Она стояла по пояс в воде и потерянно смотрела на берег. Неловко вышло. Она качалась на волнах, отплыв от берега совсем недалеко. И волны вроде были не сильные, - они поднимали и опускали её, удерживая на поверхности, она только чуть подгребала руками и по-лягушачьи двигала ногами. Следующая волна появилась вдруг и ударила так, что она чуть не погрузилась под воду, с трудом удержав голову на поверхности (шапочка из целлофана спасала прическу только от брызг). Отфыркиваясь, убедилась, что поблизости больше нет такой волны, и только потом поняла, что чего-то не хватает. Опустив лицо в воду, увидела, как её красные стринги (сэкономила, купила, что подешевле, вот теперь и получи) медленно погружаются на дно. Метра два всего, может три, но для неё это было очень глубоко.
И вот, теперь она стояла и ждала. Был вечер, скоро все начнут расходиться, - она посмотрела на катящееся к горизонту солнце, - но еще не меньше получаса придется стоять в воде.
Звали её Машей, во всяком случае, она предпочитала слышать такое к себе обращение. Дикий пляж, на котором она загорала вторую неделю, был хорош тем, что здесь было мало людей. Небольшой кусок песчаного пляжа, огражденный каменными валунами, был в двадцати минутах ходьбы от городского пляжа, поэтому сюда приходили только те, кто не ленился и предпочитал спокойный отдых без прыгающих по головам детей и навязчивых торговцев. Одна из женщин, тоже приходящих сюда ежедневно, загорала совсем без купальника (Маша смотрела на неё с явным неодобрением и затаенной завистью), некоторые были без верхней части купального костюма - молодые девочки с упругой грудью. Она бы тоже сняла с себя лишнее, но те немногие мужчины, что были на этом пляже, старательно (очень старательно) делали вид, что не смотрят на обнаженные тела женщин. В принципе, Бог с ними, пусть смотрят, но ... она представляла себе, как они будут смотреть на её рыхлое тело, висящую грудь ( в её памяти всегда всплывало оскорбительное сравнение - уши спаниеля - одного из тех мужчин, который не смог дать ей то, что она хотела), и руки, тянущиеся к бретелькам, опускались. Для неё было маленьким подвигом то, что она загорала в стрингах, открывая обзору дряблые отвислые ягодицы (она знала, что загорелые, они смотрелись значительно лучше, и только поэтому позволила себе это).
Сейчас ситуация была пустяковая, - прикрой рукой низ живота и бегом к своему полотенцу. Она уже решила, что так и сделает. Уже сделала первый шаг, как справа появился парень. Голый по пояс, в шортах, он шел вдоль прибоя, обходя валуны и шлепая по воде босыми ногами.
-Извините, вас не затруднит подать мне полотенце, - сказала Маша, когда он поравнялся с ней.
-Что, трусы волной смыло? - жизнерадостно улыбаясь, спросил он, глядя сквозь прозрачную воду на её руки, которыми она прикрывала наготу.
-Да, - сказала она, - и в этом нет ничего смешного.
-Да я и не смеюсь, - махнул парень рукой, - настроение просто хорошее. Какое ваше полотенце? - спросил он, поворачиваясь к берегу.
-Вот то, с красными полосками.
Он принес полотенце, зайдя в воду и замочив шорты. Затем посмотрел вдаль и спросил:
-Где вы потеряли свои трусики, хотя бы примерно?
-Вот там, метрах в десяти отсюда, - показала Маша направление левой рукой, правой придерживая полотенце, накрученное на талию.
Он кивнул. Обойдя её, шумно зашел в воду и поплыл. Выйдя на берег, Маша повернулась и смотрела, как парень ныряет раз за разом, пропадая под водой на долгие минуты, затем плывет обратно. Сильно, уверенно и легко, словно это его родная стихия.
Когда он вышел из воды, она пригляделась к нему, - очень светлые, выгоревшие на солнце волосы, правильные черты лица, загорелое до черноты мускулистое молодое тело. Он вытащил заткнутые в шорты красные стринги и протянул ей:
-Если бы не их цвет, ни за что бы не нашел, - сказал он и смахнул рукой воду с лица.
