноги оторваны? Не верю. Просто придавило. Пустяки. Выкарабкаюсь. Хорошо, что этот сопляк рядом. Должно быть, пришел искать оружие. А нашел меня.
   - Помоги, - сказал я. - Ног не чувствую...
   Долговязый щенок замер, тяжело дыша и все еще тыкая в меня маузером. Пристрелить решил? Давай. Пристрели. Сможешь?
   Кажется, я сказал это вслух. Губы неофита затряслись. Взгляд уперся в пол. Дуло заплясало вправо-влево. Не сможешь ты. Кишка тонка. Экзамен провалил, так неужели своего командира застрелишь?
   - Ну?
   Выдержка прорвалась, как плотина. Обдало жаром, и болью кольнуло где-то ниже колена. Значит, ноги целы. Значит, не парализован. Я выживу. А ты, щенок, сдохнешь, если не решишься прямо сейчас.
   - Сделай уже что-нибудь!
   Неофит заскулил, зажмурился. Трус. Слабак. Тряпка. Я едва не расхохотался, увидев, как долговязый шкет убирает маузер за спину.
   Не сможешь. Я знал.
   - Вытащи, - сухо сказал я. - Люди рядом. Найдут.
   Шкет гордо вскинул подбородок.
   - Что мне люди!
   Дерьмово тебя учили, сопляк. Нельзя недооценивать противника с одним маузером в руках и дыркой в боку. Я видел, как слева по гимнастерке неофита расплывалось кровавое пятно: все-таки насадил его на стек. Жаль, не пропорол насквозь. С другой стороны, рано паршивцу сдыхать. Сначала пусть своему командиру поможет. Не боится людей - так про Совет вспомнит.
   - Васпы найдут, - прохрипел я, чувствуя, как на языке собирается кровь и желчь. - Знаешь, что будет.
   Лицо долговязого посерело. Меня ощутимо обдало чужим страхом - липким, пьянящим. Голова поплыла, и очертания кабины смазались снова. Паршиво. Нельзя расслабляться. Выжить любой ценой.
   - Я прикрою, - пообещал тихо, облизнув сухие губы. - Вытащи.
   Шкет резко выдохнул и сделал решающий шаг. Давление на грудь ослабло, и я попытался приподняться на локти. Хреново получилось. Тело сковало слабостью, но я попытался еще. Неофит подхватил меня подмышки и поволок. Вот тогда я и почувствовал, как болью прострелило правую ногу. Она изогнулась под неестественным углом, и штанина выше голенища сапога насквозь пропиталась кровью. Неофит в изнеможении опустился на пол, привалившись плечом к искореженной скамейке.
   Рано отдыхать собрался.
   Я попытался сесть. Нога вспыхнула болью, словно Харт прижал к ране раскаленный прут. Я стиснул зубы, выравнивая дыхание.
   - Паршиво, господин преторианец? - тихо спросил шкет.
   Взгляда не поднимал. Дисциплина. Зато пялился на окровавленную штанину. Крови много. Действительно, паршиво. Что там, под голенищем? Не разглядеть.
   - Сними сапог, - велел я. - Посмотрю.
   Шкет мазнул по мне испуганным взглядом, но быстро отвел глаза.
   - Да, господин преторианец, - почти прошептал он.
   Его пальцы дрожали, обхватывая мокрый от крови сапог. Электрический разряд пронизал ногу и побежал по телу выше, отзываясь в нервных окончаниях ослепляющей болью. Я рефлекторно выдохнул, и сопляк замер.
   - Больно, господин преторианец?
   Дурацкий вопрос от дурацкого неофита. Как ты вообще до экзамена дожил, слизняк? Дарскому офицеру не задают подобных вопросов. В Улье вообще не задают вопросов. Дерьмовые у нас сержанты. С каждым годом все хуже. То ли дело старая школа, вроде Харта.
   Я оскалился и процедил:
   - Пустяки. Тащи.
   В голенище хлюпнуло. Шевельнулась отломанная кость, и эта вспышка боли была такой яркой и ослепляющей, что я снова поплыл, а лицо неофита зарябило от танцующих белых мушек.
   - Стой.
   Он замер, в волнении кусая губы. От крови пальцы стали красными и липкими. Большая кровопотеря. Немудрено, что меня накрывает от слабости.
   - Надо резать.
   Теперь сопляк в упор уставился на меня, приоткрыв рот и напрочь позабыв субординацию. В глазах плескался неприкрытый ужас.
   - Ногу, господин офицер? - на выдохе спросил неофит.
   - Сапог, придурок! - рыкнул я. - Режь голенище!
   Сопляк вжал голову в плечи и принялся озираться по сторонам. Дать бы ему в зубы, да самого от слабости шатает. Сердце выстукивает ломаный ритм, и горло обложило сухотой. Воды бы...
   - Чем, господин преторианец? - услышал я голос неофита.
   "Ножом, идиот", - хотел сказать я.
   Не сказал. Вспомнил, что не было ножа. Только...
   Я рефлекторно взялся за портупею, но вместо прорезиненной рукояти стека ощутил пустоту петли.
   Кра-ак! - жутко отозвалось эхо.
   И сердце забилось часто-часто, а потом дрогнуло и встало. Я вспыхнул, как головешка. И тут же прогорел дотла. Я больше не видел долговязого сопляка, не видел искореженной кабины, а только человека с бледным лицом и решительно поджатыми губами. Лазутчика, который долгое время прикидывался васпой и сбежал, как крыса, как жалкий трус. Сученка, которому не хватило духа пристрелить своего сержанта, зато хватило наглости переломить мой стек о колено.
   Мой. Преторианский. Стек.
   Эхо вновь отозвалось болезненным хрустом. Или это хрустнули пальцы, сжимаясь в кулаки? Я крепко зажмурился. Разлепил веки опять. Передо мною сидел на корточках неофит. Я облизнул губы, ощущая на языке сладкий привкус крови и страха. Они поплатятся за это. Когда я найду лазутчиков, я буду пытать их долго, сантиметр за сантиметром сдирая кожу. И этот сопляк поплатится тоже. Как он поплатится! Гордись, наставник Харт: теперь от моих рук никто не подыхает быстро.
   Сопляк тяжело дышал, слегка пружиня на носках. Готовый в любой момент вскочить и дать деру быстрее саранчи. Не спугнуть. Он пока нужен.
   Медленный вдох. Медленный выдох.
   - Найди... стек, - хрипло сказал я.
   Сопляк вытаращил глаза, будто не веря своим ушам. Если он о чем-то меня спросит, я сорвусь. Вцеплюсь ему в горло. И плевать на перелом. Давай, слизняк. Спроси свое проклятое: почему?
   Он не спросил. Сглотнул комок - я видел, как дернулся кадык. Но промолчал. Не такой уж и дурак, как оказалось.
   - Обломки... должны быть тут, - говорить было трудно. Не только из-за пересохшей глотки. Тоска грызла меня. Червивым клубком ворочалась под сердцем. Я действительно позволю сопляку касаться моего стека? Пусть даже обломанного? Действительно?
   "Да, - сказал я себе. - Проклятье. Да".
   Моргнул снова, почувствовав жжение в глазном яблоке. Прохрипел:
   - Ты понял?
   - Понял, господин преторианец, - совсем тихо произнес неофит.
   - Выполняй.
   Сопляк метнулся вглубь кабины. Я подождал, пока он повернутся спиной, и запустил в волосы дрожащие пальцы.
  
  
   Глава 2
  
   ДИН
  
   Снаружи стремительно темнело. Закопченные окна и без того наплевательски освещали кабину вертолета, а теперь и вовсе приходилось спотыкаться впотьмах. Куда же Тур зашвырнул обломки? Недолго я радовался, услышав хруст. Озверевший преторианец рычал и метался так, будто ему не стек сломали, а как минимум оторвали яйца. Если бы не припадок, лежали бы мы с Туром рядом с пилотом. Ну как рядом? В той же кучке. Руки отдельно, ноги отдельно.
   Я осторожно шарил руками по обшивке. Как только порежусь, значит нашел. Знал уже, на что способно жало господ офицеров. Всем боком чувствовал. Наконец, пальцы наткнулись на рукоять. А в стороне и отломанное лезвие.
   Не хочу быть сержантом. Тем более для преторианца. Мутит меня от крови. От своей нет, а на чужую не смотрел бы никогда.
   Резать голенище не получалось. Только пилить, скользя окровавленными пальцами и роняя обломок стека. Каждый раз, когда я терял инструмент, красный черт пыхтел и морщился. Я не знал, то ли пилить быстрее, то ли пора уже голову прятать. Долбанет со злости. Точно долбанет.
   Черная кирза разошлась, харкнув мне кровью на ладони. Я боролся с желанием вытереть руки хотя бы об себя. Хорошо преторианцу, на красной форме крови не видно. На голень прилипло что-то желтое, острое. Меня снова затошнило, когда я узнал обломок кости.
   - Жгут делай, - сухо сказал преторианец, - надо кровь остановить.
   Я чуть было не вякнул "из чего", но вовремя одумался. Тряпок вокруг двум сержантам на перевязку. Красную штанину мне кромсать черт не даст, свою гимнастерку жалко, а пилоту уже все равно. Я резал край гимнастерки на трупе и рвал ткань на полоски. Как мог рвал, не до красоты. Закончил и вытолкал труп из вертолета наружу. Крутить жгут претор велел на бедре. Шипел то "туже", то "слабее" и пару раз я в зубы получил.
   - Шину... делай, - выдохнул преторианец, облизывая побелевшие губы. Морда цветом как у пилота. У трупа разве что немного синее. Ладно, кровь остановили. Дальше.
   Хорошо ему. Сидит, командует: то принеси, это сделай, а где я ему шину найду? Обшивку драть? Или? Я замер, смотря на лежащее рядом древко стека. Хорошая палка, как раз на голень. Ровная, крепкая. Мне жгло плюнуть на мнение красного черта и примотать её к сломанной ноге. Но самому предложить боязно. Если буду пристально смотреть на древко, может офицер допрет сам?
   - Не трогай. Наружу иди, ветки режь, - голосом мертвяка сказал претор, потом помолчал и добавил. - И воды найди.
   Понял, командир. Нет, так нет. Ох, еще и воды. Я распрямился и тут же крякнул от резкой боли в боку. Себя тоже надо перевязать. Сгреб часть лент и лоскутов разрезанной гимнастерки пилота, подхватил лезвие стека и выбрался наружу. Противно здесь. Мертвечиной не воняет, а катакомбами шудр прет. Сыро, холодно, мерзко и темно. Надо шевелиться, а то вообще ничего не найду. Я уверенно направился к кустам и вдруг остановился. За мной никто не гонится, на прицеле не держит и смертью не грозит. Красный черт остался в вертолете: беззубый, слабый, почти дохлый. Так почему я должен искать ему воду? Не должен. И плевать, что преторианец. Я сбежал, а будто все еще в Улье. Зараза.
   Выдохнул и посмотрел в гущу леса. Идти надо, но куда? Прямо? Хорошо, а зверье? А нечисть, про которую шептались рядовые? Ночь скоро, куда я в темноте приду? Прямо в руки патрульным? Обратно в Улей потащат, пытать будут. К людям? Порешат на месте. Нет, надо утром. Когда светло станет. Ночь пережду в вертолете. Маузер у меня, а претор с такой ногой сам даже отлить не сможет. Не до меня ему. Шину сделаю, воды принесу и отстанет. Вода и самому нужна.
   Судя по вони где-то рядом была вода. Стоячая, тухлая, невкусная, но вода. Я продирался через кусты, стараясь запоминать, куда иду. Хотя такой ориентир, как коптивший небо оранжевый вертолет хрен потеряешь. Под сапогами скоро зачавкало и захлюпало. Где же? Деревья остались за спиной, а я вышел на ровное место, густо поросшее травой. Два шага и сапог чуть не утонул. Нет, это грязь, рано. Дальше.
   Претор гад везучий, будет тебе напиться. Кувшинка. Та самая, которая растет в воде, прячась за круглыми жесткими листьями. Я присел на корточки, с наслаждением вычерпывая из-под листьев пригоршни воды и оттирая с морды пот. Потом стянул пропитавшуюся кровью гимнастерку и аккуратно, не трогая рану, вымыл живот. Проложил порез чистым, сухим лоскутом и наскоро примотал. Гордись, наставник Зорг, не совсем пропащий у тебя ученик. Оделся, срезал пару толстых веток с кустов, а воду набрал в лист кувшинки. Лил через сложенную тряпку, чтоб без тины. Глотать и так придется, зажав нос. Стемнело. Пора возвращаться. Я закрутил башкой, ища вдалеке вертолет, и услышал короткий, полный чудовищной боли крик. Претор. Загрыз его уже кто-то? Нет, не может быть. Красный черт сам кого хочешь загрызет, даже без ноги.
   Я бросился к вертолету, на бегу роняя капли драгоценной воды. Маузер болтался за поясом, но руки чем только не заняты. И голова тоже. Страшно стало. Если до вертолета добрались звери, то куда мне деваться?
   Нет. Рано испугался. Никого. Пусто.
   Забрался внутрь, расплескав еще воду, но несколько больших глотков осталось. Офицер сидел там же, где я его оставил. Не просто бледный, а уже бледно-зеленый, густо покрытый испариной.
   - Принес? - спросил меня почти мертвец. - Давай.
   Я со слабостью в коленках подошел ближе, опустился на корточки. Не вижу, почему орал, зачем орал? Что случилось? Единственный глаз лихорадочно блестел, треснувшие от сухости губы уже не прикрывали оскал. Я осторожно ткнул в зубы лист кувшинки, а претор даже не пошевелился. И тогда я увидел сломанную ногу в разводах крови. Большая, однако, дырка. А кости не видно. Зараза. Да как так? Сам перелом вправил? Сам? Правда? Лют господин дарский офицер. У меня башка лопалась, я не понимал как.
   Я боюсь его.
   - Давай, - слабо сказал преторианец.
   И я снова приложил лист ко рту, одной рукой поддерживая вдруг завалившуюся на меня голову. Красный черт шумно глотал и давился. Испарина с белобрысой головы оставила на моей гимнастерке темный влажный след. И он в сознании после того, что сделал? Не может быть. Голова снова ткнулась в меня, а я не смог оттолкнуть. И страшно, и жалко его, и зависть берет, какой сильный. Мне таким никогда не стать, даже если глаз потеряю, и Королева ужалит. Уродливый только. Кровь что ли оттереть? Я достал из кармана мокрую тряпку и осторожно стал водить по лбу преторианца, смывая кровь. Где-то на голове рассечена кожа, вот и набежало оттуда. Черт не злился, не прогонял, и я осмелел. Оттер щеку и подбородок, и только тронул скулу, как претор дернулся и отстранился.
   - Хватит. Шину делай.
   - Да, господин офицер, - промямлил я, хватаясь за принесенные ветки. Приложил с боков к голени и пока приматывал обрывками ткани, краем глаза следил за претором. Он будто засыпал, качаясь и заваливаясь то вперед, то назад. Дерьмово. Как же ему сейчас дерьмово. Слабый до беспамятства. Точно скоро подохнет.
  
  
   ЯН
  
   Сопляк ушел за водой, а я первым делом полез за пазуху. Пробирка с эссенцией Королевы, спрятанная в жестянку, была на месте. Не разбил, не потерял. Славно. Теперь это подождет. Надо решить, что делать с переломом.
   Кость торчала в прорехе галифе. Вправлять нужно. Сопляк не сможет, а сержантов рядом нет. Никого нет. Придется самому.
   К ноге не притронуться. Боль пожирает, как голодная болотница. Тронул колено и едва не взвыл. Хорошо, что сопляк ушел и не видит моей слабости. Да что случилось, Ян? Чего разнюнился? Разве это твой первый перелом? Харт любил ломать кости. Начиная с пальцев и заканчивая ребрами. Звук до сих пор стоит в ушах - крак, краак...
   Хрустят ветки под сапогами ушедшего неофита.
   Хрустит ломающийся о колено стек.
   Знал бы сопляк, какая честь ему оказана - рубить ветки подарком Королевы.
   Эта мысль показалась забавной настолько, что я затрясся в беззвучном смехе и сейчас же поплатился за это новой волной боли. Надо бы не шевелиться. Но как тогда вправить кость?
   Я попытался снова.
   Дотрагиваться до ноги все равно, что до оголенного нерва длинным зазубренным шилом. Кабина расходилась цветными кругами, в горле клокотали хрипы. Слишком больно. Я не смогу.
   Снова отдернул руки и тут же обругал себя за это. Скоро вернется пацан, а я разнылся, как салага.
   Поднял древко стека, зажал между зубами. Так легче терпеть боль. Хотя какая может быть боль у васпы? Васпа ничего не чувствует. Васпа всегда холоден и собран.
   Под пальцами заскользила пропитанная кровью ткань. Я зажмурился и обхватил руками ногу, и словно упал в кипяток. Теперь быстро. Соберись, тряпка! Ты офицер преторианской гвардии Королевы. Ты огонь! Ты смерть! Ты ярость!
   Делай!
   Крак!
   С мокрым хрустом кость встала на место, а я заорал, выронив изо рта стек. Огонь плясал на обнаженных мышцах, глодал кости, вгрызался в нервные узлы. На какое-то время меня парализовало от боли, и я завалился на спину, тяжело дыша и глотая слюну и кровь. Но все-таки не отключился. Сквозь обложивший звон я услышал торопливые шаги. В мельтешащем хаосе различил долговязую фигуру неофита.
   Не сбежал. Это хорошо. Не все дерьмово с дисциплиной. Место солдата - рядом с его командиром. Сам сдохнет, а командира обязан вытащить. Хотя какой из сопляка солдат? Недоучка. Позор для Дарского воина. Такой предаст и глазом не моргнет. И все же вернулся. С водой.
   Действовал, как на автопилоте: упереться локтями, приподнять спину, вскинуть голову.
   - Принес?
   Я не расслышал, ответил ли мне сопляк. Смотрел вперед, но ни черта не видел. Голова звенела, шла кругом, и я едва не проваливался в трясину беспамятства.
   Хрен вам. Рано еще.
   - Давай, - потребовал я.
   И наконец-то ощутил, как в зубы ткнулось что-то мокрое, пахнущее тиной.
   Вода.
   Пил, захлебываясь. Хватило на несколько глотков. Как же мало! Я едва не зарычал от досады, но силы покинули меня, и я уперся лбом в плечо сопляка и, кажется, отключился.
   Очнулся от ощущения влаги на лице. Слизняк стирал с моей щеки кровь, и я дернулся, оттолкнул его руку.
   - Довольно. Шину делай.
   С этим он справился хорошо, хотя и смотрел на меня, как, должно быть, смотрят на мертвяка. Я и есть почти мертвяк. Пока щенок накладывал шину, я то и дело соскальзывал в темноту. Дерьмо. Если потеряю сознание - обратно могу не выкарабкаться. Сдохну от потери крови. А нужно выжить.
   - Личный номер?
   Сопляк явно не ожидал вопроса. Дернулся, словно я отвесил ему оплеуху. Но молчал недолго, ответил:
   - Пятьсот пятьдесят.
   Круглое число. Красивое. Хоть рисуй.
   Такое же красивое и круглое число было у лазутчика, который достал для меня эссенцию Королевы, помог мне сбежать, а потом прыгнул с парашютом со своим подельником, как только в вертолет попала ракета. Не знаю, кем был лазутчик. Не васпой точно. И не человеком. Даже если убеждал меня, что человек. Какая разница? Ради своей цели я готов заключить договор хоть с самим дьяволом. Только лазутчик не был дьяволом. Слабак. Сосунок. Дезертир. Жалостливый. И пятьсот пятидесятый так похож на него - даже лицо такое, не характерное для васпы. Бла-го-род-но-е.
   Не сбежал.
   Воду принес.
   Шину наложил.
   Морду от крови вытер.
   Круглое число. Круглый дурак.
   Но дурак полезный.
   Я облизал зубы и прохрипел:
   - Говори... со мной.
   Неофит глянул испуганно, как будто я предложил выпотрошить себя обломком стека.
   - Поговори... со мной, - повторил хрипло. - Мне нужно... оставаться в сознании.
   Сопляк повел худыми плечами, но заговаривать не решался. Я подтолкнул его, спросив вкрадчиво:
   - Ты ведь... сбежать хотел?
   Не лучшее начало для разговора. Неофит напрягся, словно решая, выскочить ли за дверь прямо сейчас или сдыхающий преторианец со сломанной ногой не представляет для него опасности. Наконец буркнул под нос:
   - Так точно, господин преторианец.
   Смело. Чистосердечное признание как оно есть. За такое от тебя, шкета, по куску в претории отрезать будут.
   А что сделают с дезертировавшим преторианцем?
   Неприятно кольнуло под ложечкой. Поморщился. Не время сейчас. Спросил:
   - И куда... собрался?
   Неофит еще ниже опустил голову. Ответил совсем тихо:
   - Не знаю, господин преторианец. Подальше от Улья...
   - Не нравится, значит?
   Сопляк молчал. Все еще осторожничал. И я не мог его винить. Зато готов поклясться, что подобный разговор уже был. То же самое говорил лазутчик, исходя ненавистью к законам Улья, сержантам, пыткам, тренировкам, убийству, преторианцам и самой Королеве. И я ожидал, что сопляку тоже прорвет плотину. Но он только помотал головой.
   Лазутчик не был васпой. А пятьсот пятидесятый был.
   - К людям нельзя, - осторожно сказал я. - Убьют.
   Шкет шмыгнул носом и утерся кулаком. Показалось, или в уголке глаза блеснула влага?
   После краткого облегчения вернулась боль.
   Снаружи темнело. Тени собирались в углах кабины, окрашивали мир в монохромные цвета. Не терять сознание. Только не терять сознание.
   - Назад нельзя... - прошептал неофит, забыв об уставном обращении. И скис совершенно.
   Мы молчали. Ночь занавешивала окна черным покрывалом. Я время от времени встряхивал головой, прогоняя обволакивающую слабость. Боль постепенно теряла остроту, становясь тупой и давящей, как тугая повязка. Фигура мальчишки почти сливалась с тенями, и я больше не видел его лица, но чувствовал отчаяние и страх. Зачем сбежал? На кого надеялся? На лазутчиков? Бросили они тебя, пятьсот пятидесятый. Шкуру свою спасали. А ты не спас. Куда пойдешь теперь?
   - Есть... одно место, - тяжело произнес я.
   Показалось или шкет навострил уши? Пусть слушает. Не каждый день господин преторианец сопляков в свои планы посвящает.
   - Есть место, где переждем, - продолжил я, срываясь на хрипы. - Далеко. В лесу. Не найдут. Ни люди. Ни васпы. Хочешь?
   Сопляк быстро кивнул. Верит или нет? Надо, чтобы поверил. Нужен ты мне, пятьсот пятидесятый. Досадно осознавать. Противно даже думать. Но без тебя, дурака, сдохну.
   - Я ведь тоже... бежал, - зашептал я, чуть подавшись вперед, и снова ощутил, как прострелило ногу. Но на этот раз даже не поморщился. Щенок напрягся, замер, впитывая мои слова, ловя срывающиеся признания. - Устав я нарушил. Знаешь? - неофит качнул головой. Ну да, откуда тебе? Никто не знает. - Женщина у меня есть...
   Сопляк вскинул подбородок. Даже в наступившей тьме увидел, как вы глазах вспыхнули искры надежды. Не ожидал? Господин преторианец полон сюрпризов. Я усмехнулся, и неофит снова уронил подбородок.
   - К ней уйти хочу. Красивая. Сладкая. Целует крепко. Знаешь, как?
   Неофит молчал. Сопел. Не знает он. Бабы не видел. Всю жизнь, как из кокона выполз, в Улье провел. В тренировочных да казематах.
   - Хочу быть с ней. Жизнь новую хочу. Без убийств. Без пыток. Без сержантов. Без претории. Без самой Королевы.
   Сопляк резко выдохнул и задрожал. Я слышал, как стучат от волнения его зубы, как ходят под гимнастеркой мышцы, как пальцы сминают и расправляют ткань на галифе. Волнуется. Не знает, верить ли? А верить надо.
   - С лазутчиками у меня Договор был, - жестко сказал я. - Только они его не выполнили. Сбежали. Трусы! А ты смелый. Остался. Помог. Прощу, если поможешь. Уйдем вдвоем. Далеко. В тайгу. Переждем погоню. Меня ведь тоже найдут - не помилуют.
   Неофит согласно кивнул. Знает. Обхватил колени, положил подбородок на руки, глядя в пустоту. Потом спросил тихо:
   - Вы... правду говорите, господин офицер?
   - Клянусь Королевой! - без колебаний ответил я.
   Наклонился к нему, повернул за плечо. Так и есть. Кусает губы. Носом шмыгает. Того гляди - заревет. Слюнтяй.
   - Я не лгу. Слово преторианца. Мне бы до нее добраться. Один не справлюсь. Подохну. Поможешь?
   Он кивнул. И я в изнеможении откинулся назад. Голова поплыла, очертания кабины смазались. Но на грудь больше не давило. Сердце отстукивало взволнованно и радостно: поверил. Поверил! Теперь можно не беспокоиться. Почти легко.
   - Запри дверь, - устало произнес я. - Заночуем тут.
  
