Аннотация: Он сидел под стеной напротив, подогнув ногу и опираясь правой рукой об пол. Поймав мой взгляд, он устало спросил: "Ну и что мы будем с этим делать?" "Времени с этим что-либо делать уже нет", - хмыкнула я. "Пустим на самотек. Само пройдет". "Можно зайти?" - он кивнул головой в сторону моего номера. "Не понравится". - ответила я. "Почему ты думаешь, что мне не понравится?"
"Не думаю, знаю. И не тебе, а мне. Я втроем не люблю. А до третьего мы уже не успеем".Он поднялся на ноги, потянулся и засунул руки в карманы. "Ну что ж, постараюсь в следующий раз выбрать время получше. Тебя как зовут?"
В командировках в филиалы хорошо то, что вопрос "кто за что платит" снимается сам собой. За все платит компания. И компания догадывается, за что она платит.
Бар в Мовенпике ничем от других баров не отличался. Ну разве что пианист получше. Большой, красивый, свободный. Отвернулся от зала, глаза прикрыл. И репертуар приличный. Не то чтобы межконтинентальный виртуоз, но и облегченным восприятием домохозяек тоже не пахнет. Видно только ухо и волосы. Прическа вполне корпоративная. Между ухом и линией волос кусочек плоти, с тоненькой синей пульсирующей жилкой.
Слишком близко к сцене единственный свободный столик оказался. Я наклоняюсь над бокалом. Музыцирующая плоть меня волновать не должна. Я в Лозанне по делу. Сверху над моей макушкой рассыпается жесткий акцент моих коллег. Ну вот и за работу.
Напротив меня садится мой бывший большой босс. Я в его подразделении больше не работаю. Но еще осталось довести до ума парочку совместных проектов для местных клиентов. Официально компания нам обоим платит именно за это.
Я, наверное, шлюха. Профессиональная. Не в том смысле, что за это деньги беру. Только в том, что если для профессионального роста надо, то надо. И делаю я это профессионально. То есть, упрекнуть потом меня не в чем.
Три Б (бывший, большой и босс) ростом с меня. Но на меня клюнул, только когда я на семь сантиметров выше стала. С тех пор каблуки я не снимала. И с нетерпением жду окончания последнего проекта. Еще месяца два, не больше, и ступням свобода. А заодно и мне тоже. Хотя бы на чуть-чуть. Мой нынешний босс тетка, так что старая тактика прямиком в корзину, а потом подумать надо и перестроиться. "Дорогая редакция, как мне делать карьеру дальше?... Ваша, пока еще не лесбиянка".
У ТриБ бегающие глаза болотного цвета. Помощник сидит по правую руку от него и изо всех сил производит впечатление. На Три Б, не на меня. Три Б купается в мелкой славе. Я подыгрываю. Мне нужно хорошее заключение по проекту. И не буду врать, пару раз мне с моим бывшим боссом даже и не совсем никак было.
Враки или нет, но местные коллеги говорят, что душ принимать после половины одиннадцатого в Лозанне поведение прямо-таки антисоциальное, если соседи есть. У всех наших клиентов дома в деревни, отдельно стоящие, так что похоже правда. Гостиница "Мовенпик" - один из оплотов свободы. Бар работает до двух утра или до последнего посетителя, что раньше. Три Б смотрит на свои швейцарские. Шутка, однако. Это у него в стране они швейцарские. А на берегу этого озера все, что ему по карману, называется ширпотреб. За это я и люблю сюда приезжать. Чтобы масштаб на место поставить и в местных крысиных играх не увязнуть.
Три Б протягивает мне зажигалку и переходит к сплетням про клиентов. "Ты слышала про Луизу - она на повышение, говорят, пошла? Ну что там с проектом, со второй стадией? Когда она "зеленый свет" даст?" Я должна была бы знать. Луиза моя бывшая подруга и клиент Три Б. Я ничего о ней не слышала с тех пор, когда месяц назад не осталась на ночь в другой гостинице на берегу вот этого же озера. Смотри письмо в редакцию выше. Луиза обиделась. За ужин заплатила я, хотя до моего отказа от большой и удобной двуспальной кровати в ее номере все счета мы делили пополам. Три Б из-за нее как-то раз потерял большой заказ. Но мне его не жалко - попытки залезть в чужую постель всегда должны быть хорошо продуманы. Мог бы и спросить, как Луиза к мужчинам относится. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наступить на слишком близко придвинутую ко мне под столом ногу.