-Спасибо, - Маша вертела в руках мокрую порванную тряпочку (дальнейшему использованию не подлежит) и не знала, что еще сказать.
Парень отвернулся от неё, стащил шорты и стал старательно их выжимать. Маша, мысленно замерев, понимая, что нехорошо смотреть, что она взрослая женщина, которой парень в сыновья годится, но узкобедрая мальчишеская фигурка была так прекрасна, нет, даже не так, - его фигура была божественна. Она задержала дыхание и, незаметно для себя, не замечая, что делает, повторяла за ним движения руками, отжимая свои стринги. Маленькие упругие ягодицы с ямочками сбоку и сверху, загорелые так же, как вся остальная кожа, играющие мышцами в движении - она выдохнула, когда парень спрятал под мокрыми шортами заворожившую её картину. Ей вдруг стало как-то жарко, особенно внизу живота.
-Как тебя зовут? - спросила Маша.
-Андрей.
-А ты не стеснительный, Андрей, - сказала она, - перед всем пляжем снимаешь шорты.
Он равнодушно развел руки и снова жизнерадостно улыбнулся:
-Да пусть смотрят, от меня не убудет.
-Сколько тебе лет? - спросила Маша, хотя для себя решила, что примерно около шестнадцати.
-Пятнадцать, - ответил Андрей, и, помолчав, добавил гордо, - и я - мужчина.
Она подняла брови:
-Мужчина?
-Да, - он кивнул, серьезно и не отводя глаз в сторону. - Могу объяснить.
Маша села на свой коврик для загорания (какая-то странная слабость в ногах, какое-то легкое томление) и, старательно скрывая переполнявшее её любопытство, показала рукой место рядом с собой:
-Садись и объясни.
-Да все просто, - он сел и, пересыпая песок руками, начал рассказывать, - когда мне было десять лет, к нам приехала какая-то дальняя родственница. Живем мы с мамой вдвоем в двухкомнатной квартире, место есть, море рядом, поэтому, пожалуйста, отдыхай. С утра и вечером она ходила на пляж, а днем в самую жару приходила домой и лежала голая под вентилятором. Как сейчас помню, толстая большая тетка, пьет квас и потеет, обтирает свои груди и живот полотенцем, иногда сходит в холодный душ и снова лежит.
-А где была твоя мама?
-На работе, - он улыбнулся, - а у меня каникулы, мне было любопытно, ну я и подглядывал. Она, конечно, заметила и однажды позвала меня. Хватит, говорит, прятаться, иди сюда. Когда я подошел, она спросила, сидя на краю кровати, зачем я подглядываю. Я пожал плечами, дескать, просто любопытно, я тогда и сам не понимал, зачем подглядываю, - он снова улыбнулся своим мыслям и продолжил:
- Она мне говорит, дай свою руку. Я протянул ей правую руку, - Андрей вытянул руку и, поглядев на неё, объяснил, - тогда рука, конечно, была раза в два меньше, худенькая такая, кулачок маленький. Сожми в кулак, говорит она мне, - ну, сжал. Затем она раздвинула ноги и говорит, давай, засовывай, и сама тащит мою руку к отверстию. Я мальчик всегда был послушный, так руку со сжатым кулаком и засунул, примерно, до локтя. - Он показал левой рукой уровень введения. - Стою и жду, что дальше. А она мне, давай, двигай рукой, и за локоть своей рукой подталкивает, но, говорит, только руку не доставай.
Андрей замолчал, задумчиво глядя на приближающееся к морскому горизонту солнце, по-прежнему, держа свою правую руку вытянутой и придерживая её левой в неприличном жесте, словно это он посылал солнце туда, далеко за горизонт.
-И, что дальше? - нетерпеливо спросила Маша.