  
   Глава 3
  
   ДИН
  
   Дверь я запер довольно плотно. Ветром не откроет, да и хищники не должны проломиться. Все же не хлипкая перегородка ячейки в казарме, а солидная железная дверь. Но страх никуда не уходил. Чем темнее и тише становилось вокруг, тем чаще я вспоминал страшилки про болотниц, про Рованьского зверя.
   Тупо.
   Я закрылся в разбившемся вертолете с преторианцем, а боюсь лесных зверей.
   После рассказа красного черта башка трещала, как после слов Лара: "Давай уйдем из Улья". Не прав одноглазый, Лар не сбежал, я сам вытолкал его с Туром из вертолета, отдав парашюты. Они люди, они бы разбились, а я васпа. Плохо без них. Придумали все, знали, что делать, куда идти. Дружили. Их сержанты за это били, запрещали, а они все равно дружили. Неправильные. Бла-го-род-ные. Даром, что люди.
   Преторианец тоже оказался неправильным. Теперь я понял, как с ним Лар сговорился - женщина. Любовь под запретом. И красный черт тоже не побоялся ни Совета Десяти, ни гнева Королевы. Похож на Лара, но лучше. Сильнее. С ним хоть и страшно, но не так, как одному. Добраться бы до того дома в тайге, а дальше я сам. Надеюсь.
   Претор дышал тяжело, сипло. Я сел рядом, чтобы слышать, что жив. Говорить просил, а я не знал о чем. Да и как? Глаз не дозволено поднимать рядом с телохранителем Королевы, а я ему о своей неофитской жизни рассказывать буду? Темно стало совсем. Моя голова отяжелела, упала на грудь. Зараза. Отключился все-таки. На мгновение глаза закрыл. Встать, боец!
   Кабину вертолета заливал холодный белый свет из окон. Будто в небе включили гигантский прожектор. Луна. Я никак не мог проснуться, сжимая кулаки на затылке и отчаянно дергая себя за волосы. Я что-то забыл. Что-то очень важное. Тихо. Сейчас вспомню. Тихо... Преторианец не дышал. Потерял сознание и умер.
   В груди скрутилась тугая пружина. Я не мог вздохнуть, будто Зорг опять переломал все ребра. Не уследил. Командир просил меня, а я заснул. Тряпка. Слизняк. Дерьмовый я васпа. Все еще не веря, я прижал два пальца к вене претора под нижней челюстью. Где-то глубоко, слабо и сонно бился пульс. Сердце офицера толкало кровь заведенным мотором.
   - Господин преторианец, - позвал я одноглазого.
   Не шевельнулся. Зеленый, холодный, мертвый. Я осмелился и чуть-чуть пихнул его в плечо.
   - Господин офицер.
   Снова ничего. Чем же привести его в чувство? В ухо крикнуть? Водой окатить? Да, холодной, из болота, должно помочь. Я подорвался к двери и, взявшись за ручку, услышал:
   - Черныш...
   Я замер, припав лбом к холодному стеклу окна. Снаружи стояла женщина в голубом платье, босыми ногами прямо на холодной земле. Кудрявые черные волосы она заплетала в толстую косу и улыбалась. Не так, как скалился претор, не так, как улыбался довольный Лар. По-другому. Лас-ко-во.
   - Черныш, мальчик мой.
   Голос певучий, пальцы длинные, белые, пряди волос теребят, гладят. Как меня по голове. Баюшки-баю. Тихо смотрит месяц ясный в колыбель твою. По щеке гладила, одеяло поправляла, обнимала. Мама.
   - Мама! - крикнул я, а глаза заволокла муть, задрожав и капнув горячей влагой по щеке до подбородка. Я задергал ручку, но замок заклинил. В боку прострелило жаром от натуги. Я взбесился, заколотив проклятую дверь сапогами.
   - Мама!
   - Сыночек, - пропела она чистым голосом и качнулась, поплыла ближе, закинув косу за спину и протягивая руки. - Я так соскучилась.
   Замок поддался с громким хрустом, а я почти высадил дверь, распахивая ее наружу. Спрыгнул на землю и застыл.
   - Мама, я тоже скучал. Где ты была? Меня забрали, в кокон засунули. Я так ждал тебя. Мне страшно было, мама!
   Она подошла ближе. Светлая, чистая, род-на-я. Улыбнулась, руки протянула, обняла крепко. Я вздрогнул, резко вдохнув запах болота и тины, сырой земли. Почему мама так пахнет? Она всегда пахла молоком и свежим хлебом. Я помню.
   А еще гарью. Когда пришли васпы, все пахло гарью. Свет стал оранжевым от огня. Замля дрожала и ревела раненым зверем. Дверь нашу вынесли, я слышал. Мама кричала, спиной загораживала. Меня защищала. Я ничего не видел. Потом громыхнуло, я уши зажал и завизжал. А мама упала на пол. Не понарошку. Насовсем.
   - Ты умерла, мама! - заплакал я.
   - Нет, - ласково сказала она, оплетая руками, - сыночек, нет. Я живая. Посмотри на меня.
   Запах болота стал резче. Черная коса злой гадюкой встала из-за спины мамы и метнулась к горлу. Из рукавов голубого платья выскользнули ветки, впиваясь в гимнастерку сучьями. Я задергался, задыхаясь.
   Улыбка мамы сморщилась, оплыла мокрой тряпкой, открывая черноту пасти. Дыра голодного рта разверзлась, надвигаясь на меня. Голубое платье вздувалось пузырями, лопалось гнойниками, забрызгивая форму. Я отчаянно трепыхался. Маузер за поясом, не достать. А в голенище сапога обломок стека. За ветками и водой ходил, спрятал. Рванулся изо всех сил, сгибаясь пополам и выхватывая онемевшими пальцами лезвие. Кромсал и резал черные ветки. Чудовище взвыло высоко, пронзительно, до звона в ушах. Я лягнул его сапогом, чуть не увязнув в черной болотной жиже, и завалился назад. Отпустила. Теперь бежать. Развернулся, отползая на четвереньках и снова рухнул мордой в грязь. Ветка зацепилась за сапог и дернула на себя. Зараза! Сдохни!
   Рванул маузер из-за пояса и выстрелил. Пуля ушла внутрь, оставив ровную круглую дырку, которая тут же затянулась, а чудовище довольно булькнуло. Вот же черт!
   Я рванулся еще раз, подтягиваясь вперед и доставая стеком ветку. Неудобно левой рукой. Гадина, отпусти! Отрезал, поднялся и опять бежать. В два прыжка до вертолета и внутрь. Дверь захлопнул, ручку повернул и упал на пол. Слезы катились, орать хотелось. Как так? Да как так? Мама. Мамочка! Рукавом гимнастерки размазывал грязь по лицу, а снаружи выла и бесновалась болотница в мамином голубом платье. Чуть-чуть не сожрала. Еще немного и задушила бы, утащив в трясину. Туда, в темноту. К настоящей маме. Где всегда пахнет хлебом и молоком. Где ждет она уже семь лет. Мама. Я виноват, из-за меня все. Прости, мама!
   Я бился еще долго, потом умолк. Снаружи тишина, внутри пустота. Только я и полудохлый офицер. Заночуем, говорил, здесь. Заночевали. Я зло вытер лицо и подобрался к преторианцу. Схватил за плечи и тряханул. Белобрысая голова безвольно мотнулась из стороны в сторону.
   - Господин Дарский офицер, - пропыхтел я, наклонившись к уху, - очнитесь. Я тут совсем один. А Вы обещали вдвоем. Вместе. В тайгу. А вместо этого в обморок, да? Сдохнуть решили, да? Бросить меня?
   Преторианец молчал. Холодно, мертво. Как на построении перед коробками рядовых и неофитов. Страх и ярость, карающая длань Королевы. Очнись, одноглазый!
   - А снаружи болотница, - продолжал причитать я. - Мамой прикинулась, чуть кишки на ветки не намотала, душила, гадина. Я её стеком резал, из маузера пристрелил, а она там! Господин чертов офицер! Как прогнать эту тварь?
   Я тряс преторианца, уже понимая, что он не очнется. Порол чушь и плевал на Устав. Мотал его, прикладывая головой к полу, и ничего не видел сквозь слезы. Еще раз стукнул и затих, прижав ладони к глазам.
   - Зат...кнись, - тихо прохрипел офицер.
  
  
   ЯН
  
   Умирать не страшно. Все равно, что упасть спиною в мутную черную реку и закрыть глаза. Течение уносит все дальше от берега, мягко качает на волнах, омывая раны. Боль притупляется. Потом проходит совсем. Сознание гаснет. И вскоре не остается ничего.
   Я погружался в вязкую тьму - еще более глухую, чем темнота кокона. Туда не проникнет ни жало Королевы, ни нож наставника Харта. Я вижу его - сурового, вытирающего со лба испарину. Кожаный фартук блестит разводами крови. Моей крови, должно быть.
   - Очнись, слизняк! - орет он, выкатив бесцветные рыбьи глаза. - Сдохнуть решил? Бросить все? Не было такого приказа, тварь! Встать, солдат!
   Трясет меня за плечи. Я слышу звон цепей. Слышу хруст своих позвонков. Но все будто происходит со стороны: на самом деле это не я болтаюсь на дыбе в допросной - я давно не ученик, и не Харт орет мне в ухо - я зарезал его месяц назад, и он поплыл по черной реке, уносимый течением смерти. Идеальное бегство.
   - Бросить решили, да? Господин чертов офицер!
   Волна перехлестнула через грудь. Мое отяжелевшее тело напоролось на мель, и я ударился головой о прибрежные камни. И разлепил веки.
   Все та же кабина вертолета. Из окон сочился мертвый лунный свет. Пацан ревел, размазывая по морде сопли.
   Умирать не страшно. Но чертовски досадно и скучно. Особенно в такой компании.
   - Зат... кнись, - прохрипел я.
   Он вскинул голову. Слезы прочертили по щекам полосы, губы дрожали. Не солдат, а размазня.
   - Господин... офицер, - промямлил он, и снова затрясся в рыданиях.
   - Забыл... добавить к обращению "чертов", - я закашлялся, сплюнул на пол слюну. Сопляк или не услышал, или проигнорировал, только подался вперед, причитая:
   - Живы! Вы живы! Я так испугался, что вы... а тут... Я и стеком ее! И из маузера! Мамку из маузера!
   Он громко шмыгнул, глотая слезы, глядя на меня круглыми блестящими глазами. Повезло мне с выпуском: у Грута сразу двое лазутчиков, которые и не люди, и не васпы, а черти что, у Зорга - выпускник придурок и плакса. Куда катится армия?
   - Взгляд опустил! - зло прошипел я.
   Сопляк заткнулся и сник. Только продолжали вздрагивать под гимнастеркой худые плечи.
   - Докладывай по Уставу, - приказал я, и тотчас услышал звук - тихое-тихое царапанье в дверь. Неофит замер: глаза по-прежнему не поднимал, и я видел только курчавую макушку. Зато ощущал, как заходится его сердце. Чуял горячий запах пота. И еще что-то, просачивающееся под дверь - гнилое, болотное, мертвое.
   - Оно там, господин преторианец, - прошептал сопляк. - Оно все еще там, слышите?
   Царапнуло снова, теперь уже по стеклу. Я замер. Сопляк почти не дышал. И тогда снаружи высокий женский голос позвал:
   - Ян...
   Я знал, что это. Знал, и все равно внутренне похолодел. Но не потому, что испугался твари. Висок пронзила быстрая боль, словно кто-то аккуратно потянул за вощеную ниточку, вплавленную прямо в мозг. Пока еще робко, пока издалека. Но это легкое касание испугало меня куда больше, чем тихий голос под окном, продолжающий шептать вкрадчиво и просяще:
   - Открой мне, Ян. Хочу тебя, мой сладкий. Обнимать буду крепко. Покорной буду. Податливой. Целиком твоей.
   Я зажмурился и сосчитал до пяти.
   Натянутая нить истаяла. Пропало чувство, словно кто-то вслепую ощупывает мозг. Не та тварь, что скребется сейчас в обшивку вертолета. Кое-кто другой, гораздо сильнее и опаснее болотниц.
   - Не открывайте, господин офицер.
   Это произнес неофит. Он все так же сидел, подобрав ноги и наставив на дверь подрагивающее дуло маузера. Губы плотно сжаты, слезы почти высохли, оставив на лице грязные дорожки.
   - Я не собирался.
   Он сосредоточенно кивнул.
   - Эта тварь моей матерью прикинулась, - глухо сказал он. - Звала меня. Черныш. Как в детстве. Вот так, господин преторианец. И ваше имя она тоже знает.
   - Это болотница, - эхом ответил я. - Она все знает. Все, что помнишь. За что цепляешься. В чем себя винишь.
   Снаружи воцарилась тишина. Мальчишка сглотнул, взлохматил кудри.
   - Я выстрелил в нее, - прошептал он. - Выстрелил в свою маму.
   - Это не она. Забудь.
   Он медленно кивнул. Нижняя губа задрожала снова, и он прикусил ее, спросил:
   - Она вернется, господин преторианец?
   - Да, - ответил я. - Пока чует мясо.
   Словно подтверждая мои слова, дверь содрогнулась от удара. Снаружи возник и принялся набирать силу тоскливый и полный голодной ненависти вой. Сопляк в один скользящий прыжок отскочил назад, вжался лопатками в обшивку вертолета. Я увидел, как палец с готовностью лег на спусковой крючок.
   - Нет! - я предупреждающе выбросил ладонь. - Отставить!
   Пацан застыл. Хоть и слабак, и плакса, и экзамен провалил, однако реакция у него отменная.
   - Не стрелять, - сказал я. - Пули не возьмут.
   - А что возьмет, господин преторианец? - выдохнул неофит.
   - Соль.
   Сопляк крутанул башкой. Брови подскочили в удивлении, но взгляд поднять не осмелился. Дисциплина. Правильно. Раз так - значит, отходит от шока. Значит, не такой уж слабак.
   - Разъедает болотниц, - снизошел я до пояснения. - У тебя есть, пятьсот пятидесятый?
   Он мотнул головой.
   - Нету...
   - Тогда сиди и не дергайся. С рассветом уйдет.
   Новый удар. Пацан рефлекторно вздрогнул.
   - Может, раньше, - продолжил я. - Найдет труп пилота. Сожрет.
   Под дверью снова завыло. Потом послышался долгий шелестящий звук, словно кого-то волокли по земле. И утробное, сытое бульканье.
   - Жри, зараза, - прошептал неофит, и сунул маузер обратно за пояс.
   Я откинулся на спину. Пол подо мной разошелся, поплыл, принимая в баюкающие объятия волн. Проклятье. Только не снова. Только не...
   - Не теряйте больше сознания, господин преторианец, - донесся тихий голос неофита. - Я вам воды принесу. Потом, когда тварь уйдет... Только не помирайте...
   - Не буду, - пообещал я, следя, как надо мной текут, сменяя друг друга, белые и черные полосы. Луна и тень. День и ночь. Будут у меня другие дни и другие ночи. Все еще будет. Если только...
   - Уходить надо, - сказал я. - Завтра. Нужен транспорт, понял? Возьмем у людей, в деревне. Я скажу, как. Сам не дойду. Придется тащить. Дотащишь?
   Он ответил не сразу. Я ждал, уставившись в потолок, и слушал, как снаружи болотница грызла кости мертвяка и давилась мясом. Поняла, что свежак ей не светит. Нажрется и уползет обратно в трясину. А мы останемся. И если задержимся еще на день, вплавленная в мой мозг ниточка натянется снова.
   - Я сделаю, господин преторианец, - услышал я ровный и твердый голос неофита.
   Надеюсь на тебя, сопляк. Ты не знаешь, что есть кое-что сильнее и страшнее глупого зова болотниц.
   Зов Королевы.
  