Однако проекты еще не закончились, а сила воли у меня завидная. Я снимаю туфлю и ступней глажу его колено. Три Б успокаивается. С захваченными территориями все в порядке, пленники ведут себя как подобает. Но с другой стороны я, похоже, оплошала. Пианист теперь смотрит в нашу сторону. И тут я понимаю, что скатерти на столике нет. Все, что над, и все, что под, одинаково прозрачно. Ногу я не убираю и вызывающе смотрю пианисту в глаза. В ответ получаю "Лолу". Джерри Росс. Проклятые янки. "Whatever Lola wants. Lola gets". Ну я-то явно не Фауст. Значит, Лола. И, глядя на пианиста, я внезапно понимаю, чего же я сегодня на самом деле в данный момент хочу.
Пианист улыбается. Я смотрю на его зубы. Мои губы сохнут. Не убирая ноги с трибэшного колена, я облизываю верхнюю губу. Улыбка пианиста становится явно издевательской, и Лола плавно переходит в нечто более современное. Я не могу узнать. Знакомая штучка, но что? Впервые за вечер я с обожанием смотрю на трибешного помощника. Юноша преисполнен восторгом от самого себя - он угадал мелодию. Я поражаюсь собственному энтузиазму - даже Три Б не ожидал от меня такой поддержки подрастающему поколению. "Ну, Герхард, ну не мучай нас - как это называется? Джастин Тимберлейк? Cry Me A River? А может ты и слова знаешь?" Герхард знает. И ничтоже сумняшеся подпевает вслух:
You don't have to say, what you did, I already know, I found out from him Now there's just no chance, for you and me, there'll never be
Когда Герхард заканчивает припев, я надеваю туфли, перекрещиваю ноги в щиколотках, пожимаю плечами и фыркаю в сторону рояля. Три Б с неодобрением смотрит в мою сторону. "У тебя хороший голос, Герхард", - говорит он в профилактических целях. Я спохватываюсь и шепчу нечто похвальное, ненавязчиво вставляя в предложение, что Три Б ну тоже очень хорошо поет. Три Б мягчает и придвигает ногу еще ближе. Вторая бутылка вина незаметно оказывается третьей, карьерист Герхард с очередного намека наконец соображает, что ему очень хочется спать, откланивается, и Три Б передвигает свой стул поближе ко мне.
Я смотрю в сторону рояля. Там не ловят мой взгляд, там на него натыкаются. А наткнувшись, вздрагивают и мрачнеют. Большие карие глаза с голубеющими белками. Я успеваю подумать, что и у меня есть капли "Vital Еyes", но, боюсь, это моя последняя трезвая мысль сегодняшним вечером.
Пианист больше не улыбается, и мне тоже уже не смешно. Потная трибешная рука на моей шее с левой стороны не имеет значения. Я не чувствую его руки. Другая рука, на моем правом бедре значит еще меньше. Между ней и моей кожей по крайней мере есть юбка. Мое бесчувственное бедро призывно шевелится, и рука с изумрудным кольцом, на мгновение оторвавшаяся за пивом, по-собственнически возвращается почти туда же, только на пару сантиметров выше. Я не чувствую рук. Я чувствую взгляд из-за рояля, тяжело ползущий по моему лицу. От глаз ко рту. Ото лба к шее. Взгляд, двигающийся в такт очередному блюзу: застывающий на губах, скользящий вниз, отталкивающийся от ключиц, испуганно взмывающий вверх, вязнущий в моих глазах. Я провожу пальцем по щеке, обожженной этим взглядом. Мне очень страшно. Я прижимаюсь к Три Б. Здесь все известно. Здесь безопасно. Здесь ничего, с чем нельзя было бы справиться, не было, нет и не будет. Не может быть. Вот и славненько. Музыка заканчивается, и мне приходится повернуться лицом к Три Б.
А потом приходит время уходить из бара. И как обычно, я ухожу первой. Это профессионально. Чтобы никто ни о чем не догадался, Три Б к таким мелочам очень трепетно относится.