-Там, внутри, было мягко и скользко. - Он снова помолчал, возвратив руки к пересыпанию песка. - Сыро и тепло. Очень необычно и даже как-то приятно. Я двигал рукой туда сюда, а она сначала подгоняла меня, дескать, давай быстрее, потом начала стонать, руками по своему потному телу гладить, ноги задрожали, затем взвизгнула и затихла. Я понял, что можно уже не двигать рукой, но еще не надо доставать руку. Я чувствовал рукой, как у неё внутри все еще что-то дрожит. Так минут пять я и стоял, - Андрей улыбнулся и посмотрел на Машу, - она лежит, разбросав руки и ноги, а я стою между её ног. Потом, когда дрожать перестало, она мне говорит, иди, Андрюша, погуляй, мне надо отдохнуть. Я руку вытащил, а она перевернулась на бок и уснула.
Андрей замолчал, и Маша, возбужденная услышанным (Господи, словно наяву увидела эту мерзко-сладостную ситуацию), спросила:
-Ну, и что было дальше?
-Как уже говорил, мальчик я послушный, поэтому все маме рассказал, ну, за исключением того, что перед этим я за ней подглядывал. Не знаю, что мама сказала той тетке, но она моментально исчезла из нашего дома. И уже потом, много позже, мама объяснила мне, что я тогда стал мужчиной.
Увидев удивленный взгляд Маши, Андрей вздохнул, что, дескать, непонятно:
-Мальчик становиться мужчиной тогда, когда впервые доставляет наслаждение девушке или женщине, неважно, как и каким образом это происходит. Во всяком случае, так мне мама объяснила, и я ей верю.
-Для тебя мама много значит? - спросила Маша.
-Я её люблю, - спокойно сказал Андрей.
Они молчали и смотрели, как солнце медленно погружается в море, как быстро сумерки окутывают их. Штиль разгладил морскую поверхность, а легкий ветерок нес прохладу.
Маша, переполняемая любопытством и неясными ощущениями, первая нарушила недолгое молчание:
-И что это для тебя значит - чувствовать себя мужчиной?
Андрей задумчиво посмотрел на неё и встал. Не говоря ни слова, зашел со спины и стал гладить волосы Маши. Гладил и перебирал, собирал в пучки и взъерошивал, медленно и нежно, расчесывал пятерней, пропуская пряди её волос между пальцев. Она хотела остановить его - зачем это он делает, да и прическу испортит, но сначала было интересно, а после она забыла про эти пустяки.
Было очень хорошо, приятно и необычно. Так хорошо, что она закрыла глаза и моментально отрешилась от своих комплексов, от своего бесформенного тела, от оставшихся людей на пляже (никого уже не было, только за дальними валунами целовалась парочка). Погрузившись в эти нежные прикосновения, расслабила руки, из которых выпали забытые стринги.
Когда руки перешли на шею и плечи, стало еще лучше - покалывания по коже, словно искорки, что разжигают желание. Она непроизвольно расправила плечи и откинула голову чуть назад, выдвинув грудь. Когда руки добрались до них, губы прошептали - сними. Маша забыла, что её большая грудь висит лопухами, что на животе много жировых складок. Она не заметила, как, изменяя положение тела, она сама позволила полотенцу упасть с бедер. А руки, - словно скульптор лепит нечто божественное из податливого материала, словно гончар формирует приятную округлость из глины, - продолжали исследовать тело. В голове полная пустота, кроме погруженного в нирвану сознания, которое вернуло её в те глубины памяти
где мама сидя рядом на краю кроватки и гладя по голове ласково целует её перед сномгде они с подружкой исследуя свое тело находят источник удовольствия где теплая струя из душа направляемая её рукой обтекает так возбуждающе приятно гдееё первый парень неумело ласкает её молодое упругое тело ждущее этой ласки где через первую сладкую боль она узнает все что хочет знать о том что знала всегда где нежный любовник всего один раз в жизни открывает всю её бездну чувственности и заглянув туда она всегда будет стремиться к недостижимому.
Волна любви и нежности стирающая боль из сознания когда лежащее на её животе тельце тянется к груди и найдя сосок приносит новую сладкую боль даря ей счастье материнства избавляя её на время от осознания своей никчемной пустоты.