  
   Глава 4
  
   ДИН
  
   Болотница ушла, как и обещал преторианец, но только под утро. Я бы всю обойму в тварь всадил, лишь бы она больше мамой не притворялась, не звала из темноты сыном, Чернышом. Претор запретил. Строго, но понятно. Зорг бы просто наорал, а он объяснил, про соль рассказал. Хороший был бы сержант, чего уж там. Люто получилось, конечно. Я когда шепотки неофитские первый раз ухом поймал, решил, что брехня. Харта! Зверя Харта зарезал собственный ученик, будущий сержант. Но Харт правда сдох. Я утерся было, но потом снова сбрехнули, что преторианцем стал одноглазый ученик. Не верил я. Никак не верил. А теперь сижу с ним в одном вертолете.
   Офицер еще два раза отключался, а на третий просто уснул. Я крутился рядом молча, не поднимая глаз. Выполнял команды, отданные хриплым, слабым голосом. Кровотечение остановилось, жгут я убрал и, как мог, перевязал сломанную ногу остатками гимнастерки съеденного ночью пилота. Маршрут по карте пришлось выбирать самому, претор только ткнул пальцем туда, где надо в итоге оказаться. На вертолете близко, на транспорте чуть дальше, а пешком с раненым - на другом конце света. Но после ночного происшествия я был готов нести его на руках, лишь бы жил, дышал и говорил со мной.
   Едва снаружи посветлело, я сходил за водой. Сам напился, а обратно принес все те же несколько глотков мутной, тошнотворной жидкости. Живот с неё еще не крутит, но надолго ли. Ладно я, а как преторианец будет справляться, если припрет нужда с его-то ногой? Честь мундира и все такое. Не уронить, не запятнать.
   - Господин офицер, - громко и четко позвал я, приподнимая его за шею и подставляя лист с водой к губам. Кажется, он больше от болотного запаха проснулся, чем от моего голоса. Пил воду почти с наслаждением и чуть не зарычал, когда лист опустел.
   Мало, знаю. Не напиться, с собой не взять, придется идти вдоль ручья.
   - Рассвет, господин преторианец, надо идти, - как мог твердо и уверенно сказал я.
   Офицер приподнялся на локтях и рванулся вверх, но тут же упал, покрывшись испариной, я едва успел голову поймать.
   - Встану... сам, - зло прохрипел претор.
   Встать-то может быть и встанешь, только далеко не уйдешь, поэтому дай себя выволочь из кабины вертолета и заткнись. Обнаглею когда-нибудь и скажу это вслух.
   Через пять минут я понял, что страшнее, упрямей и вредней личного гвардейца Королевы мог быть только личный гвардеец Королевы со сломанной ногой. Он отталкивал мои руки, рычал сквозь зубы и все время пытался встать и пойти. Хотелось огреть его по башке чем-нибудь тяжелым и вытолкать в дверь уже в отключке. Не знаю, как сдержался.
   Подтащил его к двери, а сам спрыгнул вниз. Дождался, пока усядется на край, повернулся спиной и посадил на закорки. Так, рывок. Еще. Тяжелый, гад.
   Я сделал всего несколько шагов, когда офицер снова отключился, разжал руки и соскользнул с меня, тяжело удавшись о землю. Я завыл от злости и бессилия.
   - Помоги, - хрипло пробормотал преторианец. - Помоги встать.
   Я обнял его, уже не думая, как к этому отнесется Его Преторианство. Зараза, нахватался от Лара. Плевал я на красномундирную офицерскую гордость. Весь день тащить на закорках, пусть привыкает обжиматься. Почти надсадился, но на здоровую ногу поставил. Одноглазый обессилено упал на моё плечо и хрипло, тяжело дышал, пока его мутило, кружило, шатало и гнуло к земле. Знаю, как дерьмово. Помню.
   - Подожди, - совсем тихо сказал претор. - Мне надо...
   Я не сразу сообразил, что может быть надо рано утром спросонок. А когда понял, не знал, что делать. Нет, главное сам в кусты сбегал, а офицер чем хуже? Вот только держится он за меня и один никуда не дойдет. Гадство. Зараза.
   - Я отвернулся, господин преторианец, - промямлил я, сдвигаясь в бок и зажмурившись. Сам, надеюсь, что надо сделает, из рук не выронит.
   Одноглазый молчал, пыхтел зло, дергался, а потом затих. Сдался. Я услышал треск застежки галифе, и шум льющейся жидкости. Вот бы Зорг сейчас башку проломил, чтобы я забыл и не вспоминал про это.
   Тащить преторианца на закорках пришлось далеко. Сначала я нашел ручей, нарисованный на карте. С трудом нашел. Он маленький и петляет в зарослях травы и мха, иногда оборачиваясь болотными лужами, но потом снова уходя в нитку.
   Только я собрался скинуть ношу, отдохнуть, напоить эту самую ношу, как издалека принесло ветром низкий гул.
   - Вертолеты, - прохрипел офицер. - Ложись!
   Привычка исполнять приказы мгновенно и точно завалила меня на бок прямо в неглубокий овражек. Везучий преторианец упал с меня на здоровую ногу и на удивление промолчал. Я уткнулся мордой в грязь, сцепив на затылке пальцы в замок. Гул нарастал, рождая дрожь ужаса. И вот уже почти над нами. Любопытство пересилило страх, и я высунул нос. Неплохо укрылись. Деревья высокие, растут густо, овраг опять же. Кто там? Васпы? Люди? Не должны заметить. И я не заметил вертолет, хоть и крутил башкой. Гул удалялся, удалялся и стих.
   - Нас ищут, - мрачно сказал претор, - идем дальше.
   Конечно, нас, кого же еще? Васпы хватились дезертиров, люди ищут подбитый вертолет. Мою желто-зеленую гимнастерку на сухой траве видно плохо, а вот красный преторианский китель худшая маскировка из всех придуманных. Но попробуй об этом вякнуть. Я снова обнял офицера, пытаясь поднять с земли и не смог. Мышцы забились от усталости. Я корячился, пыхтел, злился, а поднять одноглазого не мог.
   - Отставить, - сказал преторианец. - Привал. Воды найти.
   Я тихо выдохнул и на полусогнутых вылез из оврага. Процедил и набрал воду в широкий лист. В этот раз больше, чем в листе кувшинки, претор будет доволен. Я гордо нес добычу, когда заметил в овраге странное мельтешение красной формы. Припадок. Такой же, как в ангаре, когда я видел одноглазого с Ларом. Только этого и не хватало. Я бросил воду и кубарем слетел в овраг, ложась поперек офицера и хватая сломанную ногу, чтобы в судорогах не разнес кость вдребезги. Давил его и метался: то ли ноги держать, то ли голову, чтоб не разбил и рвотой не захлебнулся. Да что ж за день сегодня такой?
   Наконец офицер затих, а я сел рядом. Руки и ноги дрожали, будто это не он, а я в припадке бился. Надо отдохнуть. Силы вернутся, надо просто отдохнуть. Идти еще долго.
   - Где вода? - просипел претор.
   - Разлил, - сухо ответил я и добавил сквозь зубы, - господин офицер.
   - Идиот.
   - Так точно, господин офицер, - отозвался я, протягивая преторианцу мокрую тряпку. Он забрал молча, вытирая лицо и запачканный желто-зеленой пеной китель.
   Я второй раз сходил за водой с этим же самым листом, вернулся, напоил успевшего умыться преторианца. Краснокительный упрямец пытался сесть, отобрать лист, задевая меня холодными, как лед руками, но я не собирался идти к ручью в третий раз. Руки, ноги, да и весь преторианец тряслись, как будто приступ так и не прошел. Замерз, точно замерз. Кровь потерял, давление упало, а земля холодная. Костер развести нечем, теплое одеяло взять негде, что делать? Скрипнув зубами, я опять выбрался из оврага, ломать лапник и укрывать преторианца. К моей затее одноглазый отнесся спокойно. Идиотом не назвал и даже позволил соорудить на себе покрывало из веток. Толстое получилось, я старался. Только он все равно дрожал и стучал зубами. Не согреется сам. Крови нет, сердце пашет еле-еле. Нужен посторонний источник тепла. Как же я устал. Как же сильно я устал!
   Плюнув на дисциплину, суб-бор-ди-на-цию, голос разума и все, что могло помешать мне осуществить задуманное, я нырнул под лапник и прижался своей спиной к спине претора. Только дернись. Я тоже замерз.
  
  
   ЯН
  
   Судорожные припадки - плата за возможность слышать Королеву. Ее шепот, постоянно звучащий в голове, как белый шум радиоэфира, усиливался в Улье и затихал по мере удаления от него. Я знал, что нужно сбежать как можно дальше. Нужно затаиться, переболеть разрывом связывающей нас нити. И потом, выблевав излишек яда, с холодной головой и каменным сердцем приступить к тому, ради чего я затеял побег.
   Вот только Королева не собиралась отпускать своего телохранителя.
   Припадок выжал меня досуха. Я сдался. Скорчился на лапнике, обхватив себя руками. Ладони ледяные. Кожу пронизывают иголочки инея. Единственное горячее пятно - сломанная нога. Запустить бы в рану пальцы. Разодрать до крови, чтобы хлынул обжигающий поток. Согреться...
   Нельзя.
   Надо уйти. Переболеть. Выжить.
   Я стиснул зубы и закрыл глаза. И ощутил своей спиной горячую спину неофита.
   Он прижался ко мне лопатками и кажется не дышал. Готовый в любой момент отскочить, как только я выражу недовольство. Вот только потеря крови и не прекращающийся озноб плохие причины для показной гордости. Да и паршивец действовал по Уставу: спасал командира. И пока в этом спасении неплохо преуспел.
   Я выдохнул, ощущая, как по спине разливается тепло. Не совсем пропащий неофит. Хорошо, что не успел его прирезать.
   - Пятьсот пятьдесят, - позвал я.
   Он машинально отодвинулся, сонно ответил:
   - Слушаю, господин офицер.
   От усталости и тепла его разморило не меньше меня. Но спать не время. Нас разыскивал патруль васпов. На нас могли охотиться люди из ополчения. В голове ненавязчиво подрагивала ниточка, протянувшаяся от Улья. Потерпишь, солдат.
   - В деревню пойдешь, как стемнеет, - размеренно заговорил я. - На рожон не лезь. Шум не создавай. Водить умеешь?
   Неофит промолчал. Я почувствовал, как его лопатки шевельнулись, и услышал короткий вздох.
   - Наставник Зорг показывал, господин преторианец.
   - Показывал?
   - Несколько раз на полигоне катались, - прошептал неофит. - Два раза на "уазике", один на мотоцикле.
   Нечего сказать, отличный выпуск, господин сержант! Поздравляю с приобретением, господин офицер! Ликуй, Королева! С каждым годом солдаты все дерьмовее.
   Однако же, вертолет этот сопляк посадил. Хреново, но посадил. Не расшиблись насмерть.
   - А вертолеты? - спросил я. - Учили пилотировать?
   - Никак нет, господин офицер, - ответил пацан. Поколебался и добавил не без гордости: - Я сам.
   Сам, значит. Выясню я, каким образом ты сам выучился, пятьсот пятидесятый. Но это подождет. Сейчас нужно идти дальше.
   - Выдвигаемся, - приказал я, приподнимаясь на локте.
   Пацан с готовностью откатился и вскочил на ноги.
   - Так точно!
   Я оглядел его: долговязый, нескладный, тощий. И сильный. А ведь годный солдат получился бы. Только дури много.
   Тащил меня, не жаловался. Только пыхтел натужно. Ступал аккуратно, стараясь обходить поваленные деревья и овраги. Я пригибал голову, почти упираясь подбородком в курчавую макушку неофита. Снова начало знобить, хотя от напряжения пацан стал горячим, как печь.
   Сколько я еще продержусь? Добраться бы до места. В избе моей женщины тепло. Там пахнет сухими травами и молоком. Она обнимает так жарко и стонет так певуче, что забываешь любую боль. Там я избавлюсь от мальчишки. Хороший приз за дерьмовое начало.
   В задумчивости я забыл закрыться ладонью, и ветка хлестнула меня по лбу.
   - Гляди, куда прешь! - зашипел я и дернул сопляка за ухо.
   Он промолчал, но остановился, широко расставив ноги и будто к чему-то прислушиваясь. Я вскинул голову и услышал хруст приминаемых веток.
   - Зверь? - шепотом спросил пацан.
   - Нет, - тихо ответил я. - Другой запах.
   Промасленная куртка. Табак. Пот.
   Человек.
   - Прячемся.
   Пацан ссадил меня на землю, привалил спиной к сосне, а сам потянулся к маузеру.
   - Не геройствуй, - прохрипел я. - Патронов мало. Перезарядить нечем. Да и не станешь ты стрелять.
   Неофит сопел, не отвечал. Молодой. Шрамов нет. Скотского выражения на морде, как у рядовых, тоже. Только круги под глазами. Бла-го-род-ный. Дурак.
   - Господин офицер, - промямлил он, не поднимая глаз и как-то совсем просяще. - А если сказать, что мы не причиним вреда? Вдруг помогут?
   Я растянул губы в оскале.
   - Как помогли сержанту Вурсу? Продырявили из карабина и топором отсекли голову?
   Сопляк поежился. Пальцы неуверенно крутили маузер. Его так учили обращаться с оружием? Голову откручу Зоргу.
   - Люди нам враги, пятьсот пятидесятый, - жестко сказал я. - И понимают только силу. Покажешь силу - тебя зауважают. Покажешь слабину - добьют. Если не выстрелишь ты, выстрелят в тебя. Хочешь сдохнуть, пятьсот пятидесятый?
   Он замотал головой.
   - Нет, господин преторианец...
   - Тогда не жди. Стреляй первым.
   Он стиснул зубы так, что на скулах заходили желваки. Шаги стали ближе. Я видел, как неподалеку качнулись ветки.
   - Спрячемся, - побелевшими губами вытолкнул неофит. - Не найдут.
   - Поздно, - ответил я.
   Ветки дрогнули, разошлись, и из-под сосны вышагнул человек. И замер.
   Картуз, надвинутый на самый лоб, бросал на лицо тень. Глаз не видно. Я заметил только, как задрожала седая козлиная борода.
   - Э-э... - выдохнул человек, и на меня повеяло запахом табака и старости.
   - Молчи! - сказал я.
   Старик промолчал. Выронил длинную обструганную с конца палочку. Я с удовлетворением увидел, как пятьсот пятидесятый решительно вскинул маузер. Рука больше не дрожала. Палец уверено лежал на спуске. Не спеши, парень.
   - Если есть оружие - клади на землю, - продолжил я, - но медленно.
   Оружия у старика не было. Была только корзинка, которую человек тут же уронил, перекрестившись. И она глухо стукнулась о землю, легла на бок. Из нее посыпались подосиновики и опята. Должно быть, ходил по грибы. Значит, все-таки есть нож.
   - Оружие на землю, - повторил я. - И не глупи.
   Но он сглупил. Отшатнувшись назад и с резвостью, не свойственной старику, рванул через лес, ломая ветки и оглашая округу высоким воем:
   - Нечи-истый! Святые угодники, нечистый!
   Я подался вперед, в бессилии сжимая кулаки.
   - За ним! - прохрипел я. - Не дай уйти! Поднимет на ноги деревню. Сдохнем.
   - Так точно, господин офицер, - отрапортовал пятьсот пятидесятый и сорвался с места.
   Я тяжело дышал и вслушивался в топот бегущих ног. Сердце колотилось. На губах соленый привкус пота. Если человек доберется до деревни - нам конец. Если человек не один - нам конец. Если сопляк не догонит - нам конец. А если догонит - убьет ли? Тревога царапалась изнутри. Я попытался встать, чтобы сделать хоть что-то, но нога отозвалась одуряющей болью. Я вдохнул полной грудью сырой осенний воздух и стукнулся затылком о шершавую кору сосны.
   Догнал или нет?
   В отдалении послышался крик. Гневный, приглушенный, оборвавшийся на высокой ноте. Секундная тишина. Потом выстрел.
   Я вздрогнул. Кажется, застонал от злости. Горстями забрал сухую листву. Кто стрелял? Васпа или человек? Пятьсот пятидесятый не сможет. Он провалил экзамен. Он бредит бла-го-род-ством. Он не сможет выстрелить.
   Застрелили его.
   За воротник скатилась холодная капля пота. Снова попытаться встать? Даже не надейся, господин офицер. Побег изначально был плохой идеей. Ты не готов. Не продумал план подробно. Положился на лазутчиков и на помощь неофита. И теперь сдохнешь один от голода и жажды. Или от потери крови. Если люди не найдут тебя раньше...
   Я упал на землю и пополз, подтягиваясь на руках. Рядом овраг. Если укрыться там, может и не найдут. Снять мундир. Зарыться в листву и хвою. Выжить.
   Поздно.
   Ветки захрустели снова. Я стиснул зубы и замер, повернувшись лицом на звук. Давай, кто бы ты ни был. Я не сдамся без боя. Подойди!
   - Господин преторианец! - позвал знакомый голос и из-под веток вынырнул пятьсот пятидесятый.
   Накатила слабость. Озноб прошиб тело от макушки до мысков. Губы сами собой разъехались, обнажая зубы в болезненной ухмылке. Жив. Паршивец жив. А значит выживу и я. Увидев меня, неофит тоже заулыбался и забыл опустить глаза. Пускай. На этот раз прощу.
   - Приказ выполнен, господин преторианец! - бодро отрапортовал шкет. - Враг ликвидирован. Транспорт найден.
   - Как? - выдохнул я.
   Паршивец гордо вскинул подбородок.
   - Мы дрались. Я выстрелил. Убил. Забрал это, - он потряс курткой на теплом меху, как трофеем. - Наденьте, господин офицер. Чтоб не мерзли.
   - Убил? - я принял куртку и не верил своим ушам.
   - Так точно, господин офицер, - удовлетворенно кивнул неофит. - Вот кровь, видите?
   На левом плече куртки алела свежая кровь. Я чувствовал знакомый металлический запах. Чувствовал боль жертвы и триумф победителя. Он смог. Паршивец смог.
   Я убрал с лица улыбку и сосредоточенно кивнул.
   - Так. Правильно. А транспорт?
   - Нашел мотоцикл с люлькой, господин офицер, - неофит тоже посерьезнел, вспомнил Устав и отвел взгляд. - Тут недалеко. Есть колея. Думаю, выводит на грунтовку.
   Тебе, щенок, не положено думать. Но за старание награжу. Не пристрелю, как планировал. Отпущу. Слово преторианца.
   Только маузер, пожалуй, надо забрать. Кто знает, не спасует ли в следующий раз.
   Я протянул ладонь.
   - Верни маузер.
   Сопляк сглотнул. Дернулась шея над узким воротником. Опасается. Не верит.
   - Это приказ.
   Он шумно выдохнул. Вытянул пистолет из-за спины и решительно ткнул в протянутую ладонь. Вот так. Послушный. Я проверил магазин. Пахнет порохом. Осталось четыре патрона. Выстрелил, не соврал. Я сунул маузер в кобуру.
   - Идем, - сказал сухо. - Ты поведешь.
  