В лифте я подымаюсь с ладонями, прижатыми к щекам. Мне душно, мне страшно. Я хочу обратно в бар.Так бывает, мне рассказывали. Когда заходишь в комнату, и сразу чувствуешь, что ты не одна. Говорят, что если все взаправду, всерьез, то "твой человек" то же самое чувствует. Химия. Рассказали бы лучше, что с этим делать. Хотя нет проблем. Я смеюсь. Может, впервые трибешная ночь в удовольствие будет - закрою глаза, включу воображение и проведу рукой по жилке за ухом, там где волосы уходят завитушкой на шею. Ведь если в темноте, то может это и не Три Б. Может быть, если забыться, напротив будут не болотные глаза, а карие...Я опускаю руки и шумно выдыхаю. Мой этаж. Двери лифта открываются.
Пианист сидит под стеной напротив, слева от моего номера, подогнув ногу и опираясь правой рукой об пол. Поймав мой взгляд, он устало спрашивает: "Ну и что мы будем с этим делать?" "Времени с этим что-либо делать уже нет", - хмыкаю я. "Пустим на самотек. Само пройдет". "Можно зайти?" - он кивает головой в сторону моего номера. "Не понравится". - отвечаю я.
"Почему ты думаешь, что мне не понравится?"
"Не думаю, знаю. И не тебе, а мне. Я втроем не люблю. А до третьего мы уже не успеем".
Он поднимается на ноги, потягивается и засовывает руки в карманы. "Ну что ж, постараюсь в следующий раз выбрать время получше. Тебя как зовут?"
Я из последних сил принимаю неприступный вид.
Он смотрит на меня все тем же тяжелым взглядом. Музыки больше нет, но я отчетливо слышу задохнувшийся саксофон, и в груди щемящей болью повисает неразрешенный аккорд. Еще немного, и я задохнусь сама. Он протягивает ко мне руку, и я вздрагиваю, как от удара.
"Как хочешь," - выдыхает он и уходит.
Это не так, как я хочу. Это так, как у меня получается. Коридоры в гостинице полутемные, и ковер настоящий, с длинныь ворсом. Каблуки путаются, и когда я догоняю его, я почти падаю ему на спину, но он вовремя поворачивается.
Ко мне возвращается дыхание, хотя дышать должно быть нечем: во рту у меня привкус выпитого им коньяка, а его рука медленно повторяет путь, пройденный его взглядом еще там, внизу, в баре, и застывает посредине лица. Большой палец скользит по моей верхней губе и временами касается десны. Я пытаюсь вдохнуть в себя его пальцы, гладящие мою щеку и выше, под глазом и у виска. И я не хочу отпускать ни губы, ни палец во рту, ни его левую руку, которую я чувствую сквозь пиджак на спине у лопаток, потом ниже, потом еще ниже. Мне не хватит воздуха, если он уберет свою руку с моего лица.
Чувствительность вернулась, клетки кожи проросли сквозь одежду, сквозь юбку, которой как будто больше нет. Юбка действительно исчезает, стремительно подымаясь вверх. Рука на лице пытается уйти - я сжимаю его палец зубами и с трудом выдыхаю "нет". "Подожди",- говорит он. - "Я хочу..." "Я тоже. Ты слишком долго играл, там, в баре..." "Я слишком долго тебя ждал, здесь, в коридоре", - говорит он, открывая дверь на пожарную лестницу и подталкивая меня второй рукой, все еще сжимающей мою юбку, на ярко освещенную площадку с распределительными щитками. "Тут где-то должен быть выключатель", -шепчет он, прижимая меня к себе. Я уткнулась носом в его рубашку. Мне очень нравится этот запах, я могу здесь жить, у него подмышкой, вечно, но я не вижу, что он делает. Мне нужна его вторая рука. Где-нибудь: на щеке, на спине, на шее. Я поворачиваюсь, и в этот момент он наконец находит выключатель.
Когда гаснет свет, я теряю ориентацию, и чтобы не упасть, хватаюсь руками за перила.
"Не спеши",- шепчет он мне в шею. Дробные мелкие обжигающие поцелуи спускаются от макушки через ухо к цепочке. Он берет цепочку губами, и я чувствую его руки у себя на груди. Он расстегивает пиджак, забирается под блузку. На секунду мне становится смешно: хорошо, что выключен свет. В юбке на талии и в лифчике на шее я...