И её вечный сон все последние годы когда просыпаясь бесконечной равнодушной ночью она плачет - томно потянувшись всем телом закидывая руки за голову открывая доступ к тайным уголкам шепчет - люби меня, милый -мягкими губами что ласкают грудь и двигаясь вниз по животу заставляют её замереть в предвкушении застыть наряженным телом с широко раздвинутыми бедрами в нетерпении кусая губы сгребая стиснутыми пальцами покрывало забывая о макияже что размазан по лицу слезами счастья о прическе на которую потрачено время и деньги о своем теле на которое не хочется смотреть в зеркало и Боже мой да
её крик эхом разносится по пустынному пляжу, отскакивая от валунов и бесконечно прыгая плоским камнем по спокойной воде вдаль.
Маша, шумно дыша и открыв глаза, увидела на черном небе острые точки звезд и яркую луну. Мысли, вернувшиеся ниоткуда в голову, - где я и что я, - и память, услужливо прокрутившая сегодняшний вечер.Маша повернула голову и увидела сидящего на песке Андрея, задумчиво пересыпающего его руками, словно он так и сидел, словно ничего и не было.
Увидев её осмысленный взгляд, он сказал:
-Я домой пойду, меня, наверное, уже мама ждет.
-Мама ждет, - тупо повторила Маша и добавила, - вот так просто встанешь и уйдешь к маме.
-Да, я же говорил, что люблю маму и не хочу, чтобы она волновалась. Уже поздний вечер и я ей обещал, что не буду задерживаться.
Он ушел. Маша присела, облокотившись на локти. Посмотрела на свое посеребренное луной тело, прекрасное своей готовностью к любви и как-то неуловимо изменившееся, словно Андрей действительно разгладил складки на животе и изменил форму груди. Посмотрела на раздвинутые ватные ноги (словно они не мои), которыми совсем не хотелось двигать. Повернув голову, оглядела оставленные на песке следы от её сгребающих пальцев, достаточно глубокую вмятину в песке от её головы, присыпанные песком стринги. Снова легла. Не хотелось шевелиться, не хотелось думать, - она просто лежала, забыв о песке в волосах и под ногтями, позволяя слезам медленно стекать по щекам, испытывая какое-то странное удовольствие оттого, что звездное небо созерцает её бесстыдно раскинутое тело.
Она бы долго так лежала, если бы прохладный ветер с моря не остудил её тело, заставив кожу съежиться от озноба. Она встала, механически оделась и пошла в направлении далеких огней городской набережной - в тот реальный мир, где возраст её одиночества приближался к пятидесяти, где мечты уступили место равнодушию и апатии, где воспоминания были тусклыми осколками разбитого зеркала, где эмоции имели виртуальную окраску мыльных опер, где получаемое удовольствие было только от вкусной пищи и сна.
Этой ночью, лежа на скрипучем диване в снимаемой ею маленькой комнатке, пристроенной к дому, на грани засыпания она вдруг вздрогнула от мысли, пришедшей в голову и заставившей открыть глаза.
"А ведь я могла иметь такого же любящего сына. Всего то, будь я рядом с ним тогда, когда мама для него была всем, научи и покажи, как сделать маме приятно, внуши ему, что это правильно и хорошо. Пока он был домашний ребенок, вложи в него всю себя, вместо того, чтобы бегать на танцы и ложиться в постель с чужими мужьями с пустыми надеждами".
Духота ночи стала еще нестерпимее, когда она вспомнила - да, был момент, когда она могла все изменить. Тогда её девятилетний мальчик пришел к ней из своей комнаты и, сказав, что замерз, забрался под одеяло. Она читала глупый бабский роман, а он, требуя к себе внимания, стал щекотать её. И было не щекотно, а приятно. Он был ласковый и игривый, как котенок, когда она, отложив книгу, стала возиться с ним. И это была игра, пока она не почувствовала нечто твердое, упирающееся в бедро. Вот тогда бы (Господи, верни время назад), вместо того, чтобы, откинув одеяло, сделать строгое внушение, она бы повела себя по-другому. Для него это была бы игра с любимой мамой, для неё - счастье и сын рядом.
Маша смотрела в пустоту маленького убогого помещения, понимая, что потеряла, что пропустила мимо себя в череде одиноких пустых дней, смотрела на луну, которая была частым свидетелем её слез и грустных мыслей. Беззвучные слезы на глазах и слабая улыбка, обращенная равнодушному диску в окне.