  
   Глава 5
  
   ДИН
  
   Мотоцикл вызывал у меня дрожь восторга. А так же автомобиль, вертолет и даже трактор. Падок я до техники, да. Забравшись на сидение, я взялся за руль. На инструктаже сержант Зорг длинно не рассказывал, только показывал и бил, если что-то не получалось. Но рука сейчас сама потянулась вниз к замку зажигания. Да, ключи там, повезло. Осторожно повернул вниз и увидел, как зажглась передняя фара и лампочки на панели. Электрика исправна, хорошо. Теперь заведись, прошу тебя.
   Я разыскал кнопку стартера и, выдохнув, ткнул в неё пальцем. Двигатель вздрогнул всеми цилиндрами и недовольно заворчал. Работает.
   Теперь, как говорил Зорг, надо почувствовать зверя между ног и показать ему, кто здесь хозяин. Я плавно крутанул ручку газа, мотор взвился оборотами, но мотоцикл с места не тронулся. Черт, примерз он что ли? Или я, дурак, про стояночный тормоз забыл? Точно забыл. Вторая попытка. И снова обороты взлетают, а заднее колесо не крутится. Черт! Вот что теперь делать? Не катить же его в поводу? А почему нет?
   Спускаюсь с сидения и долго, осторожно качу мотоцикл из зарослей кустов, где его оставил дед, до оврага с преторианцем. Офицер встречает недовольной ухмылкой. Пока молчу, не признаюсь, что не смог тронуться с места. Вдруг сам пойму, что не так.
   Два раза вспотел, пока толкал претора в люльку. Да что ж он такой тяжелый. Уселся, накрылся курткой, сопит, ждет. Третья попытка.
   Снова сажусь на сидение, кручу ручку газа и опять то же самое. Мотоцикл надрывно рычит на месте.
   - Идиот, ты газуешь на нейтральной, - зло прохрипел претор.
   - А что делать? - беспомощно спросил я.
   Офицер оскалился, резко выдохнул и прорычал:
   - Первая вниз!
   Ой, я дурак. Точно! Смотреть на преторианца было больно. Дерьмовый неофит ему достался. Тупой. Я втянул голову в плечи, зажал рукой рычаг сцепления и ногой опустил рычаг переключения передач вниз. Добавил газа, отпуская сцепление. Мотоцикл плавно, красиво тронулся с места. Но момент я себе обосрал. Не будь рядом офицера, так бы и катил мотоцикл до самой избы. Идиот.
   Ехали молча. Преторианец о чем-то думал, а я следил за колеей, пока не добрался до проселочной дороги. Там мотоцикл пошел гораздо быстрее и ровнее, а я смог выдохнуть. Чувствовал себя мерзко. Обманул офицера и радуюсь. Когда дернулся за стариком и правда испугался. Ненавидят нас люди, прав претор. Режут, не спрашивая, кто и что сделал. Просто за то, что васпа. Старик орал, на помощь звал. Всполошит деревенских, тогда не отобьешься. Я крепко держал маузер, не как на экзамене. Может не такой пропащий, как думаю. Хотя не знал, смог бы выстрелить. Но старик споткнулся и упал. Руку разодрал до крови. Сел на землю и заплакал. Не губи, говорил, сынок, семья у меня, семеро по лавкам. Да все бабы. Жена, дочки, внучки. Собаки три и те суки, одни мы с петухом Василиком мужики в доме, кто ж их сиротинушек кормить будет? Зять пил, не просыхая. Как-то ночью пьяный до ветру пошел и с мостков в бурьян свалился. Шею сломал. Сдохнут без меня с голоду, дуры неразумные. Выл и рыдал.
   Люди слабые. А женщины еще слабее. Правда, сдохнут. Не стал я убивать, пожалел. Вспомнил про маму. Представил себя такого, как сейчас в деревенском доме с маузером в руках. А передо мной женщина мальчишку за спину прячет, а я стреляю в неё, пацана выволакиваю, чтоб в кокон засунуть. Дернуло меня, заорал на деда, чтоб заткнулся. В воздух со злости пальнул. Старик совсем скис и затрясся. Куртка теплая, а трясется весь. Люди слабые. А меня претор по земле тонко раскатает, если узнает, что я опять не убил. Совру - почует. Офицеры милостью Королевы одарены, насквозь видят. Все знают. Доказать надо. Чем? Палец стеком отрезать и принести? Жалко старика. И так ноет, кровь и сопли по морде размазывая. Тогда я про куртку и кровь придумал. Велел раздеться и рукав измазать, чтоб преторианец поверил. Пообещал отпустить и отпустил. Убежал старик, а я головой покрутил и колею на земле заметил. По ней до мотоцикла и дошел.
   Страшно теперь, вдруг почует преторианец ложь, расспрашивать начнет. Потом пытать будет, как в Улье. Нет, не как Зорг. Неофиты шептались, что преторианцы сильнее пытают. Люто, страшно, и-зо-бре-та-те-ль-но. Все неофиты теперь рядовые. Кончились их пытки. Теперь васпы, бойцы. А я не пойми кто, не пойми где. Как был сопляком, так сопляком и остался. Люди ненавидят, не примут, как жить буду? А в Улье своя койка в ячейке, баланда три раза в день, рисунки мылом на мокрых гимнастерках. Когда теперь рисовать буду? В Улей обратно хочу.
   Я нервно дернул за рычаг тормоза и мотоцикл чуть не повело. Додумался. Обратно в Улей. Зараза, крыша поехала или...? Или. Башка знакомо кружилась, и ныл затылок. Шепот Королевы. Наша суть, наш клей, которым скрепляют из тысяч васпов один рой. Иногда сильно бьет, до боли, но чаще вот так. Внутри тепло. Улей люблю. Домой хочется. Все васпы чувствуют, только преторианцы слышат. Королева зовет и они приходят.
   Я снова дернул ручку тормоза, остановив мотоцикл. Дошло. Нет, нет, нет!
   - Поворачивай обратно, - хрипло сказал претор, уперев ствол маузера мне в висок.
   Я скосил глаза на офицера. Так и есть. Зубами скрежещет, взгляд мутный, сам заторможенный и уголок рта дергается. Ритмично. Тик-тик-тик.
   - Г-господин офицер, - заикнулся я, болезненно сглатывая слюну, - н-не надо.
   - Поворачивай обратно, это приказ, - как мертвый повторил преторианец и сильнее надавил на висок.
   Черт, да как так? Чудом сбежали, на вертолете разбились, болотница напала, тащил его на закорках, на мотоцикле едем, дом в тайге близко, свобода впереди, а он... Нет Улья, нет Королевы.
   - Господин офицер, не слушайте её, - сказал я как можно тверже, - боритесь. Мы сбежали, она осталась. Там много преторианцев, услышат и придут.
   Одноглазый резко выдохнул, закашлявшись. Обернулся, смотря мимо меня.
   - Меня зовет. Я нужен! - прохрипел преторианец, ударив меня рукоятью пистолета по голове, - поворачивай обратно!
   Бесполезно. Надо бежать. Сам пусть едет в свой Улей к своей Королеве. Я попытался спрыгнуть с мотоцикла, но не успел. Одноглазый быстрее. Я услышал знакомый щелчок и через удар сердца оглох от выстрела. Плечо опалило огнем, доставая болью до каждой части тела. В глазах потемнело. Я завыл, схватившись рукой за рану.
   - Следующий будет в голову, - пообещал преторианец. - Собрался тряпка! Развернул мотоцикл и газу! Курс на Улей!
   - Я не хочу в Улей, господин офицер, - простонал я, - нас убьют там обоих! Мы дезертиры. И Вы тоже! Убьют! Слышите? Преторианцы убьют! Королеве скормят! Не поеду обратно!
   Черт красномундирный воткнул мне ствол маузера в подбородок снизу, запрокидывая голову вверх. Я задергался, сползая с сидения.
   - Молчать! - крикнул претор, - я тебя сейчас убью, выбирай! Или едешь в Улей или сдохнешь, сопляк! Ну!
   А ведь убьет. Мамочка, как же умирать не хочется. Мама, спаси меня! Слезы покатились по щекам, я выдохнул "да". Офицер молча убрал маузер, оставив меня на прицеле.
   - Поехали!
   Рукав гимнастерки пропитывался кровью из раны, меня колотило от ужаса. До Улья далеко, полдня ехать. Я буду жить еще несколько часов, пока нужен. А потом? Не знаю, что потом! Я развернул мотоцикл и поехал обратно.
   Сначала по проселочной дороге мимо ровных рядов деревьев до поворота в лес, потом снова к ручью. Ни привалов, ни отдыха, только вперед. Зов гонит одноглазого и не отпустит до самого Улья. В голове одно желание, одна цель. Женщину свою забыл, свобода не нужна. Нет его больше. Только Сила и Воля Королевы. Не хочу быть преторианцем! Плевал я на красный китель, почет и уважение, если вот так. Как механизм.
   Офицер держал маузер крепко, даром, что рука на весу. Но он не железный, слабый от потери крови. Не выдержит несколько часов, опустит руку. Тогда будет пара ударов сердца, чтобы спрыгнуть. На ходу придется, сам разобьюсь и мотоцикл под откос пущу. Тяжелая машина, если перевернется, то раздавит преторианца. Он не выберется из люльки. Умрет. Я убью.
   Не смогу. Столько нес его на себе, водой поил, рану бинтовал. Он учил меня, дурака, рассказывал про болотниц, с мотоциклом подсказал. Я неофит, не сдавший экзамен, а он не убил, с собой взял, тайной поделился. Меня, сопляка, к женщине своей вел. Если бы не Королева. Если бы не этот чертов Зов!
   У меня опять потекли слезы, застилая глаза. Я дернул руку, чтобы вытереть лицо, забыв про маузер, а главное про неровную дорогу. Колесо попало в ямку, руль резко вывернулся вправо. Тяжелый, неповоротливый мотоцикл завалился вперед. Я не успел опомниться, как опора ушла из-под ног, а я полетел как птица, широко расставив руки, вверх к макушкам деревьев. Не долетел, упал на землю, разбиваясь на кусочки. Тьма охнула и проглотила меня.
   Уйди, зараза, отпусти. Мне надо!
   Едва шевельнулся, как боль прострелила от макушки до кончиков пальцев. Болит, значит живой. Бок со старой раной, простреленное плечо, голова гудит, дышать тяжело, должно быть ребра помял, руки-ноги чувствую, вставать надо. Давай, боец, ты же васпа, ты плюешь на боль!
   Я поднялся на локтях и сел. Снова дурно, темно и мутно в глазах. Голова запачкана чем-то теплым и липким. Впереди деревья, подо мной мох, рядом кусты, хорошо, что не туда приземлился. Где же преторианец?
   Я переждал приступ дурноты и встал, оборачиваясь. Мотоцикл лежал колесами вверх прямо на коляске, из которой так и не выбрался офицер. Я не мог смотреть на изломанное тело в красном кителе. Как же я виноват! Одноглазый не шевелился. Человек не пережил бы аварии, но мы васпы. Я не верил, что офицер преторианской гвардии умер. Тогда в вертолете выжил и сейчас должен. Он не может оставить меня одного!
   Я подошел, хромая, и почти упал на колени, дотрагиваясь до шеи офицера. Ничего. Зажмурился и надавил сильнее. Пальцы замерзли, онемели, могу и не почувствовать пульса. Ничего. Последняя отчаянная попытка - я облизал палец и приложил к носу претора. Легкий ветерок слабого выдоха. Жив.
   Надо вытащить его из-под мотоцикла. Машина тяжелая, весит как трое васпов. Я уперся здоровым плечом, нажал из всех сил и тут же в глазах потемнело. Слишком слаб я. Не сдвину. Нужна помощь. Люди, васпы, кто угодно! Помогите!
   Я поднял голову, отчаянно озираясь. Вокруг одинаковые деревья, рядом колея от мотоцикла, карта где-то в люльке у офицера, куда бежать? Обратно до дороги и в деревню? Люди не станут помогать васпе, скорее сами добьют. Надо догнать старика, я его отпустил, он мне должен, пусть поможет. Далеко не мог уйти, найду по колее место, где подобрал мотоцикл, а потом и человека по следам. Земля мокрая, мужик тяжелый, найду. Только бы успеть!
   - Держитесь, господин преторианец, - прокричал я одноглазому, - найду помощь и вернусь!
   Отошел от мотоцикла и по колее сначала шагом, потом легким бегом. Боль - ерунда, главное дышать ровно. Вдох, три шага, выдох, три шага.
   Шумно бежал, быстро, со стороны могло показаться, что ломится через лес раненый зверь. Почти так и было. Но ночные прогулки по Улью после отбоя развили чуткий слух, и в шуме собственных шагов я различил посторонний звук. Рев двигателя и шорох шин. Автомобиль! Я упал на землю, прячась за дерево раньше, чем успел обрадоваться. На гребне холма впереди показался военный грузовик с тентом на кузове. Такие были и у васпов, и у ополченцев, только этот сильно старый и потрепанный. Свои? Похож на патруль васпов. Наверное, дезертиров в лесу ищут, рисковать нельзя. Но ведь уедет же, уедет! Я почти дернулся, чтобы выскочить наперерез, размахивая руками и наплевав на всякую осторожность, но грузовик остановился сам.
   Я упал носом обратно в траву. Зараза, макушка черная наверняка торчит, видно меня. Дверь в кабине распахнулась, и на землю спрыгнул мужик в горчичной форме. Сутулый, изможденный, неживой. Васпа! Далеко не ушел, встал у колеса, широко раздвинув ноги.
   Я боялся еще ровно минуту, потом поднялся и вышел из-за дерева с поднятыми руками. Сдаюсь. Спасите офицера!
   - Неофит ноль, "И", сорок восемь, пятьсот пятьдесят, один плюс, - громко крикнул я, - не стреляйте!
   Васпа рванул пистолет из кобуры. Из кабины спрыгнул второй и тоже достал пистолет. Я шел медленно, показывая пустые руки. Черт, в голенище сапога остался обломок стека. Очень узнаваемый обломок преторианского стека. Подумают, поди, что я офицера избил и покалечил. Плевать, пусть только поверят, что преторианец в лесу и ему нужна помощь.
   - Стоять! - окрикнул рядовой. - Руки за голову!
   Я подчинился, опустив глаза в землю. Рядовой подошел, упирая ствол пистолета мне в лоб и хватая за шиворот.
   - Дезертир? - услышал я голос над ухом.
   - Никак нет, Слава Королеве! - бодро ответил я. - Мы возвращались с экзамена на вертолете. Господин офицер вез преступника на суд.
   Я решил говорить правду, но не всю. Искали точно нас. Сейчас мне жгло поверить во все страшные рассказы о пытках дезертиров в претории. Лучше пусть в Улей тащат, чем на месте пристрелят. Про одноглазого тогда некому будет рассказать.
   - Случайно попали в квадрат с базой ополченцев, - я спешил и захлебывался словами, - люди выпустили ракету, попали в двигатели. Вертолет упал. Господин офицер ранен. Нужна помощь.
   - Вас четверо было, где остальные? - зло рыкнул васпа.
   - Двое сбежали, - ответил я.
   - Личные номера дезертиров.
   Мне стало противно и холодно в груди. Я не мог соврать, я должен назвать Лара и Тура, иначе рядовой не поверит. Зараза, они должны были уйти. Это же Лар и Тур, оба везучие, как черти. Хоть бы их не поймали!
   - Т-третий приграничный, двести тридцать и сто пятьдесят шесть, - заикнувшись выдавил я.
   - Верно, - оскалился рядовой, - где офицер?
   Я рассказывал, а второй рядовой обошел меня сзади и пинком заставил поставить ноги шире, принявшись обыскивать с воротника и рукавов гимнастерки. Дошел до штанин галифе, нырнул в голенище. Я вспотел и чуть не задохнулся от ужаса.
   - Что... это? - спросил рядовой, ткнув мне в лицо находку.
   - Обломок стека...
   - Я знаю, - гаркнул рядовой, - где взял?
   - Господин преторианец сам отдал вместо ножа, - запричитал я, - ткань нарезать на перевязку, веток нарубить. Сломался стек во время аварии.
   - Врешь, - прошипел васпа, - преторианец неофиту стек не отдаст! Никому не отдаст! Никогда!
   И врезал мне по почкам со стороны резаного бока. Я взвыл, откидываясь назад, и тот, что держал за шиворот, резко встряхнул.
   - Стоять!
   - Я правду говорю, - выдохнул я, - стек сам сломался, больше нечем было. Королевой клянусь!
   - Сопляк еще Королевой клясться! - зло гаркнул васпа. - Отвечай, сам командира покалечил, чтобы сбежать?
   Покалечишь его. Вдвоем с Туром отбиться не могли. Меня колотило крупной дрожью. Я уже открыл рот, чтобы спорить, ожидая еще один удар по почкам, но рядовой со стеком возразил:
   - Неофит не мог побить преторианца. Кишка тонка.
   - А вдруг?
   - Нет. Неофит щенок трусливый! Я видел преторианцев в деле. Лучшие из лучших! Сомневаться в них - позорить головной Улей.
   У меня язык чесался поддакнуть. Я тоже видел! Но надо молчать. И ждать. Рядовой скрипнул зубами и снова встряхнул меня за шиворот:
   - В машину. Покажешь, где командира бросил!
   Васпа пинком отправил к грузовику, держа на прицеле, усадил в кабину, уперев ствол в живот. Да не сбегу я! Надо офицера найти. И хоть бы живого...
  
  
  