Но дыхание перехватывает - длинные пальцы ходят вверх и вниз у меня спереди, от пупка к солнечному сплетению, захватывают соски, вытягивают, вдавливают их внутрь, отпускают, а потом опять медленно и отрывисто спускаются вниз, к пупку. Он стягивает с меня трусики, а потом осторожно, кончиками пальцев проводит по животу. "Здесь от резинки след остался", - выдыхают его губы мне в шею, а потом я чувствую их в районе талии. "Я его сейчас разглажу", - шепчет он внизу.
Я не могу отпустить перила. Если я их отпущу, меня унесет ураганом. Это стихийное бедствие. Это цунами. Я прогибаюсь, прижимаюсь грудью к костяшкам своих пальцев. Его руки на моих ягодицах. Я на секунду отрываюсь от лестницы, и беру его за руку. Он прижимается животом к моей спине, губами к затылку, а коленями к моим ногам, когда я подталкиваю его длинные пальцы туда, где они должны быть, туда где я хочу их чувствовать, туда, где им сейчас место. Я не знаю, что он шепчет мне в ухо, но лучше этих слов ничего нет. Разве что пальцы, скользящие там, внизу. Именно так, как я и представляла себе это в баре. Нет, даже немножко лучше.
Он обнимает меня другой рукой. Его ладонь ложится на мои руки на перилах. Я поворачиваю голову влево и прижимаюсь щекой к его руке. Его пальцы становятся нетерпеливее. Я раздвигаю ноги. Я вся внимание. Я хочу запомнить эту самую первую встречу. Мы выдыхаем одновременно. "Нет", - говорю я. "Да", - говорю я. А может быть, я вообще ничего не говорю. Может быть, я просто кричу, задыхаясь от слез: " всегда, всегда, пожалуйста, спасибо, да, не надо, еще, как же это..".
На самом деле на лестнице очень тихо. Только скрипят перила, и еще часто и громко, на всю вселенную, за моей спиной дышит самая необходимая сейчас часть моего тела.
А потом все исчезает в глубокой воронке, куда пускают не всех, где люди бывают нечасто, только если очень повезет. Не все даже знают, что это место существует. Многие довольствуются головокружением от одной попытки заглянуть туда. Как я раньше.
Я прихожу в себя с мыслью, что мне повезло. Теперь я знаю. У меня будет время потом облечь свое знание в слова. Я буду теперь всегда об этом думать. Всю жизнь. Или даже дольше.
На лестнице не так уж и темно. Глаза привыкли, или чувства обострились, а может быть я просто теперь могу видеть в темноте и с закрытыми глазами. На тыльной стороне его ладони остались белые полоски от моих зубов.
Его медленные руки приводят меня в порядок. Губы перебирают волосы на моей голове. Я отклоняюсь назад и прижимаюсь к его плечу. Он целует меня в лоб.
В коридоре кто-то громко выкрикивает мое имя.
"Мне пора", - шепчу я. "Я знаю", - так же шепотом отвечает он, включает свет и уходит.
Спустившись на пролет, он останавливается и подымает голову вверх. Он долго смотрит на меня и говорит: "Я познакомлюсь с тобой завтра в восемь, за завтраком. И ты сама мне скажешь, как тебя зовут".
Карие глаза улыбаются. А потом он сбегает вниз.
Я отпускаю перила, расправляю юбку дрожащими руками, приглаживаю волосы и выхожу с пожарной лестницы в полутемный гостиничный коридор.
Посреди коридора пошатываясь стоит Три Б. "Где ты была?" - набрасывается он на меня. Я думаю, что если я его толкну, он упадет. И в номер к себе будет добираться ползком.
"Слушай", - говорю я ему. "Если ты сейчас не исчезнешь, я расскажу Луизе какой ты мужлан. И тогда забудь о второй стадии проекта навечно".
"Это не профессионально", - отрыгивает Три Б. Я улыбаюсь ему и снимаю туфли. Я иду босиком по дорожке в гостиничном коридоре, покачивая бедрами и помахивая шпильками в правой руке. И правда, профессионализма в этом нет ни капли.