   Глава 6
  
   ЯН
  
   "Иди... ко Мне..."
   Напористо, беспрекословно. Нельзя сопротивляться. Она зовет.
   Подтянуться на локтях. Сначала правой рукой. Потом левой. На грудь давит. Ног не чувствую. Плевать!
   "Иди... ко Мне!"
   Медлить нельзя. Она требует. Ворочается под куполом, дрожит от нетерпения. Во тьме вспыхивают медные узоры, перетекающие по панцирю. Моя Королева. Я слышу Тебя. Я иду.
   - Господин преторианец...
   Голоса едва пробиваются сквозь стрекот крыльев и шуршание Ее брони. Кто-то держит меня, не пускает. Вырываюсь из кольца рук. Рычу, пытаясь нащупать стек. Его нет. Пусто. В груди огонь. Ниже бедер - расплавленная лава.
   - Господин преторианец!
   Из подсвеченной медными сполохами тьмы выплывают лица солдат. Белые. Сосредоточенные. У одного в руках пистолет. Дуло направлено на меня. Как он смеет!
   "Приди..."
   Подбираюсь для прыжка. Освободиться. Отобрать оружие. Убить. Всех убить!
   - Вы слышите, господин преторианец? Мы везем Вас к Ней!
   Тьма дрогнула и разошлась лоскутами. Голос ослаб, оставив в затылке саднящую боль. Я лежал на полу, уставившись в брезентовый качающийся потолок. Голову придерживали чьи-то ладони.
   - Назовитесь... - прохрипел я и закашлялся.
   - Патруль квадрата Е-Четырнадцать, - отрапортовал тот, что держал пистолет. - Рядовые восемьдесят четыре и двадцать шесть. Курс на Головной Улей.
   Патрульные, значит. Искали дезертиров? Нашли. Нельзя думать об этом. Пока зовет Королева - неуставные мысли запрещены. Закрыться. Запечатать мозг. Я верен Тебе!
   Рядовой восемьдесят четвертый ствол не опустил. Но целился не в меня. Запрокинув лицо, я увидел долговязого неофита. Он придерживал мою голову, когда машину в очередной раз подбрасывало на кочке. Перехватив мой взгляд, побледнел и поспешно отвел глаза.
   - Пятьсот пятьдесят...
   - Да, господин офицер, - совсем тихо отозвался он.
   - Ты... привел помощь?
   Сглотнул. Кивнул слабо.
   - Так точно.
   Молодец. Действовал по Уставу. Только чувствую, не рад он возвращению. Патруль дезертиров искал. Повезло, что тебя, дурака, сразу не пристрелили. Разве что догадался мною прикрыться. Понадеялся на офицерское слово? Будет тебе слово.
   - Пятьсот пятидесятый... не сдал экзамен, - прохрипел я, и неофит дернулся, но руки не убрал. - Однако в критической ситуации... действовал решительно. Доблестно защищал... командира. Пройдет переподготовку... Приказываю доставить живым... на Совет Десяти.
   - Так точно, господин преторианец, - отозвался рядовой и опустил ствол. - Слава Королеве!
   - Слава Королеве! - отозвался второй.
   - Слава Королеве... - выдохнул над головой неофит.
   Я криво усмехнулся, и мышцы рта снова задергались. Лица рядовых заволокло дымкой.
   "Приди!"
   Я соскользнул обратно во тьму. Меня нет. Ничего нет. Есть только Ее зов. Ее воля и желание. Иду.
   В лицо плеснули водой.
   Шумно вздохнул, закашлялся. Меня тут же грубо хлопнули по спине и надтреснутый голос проскрипел:
   - Соберись! Она ждет!
   Уже собрался. В мозгу дрожала натянутая нить Ее зова. Совсем близко. Я почти чувствовал жар, исходящий от исполинского панциря моей богини. Щурился от слепящего света. Видел стены, покрытые восковым налетом.
   Улей.
   Бегство провалилось. Жалел ли я об этом? Ничуть. Ниточка в голове вибрировала и дрожала. Дрожало и сердце, предвкушая встречу с Ней. Главное, вовремя закрыть мысли. Я скрипнул зубами, и напомнил себе: контроль!
   Двое солдат поддерживали меня под руки. Не патрульные, другие. Передо мной стоял преторианец, длинноносый и смуглый, с глазами темными, как угли.
   Клод. Уже два года в должности. Считает себя умнее всех и метит в Совет Десяти.
   Клод не повел и бровью, но я ощутил самодовольство, когда он оценивающе осмотрел меня и скомандовал:
   - За мной.
   Меня потащили к лифту. Он грохотал, преодолевая каждый ярус. Мелькали разверстые пролеты. Все выше и выше. Внизу остались ангары, тренажерные и пыточные, казармы неофитов. Что стало с пятьсот пятидесятым? Я спросил это вслух.
   Клод бесстрастно глядел прямо перед собой, но все же снизошел до ответа:
   - Проходит дезинфекцию. Будет доставлен на Совет.
   - Он действовал по Уставу, - это последнее, что я мог сделать для провалившего экзамен дурака.
   - По Уставу, - сквозь зубы процедил Клод. Зубы у него заостренные, намерено обточенные напильником. Позер.
   - Годен для переподготовки?
   - Это решит Совет.
   Разумеется. Не мне спорить с Советом. Пока не мне.
   Наверху теплее и суше. У второго поста нас встретил верзила Рихт, и рядовые без лишних слов передали меня офицерам. От Рихта пахло приторной сладостью и гарью - он только что от Нее. Вот и взгляд затуманенный и стеклянный. Наверное, такой был у меня, когда шарахнуло зовом.
   Рихт подхватил меня под правую руку, Клод - под левую. Оба молчали. На какое-то мгновение возникла мысль: что ожидает меня? Казнь или милость? Потом ниточка натянулась, невидимая ладонь вытерла неуставные мысли, и осталась только голая жажда, только чистый восторг перед Ней.
   Мы вышли из яркого лабиринта претории в едва освещенный тоннель с покатыми стенами. Первые клочья тумана лизнули носы сапог. Под моей рукой вздрогнул Клод и замедлил шаг. Его дыхание стало тяжелым и сиплым. Я тоже почувствовал страх, холодной лапой мазнувший по коже. Мурашки рассыпались под кителем, и по щеке скользнула крупная капля пота. У Рихта подогнулись колени. Он остановился, скрипнув зубами, и сказал:
   - Довольно. Дальше сам.
   Клод не спорил. Если нужно уйти - сделаешь это в самом начале. Страх - прививка от Королевы. Переболей, перешагни порог - окажешься во власти опьяняющей силы. Из-под купола не убежишь, пока Королева не высосет тебя досуха или не наполнит экстазом.
   Мы шли неторопливо, будто преодолевая сопротивление тумана. Я пытался опираться на здоровую ногу, но большую часть пути Рихт волочил меня на себе. Когда страх разомкнул челюсти и впереди забрезжил просвет, багровая лысина верзилы блестела от пота.
   Уже близко. Почти не страшно.
   Волна беспричинной радости ударила в голову. Так бьет пуля, входящая в кость. Так из перерубленной артерии выплескивается кровь. Так Королева встречала своих гвардейцев. Она ворочалась во тьме, окутанная туманом. Сверкали и переливались золотые узоры. Шуршал хитиновый покров, оставляя на стенах белесые восковые разводы. Я поднял лицо - и воздух вышибло из легких. Меня понесло течением по реке - не той, черной и вязкой, по которой плывут мертвецы. Это была река огня и радости. Вечный экстаз, отзывающийся подкожной дрожью.
   Моя Королева! Ты звала. И я пришел. Я готов служить Тебе!
   Кажется, я хотел упасть на колени. Может даже потерять сознание. Но Рихт вздернул меня и заорал в ухо:
   - Не сметь! Крепись, офицер!
   Я задышал ртом, отгоняя навалившийся сумрак. Тогда увидел, что мы не одни.
   Они стояли полукругом. Девять преторианцев. Десять - включая Рихта. Высшая власть претории. Карающая длань Королевы. Совет Десяти.
   - Она звала, - прошелестел голос со стороны. Я не понял, кому он принадлежал. Может, Эдду. А может, Касу. Или Матсу. Нет, Матса убила Королева. До того, как я занял его место. И он поплыл по черной воде. Туда, откуда нет возврата. А я остался. И этот огонь, и этот свет теперь мои.
   - Ты куратор, - продолжил преторианец, - семьдесят пятого выпуска, Ян. Ты в ответе.
   - Вчера вернулся сержант Зорг, - подхватил другой советник. Он стоял за моей спиной, и лица я не видел. К чему? Они одинаковы. Выстужены, выпиты Королевой. Пустые сосуды, оболочки Ее воли. Когда-нибудь я хотел бы стать одним из них. - Не сдал неофит номер пятьсот пятьдесят. И дезертировал.
   - В сержанта Грута, - вмешался третий советник, - стреляли дважды. Пробито легкое. Поврежден череп. Двое неофитов дезертировали. Двести тридцатый. И сто пятьдесят шестой.
   - Ты куратор выпуска, Ян! - пророкотал в ухо Рихт. - И пропал тоже. До сегодняшнего дня. Докладывай. Мы ждем.
   Они замолчали. Вдохнули разом и застыли - темные статуи на фоне клубящегося тумана. Я тоже замер. С обеих сторон на висок легли холодные невидимые ладони. И, надавив, провалились прямо внутрь моей головы.
   Падение в ледяную воду.
   Зимний ветер в лицо.
   Остывшие хлопья золы.
   Меня выморозило изнутри. И разум стал холодным, а воспоминания - четкими.
   Деревня.
   Выстрел.
   Ракета.
   Падающий вертолет.
   Болотница.
   Гипсово-белое лицо неофита.
   Королева трогала мою память, вытаскивая все, что я мог забыть и что хотел бы скрыть.
   - В избу зашли вчетвером, - заговорил я, и голос показался мне безжизненным и гулким, как завывание ветра в пустом кувшине. - Сто пятьдесят шестой экзамен не сдал. Сержант Грут ударил его. В Грута выстрелил двести тридцатый. Я скрутил обоих. Предатели должны предстать на Совете Десяти. Это по Уставу.
   Советники склонили головы. То ли соглашаясь, то ли прислушиваясь.
   - У Зорга не сдал пятьсот пятидесятый, - механически продолжал я. - Я приказал сворачивать экзамен. Забрать тело сержанта Грута. Сам забрал пятьсот пятидесятого. Мы держали курс на Улей, - первая судорога прошила мышцы лица. Ментальный щуп Королевы ворошил мозг, как груду мяса. Холодно. Становится холодно. Я поспешно продолжил: - Убийца двести тридцатый оказался в сговоре с пилотом. Отклонились от курса. Попали в квадрат К-восемь. Вертолет подбило ракетой. Пилота и сто пятьдесят шестого убило осколками. Двести тридцатый прыгнул с парашютом. Неофит номер пятьсот пятьдесят посадил машину. Я пострадал при падении, - теперь меня всего трясло в ознобе. - Неофит номер пятьсот пятьдесят оказал мне первую помощь. Действовал согласно Уставу. Отыскал транспорт. Вез в Улей. Когда встретил патруль, попросил о помощи. Действовал четко, решительно. Весь выпуск рекомендую на переподготовку.
   - Выпуск прошел испытание, - послышался хриплый голос Рихта. - Но двое не сдали. Покушение на сержанта. Дезертир. Ты куратор, Ян. Как допустил?
   "Как?" - шепнул далекий голос, похожий на шелест опавшей хвои.
   - Виноват, - выдохнул я, чувствуя, как в уголке глаза набухает слеза. - Моя Королева. Я виноват.
   Слеза сорвалась. Покатилась по щеке, плавя задубевшую кожу. Я слышал вздох - глубокий, мучительный. Я разочаровал Тебя, моя Королева. Заслуживаю наказания.
   Невидимые ледяные пальцы погладили меня по затылку. В последний раз. И отпустили, словно оборвались поддерживающие меня нити. Я обмяк, упал на плечо Рихта, цепляясь за его погоны и ощущая, как ритмично сокращается мое сердце, качая кровь в оледеневшие органы.
   Я молчал. И Совет Десяти молчал. Слушал.
   - Волей Королевы... - наконец подал голос советник Кас. Или Эдд. Или мертвый Матс. - Приговариваем тебя... преторианец Ян... к лишению привилегии... слышать голос Королевы. Так решила Она.
   Ниточка в мозгу натянулась и лопнула. Звоном отдалось в ушах. Я дернулся на плече Рихта так, что прикусил язык. Но не почувствовал ни боли, ни вкуса крови. Голова опустела. Свет, мерцающий внутри моей головы, погас. И пришла пустота и тьма.
   Я еще не понял, почему это страшно.
   - Изоляция продлится... два месяца, - продолжил шелестеть советник. - И две недели... ты отстранен от командования. Потом выдадим стек. Потом приступишь к переподготовке.
   Он замолчал. Ждал моего ответа.
   - Слава Королеве, - слабо ответил я. А что еще мог?
   - Слава Королеве! - холодно отозвался Совет Десяти.
   Рихт стряхнул меня со своего плеча. Я увидел его искаженное экстазом лицо. Отражение солнца в его глазах. А я остался в холоде и пустоте. Но думал тогда, что так справедливо. Кретин.
   - Теперь в лазарет, - сказал Рихт и ухмыльнулся особенно жутко. - И не мечтай. Прохлаждаться я тебе не дам.
  
  
  
   Глава 7
  
   ДИН
  
   Я ехал в Улей в кузове грузовика и думал, какой я кретин. А еще идиот, дурак, бестолочь и тупица. Хорошо сбежал. Так хорошо, что добровольно ехал обратно. Ну, почти добровольно. Рядовой держал меня на прицеле и рука до сих пор не устала. Преторианец жив, но без сознания. Как помогал затаскивать тело в кузов, так и оставил белобрысую голову на коленях. Дорога - одни ямы и ухабы. Патрульный в кабине усердно давил на газ, и встряхивало нас люто. Искалеченную ногу держал другой патрульный, а мне доверили ценную голову офицера.
   Я так радовался, кретин, что мы достали его из-под мотоцикла, что не сообразил убежать тогда. Стреляли бы в спину, конечно, но мог хотя бы попытаться. Теперь и мечтать об этом глупо. Просрал все шансы. Интересно, что у меня в претории отрежут первым? Ногу или руку? Боюсь, что начнут с пальцев. Вот бы хлопнуться в обморок побыстрее, но ведь достанут из него. Зальют в нос и рот уксус и продолжат. Хороший будет урок анатомии. Кишки размотают, вытащат и покажут. Жаль, что знания уже не пригодятся. Зато Королеву увижу. Только рассказать никому не смогу.
   Одноглазый вздохнул тяжело и вздрогнул. Я крепче вцепился в его голову.
   - Господин преторианец, - позвал рядовой, не сводя с меня пистолета.
   Офицер дернулся еще раз и завыл, зарычал, шаря рукой по бедру, где когда-то была рукоять стека. Теперь пусто.
   - Держи его, - приказал патрульный другому васпе, и они вдвоем попытались придавить претора к днищу кузова. Куда там. Слабый, обескровленный, а силен по-прежнему.
   - Господин преторианец! - еще раз крикнул рядовой, но претор не стал спокойнее.
   - Точно под Зовом, - сказал рядовой, - всех раскидает, хоть и калека. Держи его!
   Бесполезно. Любая преграда между гвардейцем и зовущей его Королевой будет уничтожена. Будь то грузовик, рядовой или тем более дезертировавший неофит. Всех убьет, а в Улей примчится.
   - Вы слышите, господин преторианец? - крикнул рядовой, как мне показалось уже с отчаянием. - Мы везем Вас к Ней!
   Кажется, помогло. Офицер обмяк и открыл единственный глаз. Мутный взгляд одержимого. Себя не помнит, ничего вокруг не видит, никого не узнает. Под зовом и меня мог забыть, и свои обещания. Пропал я. Скажет, что дезертир. Патрульный уже снова маузер на меня наставил.
   - Назовитесь, - прохрипел одноглазый.
   - Патруль квадрата Е-Четырнадцать. Рядовые восемьдесят четыре и двадцать шесть. Курс на Головной Улей.
   Надеюсь, это его успокоит. Иначе держать придется всю дорогу. Патрульные не посмеют вырубить, чтоб не дергался. Та еще будет поездка. Офицер обвел мутным взглядом кабину и запрокинул голову назад, смотря на меня.
   - Пятьсот пятьдесят...
   Узнал. У меня сердце заколотилось и во рту пересохло.
   - Да, господин офицер, - совсем не по Уставу тихо пролепетал я.
   - Ты... привел помощь? - с трудом проговорил офицер, закашлявшись.
   Я шумно сглотнул, наклонив голову. В меня снова тыкают маузером, и моя жизнь зависит от господина дарского офицера. Казнит или помилует?
   - Так точно, - отозвался я.
   - Пятьсот пятидесятый... не сдал экзамен, - заговорил офицер и я почти не удивился. Правду говорят, чем ближе к Королеве, тем крепче дис-цип-ли-на. А в белобрысой голове одноглазого сейчас только голос Ее Величества. Шепчет, манит. Кто я рядом с Ней? Клоп. Раздавит щелчком претор и не заметит. Мало ли чего обещал мне в вертолете. Это было до Зова. Кретин, даже вспоминать об обещаниях не стоило. Нельзя надеяться. Потом больнее будет.
   - Однако в критической ситуации..., - хрипел преторианец, выцеживая каждое слово, - действовал решительно. Доблестно защищал... командира.
   Я замер и перестал дышать.
   - Пройдет переподготовку... Приказываю доставить живым... на Совет Десяти.
   Меня прошиб пот и в глазах потемнело. Вос-хи-ти-тель-но. Хорошо! Черт, как же хорошо! В носу щиплет, губы дрожат, сейчас опять зареву.
   - Так точно, господин преторианец, - ответил патрульный, убирая маузер в кобуру. - Слава Королеве!
   - Слава Королеве... - эхом за офицером выдохнул я.
   Никогда еще я не славил Королеву с таким искренним жаром и трепетом.
   Знал, что васпы чтут Договор, знал, что офицеры держат слово, но чтоб так! Даже под Зовом. Я сдержался, не разревелся, но руки все равно дрожали. Плевать. Не каждый день преторы спасают мою жизнь. Ради такого можно и в Улей. И обратно на дыбу к Зоргу. Пе-ре-под-го-то-вка? Есть! Наряды по кухне и прачечной? Так точно!
   В голову лезли неуставные мысли. Хотелось обнять одноглазого. Но я мог лишь благодарно держать его голову. Чтоб ни кочки, ни ямки не тревожили офицерский покой.
   К Улью подъехали, когда стемнело. Рядовые забрали у меня преторианца, втащив его на себе в открытую дверь. Он так и не очнулся. Под тычками патрульного я зашел внутрь. Технический коридор. Стоп! Мне в казарму направо. Почему налево? Рядовой втолкнул меня в маленькую комнату к дежурному сержанту.
   - Дезертира поймали? - спросил тот, поднимаясь со стула.
   - Нет. Экзамен не сдал, - глухо отозвался патрульный.
   Сержант оскалился, хищно глядя на меня. Всю радость как ветром сдуло нехорошим предчувствием.
   - Господин офицер ре-ко-мен-до-вал на переподготовку, - добавил рядовой.
   - Как Совет решит, - ухмыльнулся сержант. И мне стало гадко. Совет Десяти! Как я мог забыть? Живое воплощение воли Её Величества. Они умели только карать, а не миловать. Ужас вернулся и снова взял за горло, не давая нормально дышать.
   - Оставляй, - отчеканил сержант, - до выяснения.
   - До выяснения, - эхом повторил патрульный и ушел.
   Дверь закрывшись хлопнула за спиной. Как пастью щелкнула.
   - Раздевайся, - сказал васпа, - форму в ведро. Так дерьмово сдавал экзамен, что самого прострелили?
   - Так точно, господин сержант!
   Я скрипнул зубами, расстегивая ремень. Рассказывать сержанту про свои похождения с претором на закорках я не собирался. Долго корячился и шипел, стаскивая прилипшую к телу гимнастерку. Сначала оторвал засохшую кровь на животе, потом сдернул с простреленной руки. В глазах поплыли кровавые круги.
   - Стой ровно, - приказал сержант, подойдя ближе, - пуля где?
   - Не могу знать, господин тренер.
   - Выходного отверстия нет, - сказал сержант, рассматривая плечо, - доставать надо. Марш на дезинфекцию!
   - Есть!
   Я зашел в душ и сжал до хруста кулаки, готовясь к удару из шланга. Ледяная вода причиняла боль, но она и успокаивала горящее плечо. Окрашенная кровью вода стекала в слив, булькая и закручиваясь красивым узором. Когда-нибудь я смогу рисовать не только обмылком на мокрых гимнастерках. Настоящим художником стану. Главное, чтоб не узнал никто. Только Лар знал, но он сбежал из Улья, а я вернулся. Теперь опять никто не знает.
   Сержант выключил шланг и отвел меня мокрого под синюю лампу. Напялил я дурацкие черные очки и сидел, обсыхал. Любимая раньше была страшилка у неофитов: забудет сержант в темной комнате под синей лампой - кожа потом слезет. Не закончилось моё неофитство. Пе-ре-под-го-тов-ка. Или все же претория? Мне опять противно скрутило живот от страха. Мотает как в лифте. То вверх, то вниз. То жизнь, то смерть. Остановите, я выйду!
   - Пятьсот пятидесятый! - рыкнул сержант. - Уснул что-ли?
   Я сорвал очки, зажмурился и вынырнул на белый свет.
   - Никак нет, господин сержант!
   - В тренировочную, - недовольно процедил дежурный.
   Лечение - тоже пытка. Разницы не вижу. Сейчас сержант ковырял плечо длинными щипцами, загнутыми на концах, пытаясь подцепить пулю. Я натужно кряхтел и сопел, сдерживая крики. Это было легче, чем лежать ровно и не дергаться. Дежурный будто специально так долго возился и зарывался все глубже. Я вспотел, хоть обратно в душ. Ну, наконец-то.
   Пуля тихо звякнула о блюдце, и сержант снова взялся за иголку. Башка уже едет. Отключусь скоро.
   - Давно ранили? - спросил васпа, сноровисто завязывая и обрезая нитку.
   - Днем, господин сержант.
   - Тошнит, голова кружится?
   - Так точно.
   Отключусь. Буду как претор: бледный, слабый, тошнотный. Буду пить просить, едва языком ворочать и хрипеть так: "пятьсот пятидесятый..."
   Сержант убрал инструменты и молча ушел, закрыв за собой дверь. Я уставился на потолок в пятно светильника и задумался. Мысли таяли, как рисунок мылом в воде. Вроде есть, и сразу нет. Долго лежал, кажется. Почти глаза склеил и морду на кушетку приложил, как сержант вернулся.
   Комплект формы под мышкой, в одной руке тарелка с баландой, в другой пузырьки физраствором. У меня глаза выпучились и рот открылся. Вколет все пять в задницу - неделю сидеть не смогу. После такого и наказания не надо. Я шумно сглотнул и дернулся перевернуться на живот.
   - Лежать, - тихо скомандовал сержант, набирая шприц.
   Свезло. В руку. Колол дежурный долго, вливал прозрачную жидкость медленно. Она текла ледяной водой по венам. Не отключусь, так замерзну. Все в меня закачал.
   - Одевайся и жри баланду, сопляк.
   - Есть, господин сержант!
   Пока я выполнял приказ, натягивая галифе, на пороге тренировочной возник рядовой.
   - Слава Королеве! Совет Десяти вынес решение, - отрапортовал посыльный.
   Сержант встал ровно, а я вытянулся в струнку. Хорошо хоть не с голым задом.
   - Неофит ноль, "И", сорок восемь, пятьсот пятьдесят, один плюс направляется на пе-ре-под-го-тов-ку. Неделя усиленных нарядов.
   - Слава Королеве, - отозвался сержант.
   - Слава Королеве! - счастливо выкрикнул я.
   Неделя? Да хоть десять! Уж лучше снова пытки и круги по тренировочному залу, даже морда Зорга по утрам. Лишь бы не в преторию на корм Королеве.
   Рядовой ушел, а я засунул башку в гимнастерку и долго лыбился, нагло нарушая Устав. Широко. Во все зубы. Но пока дежурный мне их не выбил, пришлось просунуть голову в воротник. Прав Зорг, Улей мой дом, васпы моя семья. Нет там ничего у людей. Один страх и ненависть. Я - васпа.
   Застегнул ремень, поправил складку на спине и взялся за баланду. Сержант уже нервничал и смотрел мне в рот. Глотал я быстро, чуть не подавился. Одна только мысль подло гадила в мою радость. Пе-ре-под-го-тов-ка - это снова экзамен. Деревня, маузер в мокрой руке и сержант за спиной. Один раз не выстрелил, смогу ли во второй?
   - Хватит жрать, пятьсот пятидесятый! - недовольно прикрикнул сержант. - Тарелку взял и марш на кухню!
   Начались мои штрафные наряды. Улей крутился вокруг меня кухней, прачечной, допросной, душем, туалетами. Спина не разгибалась, кожа на руках сморщилась от воды и все, что я видел - грязь и тряпку. А еще понял, что в Улье живет пять тысяч засранцев, которые жрут, потеют, проливают кровь и гадят ежедневно.
   Но когда я попал в наряд на чистку катакомб, смог оценить, что такое настоящая грязь. Нас было трое штрафников и один уставший и сонный дежурный. Пригнал, расставил по тоннелю и ушел в сторону. Сел на пол, где почище, и даже, кажется, носом пару раз клюнул. Мне на пятый день нарядов только в радость. Можно руками шевелить медленнее. Я тоже возил тряпкой, почти засыпая, как услышал:
   - Ну и дерьмо.
   Поднял голову и увидел мелкого неофита, года два еще до выпуска. Бритого под "ноль", да еще и с подбитым глазом.
   - Три молча, - тихо сказал его чернявый сосед.
   - Второй день тру, - зло ответил подбитый, - а всего-то сказал сержанту, чтоб засунул кочергу в свою задницу!
   - Люто, - выдохнул сосед, - а я сахар с обеда спер.
   - Как спер-то? Баланду в карманы налил?
   - Нет, кусками когда давали.
   - А, - протянул разговорчивый сопляк, - а тебя за что?
   Я даже не понял сначала, что вопрос мне. Молчал, оттирая тряпкой жирное пятно, воняющее, как десять грязных портянок.
   - Глухой что ли? - повторил подбитый. - За что наказали?
   Я испуганно посмотрел на дежурного. Спит, сложив руки на груди. Ладно, Устав сегодня в катакомбах не соблюдаем.
   - На построение опоздал. Утреннее, - соврал я. Начну рассказывать, как есть, и до утра не закончу.
   - Тормоз, - оскалился в усмешке сопляк. Потом посмотрел на меня внимательно и выдал. - Крупный ты для неофита. Выпускник?
   Я кивнул, вытирая пятно и поглядывая на мальца.
   - Так экзамен прошел, - прищурился неофит.
   Сопляк не промах. Умный.
   - Я и на экзамен опоздал, - само собой сочинилось оправдание.
   Подбитый резко выдохнул и закашлялся от смеха.
   - Во даешь!
   Могу иногда, ага. Неофит замолчал, пересел на другое место и принялся полоскать тряпку. Но надолго его не хватило.
   - Дерьмо, - снова зашептал сопляк, - преторов, поди, не так наказывают.
   - А их наказывают? - отозвался чернявый.
   - Еще как! - довольно осклабился подбитый. - Лютый был экзамен. Зря проспал, выпускник. Два неофита не сдали, так претор одноглазый сам сержанта застрелил. Потом дезертировал с ними
   - Брешешь! - выдохнул чернявый.
   И я эхом повторил про себя: брешешь! Одноглазый застрелил сержанта Грута?
   - Нет! Правда! - вскинул подбородок сопляк.
   - Брешешь, - протянул чернявый и весь как-то подобрался и просиял, - живой Грут. Я видел, как его на простыне тащили. Кровища на пол капает, а он хрипит и дергается. Живой. Преторы хорошо стреляют. Не промазал бы одноглазый. Шепчут неофиты, что дезертир стрелял. Приблудный из приграничного.
   Лар или Тур? Не могли они. Я не верю. И в то, что одноглазый стрелял не верю!
   - А вот и нет, - уперся подбитый, - наказали одноглазого! Ногу отрезали. Даже из кельи не может выйти, чтобы отлить. Одноногий теперь.
   Меня холодный пот прошиб. Неужели загноилась сломанная нога и отнять пришлось? Дело дрянь тогда. Не держат инвалидов в Улье. Скормят Королеве. Я вдохнул медленно, пытаясь успокоится. Увидят неофиты - прицепятся, почему реагирую странно, не отбрехаюсь.
   - Одноглазый? - фыркнул чернявый, уже громче. Спит дежурный, не слышит. - Да он сам ноги-руки режет. Я слышал, что забирает неофитов в преторию.
   - Ну, так кровь брать, это все знают, - махнул рукой стриженный.
   - Кровь, да, - загадочно протянул неофит. - Только не себе в вены льет, а в ванную спускает.
   - Это как? - не вытерпел я.
   - Руки и ноги неофитам по одной отрезает и кровь из них давит. Наберет ванну и форму в ней полощет. Чтоб краснее была.
   Теперь я фыркнул. Да так громко, что дежурный всхрапнул и зашевелился. Неофиты сразу притихли и уткнулись в работу. Глупости. Бред. Но в историю с наставником Хартом я тоже не верил, а она правдой оказалась. Лют одноглазый. Что-то может быть и правдой, но что? Про ногу или про сержанта? А может про ванну? Нет, про ванную точно брехня. Воняла бы форма от крови так, что не подойти. А я офицера на закорках весь день тащил. Нормальная форма.
   Сержант, значит? Одноглазый бы не промазал, точно. Значит, Лар стрелял. Больше некому. Они с Туром люди и в Улей хитро пролезли. Лар побег придумал, все устроил. Бла-го-род-ным прикидывался. Как же! На воле забыл обо всем. Убить он не сможет. Смог же! Вранье это, а не бла-го-род-ство. Правильно, что я вернулся.
  
  
  
   Глава 8
  
   ЯН
  
   Везучий сукин сын. Так когда-то говорил мне Харт. А теперь так шепчутся за спиной преторианцы. Что они понимают, болваны? Нет никакого везения. Нет случайности. Есть только не предусмотренные планом обстоятельства. И моя собственная недальновидность. Я рискнул. И проиграл.
   Стены Улья поймали меня в капкан. Я стал позором претории и обузой для самого себя. Опальный офицер, лишенный привилегий. Петлица, где крепился стек, напоминала аппендикс. Пустой, мешающий отросток, к которому по привычке тянулись пальцы, но нащупывали только пустоту. Какой я преторианец без стека? На утренних построениях вместо меня командовали Клод или Рихт. А я застрял на отрезке "келья - операционная - кухня - котельная - келья".
   Ежедневный осмотр сержантом Францем - молодым и только заступившим в должность.
   Дежурство по кухне, где я разделывал сочащееся кровью сырое мясо, смешивая с отрубями и сахаром на корм Ее Величеству.
   Работа в котельной, откуда горячая вода поступала по трубам и омывала грелки-соты с прикрепленными к ним коконами.
   Изо дня в день. По кругу. Пока на руках не вздувались волдыри, а от духоты и зловония плыла голова. Я смотрел тупым взглядом в черный провал тоннеля, куда уходил транспортер. Там ждала Она - голодная, нетерпеливо вздрагивающая во тьме. И кто-то из дежурных - может быть, Рихт, или Клод, или Кас - подносили приготовленную мной пищу. Она благодарила их, одаривая своим теплом. И они выходили с шалыми глазами и пьяной улыбкой. А я оставался наедине с пустотой и тишиной.
   Несправедливо.
   Я старался не думать о побеге и о пробирке с эссенцией. Присутствие Королевы ощущалось почти физически, как пристальный взгляд из темноты. Она следила за мной, но не подавала голос. Должно быть, испытывая от моих мучений извращенное удовольствие, и к концу первой недели я стал издерганным и больным, а повторяющиеся приступы только ухудшали состояние. Мысль о том, чтобы спрятаться в одном из чанов со жратвой и тайно пробраться к Ней, перестала казаться такой уж глупой. И какая разница: смилуется или оторвет голову? Смерть не страшна, если в последний раз Она позволит прикоснуться к солнцу.
   На вторую неделю из коконов вылупились неофиты.
   Я узнал об этом только из приказа сверху: приостановить подачу топлива. Четырех минут хватило, чтобы переодеться в форму и обтереться ветошью. Слишком медленно для дарского офицера. Костыли мешались. Ремни портупеи перекручивались. Я спешил, как мог, и все равно опоздал к построению.
   Паршиво.
   На меня обратили не больше внимания, чем на проползающего муравья. И тут же оттерли назад. Советник Кас - седой, сутулый, с длинным шрамом, спускающимся через всю щеку на шею - уже заканчивал короткую приветственную речь. Едва заступив на должность, я выучил ее наизусть:
   - С пробуждением, неофиты головного Улья! Вас приветствует претория и сама Королева. С этого дня вы - васпы, воины Дара. Сила и ярость. Победа и смерть. В течение семи лет вас будут обучать лучшие тренеры Улья. Проявите усердие! Королева смотрит на вас!
   Я повторял эти слова шепотом вслед за Касом. Разглядывал строй перепуганных мальчишек. Босые и голые, они жались друг к другу. Кто-то тихонько ревел. И я вспоминал собственное пробуждение: тесную овальную залу, пронизывающий холод, дьяволов в красных мундирах. И солнце, касающееся затылка.
   Моя Королева...
   Счастливые щенки. Они не знают, какое упоение - слышать ее голос. И какая мука - остаться без него.
   - Сержант Род! - тем временем представил тренера офицер Кас. - Отныне ваш учитель и отец. Выше - только претория и Королева.
   Род, значит. Я перехватил костыли и впился ненавидящим взглядом в сержанта, вышедшего из строя. Теперь я понял всю глубину постигшего меня позора. Род - сержант восьмого блока. Он подчиняется преторианцу Клоду. А это значит, что после выпуска неофиты тоже пойдут под командование Клода. Не под мое, как изначально обещала Королева. Я едва не выронил костыли от бессилия. Скрипнул зубами и встретился с черными насмешливыми глазами офицера Клода. Уголки его губ разъехались, обнажая заостренные резцы. Смейся, тварь, пока можешь. Однажды я сотру твою наглую ухмылку кулаком. Я опустил взгляд и не смотрел, как сержант раздавал неофитам форму и зачитывал Устав. И только в конце трижды прокричал вместе со всеми:
   - Слава Королеве!
   Я задержался после построения. Клод прошел мимо, не взглянув в мою сторону. Плевать. Я затаился в углу, терпеливо выжидая, пока со мной не поравняется седой преторианец. Окликнул его:
   - Разрешите обратиться, господин Кас!
   Он замедлил шаг, глядя на меня тусклым, ничего не выражающим взглядом. Пустой сосуд для воли Королевы.
   - Говори, - разрешил он.
   - Девяносто вторая кладка обещана мне, господин Кас.
   Выражение лица не изменилось, и с ответом офицер не медлил, хотя я и так знал, каким будет этот ответ:
   - Такова воля Ее.
   Я стукнул костылем о пол. А хотелось - по голове этому старому офицеру, которому меньше года оставалось до утилизации. Но он был еще крепок и связан с Королевой сильнее прочих. Поэтому я нашел в себе силы, чтобы гаркнуть:
   - Так точно! Слава Королеве!
   - Слава Ей, - механически ответил Кас, а потом улыбка тронула его губы. Он слегка наклонился ко мне, вглядываясь льдистыми глазами. Почти такими же, как у наставника Харта. - Имей мужество нести бремя наказания до конца, Ян, - тихо сказал он. - Следующая кладка будет твоей. Если на то будет Ее воля. И если твои сержанты пройдут пере-аттеста-цию.
   - Так точно, - повторил я. И только потом до меня дошел смысл сказанной фразы. Пройдут что?
   Кас осклабился, будто прочитав мои мысли.
   - У сержанта Зорга... один не сдавший, - медленно заговорил он. - У сержанта Грута... двое дезертиров. Один погиб. Второму смерть. Когда его найдут. Проваливший экзамен неофит... отправится на переподготовку. Сержанты временно отстранены от работы. Оба.
   Под ложечкой неприятно потянуло холодком. Оба? Но ведь...
   - ...Грут убит, - вслух произнес я.
   Ноздри защекотал запах пороха. Вспышка. Алое пятно на гимнастерке.
   Каменное лицо Каса озарилось заинтересованностью. Проклятье! Глубокий вдох. Глубокий выдох. Спокойно, Ян. Не время. Сейчас не время вспоминать о том, как...
   - Дезертир номер двести тридцать стрелял в него, господин Касс, - бодро отрапортовал я. - Видел своими глазами.
   - Но не проверил пульс, - ответил офицер. - Грут жив. Его привезли в тот же день. Сейчас в операционной.
   Ледяной поток омыл меня изнутри, закрутил в водовороте. Черная река относила меня от берега, забивала рот илом, заливала уцелевший глаз. Если они узнают. Если только узнают, что в Грута стрелял...
   - Осмелюсь просить, господин Кас, - чужим голосом произнес я, - отдать мне дезертира. Я хочу сам пытать его.
   - Я донесу твои просьбы до Нее, - спокойно сказал офицер, и заинтересованность в его взгляде погасла. - Теперь ступай.
   Я снова по Уставу трижды прославил Королеву. Потом вернулся в котельную, до изнеможения изводя себя физическим трудом. Бездумный труд избавлял от сомнений и страхов. К ночи меня почти не тревожили мысли о выжившем Груте. Вместо этого я пытался нащупать ниточку Ее света. Но голова по-прежнему была пуста и темна, как катакомбы шудр. Хотелось выть. Хотелось треснуть башкой о стену. Но я молчал и курил, плывя вниз по черной реке безумия. Иногда нужно просто плыть по течению. И ждать, пока тебя выбросит на отмель.
   Через два дня мне отменили наряд по котельной. Еще через день вернули стек.
   Вот тогда я и рискнул заговорить о других офицерских привилегиях. И Совет пошел мне навстречу. Дурак! Знал бы, чем это может обернуться.
  
  
   ДИН
  
   Издевательства надо мной в нарядах кончились неожиданно. Я бы даже сказал чертовски неожиданно. Пришел дежурный из рядовых и заявил, что неофиту под номером пятьсот пятьдесят надлежит получить новый комплект формы, пришить подворотничок, манжеты, начистить пуговицы и бляху на ремне и ждать завтра вызова в преторию.
   Мою буйную голову тут же посетили самые неприятные мысли. Вспомнилось обещание одноглазого доставить на суд, рассказы о преторианских лютых пытках и даже наказание в виде нарядов уже не радовало. Не могли простить дезертира так быстро и просто. Что-то приберегли напоследок. Хорошо бы знать, что. Но тут, как говорится, не до лишнего куска сахара.
   Кстати, покормили. Впервые за все наряды три раза в день и полными порциями баланды. Отчего мне стало совсем неуютно. Интересно, а на корм Королеве отдают упитанных васпов или все равно каких? Зачем меня накачивают сахаром?
   Ночь почти не спал, ворочаясь на подстилке и вспоминая то неофитские страшилки, то сплетни из катакомб шудр. Надоели тайны. Устал думать и бояться. Завтра помоюсь, надену все новое и чистое и поеду на лифте вверх.
   Утром, пока ждал команды подъем, еще раз натер сапоги, чтоб как на картинке. Черные, новые и почти блестящие. В душевой побрился два раза и долго приглаживал непослушные кудри. Не думать не получалось. Теперь я был уверен, что иду на Совет Десяти. Зараза. Мне одного преторианца за глаза хватило, а тут десять. Говорили, что каждый стоит еще десяти. Ни страха, ни сострадания. Только Сила, Ярость и Воля Королевы. Вот бы понравиться Её Величеству. Я, конечно, дурак, но так хотелось.
   - Пятьсот пятидесятый, - гаркнул кто-то в коридоре. Пришлось срываться и трусцой на голос.
   Дежурный оглядел с ног до головы. А что? Все, как приказывали. Подворотничок пришил, манжеты тоже, пуговицы начистил. Хоть сейчас к Королеве. Но вместо этого дежурный повел в лифт. Ехали долго, мимо казарм рядовых, мимо ангаров почти к самому куполу Улья. И с каждой минутой я все сильнее сжимал кулаки и втягивал голову в плечи. Страшно как никогда. Одно дело вертолеты чинить в лохмотьях шудр, а другое дело вот так. На Совет.
   В претории строго. Толстые двери, хмурые дежурные. По рации переговариваются, докладывают. Все важные. Нас пропускали, не спрашивая, только услышав личные номера. Внутри еще одна казарма, но ячейки закрытые. Преторианцев по утрам с коек криками не сдергивают. И в зубы они ни за что не получают. При-ви-ле-гии.
   Я шел вслед за дежурным и старался не крутить головой, хотя любопытство жгло. Странно, но далеко не ушли. Остановились возле одной из дверей в ячейку. Рядовой подтянулся, проверил, застегнута ли верхняя пуговица на гимнастерке, и постучал. Дождавшись сухого "входите", открыл дверь и моё сердце остановилось.
   На койке лежал одноглазый. Живой, хмурый и с двумя ногами. Одна, правда, по-прежнему в шине, но в добротной. Не из веток и тряпок. И это все, что я успел разглядеть, прежде чем надолго опустил глаза в пол.
   - Господин офицер, - громко и четко начал доклад дежурный, - неофит ноль, "И", сорок восемь, пятьсот пятьдесят, один плюс для прохождения службы адъютантом доставлен!
   Я был счастлив. Не знал раньше, как объяснить это слово, но теперь понял. Это когда что-то большое и теплое ворочается под сердцем, нагоняя неуставную улыбку и отдавая сытостью в животе. Лучше, чем десять кусков сахара и красивее самого лучшего рисунка. Но преторианец сел на койке и хрипло сказал:
   - Это ошибка!
   - Никак нет, господин преторианец! - бодро ответил рядовой. - Вот копия приказа!
   Протянутый лист бумаги одноглазый вырвал из руки дежурного со злостью, чуть не порвав, и вчитался. Лютует. Я бы тоже ярился, наверное, если бы оказался прикованным к кровати со сломанной ногой. Кто же его по претории водит?
   - Свободен, - процедил сквозь зубы офицер, и рядовой, прославив Королеву, тут же исчез. Меня переполняла гордость. Буду адъютантом у такого офицера! Я украдкой глянул на одноглазого и решился:
   - Рад служить, господин преторианец!
   - А я не рад.
   Сказал, как ядом плюнул. Я поежился, не поднимая глаз. Почему не рад? Разве я плохо ухаживал тогда, в вертолете? Носил воду, перевязывал. Да, не удержал мотоцикл, но ведь привел помощь. В Улей доставили к Королеве. За что он на меня так?
   - Догони дежурного, - сказал одноглазый, буквально кипя от злости. Я чувствовал это кожей. До мурашек. - Отдай приказ и скажи, что я отказываюсь от адъютанта.
   "Отказываюсь" ударило по лицу. Хлестко и очень обидно. Не-бла-го-дар-но. Я свободой ради него пожертвовал. В Улей вернулся, в нарядах подыхал. А он меня как щенка под зад ногой.
   - Да почему? - выкрикнул я, уставившись на офицера в упор.
   Преторианец прищурил единственный глаз. Повязку на второй так и не нашел. Скрипнул зубами и тихо сказал:
   - Подойди.
   Я сделал два шага на ватных, полусогнутых ногах.
   - Костыли из-под кровати достань. Дай мне.
   Я нырнул под койку, нашарил спрятанные деревянные подпорки и отдал офицеру, помогая приладить подмышку. Одноглазый тяжело встал, опираясь на костыль. Сутулый, сгорбленный увечьем, он едва доставал мне макушкой до носа. Выпрямившись, преторианец тут же врезал мне в челюсть и покачнулся вперед.
   - Глаза опустил, слизняк! Где уставное обращение? Где дисциплина? Я приказ отдал! Бегом за дежурным!
   Стало еще больнее. Черт с ней, с челюстью, он меня выгнал! Даже сержанты самых дерьмовых неофитов не прогоняли. Били, орали, учили, но не прогоняли. Я молча шмыгнул носом и развернулся, пускаясь в бег. Догнал рядового уже у лифта, тыча ему в руки приказом и повторяя слова офицера.
   - Как отказывается? - медленно проговорил дежурный. - Это приказ! Смотри, все подписано: офицеры Совета, секретарь. Не может он отказаться.
   Я дрожащими руками расправил бумажку, вглядываясь туда, куда тыкал пальцем рядовой. Закорючки непонятные, что мне с них?
   - Психует? - тихо спросил дежурный. Я кивнул. - Терпи. Иди обратно.
   Я поплелся назад, едва переставляя ноги. Позор на всю преторию. Позор на весь Улей! Да, я не сдал экзамен. Да, хотел дезертировать, но... Я затормозил, тупо уставившись в приказ. А ведь правда. Не сдал, наряды не отработал, суда не было, пе-ре-под-го-тов-ки не было, а сразу адъютантом. Гадство. Что-то тут не так. Но приказ в руках. Серьезная бумажка, а значит деваться мне не куда. И я вернулся, волоча ноги и придумывая, что говорить. Дернул за ручку двери. Заперто.
   - Господин офицер?
   Тишина.
   - Господин преторианец...
   - Пошел вон!
   Я со злости чуть не пнул дверь. Черт упрямый! Король красномундирный! Адъютант ему не понравился. А вот не уйду. Некуда мне идти. Не выпустят из претории с такой бумажкой в руках.
   - Я Ваш адъютант, господин офицер, - нагло сказал я. Через дверь до морды не достанет, и костыль не поможет, - и я никуда не уйду. Буду сидеть здесь от подъема до отбоя!
   Преторианец явно расстроился. Да так, что за дверью раздался грохот. Не знаю, чем одноглазый громил собственную келью, но я был счастлив, что успел из неё выйти. Хорошо, что не мне по башке.
   Излив злобу, красный черт резко распахнул дверь. Я едва успел отскочить.
   - Адъютант, значит, - ядовито прошипел офицер. Единственный глаз сверкал безумием, а за сгорбленной фигурой на костылях сгущалась тьма. Разливалась по полу претории вязкой болотной жижей, тянула ко мне руки-ветки и злобно скалилась. Я болезненно сглотнул и отступил на шаг назад, готовясь к худшему.
  
  
  
   Глава 9
  
   ЯН
  
   Меня унизили и растоптали.
   Я признал волю Королевы. Почти смирился, что моих неофитов передали Клоду. Но назначить адъютантом недоучку... Неслыханное дело! Позор на весь Улей!
   - Адъютант, значит... - процедил я и выхватил проклятый приказ. Грудь свело спазмами, бросило в жар. Подотритесь им, господа преторианцы! Затолкайте себе в глотки! Я прямо сейчас пойду на Совет. Пусть меня разжалуют. Пусть отдадут на корм Королеве, но я не позволю втаптывать меня в дерьмо!
   Я круто повернулся на костылях. И в тот же миг раскаленная игла кольнула висок.
   Стены качнулись и рухнули во тьму. Там вспыхивали золотые звезды. Там пахло сладостью и тленом. Там ждала Она. Моя Королева! Ее касание мимолетно, как порхание мотылька. Мучительно, как капля воды на губах умирающего от жажды. Я грудью навалился на костыль, потянувшись на зов. Иду!
   Звезды разлетелись осколками. Я не удержал равновесия и полетел вниз, во тьму. Там хищно поблескивали жала - отполированные, с выступившими каплями яда. Удар! Электрический разряд прошил тело от макушки до пальцев. Кожа вспыхнула, как промасленная бумага. Узлами скрутились мышцы. Я горел. Горел заживо, но все равно тянулся к Ней. Не покидай!
   - Господин офицер... Господин офицер...
   Голос пробивался сквозь тьму и боль. Чужой голос. Не Ее.
   Я открыл глаз. Долговязый неофит держал меня за плечи и звал, звал как тогда на болотах. Я втянул носом воздух и закашлялся, подавился желчью. Попытался сплюнуть, но слюна растеклась по подбородку. Дерьмо! Пустота вернулась. Тоска ударила под дых, как бил когда-то Харт. Несправедливо. Больно и несправедливо позвать вот так и уйти. Поманить светом и оставить одного, в тишине и пустоте. Наедине с молокососом, которого прислали на мою голову в наказание или даже в насмешку.
   - Помоги... сесть, - прохрипел я.
   Сопляк с готовностью приподнял меня за плечи. Слишком резко. Голова закружилась, и подбородок коснулся голой груди. Только теперь я заметил, что верхние пуговицы кителя расстегнуты. Наверное, неофит постарался, чтобы мне было легче дышать. Но не это окончательно привело в чувство: я смотрел на гильзу, болтающуюся на шнурке. Гильзу, в которой хранилась эссенция Королевы. И хуже всего, что сопляк тоже смотрел на нее.
   - Что это, господин преторианец? - спросил он.
   Я промолчал и принялся застегивать китель. Пальцы подрагивали и казались сделанными из поролона. Пуговицы выскальзывали и не попадали в прорехи. Если сопляк растрезвонит об этом по всему Улью... если об этом узнает Совет, а то и сама Королева... воображение отказывалось рисовать картины возможного наказания. Я облизал сухие губы, почувствовав привкус желчи и яда. Не вовремя случился припадок. Как не вовремя!
   Я подтянул костыль и принялся подниматься на ноги. Сопляк помогал мне, пока я собирал себя по кускам. Развалина. Неудачник. Чертов офицер.
   - Уставом запрещено иметь личные вещи, - заучено сказал неофит.
   По спине разлился холодок. Я скрипнул зубами и схватил мальчишку за ворот гимнастерки.
   - Еще одно слово, - приглушенно выдохнул я, - мокрого места не оставлю. Уясни, слизняк!
   - Да, господин офицер, - пролепетал тот. - Но...
   Я ударил неофита по лицу. Тыльной стороной ладони, наотмашь. И пожалел, что не надел перчатки: нашитые граненые пластины оказались бы весьма кстати. Сопляк дернул головой, но не пискнул. Паршивец! Ударил снова. Теперь в скулу. Еще раз. Давай, щенок. Скули! И я прямо здесь выбью из тебя все дерьмо! Не заскулил. И глаз не поднял. Даже не попробовал утереть кровь с разбитой губы. Закален и вымуштрован. Понял, что офицера понапрасну лучше не злить. Я стиснул зубы, пытаясь выровнять дыхание. Пустота выла и бесновалась в груди, но я знал: если продолжу, то потеряю контроль и забью паршивца до смерти. Недопустимо. Теперь ничего не исправить. Приказ на руках. Королева натянула поводок. А я могу только хрипеть и скулить на привязи, истекая злобой и бессилием.
   - Что ты возомнил? - зашипел я, сцеживая слова, как яд. - Выбрали тебя? При-ви-ле-гию дали? Адъютантом сделали? А за что, знаешь?
   Сопляк мотнул головой, нахмурился. Думал он об этом. Как пить дать. Ну, так я скажу тебе, пятьсот пятидесятый. Слушай.
   - Адъютантами лучших ставят. В преторию допускают. К Королеве. А ты экзамен провалил. Дезертировать хотел. Достоин ты должности?
   - Нет, господин офицер... - едва слышно прошептал мальчишка и еще ниже опустил голову.
   - Нет! - рявкнул я и перехватил костыль. - Не привилегия это. Наказание. И не тебе, а мне. Понял? - его голова дернулась, как от пощечины. Пальцы сжались в кулаки. Меня окатило волной возмущения и горя. Да так, что я поплыл, ощущая покалывание в нервных окончаниях и пьянея от чужих эмоций, оскалился: - Ударить хочешь? Попробуй. И я размозжу костылем твою глупую башку. Дерьмовый ты васпа. И адъютантом будешь дерьмовым, - усмехнулся и добавил негромко, но четко: - Да и чего ждать от слизняка? Какой ты солдат? Ты плакса. Маменькин сынок. Черныш.
   Последнее слово я прошипел совсем тихо. Но сопляк услышал. Дернулся, как будто его, а не меня до краев накачали ядом. Как будто у него, а не у меня, случаются эти чертовы приступы. От злости и негодования его лицо покрылось крупными багровыми пятнами, на лбу выступил пот. Белые как сахар губы беззвучно шевельнулись, а я ждал. Броска ждал или резкого слова, что для неофита по дерзости одно и то же. Дождался только слез, которые васпа упрямо смаргивал, давясь болью и обидой. Плотину прорвало. Эмоции сменили цвет и вкус, и теперь от бессилия и отчаянья долговязого меня замутило, как с похмелья.
   Адъютант. Мой чертов адъютант.
   Я закусил губу, стараясь сохранить каменное выражение лица. Произнес ровно и холодно, глядя в пустоту:
   - Слабак. Дерьмовый у тебя был сержант, - развернулся и бросил через плечо: - Идем.
   Мне было плевать, пойдет сопляк за мной или так и останется стоять в коридоре. Тряпка и нытик. Но если не совсем дурак - пойдет.
   Он догнал меня почти возле самой кухни. Брови нахмурены, губы плотно сжаты. Решился на что-то.
   - Разрешите обратиться, господин преторианец.
   Голос глухой, но ровный, без эмоций. Нигде не дрогнул.
   - Разрешаю.
   - Согласно приказу готов проходить службу адъютантом под вашим командованием, господин офицер! - на одном дыхании оттарабанил сопляк. - В указанные сроки и в полном объеме. Жду ваших распоряжений, господин преторианец.
   Вот как, значит. Готов исполнять мои распоряжения, значит. Что ж, будут тебе распоряжения.
   Я вошел на кухню и снял с вешалки фартук - заскорузлый от крови, с душком подгнившего мяса. Бросил сопляку.
   - Надевай. Работать будешь. Во славу Ее Величества.
   Показалось или вздрогнул? Ничего. Это только начало, малец. Отработаешь сегодня мою смену. А что буду делать я? Смотреть. Я ухмыльнулся и запустил конвейер.
   Смена прошла молча. Паршивец трудился в поте лица, разрубая мясо на куски и смешивая их с сахаром в чане. Только сначала зеленел и морщился. Я думал, стошнит. Но выдержал. Крепкий пацан. Это я еще на болотах заметил. Хоть и ноет, а сломать непросто будет. Зато потом спасибо скажет. Не будет ни слез, ни сомнений, ни страхов, ни жалости. Останется одна голая скука. Одна жажда разрушения. Одна цель - служить Королеве. По коже снова побежали мурашки от Ее близости: на кухне это ощущалось сильнее всего. Пацан чувствовал тоже, вытирая со лба пот и поглядывая в черный зев тоннеля, куда уходила транспортерная лента. Рано тебе, сопляк. Не выдержишь Ее силу, не доломанный.
   Я подозвал его, когда последний чан с тошнотворным пюре скрылся за заслонкой.
   - Пойдешь в дежурку, - сказал сопляку, передавая ему пачку исписанных листов. - Возьмешь ордер на заселение. Ты... адъютант, - последнее слово я произнес через силу, поморщившись, - переведен на службу в преторию. Жить будешь в казармах ярусом ниже. Номер ячейки и койки получишь у дежурного. Ко мне каждый день должен являться не позднее, чем за десять минут до сигнала "Подъем". Вот расписание, - я ткнул пальцем в листок, исписанный мелким почерком с обеих сторон и с удовольствием отметил, как лицо бывшего неофита из бледного становится пунцовым, потом снова сереет. - В наряды пойдешь вместо меня. До конца недели справишься. Каждый понедельник - полная отчетность. Для этого возьмешь на складах журналы. Учет продуктов для Ее Величества. Сводную таблицу по состоянию температурного режима и давления в инкубаторе. Регистрационный журнал кладок и коконов. Журнал учета выданной и списанной униформы. Регистрационный журнал входящих и исходящих приказов и рапортов. Список личного состава. Копии протоколов решения Совета по личному составу...
   Перевел дух, сверля пятьсот пятидесятого язвительным взглядом. Сопляк шевелил губами, словно пытался заучить названия журналов наизусть. Не старайся. Это даже для меня нереально.
   - По четвергам уборка и стирка, - продолжил я. - По воскресеньям - дежурство по блоку. Вторник, среда, пятница и суббота - тренировки. Надеюсь, не забыл про пере-под-го-товку?
   Пятьсот пятидесятый тряхнул головой, слабо пискнул:
   - Никак нет, господин офицер...
   Но задора явно поубавилось. То ли еще будет.
   - Расписание тренировок составлю позднее, - я оглядел его с головы до ног, ухмыльнулся. - Дерьмово тебя ломали. Не доломали. Теперь я возьмусь. Мечтать будешь, чтобы сразу и быстро.
   Сопляк сглотнул, попятился. Боится. Это хорошо. Лучше сразу. Лучше так. Потом станет легче. Нам всем становится.
  
  
   ДИН
  
   Маму. Мою. Нельзя трогать! Никому. Даже самой Королеве. А уж тем более преторианцу. Злому, под Зовом, с приступом. Плевать!
   Больно не оттого, что бил. Кулаком, ногами. Не важно. Зорг прутом раскаленным стегал, спину резал потехи ради. Но маму никогда! Это моё, личное. Не форма, не сапоги, не койка в ячейке.
   Она.
   Ломать меня решил одноглазый. А пусть! Посмотрю, как получится. Бить будет? Не страшно. Гонять до седьмого пота, чтоб блевал от усталости? Было уже. Лишь бы маму больше не трогал.
   Наказали его. Пусть думает так, раз нравится. Пусть руками машет и приказы отдает. На то и офицер. А я адъютант. Должен их выполнять. Без вопросов, без колебаний, без мыслей. Это по Уставу. Это правильно. А я стану правильным васпой.
   Я бежал по претории в дежурку у лифта, прижав исписанные листы к груди. И никак не мог забыть гильзу на шнурке в вырезе красного кителя. Тайна. Такая же, как у меня. Это грело. Разливалось теплом под солнечным сплетением. Кровавый черт уже не казался таким страшным. Особенно сейчас, когда не сверкал на меня единственным глазом. Тайна делала его неправильным. Похожим на меня. А я буду похожим на него.
   Дежурный хмуро перебирал листы и молчал. Потом нырнул под стол и выдал мне еще бумаг, пробурчав номера и названия форм и бланков, которые нужно заполнить. Чем ближе к Королеве, тем сложнее, я уже понял. Неофита после первой пытки кульком тащили в ячейку, и бросали куда придется, а здесь право на сон еще нужно заслужить. На складе та же история. Кладовщик выдавал мне журналы с такой неохотой, будто я лишнюю порцию баланды просил. Сверял личный номер с бумагами. Я уж думал, заставит гимнастерку снимать и клеймо на груди показывать. Обошлось. Обнимать теперь приходилось внушительную стопку печатных журналов. Старые, пыльные. От них в носу противно щекотало. А чихать нельзя. Забрызгаю обложки, как отчет в понедельник офицеру принесу? Виноват, Ваше Преторианство, сопляк. Вы же сами говорили.
   Желудок противно урчал. Обед требовал. Только не ставили меня на довольствие в жилом ярусе, пока бумажки не заполню. Хотел спросил у дежурного, чем мне писать? Пальцем? Но хмурый васпа кивком послал меня в дальний восточный угол. Там под яркой лампой у стены стояли два стола. За одним из них сидел рядовой и увлеченно тыкал пальцами в клавиши странного и очень шумного агрегата. Машинка ритмично стрекотала и жевала бумагу, выбивая на ней буквы. Вот, значит, как. Люто. Не видел ни разу. Неофиты на занятиях ручками писали. Мало и быстро, чтобы не тратить зря бумагу и время сержанта. До меня вдруг дошло. Я с ужасом посмотрел на свои бланки. Мне тоже так надо? На машинке? Нет! Я нутром чуял, что вертолетом управлять легче, чем тыкать кнопки. Сколько их там было? Не сосчитать. Зверь-машина.
   За вторым пустым столом тоже сидел васпа. Он яростно грыз кончик ручки и зло шоркал короткий ежик светлых волос. Я поискал глазами еще одну ручку на столе - не нашел. Попытался пристроить на угол свою высокую стопку и тут же услышал злое шипение:
   - Занято.
   Вижу, что не свободно, но что теперь? Руки надо освободить, не на пол же журналы бросать. Я поставил стопку и подвинул её, задев листок, на котором рядовой спешно выводил каракули. Ручка у него сорвалась и вывела черту.
   - Слепой что ли! - рявкнул васпа. - Очередь свою жди!
   - Какую очередь? - удивился я.
   Рядовой молча ткнул пальцев в листок, приклеенный к стене. Там в три столбца перечислялись личные номера. Первые десять зачеркнуты, а остальные сколько-то там, значит, и есть очередь. Так и уснуть можно стоя и с голоду подохнуть. А еще получить новую порцию затрещин от одноглазого. Справедливо получить.
   - Мне срочно, - подал голос я, - только два бланка заполнить...
   - Очередь, - упрямо повторил белобрысый васпа, не поднимая головы.
   Я переступил с ноги на ногу и сжал кулаки. Я теперь тоже рядовой. Целый адъютант. И мне нужна ручка и стол. Плевал я на какую-то очередь.
   - Два бланка, - процедил я сквозь зубы.
   - Хоть десять, - ответил васпа, прожигая во мне взглядом дыру. - Тупой, да? Кто такой вообще?
   - Адъютант преторианца ноль, "И", сто семьдесят шесть...
   - Одноглазого что ли? - перебил белобрысый, и от его голоса у меня холодок пробежал по хребту.
   - Не одноглазого, а преторианца Яна, - возмущенно поправил я.
   - Нет. Так не бывает, - схватился за голову васпа, - тебя ему специально подбирали? Одноглазый моему хозяину кровь портит, а ты мне портить пришел?
   - Кому портит? - от удивления я чуть не подавился.
   - Преторианцу Курту, - зло ответил белобрысый. - Две недели в нарядах по навету твоего Яна. А я здесь с бумагами. Ты не знал? - ядовито добавил он. - Дерьмовый адъютант! В очередь!
   Я упрямо подвинулся ближе и скрипнул зубами. Никто не смеет клыки точить об офицеров. Милостью Королевы назначены. Лучшие из лучших. Пусть дерзкий адъютант ответит за свои слова!
   - Какому еще навету?
   - Такому. Набрехал твой Ян на Совете...
   Теперь я перебил зло и грубо:
   - Собаки брешут! А господин офицер чист, как слеза Королевы.
   - Как же! - рядовой швырнул ручку и развернулся ко мне. - А вертолет кто грохнул? На Совете все свалил на пилота. Мол, дезертир. Брехня! Я рядового Эдда всю жизнь знал! Да и не было у хозяина ни дезертиров, ни предателей! Никогда!
   У меня ноги в сапогах похолодели. Это правда. Не был пилот дезертиром. Курс на Улей взял, за это его претор и пристрелил. Как об этом узнали?
   - Одноглазый сам сбежать хотел, - напирал васпа, пока я стоял, открыв рот, - вот и соврал. И сержанта он убил. Я слышал...
   А вот это не правда. Вернее, не вся. Сержанта двести тридцатый застрелил. Я одноглазому верю. Но мне уже все равно. Злость подхлестывала.
   - Грута дезертир пристрелил. Ты сам врешь!
   - Я вру? А ну, заткнись!
   - Сам заткнись!
   Васпа резко встал со стула. Мелкий, злой, дерзкий. Макушкой мне до носа, а жаром ярости пышет, как одноглазый.
   - Я два года у Курта. Все знаю. А ты сопляк, молокосос. Как твой одноглазый. Два труса и брехуна.
   Я сдавил кулак со всей силы, плечо ушло в замах. Увидел, как размахивается в ответ белобрысый, но не срослось.
   - Отставить! - резко окрикнул дежурный. - Заткнулись и разошлись! Оба! Быстро! Давно в наряды не ходили? Личные номера командиров!
   Мы с белобрысым быстро вытянули руки по швам и синхронно назвали номера.
   - Взяли бумажки и бегом марш по ячейкам!
   Адъютант Курта сбежал, а я остался, застыв на месте и не поднимая глаз. Не было у меня ячейки. Не заполнил форму три, "В", семьдесят шесть.
   - Бегом, рядовой, - терял терпение дежурный, - это приказ!
   Я стоял и молчал, не решаясь вякнуть. Тогда васпа взял со стопки журналов мой бланк, нарисовал закорючку и сунул мне.
   - Ячейка сорок три.
   Я обрадовано поймал подбородком бланк, подхватил журналы и дунул по коридору. Но на душе было гадко. Лютая стычка. И это лучшие из лучших, кого допускают к Королеве? Или адъютанты все от преторов злобой заражаются? Я тоже буду таким через два года? Белобрысый назвал Курта хозяином. Не офицером, не преторианцем, а хозяином. Странно. А рассказ про то, что одноглазый самой Королеве соврал, и вовсе брехня. Как можно наврать Королеве? Она мысли читает. Насквозь видит. Зато теперь я знал, как рождались байки. Текли по головам, из претории на нижние ярусы, и оседали на языках любопытных неофитов. Адъютанты собачились, а мы пересказывали и верили. Дураки.
   Я нашел ячейку и плюхнулся на койку, чуть не рассыпав журналы. Ноги все еще мерзли, а в груди противно ныло. Красный черт застрелил пилота, и его наказали. Нарядами, мною, и наверняка еще чем-то. Но и преторианца Курта наказали тоже. Ни за что, выходит, наказали. Зараза. Это не правильно. Не по Уставу. Была в этом какая-то тайна. И меня это люто жгло.
  
  
   Глава 10
  
   ДИН
  
   Через неделю я совершил первый подвиг - запомнил названия всех журналов и научился их заполнять. Но это не спасло от преторских подзатыльников. Одноглазый зло шипел, что я не пишу, а половые органы рисую. И что такой почерк - позор для адъютанта. Сам офицер писал удивительно хорошо и красиво. Буквы ровные, четкие, как солдаты в строю. Приказы он тоже всегда отдавал коротко и ясно. Как на тренировке. Бегал я чаще, чем ходил. Вроде маленькая претория, всего один ярус. Но после третьего круга с рапортом в зубах я мечтал вернуться в тренировочный зал к Зоргу. Там хотя бы думать не надо. Бежишь и бежишь. Вдох, выдох.
   Физподготовка, теория, стрельбы. Как у выпускников, но жестче. Одноглазый жилы из меня тянул с наслаждением. И постоянно повторял, что я дерьмовый неофит. И адъютант дерьмовый. Но свою работу поручал.
   К нарядам по кухне Её Величества я привык быстро. К остальному и привыкать не надо. Что я форму не стирал или сапоги не чистил? Полы опять же, пыль протирать, посуду мыть в офицерской столовой. Думал, что преторианцы сахар с вареньем едят. Помнил мамино, вкусное, клубничное. А нет. Та же баланда и еще два куска сахара отдельно. Одноглазый их иногда заворачивал в чистые портянки и прятал в тумбочку. Запасливый. Надо, верю. Вдруг опять перелом?
   Сержант Франц приходил иногда в келью. Смотрел сломанную ногу, спрашивал про приступы. Каждый день случались, почти по расписанию. Я уже знал, что всех преторианцев Королева жалит повторно. Только в кокон не возвращает. А вот приступами офицеры мучаются. Одноглазый после них лежал долго. Слабый, белый. Как мертвый. А я старался убежать на это время к печатной машинке, чтобы под руку не попадаться. Вчера приступ был два раза. Утром и вечером. Претор уже перед самым отбоем послал меня за Францем. Сержант морщился, пожимал плечами и сказал, что сегодня будет делать переливание крови. Иначе от Яда Королевы не избавиться.
   Я сам чуть не превратился в белого и мертвого. С офицером у меня одна группа крови. Сразу неофитские страшилки вспомнил про тех, кто не вернулся из претории. Но утром Франц приволок за шиворот другого неофита. Мелкого и тощего. Я еще подумал, что ему самому крови не хватает, а тут забрать решили. Держался пацан хорошо. Смотрел в пол, молчал. Зубами, правда, стучал громко и норовил носом шмыгнуть. Страшно, знаю. Перед тобой красный офицерский китель, на загривке железная лапа сержанта и колени дрожат.
   Вчетвером мы в келью не поместились. Франц отправил меня на кухню за баландой. Сказал нести две тарелки. Неофита тоже, значит, кормить будет. Красиво. Бла-го-род-но. Мог бы просто обратно на пинках.
   Я шел и думал, что если сейчас переливание поможет, то я могу надеяться на хорошее настроение офицера. Давно приготовил подарок. Подойти боялся. Не знаю, плевать ему или нет на слепой глаз. Повязку носил раньше. Теперь нет. Потерял еще в вертолете. Спросить я не мог. В зубы получил бы наверняка. А то и по почкам. Думал уже, что зря. Выбросить хотел. Но ведь отворачивался от меня преторианец пустым глазом к стене. Прятал. Зачем, если повязка есть? Ему некогда - я сделал. Главное по голове не получить. Не по Уставу шить повязки офицерам. Прятал за дверным косяком в своей келье. Забрал по дороге из столовой. Баланда как кипяток. Только сварили. Нести неудобно, руки горят. Но не ставить же на пол. Закончили уже с переливанием или нет? Я остановился у закрытой двери и прислушался.
   - Он выжил?
   Дверь глушила голоса, но одноглазого я узнал с первого слова. Ответил ему Франц:
   - Выжил. Ослеп только. Затылок задет. Но это пройдет.
   Я не понял про кого говорили, и подошел ближе. Почти прижал ухо к двери.
   - Я удивился, когда приказ пришел, - сказал офицер. - Если Грут сдох, какая пере-аттеста-ция? И сейчас не понятно, как сдавать будет. Слепой. Не годен. Зачем обратно в Улей? Сам он что говорит?
   - Что стреляли вы, господин офицер.
   Я вспомнил стычку с белобрысым адъютантом преторианца Курта. Все-таки слухи? Или нет? Я перестал дышать, чтобы не проворонить ни одного слова.
   - Я стрелял? - тихо повторил преторианец. - А почему не сама Королева?
   Франц, кажется, заржал.
   - Голову прострелили, - снова заговорил одноглазый, - бредит Грут. Следи за ним. И мне докладывай.
   - Да, господин офицер, - ответил Франц.
   И резко пнул дверь, сбивая меня с ног. Раскаленная баланда в тарелках качнулась, заливая руки. Я схватился за воздух зубами, раскорячился, но устоял.
   - Пятьсот пятидесятый, - недовольно позвал преторианец, - сюда.
   Я протиснулся мимо сержанта, поставил одну тарелку на тумбочку, а вторую сунул неофиту. Бледный дохляк скукожился на полу. Сам чуть не уронил горячую тарелку, гремя ложкой. Жри, дурак, не смотри в баланду. Одноглазый поймал меня за шиворот, пока я разгибался. Притянул к себе и громко сказал в ухо:
   - Нельзя подслушивать.
   - Виноват, господин офицер, - жалобно пискнул я, пытаясь удержать равновесие.
   - В тренировочную. За мной.
   Преторианец толкнул меня назад, и я выпал из кельи, отбивая задницу об пол. Офицер оперся о кровать, вставая на ноги. Шину сняли, но хромал он сильно.
   - Франц! Уведешь сопляка назад.
   Сержант прославил Королеву и потащил неофита по коридору. А мне как-то сразу расхотелось доставать повязку. Злой, как черт. Пусть так ходит.
   Плелся за офицером и думал. А ведь ни разу не наказывал. Тренировал только. Пытки преторианские самые лютые. Каждый неофит знает. Весь Улей знает. И боится. А я виноват. Главное не орать. Как можно дольше.
   Одноглазый хромал, подволакивая больную ногу. Сутулился и сжимал кулаки. Рано шину сняли. Наверное. Но Францу виднее.
   - Раздевайся, форму в ведро, - приказал офицер, толкнул дверь и зашел в тренировочную. Я нырнул следом, на ходу расстегивая ремень и дергая пуговицы гимнастерки. Преторианец гремел инструментами. Резать будет или колоть? Лучше дыбу. К ней я почти привык. Свернул галифе и бросил в ведро.
   - Это что? - вдруг спросил одноглазый.
   - Где?
   Я повернулся, крутя башкой. О чем спросил?
   - Вот, - зло сказал офицер, выдергивая у меня из-под пятки повязку. Из кармана выпала. Я зубами щелкнул, прикусив язык. Уставился в пол на сапоги офицера. Уши загорелись. И щеки тоже. Благодарить не станет. Хорошо бы в глотку не затолкал со злости.
   - Сделал... вам...
   - А я просил? - перебил одноглазый.
   - Никак нет, господин офицер. Вы потеряли. В вертолете. Я подумал...
   - Тебе не положено думать!
   - Виноват, господин преторианец.
   Я сжался и втянул голову в плечи. Удара ждал по морде. Почти кровь из разбитого носа чуял. Но одноглазый молчал. Держал в руке повязку и молчал. Я сам шил. Вырезал кругляш из голенища списанного сапога и пришил на ленточку. Даже края опалил, чтоб не осыпались и не истрепались. Красивая получилась.
   Офицер выдохнул и убрал подарок в карман.
   - Вставай на колени, упор руками.
   Я подчинился, опускаясь на ледяной пол тренировочной. Уже плевать, он или не он стрелял в Грута. Другие слухи вспомнил. Про любовь преторианскую к молодым неофитам. Как к женщине. И поза у меня подходящая.
   Офицер поставил под мою голову ведро с водой и грубо взял за волосы.
   - Нельзя подслушивать.
   Я едва успел задержать дыхание, как нырнул в ведро. Вода заложила нос и уши. Я дергался. Освободиться пытался. Крепко держал преторианец. Знал я, что наказание. Знал, что не убьет. Но страшно все равно. Воздух выходил носом, шумно лопаясь пузырями. Легкие горели. Наконец, преторианец вытащил мою голову из ведра и спросил:
   - Что слышал?
   Я хватал ртом воздух, как рыба. И таращил глаза. А еще мечтал о жабрах. Но надо было отвечать.
   - Брехню слышал, господин офицер, - сказал я, вдохнув со свистом, - что вы убили сержанта Грута. Двести тридцатый стрелял.
   - Верно, - сказал одноглазый и макнул обратно.
   Я опять дернулся и затих. Вытерплю. Не пацан ссыкливый. Не страшно. Почти. Черт. Страшно. Но дергаться не буду. Ждал, пока претор не достал меня из воды.
   - Запомни про Грута и не болтай.
   - Есть... господин прет...
   Холодная вода капала с волос на спину. Холодная лапа одноглазого давила на шею. Челюсть мелко дрожала. Слово преторианец я выговорил со второй попытки. Больше не буду подслушивать. Постараюсь. Не специально, точно.
   - Уяснил? Хорошо, - кивнул претор, - и раз мы здесь, то начнем тренировку. У кого пе-ре-под-го-тов-ка?
   Я почти поднял на офицера глаза. Остановился. Зачем смотреть? И так понятно, что не шутит. Дальше пытать будет. Дрожь прошла по хребту. Холодом катакомб повеяло. Кости ломать будет. Только не руку опять. Как буду журналы заполнять? А бегать как на костылях? Меня на закорках до ветру никто не потащит. Слягу - точно не сдам. Или это и есть его план? Чтобы избавится от меня?
   Одноглазый шурудил угли в жаровне. Снизу вытаскивал те, что краснее и жарче. Под цвет мундира. Выбрал один побольше, взял песочные часы и пошел ко мне.
   - Три минуты должен выдержать молча. Время пошло.
   Прижал уголек щипцами к моей спине. А часы поставил на пол. Прямо перед носом.
   Минута - это очень и очень много. Я видел, как падают песчинки. Бесконечно медленно, мучительно. Слышал, как шипит кожа. Дышал вонью паленого мяса. Гадство. Самый дерьмовый на свете запах. А минута все шла. Я скрипел зубами, скреб ногтями пол, но молчал. Лишь бы слезы не потекли. Это разозлит одноглазого, и минут станет больше. Я смотрел на часы, не отрываясь. Считал песчинки. Под конец они падали по одной, словно издеваясь. Зараза, как же больно.
   Черт красномундирный коротко хмыкнул и перевернул часы. Пошла вторая минута. Я дергался и корчился. Плевать. Молчу. Терпеть можно. Еще и полминуты не прошло, а мне хотелось кататься по полу. Сбить с себя ненавистный уголек. Да хоть рукой снять и отшвырнуть. Минута. Как много минут в каждом дне. Они бегут быстрее адъютантов по претории. Как я мог не замечать их раньше? Долго. Больно.
   Песка осталось совсем мало, и я смотрел теперь на руку преторианца. Переверни часы. В последний раз. Давай же!
   Последняя песчинка упала. Красный черт поднес руку и замер. А уголь не убрал. Лишние, неучтенные секунды. Они долбили по нервам. Зло, яростно. Я чуть не взвыл от обиды. Но заткнулся. Закрыл глаза. Плевать. Выдержу. И три, и четыре, и пять.
   - Смотри, - тихо сказал одноглазый и пошевелил уголек.
   Я дернул зубами губу и поднял голову. Часы сыпали песок. Третья минута шла. Почему-то стало легче. Еще песчинка, еще. Все.
   - Все, - эхом повторил офицер и убрал щипцы. Вернул уголь в жаровню.
   Я молчал. Что дальше придумает? Бить? Резать? Льдом обложит? На дыбу вздернет? Но одноглазый удивил. У меня челюсть отвисла, когда я услышал:
   - Скучно. Сыграем в игру?
   Наверное, я заснул. Отключился и не заметил. Это бред. Яркий и правдоподобный. С болью на спине. С холодом бетона под задом. С огоньком единственного глаза преторианца перед лицом. Он дернул меня за подбородок вверх и сказал.
   - Вопрос - ответ. Правда - ложь. Знаешь такую?
   - Да, господин офицер, - с трудом пошевелил я пересохшим языком.
   - Соврешь - возьму уголь, и пойдет еще одна минута. Будешь врать?
   - Нет, господин преторианец.
   Я помнил эту игру. Из детства. Где была мама, пахло молоком, и мальчишки играли на улице. Где я мог смотреть в глаза кому хотел. А к печке меня не пускали, чтоб не обжегся.
   - Разрешите обратиться?
   Претор согласно кивнул, не отпуская меня.
   - Я тоже буду задавать вопросы?
   Снова кивок. Короткий и задумчивый. Правила. Их надо соблюдать. Иначе не будет игры.
   - А что, если соврете вы?
   Офицер оскалился, больно сдавливая мою челюсть железными пальцами.
   - Ни-че-го. Возражения есть?
   Подло. Нагло. Как всегда у васпов. Дурак я. Зачем спросил? На что надеялся?
   - Никак нет, господин офицер.
   Черт красномундирный отпустил мой подбородок и сел на пол напротив меня. Я радостно опустил глаза вниз. Взгляд преторианца как удар жалом Королевы. Достает до кишок. Переворачивает их раскаленной кочергой и вынимает полюбоваться. Что думаешь? Как думаешь? По Уставу или нет? Все видит и все знает. Зачем ему вопросы? Я жалкий неофит. Что я мог рассказать интересного? И почему в тренировочной? Я чувствовал, что это пытка. Другая. Изо-бре-та-тель-ная. И боялся даже сильнее, чем углей на спине.
   - Ты помнишь отца? - вопрос прилетел неожиданно, так что я вздрогнул и осторожно ответил:
   - Нет...
   - А братья и сестры? Были?
   - Нет.
   Я снова ответил коротко. Про обязательное "господин офицер" забыл, и внутренне подобрался, ожидая удара. Но ничего не произошло. Игра. Не так уж и сложно. Зря боялся.
   - Пацаны дворовые часто били?
   - Да.
   Поежился. Будто вчера было. Один раз избили так, что неделю лежал. Мамка плакала и обещала оторвать драчунам уши. Я тогда раздувался от гордости, что защитит, накажет обидчиков. Обманула. Когда я вышел во двор, снова побили. За то, что наябедничал. Мамка ходила жаловаться к другим матерям. И драчуны получили ремня. За каждый удар по чужой заднице я получил удар в морду или в пузо. Больше не жаловался.
   - Твоя очередь. Три вопроса, - сказал претор.
   Не соврал о правилах. А я не знал, о чем его спрашивать. Про семью стыдно. Про службу глупо. Про женщину и спрятанную под кителем гильзу страшно.
   - А как выглядит Королева? - ляпнул первое, что пришло в голову.
   - Как Королева, - ответил офицер, и я услышал два резких выдоха. Смешно ему. А мне еще два вопроса. Черт. Рано радовался.
   - Почему вы не стали сержантом?
   - Тренер сдох, - холодно ответил претор, - я его убил.
   У меня волосы на затылке зашевелились от ужаса. Харт был зверем. Слухи о нем по всему Улью ходили. Но убить. Своего тренера. Который выше, сильнее, злее. Сколько нужно мужества? Я бы не смог.
   - Вы его ненавидели?
   - Не больше, чем ты меня.
   Неправда! Только открыл рот, чтобы ляпнуть вслух. Но заткнулся. Ненавидел ли я его? Боялся - да. Хотел убить? Тогда, в разбившемся вертолете, да. Сейчас нет. Я сжал зубы и отвернулся. Щеки пылали. Зараза. В тренировочной холодно, а я краснею.
   - Хочешь меня убить?
   - Нет.
   - А чтобы кто-то другой убил?
   - Нет!
   От возмущения повысил голос, почти крикнул. Претор вдруг резко поднялся и пошел к жаровне. Схватил щипцами уголек.
   - Я не вру, господин офицер! - заорал я.
   Одноглазый остановился. Молчал и думал. Потом спросил:
   - Стучал на меня?
   - Нет!
   Офицер оскалился. Я видел краем глаза. Потом в два шага добрался на меня и заговорил вполголоса:
   - Слабак ты, пятьсот пятидесятый. Маменькин сынок. Один у неё был, верно? Любимчик. А пацаны били тебя постоянно. Ты жаловался, и тебя били. Сдачи дать не мог, и тебя снова били.
   Претор вколачивал каждое слово, как сержант - удары. Больно. Люто. Обидно. Я не мог защититься. Ни кокон, ни побои тренера ничего не изменили. Мне снова семь лет и я иду домой с расквашенным носом. А на пороге мама. Испуганная, бледная. Это я должен защищать её. А не она меня от дворовых мальчишек.
   - Закрой рот, - зашипел офицер. - Я говорю. Знаю, ты брехал про меня другим адъютантам. Подслушивал и брехал. Минута пошла.
   Претор прижал угль к свежему ожогу. Боль пригнула меня к полу. Я ощутил, как на коже лопнули вздувшиеся пузыри. Огонь прожигал до кости. Я не выдержал, застонал. На часы не смотрел. Не до них.
   - Заткнись, - зло сказал офицер.
   - Я молчал... господин офицер! Это другие рассказывали!
   Одноглазый опустил щипцы, и я задышал открытым ртом. Краем глаза видел, как угль полетел в ведро с водой. Поверил?
   - Кто?
   - Все, - огрызнулся я, забыв о субординации, - рядовые, адъютанты, неофиты. Про наставника Харта. Про глаз выбитый. Про ванну с кровью неофитов. Форму в ней стираете. Чтобы краснее была.
   Одноглазый дернулся, и меня прошибло ледяным потом - сейчас точно ударит! Да не рукой, а металлическим прутом. Да не по морде, а под дых. Виноват, господин офицер! Больше такого не...
   Претор плюхнулся на пол и заржал.
   Запустил руки в волосы, а потом закрыл ладонями лицо. Долго хохотал. Я так и остался сидеть с открытым ртом, как дурак уставившись на офицера. Не знал, что он умеет. Вот так просто, без званий и Устава. Как живой.
   - Пошел вон... из тренировочной, - сквозь смех сказал одноглазый, - и чтоб до завтра я тебя не видел.
   И продолжал смеяться, но уже тихо. Совсем ку-ку или еще нет? Из-за меня? Я не стал спрашивать. Опустил голову, метнулся к ведру с формой и выскользнул в коридор. Кажется, на этот раз пронесло. Одевался на ходу. Гимнастерку на ожоги натянул почти со слезами. Но главное - до завтра передышка. Сержант Зорг, конечно, мастер. Придумывал что-то постоянно. Но такой игры у меня не было никогда. Не все слухи врут. Преторианские пытки - самые лютые. Доказано.
  
  
  
  
   Продолжение следует
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"